Текст книги "Как убить своего мужа и другие полезные советы по домоводству"
Автор книги: Кэти Летт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)
Глава 3
Как убить своего мужа и другие полезные советы по домоводству
Англичане считают, что оптимизм – это глазная болезнь. А я? Я – законченная оптимистка. Втайне надеюсь, что будильник разбудит Джульетту и она успеет остановить Ромео прежде, чем тот осушит свой бокал с ядом. Что Дездемона велит Отелло прекратить свою дурацкую паранойю и записаться в группу управления гневом. Что Гамлет сходит к психотерапевту, избавится от своих депрессий и женится наконец на Офелии. Словом, я питала огромную надежду, что наша дружба с Ханной и Джаз все-таки возродится.
Друзья определяют нашу жизнь намного больше, чем партнеры или семья. Мужья и любовники приходят и уходят, дети улетают из родного гнезда, так что каркас жизни женщины – это ее подруги, во всей их пререкающейся, поддразнивающей, фыркающей красе.
Именно эта философия, а также предложение Ханны внести залог и яхта, которую она арендовала для путешествия по Карибам, убедили Джаз задвинуть подальше свою фрейдистскую икоту по поводу совращения сына. Ханна позвонила с острова Кайкос, когда мы сидели в баре возле Олд-Бейли, отмечая свободу Джаз.
– Так что, да-ра-гуши? Составите мне компанию, прошвырнемся по океану?
– Ну, если честно, я жутко занята: надо срочно побрить ноги. Шучу, дурочка. Конечно,составим. Ты нас не разыгрываешь?
– Даже гори она огнем, я бы на нее не помочилась, – пробурчала Джаз, когда я передала ей приглашение Ханны, но я-то знала, что мысленно она уже покупает крем для загара.
Джош, уставший от назойливой прессы и пытающийся примириться с потерей своего безразличного папаши, решил попутешествовать автостопом с приятелями постарше. Мол, доучиться можно и потом, в колледже. Так что дома Джаз ничто не удерживало.
Вот почему спустя две недели после освобождения Джаз я касаюсь губами соломинки первого из бесчисленных коктейлей. Солнечные блики играют на палубе белоснежной яхты. По сравнению с такой жизнью даже свинья в клевере выглядела бы несчастной.
Из каюты выбирается Ханна. От природы плосковатая, сейчас, в футболке и белых расклешенных брюках, она кажется явно округлившейся.
– Я пополнела? – спрашивает она.
– Что ты, солнышко, – отвечаю я, тут же нашептывая на ухо Джаз: «Пополнела? Не то слово! Военные самолеты и те могут принять ее за авианосец и приземлиться на пузо».
Но изменилось не только это. Ханна не накрашена, кожа коричневая как скрипка, да и эпиляция ей явно не помешала бы.
– Я беременна, – объявляет она.
Будь паруса подняты, наш общий вздох домчал бы нас до Сент-Китс. Но яхта стоит на якоре, в порту, рядом с другими лодками, носами уткнувшимися в причал.
– О боже! – Джаз тяжело опускается на палубу. – Только не говори, что ты носишь моего внука!
– Нет! Мне жаль, что так вышло с Джошем. Это продолжалось всего неделю. Должно быть, я тогда просто расклеилась. Но больше – ни за что! У меня срок уже скоро три месяца. И это в сорок четыре года! Поразительно, правда?
– Думаешь, это разумно – заводить ребенка в твоем-то возрасте? Ты ж его где-нибудь положишь и тут же забудешь где, – ехидно комментирует Джаз, все еще не простившая обиду.
Мы отдаем швартовы и выходим в море, густо усыпанное блестками солнца. Джаз упоенно мстит Ханне, услаждая ее всевозможными историями о неудачных родах, которые только может припомнить.
– Что такое? Наши глазки на мокром месте? Небось уже начинаем жалеть о той бурной ночке с молоденьким юнгой?
Ханна откидывается в шезлонге и прерывает Джаз, объясняя, что купила сперму, а затем отдала свою яйцеклетку на искусственное оплодотворение.
– И не надо делать такие круглые глаза. Сами-то наверняка и похлеще расклады видели: две мамы плюс один спермодонор или мать-одиночка плюс кухонная спринцовка.
– По крайней мере, свой график под график ребенка тебе подстраивать не придется: всю ночь без сна, а днем как сомнамбула, – смеюсь я, но, сказать по правде, у меня никак не получается представить Ханну в окружении пластмассовых солдатиков на кровати из красного дерева под прозрачным балдахином.
