Текст книги "Талисман"
Автор книги: Кэтрин Андерсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)
Когда она продолжала свою тактику жесткого молчания долгое время спустя после того, как они поели еще раз, терпение Охотника лопнуло. Они сидели в его вигваме на бизоньих шкурах, она на одной стороне, он на противоположной. Тишина душила его.
– Ты можешь делать войну глазами с луной и не выиграешь ни одной битвы. Я устал от твоего гнева, Голубые Глаза.
Она задрала кверху свой маленький носик и отказывалась смотреть в его сторону. Высохшие волосы образовали дикую путаницу завитушек, которые обрамляли золотом лицо. Измучавшись, Охотник стиснул зубы. Понимала она или нет, но она больше не боялась его как когда-то. Испуганная женщина так не напирает.
– Ты будешь говорить мне об этом гневе, который горит в тебе?
– Как будто ты сам не знаешь!
Он оперся локтями на свои согнутые в коленях ноги. Женщины. Он никогда не понимал их. Если она все еще сердилась за то, что он сказал о других женах, почему не сказать ему? Ведь он не собирался жениться на ком-нибудь еще сегодня.
– Голубые Глаза, ты моя женщина, да? Этот команч хочет твое сердце наполнить солнечным светом.
Она сердито и с презрением сверкнула на него глазами.
– Может быть, я твоя женщина, но это не значит, что мне это должно нравиться! Кроме того, зачем горевать обо мне? С таким большим количеством жен я затеряюсь, когда ты станешь тасовать их. Ты не захочешь знать, счастлива я или нет. И тебе наверняка наплевать на это. – Два ярких пятна появились у нее на щеках. – И это устраивает меня вполне.
На минуту воцарилось молчание.
– Когда ты отвезешь Эми домой? – внезапно спросила она.
– Ее отец прячется за деревянными стенами и позволяет команчеро похищать ее. Она останется с этим команчем.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что намерен оставить ее здесь! Ее мать заболеет от тоски.
– Это печальная вещь, да?
– Ты обещал!
– Я сделал обещание привезти ее сюда, к тебе. Я привез.
– Она не лошадь, Охотник! Ты не можешь держать ее здесь!
Он приподнял бровь.
– О да? Кто заберет ее у меня?
– Ты невыносимый, самодовольный, бычеголовый!..
Охотник фыркнул и встал. Внезапно его вигвам стал тесен для них обоих. Он пойдет навестить своего отца, где женщины относятся к нему с должным уважением.
Много Лошадей заканчивал отделку лука, над изготовлением которого он работал, когда Охотник вошел в вигвам. Отложив оружие в сторону, он устремил взор своих глаз на старшего сына и поджал сморщенные губы.
– У тебя такой вид, словно ты ел сливовый пудинг Той, Которая Трясет и раскусил сливовую косточку.
Охотнику было не до шуток.
– Моя женщина довела меня. – Усевшись и скрестив ноги, он взял железную кочергу, лежавшую рядом с ним, и начал ворошить обугленное дерево и золу в нагревательном колодце своего отца. – Один на один без горизонта, вот чего она хочет! Вообрази ее ухаживающей за вигвамом, дубящей шкуры, шьющей, приготавливающей пишу, собирающей дрова – и все сама. А что, если она заболеет, пока меня не будет? Кто будет ухаживать за ней? С кем будет она проводить время? Если она будет придерживаться своих взглядов, то во время моих длительных отсутствий она не сможет даже обратиться к Воину в поисках утешения и развлечений.
– А ты хотел бы, чтобы она это сделала? Охотник с силой ударил кочергой по золе, подняв серое облако, от которого Много Лошадей закашлялся. Истина заключалась в том, что он не мог выносить мысли о Лоретте рядом с другим мужчиной.
– В настоящий момент я готов отдать ее любому мужчине, который окажется настолько глупым, чтобы взять ее.
Много Лошадей хранил молчание.
– Все мои дети будут… – Охотник закатил глаза. – Ты можешь представить меня, окруженного Белыми Глазами?
– Ах, вот в чем дело. Она Белые Глаза. – Много Лошадей кивнул и, поддразнивая, сказал: – Я не ругаю тебя за это. Ни один мужчина не может гордиться сыном с белой кровью. Он будет слабым и трусливым, позором для каждого, кто заявит на него родительские права.
