Текст книги "Как убить своего мужа и другие полезные советы по домоводству"

Автор книги: Кэти Летт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Лодыжка болела нещадно, до сердечного приступа было рукой подать, автобус ушел сорок пять минут назад, – уж лучше бы я очутилась в аду.

В Примроуз-Хилл я прибыла, обеднев на сорок фунтов – спасибо таксисту. Пока мы торчали в пробках, я репетировала свою защиту. Сошлюсь на психнепригодность и досрочно выйду на пенсию. А чтобы ко мне не приставали, целыми днями буду колотить в африканский барабан – пускай считают, что учительство довело меня до безумия.

Как выяснилось, жизнь решила дать мне шанс попрактиковаться в искусстве войны в джунглях. Пробраться в школу незамеченной можно только на четвереньках, чтобы не попасть в объектив видеокамер охраны, а на последнем этапе – и вовсе по-пластунски мимо окна в кабинете Скрипа.

Было ровно три, когда моя секретная операция завершилась успешным проникновением. Через окно я влезла в класс Люси, где та как раз развлекала моих учеников заодно со своими. Противница «Слова и Мела», Люси шепнула, что, раз она так успешно прикрыла мою задницу, с меня как минимум пиво. Вздохнув с облегчением, я прокралась в свой кабинет за журналом – и застыла на месте, пригвожденная стальным взглядом.

– И где это, интересно знать, ты была?

Пердита преградила мне путь быстрее, чем пентагоновский отряд быстрого реагирования.

– Ты в курсе, что грозит учителю, бросившему класс во время экскурсии? – Тонкие губы Пердиты казались двумя розовыми червяками. – За такое увольняют!

Тысячи нелегальных иммигрантов рассылают посылки с сибирской язвой, организуют группы террора по всей стране – и что же секретные службы? Могут они их вычислить? Нет. А тут опоздала на полтора часа – и на тебе, тут же угодила в лапы Пердиты. Просто загадка, почему она до сих пор не в штате антитеррористического отряда Скотленд-Ярда.

Я прикрыла за собой дверь и приготовилась упасть ей в ноги.

– Пойми, это был вопрос жизни и смерти. С детьми все в порядке. На экскурсиях на каждые десять школьников должен быть как минимум один взрослый, верно? Ну вот, а я сделала так, чтобы соотношение было шесть к одному, уговорив помочь нам еще родителей. Плюс Люси была там все время. У меня семейный кризис. Не говори никому, пожалуйста. Ведь все прошло хорошо.

– На этот раз, – уточнила Пердита с манерностью викторианской гувернантки.

– Пердита, умоляю. Не говори Скрипу. Я буду дежурить за тебя на всех переменах до конца года. – От раболепства коленки покрылись гравийной сыпью, но я продолжала гнуть свою линию: – Прояви хоть каплю сострадания. Учительской верности. Сестринской солидарности?

Но сострадания у Пердиты было не больше, чем у колумбийского наркобарона.

– Долг превыше дружбы, – зловеще ответила она. Тон ясно давал понять, что дальнейшие уговоры бессмысленны.

В четыре часа, когда дети высыпали из школьных дверей, разбегаясь по домам, я увидела во дворе Скрипа. Непроницаемое лицо, рот сжат как прямая кишка при запоре.

– В мой кабинет, – приказал он.

Подволакивая поврежденную ногу, я поплелась за ним. Может, рассказать ему, что во время экскурсий происходят и гораздо более страшные вещи? Например, одна моя подруга по колледжу какого вывезла своих шестиклассниц в турпоход, девочки отправились по грибы… вот только грибочки оказались волшебными. В результате класс сутки провалялся в больнице – с галлюцинациями. Такой вот получился «школьный приход», во всех смыслах… Но стоило мне глянуть в глаза Скрипу, как я тут же передумала. Я даже осмотрелась вокруг в поисках какого-нибудь подручного средства для обороны. Диапазон настроений нашего директора колеблется от «отвратительного» до «сатанинского». Причем в удачные дни. Ярость же его, когда накатывает, – это просто торнадо.

– ВЫ БРОСИЛИ СВОЙ КЛАСС?!!

