Текст книги "Заговор двух сердец"

Автор книги: Кэтрин Куксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Глава 12

Тилли изменилась. Это заметили все: Дрю, Пибоди и сама Тилли. Тилли изменилась с того самого воскресенья, когда она въехала в деревню и пригрозила наказанием всем, кто обидит ее или ее близких. Может быть, она несколько мелодраматическим способом обнаружила свой страх перед жителями деревни, но зато сумела использовать его, чтобы внушить им трепет перед собой. И тогда, когда она выезжала из деревни, в ней уже не осталось и следов этого страха. Она была уверена, что передала его тем, кто в то утро стоял на площади.

Теперь Тилли уже больше не ездила кружным путем, когда направлялась в Шилдс, а приказывала Неду Споуку или Майерзу, в зависимости от того, кто сидел на козлах, ехать прямо через деревню. И частенько она показывалась там верхом, правда, всегда в чьем-то сопровождении. А вот навестить Анну и Джона она обычно отправлялась в одиночестве.

Через несколько дней после того памятного воскресенья Анна спросила ее:

– Тилли, это правда, что ты поехала в деревню в воскресенье, дождалась, когда все выйдут из церкви, и обратилась к ним?

Тилли рассмеялась, услышав термин, которым воспользовалась Анна, чтобы описать ее угрозу пастве пастора Портмана и мистера Вайкомба. Улыбаясь, она ответила:

– Да, правда, Анна. Но я бы не сказала, что я к ним обратилась. Я их просто запугала до смерти. Они столько лет путали меня с дьяволом, что я решила показать им его силу.

– Но зачем? – удивилась Анна, качая головой. – Ведь в последнее время все было тихо.

– Разве? Вилли разбили голову камнем, едва не задев глаз, его единственный зрячий глаз. Я не сразу узнала, что в детей швыряют камнями, от меня это скрывали, не хотели беспокоить. Но вот так все и начинается. Потом подожгут амбар… или даже дом. Да не качай ты головой. Помнишь… впрочем, откуда тебе помнить, мой дом уже однажды сжигали. Они преследуют меня давно, поэтому, если я хочу жить в усадьбе, а я хочу этого, Анна, я не могу растить детей в страхе. Теперь пугать буду я сама.

Глаза Анны расширились:

– Это на тебя не похоже, Тилли. Ты ведь всегда хотела покоя, никогда не мстила.

– Я их чересчур боялась. Но если вспомнить прошлое… Я припоминаю, что после того как они сожгли наш коттедж, и из-за этого умерла моя бабушка, я лежала на соломе в сарае и очень хорошо представляла себе, как стою посредине площади и кричу на каждого по очереди, обличаю их и вселяю в них страх. Прошло много лет, и вот мне удалось это осуществить. Знаешь, если о чем-то долго и упорно думать, то это сбывается.

Поступок Тилли потряс и Джона. И теперь он больше всего беспокоился об ее безопасности.

– Они м… м… могут на тебя наброситься, Тилли, т… т… там еще остались буйные. – Он коснулся ее плеча, и она с нежностью взглянула на него.

– Джон, ты ведь прекрасно знаешь, что некоторые очень храбрые мужчины боятся ночью ходить по кладбищу. Так вот – я превратилась в кладбище для целой деревни.

– Ох, Тилли, что за сравнение… Т… т… ты и кладбище.

Нашелся всего один человек, который только посмеялся над происшествием. Это был Стив.

Спустя месяц после памятных событий Тилли дважды ездила на шахту: один раз с Джоном, другой раз одна. Джон хотел осторожно отговорить ее от самостоятельных поездок.

– Тебе это не к лицу, – говорил он.

Любому другому она бы ответила: «Почему? Это моя шахта, она принадлежит мне. Почему мне нельзя туда поехать и поговорить с рабочими?» но тут она просто улыбнулась и шутливо произнесла:

– Вспомни, Джон, я ведь никакая ни леди.

Он прищурился, склонил голову набок и, еще сильнее заикаясь, сказал:

– Н… н… не говори т… т… так. Ты н… н… настоящая леди, Т… Т… Тилли. Лучше я и н… н… не в… в… встречал. Н… н… ненавижу, к… к… когда ты п… п… принижаешь себя. Я п… п… потому и беспокоюсь, ч… ч… что ты л… л… леди.

