Текст книги "Театр теней"

Автор книги: Кевин Гилфойл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 34 страниц)

38

Смотровая Джоан была непохожа на пустые, продезинфицированные камеры ее коллег-терапевтов, вынужденных считаться с тем, что многие их пациенты испытывают панический страх перед микробами. Дети, по мнению Джоан, скорее боятся докторов, чем распространителей болезней, поэтому в ее кабинете, ничуть не менее чистом, чем у коллег, были яркого цвета стены, украшенные пластиковыми (а значит, моющимися) изображениями героев диснеевских мультфильмов. Смотровая кушетка была застелена бумажной простынкой ярко-фиолетового цвета с шариками и собачками других оттенков. Пол был весь в фиолетовый горошек.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Джоан. Она вошла, прижимая к груди кожаный портфель, и тут увидела Дэвиса. Он лежал на кушетке с собачками и читал статью в журнале, держа его над лицом левой рукой. Он вскочил, смял использованную простынку, сунул бумагу в мусорное ведро и оторвал от рулона кусок нужной длины.

– Да вот, хотел спросить, нельзя ли мне остаться? – спросил Дэвис, держа в руке бумажную простыню.

– На осмотр Джастина? – Джоан нахмурилась. Очевидно, она не одобряла эту идею. – Зачем? – спросила она, застилая кушетку.

– Хочу понаблюдать за ним. Я читаю отчеты его психолога. Похоже, он тяжело переживает развод родителей.

– Как и любой другой ребенок.

– Да, но такой мальчик переживает особенно остро.

– Какой «такой»? – спросила Джоан. Чувствовалось, что она злится.

– Ну, такой. Умный. Генетически предрасположенный… Да ты все понимаешь!

– Ну надо же! – воскликнула Джоан, недобро усмехнувшись. – Неужто Дэвис Мур после стольких лет начал беспокоиться о состоянии ребенка вместо того, чтобы сваливать ответственность на меня?

– Да ладно тебе, Джоан. Ты же знаешь, я беспокоюсь о Джастине.

– Возможно, – сказала она и, заметив приоткрытый ящик стола, закрыла его. – Но я впервые слышу, чтобы ты признал генетическую предрасположенность Джастина. Неужели у тебя наконец-то появились сомнения в том, что ты поступил правильно?

– Нет. Все мы предрасположены к тому, чтобы совершать некрасивые, злые поступки. Я ведь не создавал той генетической материи, из которой он состоит. Природа сама приготовила этот коктейль.

– Ты не создавал ее, Дэвис, нет. Ты просто воспользовался тем же рецептом. На свете существовал один монстр, а теперь ему на смену может вырасти второй.

– Это еще неизвестно, но я считаю, что нам следует повнимательнее за ним приглядывать.

– Ну-ну!

Дэвис уставился на анатомический плакат на стене, неудачно пытаясь изобразить безразличие.

– Я тебе вчера вечером звонил, чтобы поговорить об этом, – сказал он. – Ты где пропадала?

– На свидание ходила. На джазовый концерт в «Зеленой мельнице».

– Здорово, – отреагировал он как-то слишком поспешно.

– Я ведь не молодею, Дэвис. Мне все сложнее найти холостого мужчину своего возраста.

– Зачем же ограничиваться только мужчинами своего возраста? – спросил он. Джоан могла не уточнять – и так было ясно, что Дэвис намекает на свою кандидатуру.

– Скажу по-другому: найти холостого мужчину любого возраста. По крайней мере, в Нортвуде.

Дэвис кивнул.

– Так можно мне остаться? Задать ему несколько вопросов?

– Спроси его о законах движения планет Кеплера. Доктор Морроу пишет, что этот малолетний интеллектуальный террорист нынче увлекается астрономией. Молись, чтобы он не заинтересовался генетикой. Если Джастин примется читать Менделя, тебе конец. – Она замолчала, но Дэвис не засмеялся над шуткой. – Ладно, оставайся. Я скажу миссис Финн, что это обычная практика. Она не станет возражать.

Дэвис взялся за ручку двери, обернулся и произнес:

– Веселый у тебя кабинет. Цвета мне нравятся. Пожалуй, буду теперь к тебе приходить почитать.

– Выметайся. Я попрошу Эллен позвонить тебе, когда буду готова.