В течение следующих тридцати минут он бушевал не хуже урагана «Катрина», слова так и сыпались из него вместо града. Он был на грани апоплексического удара – ведь я нарушила все мыслимые правила охраны здоровья и безопасности! Жилы на шее вздулись и выпирали кабелями, пока он орал по поводу рисков, угроз, опасностей и возможных последствий столь безрассудного поступка с моей стороны. Я – безответственная, безнравственная, незрелая… Будь его воля, распинался Скрип, он прогнал бы меня взашей. К несчастью, для увольнения необходимо три письменных предупреждения. Но мой проступок настолько серьезный, что он собирается поставить вопрос перед Советом управляющих и потребовать моего немедленного увольнения.

Конечно, надо было хоть как-то оправдываться, но в тот момент я думала лишь об одном: как мне вообще пришла в голову мысль, что это может сойти с рук.

Разглядывая выкрашенную в казенный беж стену за его спиной, я поймала себя на том, что гадаю: интересно, какие предметы лучше всего удавались Скрипу до его необъяснимого повышения на должность директора? Подобострастие и низкопоклонство? Или теория пыток? Я даже придумала прощальный подарок, который преподнесу ему перед уходом, – табличку на дверь кабинета: «Чтобы здесь работать, необязательно быть женоненавистником и козлом, но это вам очень поможет».

После того как Скрип вытурил меня из кабинета – наверняка чтобы поиграть со своей коллекцией пыточных инструментов, – я вышла в коридор и уперлась лбом в стену. Школа со всеми ее горестями и несчастьями могла с тем же успехом оказаться где-нибудь на Плутоне. По сравнению с остальными моими проблемами этиказались такими ничтожными. Я потеряла сердце мужа. И опозорилась перед дочерью, то есть своими руками толкнула ее в зловещие объятия Бьянки. У меня возникло чувство, что свет в конце туннеля – это фары несущегося поезда. А я крепко привязана к рельсам.

Глава 8
У меня ПМС, так что я вполне законно могу тебя убить

– Он трахает психотерапевтшу? Ты шутишь. Где же они этим занимаются? У нее на кушетке? А через пятьдесят пять минут она объявляет: «Сеанс окончен»?

– Это не смешно, Джаз. Предупреждаю: если все пойдет еще ху… ху… хуже, мне придется просить тебя перестать мне п… п… помогать, – всхлипывала я.

После школы я сунула детям денег и высадила их у «Макдоналдса», проклиная себя за то, какая никудышная из меня мать. Под пульсацию железы виноватости я вспомнила, как в день, когда должен был родиться Джейми, я попросила доктора, делавшего мне кесарево, разбудить меня… когда сыну будет, ну, скажем, лет семь.И все равно – я бросила детей на милость «макдерьмового» обеда и понеслась к Джасмин.

Она водила по дому очередного оценщика. Похоже, Стадз решил в третий раз оценить дом для страховки. В последнее время агенты по недвижимости так и сновали туда-сюда в своих черных акулоподобных авто.

– На-ка, – сказала мне Джаз, – выпей. А я пока избавлюсь от этого парня.

Она грохнула стакан крепкого джин-тоника на стол, спасла из духовки свежеиспеченный хлеб и переключилась на пижонистого оценщика.

– Прежде чем вы уйдете, – многозначительно сказала она, – просто из интереса: сколько, по-вашему, можно выручить за этот особняк?

– О, дом уйдет миллиона за три, реально. Без понтов. Постройка что надо. Георгианский шедевр типа. Сверхсовременная кухня, великолепная витая лестница, подземный бассейн, уникальная библиотека двойной высоты с деревянными панелями, все по высшему классу.

Он говорил, словно читал рекламный проспект, обводя восхищенным взглядом хрустальные графины, аккуратные стопки каталогов «Кристиз», отполированный рояль. Дом всегда был для Джаз любимой игрушкой.

– Черт! Вам наверняка светят вкусные комиссионные, а? То есть если я решусь продавать, – светски щебетала Джаз, с намеком приоткрывая дверь. – Сколько бы вы на этом заработали?

Рыжеволосый агент защелкнул кейс.

– Сущие гроши, миссис. Дом ведь принадлежит банку.

– Что?!

Джаз вытянулась восклицательным знаком.

– Заложен вчистую, милашка.

– Это какая-то ошибка. Мы расплатились по закладной уже лет десять назад.

– Да, но через несколько лет перезаложили снова – и еще раз совсем недавно.