Милый Джон. Иногда ей казалось, что из всех братьев Сопвитов он самый лучший и самый добрый. Возможно, говорила она себе, я так думаю, потому что он незамысловат, и не унаследовал те страсти, которые сжигали его отца и брата. По характеру они похожи с Люком, а Мэтью – с Джесси-Энн.

Скоро они увидят Люка. Он написал, что скоро получит рождественский отпуск, вырвется из полка и сможет пробыть несколько дней у них в гостях. Он никогда не видел Вилли и, конечно же, Жозефину. Тилли было даже интересно, как он к ней отнесется. Однако она не беспокоилась.

Во время своего последнего визита на шахту Тилли говорила с управляющим, мистером Мидоузом и почувствовала, что ему, как и Джону, не нравится ее присутствие. Рабочие как раз поднимались на поверхность, отработав полторы смены, и она поинтересовалась, почему их заставили работать сверхурочно.

– На уровне «Б» просачивается вода – совсем немного, объяснил управляющий.

Тилли удивила его, ответив:

– Там всегда немного просачивалась вода. Я считаю, давно пора закрыть этот уровень.

Резкий ответ уже готов был сорваться с губ мистера Мидоуза, но он вовремя вспомнил, что эта женщина когда-то работала в этой шахте и несколько дней вместе с владельцем шахты пролежала под обвалом, в результате которого он сам потерял ноги. Поэтому он сказал:

– Там мы провели большие ремонтные работы, мэм.

– Тогда почему неприятности не закончились?

Господи, ну и вопросы она задает!

– Потому что, мадам, – медленно ответил управляющий, – вся шахта пролегает вдоль реки, а частично и под ней.

– Я это прекрасно знаю, мистер Мидоуз, – заметила Тилли, – и именно поэтому полагаю, что этот участок следует закрыть.

– Тогда вам лучше поговорить с мистером Джоном, мадам.

Тилли всматривалась в проходящих мимо людей. Они были не только черными с головы до ног, они были насквозь промокшими, и мокрая угольная пыль покрывала их блестящей коростой.

Она остановила двух рабочих.

– Как вас зовут? – спросила она, переводя взгляд с одного на другого.

– Мое имя Блэдуиш, мэм, Блэдуиш.

– Билл Тиркалл, мэм, – ответил другой.

Она заулыбалась.

– Здорово вам досталось там, внизу?

– Да нет, не очень, мэм. Немного воды. Мы подоспели вовремя. Теперь уж не прорвется, сначала реке надо будет выйти из берегов. – Рабочий рассмеялся.

Она задумчиво смотрела на работяг. Они пробыли в шахте от шестнадцати до восемнадцати часов и выглядели измотанными. Но, все же, они находили силы улыбаться и шутить. А что ждет их дома? Двухкомнатный коттедж, по сути, хибара. В такой когда-то жило семейство Дрю, где они ее и приютили. Вот тут нужна ее помощь! Она построит несколько коттеджей: две комнаты внизу, две наверху, и сухой клозет во дворе. Именно так она и поступит.

Рабочие откланялись и продолжили свой путь, а Тилли повернулась к управляющему, выражение лица которого ей совсем не понравилось. И тут она заметила Стива, в сопровождении троих шахтеров, идущего в ее сторону. Они оживленно разговаривали. Вдруг он заметил Тилли, но направился к ней не сразу.

– Добрый день, миссис Сопвит, – сказал Стив, касаясь рукой кепки.

Он впервые обратился к ней так официально, и она ответила в том же ключе:

– Добрый день, мистер Макграт, я слышала, у вас неприятности?

– О, ничего страшного. – Он взглянул на своего начальника и добавил: – Уверяю вас, вода больше не прорвется.

– Вы не считаете, что этот аварийный участок следует закрыть? – спросила она.

– Нет-нет. – Стив покачал головой и обратился к управляющему: – Вы согласны со мной, сэр?

– Я так сейчас и сказал мадам. – Управляющий повернулся к Тилли и добавил: – Извините, мадам, меня ждут дела. – Потом взглянул на Стива. – Я хотел бы, чтобы ты вышел в утреннюю смену.

