Текст книги "Амбровое дерево (ЛП)"

Автор книги: Кэтрин Оллред

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

ВНИМАНИЕ!

Текст предназначен только для предварительного и ознакомительного чтения.

Любая публикация данного материала без ссылки на группу и указания переводчика строго запрещена.

Любое коммерческое и иное использование материала кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей.

Кэтрин Оллред

«Амбровое дерево»

Оригинальное название : The Sweet Gum Tree by Katherine Allred

Кэтрин Оллред – «Амбровое дерево»

Переводчик: Анастасия М.

Редактор: Алена Д., Катя З., Настя З., Таисия С.

Обложка: Александра В.

Перевод группы

:

vk.com/lovelit

Аннотация

Сладкий чай, кукурузный хлеб и бобовый суп – обычная еда для восьмилетней Аликс Френч, не по годам развитой любимицы уважаемой южной семьи. Не было ничего обычного в тот день, когда она встретила десятилетнего Ника Андерсона, мальчика из «другой» части города. Вооруженная только жестянкой с «Пчелиным бальзамом» и стальной решимостью, Аликс заботится о свежих доказательствах недавних побоев на его спине – поступок, навсегда изменивший их жизнь.

Во время детских катастроф и подростковых бед они поддерживают друг друга, и дружба превращается в любовь. Будущее выглядит радужным до той роковой ночи, когда Фрэнк Андерсон, жестокий отец Ника, был застрелен в своем грязном трейлере.

Внезапно Ник уезжает, оставляя Аликс одну, растерянную и беременную. В течение следующих пятнадцати лет она борется с болью от расставания, неудачного брака, болью своей семьи и друзей. Но наконец-то ее жизнь налаживается. Развод почти завершен, бизнес процветает, и Аликс довольна, если не счастлива – до того дня, когда поднимает глаза и видит Ника, стоящего за прилавком. Он вернулся... и он не один.

И снова Аликс погружается в смятение и боль, когда Ник пытается завоевать ее любовь, чему она изо всех сил сопротивляется. Только одна вещь может разрушить защитную стену, которую она выстроила вокруг своих эмоций – правда о смерти Фрэнка Андерсона. Но когда эта правда всплывает, и стены рушатся, ни Аликс, ни Ник не готовы к эмоциональному взрыву, который может как разрушить, так и исцелить.

Часть 1

Глава 1

Я росла в штате Арканзас, район Кроули-Ридж, и почти не обращала внимания на амбровые деревья, разве что восхищалась их яркими цветами осенью. И, возможно, смеялась, когда Судья проклинал все на свете каждый раз, когда запускал газонокосилку по твердым семенам, падавшим с них. Крошечные колючие шарики ударялись о дом или машину с громким стуком и оставляли вмятины на лезвиях косилки, которые он так тщательно оттачивал.

Только став взрослой женщиной, я поняла истинную природу этого дерева. Амбровое дерево – это хамелеон среди деревьев, его пробковый внешний вид скрывает внутреннюю способность подражать чему угодно, от вишни до красного дерева. Но истинная ценность, которую не осознает большинство людей – его сердце, глубокого красного цвета, устойчивое и сильное. Люди видят только бледную волокнистую древесину, легко деформируемую, которая окружает твердую сердцевину.

Таким же город Морганвилль видел Ника Андерсона.

Как и у большинства южан из маленьких городов, респектабельность была такой же частью моей ДНК, как цвет волос и глаз. Это была цель, к которой все стремились, стандарт, по которому судили каждого гражданина Морганвилля. И хотя моя французская семья не была самой богатой – эта честь досталась Йену и Хелене Морган – мы были одними из самых уважаемых. В основном благодаря Судье, моему дедушке.

Его звали Карл, но никто, включая его дочерей, никогда не называл дедушку иначе, как Судья. Он ушел из судебной системы когда мне было пять лет, и поскольку мой собственный отец исчез незадолго до моего рождения, Судья заменил мне отца. Я думала, что этот человек может ходить по воде, и каждое слово из его уст воспринималось как Евангелие.