Джаз нервно расхохоталась:

– Этого не может быть.

– А зачем, по-вашему, я здесь торчу и составляю оценку? И вообще мне пора, если вы не против.

– Это какая-то ошибка.

Она двинулась следом по коридору.

Я поспешила за ней. Джаз вцепилась в мою руку как утопающая. И прежде чем она нащупала ногами дно, из бассейна в холл мягко прошествовал Стадз. Подтянутый и упругий, как теннисист-профессионал.

– Вы только посмотрите, кто к нам пришел. Наш героический защитник сирых и убогих. – Джаз развернулась, ее голос сочился сарказмом. Я инстинктивно нырнула в гостиную, с глаз долой. – У меня только что был презанятный разговор с оценщиком: он сообщил, что ты перезаложил наш дом. Это правда?

– Да. И что? – Стадз был абсолютно спокоен. – Мне нужны средства на финансирование моего нового изобретения… Я собрал команду, которая работает над сывороткой против возрастных изменений кожи. Намного эффективнее коллагена. Вот куда уходят все мои деньги. К тому же мы не ожидали, что потребуется так много времени, чтобы довести препарат до ума. Мы проводим клинические испытания в Африке. Но столкнулись с довольно большим числом рецидивов и побочных эффектов…

– Ты что, используешь своих бедняков-пациентов в роли подопытных кроликов?

– А почему нет? Я достаточно для них сделал. Пускай и они теперь сделают хоть что-то для меня.

– Мне казалось, ты предпочитаешь завоевывать авторитет, оказывая помощь несчастным и обездоленным?

– Да-да, у меня есть репутация. А теперь я хочу денег. Но чтобы их сделать, сначала их нужно потратить. Отсюда и повторная закладная.

В приоткрытую дверь я видела, как Джаз пошатнулась, точно от пощечины.

– И ты сделал это, не посоветовавшись со мной? Я кто, по-твоему? Ребенок? Но подожди. Ведь дом записан на нас обоих! Черт побери, я оплатила первый взнос, когда ты ходил еще в стажерах!

– Помнишь бумаги, которые я как-то попросил тебя подписать, когда торопился в аэропорт? Это не был страховой полис. Это были бумаги, предоставляющие мне право на единоличную подпись в критических ситуациях.

Джаз согнулась пополам, будто от тычка под дых.

– Это мой дом! Неужели тебе плевать на свою семью? На собственного сына?

– Для него будет только лучше, если он всего добьется сам, как его отец. Меня по жизни никто за руку не водил…

– Неправда! У тебя была я! Я – все эти гребаные годы! Да как ты мог обобрать собственного сына? Это безумие. Ты болен.

Стадз все еще не знал, что я в доме. Я пыталась придумать подходящую причину, чтобы смыться, – что-нибудь вроде «О господи! Кажется, у меня схватки!», – но тут пронзительно заверещал телефон. Джаз резко схватила трубку.

– Послушай, – рявкнула она, – у него нет денег. Так что найди себе другого придурка – вот с ним и трахайся!

– Дай сюда телефон, – приказал Стадз. Он вырвал трубку из рук жены и заговорил односложными словами. Куда девалась былая игривость? В тоне не было и намека на теплоту. Одна тревога и злость.

Джаз пристально вглядывалась в лицо мужа. Для меня Дэвид Стадлендз всегда был человеком, не поддающимся расшифровке, как и его докторский почерк. Но Джаз знала супруга вдоль и поперек.

– В чем дело? Твоя Плат-алогическая экс-пациентка, да? Только не говори мне, что она тебя преследует! – Джаз взорвалась противным нервным смехом. – Так тебе и надо.

На мгновение Стадза словно выбило из колеи:

– Как ты узнала про Марианну?!

– Ох, сама удивляюсь. Отпечаток ее вульвы у тебя на лице – может, это вас выдало? Так вот, значит, куда уходят все деньги? На бриллиантовые подвески и пентхаузы в Мэйфер? А не на вакцины против старения? Так?

Страшно было наблюдать за судорогами умирающего брака. Они походили на двух хватающих воздух рыбин, выброшенных на сушу.

– Она угрожает донести на меня в Медицинский совет, – вздохнул Стадз. – Я мог бы отделаться двухлетним испытательным сроком, но…

– Что? Ты серьезно? Эта баба тебя шантажирует?

