Текст книги "Театр теней"

Автор книги: Кевин Гилфойл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 34 страниц)

5

Дэвис стоял за стойкой регистратуры и держал в руках открытую папку – медицинскую карту своего пациента. Он стоял спиной к приемному покою, так что, подняв голову, видел прямо перед собой смотровую Джоан Бертон.

Она стояла к нему спиной – беседовала с маленьким мальчиком и его мамой; на ней был белый халат, скрывавший соблазнительные линии тела. Дэвису не видны были ни ее лицо совершенной овальной формы с удивительно глубокими ямочками на щеках, ни длинные изящные пальцы, ни густые черные как смоль волосы. На работе эти волосы сковывали многочисленные шпильки и лак, а когда они свободно падали на плечи, непослушные пряди выбивались и игриво торчали в разные стороны. В прошлом году на вечеринке в честь какого-то праздника все сидевшие в ресторане – и мужчины, и женщины – как зачарованные смотрели на Джоан и ее шевелюру, обрамлявшую лицо, словно причудливый ритуальный головной убор. Дэвис весь вечер бросал на нее долгие, полные целомудренного восхищения взгляды.

Он выписал названия препаратов, которые были назначены этому пациенту, вернулся к себе в кабинет и продиктовал список фармацевту, ожидавшему у телефона. Затем внес эту информацию в файл (там она и должна была храниться) и тут же выкинул ненужную бумажку.

Дэвис дотянулся до телефона и набрал домашний номер. Жена взяла трубку; ее было плохо слышно. Наверное, она на улице, работает в саду, догадался Дэвис.

– Привет, – сказала она.

– Я сегодня рано заканчиваю. Хочешь, куплю чего-нибудь вкусненького по дороге?

– Что, например?

– Ну не знаю. Чего-нибудь итальянского.

– Анны Кэт нет дома. Она ужинает у Либби.

– Она мне говорила. И ночевать там останется?

– Возможно.

– Чудесно. Тогда я заеду в «Россини», куплю только для нас двоих. А ты достань какого-нибудь хорошего винца из подвала. Давненько у нас с тобой не было романтического ужина.

– Да уж, очень давно.

– Увидимся через полчаса. Я люблю тебя.

– Пока.

Дэвис захватил куртку и вышел из кабинета. Проходя мимо открытой двери в кабинет Джоан, он побарабанил по ней пальцами – доктор Бертон все еще разговаривала с пациентом, – просто так постучал и прошел дальше, даже не сказал ничего.

– Счастливо, Дэвис! – крикнула она ему вслед.

Он махнул рукой Эллин, и она улыбнулась в ответ. В приемной не было ни души. По пути он нагнулся, собрал оставленные на диване журналы и переложил их на место, на столик. Выключил свет – его всегда раздражало, что другие забывают это делать. Потом завернул в угловую переговорную и поднял жалюзи на двух окнах, расположенных под прямым углом друг к другу.

На улице было тепло. Влажный воздух оставлял на лице след, словно плотно прилегающая резиновая маска, из тех, что напяливают на Хэллоуин. Легкий ветерок с близлежащего озера только и делал, что гонял туда-сюда струи горячего воздуха. Хорошо хоть протестующих не было видно. Жаркая или дождливая погода часто заставляла их воздерживаться от демонстраций.

Дэвис мысленно рассчитал, как быстрее всего добраться до «Россини» в это время дня. В его голове, как в оперативной памяти компьютера, хранилась и всегда была наготове своеобразная табличка с ситуацией на дорогах, которую он постоянно пополнял свежей информацией. Дэвис был убежден, что, избегая заторов, можно выиграть несколько дней, а то и недель жизни. Жена любит морепродукты, пожалуй, он возьмет тортеллини с креветками. Стало быть, если он позвонит им, когда будет ехать по Йорк-стрит, и успеет сделать заказ до перекрестка с Хиллман, все будет готово через пару минут после того, как он туда доедет. Плохо, если приготовят слишком рано, еще до его приезда. Вот когда приезжаешь и через минуту-другую получаешь все с пылу с жару – это то, что надо.