– Аликс, – сказал он мне, – держись подальше от железнодорожных путей. Под эстакадой живет кот Ваузер, и ты не захочешь связываться с ним.

– А что такое кот Ваузер? – зачарованно спросила я.

– Это пятидесятифунтовый¹ кот с восемью лапами и девятью огромными зубами, и он злее панцирника².

У Судьи было странное чувство юмора.

В то лето, когда мне было восемь лет, я проводила большую часть своего свободного времени, растянувшись в высокой траве возле эстакады, изо всех сил стараясь хоть мельком увидеть неуловимое животное. Мне было его жалко, и я подумала, что, если кто-то и может его приручить, то только я. В конце концов, разве я не приручила полудиких котят в сарае?

Той осенью я верила в это до первой близкой встречи с Ником Андерсоном.

Все знали, кто такие Андерсоны. Фрэнк, отец Ника, владел складом утильсырья на окраине города. Пять квадратных акров, заполненных ржавыми, искореженными грудами мертвых машин, большинство из которых были покрыты сорняками или дикими лозами винограда. В промежутках между рядами попадались лужи стоячей воды, их поверхность была окрашена разноцветными переливами от вытекшего масла. А в самом конце стоянки стоял небольшой трейлер, немногим лучше окружающих его машин, где жили Андерсоны, отец и сын.

Фрэнк Андерсон был единственным человеком в городе, которого не заботила респектабельность. Он был крупным мужчиной, гораздо выше шести футов³, и его вес свидетельствовал о склонности к крепким напиткам. Я никогда не видела на нем что-то другое, кроме штанов цвета хаки, испачканных пятнами неизвестного происхождения и плохо натянутой на огромный живот футболки, обвисшей на поясе.

Не было ничего необычного в том, что он сидел на скамейке перед универмагом или шатался по главной улице с бутылкой в правой руке, бормоча что-то о сукиных сынах, которые считали себя лучше него, и о том, что он им когда-нибудь покажет. Каждый ребенок в Морганвилле знал, что когда мужчина был в таком состоянии, то следовало держаться от него подальше. Фрэнк Андерсон был не из тех, кого можно было бы назвать дружелюбным, даже когда он был трезв. Пьяным, мужчина был просто опасен.

Очевидно, единственной, кто мог его выносить, была Лиз Суоннер. Дженна Говард, моя лучшая подруга с детского сада, сказала мне, что мистер Андерсон заплатил Лиз, чтобы она позволила ему «сделать это» с ней. Я не думаю, что кто-то из нас был точно уверен, что это значило, но подумала, что Лиз были нужны деньги, которые он мог ей дать. В конце концов, у нее было шестеро детей, которых надо было кормить, и не было работы, чтобы содержать их. Вся семья жила на пособие, хотя у них едва хватало денег, чтобы выжить.

Дом Суоннеров был последним между складом утильсырья и городом. Одноэтажный дом с анфиладой⁴ комнат и хлопьями краски, прилипшими то тут, то там к его обветшалым доскам, стоял в стороне, словно отверженный своими соседями. Несколько плешивых собак лежали на голой земле перед домом, словно живые украшения на лужайке – арканзасский эквивалент розовых фламинго.

Я смотрела в окно грузовика, когда Судья проезжал мимо дома Суоннеров, мое безграничное любопытство было направлено на жизнь, столь отличную от моей собственной, но там не было никаких признаков человеческого жилья. Линдси, самая младшая из выводка Суоннеров, училась в моем классе, но никто ее толком не знал. Она всегда держалась особняком и, казалось, становилась невидимой, несмотря на свои белокурые волосы и голубые глаза. Никто никогда не был с ней жесток. Большинство детей просто забывали о ее присутствии.

В тот самый день моя мать и тетушки выгнали меня из дома, пока готовились к церковному празднику, который должен был состояться на следующий день. Это будет последнее «ура» перед началом занятий в школе, и они собирались отпраздновать событие с большим размахом. Горы еды уже заполнили холодильник, и нам с Судьей грозили ужасные последствия, если мы прикоснемся к ней.