Мы скользим вдоль пещер в скалах, голубых лагун и сверкающих белых пляжей. Джаз растягивается на розовом полотенце в своем персиковом бикини.
– Все равно не понимаю. Годамиты читала нам лекции о том, что дети – это такая мутотень.
– Не большая, чем отчет в двести страниц о колебаниях цен на арт-рынке. Разница в том, что финансовый отчет не поцелует тебя, не обнимет и не приедет навестить в дом престарелых, когда от тебя начнет попахивать мочой.
Полуденное солнце безжалостно, но я смотрю на подругу с нежностью и пониманием. Даже Джаз в конце концов смягчается.
– Я счастлива за тебя, – сдается она. – Иди и рожай, во стыде и скорби, как повелел Господь. И сделай так, чтоб это был сын. Чтоб я успела совратить его до того, как у меня откажут ноги.
– Но деньги, Ханна? Откуда все это? – спрашиваю я и обвожу руками. – То есть я хочу сказать – с твоими алиментами Паскалю…
Серые глаза Ханны становятся на тон темнее и суживаются, как у шулера.
– Конус молчания? – требует она, и мы дружно киваем. – В общем, Паскаль хотел половину всего. И, несмотря на его предательство, я готова была проявить щедрость. Я продала наш дом, чтобы с ним расплатиться. Но когда этот шмукстал требовать, чтобы я продала и мою коллекцию картин, желая заграбастать половину наличных… Я просто не могла этого позволить. Поэтому… я заказала копии.
– Подделки? – переспрашиваю я, намазывая толстым слоем крем от загара.
– Профессиональныеподделки. Вы даже представить себе не можете, да-ра-гуши, сколько связей в криминальном мире искусств у меня появилось за все эти годы.
Уже во второй раз мы с Джаз одновременно вздыхаем, но теперь паруса подняты, и лодка моментально меняет курс в сторону Колумбии.
– Короче, я отдала Паскалю копии. Так этот поц,великий живописец, даже не понял, что получил шлок.А подлинники тихонько ушли себе на черном рынке. – Ханна поправляет подушки у себя за спиной. – Нечего и говорить, что домой мне теперь путь надо-о-о-лго заказан. Тем более что Кайкос, по-моему, вполне подходящее местечко для тех, кто не любит платить налоги.
– Мне тоже лучше не возвращаться, – соглашается Джаз, закуривая десятую за сегодняшний день сигарету.
Ханна отгоняет сигаретный дым, но на сей раз не возмущается.
– Ах, Джасмин, да-ра-гуша. Через сколько же испытаний тебе пришлось пройти! Воображаю, каково это – оказаться в тюрьме, когда ты знаешь, что невиновна. Но хоть совесть твоя чиста.
Джаз выпускает дым через ноздри, точно дракон.
– Чистая совесть, солнышко, – это всего лишь очень короткая память.
Солнце отражается от водной глади, посылая квазары света в нефритово-зеленые глаза Джаз, а потому я не могу прочесть, что в них. Хотя гораздо больше меня беспокоит другое: что я сижу по ветру и задыхаюсь от сигаретного дыма.
– Зачем ты продолжаешь дымить этой гадостью? Думаю, уже можно рассказать Ханне о гормональном пластыре. Конус молчания? – спрашиваю я, и Ханна согласно кивает. – Джаз носит гормональный пластырь с прошлого января. И курить она начала только затем, чтобы все думали, будто это пластырь от никотина. Джаз не хотела, чтобы кто-то узнал про ее менопаузу.
Ханна поражена:
– У тебя менопауза? Ничего, зато зимой можно сэкономить на отоплении.
– Я думаю, это от стресса. А знаете, что самое забавное? Пока я активно делала вид, что курю, я и в самом деле пристрастилась к никотину. Так что теперь у меня действительно«Никоретте».
Джаз звонко смеется, демонстрируя маленький квадратик на внутренней стороне предплечья.
Я тоже смеюсь, а затем спрашиваю:
– А где же твой гормональный пластырь? На заднице?
– О, гормональный пластырь мне не пошел, солнышко. Я начала набирать вес, а потому отказалась от него. И вот уже с июня – никаких месячных. Полная свобода!
Я совсем сбита с толку:
– С июня? Но… откуда же тогда окровавленный тампон в заднем кармане плавок Дэвида?