Дэвис состроил обиженную гримасу и поплелся прочь, смешно шаркая ногами. В кабинете его ждали папки, которые он хотел просмотреть до следующего приема. В четыре должна была прийти одна пара, которой через месяц предстояло обычное оплодотворение в пробирке. Их медицинская карта лежала у него на столе в закрытой папке.

Он открыл левый ящик стола, достал другую папку и раскрыл ее у себя на коленях. Аккуратно, по одной, достал семь потрепанных бумажек с размытым водой текстом и разложил их в два ряда на столе.

Он собрал их два дня тому назад, в один из тех вечеров, когда возвращался с работы мимо дома Джастина. В тот вечер он заметил то, что сначала показалось ему необычным, а после просто пугающим. Он доехал до следующего квартала, вернулся, пересек проспект (широкий, но не загруженный транспортом) и поездил по близлежащим улицам. Потом он припарковался и решил пройтись пешком по тому же маршруту, кружа вокруг дома Джастина по улочкам, которые изгибались, пересекались и складывались в геометрические фигуры неправильной формы. Он шел и вдыхал сладкий воздух с запахом озера, магнолий, лип и подстриженных газонов. Он изучил каждый фонарь, каждый столб, собирая по пути образцы объявлений, пока, наконец, не вернулся к своей машине вот с этими семью бумажками:

ПРОПАЛА СОБАКА

ПОТЕРЯЛСЯ КОТЕНОК

ПРОПАЛ НАШ ЛЮБИМЕЦ

ПОМОГИТЕ НАЙТИ МИКО

МЫ СКУЧАЕМ ПО НАШЕМУ ЩЕНОЧКУ

ВЫ НЕ ВИДЕЛИ НАШЕГО ПУШКА?

ПОЖАЛУЙСТА, ПОМОГИТЕ НАЙТИ ПИРАТА!

Одно из объявлений было написано детской рукой; остальные писали взрослые, но, видимо, под руководством ребенка или растроганные детским горем. На каждом была фотография собаки или кошки и телефон, по которому нашедшему следовало звонить. Дэвис прошелся по клавиатуре компьютера, монитор ожил, и он вышел в интернет, чтобы найти адреса по телефонным номерам. Он записал все адреса, открыл карту, изданную Торговой палатой Нортвуда, на странице «Гарден-Уок» и положил ее поверх бумажек. Потом взял маркер и отметил примерное местоположение каждого дома. Получился идеально симметричный полумесяц вокруг дома Джастина.

– Черт возьми! – выдохнул он. Такое количество объявлений само по себе было достаточным, чтобы сделать ужасающие выводы. Но его поразила упорядоченность, математическая строгость, с которой мальчик похищал всех этих животных. Интересно, думал Дэвис, почему точность пугает нас порой гораздо больше, чем хаотичность?

– Доктор Мур? – послышался из селектора надтреснутый голос Эллен. – Джастин уже пришел. Он в кабинете у доктора Бертон.

Джастин сидел на кушетке в белых трусах, смешно согнув худенькую спину и рассматривая босые ноги, свешивающиеся с кушетки. Высокий и бледный, светлые волнистые волосы слишком длинные для восьмилетнего мальчика – опыт Дэвиса подсказывал, что возможны три объяснения такого внешнего вида: родители-хиппи, рано начавшаяся подростковая демонстрация независимости или, как скорее всего и было в данном случае, мать-одиночка, у которой руки до всего не доходят.

– Здравствуй, Джастин, – сказал Дэвис, и они с мальчиком пожали друг другу руки. – Ты ведь не против, чтобы я посидел здесь, пока доктор Бертон будет тебя осматривать?

– Не-а, – жизнерадостно отозвался Джастин.

Джоан направилась к нему со стетоскопом, мальчик выпрямился, и Дэвис отметил, что он демонстрирует поразительную осведомленность в том, как вести себя на приеме у врача, характерную скорее для пожилых больных людей. Когда Джоан потянулась за отоскопом, Джастин повернулся к ней левым ухом. Стоило ей взять со стола черную манжету тонометра, он согнул и подставил руку. Он не давился, пока ему смотрели горло, и, казалось, ничуть не смутился, когда Джоан оттянула резинку трусов и быстро осмотрела его гениталии.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Джоан, усаживаясь на стул за небольшой белый стол.

– Хорошо, – сказал Джастин.

– Насморков, головных болей не было?

– Нет, нет.