– Да, причем благодаря тебе. Ведь это ты разболтала, что я встречаюсь с другими женщинами. Вот она и разозлилась. И теперь угрожает оторвать мне яйца в суде.

– Ты же хирург. Неужто не сможешь пришить их обратно? – В голосе Джаз сквозил холодок.

– Нет, если меня лишат лицензии. И что у меня будет за жизнь без моей работы?

Кулаки Джаз сжались.

– А ты подумал, что у меня будет за жизнь без моего дома?! Ты, ублюдок! Первая заповедь врача – не причини вреда. Вот что сказал Гиппократ. Тебя просто обязаны,лишить лицензии. Секс с пациенткой – табу. Любой доктор скажет, что подобный проступок – это все, конец карьеры.

– Господи! Да я-то здесь при чем? Пациентки часто влюбляются в своих докторов. Фрейд называл это «трансференцией». Подумаешь, раз оступился…

«Оступился? – возмутилась я про себя. – Вот гад!»

– Поначалу это даже стимулировало. Марианна – интеллектуалка. Беседы с ней вдохновляли меня, – продолжал Стадз, не подозревая, что растаптывает жену каждым следующим словом. – Но затем она словно рехнулась: подкладывала мне в портфель стихи, клеила любовные записки на лобовое стекло, появлялась в местах, где, как она знала, я точно буду. Я хочу сказать, это еенадо привлекать к суду за домогательство. А когда она узнала о других женщинах, у нее начался настоящий психоз. Она просто слетела с катушек. Стала повсюду следить за мной. Этой женщине нужен психиатр. А чего она ожидала? Поиск новых сексуальных объектов – биологический удел любого мужчины. Мы просто запрограммированы на…

– Запрограммированы? – с издевкой переспросила Джаз. – Ты что, видеомагнитофон?

– Это естественный цикл…

– Циклы, Дэвид, бывают только у стиральных машин.

– Короче, я с ней порвал. Вот тогда все стало действительно мерзко. Эта женщина сходила к юристу и дала письменные показания, будто она обратилась ко мне за медицинской помощью, а я воспользовался ее состоянием в своих интересах. И будто наша связь лишь обострила ее болезнь. Она готова подтвердить под присягой, что я злоупотребил ее телесной и духовной уязвимостью.

Лицо Джаз стало пепельно-серым.

– И какие у нее доказательства?

– Скажем, мои СМСки, которые, боюсь, она сохранила. И раз уж пошел такой разговор, тебе стоит знать самое худшее. Она угрожает продать свою историю газетчикам – со всеми подробностями о том, как я водил ее по секс-клубам в Нью-Йорке и Париже, где просил заниматься сексом с посторонними людьми, а сам наблюдал из укрытия.

Джаз тяжело опустилась на стул. Все это время я изо всех сил изображала цветок в горшке. Вообще-то я то и дело пыталась прокрасться к двери, но всякий раз, когда я порывалась встать со стула, Джаз одергивала меня взглядом.

– Ты даже не представляешь, какого я низкого о себе мнения – и как сильно я его не заслуживаю, – эгоистично озлобился Стадз. – Разве я не старался помогать людям всю свою жизнь?

– Да, миру очень нужны такие, как ты, Стадз, – те, кто готов решать его проблемы и бросать вызов несправедливости… Это цитата из твоего будущего некролога. Я уже заготовила его, потому что собираюсь тебя убить. Почему ты не признался мне, что тебя шантажируют, раньше – еще до того, как перезаложил наш дом во второй, мать твою, раз?

– Это расценивалось бы как нарушение врачебной тайны – конфиденциальности между пациентом и доктором, – мрачно пошутил Стадз.

– Глядите-ка, он вспомнил о морали!Как вовремя. Я поклялась быть с тобой, что бы ни случилось, в горе и в радости. А ты облапошил меня как последнюю дуру… И я собираюсь сделать то, что надо было сделать давным-давно. Я развожусь с тобой, Дэвид.

– Я не могу позволить себе развод. Собственно, как и скандал. Если ты со мной разведешься, я подам на опекунство. И тогда тебе не видать алиментов. Знаешь такое выражение: «ночевать под открытым небом»? Думаешь, такой образ жизни тебе пойдет?