Стив помедлил и ответил:

– Ладно. – Затем обратился к Тилли: – Мне помочь вам сесть в седло, миссис Сопвит?

– Если вам не трудно, мистер Макграт. – Уже сидя в седле, Тилли поблагодарила: – Спасибо. – Развернув лошадь, она направилась по грязной дорожке вдоль берега, мимо конюшен, лампового домика и конторы шахты.

От нее не ускользнуло колебание Стива, когда управляющий велел ему выйти в утреннюю смену. Как и все, он находился под землей часов шестнадцать. Утренняя смена, как Тилли это хорошо знала, начиналась в два. Стиву придется встать в час, чтобы успеть позавтракать и добраться сюда. И это нужно сделать обязательно. Ничего-то здесь не изменилось, ничего не улучшилось: ни зарплата, ни условия. Она слышала, что на других шахтах рабочие бастуют, и отчего это происходит, Тилли понимала очень хорошо.

Она неторопливо ехала и размышляла. У меня хватит денег, чтобы платить им больше, я могу укоротить их рабочий день. Но она понимала, что Джон, несмотря на свою доброту, будет активно возражать. Ведь любые такие изменения вызовут негодование владельцев других шахт, например Розьера. Рабочие под землей, те же рабы. Тилли вдруг вспомнила четырех рабов на ранчо в Техасе, которые жили гораздо лучше, чем ее собственные шахтеры.

Но что-то она все же сможет сделать, например, построить приличные дома и не брать арендной платы. Надо будет поговорить об этом с Джоном или, возможно, со Стивом.

Не успела Тилли о нем подумать, как услышала за спиной топот лошадиных копыт. Оглянувшись, она увидела Стива на старой кляче. Тилли остановила свою кобылу, чтобы он мог догнать ее. Он сидел на лошади без седла. Поравнявшись с Тилли, он сообщил:

– Это он впервые перешел на рысь. Знаешь, я думаю, он и галопом сможет, если захочет. В старичке еще есть огонь.

Она улыбнулась и сказала:

– Ты, наверное, страшно устал.

– Да нет, нормально. Во всяком случае, чашку чая тебе приготовить смогу, если зайдешь.

– Да нет, спасибо, Стив. Смеркается, а если я не вернусь до темноты, домашние начнут меня разыскивать.

Несколько минут они ехали молча, потом он произнес:

– Мне приятно, что ты интересуешься шахтой, Тилли.

– Да. – Она повернула к нему голову. – Но одно дело интересоваться, а другое – что-то сделать, что-то изменить.

– Так, так, – Он вздернул подбородок. – Ты о мистере Мидоузе? Он от правил ни на шаг. Конечно, мне не надо об этом говорить, но он так боится смерти, что, скорее всего, никогда не помрет. Думается, ему вообще не надо заниматься этим делом. Тут ведь как: или ты можешь, или нет. Вроде как в армии – выживают те, кто начал с азов, из солдат. Конечно, надо разбираться в технике, но ты не можешь знать, на что она способна, если сам не попробуешь, не коснешься шва там, внизу. Но меня все устраивает. Я присматриваю внизу, он руководит наверху. По большому счету, во всяком случае. Ты уверена, что не зайдешь и не выпьешь чаю? Это же пара минут.

Они уже были рядом с коттеджем, и Тилли отрицательно покачала головой:

– В другой раз с удовольствием. Мне ведь надо будет зайти и взять еще книг, если ты, конечно, не возражаешь?

– He глупи, Тилли… He возражаю… Это же твой коттедж. Кстати, – Стив слегка наклонил голову, – ты лучше выглядишь, веселее. Тебе полезно ездить верхом. И поскольку мы давно не виделись, хочу поздравить тебя по поводу одной из твоих поездок.

Она сделала вид, что не понимает, о чем он говорит, и спросила:

– Да? Какую поездку ты имеешь в виду?

Тот день, когда ты напугала их до смерти.

– Вот ты о чем? Ты так считаешь?

Стив рассмеялся.