Охотник застыл, глядя на своего отца. Белая кровь в его собственных венах была незатрагиваемой истиной в отношениях между ним и его отцом. Никогда раньше Много Лошадей не касался этого вопроса.
Много Лошадей чихнул и стал вытирать золу со своего носа.
– Конечно, существуют редкие исключения. Я предполагаю, что мужчина может вырастить ребенка со смешанной кровью и научить его быть одним из подлинных представителей Народа. Однако это потребует больших усилий.
Жесткость исчезла из плеч Охотника.
– Я испытывал твое терпение, мой отец? Много Лошадей подумал с минуту над вопросом.
– Мне всегда не хватало терпения с того момента, когда ты поранил мне бедро твоими первыми луком и стрелой. Было бы не так плохо, если бы я не стоял позади тебя.
Охотник негромко засмеялся.
– Ты и не стоял, когда я выпустил стрелу. Если я не ошибаюсь, я обернулся, чтобы задать тебе вопрос.
– На который я так и не ответил. Я всегда благодарил Богов за то, что ты доставал только до колена. Если бы ты был немного выше, твои братья и сестра никогда бы не родились. – Он снова чихнул, затем улыбнулся. – Кстати, Воин был еще опаснее с его первой винтовкой. Помнишь, когда он случайно прострелил мой вигвам и продырявил горшок твоей матери? Она варила кролика. Вода залила огонь, и было так много дыма, что я чуть не задохнулся, выводя всех наружу в безопасность.
Охотник запрокинул голову и расхохотался.
– Я помню, как ты вытащил этого кролика из горшка и говорил Воину, что это был отличный выстрел прямо в сердце. За исключением того обстоятельства, что он был выпотрошен. И не начнет ли он практиковаться по живым мишеням с этого времени?
– Говоря о косточках в сливовых пудингах, помнишь ли ты первую попытку твоей сестры? Твой дедушка сломал свой единственный оставшийся зуб, пытаясь съесть его.
– И проглотил зуб, косточку и все, чтобы не смущать ее перед Серой Лошадью, которая пришла проверять, как она справляется. – Охотник положил руку на живот, заболевший от смеха, и вздохнул. – Хорошо, что я пришел, мой отец. У тебя дар. У меня стало легче на сердце.
Много Лошадей провел языком по неровным зубам, задумчиво кивая.
– Я горжусь всеми моими детьми, – хрипло сказал он. – Тобой больше всех. Странная вещь, мой сын, но когда мужчина берет в руки ребенка и заявляет, что это его сын, это становится правдой в глубине его сердца. Кровь, текущая в его венах, ничего не значит, так же, как и цвет его глаз. Когда ты сделал свой первый шаг, ты шел к моей вытянутой руке. Это было самое главное. Белые Глаза или команч, ты был моим сыном. Я убил бы любого, кто сказал бы, что это не так.
Слезы жгли глаза Охотника.
– Что говоришь ты, мой отец?
– Я говорю, что ты должен идти по дороге своего сердца. Ты пришел сюда сердитый, потому что твоя желтоволосая рассердилась, да? Если ты любишь ее, то же самое будет, когда она печальная, когда она счастлива. Стоял ли ты когда-либо в месте, где ручей вливается в реку? Двое сливаются в одно. Они вместе смеются над камнями, вместе извиваются по дну глубоких каньонов, вместе срываются с огромной высоты ревущих водопадов. То же самое происходит между мужчиной и женщиной, когда они любят друг друга. Это не всегда бывает приятно, но когда это случается, мужчина ничего не может изменить. Женщины подобны рекам, они могут быть тихими и спокойными в одну минуту, и заставить мужчину чувствовать себя плывущим в бешено несущемся потоке пенящейся воды в следующую.
Охотник наклонился, размахивая кочергой перед носом отца.
– Я не понимаю ее. Я обращаюсь с ней по-доброму, тем не менее, она все еще трясется от страха при мысли о том, чтобы слиться со мной воедино. Я пытаюсь сделать ее счастливой, а она вместо этого впадает в гнев.
Много Лошадей приподнял бровь.
