Текст книги "Как убить своего мужа и другие полезные советы по домоводству"

Автор книги: Кэти Летт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Но Джаз не обращает на него внимания. Убежденность в своей правоте делает эту женщину бесстрашной.

– Да, не исключено, что мне еще предстоит принять неприемлемое – возможную смерть близкого человека, – но я не могупозволить скорби загубить жизнь сына. И если вы оставите меня в тюрьме, я не смогу поддерживать моего ребенка.

– Тишина в зале!

Судья издает звук, напоминающий крик рожающей сивучихи, и я начинаю всерьез беспокоиться за подругу: как она справится с тем, что ей придется всю оставшуюся жизнь штамповать даты возврата на книгах в тюремной библиотеке. Обвинитель меж тем продолжает:

– Существует реальная опасность, что ответчица попытается оказать давление на главного свидетеля, который в настоящее время выпущен под залог. Мы располагаем показаниями о том, что однажды она уже пыталась убить своего мужа, подменив его таблетки от малярии и тем самым подвергнув риску заражения паразитом Plasmodium falciparum.В другой раз она умышленно сняла неправильные мерки для его пуленепробиваемого жилета. Еще одно свидетельство злого умысла и безжалостности ответчицы.

И снова мой острый юридический ум вскрикивает: «Ой!»

Рыдания сдавливают горло Джаз. Но единственное, что может тронуть такогосудью, – это его кишечник. Он безучастно разглядывает Джасмин, точно пробу на анализ под микроскопом. Страх дрожью проходит по моему телу. Ногти уже сгрызены под корень. И вот, когда будущее Джаз, казалось, вот-вот рухнет, как канатоходец из-под купола цирка, к обвинителю спешит судебный пристав и протягивает листок факса на официальном бланке. Тот пробегает его глазами, лицо удивленно вытягивается, творог свертывается в комковые сгустки.

– Ваша честь, мы только что получили сообщение из полиции Южной Австралии: тело Дэвида Стадлендза обнаружено в брюхе большой белой акулы. Здесь говорится, – он демонстрирует листок, – что в связи с участившимися нападениями на людей Департамент рыболовства развернул охоту на этот вид акул. Акула-людоед, в брюхе которой нашли тело, впоследствии опознанное как тело доктора Дэвида Стадлендза, была шириной с автомобиль и двадцать три фута в длину. Трудно доподлинно утверждать, что послужило толчком для атаки: возможно, сезон миграции китов. Жертва находилась в море во время заката – наиболее опасное время суток. Кроме того, акулы способны обнаруживать присутствие крови в воде в самой слабой концентрации, а в заднем кармашке плавок жертвы был найден использованный тампон.

Тишину разрывает крик, и я вижу, как Джасмин камнем валится без чувств.

Есть масса плюсов в том, чтобы быть женщиной. Один – тебя первой спускают в шлюпке с тонущего корабля. Второй – не нужно при всех поправлять гениталии. А третий – можно пугать мужчин-начальников, безжалостных полицейских и старых пердунов-судей загадочными гинекологическими терминами или даже обычным словом «тампон».

Любопытство судьи пересиливает застенчивость, и он отступает от протокола, обращаясь к Джаз, которая тихонько плачет на скамье подсудимых. Судья просит объяснить, как в плавках доктора Стадлендза оказался «предмет женской гигиены».

– Все это лишь подтверждает мои слова. Доказывает, как близки мы были в последнее время, – всхлипывает Джаз. – В тот день мы плескались на мелководье у скал. Дэвиду захотелось заняться сексом. У меня были месячные. И… ну… мне не хотелось оставлять тампон в океане. Я хочу сказать, его ведь могло унести волной и швырнуть в лицо какому-нибудь пловцу. Тогда муж галантно предложил положить его в задний карман своих плавок. Вот, ваша честь, какие у нас были отношения. А потом я устала и захотела вернуться на берег. Дэвид сказал, что присоединится ко мне позже и мы выпьем коктейль на закате, но, наверное, пока я принимала душ, он заплыл за рифы, несмотря на все предупреждения. Такой уж он был – храбрый и отчаянный. Настоящий герой. А дальше… впрочем, остальное вы уже знаете.

