Текст книги "Театр теней"

Автор книги: Кевин Гилфойл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 34 страниц)

41

Лежа в кровати Рикки Вайса в обнимку с его спящей женой, Большой Роб не слишком задумывался, этично ли он поступает. Он думал о другом. Бывает же такая ирония судьбы: началось все со слежки за якобы неверным мужем, а закончилось тем, что он оказался в постели с замужней женщиной. Правда, потом он решил, что вместо «иронии» надо было бы использовать какое-то другое слово – вот только оно никак не приходило ему в голову. Собственно, какая разница, как это назвать? Что случилось, то должно было случиться неизбежно. Черт, опять не то слово!

На душе было скверно. Его мутило от сознания, что он переспал с женщиной, которая, как он теперь знал, была соучастницей убийства Филли. Соучастницей? Так ли это? Удалось ли ему добыть верные сведения о том, что именно произошло с Филом Канеллой? Алкоголь, темнота вокруг и туман в голове после семяизвержения притупили его способность анализировать и делать выводы.

Девочки успели принять еще по три порции спиртного с соком в разных сочетаниях, прежде чем они вшестером пересели за только что освободившийся и гораздо более удобный круглый стол. Большой Роб, как и обещал, включил обаяние на полную катушку: он говорил комплименты, шутил и смеялся над шутками спутниц. Он потчевал их увлекательными рассказами о том, как он, тогда еще стройный малый, играл в лакросс<sup>[18]18
  Лакросс – канадская национальная игра индейского происхождения, распространенная и на востоке США. В игре участвуют две команды: игроки при помощи палки с сетью на конце должны поймать тяжелый резиновый мяч и забросить его в ворота соперника.


[Закрыть]</sup> в старших классах школы, служил на флоте, а затем в полиции.

Чуть позже Большой Роб стал рассказывать, как когда-то чуть было не вложил деньги в акции одной компании, занимающейся биотехнологиями – клонированием людей, генетическим лечением рака и всякое такое. Но потом передумал и купил лодку, а друзья вложились и разбогатели.

– Купаются в деньгах, а у меня и лодки-то той уже не осталось! – закончил историю Большой Роб, и дамы дружно захохотали тоненькими голосами.

– И мы с Рикки вот-вот разбогатеем, – заявила Пег, прижимая к губам стакан с коктейлем цвета клюквы, словно надеясь, что он как намордник не даст ей рта раскрыть.

– Расскажи нам, а? – попросила блондинка по имени Линда. Пусть все знают, как она предана Пег: она готова всерьез отнестись к болтовне подруги.

– Я не могу выдать вам все подробности, – Пег глупо хихикнула. – Это секрет. – Тут она многозначительно, почти не таясь, кивнула в сторону Роба, но в следующую секунду их глаза встретились, отвернуться она не смогла, только слегка приоткрыла тонкие губы, и Большому Робу даже показалось, что это сексуально.

– Я здесь проездом, – проговорил он. – Ваших тайн никому не выдам. Что случилось в Брикстоне, в Брикстоне и останется, вы меня понимаете? – И он подмигнул сразу всем и никому в отдельности.

Пег махнула рукой, шесть пьяненьких голов сдвинулись над столом, и она прошептала:

– У нас с Рикки кое-что есть на одного доктора из Чикаго. И когда придет время, мы на этом хорошо заработаем. – Тут она рыгнула. – Все, больше ничего не скажу.

Большой Роб подозвал официантку, чтобы заказать еще выпивки, и она предупредила его, молча ткнув накрашенным ноготком в сторону часов, что это будет последняя порция.

– Так что этот доктор? Он что-то плохое сделал, что ли? – подогрел Большой Роб замолкнувшую было Пег.

Стало ясно, что в прошлый раз Пег не рыгнула, а икнула, потому что звук повторился, и она чуть погромче сказала:

– Еще нет. Еще не сделал, и больше я ничего не скажу.

Большой Роб положил руку ей на спину и мягко погладил, делая вид, что это народное средство от икоты.

– Слушай, так если он задумал что-то нехорошее, может, стоит пойти в полицию до того, как он это сделает? – спросила Джо.

– Ш-ш-ш! – Пег снова заставила их склонить головы над столом. – Мы еще не знаем наверняка, станет ли он делать это. – Она глубоко вздохнула, пытаясь справиться с икотой, а Большой Роб все гладил ее по спине левой рукой. – Но если сделает, мы не дадим ему выйти сухим из воды.

– Что же задумал этот доктор? – спросил Роб, испугавшись, что никто из подружек так и не задаст этот вопрос.

Пег взяла первый попавшийся бокал с подноса подоспевшей официантки.