Джаз грубо расхохоталась:

– Ты никогда не получишь опекунства. Думаешь, кто-то поверит, что тыхороший отец? Да ты даже не знаешь, что у тебя есть сын. Ты лишь смутно догадываешься, что в доме живет еще кто-то, чуть ниже ростом.

– Пусть так, но даже такой отец лучше, чем мать-шлюха.

– Это тышлюха, Дэвид. Девчонка из «Кошек», голливудская бимбо, обозревательница «Ночных новостей», наша массажистка, твоя лаборантка…

– И ты готова это все доказать? В то время как у меня на тебя целое досье, на все твои постельные марафоны. Включая и твоего нынешнего рецидивиста. Он в чем специалист? В убийствах, не так ли? О, судья будет просто в восторге. – Стадз безжалостно ухмыльнулся. – Когда ты перестала доставать меня с сексом, я понял, что тебя обслуживают где-то еще, и устроил за тобой слежку. Чудные, кстати, снимки. Особенно те, на мобильнике у студента, который он, кажется, «потерял», не так ли? – те, где тебя нажаривают бутылкой из-под шампанского. Будет оченьстыдно, когда этовсплывет. То есть оно ведь даже не было марочным. Боже правый, я сомневаюсь, что оно вообще было французским, —ехидно подытожил он.

Джаз ошеломленно смотрела на мужа, не веря собственным ушам. Если б мои глаза были способны стрелять смертельными лучами, как у героев диснеевских мультяшек, я испепелила бы его тут же на месте.

– Помнишь, как в день нашей свадьбы ты сказал, что готов умереть за меня, Дэвид? Что ж, думаю, пришло время исполнить свое обещание!

И с диким воплем Джаз вцепилась в горло мужа. Прежде чем тому удалось отпихнуть ее от себя, она успела оставить на его груди две глубокие царапины.

– Тебе никогда не получить опекунства! – задыхалась Джаз. – Я убираю за вами обоими. Готовлю для вас обоих. Я сомневаюсь, что ты вообще знаешь, когда у Джоша день рождения! И с чего это ты решил, что я самане пойду к газетчикам?

Стадз зло ухмыльнулся, вытирая кровь.

– Огласка, закрытые двери, сенсационные заголовки… Ты просто не сможешь так поступить с Джошем.

Стадз самодовольно смотрел на жену. Куда девался защитник сирых и убогих? Жалости и сострадания у доктора Стадлендза сейчас было не больше, чем у Дона Корлеоне.

– Джошу семнадцать лет, – напомнила Джаз. – Он вправе сам решать, с кем ему жить. И он захочет остаться со мной.

– Вряд ли, когда я расскажу ему, какая его мать потаскуха. А если он выберет тебя, мне придется доказывать свои слова в суде. Фото и все такое, – констатировал он с холодным безразличием.

У этого человека словно вырезали нерв сострадания.

Джаз отступила назад, к кухне. Я с ужасом наблюдала, как она хватает лежащий на столе хлебный нож и резко наносит удар. Но муж успевает перехватить ее кисть, жестко сдавливает, и нож со звоном падает на плитки пола, лишь слегка поцарапав ему предплечье.

– Ты хоть понимаешь, как легко я мог бы избавиться от тебя? Я же врач. И знаю, как отправить человека на тот свет, чтобы никто и никогда не догадался… Неплохая мысль, кстати. Надо будет повысить сумму твоей страховки.

Стадз расхохотался и не спеша направился по коридору. Я вынырнула из укрытия как раз в тот момент, когда Джаз снова схватила нож и бросилась за мужем. Ужас разрывал мой желудок, пока я хромала следом. Оглушительно хлопнула входная дверь. Несмотря на дикую боль в ноге, я заскакала следом за подругой на улицу. И увидела Джаз – она наносила удар за ударом, вонзая нож по самую рукоятку.

Покрышки Стадзова «ягуара» жалобно зашипели, а затем испустили предсмертный вздох. И только тогда Джаз без сил опустилась на землю, надрывно воя от злости и ненависти.

– Кто бы мог подумать, что я способна вести себя так? Кроткая, тихая мамочка из «среднего класса»? – всхлипывала она, уткнувшись в мое плечо.

Вот тогда-то я и поймала себя на том, что согласна с Джаз. Для Дэвида Стадлендза пришло время сдохнуть: медленной и мучительной смертью от множественных проникающих ран.