Теперь весь зал не сводит с нее глаз. Я не могу поверить, как это любители экстрима до сих пор не включили «купание с использованным тампоном в кишащих акулами водах» в список адреналиновых развлечений.

– Мы же не австралийцы! – выкрикивает вдруг Джаз. – Мы не знали, что акулы охотятся на закате. И мы не знали, что они способны обнаружить кровь даже в таком количестве.

Она снова не выдерживает. В ход идут бумажные платки, кто-то приносит стакан воды.

Я с беспокойством смотрю на защитника Джаз. Не могу понять, помогло ее последнее откровение делу или нет. Ее ведь арестовали только по подозрению в убийстве – спасибо Билли Бостону. Но теперь, когда тело нашли, что стало с шансами моей подруги на свободу? Увеличились они или наоборот?

Суматоха у меня за спиной – это Вера Джой. Она быстрым шагом проходит через зал и шепчет что-то на ухо защитнику. Тот авторитетно встает.

– Ваша честь, к адвокату миссис Джардин только что обратился главный свидетель обвинения, который намерен отказаться от своих показаний. Поскольку единственный «надежный» свидетель продемонстрировал свою ненадежность и отказался от показаний, а все оставшиеся улики не более чем домыслы и спекуляции, я убежден, что вы, ваша честь, согласитесь с тем, что королевский прокурор должен снять все обвинения с моей подзащитной.

Джаз смотрит на меня, я отвечаю ей подбадривающим кивком и думаю лишь об одном: видимо, Трухарт все же решил, что ему надо потеребить его висячее придаточное.

Второй час мы ждем у старых казенных ворот, пока полиция и тюремное начальство не убедятся, что за Джаз не числятся другие уголовные деяния. Но вот бумаги подписаны, и она выходит на волю. Интересно, в который раз за свою жизнь тюремный охранник открывает эту ужасную дверь и наблюдает, как две женщины кидаются друг другу в объятия, смеясь и плача одновременно? Мы точно пьянеем от облегчения.

– Спасибо, что предложила внести за меня залог, Кэсси, – всхлипывает Джаз. – Ты настоящая подруга.

– Вообще-то это не я. Я, как всегда, на мели… Это Ханна.

Джаз выглядит ошарашенной, но уже в следующую секунду возвращается к своей обычной колкой манере:

– Если б я знала, то предпочла бы остаться в тюрьме. Я хочу сказать, посмотри на меня, солнышко. Я сбросила восемь кило, у меня алкогольная детоксикация, и я опять пристрастилась к чтению. Краткое пребывание в изоляторе временного содержания – это почти что новый ашрам.

По пути из Олд-Бейли к бару на Флит-стрит, куда мы идем отпраздновать освобождение, Вера берет меня под руку:

– Я полагаю, с вас причитается. Скажите спасибо своему мужу.

– Кому?.. Рори?

– Да. Я случайносообщила ему адрес Билли Бостона. И, судя по всему, он нанес ему краткий визит – с ротвейлером, доберманом, датским догом, банкой ядовитых пауков и мешком питонов в придачу.

– Рори это сделал?

Я совершенно растеряна. За время моего пребывания в Олд-Бейли, этом прибежище порока и разложения, я встретила двух полицейских, оказавшихся весьма милыми и предупредительными людьми. А по словам Джаз, защитник грозно сообщил ей, что зовут его Грэм, и он делал все от него зависящее, чтобы свести ее судебные издержки к минимуму. Так что, возможно, по отношению к другим вещам я тоже предвзята. Например, может ли подлый и мерзкий кобель превратиться в Благородного Рыцаря?

Однако сейчас не время для загадок. После нескольких бокалов шампанского я вдруг обнаруживаю, что уже восемь. Мне нужно отпустить няню, прибрать на кухне, разморозить еду на завтра, проверить у детей уроки, уложить их в постель, оплатить счета, сделать кое-какие мелочи по хозяйству и – о боже! – разыскать сантехника. Честное слово, гораздо легче снова найти свой оргазм, чем разыскать сантехника промозглым зимним вечером. Центральное отопление в моем доме из тех моделей, что программируют еще на заводе, – чтобы оно выходило из строя ровно в ту минуту, когда температура за окном достигнет нулевой отметки. Ремонтник, как я поняла, так и не нашел мой дом – хотя и прочесывал улицу целую долю секунды, прежде чем смыться в своем теплом белом фургончике к пылающему камину. Мне же он оставил записку, что теперь сможет заехать, ну, не раньше чем в январе следующего года.