– Страх не похож на слой пыли на листьях дерева, который смывает легкий дождь. Дай ей время. Стань сначала ее хорошим другом – потом станешь любовником. Что же касается того, чтобы сделать женщину счастливой, то иногда это удается, а порой нет. Так уж устроена жизнь.
Охотник глубоко вдохнул и устало выдохнул.
– Дело не в том, что я хочу взять другую женщину в жены. Просто…
– Что ты упрям?
Охотник подавил сердитый смешок.
– Немного, да.
Много Лошадей пожал плечами.
– Несколько жен неплохо для мужчины. Но я рад, что только одна женщина вошла в мой вигвам. Можешь ли ты представить, как трудно справляться с тремя или четырьмя женами?
– Моей матери было достаточно для тебя, но она особая женщина.
Много Лошадей улыбнулся.
– Она ревнивая женщина. А я не глупец. Я не хотел жить в осином гнезде всю жизнь. – Он пожал плечами. – Я люблю покой. Меньше острых языков, чтобы «пилить» меня. Меньше ртов, которые надо прокормить. И только одна женщина, которую надо попытаться понять. Я привел ей рабов, чтобы помогать в работе.
– Моя желтоволосая не признает рабства.
– Но она также не признает многих жен. Дай ей выбрать – рабы или жены. Посмотришь, что она выберет. – Много Лошадей помахал рукой перед лицом, чтобы разогнать пепел, летавший в воздухе. – Ты также должен помнить, что желтоволосая может принести тебе гораздо больше детей, чем женщина из племени команчей. Будь осторожен, иначе у тебя будет больше детей, чем ты сможешь прокормить. Я никогда не встречал белой женщины, которая мало рожает.
Улыбка появилась на лице Охотника.
– Ты скажешь ей об этом, да? До сих пор она не проявляет должного энтузиазма.
– Она привыкнет. Дай ей время. Будь терпелив. Награда будет достойна терпения.
Охотник отбросил в сторону кочергу и встал.
– Я хорошо обдумаю твои слова.
– Ты говоришь, как мужчина, глаза которого смотрят в двух разных направлениях. Какая девушка в деревне привлекает тебя?
– Таких нет.
– Хм. Упрям именно так, как я подозревал. Я надеялся, что с возрастом это пройдет у тебя. Но, похоже, это на всю жизнь.
– У меня самая сильная рука в моем кругу. Ее капризы не изменят меня. Если это упрямство, то я достаточно упрям.
Много Лошадей закатил глаза.
– Ты считаешь, что моя рука не сильнейшая?
– Я считаю, что ты должен драться с мужчинами на поле боя, сынок, где у тебя есть шансы на победу. Вот что я считаю. Но разве ты когда-нибудь прислушивался к моему мнению? – Он взялся за лук, который так искусно отделывал. – Я думаю, ты получишь жизненные уроки своим путем.
Не обращая внимания на насмешки отца, Охотник сказал:
– Это очень маленький лук. Для кого он?
– Для Черепахи, – ответил Много Лошадей с озорной улыбкой. – В моем возрасте получаешь не много удовольствий от жизни. Пришло время понаблюдать, как внук будет учиться стрелять. Я и мои друзья заключаем пари. Я ставлю двух лошадей, что он попадет Воину в бедро. Старик думает, что это будет крестец. Хочешь принять участие?
Улыбка Охотника превратилась в гримасу.
– Не думаю. Насколько я помню, я обещал Воину, что научу Черепаху стрелять.
Много Лошадей кивнул, затем шевельнул бровью.
– Значит, это твое бедро, на которое я делаю ставку, да? Хм. Приведи сегодня свою желтоволосую ко мне.
– Зачем?
– Она наверняка захочет принять участие в пари.
– Моя желтоволосая? Много Лошадей улыбнулся.
– Если Черепаха прицелится немного выше, он сможет избавить ее от многих печалей.
Охотник с отвращением фыркнул и вышел из вигвама.