Приходит черед Джасмин требовать конус молчания. Когда мы согласно киваем, она принимается объяснять:
– Ну, я ведь не сказала, что это была моякровь. Потерять мужа – это так тяжело. А в моем случае – почти невозможно! Вы даже представить себе не можете, сколько стейков мне пришлось купить в ту австралийскую поездку. Я выяснила, что именно в стейках содержится больше всего крови, которая требовалась мне, чтобы пропитывать тампоны. Я покупала стейки и макала тампоны в кровь все это чертово путешествие. Брум, Барьерный риф, Коттслоу-Бич в Перте – десятки людей сгинули там в акульих брюхах. Особенно на южной оконечности Бонди, где есть один жутко коварный разрыв, его еще называют «Экспресс на тот свет». Я-то, разумеется, плескалась где-нибудь на мелководье… И вот на мысе Катастроф, в Южной Австралии, одна из акул наконец заглотила наживку.
Кажется, даже блестящее море передергивает от ее откровений. Волны в ужасе отшатываются от носа яхты, словно демонстрируя свое отвращение. Воздух прошит потоками – такими же вероломными, как и море; такими же вероломными, как и Джасмин Джардин. Гипнотическое бурление океана, зловонный привкус морской соли, гнилостный запах водорослей – все это разом наваливается на меня, и я кидаюсь к поручням. Ощущение такое, будто я под водой. Не могу дышать. Свешиваю голову за борт и беззвучно тужусь. Потом оседаю без сил, прислонившись к прохладной стали, слезящиеся глаза прикованы к горизонту. Еще один, последний мыс – и мы выйдем на открытый простор. Согнутым большим пальцем мыс выдается в залив, точно голосует, чтобы его подбросили до следующего континента – куда-нибудь, где отчаянные домохозяйки не отправляют своих мужей на тот свет.
Я пытаюсь разглядеть лицо Ханны, но оно скрыто полями шляпы.
Капитан направляет яхту через пролив, в более спокойные воды. Еда появляется на столике перед нами и исчезает, а Джаз все рассказывает о том, что произошло на пляже несколько месяцев назад. Рассказывает до тех пор, пока не садится солнце – в убийственной гамме синюшного фиолета и свирепейшей красноты. Рассказывает, что выскочила замуж в каком-то внезапном порыве – случай, достойный учебников по выживанию для элитного спецназа. Рассказывает, как менялся ее муж, как он становился все более безжалостным и самовлюбленным, как сначала рвался к известности, а затем к безграничной власти. Рассказывает, как стала опасаться за свою жизнь, утверждая, что действовала исключительно в целях самозащиты.
– Я не убивала его. Я просто повысила фактор риска в его и без того рискованной жизни.
Но мне все равно кажется, что Джаз вырезала супруга из жизни, бесследно и чисто, точно опухоль, которой, как она думала, он сам когда-то ее наградил. Я бездумно тыкаю в сашими кончиком палочки, приподнимая пластинки сырой рыбы, точно улики. Ханна тоже играет с едой: выковыривает из риса креветок и раскладывает на столе рядком, словно маленькие розовые запятые.
Позднее мы становимся на якорь в небольшой бухточке под звездным небом. Внизу о чем-то бормочет океан, а мы все пытаемся примириться с коварством Джаз.
– Да ладно вам, девчонки. Хорошая подруга выкупит тебя из тюрьмы. А закадычнаябудет удирать вместе с тобой от полиции, пронзительно визжа: «Вот черт! Еле смылись!»
Ее улыбка светится так ярко, что даже в эту безлунную ночь корабли обходили бы ее стороной, опасаясь напороться на скалы. Дикое создание, морской монстр, пропитанный дорогим парфюмом.
Джаз говорит всю ночь, изливая нам душу.
– Забавно, правда? Отъявленный женоненавистник погибает от женского тампона, – объявляет Ханна уже перед самым рассветом. – Момент, явно не учтенный следствием, да-ра-гуши. В каком-то смысле это новая трактовка «Мадам Бовари»: несчастная жена встает на путь измены, но умирает он,а она выходит сухой из воды, – как думаешь, Кэсси?
Но я думаю совсем о другом. О том, что теперь можно сказать почти наверняка: после двадцати пяти лет преклонения перед Джасмин Джардин она больше не является для меня примером. И еще я думаю, что надо все рассказать полиции. Но с другой стороны, что это даст? Судебный процесс, растянутый на двенадцать недель, и двенадцать человек, которым не хватило мозгов увильнуть от присяжной повинности и которые должны решить, чей адвокат круче…
В пять утра Ханна достает бутылку шампанского и провозглашает тост за нас троих – ведь мы заслужили награду. Мы прошли через все: склоки, измены, алименты, развод, смерть и, в моем случае, через игру «сотвори себе мужа» – и все же остались самими собой. Она предлагает устроить шабаш и выбросить наши обручальные кольца за борт, чтобы начать все с нуля. И вот мы стоим у поручней на носу яхты: убийца, мошенница и я, директриса-шантажистка.