– Этого я вам сказать не могу. – Она сделала несколько больших глотков, все еще борясь с икотой. – Ик! Все, я молчу.

Бар закрылся, Большой Роб предложил подвезти ее домой. Она согласилась, попрощалась с подружками каким-то робким голосом, и эхо унесло ее слова в темноту парковки. Большой Роб помог ей усесться на пассажирское место. Пока он обходил машину с другой стороны, Пег успела задремать. Он дотронулся до ее волос, и она проснулась.

– Ты отвезешь меня к себе в номер? – Она с трудом разлепила веки, поскольку была пьяна и хотела спать.

По тому, как она несколько раз касалась его колена в баре, Большой Роб понял, что ему будет нетрудно остаться с ней наедине. Куда сложнее будет сделать так, чтобы она не уснула, но ему был известен один способ, который очень часто практикуют едва знакомые мужчина и женщина в номерах мотелей. С этим ясно. Но ведь в доме Рика Вайса что-то произошло, и его предложение подвезти Пег до дому было прежде всего попыткой попасть на место преступления без всякого ордера.

– У меня вообще-то сосед в комнате, ну, ты понимаешь… – Она нахмурилась. – А можно к тебе?

Пег неожиданно передернуло, и она согнулась, ткнувшись лбом в стекло.

– Ну, знаешь, я ведь женщина замужняя!

Большой Роб отвернулся. Так, ему показалось, будет удобнее спросить:

– Твой муж сейчас дома?

– Нет.

– Сегодня вернется?

– Нет.

– Вот и ладно.

Большой Роб десятки раз проезжал мимо дома Рика Вайса и сейчас ехал туда в полной тишине. Что было неразумно. До дома оставалась всего километра полтора, когда Пег вдруг заговорила.

– А откуда ты знаешь, где я живу? – спросила она.

– Я не знаю, – откликнулся Робби. – Просто городок маленький. Я решил, если вдруг поеду не туда, ты мне скажешь. – Она была в таком состоянии, что объяснение показалось ей вполне приемлемым. – Так я правильно еду?

– Здесь налево, – сказала она и, просунув палец под рукав его рубашки, погладила ему руку. – Как, ты сказал, тебя зовут?

– Робби. – Он улыбнулся.

Она прикрыла рот ладонью – в полном восторге от его имени и собственной храбрости.

Они остановились у ее дома и на цыпочках в полной тишине прокрались к алюминиевой двери трейлера. Большой Роб ожидал увидеть внутри беспорядок, но оказалось, что он совсем неправ. Начищенный до блеска трейлер выглядел просто классно – как какой-нибудь вагончик, где во время съемок суперзвезда отдыхает между дублями.

Они стояли между безупречно чистой кухней и прибранной гостиной, как актеры, которые забыли слова. В комнате чувствовался стойкий запах хлорки и освежителя воздуха.

– У тебя есть чего-нибудь выпить? – спросил Большой Роб. Они уже изрядно подвыпили, поэтому Пег все казалось смешным, и она захихикала, доставая из холодильника две первые попавшиеся банки пива и кивая в сторону дивана.

Роб аккуратно опустился на сиденье. Она оперлась худым коленом о диванную подушку и, не выпуская из рук пиво, прижалась открытым ртом к его губам. Затем она примостилась у него на коленях и поставила банки с пивом на маленький черный столик.

Роб терпел их неуклюжие объятия минут десять, а может, и больше. Он даже невольно получил от этого удовольствие. Пег была не самой симпатичной из женщин, что сиживали у него на коленках за последние двадцать лет, хотя и не самой невзрачной, – так, где-то посерединке. Но у Пег была информация о Филли, возможно, даже о его смерти. Поэтому ее ласки казались ему неуместными. Словно он предавал друга.

С другой стороны, взять, к примеру, Джеймса Бонда. Ведь он спал со всякими негодяйками, так? С женщинами-шпионами, с женщинами, пытавшимися убить его или убившими его друзей. Разве не спал? Большой Роб был почти уверен, что спал, только не помнил, в каком из фильмов. Ранние с Шоном Коннери и поздние с Роджером Муром давно перемешались в его сознании – он и на трезвую голову в них путался, не то что сейчас. Но он был уверен, что Джеймс Бонд позволял себе не только спать с ужасными женщинами, но и получать от этого удовольствие. Ради высокой цели.

Его рука потянулась к пуговице на джинсах. Он не смог бы точно сказать, когда именно, но за следующий час они переместились в спальню.