Глава 9
Когда с отчаявшимися женщинами творят поистине унизительные вещи

Две вещи в жизни неизбежны. Люди уходят в мир иной, и мужья бросают своих жен ради женщин помоложе.

Я не могла думать ни о чем другом, пока засовывала в микроволновку нечто почти съедобное для детей, приправляя все это виной, оттого что бросаю их в очередной раз; разыскивала няню, готовую на подкуп в любое время (вот было бы здорово, если бы супермаркеты держали полки с консервированными нянями – просто открыть и разогреть); вылавливала Ханну на благотворительном балу и убеждала, что ситуация достаточно критическая, чтобы пожертвовать светским мероприятием. Уже в машине, по дороге к дому Джаз, я поведала Ханне о том, что Стадз давно играет краплеными кредитками. В Хэмпстед-Хайтс мы прибыли с тяжелым сердцем.

Когда боевая кавалерия в составе двух единиц женского пола застучала каблуками на крыльце, дверь распахнулась, и перед нами предстала Джаз: в фартуке, волосы собраны узлом на макушке, руки по локоть в муке, широченная улыбка, несмотря на припухшие от слез веки, – и со шприцем.

– Джаз, что это у тебя в шприце? – притворно-ласково спросила Ханна, с беспокойством вглядываясь в дикие глаза подруги.

– О, кое-что очень опасное для жизни. – С презрительной беспечностью Джаз размахивала иглой во все стороны. – Мой муж угрожал мне убийством. Кэсси свидетель. «Выживают быстрейшие». Вот мой новый девиз. Я собираюсь убить Доброго Доктора раньше, чем он прикончит меня. Вызвав сердечный приступ. Проще простого.

– Джаз, милая, дай-ка сюда шприц, будь умничкой, – принялась уговаривать я, точно маленького ребенка. – Ты ведь знаешь, Стадз пошутил.

Последовала короткая схватка за шприц. Тягучая капля желтой гадости шмякнулась о каменную ступеньку между нашими ногами.

– Лярд! Лярд! Лярд! Отныне я буду впрыскивать нутряное сало во все, чем питается этот мерзавец. И да здравствует сердечный приступ! Дэвид всегда обожал мою стряпню – думаю, поэтому он от меня и не уходит. Так что я готовлю ему ужин.

Я прошла за Джаз на кухню, где та сперва перезарядила, а затем всадила полный шприц нутряного сала в бледного бройлерного цыпленка, лежавшего на жаровне.

– Но ведь он не разморозился, – заметила я, соскабливая сосульки со сморщенной кожицы.

– О да. Вообще-то я его уже наполовину поджарила, а затем заморозила снова. И теперь опять жарю. Это мой новый рецепт, называется «цыпленок «Сальмонелла»».

– Но от сальмонеллы можно отравиться и умереть!

– Вот именно. Было бы завещание…

Потрясенная Ханна призвала Джаз к здравому смыслу:

– Джаз, ты же училась в монастыре! Что сказали бы монашки?

– Забавно, что ты вдруг об этом вспомнила. Я отказалась от религии в пятнадцать лет. Но сегодня, после того как Кэсси ушла, я вдруг поняла, что жизнь после смерти существует. Я имею в виду, после смерти мужа.

Джаз сновала туда-сюда, платье веером развевалось вокруг ее ног, – сущая Дорис Дэй [43]43
  Американская актриса и певица, чрезвычайно популярная в 50-е гг., снялась в фильме А. Хичкока «Человек, который слишком много знал».


[Закрыть]на грани безумия.

– Нам надо придумать объявление для наших будущих бойфрендов. «Заявки принимаются лишь от счастливых, душевных, ласковых, недоминирующих самцов. Мужчин, готовых стряпать, стирать, убирать за нас, пока мыработаем».

Лицо Ханны скривилось как от лимона.

– В жизни есть и другие вещи, кроме работы.

– И это говорит женщина, известная тем, что даже во сне вскрикивает: «Берите того, кто предложит самую высокую цену! И поднимите ее еще на десять процентов!»

– Присядь-ка лучше, а я пока налью тебе чего-нибудь выпить.

Сочувствие разливалось по лицу Ханны.

Налакированными розовыми ногтями Джасмин откинула волосы с лица. На лбу остались мучные следы.