– В школе ты все хорошо видишь? Можешь читать, что учительница на доске пишет?

– Да.

Джоан встряхнула ручку, которой делала записи в Джастиновой медицинской карте, и посмотрела на Дэвиса.

– Доктор Мур, вы не могли бы одолжить мне ручку?

Дэвис по привычке потянулся к нагрудному карману.

– Простите, нет.

– Что так? – Джоан усмехнулась. – А мне казалось, вы никогда не расстаетесь со своим серебряным «Уотерманом».

– Где-то я ее оставил, еще в понедельник. И никак не решусь чем-нибудь заменить. Та-то ручка не протекала никогда. А старую «биковскую» класть в карман боюсь.

Джастин вытянул шею и стал вглядываться во что-то на потолке. Дэвис проследил за его взглядом: он смотрел на уродливую дешевую плитку, которой пытались закрыть еще более уродливые вентиляционные и водопроводные трубы и другие «внутренности» клиники. Джастин широко разинул рот и стал отклоняться назад, все дальше и дальше. Мальчик напоминал Дэвису утенка, только что вылупившегося, без перьев. Его бледная кожа была не тронута ни старением, ни стрессами, ни плохим питанием или гормональными изменениями, его скелет непрерывно рос, а сознание расширялось: он впитывал информацию, запоминал, познавал без всяких усилий. Растущий организм меняется каждую секунду, и Дэвису казалось, что если достаточно долго смотреть на определенные части тела ребенка, изменение произойдет прямо здесь, у них на глазах.

– Я иногда тоже теряю вещи, – проговорил Джастин с запрокинутой головой.

– Правда? – сказала Джоан. – А что за вещи?

– Просто вещи. – Дэвис наблюдал, как Джастин начал постукивать пятками по кушетке. – Иногда бывает, что я держу вещь в руке, а потом раз – и теряю. Вот она есть – а вот ее нет.

– А бывает так, что ты эти вещи потом находишь? Те вещи, которые теряешь? – Джоан вела беседу отстраненным тоном, продолжая быстро писать что-то в карте Джастина новой ручкой.

– Нет. Теряю навсегда.

Дэвис почувствовал, как у него похолодели руки и начало гореть лицо. Джоан по-прежнему была с головой погружена в свои записи. Дэвису казалось, будто он наблюдает за их беседой через зеркальное стекло и может уловить тончайшие оттенки интонаций, понять подтекст каждой фразы. Этот мальчик – не убийца Анны Кэт, напоминал он себе, но тем не менее не мог отделаться от навязчивого видения: вот Джастин один, где-нибудь в перелеске, каких много вокруг его дома; на руках у него соседская кошка, он сжимает ей горло пальцами, а вот он вырос, стал еще более жестоким; вот он за прилавком «Гэп», душит дочь Дэвиса и смотрит, как она задыхается, возбуждаясь при виде ее страха.

39

Большой Роб подумал, что полицейский участок, пожалуй, не самое лучшее место, чтобы прихорашиваться перед выходом в город. Слишком шумно, освещение плохое, старые зеркала, все в трещинах и разводах. Большой Роб был симпатичным полным мужчиной – если верить дюжине женщин, с которыми он встречался за последние двадцать лет. Глядя на себя в зеркало – не это, нормальное, – Роб с тоской представлял себе, как он мог бы выглядеть, если бы был худым. У него была копна густых темных волос, волевой квадратный подбородок (первый), белые зубы – свои. Лишний вес, конечно, имелся, особенно это было заметно по подбородку (второму) и животу, но поскольку он был почти двухметрового роста, то казался пропорционально сложенным крупным мужчиной. «Господь наделил меня всем этим жиром, – шутил он бывало, – поскольку у меня хватает силы его носить».

Комната личного состава полицейского участка в Брикстоне была маленькая, и в ней теснилось много народу. Начальник отхватил себе кабинет, жутко тесный и захламленный, но отдельный, а вот остальным сотрудникам и офицерам – их насчитывалось с полдюжины – приходилось довольствоваться одним столом на несколько человек. По трем стенам, выкрашенным желтой краской, располагались большие окна. Все здесь было совсем не так, как в полицейском участке Чикаго, где у каждого имелся изолированный кабинет с побеленными стенами, в комнате отдыха было чисто, в холодильнике лежали старательно упакованные бутерброды, заготовленные к обеду заступившими на смену, и оттуда не пахло.