Наконец, после того как затейливые позы и удушающие объятия, судя по косвенным признакам, довели ее до наивысшего удовольствия, Роб по-быстрому последовал ее примеру и, едва успев выдохнуть, прошептал:

– Милая, я не могу тебя обманывать.

Она посмотрела на него озадаченно и устало.

– Обмани меня, малыш, – ответила она – Пожалуйста, обмани меня.

– Нет. И я не шучу.

Она что-то проворчала. Ее неудержимо клонило в сон. Но Большой Роб знал: лучшего времени для допроса этой свидетельницы не найти.

– Ты кое-что сказала. О враче из Чикаго.

Пег широко распахнула глаза. Она резко закрыла рот, но зубы сомкнулись не до конца – последствия неисправленного прикуса.

– Я ищу одного врача. Похоже, это он и есть, – продолжил Большой Роб.

Она вгляделась в темноту, будто пытаясь прикинуть, далеко ли от кровати до двери.

– Возможно, мы сможем помочь друг другу.

Она немного расслабилась и села, прислонившись к спинке кровати.

– Что ты имеешь в виду?

Большой Роб встал, нашел свои штаны и достал из кармана портрет мужчины, который прислала Филли Джеки Мур.

– Ты знаешь, кто этот человек?

Она взяла листок и повернула его к свету.

– Твою мать!

– Что такое?

Она медленно перебрала возможные варианты, как старая машинка для сортировки почты.

– Ты знаешь Дэвиса Мура?

– Да, знаю, – сказал Большой Роб. – Точнее, я знаю, кто это.

– Твою мать! – повторила она.

Роб не был уверен, что она в состоянии сказать что-нибудь внятное, поэтому заговорил сам:

– Послушай, я не претендую на твои деньги. Это ваш куш. Твой и Рикки. Я просто хочу понять, кто этот парень на портрете и какое он имеет отношение к доктору. Я же говорю: не исключено, что мы сможем друг другу помочь.

– То есть ты хочешь сказать, я помогу тебе, а ты не будешь мешать нам с Рикки продать то, что мы знаем, журналам?

– Продать журналам? («Так это и есть их грандиозный план?») Разумеется, не буду! Да я лично довезу вас до входа в редакцию «Вэнити Фэр». Послушай, ты сама сказала, что вы ждете, пока что-то произойдет, и только тогда сумеете получить деньги. Может, мне удастся это как-то ускорить?

Пег страшно устала и все еще была немного пьяна. После всего случившегося за последний час в ее спальне этот грузный полуголый мужчина показался Пег заслуживающим доверия.

– Это Джимми Спирс.

– Футболист? – Большой Роб еще раз посмотрел на портрет. Фамилия Спирс была ему знакома – он играл за «Долфинз». Или, может быть, за «Фолкенз». Он миллион раз слышал это имя с тех пор, как стал ездить в Брикстон, но подобно большинству футбольных болельщиков мог узнать игрока, только если тот был в форме с номером и фамилией на спине.

– Джимми Спирс родился здесь, в Брикстоне. Дэвис Мур думает, что Джимми Спирс убил его дочь. Рикки решил, что Мур… ну не знаю, отомстить ему хочет, что ли.

– Да ты что? – Большому Робу стало жаль, что Филли не присутствует при этом разговоре. Потом он глянул на свое полуголое тело, на едва прикрытую одеялом Пег и чуть не рассмеялся. – Ты серьезно?

Пег продолжала говорить. Большой Роб сразу узнал эту интонацию с нотками усталости, облегчения, даже слез – интонацию признания.

– Сначала этот Мур использовал Рикки, чтобы выследить Спирса, а потом подослал того парня – частного детектива с пушкой, чтобы убить Рикки, а Рикки… он отнял у него пистолет. Прямо здесь, в трейлере. Парень пытался убежать. Кинулся к машине. – Она вздохнула и закрыла глаза. – Я все видела. Он пришел сюда, чтобы убить Рикки. – Она замолчала ненадолго, устало и растерянно, и сказала то, что разрушило последние хрупкие надежды Робби: – Я все видела. Это была самозащита.

– Конечно, самозащита. Я тебе верю. Каждый поверит, – сказал Большой Роб. Если бы доктора услышали, как бьется сейчас его сердце, они бы сильно обеспокоились. – И что Рикки сделал с пистолетом?

Пег вылезла из кровати и открыла дверь платяного шкафа. Встала на цыпочки, дотянулась до верхней полки, отодвинула в сторону несколько коробок и какую-то обувь. В свете луны ее спина светилась, как мокрый песок. Она повернулась к нему и протянула пистолет, осторожно держа его в вытянутых руках.