Я сидела на качелях, которые Судья смастерил для меня на заднем дворе: цепь с крючками на концах, обернутыми вокруг крепкой ветки амбрового дерева и обвитой вокруг зазубренного дощатого сиденья. Годы использования стерли траву под ним и оставили глубокую борозду, по которой волочились мои ноги. Мне было скучно, и я уже подумывала о том, чтобы уговорить Дженну помочь мне загнать в угол кота Ваузера, когда Судья вышел из сарая и направился к своему грузовику.

Судья был высоким и одним из самых крупных мужчин, которых я когда-либо знала, но при этом не массивным и без единой унции жира. Пара черных очков с толстыми линзами постоянно сидела на его носу, а коротко остриженные волосы были темно-серыми по бокам, сливаясь в более светлую серую полоску по центру головы. Его манера одеваться всегда была одинаковой: коричневая рабочая рубашка и джинсы – в будние дни, костюм – по воскресеньям.

Как только я поняла, что он уходил, я вскочила на ноги и последовала за ним. Судья никогда не предлагал поехать с ним, а я никогда не спрашивала разрешения. Все заинтересованные лица понимали, что, куда бы он ни пошел, я буду рядом.

Грузовик проехал мимо дома Суоннеров, и, когда мы свернули на свалку Андерсонов, я перевела взгляд вперед. Судья остановился в конце дороги, и мы выбрались наружу. Главным объектом внимания на свалке было большое жестяное здание, стоящее перед воротами, с вершины которого поднимались волны жара, а воздух был пропитан запахом несвежей нефти и бензина.

Я почувствовала на себе пристальный взгляд Фрэнка Андерсона, как только мы вошли внутрь. Он сидел за грязной стойкой, положив на нее ноги.

– Судья. Что привело тебя сюда? – его голос был угрюмым, как будто он делал одолжение, признавая наше присутствие.

– Я ищу топливный насос для «Шевроле» пятьдесят второго года, который восстанавливаю. Может быть, у тебя что-нибудь найдется?

Судья купил машину в тот день, когда вышел на пенсию, и большую часть времени проводил за ее ремонтом. Сначала он позволял мне сидеть внутри, пока сам копался в ней, но так происходило до тех пор, пока я случайно не нажала на гудок, в то время как его голова все еще находилась под капотом. Теперь я всегда стояла рядом с ним, подавая инструменты, когда он в них нуждался.

– Может быть, – мистер Андерсон повернул голову. – Эй, парень!

Шелестящий звук в задней части здания был первым признаком того, что здесь был Ник. Частично скрытый тенью, он появился из-за деталей двигателя, которые были разбросаны вокруг него, как цыплята вокруг юбки моей матери во время кормления. Он бесшумно пробрался сквозь обломки и в ожидании остановился у стойки.

– Иди, сними топливный насос с того пикапа «Шевроле» пятьдесят второго года, что стоит на заднем дворе, – мистер Андерсон снова перевел взгляд на Судью. – Возможно, он подойдет.

Когда Ник схватил со стола ящик с инструментами, я решила пойти с ним. Город был маленький, и я знала, кто он такой, но никогда раньше с ним не разговаривала. Мне было восемь, ему – десять, и даже, если бы между нами не было разницы в возрасте, Ник не общался с теми же людьми, что и я. Насколько мне было известно, он вообще ни с кем не общался. Те несколько раз, когда я видела его в школе, он всегда был один, прислонившись к дереву или зданию, наблюдая, но никогда не общаясь. Единственная разница между ним и Линдси Суоннер заключалась в том, что все знали о присутствии Ника. Даже в десять лет его было трудно игнорировать.

– Не испачкайся, Аликс, – крикнул Судья, когда я выскочила за дверь.

– Нет, сэр. Не испачкаюсь.