Его новый «вольво» стоял позади клиники (самые удобные места он из вежливости оставлял пациентам). Он только что установил на машину устройство, позволявшее открывать двери на расстоянии, и теперь то и дело экспериментировал – проверял его возможности. Сейчас, стоя боком к входу в клинику, он смотрел сквозь окна угловой комнаты и с трудом различал очертания своей машины. Он направил брелок прямо на окна: интересно, сработает ли через две оконные рамы?

Позднее он рассказывал, что услышал короткий хлопок, похожий на звук вылетающей из бутылки пробки, – вот только непонятно, был ли это выстрел или удар металла о кость.

Дэвис понял, что это пуля, через долю секунды, когда она вошла в его тело чуть пониже левой лопатки, раздробила ребро и вышла через живот. Ощущение было такое, будто его ударили по левому боку бейсбольной битой и одновременно вонзили в живот нож. У него подогнулись колени, мгновение он еще непонятно как держался на ногах, а потом рухнул на асфальт.

Он услышал, как вокруг закричали люди, как они стали показывать на него пальцами (да-да, в его сбивчивом усталом рассказе так и прозвучало: я слышал, как на меня показывали пальцами), а еще он уловил звук плохо отлаженного мотора уносящейся прочь машины, но как-то не сообразил, что в этой самой машине и скрывается с места происшествия нападавший. Он с трудом шевельнул головой, пытаясь разглядеть на тротуаре следы крови, но не увидел их. Падая, он инстинктивно прижал ладонь к животу, туда, где было больно. Сейчас он поднес руку к глазам – она была похожа на малярную кисть, которую только что окунули в ярко-красную краску. К нему кто-то приблизился, попытался перевернуть на спину. Он сопротивлялся. Потом отключился.

6

«Монстром» назывался спортивный снаряд, придуманный тренером Анны Кэт, мисс Хэннити, и собранный из деталей старого тренажера «Наутилус» и совсем уж древнего силового агрегата «Юниверсал». Он был предназначен для повышения выносливости, а также для проработки тех групп мышц и в том порядке, в котором их должны были задействовать волейболистки. На нем можно было тренировать гашение поверх сетки, удар снизу и подачу; каждое упражнение состояло из многократно повторявшихся движений сначала ногами, потом руками. Непременно сначала ногами, а потом руками. Мисс Хэннити решила запатентовать «Монстр»: наняла адвоката и все такое, – а однажды даже подошла после игры к отцу Анны Кэт и спросила, не согласится ли он провести медицинскую экспертизу и официально подтвердить эффективность тренировок на этом тренажере. Такой маркетинговый ход. Дэвис посмотрел на тренажер, сказал, что зрелище впечатляет, но заключение писать не стал, а вместо этого дал мисс Хэннити имена и телефоны знакомого ортопеда и физиотерапевта. «Мое мнение в данной области нельзя считать авторитетным, – пояснил он. – И потом, некоторые из ваших потенциальных покупателей отнюдь не обрадуются, если узнают, что вы обращались ко мне».

Анна Кэт подкатила на велосипеде к застекленному помещению за школьным спортивным залом, повернула в последнюю минуту, спустила ноги и шаркая попятилась, чтобы поставить двухколесного друга на узкую подставку. Поправила на плече сумку и вприпрыжку направилась в женскую раздевалку.

До начала осеннего семестра оставался еще целый месяц, но в школе все-таки время от времени что-то происходило и в июле, и в августе. Она переоделась в длинные мешковатые баскетбольные шорты и натянула поверх темного спортивного лифчика облегающую маечку. До нее доносились чьи-то голоса, кто-то захлопывал дверцы шкафчиков, но в душевой почти никого не было – это обнадеживало. Она открыла дверь в зал и увидела кучку футболистов, сгрудившихся вокруг штанги. Ни одной девочки из ее команды здесь не было. «Монстр» в ее полном распоряжении.