– Доктор Стадлендз давал клятву Гиппократа. Знаешь, почему он столько времени торчит в Африке? Да потому, что использует всех этих бедняков в качестве подопытных кроликов, испытывая на них сыворотку против возрастных изменений кожи. И ради этого он перезаложил наш дом. В последние пять лет он брал столько отпусков за свой счет и наделал столько долгов, что банк отказывает ему в праве выкупа закладной. И еще его шантажируют. Кэсси тебе рассказала? Теперь-то я понимаю Сильвию Плат. Даже очень. Брак – это просто забавное приключение, изредка заканчивающееся смертью. Лярд! Лярд! Лярд!

Она снова перезарядила шприц и вбрызнула содержимое в полуоттаявшую цыплячью тушку.

– А как еще мне от него избавиться? Я хочу сказать, мужчины часто тычут себя в живот, показывая, какие они крутые, – но крайне редко, когда в руках у них кухонный нож. Но если я убью его так, чтобы все выглядело как несчастный случай, – а ведь именно так, я не сомневаюсь, собирается поступить со мной он, – я смогу получить деньги по его страховке. Как и большинство жен, я не прочь стать богаче на миллион-другой. Особенно теперь, когда я без… – она осеклась, еще не вполне готовая произнести это страшное слово: «бездомная», – лицо без определенного места жительства.

Я с тревогой взглянула на Ханну. Джаз никогда не отличалась осторожностью или хитростью. Что бы она ни сотворила со Стадзом, все это, конечно, могло сойти за несчастный случай, но только не после современных криминалистических тестов, которые непременно докажут, что сердце потерпевшего было выкорчевано из тела с помощью пилочки для ногтей, принадлежащей его дражайшей супруге.

– Знаешь, Ханна, чего он хочет теперь? Кэсси сказала тебе? Опекунства над Джошем.

– Что? – Ханна устроилась на банкетке, элегантно разложив на полу подол вечернего платья. – Я бы скорее подумала, что этот поцподаст в суд, чтобы отказатьсяот опекунства.

– Это же просто смешно, – сочувственно вставила я. – Я хочу сказать, может, они и сидят на одном прутике одной и той же ветви фамильного дерева, но это единственное, что их объединяет.

– Видишь ли, если он добьется опекунства, ему не придется платить мне алименты.

– Но Джош уже взрослый – почти.

– Нет, пока не окончит школу. А там – университет, так что сын по-прежнему будет жить со мной в нашем фамильном доме. А мой маньяк-муженек не желает за это платить.

– Во всем же остальном это будет вполне тихий и мирный развод, – с сарказмом уточнила я для Ханны. – Каждый получит по пятьдесят процентов желчи.

– Смотрите, что я нашла сегодня. – Джаз ткнула мне под нос оторванный клочок газеты. – Телефон «Службы уборки для жертв бытовых преступлений». Удаление пятен крови, разложения и т. д. и т. п. Удобная, кстати, штука, если накромсать Стадза на кусочки и пропустить через кухонный комбайн. Вот это,я понимаю, совет. «Как убить своего мужа и другие полезные советы по домоводству».

– Прекрати этот бред, сейчас же! – требовательно прикрикнула Ханна. – Давай-ка спокойно сядем и поговорим о вещах практических. – Она призывно похлопала по банкетке рядом с собой. – Кто твой бухгалтер? У тебя есть его домашний телефон?

– Это не бред. В жизни замужней женщины есть лишь два дня, когда муж в радость. День, когда ты за него выходишь, – и день его похорон.

Джаз заклохтала, как ведьма из «Макбета». Я ободряюще приобняла подругу:

– Стадз никогда не получит опекунства над Джошем.

– Мальчикам нужны мамы. – Рука Ханны скользнула, обнимая ее второе плечо. – Ты обязана быть сильной ради сына. «Мамаша Кураж». Помнишь, да-ра-гуша? Вот откуда пошло это выражение.

Воспоминание о том, как хищница Бьянка втерлась в жизнь моих собственных детей, отозвалось режущей болью. Я почувствовала, как пылает лицо.

– Я знаю друзей Джоша, его мечты, тревоги, надежды. Знаю, о чем он думает, что чувствует, какое озорство затевает. Ради чего я живу? Ради джинсов моего сына, еще теплых после того, как он снимает их перед стиркой. Ради запаха его волос, когда по утрам он обнимает меня на прощанье. Неужели я слишком много прошу от жизни?