Я прекрасно понимала, какие последствия будут меня ждать от тети Дарлы, старшей из сестер моей матери, если я испачкаюсь. Женщина считала грязь любого вида своим смертельным врагом и искала ее с усердием, которое одновременно пугало и внушало благоговейный трепет. Когда я была маленькой, тетя убедила меня, что одно пятнышко грязи на моей персоне способно убить меня на месте. Только после нескольких приступов истерики моя мать заставила тетю Дарлу отказаться от своих прежних заявлений и заверить меня, что я не умру. Сейчас я отплачивала тете Дарле тем, что пачкалась при каждом удобном случае, тем самым доводя ее до собственных истерик.

Судья говорил – «что посеешь, то и пожнешь», и мы оба понимали, что его предупреждение было в основном напоказ. По крайней мере, если бы тетя Дарла накричала на него, пожилой мужчина мог бы честно парировать, что велел мне оставаться чистой.

Поскольку ноги Ника были в два раза длиннее моих, мне пришлось бежать, чтобы догнать его. Поравнявшись с ним, я краем глаза наблюдала за Ником. Парень был высок для своего возраста и худощав, все его тело состояло из сухожилий и костей, которые, казалось, выступали во все стороны. Его черные волосы были слишком густыми и длинными, даже для мира, в котором «Битлз» и «Роллинг Стоунз» были на пике моды.

– Ты, должно быть, много знаешь о двигателях, – отважилась я, когда молчание стало для меня невыносимым.

– Наверное.

Дрожь возбуждения пронзила мой живот.

«Он говорит со мной!»

– Иногда я помогаю Судье с ремонтом его машины.

Ник скептически посмотрел в мою сторону своими серыми глазами.

– Ты слишком мала, чтобы дотянуться до двигателя.

Я тут же ощетинилась.

– Я вовсе не коротышка. Моя мама говорит, что у меня просто тонкая кость. Кроме того, я не работаю над двигателем, а подаю ему нужные инструменты.

Когда парень не ответил, я решила простить его за оскорбление.

– Меня зовут Аликс.

Его губы слегка изогнулись вверх.

– Я знаю, кто ты. Все в городе знают, кто ты такая.

Я была потрясена этой новостью. Конечно, я была замечена за поступками, которые обычно привлекали ко мне внимание, например, вальсировала по центральному проходу церкви или вытягивалась на животе, подперев подбородок руками, слушая проповедь преподобного Грина. Но это было много лет назад, и я надеялась, что люди перестанут поднимать эту тему при каждом удобном случае. Когда тебе восемь лет, думать о репутации бывает непросто. Пришло время рискнуть и сменить тему разговора.

– Сегодня днем я собираюсь поймать кота Ваузера, – похвасталась я. – Он живет под эстакадой у железнодорожных путей.

Одна из бровей Ника взлетела вверх.

– А что такое кот Ваузер?

– Это пятидесятифунтовый кот с восемью лапами и девятью острыми зубами, и он злее панцирника. Но я собираюсь приручить его и забрать домой.

На этот раз его зубы обнажились, когда он усмехнулся.

– Даже, если бы он был реальным, зачем тебе понадобилось брать что-то подобное домой?

Я не собиралась признаваться, что мне было жаль кота.

– Чтобы напугать мою тетю Дарлу, – я заколебалась. – Ты думаешь, что кот Ваузер не существует?

Парень остановился у потрепанного синего пикапа и достал ломик, чтобы поднять капот.

– А кто тебе сказал, что он существует?

– Судья.

Ник пожал плечами.

– Может быть, он хотел напугать тебя, чтобы ты держалась подальше от железнодорожных путей. Они слишком опасны для игр ребенка.

Парень обошел грузовик, чтобы перегнуться через крыло. Во время движения слишком маленькая для него рубашка задралась на спине, и внезапно я забыла о коте Ваузера и своей репутации, уставившись на грубый рубец, который он обнажил.

Единственный раз, когда меня ударил взрослый – когда мама шлепнула меня по заднице перед церковным старостой за то, что я произнесла ругательство, которое услышала от Судьи. Потом я плакала целых два часа. Мама чувствовала себя такой виноватой, что плакала вместе со мной и обещала никогда больше меня не шлепать. В следующий раз, когда я выругаюсь, она просто вымоет мне рот с мылом и покончит с этим. Протестировав ее угрозы и осторожно лизнув кусок мыла, я решила, что с ругательствами покончено.