Она залезла на тренажер, откинулась на спинку, поставила ноги на рычаги по обеим сторонам стойки с грузами и приготовилась крутить велосипед. Руки она завела за голову и ухватилась за ручки, расположенные за мягким подголовником. Благодаря одному из изобретений мисс Хэннити нагрузку можно было менять не вставая. Анна Кэт выбрала небольшой вес для разминки и начала тренировку.

В плеере звучала незнакомая композиция с диска, который записал для нее один приятель. Судя по произношению, певец был англичанином. Или, может, шотландцем. И уж точно сорвиголовой. Он пел:

 
Тебе уже нельзя сделать больно,
Тебе неважно, кто что скажет.
Над могилой все еще витает злость,
Но все равно, было весело.
 

Анна Кэт сопровождала каждое движение выдохом, а на другом конце комнаты, у скамейки для жима штанги, резко прекратилось бряцание железа. Из-за леса тренажеров мальчикам наверняка видны только части ее тела – икры, бедра, может, плечи. Подумав об этом, она улыбнулась, сделала очередной круг ногами и выпрямила руки. Они-то думали, что ведут себя очень тихо, но эта самая тишина их и выдавала.

Анна Кэт начала сознавать свою привлекательность совсем недавно. В младших классах средней школы она была тощей отличницей. Она так стеснялась своего роста, что носила туфли без каблука и сутулилась, словно таскала на плечах мешки с цементом. Как ни странно, первыми ее разглядели не мальчики, а девочки. Симпатичные – пользующиеся успехом – одноклассницы стали приглашать ее в кофейню «Старбакс», на прогулки по магазинам и вечеринки. Ей понравилось красиво одеваться. Кожа стала чище, а из-за занятий волейболом распрямилась спина. Казавшиеся раньше слишком широкими бедра стали теперь предметом ее гордости, равно как и стройные длинные загорелые ноги, отлично смотревшиеся в новых черных туфельках на высоком каблуке.

Она чувствовала себя желанной, и в ней самой уже начали пробуждаться желания.

Закончив тренировку (по три подхода на каждое упражнение: для подачи, мяча снизу и сверху), Анна Кэт накинула на плечи полотенце и вышла из зала, отвечая притворным холодом и безразличием на горячие, восхищенные взгляды, которыми провожали ее ребята, пока она не скрылась за матовой стеклянной дверью.

Между тренажерным залом и женской душевой было три двери, выходивших на расположенные за зданием спортивные площадки. Раздался чмокающий звук – это открылись две двери, – и Анна Кэт почувствовала, как в коридор словно залетел с улицы огненный шар, повисел немного, а потом его вытеснила волна холодного воздуха из кондиционера. Два бегуна в безрукавках и свободных невесомых нейлоновых шортах прошли мимо нее в мужскую раздевалку. Третий – из одного с ней класса по химии – смущенно промямлил: «Привет, Анна Кэт», и поспешил дальше. Четвертый шел чуть позади. Он приостановился и улыбнулся ей. Она подождала, пока закроется дверь раздевалки за остальными тремя ребятами, но так и не смогла выдавить из себя приветствие. Парень тем временем шмыгнул в борцовский зал.

Анна Кэт пошла за ним.

В передачах школьного радио и листовках на доске объявлений борцовский зал назывался «вспомогательным спортивным», хотя там лишь изредка проводились занятия по физкультуре и в основном он использовался для тренировок школьной командой борцов. По сравнению с основным спортивным залом помещение было небольшим – около двенадцати квадратных метров. У стен лежали свернутые зеленые с желтым маты. Парень сидел на одном из них, упираясь ладонями в бедра, и ухмылялся.

– Приветик, – сказал он.

– Привет, – отозвалась она.

Анна Кэт уселась рядом с ним. В этой комнате не было ни одного окна и остро пахло уксусом – результат накопившегося за пятнадцать лет запаха юношеского пота и плохой вентиляции. Анна Кэт не знала ни одного места, где пахло бы так же. Так пахли разве что самые неряшливые из мальчишек, если подойти к ним слишком близко. Так, по ее представлениям, должно было бы вонять в тюрьме. И эта вонь действовала на нее подавляюще.