Граждане обращались в Брикстонский полицейский участок только за советом или помощью. Полицейские помогали доставать ключи, случайно запертые в машине, ловить убежавших домашних животных. Иногда им приходилось фиксировать показания столкнувшихся водителей. Выпадали на их долю и пьяные дебоши, и порча имущества, и бытовые ссоры. Их работа напоминала Большому Робу службу в рекламном агентстве или банке.

– Ну как, готов? – В зеркале за спиной у Робби возникла физиономия Криппена, озаренная радостной улыбкой. В ответ тот показал ему два больших пальца. – Увлекательная вам предстоит работенка, – проговорил Криппен. – Главное, будьте осторожны, старайтесь не слишком давить. Просто развеселите ее парочкой коктейлей «Маргарита», и пусть себе болтает.

Большой Роб кивнул.

– Знаешь, как пользоваться успехом у женщин даже при такой фигуре, как у меня? – Он подергал себя за мочку уха. – Надо уметь слушать.

Робби без труда нашел Пег в баре под названием «Гончие». Она с четырьмя подружками сидела за квадратным столиком. Пег притащила пятый стул из другого конца бара и примостилась с края, который слегка наклонился из-за пары выпавших шурупов. В центре стола скопились опустошенные бокалы, оставлявшие на столешнице тонкий розовый ободок. Официантка так давно не убирала за ними, что им приходилось ставить только что заказанные напитки на самый краешек опасно шатающегося столика. Хотя справедливости ради надо сказать, что официантке было нелегко поспевать за дамами, поскольку они опрокидывали в себя содержимое бокалов со скоростью жонглеров.

Зал попытались отделать в английском стиле – не слишком удачно. По стенам в дешевых черных рамках висели купленные в магазине плакаты с изображением живописных пригородов, полуразрушенных крепостей и скалистых океанских побережий. По полкам были расставлены безвкусные вещицы, объединенные темой Шерлока Холмса: керамика, игрушки, книги и прочее. У двери была прикреплена копия киноафиши. Еще то тут, то там попадались ирландские и шотландские сувениры. Здесь подавали разные сорта разливного «Гиннесса», и Большой Роб было понадеялся, что выпьет сейчас пинту «Теннента» – не тут-то было. Он взял в баре бокальчик «Харпа» и стал незаметно продвигаться по толпе, пока не оказался в двух шагах от стола, где сидели дамы. Тут он притормозил. Его исполинская фигура напоминала огромный лайнер, который наконец дошел до порта назначения и пришвартовался. Пятеро подружек одновременно повернулись к нему.

– Добрый вечер, дамы, – проговорил Большой Роб. – Не возражаете, если следующий круг будет за мой счет?

40

Когда Сэму Койну было пятнадцать, его во время бега по пересеченной местности укусил шершень.

За школой Нортвуд-Ист проходили брошенные железнодорожные пути, и тренер Карне проводил там тренировки школьной команды: они должны были пробежать пять километров туда и обратно на носочках прямо по щепкам от разваливающихся и гниющих спальных вагонов. Бег закалил волю Сэма, у него накачались мышцы на ногах, и уже к середине сезона он шел третьим номером в списке, за Брюсом Миллером и Лэнни Парком, и даже занял второе место в кроссе «Оук-парк» – маршрут этого кросса был знаменит нетрудной, почти без препятствий второй половиной.

Лэнни и Брюс и еще один товарищ по команде по имени Брайан повернули назад, пробежав всего лишь километра три, поскольку была пятница, завтра ожидалось соревнование, а вечером, по слухам, должна была состояться вечеринка. Сэм пообещал, что присоединится к ним попозже, дома у Джен Теновски, родители которой уехали на Женевское озеро. Если она до сих пор не решилась воспользоваться этим шансом и не запланировала гулянку с пивом, то они уж точно ее уговорят.

Сэм ритмично и пружинисто отталкивался от засыпанной щепками земли тренированными ногами – он их почти не чувствовал. Во время длительной пробежки всегда наступал такой момент, когда ему казалось, будто ноги работают сами по себе. Не чувствовалось ни боли, ни усилий, кислорода хватало, и ритмичные движения ступней заставляли его двигаться дальше и заряжали новой энергией. Он был уверен, что в таком темпе, по такой погоде (вечер был прохладным) он может бежать бесконечно, и за секунду до того, как его ужалил шершень, подумал, что, пожалуй, сможет теперь постоянно оставлять позади Лэнни (второй номер) – прямо с завтрашнего дня.