ГЛАВА 20
Терпение. В следующие пять дней Охотник стал таким же неуловимым, как пушинки одуванчика, захваченные сильным ветром. Он жил не с одной, а с двумя разгневанными желтоволосыми. Лоретта гневалась за то, что он отказывался отвезти Эми домой и упомянул о возможности его женитьбы на нескольких женщинах. Эми за то, что он навязывал ей общество Быстрой Антилопы. По всем этим пунктам Охотник чувствовал себя оправданным и продолжал с неотвратимой решимостью пытаться игнорировать свирепые взгляды, которыми его обстреливали всякий раз, когда он появлялся в вигваме.
На пятый день его упорство было вознаграждено улыбкой Эми после того, как Быстрая Антилопа проводил ее домой после очередной ежедневной прогулки. Эми засыпала Лоретту подробностями о времени, проведенном в обществе Быстрой Антилопы, об оленухе и двух оленятах, за которыми они следили; о цветах, которые собирал для нее Быстрая Антилопа; о птичьих криках и языке знаков, которым он обучал ее; о глупых фокусах, которыми он ее развлекал. Было ясно, что в отношениях Быстрой Антилопы с Эми наблюдается решительный прогресс; девочка начинала выздоравливать.
И без того плохое настроение Охотника еще более ухудшилось. Дела его были плохи, если неопытный юноша преуспел в отношениях с женщиной больше, чем взрослый мужчина. Особенно задевало Охотника то, что он заплатил дорогую цену не единожды, но дважды, за право обладать Лореттой, чтобы иметь возможность осуществлять свои права в любое время по своему выбору, и тем не менее он терялся при виде гнева в ее глазах. Вспоминая совет отца, он мог только посмеиваться над собой. Все шло к тому, что, став другом своей женщины, он мог никогда не стать ее любовником, так и не перейдя ко второй стадии их отношений.
Чем больше раздражало это положение Охотника, тем более сердитым становился его взгляд, и чем более сердитым становился его взгляд, тем более неспокойно чувствовала себя Лоретта в его присутствии. Самое худшее было в том, что Охотник не мог осуждать ее за это. Их сделка повисла над ними подобно темному облаку. Ее обещания привязывали ее к нему, но не сближали. Ему было известно, что она боится момента, когда он потребует, чтобы она легла с ним под бизоньи шкуры. С каждым прошедшим днем такая перспектива все больше пугала ее. Охотник был достаточно сообразительным, чтобы понять, что терпеливое ожидание, пока она не придет к нему сама, не способствует его интересам. Однако он не мог заставить себя принудить ее к этому силой.
Хотя она никогда не говорила о гибели своих родителей, Охотник участвовал в достаточно большом количестве налетов, чтобы знать, свидетелем каких ужасов она могла быть. Одного этого было достаточно, чтобы заставить ее ненавидеть команчей со злобой, которой могло хватить на целую жизнь. И этого, несомненно, было достаточно, чтобы заставить ее бояться всех мужчин независимо от их расовой принадлежности. Все это усугублялось тем, что все мужчины, с которыми ее сталкивала жизнь, были также жестокими – ее похотливый дядя, Сантос и его товарищи и, как это ни печально, сам Охотник. Когда Охотник смотрел на мир так, как, по его представлениям, должна была смотреть она, сердце у него сжималось.
По ночам Охотник мучался больше всего. Он мечтал, чтобы Лоретта была рядом не только для удовлетворения его желаний, но хотелось просто обнять ее. Это желание овладевало им так сильно, что вызывало ощущение физической боли. Ее близость доставляла ему величайшее наслаждение – чувство, которое она явно не разделяла. Она пускалась на любые уловки, чтобы не спать рядом с ним, опасаясь, по его твердому убеждению, что он хотел не просто спать. Каждый вечер она подолгу возилась в вигваме, изобретая ненужные дела до тех пор, пока он, сжалившись над нею, не притворялся спящим. Считая, что он крепко уснул, Лоретта занимала место рядом с Эми, а Охотник лежал всего лишь на расстоянии нескольких футов, совершенно бодрствующий, расстроенный, так как ему хотелось, чтобы она лежала рядом.
На шестое утро Охотник пришел к тревожному выводу, что он никогда раньше не был более несчастным. Пережевывая кусок жареной оленины, он рассматривал свой вигвам, пытаясь вспомнить, как все здесь выглядело раньше, когда не было Желтых Волос. От невообразимого одиночества, нахлынувшего на него, у него едва не перехватило дыхание. Охотник понял, что предпочитает быть несчастным с Лореттой, чем жить в пустоте без нее. Это отрезвило его и подстегнуло к действию. Он понял, что должен предпринять шаги, чтобы быть уверенным, что она никогда не покинет его.