– Нет, это не совсем так. Но одно могу тебе сказать, судя по обрывкам сплетен, которые до меня доходили, я теперь просто уверен, что они оставили тебя в покое надолго. Слава о тебе дошла аж до Пилау. На прошлой неделе, возвращаясь из Ньюкасла, я зашел в «Олень» выпить рюмочку. Я там впервые, поэтому они меня не знают. Посетители говорили свободно, и я понял, Тилли, что они в большинстве своем на твоей стороне. Ведь ты сама знаешь, как Шилдс относится к Ньюкаслу, так и Пилау относится к Шилдсу и другим деревням.

– Что же, приятно слышать, по крайней мере, мне не стоит ждать набегов из Пилау.

– Нет, и из других мест тоже – это мое мнение. А один парень сказал, что видел тебя однажды и ничего не имел бы против, чтобы такая ведьма сидела за его столом. Ох, Тилли, – Стив смутился и быстро добавил, – я только хотел успокоить тебя…

– Я знаю, что ты имел в виду, Стив. И не волнуйся, я уже не обращаю внимания на это прозвище, наоборот, оно меня устраивает. Да, – она кивнула головой, – именно так. И к тому же, они так давно называют меня ведьмой, что я начинаю думать, может они в чем-то и правы.

– Да будет тебе! В тебе столько же от ведьмы, Тилли, сколько во мне голубой крови.

– Ты так думаешь?

– Уверен.

– Тогда скажи мне, Стив, – уже серьезно спросила она, – почему это прозвище ко мне прилипло, почему меня преследуют?

– Ну, – он нагнулся и погладил грязную гриву лошади, – потому что в тебе что-то есть, какое-то редкое обаяние. Нет, – Стив покачал головой, – не то слово. Скорее привлекательность, – он еще больше понизил голос, – какие-то чары. Ага, – он снова кивнул головой, – вот это точнее – чары. И всегда в тебе это было. Не спрашивай, в чем это заключается, я не знаю.

Она ответила так же тихо и спокойно:

– Без этого определения я вполне могла бы обойтись, Стив.

– Другие с тобой не согласятся, Тилли.

Она опустила голову и долго молчала, заставив его почти что закричать:

– Слушай, мы тут сидим и спорим, а могли бы сидеть в тепле. Ты уверена…

Она уже выпрямилась и натянула поводья.

– Пока, Стив. Я как-нибудь загляну за книгами.

Он ничего не ответил, пока лошадь не проехала немного вперед, и затем прошептал:

– Обязательно, Тилли, обязательно.

Она пустила лошадь рысью, затем перевела в галоп, а в голове, в такт копытам, билась одна мысль: чары, чары. Тилли была уверена, что ее чары все еще действуют на Стива. И поэтому, ради него самого, ей надо держаться от него подальше, а в коттедж приехать во время его отсутствия. Но при этой мысли ее охватило чувство тоскливого одиночества. Из всех людей окружавших ее за исключением Бидди, в качестве друга она хотела иметь прежде всего Стива. Потому что нить, связывавшая их в детстве, все еще не оборвалась.

Глава 13

Рождество они встретили весело, и не только благодаря детям. В этом была заслуга и их нового дяди Люка. Этот высокий человек вызвал у них бурю восторга. Особенно нравилось детям, когда он изображал обезьяну, прыгал через диваны и кресла и бегал за ними на четвереньках. Но не только дети наслаждались его обществом: Джон, Анна и Тилли, да и все слуги в доме сразу полюбили его. Ведь Люк был солдатом, сражавшимся с русскими – этим ужасным народом, живущим на другой планете. Кроме того, он был истым джентльменом, вежливым и тактичным. Как говорили на кухне, вряд ли этот дом когда-нибудь до этого видел столько радости и веселья. Хотя старались для общего веселья все, начиная с Бидди и заканчивая Пибоди.

Только поздним вечером в доме смех стихал, Тилли, наконец оказавшись одна в постели, начинала шептать:

– Ох, Мэтью, Мэтью, если бы ты только был здесь!

Но в глубине души она сомневалась, что при Мэтью атмосфера в доме была бы столь открытой и жизнерадостной. Мэтью всегда хотел играть первую скрипку, верховодить, подшучивать над всеми. Но сам он, еще с раннего детства, терпеть не мог, когда подшучивали над ним.