– Нет, дорогая. – Я поцеловала подругу в лоб. – Не много.

– Джаз. Не отвлекайся. Номер телефона твоего бухгалтера. Реквизиты банковского счета. У тебя есть свой юрист? – не унималась Ханна. Она вновь уселась за стол, приготовив бумагу с ручкой. – Если бы не эти его улики! Жуть! И это фото! А ведь я говорила,что изменой Стадзу ничего не поправишь. Послушала ты меня? Нет.

Джаз прислонилась спиной к раковине, склонила голову набок и, прищурившись, пристально посмотрела на Ханну.

– Может, ты еще предложишь, чтобы мы с Дэвидом обратились к семейной психотерапии? О, это та-а-ак помогло Кэсси, не правда ли? Теперь ее муж живет со своим терапевтом – спасибо подруге.

И это было правдой. Единственный результат наших психотерапевтических сеансов заключался в том, что они подтолкнули Рори уйти из семьи. Одно слово Бьянки – и он драпанул с такой скоростью, что его собственные щеки едва поспевали за ним из-за перегрузки. Я с трудом сдержала слезы.

Ханна моментально ощетинилась:

– Прости, но, по-моему, именно тыразрушила жизнь Кэсси. У нее все было в порядке – счастливый брак, счастливая семья – до тех пор, пока не вмешалась ты,Джасмин.

И это тоже было правдой. Под напором Джаз я, как киношная каскадерша, кидалась на решетку моей семейной жизни, испытывая ее на прочность, и она не выдержала. Губы у меня задрожали.

– Яне вмешивалась. – Ногтем-стилетом Джаз ткнула Ханну в грудь – не сильно, но достаточно, чтобы та вскочила. – Я всего лишь указала на то, как ее эксплуатируют. Остальное Кэсси решала сама. Самопросвещение – одна из услуг, которые я оказываю.

Ханна, которую выдернули с благотворительного ужина, с неистовством закинула в рот горсть арахиса.

– Твоя проблема, Джаз, в том, что ты открыто презираешь всех мужчин на свете. Есть лишь несколько исключений, их ты презираешь тайно.

– И я права, черт возьми! Посмотри, что Рори сделал с Кэсси. Лживые, двуличные крысы – вот вам и вся мужская натура.

– Ты согласна с этим незрелым анализом, Кассандра? – начальственно обратилась ко мне Ханна.

Я глубоко вдохнула, пытаясь придумать способ, как разрядить наэлектризованную атмосферу.

– Знаете, у моей Дженни была как-то мышь – самец, чрезвычайно беспутный и неряшливый экземпляр, которого она назвала в честь своего папочки. Мышь этот жил в мышиной башне, в общей клетке, и спускался лишь для того, чтобы набить брюхо или потрахаться. Так вот, как-то раз к нам заехал приятель мужа, тоже ветеринар, и я попросила его кастрировать Рори. Когда тот наконец сообразил, что я не имею в виду своего супруга, блудливый мышь лишился мужского достоинства. И что вы думаете? Не прошло и недели, как Рори чистил гнездо и вовсю ухаживал за потомством. Черт, да он практически читал «Женщину-евнуха»!

– Видите! Вот что нужно сделать со всеми мужьями. Кастрировать! А может, заменить эту их виагру на эстроген? Сбрызнуть их кукурузные хлопья? Или… да, точно! – Джаз вьюном кружила по кухне, завязки на фартуке распустились. – Я могу подговорить Билли убрать его! Как это я раньше не догадалась? Ведь мой бойфренд – убийца,в конце-то концов. Кстати, он мог бы заодно пристроить и ваших мужей – лживых, двуличных подонков. Оптом дешевле. Три по цене одного.

Ногти Ханны забарабанили по столу.

– Не все мужья непорядочные. Паскаль со мной честен. Он поддерживает мою карьеру. Мы очень и очень счастливы.

Джаз вдруг резко прекратила свои порхания по кухне.

– Да ну?! – В ее голосе раздались зловещие нотки. Точно кто-то щелкнул рубильником. – Знаешь, Ханна, если честно, у меня вот где сидит эта твоя позиция: мой муж святее всех святых. Каждому мужу есть что скрывать. Включая и твоего.