Охотник нашел Воина у реки, занятого обучением плаванию Девочки-Пони. Усевшись под тополем, Охотник прижался спиной к стволу и положил руки на поднятое колено.
– Воин, я должен совершить короткую поездку, – начал он. – Не присмотришь ли ты за моей женщиной и ее сестрой, пока меня не будет?
Удивленный вопросом Воин забыл о необходимости наблюдать за девочкой и повернулся лицом к Охотнику.
– Еще одна поездка? Ты же только недавно вернулся.
Взгляд Охотника переместился на Девочку-Пони, и его глаза округлились в тревоге. Вскочив на ноги, он закричал:
– Воин, она тонет!
Воин схватил ребенка за волосы и вытащил ее из воды. Тряхнув головой, он отошел от берега.
– Я не знаю. Может быть, она еще очень маленькая. Девушка утверждает, что нет, но я не припоминаю, чтобы двух других детей было так же тяжело научить.
– Я учил Черепаху, а девушка учила Черного Дрозда, – напомнил ему Охотник.
Воин опустился на корточки перед плачущим и кашляющим ребенком, пытаясь успокоить ее сотрясающим тело похлопыванием по нижней части спины. Охотник мысленно поблагодарил богов за то, что ожоги Девочки-Пони залечились.
– Может быть, проблема во мне, а? – размышлял Воин. – Я плохой учитель. Охотник, почему бы тебе не поучить ее?
– Я уезжаю.
– Ах, да. Куда же ты отправляешься?
Охотник не ответил на вопрос. Одно дело спасовать перед своей женщиной и совсем другое признаться в этом брату.
– Может, я научу ее, когда вернусь.
У Воина на лице появилось выражение облегчения.
– Это звучит как справедливая сделка. Я с радостью присмотрю за твоей женщиной, если смогу освободиться от этой обязанности, которую навязала мне Девушка. Судя по результатам, которых мы добились, ее имя надо переменить на Камешек. Она идет ко дну, как один из них.
Охотник подбросил Девочку-Пони в воздух и улыбнулся ей.
– Камешек? Нет, мне нравится больше Девочка-Пони. Давай научим тебя плавать, а, ласка?
На такой высоте Девочка-Пони забыла, почему она плачет, и разразилась смехом. Охотник посадил ребенка себе на плечо и пошел рядом со своим братом к дому.
– Меня не будет несколько дней. Ты сможешь держать мою женщину подальше от Красного Бизона это время?
– После тех сказок, которые он рассказал, когда ты уезжал в прошлый раз, Девушка не подпустит его близко. Ей очень понравилась твоя Лоу-реетта. Она даже делает для нее блузу, юбку и мокасины.
– Правда? – Мысль о Лоретте, одетой в кожу, понравилась Охотнику. – Передай ей мою благодарность, ладно?
– Скажи ей сам. Мне не очень по душе эта затея. Поэтому я должен учить Девочку-Пони плавать! Девушка занята шитьем.
– Я не могу сказать ей. Я уезжаю..
– Прямо сейчас?
Когда они приблизились к деревне, Охотник опустил Девочку-Пони на землю и похлопал ее на прощание по спине.
– Да, прямо сейчас. Я должен найти несколько мужчин, которые согласятся поехать со мной. Я приведу Лоу-реетту и Эй-мии в твой вигвам до отъезда.
Охотник не стал объяснять Лоретте причину своего внезапного отъезда. Одну минуту он был дома, а в следующую уехал. В течение нескольких дней Лоретта и Эми оставались с Девушкой Высокой Травы. Эми брала уроки у терпеливого Быстрой Антилопы и накопила довольно большой словарный запас на языке команчей, что помогло им в общении, а вскоре сама Лоретта начала учить слова. Девушке очень нравилось учить Лоретту не только языку, но и обычаям: никогда не позволять тени падать на костер, на котором готовится пища, никогда не произносить имена умерших, никогда не поворачиваться направо при входе в чей-нибудь вигвам. Лоретта впитывала в себя знания, стремясь научиться всему, .чему только могла.