Над Джоном, например, всегда смеялись из-за его заикания. Он к этому привык. А Люк, как выяснила Тилли за последние четыре дня, обладал легким и светлым характером. Он умел обращаться с детьми. Он позволял им лазить по себе, возился с ними. Для них это было ново, особенно для Вилли, ведь человек, которого он смутно помнил как своего папу, никогда с ним не играл, а на Жозефину и вовсе не смотрел. Новый дядя стал настоящим открытием и, как и все дети, они злоупотребляли его терпением – плакали и капризничали, когда их отправляли спать.

Тилли не могла вспомнить, чтобы Вилли открыто противился ей, а тут он заявил:

– Мама, я не хочу спать, я хочу остаться с дядей.

На что Люк ответил:

– Если ты не будешь слушаться маму, я немедленно упакую свои сумки, заложу карету, сяду на корабль, и ты никогда больше не увидишь меня.

Детская реакция обескуражила всех. И Вилли, и Жозефина со слезами бросились на шею Люку и принялись умолять:

– Нет! Дядя Люк, нет.

Когда мир был восстановлен, и четверо взрослых остались одни в гостиной, Джон, обращаясь к брату, развалившемуся в шезлонге, сказал:

– Это х… х… хорошо, что у т… т… тебя в… в… всего несколько дней, а т… т… то Тилли пришлось б… б… бы т… т… тебя уволить. Т… т… только взгляни на с… с… себя! Н… н… на кого т… т… ты похож!

Люк вытянул длинные ноги и закинул руки за голову.

– Так приятно быть неряхой, вот таким неряхой. – Он посмотрел на стоящего над ним Джона и вполне серьезно добавил: – Не приставай ко мне, братишка, ты представления не имеешь, что значит для меня эта передышка. – Люк взглянул на Анну и Тилли, сидящих на диване у камина, на пылающий огонь и спросил: – Ты ведь не возражаешь, Тилли?

– Нет, Люк, нисколько не возражаю.

– Надеюсь, ты не считаешь, что я слишком далеко зашел с детьми?

Ему ответила Анна:

– Жаль, что немногие умеют заходить так далеко.

Люк приподнялся на локте и ухмыльнулся.

– Спасибо, невестушка. И если захочешь меня нанять, когда твоя семья разрастется, я к твоим услугам, причем бесплатно.

Джон нахмурился и заговорил, заикаясь сильнее обычного:

– Т… т… ты дурак. Л… Л… Люк. Всегда б… б… был им и в… в… всегда б… будешь. Пошли, Анна, п… п… поцелуем д… д… детей на н… н… ночь.

Когда дверь за ними закрылась, Люк опустил ноги с шезлонга, поправил рубашку, провел ладонями по плотно сидящим брюкам, пригладил волосы и спросил:

– Я что-то не то ляпнул?

– Да нет. – Тилли слегка пожала плечами. – Анна болезненно относится к вопросу о детях, поскольку все никак не может забеременеть. Но, как я ей уже говорила, – она улыбнулась, – мне лично понадобилось для этого почти двенадцать лет.

– И то верно. – Он подмигнул ей, и они дружно рассмеялись.

Странно, но ей было так просто разговаривать с Люком. Когда-то, из трех братьев он нравился ей меньше всего. Он всегда был самодостаточным, знал, чего хочет, и обязательно добивался своего.

Люк подошел к дивану, сел и заметил:

– Со дня моего приезда домой мы с тобой впервые остались наедине. Смешно, верно? – Он поднял брови. – Я сказал домой. А ведь я провел много лет в Скарборо, потом в армии, и, тем не менее, считаю этот дом своим домом.

– Я рада.

– Тилли.

– Да, Люк?

– Я не спрашивал про Мэтью, боясь, что эта тема все еще болезненна для тебя. Это так?

– Нет, Люк, спрашивай о нем, если хочешь.

– Джон рассказал, что тебе худо пришлось, то есть, вам обоим, но тебе досталось больше.

Она не отозвалась, и он, опустив голову, пробормотал:

– С седыми волосами ты еще красивее.

Тилли продолжала молчать.

Люк поднял на нее глаза и спросил:

– Ты, конечно, снова выйдешь замуж?

– Нет, Люк, никогда.

– Ерунда! Во всяком случае, я не могу себе представить, что ты останешься одинокой.