– На счет три. Раз, два, три…
Я вижу, как мое кольцо, сверкнув, исчезает в морской пене. Я все равно хочу Рори, но только с «новым менеджментом».
– И что же ты будешь делать теперь? – спрашивает Ханна у Джаз, когда мы опять сидим кружком и приводим себя в чувство горячим кофе с рогаликами.
– Вернусь на работу, – отвечает «богиня домоводства», потягиваясь, как львица, на раннем утреннем солнышке.
– Поваром?
– Да, только в моем собственном ресторане. Возможно, где-нибудь в Австралии. Они там давно привыкли к преступникам.
– Да что ты? – издевательски фыркаю я. – Вообще-то моя австралийская бабушка жутко противилась, чтобы мы перебирались в Англию. Она сказала, что именно оттуда понаехали все эти ужасные уголовники!
– И больше никаких мужчин. Куплю себе самый крутой, супер-де-люкс вибратор, способный на все, что только можно себе вообразить.
– Даже менять пеленки? – с надеждой спрашивает Ханна. – Для меня-то теперь вся жизнь сплошь попки да бутылочки, – объявляет законченная бизнес-леди. – Но одно я знаю наверняка: больше никаких советов. Никому.
– Точно, никому и никогда, – подхватывает преображенная Джаз. – А ты, Кэсси?
А что я? Я смотрю на своих закадычных подруг и думаю о тех сейсмических катаклизмах, что произошли с нами за этот год. Настоящая супружеская сага. И что-то старое – просроченный брак. И что-то новое – юные любовники. Что-то мы взяли взаймы – сына лучшей подруги. Что-то вернулось обратно – мой оргазм. Но самое главное, что я вынесла из всех этих перипетий: брак – это радость и счастье, за которыми следуют хаос, разочарование, ужас, нежность, сюрпризы, предательства и еще больший хаос. А затем, в самом конце, – снова радость и счастье от того, что ты смогла пережить разочарование, ужас, нежность, сюрпризы, предательства и бесконечный хаос.
И еще я поняла, что любовь приходит рывками. По чуть-чуть, а затем сразу валом. Это не перманентная волна. Перманентные волны бывают только в завивке – и даже тогда нужно обновлять ее раз в полгода. Любовь – это закуска, канапе с икрой, но неосновная еда. А мне нужны мясо и картошка семьи: дети, новый кафель на кухне, жалобы на подоходный налог, однообразная, каждодневная диета домашней жизни. Вот они – те эмоциональные углеводы, в которых я так нуждаюсь… ну разве что еще изредка теплый, липкий и невероятно питательный пудинг.
Ханна с Джаз подтрунивают где-то на заднем плане. Мне хочется к ним в компанию, но разве можно дружить с убийцей? Ну не то чтобы Джаз действительно убила Стадза. Да, она взвела курок. Но нажала на спусковой крючок судьба. Возможно, когда-нибудь я подниму этот вопрос на сеансе психотерапии…
Мы плывем к восходящему солнцу, беззлобно подшучивая друг над дружкой: шумим, галдим, надрываем животы от хохота, хотя и не понять, что же нас так рассмешило. Может, это и не идеальная дружба. Особенно теперь, когда я понимаю, что покрываю сразу двух преступниц, она вообще кажется мне сильно подпорченной. Но, эй, а что в этом мире безупречно?
Жизнь не черно-белая. Скорее она серая, как вода в стиральной машине, – машине, которую, надеюсь, Рори сейчас усердно эксплуатирует. Я думаю о своем муже. Теплые утренние лучи поцелуями ласкают мое обращенное к небу лицо. Воздух густ от пряного привкуса моря. Длинный язык солнечного света греет мои колени, и пульс вдруг взбрыкивает от вожделения. День мало-помалу сгущается в золото, и я думаю, что совсем скоро – когда Рори станет Маэстро чувственности и Асом утюга – я вернусь за своим оргазмом, и тогда у меня вновь будет это приподнимающее над землей счастье: секс с человеком, который тебя обожает и который, возможно, только что пропылесосил весь дом!