В конце четвертого вечера Много Лошадей посетил вигвам Девушки. Сначала Лоретта, почувствовавшая, что отец Охотника приглядывался к ней, отнеслась с подозрением к причинам его посещения, но вскоре шутки, которые Много Лошадей произносил с невозмутимым видом, вызвали у нее улыбки и даже смех. К восхищению Эми, Много Лошадей забавлял их историями из детства Охотника. К концу вечера Лоретта вынуждена была признаться себе самой, что он по-настоящему понравился ей. Еще более тревожащим обстоятельством было то, что она тоже понравилась ему, и, как ни странно, это было ей приятно.
Прощаясь, он положил заскорузлую руку на лоб Лоретты почти как святой, отпускающий благословение, и пожелал ей спокойной ночи, обратившись со словами «моя дочь». Такое обращение явилось для Лоретты абсолютным сюрпризом. Когда она взглянула на него, Много Лошадей одарил ее понимающей улыбкой и вышел прежде, чем она пришла в себя.
На восьмой день отсутствия Охотника, когда приближались сумерки, Лоретта услыхала шум и, подняв голову от костра, на котором Девушка готовила пищу, увидела группу всадников. Не составляло никакого труда разглядеть среди них Охотника, ехавшего на несколько лошадиных корпусов впереди других и ведшего в поводу мула, везущего священника. Лоретта поднялась на цыпочки и нахмурилась. Вероятно, ей показалось. Какой священник, находящийся в здравом рассудке, отважится на визит в лагерь команчей?
Глянув на соседей Девушки, Лоретта увидела на их лицах растерянность. Затем она посмотрела на Воина, который полулежал поблизости, охраняя ее. Он вскочил, услыхав шум. Он скользнул по ее лицу осторожным взглядом и приподнял бровь.
– Мой брат привез Черную Одежду?
Это в самом деле был священник. Лоретта вытянула шею, чтобы лучше видеть происходящее. Охотник проехал прямо к большому костру, который был уже зажжен в подготовке к вечеру, и стащил священника с мула. Резко приказав что-то бедному человеку, он повернулся и направился прямо к вигваму Девушки. Он шел быстрыми шагами, сжав зубы. Лоретта глубоко вдохнула. Внезапно, отказываясь поверить, она поняла, зачем Охотник привез священника в деревню.
Его шаги замедлились, когда он приблизился. Мускулы бедер вздувались, туго натягивая кожу его штанов. Лоретта напряглась при вызове, блеснувшем в его глазах. Подняв подбородок, она ожидала его приближения, приковав свой взор к его широким плечам, сопротивляясь желанию обратиться в бегство.
– Я привез тебе Черную Одежду, – сказал он и кивком указал на ожидавшего священника. – Он будет молиться словами твоего Бога над нами, да?
С этими словами Охотник крепко схватил ее за руку и потащил к большому костру, ни на миг не замедляя шага, несмотря на попытки Лоретты заставить его сделать это.
– Я не выйду за тебя замуж! – в неистовстве закричала она.
Он бросил на нее взгляд, полный воинственной самонадеянности.
– Ты будешь моя жена, маленькая. По-моему или по-твоему, в конце концов это будет так.
Охотник остановился перед священником. Лоретта взглянула на бедного человека, который так сильно дрожал, что едва удерживал свою Библию. В этот момент она была всецело занята своей судьбой и не могла беспокоиться о его судьбе.
– Отец, – произнесла она самым спокойным тоном, на который была способна, – пожалуйста, объясните этому язычнику, что венчание не может состояться без согласия женщины.
Рот священника открылся, но он не издал ни одного звука. Он перевел взор, полный страха, на Охотника, и лицо его побледнело.
– Моя добрая молодая госпожа, может быть, лучше приступить к венчанию? Этот мужчина полон решимости, и я со своей стороны не смею сердить его.
Охотник повернулся, чтобы посмотреть на нее оценивающим взором, вопросительно приподняв темную бровь. Сузив глаза с вызовом, Лоретта вздернула подбородок и наклонилась в его сторону.
– Что ты сделал с этим бедным человеком? Он запуган! У тебя совсем нет стыда?