– И, тем не менее, останусь.

– Почему?

– Не могу тебе сказать, но я не должна… я…

– Не глупи, Тилли. – Он наклонился вперед и приблизил свое лицо почти вплотную к ее лицу.

– Никакая любовь не длится вечно. Особенно если твой возлюбленный не подкидывает дровишек в огонь. Ладно, ты любила Мэтью, согласен, и он тебя любил. Да нет, – он сделал резкое движение, будто отмахнулся от чего-то, – он тебя не любил, его чувства к тебе я назвал бы лишь манией. Ты его подавляла, даже когда он был мальчишкой, это ненормально.

– Не говори так, Люк.

– Я должен, ведь это правда, ты и сама знаешь. Чтобы иметь тебя только для себя, он был готов запереть тебя в клетку. И отчасти, – он кивнул, – я понимаю его чувства. Но это была не обычная любовь – это была одержимость, и ты не должна была давать ей портить тебе жизнь. Тилли, – он поймал ее руку, и она позволила ему удержать ее, – я хочу задать тебе вопрос, хотя, пожалуй, ответ знаю заранее. Значит так: зачем ты удочерила Жозефину?

Создалось впечатление, что все мускулы ее лица одновременно свела судорога. Тилли стеклянными глазами смотрела на Люка, потом облизнула языком губы:

– Потому что ее мать… отказалась от нее… она была такой крошечной, так нуждалась в заботе.

– И никакой другой причины?

Она снова облизала губы:

– Нет.

– Ты лжешь. Я точно знаю, что никто, будучи в своем уме, не удочерит черного ребенка, разве что миссионер. Девочка не африканка, не китаянка, она не испанка, и даже не чистая индианка или мексиканка. Должна быть достаточно веская причина, чтобы ты взяла на себя эту обузу. – Люк отпустил ее руку, отвернулся и лег на диван, закинув одну руку за голову. – Когда Мэтью в первый раз вернулся из Америки, мы виделись лишь однажды, и провели весь день вместе. Как водится между мужиками, речь зашла об удовольствиях, которые мы себе позволяли. Я припоминаю, что его ответ был достаточно грубым. У одного фермера было три мясистых дочери и, как он выразился, они напоминали кобыл в ожидании случки, но без кольца, ни-ни. Еще он сказал, что единственными красивыми женщинами в Америке были мулатки. Я поинтересовался, знал ли он кого-нибудь из них, ты понимаешь, о чем я. Помню, он состроил гримасу, а потом сказал, что по крайней мере с одной из них такое случилось. Но распространяться на эту тему он не стал, только сильно занервничал, и мне пришло в голову, что это событие имело последствия, которые он предпочел бы забыть. Вот что, Тилли, – Люк мрачно взглянул на нее, – должен признаться, что когда я увидел девочку в первый раз, я даже вздрогнул. Мне пришла в голову мысль, и не мне одному, а всякому, кто видит вас вместе: зачем эта женщина удочерила цветного ребенка, похожего на маленького эльфа, прекрасного, но такого чужого? Почему? Немного подумав, я догадался. Девочка – дочь Мэтью, верно, Тилли?

Губы Тилли задрожали, взгляд расширенных глаз остановился. Люк снова поймал ее руку и посочувствовал:

– Бедняжка Тилли, неужели обязательно было взваливать на себя его ублюдка…

– Она не ублюдок!

Ее резкий тон удивил Люка, и он прошептал:

– Прости, Тилли, пожалуйста.

– Если она ублюдок, то и Вилли тоже.

– Тилли, Тилли! – Люк подвинулся поближе и взял ее и за вторую руку. – Тилли, ты самая замечательная женщина на свете. Ты это знаешь? И вот что я хочу тебе сказать. Я не прошу тебя забыть Мэтью – потому что ты все равно не сможешь. Но не надо цепляться за прошлое. Выходи замуж. Обещай мне… Пообещай, что ты снова выйдешь замуж. Я не могу видеть, как такая женщина увядает в одиночестве.

Тилли откинулась на спинку дивана и устало выдохнула:

– Да не могу я, не могу, Люк.

– Объясни, почему? В чем еще причина, кроме твоих чувств к Мэтью?

Тилли глубоко вздохнула и призналась:

– Да, есть причина.