Инстинктивно, я знала, что это за отметина на спине Ника. Она была шириной в два дюйма и загибалась вокруг его бока. Края рубца были усеяны порезами, в основном темно-синего цвета.

Подняв один палец, я осторожно коснулась отметины.

– Тебе все еще больно?

Парень дернулся и напрягся, а когда повернулся, чтобы посмотреть на меня, его глаза стали такого же черно-серого оттенка, как небо, когда собирается гроза. Я смотрела прямо на него, не желая отступать ни на дюйм, но внутри меня переполняла смесь ужаса и сочувствия. Но на моем лице это никак не отразилось. Даже в моем нежном возрасте я понимала, что такое гордость.

– Почему он тебя ударил?

Ник крепче сжал гаечный ключ, который держал в руке.

– Ему не нужна причина, – он бросил взгляд в сторону жестяного здания. – Слушай, никому ничего не говори, ладно? Большую часть времени я держусь от него подальше.

– Я никому не скажу, обещаю. Но нужны какие-нибудь лекарства для раны.

На этот раз я была готова поверить тете Дарле на слово. Тревожные видения гангрены, столбняка и инфекции проносились в моей голове.

– У меня их нет. Кроме того, мне уже лучше.

Возможно, но я не собиралась рисковать.

– Я сейчас вернусь.

Я побежала к грузовику и, оказавшись там, принялась лихорадочно рыться в бардачке, пока не нашла маленькую круглую жестянку, которую искала.

«Пчелиный бальзам».

Куда бы ни направился Судья, поблизости обязательно должен был быть «Пчелиный бальзам». Он купил его оптом, двенадцать банок в коробке, и поклялся, что мазь может вылечить все, что угодно. Я знала по собственному опыту, что его сила была не чем иным, как чудом. Судья мазал меня бальзамом при любой травме – от небольшого пореза до ободранного колена, и каждый раз я исцелялась без каких-либо необратимых повреждений. Единственный несчастный случай, связанный с мазью – когда я подумала, что этот бальзам поможет успокоить пчел, и приложила его к спине медоносной пчелы, собиравшей нектар с клевера в нашем дворе. К несчастью, мазь склеила пчелу и меня вместе, и в итоге я была ужалена. Очевидно, он не был предназначен для того, чтобы успокаивать пчел, потому что та была довольно раздражена этим опытом.

Ник уже открутил один конец топливного насоса, когда я остановилась рядом с ним.

– Подними свою рубашку.

Он замер, глядя на жестянку в моей руке.

– Что это такое?

– «Пчелиный бальзам». Это убережет тебя от заражения.

Я проигнорировала веселый блеск в его глазах, когда парень выпрямился и приподнял рубашку ровно настолько, чтобы обнажить рубец.

Помня о медоносной пчеле, я зачерпнула немного мази и принялась обрабатывать его спину. Кожа парня была горячей под моей рукой, и, несмотря на его неряшливую, поношенную одежду, я чувствовала исходящий от него чистый запах мыла. Ник наблюдал за мной с непроницаемым выражением лица, когда я обошла его сбоку и закончила там, где заканчивался рубец на животе.

– Ну, вот. Все готово, – я снова закрыла банку крышкой и протянула ему. – Ты можешь оставить его себе. У нас их много.

Все еще наблюдая за мной, Ник сунул бальзам в карман рубашки.

– Ты собираешься стать медсестрой или что?

– Нет. Я собираюсь стать писателем.

Выражение его лица сменилось напряженным интересом.

– Только особенные люди могут писать книги.

– Ну, тогда я особенная, потому что именно это я и собираюсь сделать.

– Возможно, ты и права, Мелочь.

Ник поднял руку и потянул меня за одну из темных косичек. Тон парня был таким теплым, что я не могла обидеться на это прозвище. В его устах оно прозвучало, скорее, как нежность, чем очередное оскорбление моего роста.

– Ты любишь читать? – спросила я, облокотившись на крыло, когда Ник вернулся к работе.