Он пришел в школьную команду по бегу по пересеченной местности в седьмом классе, в основном из-за девочек. Не то чтобы у бегунов было много поклонниц, хотя каждый год во время осенних соревнований приходила группа поддержки и зажигательно выступала для поднятия боевого духа (впрочем, сами девочки считали это скорей благотворительностью). Для неуклюжего и застенчивого тринадцатилетнего паренька участие в школьной легкоатлетической команде было необходимым минимумом для того, чтобы его принимали сверстники, а Сэм, к счастью, отличался если не скоростью, то отличной выносливостью. Бег позволял ему работать в одиночку, и это ему нравилось; в то же время он был членом команды: за победы чествовали всех, но и вина за поражение распределялась между всеми. И это Сэма вполне устраивало. Главное было то, что он не просто школьник, он спортсмен, а в глазах девочек это было все равно что иметь хорошую работу.

Родители отмечали и другие перемены к лучшему. Сэм стал получать более высокие оценки и приобрел уверенность. Учителя проявляли к нему больше уважения, а по необходимости и снисхождения.

Какое-то насекомое с желто-черными полосками с жужжанием ударилось о его голень. Сэм посмотрел вниз: сантиметров на пятнадцать ниже правого колена шершень крепко прицепился к коже, хотя Сэм не прекратил бега. Тогда он нагнулся и попытался смахнуть насекомое.

Шершень ужалил.

Сэм резко остановился, как раненая лошадь, и прихлопнул его рукой, шершень успел оставить в ноге жертвы свое жало. Сэм упал и больно ударился щиколоткой о наполовину осевший в землю ржавый рельс.

– Черт побери!

Место укуса на глазах стало опухать, побагровело и сделалось болезненным. Сэм стоял, балансируя на одной ноге, и наблюдал; его первый раз укусило насекомое, но за ту минуту, пока он восстанавливал дыхание, Сэм понял, что у него аллергия.

В следующий раз его укусила оса, когда он играл трое на трое в баскетбол в Чикаго – он был уже значительно старше. В тот вечер он позвонил родителям.

– Ты сходил к врачу? – спросила мама.

– Нет, мам, – ответил Сэм. – Просто принял пару таблеток «Кларитина».

– Помню, как тебя укусил шершень, когда ты бегал.

– По пересеченной местности, – уточнил Сэм.

– Ну да, бегал по пересеченной местности, – сказала мать раздраженно и тут же хихикнула. – У тебя щиколотка была размером с мяч.

– Он укусил в голень, а не в щиколотку. Тогда было гораздо хуже. Мне пришлось еще километра три в таком виде пройти.

– Да, здорово ее тогда раздуло.

Они поговорили о сестре, живущей в Милуоки, и о ее семье. Когда эта тема была исчерпана, все замолчали – и он, и мама с папой, разговаривавшие с ним параллельно с двух трубок, просто сидели тихонько и все. Это молчание никому не казалось неловким: все понимали, что разговор еще наберет обороты, – но с полминуты никто не произносил ни слова, молча ждали, пока беседа возобновится сама по себе.

– Сэм, тут в Нортвуде есть один мальчик – вылитый ты, – проговорила миссис Койн.

– Правда? – Сэм зажал трубку плечом и начал листать «Нью-Йорк Таймс Мэгэзин». Он видел там одну статью про джазового гитариста, который ему нравился, и решил не ждать, пока родители закончат разговор, и начать ее читать.

– Да, это просто удивительно! – вступил в разговор отец. – Может, кто из твоих многочисленных школьных подружек от тебя залетел, не знаешь?

Если бы это сказал другой отец другому сыну, можно было бы посмеяться и воспринять эту фразу как добродушное подтрунивание. Но Сэм слишком хорошо понимал, что на самом деле хотел сказать его отец.

Яростные стычки Сэма с отцом продолжались примерно столько же, сколько шла Вторая мировая война: с сентября того года, когда ему исполнилось тринадцать, по август года окончания школы Нортвуд-Ист. Сэм пил много пива и покуривал травку по выходным. Он приводил домой девиц, зная, что они не понравятся отцу с матерью, и, переспав с одной из них, даже не удосужился скрыть это от родителей. Мистер и миссис Койн были настроены довольно либерально и, собственно, ничего не имели против секса – по крайней мере после того, как мальчику исполнилось семнадцать, – но их страшно шокировало, что сын этих девиц практически не различал: умные и глупые, худые и толстые, богатые и бедные – он трахал всех без разбору с тем же скучающим безразличием, с каким без особого интереса щелкал пультом от телевизора, перескакивая с канала на канал.