– Сказать можешь?

Она пристально посмотрела на него. Надо что-то придумать, иначе он не отстанет от нее.

Люк не дал ей время на размышления:

– Ты, случайно, не больна?

– Да, нет. – Тилли снова глубоко вздохнула и сказала: – Я пообещала Мэтью перед его смертью, что никогда не выйду замуж.

Люк прищурился, будто хотел получше ее разглядеть.

– Ты что?

– Не стоит повторять, Люк, ты меня прекрасно слышал.

– Надеюсь, что ослышался. Неужели ты сказала, что перед смертью пообещала Мэтью никогда не выходить замуж? Только не говори, что он вырвал у тебя это обещание.

Тилли опустила глаза, и это взбесило Люка:

– Милостивый Боже! Ну конечно… – Он отпустил ее руки, вскочил с дивана и принялся ходить по ковру, расстеленному перед камином. – Думать противно, но он мог так поступить. Как же! Я просто наяву вижу эту сцену: «Обещай мне, Тилли, что другой мужчина никогда не коснется тебя».

– Люк, не надо!

Раздвинув ноги и уперев руки в бедра, стоя на середине ковра, Люк уставился на нее.

– Будь он проклят! Он был моим братом, но я говорю тебе, Тилли, будь он проклят. Нельзя быть таким эгоистичным и самовлюбленным маньяком, каким был он. А ты-то, зачем ты давала это обещание?

– Я могла думать только о том, что он умирает. И в других обстоятельствах я поступила бы так снова.

Он наклонился к ней и сказал:

– У тебя впереди длинная жизнь, Тилли. Ты одинока, это видно по твоим глазам. Когда ты смеешься, они остаются грустными. Только подумай, сколько лет у тебя впереди. И зная это, ты утверждаешь, что снова дала бы такое обещание. Бог ты мой! Если бы я не был твоим родственником, я уж добился бы, чтобы ты его нарушила. Слышишь? Но никто не может жениться на жене брата. Правда, думаю, с тебя уже достаточно нашей семейки. Но если бы я мог сделать это по закону, Тилли, уверяю тебя, я бы тебя извел. Я ведь тоже тебя любил. Конечно, не так как Мэтью, в моей любви не было ничего маниакального, или как отец, которому требовалось утешение. Нет! Я любил тебя как обыкновенный мужчина любит женщину… Да не отодвигайся ты от меня. Между нами ничего уже не может быть, я это понимаю. И я не вел жизнь святого из-за того, что не смог заполучить тебя. Нет, конечно, у меня было много женщин. И именно поэтому я знаю, чего ты себя лишаешь. И позволь мне сказать, тебе это необходимо прямо сейчас. Я умоляю тебя, забудь об этом дурацком обещании у постели умирающего и найди себе мужа, который стал бы отцом этим детям, потому что они в этом нуждаются. И эта их нужда не меньше твоей.

Когда он выговорился, Тилли заметила, что лоб его вспотел. Люк, помолчав, добавил:

– Наверное, сейчас мне следует извиниться, сказать, что виноват, но я совсем не чувствую себя виноватым, Тилли. – Он отступил на шаг, и они долго молчали, глядя друг на друга. Потом он снова заговорил: – Ты должна подумать о моих словах. Скажи себе, что мертвые мертвы. А что может быть мертвее мертвого человека. Меня по ночам иногда преследуют мертвые, которых мне довелось видеть. Я знаю, им некуда податься. Рай слишком мал для всех умерших, погибших в боях, из-за болезней или погромов. У мертвых нет места, где хотя бы их души могли жить, Тилли. Поэтому, они не могут иметь над тобой власти. Мэтью мертв. Он никогда не узнает, сдержала ли ты обещание, которое он у тебя вырвал, или нет. Твое старание сохранить ему верность бессмысленно. Это все равно, если бы я застрелился из-за того, что помню, как много моих друзей погибло.

Тилли снова опустила голову. Она услышала удаляющиеся шаги и стук закрывшейся двери. Ей хотелось закричать, но она зажала рот ладонью. Правда, на этот раз она не прошептала: «О, Мэтью, Мэтью!», а взмолилась:

– Милосердный Боже! Помоги мне. Помоги мне.