– Когда могу. Старик считает чтение пустой тратой времени. Он скорее потратит свои деньги на выпивку, чем на книги.

Такое отношение ошеломило меня даже больше, чем его раненая спина. Все в моей семье читали. Книги были нам так же необходимы, как еда или сон. Я не знаю, сколько мне было лет, когда я начала читать, но знаю, что моя мать случайно обнаружила это, когда мне было четыре года. Она купила мне новую сказку, пообещав прочитать ее вечером, когда я лягу спать. Не желая ждать так долго, я читала ее вслух своим куклам, когда она вошла в комнату. Судя по тому волнению, которое вызвал этот подвиг, можно было подумать, что я нашла лекарство от рака. Я не могла представить себе никого, кто считал бы чтение пустой тратой времени.

Я все еще думала об этом странном поведении, когда краем глаза уловила какое-то движение. Линдси Суоннер стояла в нескольких машинах от нас, засунув палец в рот и наблюдая за Ником. Ее волосы спутались вокруг плеч, и она была босиком.

– А что она здесь делает?

– Ждет меня.

Ник, наконец, освободил топливный насос и вытащил его из-под капота.

– Зачем?

Парень пожал одним плечом и вытер рукой вспотевший лоб.

– Я забочусь о ней.

– Почему?

– Потому что никто больше этого не делает.

– Она что, твоя сестра? – спросила я, чувствуя, как росло мое любопытство.

Ник бросил на меня настороженный взгляд, но покачал головой.

– Нет, ее папой был Пол Найланд. Он погиб в результате несчастного случая на лесопилке, когда она была совсем маленькой. Они переехали сюда сразу после этого.

Внезапная волна жалости накрыла меня, я повернулась и зашагала к Линдси. Ник следил за мной, его поза внезапно стала напряженной и оборонительной. Мне следовало бы обратить больше внимания на его поведение. Если бы я это сделала, то, возможно, избавила бы себя от многих страданий в будущем. Но в восемь лет я знала только одно. Мама сказала, что Бог послал каждого из нас на эту землю с определенной целью, и в тот день я решила, что моя цель – спасти Ника Андерсона. Если это означало еще и помогать Линдси, то я была более чем готова.

Линдси съежилась, когда я повернулась к ней, ее голубые глаза были огромными.

– Завтра у нас церковное собрание, – сказала я ей. – Там будет много еды, песен и игр. Тебе не нужно наряжаться, и можно даже не заходить в церковь, если ты этого не хочешь. Мероприятие будет проходить в парке. Заставь Ника привести тебя. Я буду вас ждать.

В то время я не знала, что Судья наблюдал за всем этим через маленькое, покрытое грязью окошко жестяного здания. Он был очень задумчивым, пока мы ехали обратно через город.

– Тебе нравится этот малыш Андерсон?

Я сидела на коленях, размышляя, смогу ли уговорить Судью зайти в магазин за содовой, когда он задал мне этот вопрос.

– Как для мальчика он ничего.

– Возможно, ты и права, сладкая моя, – мужчина потер рукой свою короткую стрижку. – Но ты будь с ним поосторожнее. Не позволяй своему мягкому сердцу взять верх над здравым смыслом.

Я вздохнула, когда мы проезжали мимо магазина, не сбавляя скорости.

– Я пригласила его и Линдси завтра на церковное собрание. Это хорошо?

– Думаю, что да. Но ты лучше расскажи об этом своей матери, и не расстраивайся, если они не придут.

– Да, сэр.

Моя мать, Элли, была самой младшей из дочерей Судьи и единственной, которая успела выйти замуж. Тетя Дарла была самой старшей, а тетя Джейн, самая тихая, держалась где-то посередине. Все они жили вместе с Судьей в большом старом двухэтажном доме, раскинувшемся на нашей маленькой ферме примерно в миле от города.

Я знала, что у них есть старший брат, мой дядя Верн, но я никогда его не видела. Он уехал задолго до моего рождения и женился на женщине, которую семья не одобряла. Если о нем вообще заговаривали, то только приглушенным шепотом. Все, кроме моей матери. У нее не было никаких проблем с тем, чтобы регулярно упоминать его имя, к раздражению тети Дарлы.