В прошлом сантехникой всегда занимался Рори. Что ж, по крайней мере, благодаря ему в мою жизнь вновь вернулась религия. Теперь-то я точно знаю, что это такое – оказаться в аду.

Глава 2
Домохозяин

Что лучше всего может поднять настроение измотанной матери-одиночке? (Кроме, конечно, видеозаписи полового акта между Кондолизой Райз и Джорджем Бушем – выплывшей совершенно случайно и к тому же абсолютно подлинной.) А я вам скажу. Настроение взлетит до небес, если ты вдруг обнаружишь, что твой дом сияет свежей краской, а садик чисто выполот. Поначалу я даже велела таксисту ехать дальше. Дом выглядит столь ухоженным, что я просто не узнаю его. Газон идеально подстрижен, кусты тоже, мусорные баки не мозолят глаза, а облупившаяся дверь выкрашена в приятный розовый цвет. Черт, даже фикус торчит из новой кадки. Ошеломленная, я вхожу внутрь. Меня обволакивает непривычная теплота прихожей – и восхитительные ароматы, исходящие со стороны кухни. Боже! Неужто я чую жаркое из цыпленка и пирог с яблоками?

– Дорогая.

Рори – в фартуке.

– Ты – печешь?!

Мой пульс пускается вскачь.

– Уроки мы сделали, школьная форма на завтра готова. Я поменял резину на твоей «хонде», проверил масло, слил воду из батарей, починил отопление, прочистил водостоки от листьев, собрал кровать из «Икеи», поменял перегоревшие лампочки и закрыл клинику. Еще я снял для работы квартиру на Килбурн-Хай-стрит, чтобы тебя больше не доставала вонь моих пациентов. А старую рабочую квартиру можно объединить с нашей – снести стены и устроить для детей еще одну комнату и кабинет для тебя. Ты ведь теперь почти директор, и я так горжусь тобой! – Он широко улыбается, от уголков глаз разбегаются добродушные лучики. – И в качестве первого дела в новой должности тебе следует заставить меня написать сто раз: «Я должен боготворить свою жену и время от времени мыть посуду».

В изумлении таращусь на мужа. Неужели, черт возьми, у меня теперь всегда будет отпадать нижняя челюсть, стоит мне лишь посмотреть в его сторону?

– Видишь? – продолжает он. – Мужчины могутизмениться.

– Чу! Что это там за шум? А, понятно. Это миллионы женщин надрывают сейчас животы от хохота. – Я прищуриваюсь. – Как долго, по-твоему, продлится сей феномен? Тебе не кажется, что я давно знаю тебя как свои пять пальцев?

– Ну, есть лишь один-единственный способ правильного обращения с женщиной, хотя никто до сих пор так и не выяснил, какой именно! Но я обещаю чаще убираться и больше слушать тебя, и теперь я знаю, как найти точку G, – и какое же она, оказывается, чудо, эта маленькая милая точечка! Такая милая, что я готов проводить там все свое время. И я так люблю тебя! Неплохо для начала, правда?

Он трещит без остановки – вылитый продавец на аукционе. И с молотка идет он сам.

– Рори, пойми, все кончено, я переболела тобой.

– Переболела? Мной? Я что, грипп?

Я сбрасываю пальто, и – о чудо – он подхватывает его и пристраивает на вешалку. А затем мягко подталкивает меня на кухню – выдраенную, кстати, до зеркального блеска – и усаживает за стол, аккуратно заправленный чистейшей скатертью и сервированный слепящим глаз серебром. Куда это мы переехали? В Степфорд?

– Мне сказали, ты ходил к этому «тюремному драматургу» и заставил его отказаться от показаний. Это правда?

– Ага. Удивительно, на что готовы люди, когда в них целят заряженным доберманом. Но я сделал это не ради Джасмин. Я сделал это, чтобы доказать, как сильно я люблю тебя, Кэсс. Пожалуйста, – в раскаянии умоляет он, – пожалуйста, прими меня обратно. – Будь у его голоса ноги, он бы сейчас стоял на коленях. – Прости меня.