Охотник хотел напомнить ей, что было время, когда она тоже была напугана в равной степени, но предпочел придерживаться намеченного курса. Его целью была свадьба, а не состязание в речах. Он повелительно посмотрел на Черную Одежду.
– Молись своими словами, старик. Священник облизнул пересохшие губы и со страхом посмотрел на толпу дикарей, собравшихся вокруг. Возможно, причиной тому был резкий контраст черной одежды с мертвенно-бледным лицом, но Лоретте показалось, что его лицо становится все бледнее с тревожащей скоростью. Казалось, он вот-вот упадет в обморок.
– Говори слова Бога, старик! – снова прорычал Охотник.
– Не смей запугивать его, – прошипела Лоретта. – Он служитель Богу, Охотник! Нельзя рычать на священника.
– Все в порядке, дитя, все в порядке. – Священник, с лица которого капал пот, поспешил раскрыть Библию. – Милостивый Боже, – пробормотал он, явно молясь об избавлении. Сдавленно закашлявшись, он начал листать страницы, повернувшись немного, чтобы свет от костра попадал на них. – Я прошу прошения. Обычно я не пользуюсь этой книгой… – Он снова закашлялся и стал отмахиваться от дыма. – По какой-то причине слова совсем вылетели из памяти. А, вот, я нашел.
Взбешенная Лоретта вырвала свою руку из хватки Охотника.
– Отец, вам абсолютно нечего бояться, уверяю вас. Охотник снова взял ее за руку, сжав с такой силой,
что она повернулась к нему лицом. Наклонив голову, он прошептал:
– Голубые Глаза, ты испытываешь мое терпение. Я ударю сильно, как ветер.
– Ударяй! – Она попыталась высвободить руку. – Ты делаешь мне больно.
– Я побью тебя. Тогда ты будешь знать, как бывает больно. Теперь замолчи!
Глаза Лоретты зажглись голубым пламенем.
– Я не выйду за тебя замуж. Избей меня до потери сознания! Начинай!
Охотник посмотрел на нее взглядом, который месяц назад испугал бы ее до смерти.
– Лоу-реетта, ты будешь молчать и позволишь ему сказать слова Бога.
– Он может говорить слова Бога, пока снежки не растают в… – Она замолчала и покраснела. – Я должна сказать слова, Охотник, а я не стану говорить их. Понимаешь?
– Мое дорогое дитя, – вмешался священник, – не часто один из этих, – он бросил многозначительный взгляд на Охотника, – джентльменов предлагает сделать из пленницы уважаемую женщину. Не будет ли умнее согласиться?
– У меня нет нужды в супружестве, отец. Я сохранила свою честь.
Охотник дернул ее к себе и угрожающим ровным голосом произнес:
– Твоя честь скоро улетит с ветром. Голубые Глаза. Ты давала обещание Богу. Ты моя женщина! Теперь я говорю, ты будешь моей женой!
Лоретта облизнула губы, стараясь как можно тверже смотреть ему в глаза.
– Я привел к тебе Черную Одежду, да? Так Что это будет свадьба в твоем сердце. Если ты не скажешь слова твоего Бога, чтобы сделать это, я женюсь на тебе по-моему. – Он широко махнул рукой. – Твоя честь улетит с ветром. Suvate, это кончено. Выбирай.
Голосом, хриплым от возбуждения, Лоретта вскричала:
– Но я не хочу выходить за тебя замуж. Если я выйду, это будет навсегда. Разве ты не понимаешь?
– Навсегда это очень хорошо.
– Нет, это очень плохо. Я никогда не смогу покинуть тебя.
Охотник поднял руки кверху.
– Нет Черной Одежды, нет свадьбы для твоего Бога. Мне достаточно свадьбы по-моему. – С решительным блеском в глазах он повернулся к толпе, поднял руки и что-то прокричал. Затем он пожал плечами. – Вот, Suvate, кончено. Я сказал мои слова. Мы женаты. – Схватив ее за руку, он проворчал: – Кее-mah, пошли, жена.
Лоретта уперлась каблуками.
– Нет! Подожди!
Он посмотрел на нее сверху вниз с явным раздражением.
– Ты будешь говорить слова Бога?