– Он мой брат, и я буду говорить о нем, когда захочу, – услышала я спокойный голос матери, когда выскочила из кухни.

Она сидела за столом, накладывая последние штрихи крема на лимонный пирог из холодильника. Тетя Дарла стояла у раковины и мыла овощи. Будучи мудрой, тетя Джейн уже покинула комнату.

– Нравится тебе это или нет, сестра, – продолжала мама, – но Верн все еще остается частью нашей семьи. Я думаю, это позор, что мы никогда не увидим его и его детей.

– Стыд – правильное чувство, – возразила тетя Дарла. – Верн стыдится той женщины, на которой женился, как и следовало бы. Представь себе, жениться на танцовщице из бара!

Эти разговоры не были для меня в новинку. Стараясь не высовываться, я взяла стакан из шкафчика и направилась к кувшину с лимонадом, стоявшему на столе. Я не успела далеко уйти, как тетя Дарла прервала свою тираду и подозрительно фыркнула.

– Это что, бензином пахнет? – она наклонилась ближе ко мне и снова принюхалась. – Так и есть! Аликс, где ты была?

– Мы с Судьей ездили на склад утильсырья. Ему нужно было купить топливный насос для своей машины.

– Клянусь, у Судьи должно быть больше здравого смысла, чем брать маленькую девочку в такое место. Элли, ты позволишь ему продолжать в том же духе?

Мама улыбнулась мне, и ее сине-зеленые глаза, так похожие на мои собственные, заискрились.

– Похоже, она пережила эту поездку.

Я добралась до лимонада и налила себе стакан, прежде чем сесть.

– Мама, я пригласила Ника Андерсона и Линдси Суоннер на церковное собрание. Судья сказал, что я должна тебе рассказать.

К ее чести, мама едва моргнула.

– Это было очень любезно с твоей стороны, Аликс. Нам давно следовало бы подумать о том, чтобы пригласить их. – Она бросила свирепый взгляд в сторону тети Дарлы, и я оглянулась через плечо как раз вовремя, чтобы увидеть, как тетя резко закрыла рот.

Тетя Дарла была не только нашей первой линией защиты от грязи, но и верным защитником нашей респектабельности. Любой намек на то, что наше положение в обществе может оказаться под угрозой, приводил ее в трепетный припадок праведного негодования, и она начинала читать лекцию о правилах приличного поведения.

Хотя в моем присутствии никто ничего не говорил, я знала, что развод моей матери и ее настойчивое требование, чтобы мы обе пользовались ее девичьей фамилией, вызвали в семье нечто вроде скандала. Но, даже будучи самой младшей, моя мать была единственным человеком, который мог успокоить тетю Дарлу одним взглядом.

Я повернулась к маме.

– Ничего, если я дам Нику несколько книг? Его отец не разрешает ему покупать их.

За моей спиной тетя Дарла фыркнула, но я не обратила на это никакого внимания.

– Это твои книги, Аликс. Ты можешь делать с ними все, что захочешь.

– Спасибо, мама, – я вскочила на ноги. – Я прямо сейчас выберу несколько.

Дойдя до лестницы, я остановилась и обернулась, прислушиваясь. Я обнаружила, что самые интересные разговоры всегда происходят вскоре после того, как я покидала комнату. И в этот раз я тоже оказалась права.

– Ты совершаешь ошибку, позволяя ей связываться с этим парнем, – донесся из-за двери голос моей тети. – Ты же знаешь, ЧТО ТАКОЕ Фрэнк Андерсон.

– Да, знаю, – голос матери был спокоен. – Я также знаю, что мальчик ни в чем не виноват. Не хочешь ли ты возложить грехи отца на сына, сестра?

Моя тетя фыркнула.

– Яблоко от яблони недалеко падает. Дай ему еще год или два, и он закончит так же, как его отец.