Вообще-то беспорядочность его сексуальных связей объяснялась во многом неиссякаемым потоком заинтересованных партнерш. Сэм был убежден, что все дело в ходивших по школе слухах о выдающихся размерах его мужского достоинства. Со временем рассказчицы, конечно, стали преувеличивать, но ненамного. Сэму утруждать себя не приходилось, поскольку он знал: всегда найдется какая-нибудь любопытная девчонка, которая с удовольствием пригласит его к себе домой или пойдет к нему, согласится прокатиться на машине или потащится с ним на никому не интересный фильм, чтобы посидеть в последнем ряду. Дело не всегда доходило до секса – кое-кому хватало и, так сказать, предварительного просмотра, – но ему, откровенно говоря, был важен лишь не спадающий интерес девчонок.

– И кто же этот парень? – спросил Сэм.

– Ой, да мы даже имени его не знаем, – сказала миссис Койн. – Папа встретил его в овощном, а потом мне показал, когда мы заходили к мяснику.

– Прямо что-то сверхъестественное. Мы пришли домой, достали старые альбомы с фотографиями. Если б ты был сейчас во втором классе, вы сошли бы за близнецов, – добавил мистер Койн.

– А маму его вы видели?

– Да. Примерно твоего возраста, может, старше на пару лет. Хорошенькая. Стройная, – ответила мама.

– Ну что, сын, ничего не припоминаешь? Может, у тебя резинка как-нибудь порвалась?

– Джеймс! – Мать что-то недовольно пробормотала себе под нос и, наверное, нахмурилась.

– И вспоминать нечего, пап, – ответил тем временем Сэм.

– Уверен? Точно не забил в ворота той пухленькой – вратарю женской команды по хоккею на траве, а? Как там ее звали? Ребекка?

– Дорогой, папа шутит.

– Да, мам, я понимаю. Смешно. И что тот пацан? Совсем как я, да?

– Говорят, у каждого человека есть двойник, – отозвалась миссис Койн. – А твой вот, видишь, припозднился на двадцать лет.

– Странная история.

– Ладно. Как работа?

– Занят по горло.

– Выгодные дела попадаются? – спросил отец. – Презренный металл течет в руки?

А вот эта шутка была вовсе не такой язвительной, как могло показаться на первый взгляд. Джеймс Койн гордился тем, что его сын – адвокат, и любил хвастаться друзьям, какие у сына богатые клиенты. Мистер Койн часто называл деньги «презренным металлом», иронично и довольно прозрачно намекая на собственные активистские затеи времен учебы в колледже. Не сказать, чтобы он стыдился этого. Его не смущало, что он выступал против войны, что с негодованием оплевывал Белый дом в гневных статьях на последней странице студенческой газеты. Однако, повзрослев, он превратился в благонамеренного капиталиста: создал собственный бизнес, раскрутил его достаточно быстро и выгодно продал. Когда ему стукнуло пятьдесят, он отошел от дел и теперь радикалистские убеждения своей юности воспринимал всего лишь как один из этапов взросления. Оглядываясь назад, он сознавал, что сексуальную распущенность сына следовало бы воспринимать точно так же, но не мог удержаться и время от времени подкалывал его.

Сэм с радостью сменил тему. Ему не хотелось говорить о каком-то там перепачканном шоколадом двойнике. Он был уверен, что никакого сына у него в Нортвуде нет и быть не может, но у Сэма были свои тайны, а родители, сами того не желая, в этом разговоре копнули грязь, под которой они были погребены.

Потому в тот вечер, повесив трубку, он не сразу сумел избавиться от крутящегося в сознании имени Анны Кэт Мур. С холодной дрожью он прогнал мысли о ней из головы, сел за компьютер, поиграл часок в новую ролевую игру под названием «Теневой мир» (один из его клиентов был настолько уверен, что это самый настоящий хит, что купил пять тысяч акций компании, которая эту игру создала), а потом стал смотреть репортаж о баскетбольном матче с Западного побережья и заснул под крики и свистки болельщиков.