Лоретта не видела для себя другого выбора. По меньшей мере таким образом ее супружество получит благословение священника, и она не будет жить с Охотником в грехе.
– Д-да, я скажу слова. – Взглянув на него сбоку, она сказала: – Могу я переговорить со священником всего лишь одну минуту?
– Для чего?
– Просто спросить его о чем-то. Хватка Охотника на ее руке ослабла.
– Namiso. торопись.
Лоретта приложила руку к уху священника и быстро прошептала свою просьбу, а затем снова отступила на свое место рядом с Охотником. Священник, подумав над сказанным, кивнул головой.
Минутой позже он благословил стоящую перед ним молодую пару, и церемония началась. Слова доносились до сознания Лоретты, но она не понимала Их смысла. Машинально она произносила свои ответы по указанию священника. Затем настала очередь Охотника. Священник задал обычный вопрос, добавив в конце:
– Отказаться от всех других, взять одну жену, и только одну, навсегда, без горизонта?
Охотник бросил подозрительный и понимающий взгляд на Лоретту. В течение нескольких долгих секунд он молмал, а она затаила дыхание, не отводя глаз от его. Затем с торжественной искренностью он наклонил голову и ответил:
– Я сказал это.
Священник, ожидавший услышать привычное «Я обязуюсь», смутился на мгновение, что-то пробормотал, обдумал, затем кивком выразил свое согласие, и церемония завершилась. Лоретта и Охотник были обвенчаны в соответствии с его и ее верами. Охотник дал указание своим друзьям вернуть священника в миссию, подчеркнув, что сорвет с них головы, если этот человек не будет возвращен в целости и невредимости. Затем он отослал Эми в вигвам своей матери. Когда все были разосланы, он повернулся к Лоретте, в его темно-синих глазах блестели огоньки смеха.
– Одна жена, и только одна, навсегда, без горизонта?
Лоретта спрятала глаза, и щеки ее покраснели. Сцепив руки за спиной и сжав губы, она покачивалась с носков на каблуки и снова на носки.
– Я говорила тебе, Охотник, я отказываюсь играть вторую скрипку.
Он улыбнулся медленно распространявшейся зловещей улыбкой, от которой дрогнули ее нервы. Разгоряченным взором он окинул ее с головы до ног. Схватив за руку, он повел ее к своему вигваму.
– Теперь ты покажешь этому команчу, как хорошо ты играешь скрипку номер один, да?
– Я… – У Лоретты было такое ощущение, словно рот ее был полон песка, когда, спотыкаясь на каждом шагу, она пошла рядом с ним. Он сжимал ее руку как тисками. – Наверняка ты не имеешь в виду прямо сейчас. – Ее удивленный взгляд уперся в дверь вигвама. – Еще даже не стемнело. Люди еще не спят. Ты не ел. Костер не разведен. Мы не можем просто…
Он поднял клапан двери и втащил ее в темный вигвам.
– Голубые Глаза, у меня нет голода для пищи, – сказал он хриплым голосом. – Но я разведу костер, если тебе нужно.
Любая задержка, какой бы короткой она ни была, устраивала Лоретту.
– О да, здесь как-то прохладно, тебе не кажется? – Был особенно душный вечер, один из тех, когда одежда прилипает к телу, но это не имело никакого значения. – Да, развести костер было бы чудесно.
Он оставил ее стоящей в одиночестве в темноте, чтобы принести ветки, которые он быстро уложил в яме для костра. Минутами позже золотые языки пламени осветили вигвам, свет плясал и мерцал на рыжевато-коричневых стенах. Сидя на корточках у костра, он запрокинул голову и стал лениво рассматривать ее, взором касаясь одежды, брови подняты в безмолвном вопросе.
– Ты хочешь есть? – негромко спросил он. Лоретта прижала руку к животу.
– Ты знаешь, я в самом деле голодна. Просто умираю с голода! А ты нет? – Она бросила беспокойный взгляд на кухонные горшки, стоявшие позади него. – Бьюсь об заклад, тушеное мясо поразит твое воображение, не так ли? После такого далекого путешествия, когда ты не ел ничего, кроме вяленого мяса. Да, тушеное мясо – это как раз то, что надо.