– Все нормально. – Большой Роб проверил, поставлено ли оружие на предохранитель, и аккуратно положил его на свои сложенные брюки. Он обнял ее, и она крепко-крепко обхватила его руками. Он спиной чувствовал, какие у нее влажные от пота ладони. Позже, вспоминая это ощущение, он заплакал.

– Так ты нам поможешь? – спросила она, всхлипывая у него под ухом. – Ты поможешь нам с Рикки получить наши деньги?

Что он мог ответить? Только «да».

Ее рука тут же скользнула под резинку его трусов.

Большой Роб закрыл глаза и расслабился, чтобы довести дело до конца. Все это только ради высшей цели.

42

Барвик нравилось, чтобы в ее квартире всегда было темно и прохладно. Когда ее приятель из Аризоны спросил ее, зачем она живет в Чикаго, зачем терпит эти ужасные северные зимы, Сэлли не поняла вопроса. Калориферы отлично спасали от холода, а снег воспринимался всего лишь как временное неудобство: как коробки, наваленные в коридоре. В любом случае зима на севере предпочтительнее, чем лето на юге, безжалостное, яркое, жаркое. Короткие холодные зимние дни как нельзя лучше подходят для того, чтобы скрывать недостатки своей внешности; южная жара и солнце, напротив, выставляют все самое худшее в тебе на всеобщее обозрение. Даже сейчас, когда весна уже начала вступать в свои права, Сэлли жила с постоянно задернутыми шторами; она превратила квартиру в подобие бункера, где незаметно было, что ночи стали короче, а дни длиннее.

Сэлли включила компьютер и щелкнула кнопку «нет» в окне «войти в «Теневой мир» – она установила эту игру еще на прошлой неделе. Услышала о ней от одного приятеля, и, хотя игра «Теневой мир» пока не относилась к числу сверхпопулярных, специальные компьютерные издания прочили ей большое будущее. Сэлли отлично понимала, в чем привлекательность игры. Погружаясь в виртуальную реальность, она будто попадала в свои сны.

Сэлли открыла текстовый документ и начала писать письмо Марте Финн.

В письме она признавалась Марте, кто она. Чем занимается. Что сделала. Писала, что очень сожалеет. Когда она принимала то предложение о работе, не знала, что они подружатся. А начав со лжи – неотъемлемой части ее профессии, – уже не смогла ничего изменить.

«Погиб человек, и я пока не знаю, есть ли в его смерти моя вина, – писала Сэлли. – Как-то раз я задала ему вопрос о конфликте интересов в нашей профессии. Филли ответил мне: «Конфликты интересов, Барвик, бывают у адвокатов, а не у нас. Мы скорее как священники. Перед нами каются мужья. Перед нами каются жены. Мы выслушиваем их самые страшные тайны. Действуем из их самых темных побуждений».

Ты, Марта, заслуживала менее циничного к себе отношения. Ты хороший человек, гораздо лучше, чем я. У тебя отличный сын, перед которым лежит замечательное будущее. Я уже сейчас могу представить себе, каким он станет, когда вырастет. Настоящим мужчиной, знающим, что такое долг и ответственность. Я предала не только тебя, свою подругу, но и Джастина. Я всю жизнь буду жить с этой болью.

Как только мой начальник приедет из командировки, я тут же уволюсь. Никогда больше не стану заниматься этой работой. Расплатой за мое вероломство стали потерянные друзья и смерть коллеги. На свете должен быть какой-то другой путь к правде, другой способ борьбы за справедливость, не основанный на лжи».

Она распечатала письмо на принтере, подписала его, затем положила в конверт, на котором уже были адрес и марка, и положила на низенький сервант, стоявший сбоку от двери. Оригинал письма она стерла из памяти компьютера, чтобы больше никогда к нему не возвращаться, ничего не менять.

43

Дэвис ушел с работы часов в десять вечера. Ему нравилось приходить с работы в такое время, когда Джеки уже легла, но еще не уснула. Лежа в темной спальне на огромной кровати, не касаясь друг друга, они могли беседовать. Могли обсуждать случившееся за день и всякие пустяки, которыми была забита их совместная жизнь: счета, ремонт дома, общественные обязанности и так далее. Внизу при свете разговора не получалось. Если не считать спальни и изредка столовой, их дом стал похож на таймшер, когда люди покупают недвижимость на определенное время года, а в остальное время в том же доме живут совсем другие люди, никогда не встречающиеся с первыми.