Я качаю головой – жесткими, быстрыми, решительными движениями.

– Это из-за моей «воздушной» гитары? Или есть еще какая-нибудь мелочь? – нервно спрашивает Рори, подавая мне ужин.

– О нет, сущая ерунда. Просто, когда родились дети, я сидела дома, но потом, когда я вышла на работу, ты почему-то решил, что я по-прежнему должна заниматься хозяйством: убираться, стирать, готовить. Ты перевалил на меня всю заботу о детях, и по ночам к ним опять же вставала я. И я начала возмущаться. У меня изменился характер. Я чувствовала, что больше не могу быть собой. Я потеряла интерес к сексу – боже, моя девочка стала суше, чем левый шлепанец Ганди. Но разве ты заметил? Нет. Вот почему я предложила психотерапию. И мы оба прекрасно знаем, чем все это закончилось… Но кроме этих малюсеньких, ерундовеньких мелочей, я в порядке. В полном, черт возьми, просто полнейшем порядке!

Я отправляю вилку с едой в судорожно трясущийся рот – едой, от которой приятно щекочет вкусовые рецепторы, отмечаю я про себя.

Рори морщится. И добавляет игриво:

– Знаешь, я твердо усвоил одну вещь: добиться согласия в браке можно, если ты готов обсуждать любые проблемы, причем настолько искренне, чтобы в конце концов сказать: «Я, как всегда, не прав».

Я не ослышалась? И это говорит мой муж? Очень подозрительно.

– Кэсси. – Он усаживается напротив меня. – Я знаю, ты хочешь, чтобы я выражал свои самые сокровенные чувства и делился ими с тобой. И я с удовольствием бы так и сделал, поверь, вот только боюсь, что у меня нетникаких сокровенных чувств… Кроме чувства к тебе, Кэсс.

Я смотрю на него, как индейка смотрит на фермера накануне Дня благодарения.

– О чем ты сейчас думаешь? – спрашивает он.

О чем я сейчас думаю? Я думаю о том, что этот ужин просто объедение.

– Что из-за тебя у меня на сердце огромный рубец – от обиды и оскорбления.

– Меа culpa [49]49
  Моя вина, виноват (лат).


[Закрыть] , —покаянно вздыхает он. – Но неужто нет на свете «закона о давности» в отношении прелюбодеяния? Я не проживу без тебя, Кэсси. – Он закрывает глаза и изображает, что душит себя. – Ты не можешь выгнать меня. Особенно теперь, когда я знаю, при какой температуре стирают цветное белье.

Должно быть, я улыбаюсь, так как лицо Рори оживляется.

– Похоже, девушка потихоньку оттаивает, – обращается он к небесам. – Я хочу сказать, за весь разговор она врезала мне коленкой в пах всего два раза!

Он наповал сражает меня своей улыбкой. Улыбкой, которая моментально делает его неотразимым. Я быстро встаю, притворяясь, будто мне надо выбросить что-то в ведро – просто чтоб выйти из поля действия его чар, – и, потрясенная, замечаю, что пустая коробка из-под молока лежит там, где надо, а не засунута назад в холодильник. Открываю морозилку, чтобы достать водку, – и вижу свеженаполненные поддоны с кубиками льда. Рори снова улыбается, я ретируюсь в туалет – но и тут все надраено и пахнет освежителем. Мало того, что кафель до блеска выскоблен щеткой, так еще и туалетная бумага красуется на валике в новом рулоне. Неужто чудеса никогда не закончатся? Такое ощущение, что даже паркуйся я сейчас задом, Рори сидел бы спокойно и не проронил ни слова!

– Знаю, я бесчувственный истукан, Кэсс, – говорит он, когда я возвращаюсь к столу. – Черт! Семью моего лучшего друга могут на моих глазах резать бензопилой, а я этого даже не замечу, поскольку буду увлечен обсуждением результатов вчерашнего матча. Я не мастер выражать свои чувства – по крайней мере, словами. Но ведь есть и другие способы.