– Что нового? – спросила она.

– Ничего, – ответил он. – У меня для тебя еще один диск. В шкафчике лежит. Классные вещи. Рок и панк-рок: «Клэш», «Дайер Стрэйтс», «Меконз».

– Я слушаю тот диск «Меконз», что ты дал мне месяц тому назад.

– И как?

– Мне все больше нравится, – проговорила она и уставилась на голую стену.

– У тебя все в порядке?

Анне Кэт не хотелось говорить об отце. То есть хотелось, но не с ним. Она попыталась поскорее уйти от этой темы:

– Я сегодня заходила в клинику. Понимаешь, иногда мне кажется, что отцу дороже все эти эмбрионы в пробирках. Дети чужих людей. Я знаю, что небезразлична ему, но с ними он проводит куда больше времени, чем со мной. А ведь это последний год, который я живу дома. Меня это немного расстраивает, вот и все.

Свернутый в рулон мат прогибался под крепкими руками Анны Кэт и казался ей липким и мягким, как губка, но она прекрасно помнила, как однажды ее бросили на спину во время факультативного занятия по карате (она была тогда новичком в этой школе); в тот раз этот самый мат – вот честное слово! – показался ей сделанным из цемента. Когда маты сворачивали, как сейчас, было видно, что пол зала застелен тонким ковриком, шершавым, как наждачная бумага. Анна Кэт сняла правую туфлю и поводила по ковру пальцами в носке. Не то чтобы это было приглашением к действию, но парень тут же скинул левую кроссовку и прищемил согнутой ногой ее голень.

Он нагнулся и поцеловал ее, и она ответила на поцелуй, положила руку ему на плечо и дотронулась до его потного, почти голого затылка – он носил прическу «матросский ежик». Еще мгновение, и его рука оказалась у нее на груди.

– Сэм, – проговорила она, отводя его руку.

– М-м-м? – промычал он и снова прижался губами к ее губам.

– Сэм, – она снова высвободилась, – а давай сходим завтра в кино?

– Чтобы было вроде как свидание? – Это был не вопрос, а скорее уточнение.

– Нет. Просто… просто что-то.

Сэм провел рукой по внутренней стороне ее бедра, подцепил большим пальцем и с щелчком отпустил эластичный край ее трусиков:

– А это разве не что-то?

Она оттолкнула его руку и рассмеялась:

– Ну да, конечно!

– Со свиданиями все так сложно, – сказал Сэм, – а с этим наоборот.

– Что наоборот?

– Не сложно. – Он взглянул на нее, ожидая увидеть улыбку, но Анна Кэт не улыбалась. – Ну послушай, ты идешь с кем-то в кино или хотя бы в «Старбакс», и все сразу начинают болтать всякую ерунду. Ты встречаешься с Дэниэлом…

– Вроде как.

– Ты вроде как встречаешься с Дэниэлом, я с Кристи…

– А еще с Таней. И Сью.

– Ты в курсе?

– А что такое? Немного сложнее, чем ты ожидал?

– У-у, – протянул он и уставился на свои ступни. – Так из-за этого весь сыр-бор? Из-за того, что я гуляю с другими девчонками?

– Нет. – Она помотала головой. Дело было совсем не в этом. Она не хотела признаваться даже себе, но на самом деле она чувствовала себя виноватой. Она понимала, что он ее использует. Да и сама им… пользовалась. Ее, разумеется, никто не принуждал встречаться с Сэмом. Ей просто нравилось с ним. Они занимались тем, что заставляло их ощущать себя взрослыми. Они занимались тем, что ее пугало. И заводило. Вот в чем заключалась проблема. Ей нравилось то ощущение азарта, которое мог дать ей только он. Азарта и опасности. В то же время, когда она задумывалась, а нравится ли ей он сам, то понимала: нет, не нравится. Сэм был довольно умным парнем, но при этом мог быть страшно жесток с врагами – да, пожалуй, и с друзьями. Он мог смеха ради сказать человеку какую-нибудь гадость прямо в лицо (и это шло вразрез с принятой в школе практикой если и говорить о ком-то пакости, то только за его спиной). Он был безразличным, а еще эгоистичным и циничным, и, хотя все эти качества делали его крутым и вроде как даже популярным, это отнюдь не означало, что он всем нравился. Если бы они встречались, ей пришлось бы его выгораживать и оправдывать, а Анна Кэт не представляла, как она будет это делать.