Он взял из вазочки два банана, съел и поднялся наверх. Громко играло радио, настроенное на станцию, передающую классическую музыку. Двадцать вторая симфония Гайдна – узнал он мотив и сам себе удивился. Дэвис предпочитал джаз, но у них с Джеки был абонемент на концерты Чикагского симфонического оркестра, и они посещали их довольно часто, даже последние несколько лет. Дэвис не испытывал ненависти к жене. Просто их брак стал почти непереносимым из-за постоянного молчания. Зато в Центре симфонической музыки молчать было даже положено.

Дверь в ванную была слегка приоткрыта, горел свет. Дэвис сел на кровать, сгорбился, опустил голову и уперся ладонями в одеяло.

«Этот мальчик. Господи! Этот мальчик», – думал он.

Дэвис решил, чем будет заниматься, еще на первом курсе медицинской школы, но отцу и матери сказал, что будет хирургом. Его отец не принадлежал ни к одной из конфессий, но всегда был глубоко верующим человеком. По профессии он был инженером и всегда говорил детям, что цель жизни – найти Бога внутри себя, а потом и во всем, что тебя окружает. Старик любил точные науки, особенно физику. Язык Господа – это вовсе не арамейский, не латынь, не древнееврейский и не арабский, говаривал он и делал такой жест рукой, будто досадливо отмахивался и от церкви, и от Библии. Язык Господа – это математика. Когда, познав точные законы построения Вселенной, мы увидим упорядоченность в ее хаосе, когда не останется противоречий между математически выраженными законами природы и ее беспорядочностью, тогда Он откроет нам ответы на вопросы «как» и «почему».

Нильс Мур верил, что Бог хотел, чтобы человек разобрал мир по винтику, разложил все детальки на кухонном столе и таким образом познал Его.

Дэвис тоже в это верил, и именно этим привлекли его исследования в области генетики, а затем, когда конгресс и лояльно настроенная администрация президента приняли соответствующую резолюцию, и в области клонирования как средства искусственного оплодотворения. Он никогда не считал, что клонирование – это игра в Бога. Это было скорее воссоздание живого существа, наивысшего творения Господа, по его же чертежам.

Но старик отец видел это совсем по-иному. Еще в то время, когда только начались разговоры о возможности клонирования, и электорат раскололся надвое: на тех, кто восхищался новыми перспективами, открывающимися перед человечеством, и тех, кто боялся за свои души, – уже тогда отец говорил, что ученые, занимающиеся клонированием человека, не наблюдают и изучают природу, а разрушают ее планы.

Потому-то Дэвис и врал родителям все годы обучения в медицинской школе, причем врал с легкостью: его занятия не выходили за пределы госпиталя. Позже, когда он стал практикующим врачом, обманывать стало гораздо труднее.

К этому времени Дэвис успел сделаться агностиком (в чем признавался только себе и никогда родителям). Как и многие другие, он терял веру постепенно, все более убеждаясь, что Бог, в которого так верил отец, не оправдывает его ожиданий. Дэвис не стал бы утверждать, что Бога нет вовсе, он по-прежнему считал, что где-то там существует некая высшая сила. Однако, на его взгляд, религия возлагала на Бога слишком уж большие надежды. Он и Всезнающий. И Всемогущий. И Вездесущий. Как можно верить в такого Бога и при этом не разочароваться в мире?

Джеки так и не вышла из ванной.

Внезапно ему стало жутко.

Дэвис много раз заставал жену заснувшей в ванной: она могла отключиться, сидя на унитазе или лежа в наполненной ванне, могла оказаться под раковиной, – он относил ее в спальню, переодевал и укладывал в постель. Никогда он не испытывал большего отвращения к жене, чем в те минуты, когда натягивал ночную рубашку на ее расслабленное, кисло пахнущее тело, и никогда не чувствовал более остро свою вину в том, что она несчастна.

Он вошел, легонько толкнув дверь носком правой ноги.

– Джеки! – позвал он, надеясь, что она отзовется, хотя бы промычит что-нибудь, даст знать, что сможет сама дойти до постели, покажет, что сегодня она еще не совсем потеряла человеческий облик.

В ванной тускло горели большие фиолетовые свечи; они пахли ягодами – ему показалось, что вишней, хотя производители, очевидно, пытались добиться аромата черники или ежевики. Мерно стучали капли воды из крана, как позабытый на смолкшем фортепиано метроном. На полу рядом с ванной стоял едва начатый бокал белого вина и пустая коричневая баночка из-под лекарства, на которой сбоку было написано «Джеки Мур», а на дне – «Дэвис Мур». Ванна была заполнена тепловатой водой, готовой вот-вот хлынуть через край, потому что ее вытесняло пятьдесят два килограмма мертвой плоти.

Это был второй – но не последний – раз в жизни Дэвиса, когда ему пришлось стоять над безжизненным телом человека, которого он когда-то любил.