И тут он притягивает меня к себе, обволакивая пуховым одеялом объятий. От него пахнет мятой, как от маленького ребенка, и свежевыглаженным теплом. Его рука на моем бедре – такая знакомая и привычная. Он как любимые потертые джинсы, в которые влезаешь не задумываясь.

– Я очень люблю тебя, Кэсс. Если б я только умел пользоваться словами! Знаю, это прозвучит вычурно, но я поступил подло, и мне жаль, правда, ужасно жаль, что я причинил тебе боль. Тебе и детям. Сегодня я, кстати, вымотал их генеральной уборкой.

Он берет меня за руку и ведет наверх по лестнице, в детскую, вылизанную до девственной чистоты – отполированы даже дверные ручки, – и мы смотрим на наши сокровища, уютно свернувшиеся под одеялами, и добрые сны порхают по их личикам, мягкие, как лунный свет. Я поворачиваюсь к Рори, тянусь к его лицу и целую в губы. Невозможно сказать, кто из нас больше поражен этим поступком. Он смотрит на меня так, словно я – крем-брюле, а он – ложечка.

– Я хочу тебя, – шепчет Рори, и голос его отдается в самом низу живота, точно у героини любовного романа.

Чувства, давно притупившиеся, рвутся горячей лавой. Рори целует меня, и в этом поцелуе – все, что сейчас у него в душе. Козлиная бородка возбуждающе щекочет, и нервные окончания на моей шее встают торчком. Его рука скользит под юбку, он ласково нашептывает что-то мне на ухо. Я разбираю слова «верный» и «обожаю». И еще, похоже, он пристрастился к словам, начинающимся на «У». Тут вам и «убежденность», и «уважение». Даже «уступки». А затем вдруг «утюг».

– Утюг? – недоумеваю я и тут же вдыхаю свежий запах отглаженных юбок, и голова моя начинает кружиться от восторга.

Поцелуи Рори становятся все жарче, он смакует мою шею и плечи, я становлюсь скользкой как рыба, и тонкие водоросли лобковых волос обвиваются вокруг его пальцев. Рори стягивает с меня трусики, и я ощущаю нелепый всплеск застенчивости. Надо же, он столько раз видел меня голой – черт возьми, он даже во время родов меня видел! – а мне вдруг становится как-то неловко, сама не знаю отчего. Но тут кончики его пальцев пробегаются по моему клитору и…

– О боже, – захлебываюсь я, – снимай же скорее!

И рву пуговицы на его джинсах – «Версаче», отмечаю я про себя, причем не я их ему покупала, но в данный момент все это совершенно неважно, пусть хоть «семейки» в горошек. Сильные пальцы мужа уверенно раскрывают меня все глубже и глубже, и вот он уже стоит на коленях и орудует языком. Ритм нарастает вместе с наслаждением, и напряжение все туже скручивается внутри. Мои руки запутались у него в волосах. Кровь мчит все быстрее, меня захлестывает горячая волна, и дрожь мелкой рябью пробегает по всему телу.

Я чувствую, как оргазм выруливает на взлетную полосу, занимая позицию перед стартом. Уши заложены явно из-за перепада высот, поскольку Рори укладывает меня на ковер – господи, да его никак пропылесосили! – корпусом раздвигает мои ноги и вжимается в меня. Я вызываю вышку. Воздушный диспетчер начинает проверку готовности.

Сосредоточенность на твоем удовольствии больше, чем на своем?

Есть.

Эмоциональная близость?

Есть.

Генеральная уборка?

Есть.

Соус на плите?

Есть.

Ты чувствуешь себя желанной, обожаемой, любимой?

Есть. Есть. Есть.

Проверка закончена, вылет разрешаю.

Внимание всем. Двигатели на взлет. От винта!!!

Пора звонить в бюро находок. Найден один оргазм. Один умопомрачительный, предынфарктный, сногсшибательный, духо-захватывающий оргазм. «Мария Целеста» – спасена. Амелия Эрхарт – найдена, живая-здоровая. Бермудский треугольник – на карте. Лох-несское чудовище – в сети. Снежный человек – пойман. Квадратный корень гипотенузы… я вас умоляю. Кому нужна математика – в такой-то момент?!

Внутренняя тряска, так долго обходившая меня стороной, овладевает всем телом. Пока не остается ничего, кроме ощущения полнейшей невесомости.