Рука Сэма была уже под ее майкой, на голой спине, и он притягивал Анну Кэт к себе. Оба были потные, напряженные, возбужденные. Сэм прикусил ее за правую сережку и потянул – так, чтобы было больно, но не слишком.

– Ты дверь закрыла? – шепнул он ей в ухо.

– Нет… – сказала она извиняющимся тоном.

– И хорошо. – С этими словами Сэм прижал ее к себе, и они закатились в узкое пространство между свернутым матом и стеной.

А в это время в шкафчике Анны Кэт за несколькими стенами и коридорами от борцовского зала надрывался ее мобильный телефон.

7

Нигде доктор Джоан Бертон не чувствовала себя такой бесполезной, как в приемном покое отделения скорой помощи. Вокруг столько больных – тех, кому она обучена оказывать помощь, но это не ее пациенты, и ничего не остается, как только сидеть и прикидывать в уме, кто с чем пришел и кого когда следовало бы принять. Вон там сидит мальчик лет двенадцати; у него сломан палец. Вон парнишка напротив телевизора – судя по виду, недавний выпускник колледжа – согнулся пополам, словно пассажир самолета, готовящегося к аварийной посадке; возможно, у него аппендицит. Пожилая женщина, рядом ее раздраженный супруг, успевший, похоже, изрядно утомиться слишком долгой супружеской жизнью; у нее, вероятно, что-то психосоматическое: приступы случаются каждый раз, когда ей особенно не хватает его внимания.

Грегор и Пит, коллеги по клинике, сидели на равном расстоянии от нее, один справа, другой слева и глядели в разные стороны. Оба молчали. Они волновались за Дэвиса (хотя где-то в глубине души Джоан подозревала, что сама она беспокоится за него куда больше, хоть и знает его по сравнению с ними недавно), но к их озабоченности примешивалось и нечто другое: каждый из них вполне мог оказаться на месте Мура, истекающего кровью в операционной.

Здание клиники показывали по телевизору; для этого был задействован вертолет с камерой, который обычно отслеживал ситуацию на дорогах. Сверху здание выглядело как обычное, ничем не примечательное лечебное заведение. Наверное, они, Грегор, Пит и Дэвис, как раз к этому и стремились, подбирая помещение для будущей клиники, подумала Джоан. У строения был самый безобидный вид – просто куб, – не к чему придраться, если вы, конечно, не утонченный знаток архитектуры. Полицейские мерили шагами лужайку перед зданием. В нескольких местах, на разном расстоянии от того места, где упал Дэвис, виднелись воткнутые в землю желтые флажки, значит, там были найдены какие-то улики. На безопасном расстоянии стояла кучка зевак. Картинка на экране сопровождалась текстом: «Нападение на клинику клонирования».

Мимо прошли медсестры с озабоченными и испуганными лицами. Они встретили и проводили всхлипывающих женщин, жену и дочь Дэвиса, в отдельную комнату. Джоан благодарила за это Бога – она не нашлась бы что сказать Джеки в такую минуту. Она всегда чувствовала себя неуютно рядом с женой Мура. Даже сегодня, при таких чрезвычайных обстоятельствах, в каждом их взгляде ощущался бы некий подтекст.

Дэвис в мельчайших подробностях поведал ей о сложностях, с которыми ему время от времени приходится сталкиваться, живя с Джеки. И хотя Джоан всегда нравились мужчины постарше – у нее случались романы либо с преподавателями, либо с ординаторами, – с Дэвисом она предпочитала лишь безобидно кокетничать, поскольку сознавала, что те качества, которые делали этого мужчину по-настоящему привлекательным: его преданность, уверенность, умение сопереживать, – эти самые качества накрепко привязали его к семье, вопреки (или, скорее, благодаря) тому, что там его заставляют страдать.