– А если так и будет, то кто будет виноват? Мы с самого начала знали, что Фрэнк Андерсон не годится для того, чтобы растить ребенка, но все закрывали на это глаза. Так кто же поступает правильно? Мы, игнорируя этого мальчика, или Аликс, попытавшаяся сблизиться с ним? Если Ник все-таки появится завтра, я твердо намерена пригласить его посещать этот дом, когда он захочет.

– Ты не сделаешь этого!

– Сделаю. Я больше не стану отворачиваться. Может быть, мы сможем показать этому молодому человеку, что в жизни есть нечто большее, чем то, чему он учится у Фрэнка.

О, счастье! Я закрыла глаза, чувствуя, как на меня накатывали волны радости. Мама была на моей стороне. Она собиралась помочь мне спасти Ника. Будучи вместе, как мы можем потерпеть неудачу?

Я остановилась, виновато подпрыгнув на нижней ступеньке. Тетя Джейн стояла на верхней ступеньке лестницы, скрестив руки на груди и наблюдая за мной. Поднеся палец к губам, она наклонила голову в сторону спальни.

После мамы и Судьи тетя Джейн была моим самым любимым человеком на всем белом свете. Я часто задавалась вопросом, откуда взялась ее внешность. У всех остальных были темные волосы и светлые глаза, но у тети Джейн волосы были теплого медового цвета, а ее выразительные глаза – темными, как ночь. Мама сказала, что она была вылитая прабабушка, но поскольку фотографий этой дамы не было, мне пришлось поверить ей на слово.

Я уловила обрывки разговоров, которые заставили меня поверить в то, что тетя Джейн когда-то была сильно влюблена, но из-за обстоятельств, которые она не могла контролировать, потеряла мужчину своей мечты. Это делало ее трагической фигурой в моих глазах, Спящей Красавицей, ожидающей пробуждающего поцелуя своего принца.

Как только мы оказались вне пределов слышимости из кухни, она положила руку мне на плечо.

– Аликс, ты же знаешь, что невежливо слушать чужие разговоры.

– Да, мэм.

Я опустила голову.

Тетя положила палец мне под подбородок и приподняла мою голову, пока я не посмотрела на нее.

– Скажи мне, откуда этот внезапный интерес к мальчику Андерсону?

– Я не знаю. Мне просто стало жаль его.

– Уверена, что дело только в этом?

– Не только. Мне он нравится. Ник не такой как его отец, – сказала я с легким вызовом.

Улыбка тронула ее губы.

– Хорошо. Помогать кому-то из жалости – это одно, но делать это ради любимого человека и его будущего – намного лучше. Значит, что ты так поступаешь не для себя.

– Тетя Дарла говорит, что благотворительность в детском доме помогает ей чувствовать себя хорошо.

– Я знаю, но это совсем другое дело, Аликс. Детский дом – это учреждение. Они зависят от благотворительности людей, которые помогают им заботиться о множестве детей, которым без них негде будет жить. Ник Андерсон – это не учреждение. Он – личность. Как ты думаешь, что бы он почувствовал, если бы подумал, что ты смотришь на него как на того, кому нужна благотворительность?

Я знала, как бы себя чувствовала. Я была бы оскорблена, возмущена, зла и обижена.

– Все совсем не так, тетя Джейн. Клянусь тебе.

Она кивнула.

– Я так не думала, но хотела убедиться, что ты понимаешь разницу. Будь его другом, милая, но не оскорбляй его жалостью. Никому не нужна жалость.

– Да, мэм.

Так я обрела еще одного союзника в своей миссии по спасению Ника. И хотя я еще не знала этого, Судья окажется самым привлекательным примером подражания для одинокого мальчика с сильным, и честным сердцем.

Глава 2

В Морганвилле есть городской парк – хорошо ухоженные десять акров земли на склоне холма, откуда открывается прекрасный вид на город. Несколько лет назад община построила там туалет, беговую дорожку и добавила еще одну, более современную детскую площадку. Но в тот день, когда моя семья познакомилась с Ником, здесь были только многочисленные столы для пикника, несколько почерневших железных грилей на ножках, одни качели и горка, все это было сгруппировано в тени величественных дубов, вязов и амбровых деревьев.