– К счастью, ты из тех женщин, кто обходится без долгих предварительных ласк.

В голосе Рори угадывается игривый подвох.

Я приоткрываю один затуманенный глаз, все еще во власти горячих толчков, не в состоянии даже вздохнуть.

– Шутка. Ладно-ладно, пока не время для шуток, но, знаешь, котенок… это что-то! – Он прячет улыбку.

А затем поднимает меня с пола, точно викинг добычу, переваливает через плечо и несет – голую, в одних сапогах – в нашу спальню. Комната сверкает чистотой и буквально завалена цветами. Он опускает меня на простыни – благоухающие лимоном, хрустящие, как снег, и – ах, держите меня кто может! – выглаженные.

– Это что-то! – повторяю я.

И мы вновь сплетаемся, заводя друг друга. Ну что сказать? Я не просто опять нашла свой оргазм. Черт, я нашла их аж два. Я ждала так долго и хотела так много, что извержение Кракатау по сравнению с этим показалось бы пустячным. Секс в браке? Что ж, это как когда ты напрочь забыла, что дворники в машине поставлены на медленный режим, а они вдруг – ВВУУШ!

Я лежу в своем идеальном, точно с открытки, доме, на безукоризненно ослепительной кровати, со своим Новым и Усовершенствованным Мужем, наслаждаясь кисло-сладким ароматом наших тел и потягиваясь, как довольная кошка, – кошка, присутствие которой мне не надо больше терпеть.

– Так я могу вернуться домой? Ты хотела, чтобы я изменился. Кое с чем я еще не согласен, но сделаю все,что ты скажешь, – обещает Рори. Он вновь приступает к любовным ласкам, но вдруг останавливается. – Нет, постой. Сначала помою посуду.

Тише, мое бьющееся сердце! [50]50
  Слова из песни Стинга (Be still, my beating heart!).


[Закрыть]Пока он на кухне, звонит телефон. Включается автоответчик. Я слышу отчаянные крики Бьянки. Рори не отвечает, и мое удовлетворение становится еще глубже. Замечаю, что он повесил над бельевой корзиной баскетбольное кольцо, и смеюсь. (Вот чему надо обязательно научить нашего сына: возьми на себя половину работы по дому – и настроение твоей жены никогда не узнает ни о сэре Исааке Ньютоне, ни о его абсурдных теориях всемирного тяготения.) Спустя десять минут Рори возвращается и обнимает меня. Беспорядок моей жизни прибран, прошлое вычищено.

– Да. Ты можешь вернуться домой.

Умиротворение смягчает его лицо, и я добавляю:

– Но я уезжаю.

– Что? – он резко приподнимается на локте. – Почему?

– Ну, во-первых, звонили из Совета управляющих: они предлагают мне бывшую должность Скрипа, однако официально назначение вступит в силу не раньше чем после пасхальных каникул. Поэтому, пока суд да дело, я решила взять небольшой отпуск. Мне нужно срочно посидеть-поболтать-о-том-о-сем-со-своими-подругами, пока ты присматриваешь за детьми. Я уже все подсчитала. Ты задолжал мне минимум три с половиной года, убитые на фразу «Вы зубы почистили?». По меньшей мере пятьлет уборки за ними после завтраков, обедов и ужинов, шесть месяцевочередей на аттракционах, годыпод проливным дождем на спортивных праздниках и десятилетиев местном бассейне, где я умирала от скуки, наблюдая за тем, как они непобеждают в бесконечных конкурсах «прыжков на одной ноге по мелководью вдоль бортика без посторонней помощи».

– Да. Все так, – покорно кивает Рори. – Но когда ты вернешься… Мы ведь будем опять вместе, правда?

– Может быть, – осторожно говорю я. – Посмотрим на твое поведение.

Он принимает это как сигнал к действию и ласкает меня во всех местах, где мне хочется, чтобы меня ласкали. Заглядывая в глаза, говорит, что любит меня. И я отвечаю ему взглядом, оживая и умирая в каждом поцелуе. Прижимаясь к его мускулистому телу, я пытаюсь сказать, что тоже люблю его, но сердце колотится так, что вот-вот выскочит из груди.

Избито и слащаво, говорите? Черт, да какая, на фиг, разница?