В прошлом у Джоан трижды бывали связи с женатыми мужчинами; все три раза она об этом жалела. Двое из тех мужчин развелись, это смягчало ее боль, но в то же время усиливало чувство вины. Третий был все еще женат. Стоило какому-нибудь пустяку напомнить Джоан об этом романе, будь то фотография, статья с упоминанием Гарфилд-парка и знаменитой оранжереи, которой он так восхищался, или поворот с автострады Эденс к его дому, как по ее телу тут же пробегала ледяная дрожь. «Это не должно повториться!» – говорила она себе в такие минуты.

Нынешние отношения с Дэвисом ее вполне устраивали: она нравилась ему, он нравился ей. Не считая того момента на прошлогодней рождественской вечеринке, когда он подавал пальто и его рука задержалась на ее плече чуть дольше, чем требовала учтивость, их привязанность была исключительно платонической. Она имела возможность в полной мере наслаждаться знаками внимания умного, взрослого, красивого мужчины в отличной физической форме; украдкой поглядывать на него на работе, а в машине по дороге домой или лежа в своей постели представлять себе, что могло бы быть между ними, если бы они встретились в другое время и в другом месте.

В стеклянных дверях отделения травматологии показался Грегор – надо же, Джоан даже не заметила, что он выходил.

– Все в норме, – сказал Грегор. – Он поправится.

– Слава богу! Господи! – вскрикнул Пит. – А ты уверен? Нам можно к нему? Уже можно позвонить журналисту?

– Какому еще журналисту? – спросила Джоан, нахмурившись.

– Корреспондентке с седьмого канала. У меня где-то имя записано. Она обещала, что отгонит от больницы телеоператоров, если я позвоню ей, как только мне станет что-нибудь известно.

Грегор кивнул:

– Ладно, позвони ей через пару минут. – Он глянул на экран телевизора. – Новости есть? Его поймали?

– Еще нет, – ответил Пит.

– Бонавита! – прорычал Грегор. – Голову даю на отсечение, это тот самый чертов Бонавита. Он по всей стране разъезжает. Мемфис, Чикаго… Наверное, Сент-Луис на очереди.

– Мне надо позвонить жене, – сказал Пит. – Она у своей двоюродной сестры в Баррингтоне. – Он провел тыльной стороной ладони по лбу, приподнимая короткую челку. – Как вы думаете, мы уже можем ехать домой?

Джоан сказала:

– Сейчас нам нельзя прятаться.

Коллеги явно не спешили соглашаться с этим замечанием.

Прошло еще около часа. Пит и Грегор уже успели позвонить своим женам, и теперь они с Джоан просто молча ждали, пока выйдет медсестра и скажет, что можно навестить раненого. Наконец, она вышла. Трое коллег пересекли приемную, направляясь к лифту, и поднялись на третий этаж, где в отдельной палате лежал Дэвис.

Дэвис был без сознания. Изо рта и носа торчали трубки, словно конечности огромного полупрозрачного насекомого. Его жена сидела, склонившись над кроватью, но не опираясь на нее, – она в молодости была гимнасткой, и эта поза давалась ей без труда. Ее голубые, как-то комично округлившиеся глаза не отрывались от бинтов на груди мужа.

– Ему потребовалось много крови, – проговорила Джеки, – но он поправится.

Джоан предложила организовать в клинике донорский пункт; они втроем сказали, что готовы завтра же сдать кровь. Джоан крепко обняла заплаканную Анну Кэт одной рукой – в ответ девочка посмотрела на нее тревожными, полными слез глазами.

Тем же утром, пока еще было темно, Джоан лежала дома в своей постели и вспоминала, как несколько лет тому назад сама столкнулась со вспышкой уму непостижимого зла. У Дэвиса, утешающе сказала она себе, забрали то, что можно возместить. Она припомнила эту мысль несколько месяцев спустя, когда зло настигло Анну Кэт.