Текст книги "Девушка с картины (ЛП)"

Автор книги: Кэрри Баррет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– Нормально, – ответила я неохотно, как всегда, при обсуждении еще сырого материала.

– Не хочешь чаю?

Бен подошел к столу, поставил чашку рядом с подставкой для кружек и заглянул в компьютер.

Я подчеркнуто церемонно переставила чашку на подставку и закрыла экран.

– Нельзя. Еще не готово.

Бен хохотнул:

– О чем роман?

– Тесса работает в Сассексе. Это все, что тебе нужно знать.

Муж улыбнулся.

– Так ты начала писать?

Я кивнула, скорчив рожицу.

– Пока лишь набор слов. Не уверена, что правильный.

Бен огляделся:

– Здесь теперь намного уютнее. Похоже, ты нашла, наконец, свое место.

– Нашла, – довольная, осмотрелась я. – Но мне нужно открыть тот шкаф. Там отлично бы разместились книги и бумаги.

Я указала на замазанную краской дверь шкафчика под карнизом в углу комнаты.

– Майк все еще внизу. Могу попросить его взглянуть, если ты не против?

– Здорово. Скорее всего, нужно просто приложить силу.

Потребовалось больше времени, чем я предполагала. Но Майку после того, как он соскоблил краску и протер края растворителем, в конце концов, удалось открыть дверцу. Я в это время закидывала в стиральную машину белье, не давая щенку запрыгнуть внутрь барабана. Майк прокричал, перегнувшись через перила:

– Элла! Шкаф открыт.

– Супер!

Я подхватила Дамблдора и поспешила на чердак. Лестница определенно поможет мне сохранить стройность. Майк стоял у открытого шкафа, покачивая головой.

– Ну и добавилось тебе работы!

Я заглянула внутрь. Удивительно, но на деревянных полках теснились книги и бумаги.

– Могу попросить кого-нибудь из офиса прийти и все убрать, если нужно, – предложил мужчина.

– Ни в коем случае! Ни за что! Посмотри на эти вещи. Они кому-то принадлежали.

– Да, но вряд ли им нужны!

– Все равно. Нельзя же их просто выбросить. Я сама все разберу и посмотрю, что здесь.

Волосы на голове зашевелились.

– Понимаешь, ходят разные истории о доме, – объяснила я Майку. – Таинственные и страшные. Может быть, найдется разгадка. Что, если шкаф специально закрасили?

Мужчина с сочувствием посмотрел на меня:

– Скорее всего, какой-нибудь лентяй не удосужился нормально покрасить дверь.

Но я не собиралась сдаваться и, протянув руку к полке, вытянула жесткую картонную папку с бумагами внутри, обвязанную шнуром.

– Пожалуй, начну с этого.

К разбору бумаг я приступила не сразу, а лишь после того, как дети искупались и легли спать, а Бен, приехав домой, проглотил ужин и снова отбыл на вечернюю тренировку в Уэртинг.

Я устроилась на диване в гостиной и открыла папку.

Поначалу здесь было сплошное разочарование: куча иссохших, пожелтевших газет.

Я взяла одну наугад и прочитала:

Мнения по поводу последних работ прерафаэлитского «Братства» разделились. Мистер Чарльз Диккенс презирает их работу. Он сказал, что в доме его родителей изображение Девы Марии, принадлежащее кисти Джона Эверетта Милле «ужасно в своем уродстве». Другие, напротив, хвалят смелое сочетание цветов и реализма…

Давным-давно для школьных выпускных экзаменов мне пришлось изучать историю искусств. И я вспомнила обрывки знаний о прерафаэлитах. Если быть абсолютно откровенной, помнила мало, потому что тогда не интересовалась ими. Можно погуглить, или, лучше, поговорить с моим старым университетским другом Джорджем, который читает лекции по истории искусств в Сент-Эндрюс.

Я пролистала вырезки, читая отдельные публикации. Над некоторыми из них посмеялась. Казалось бы, простые статьи, но было удивительно видеть свидетельства тех далеких времен. Газеты датированы тысяча восемьсот пятьдесят четвертым и тысяча восемьсот пятьдесят пятым годами. Сразу после смерти Гарриет Харгривз, подумалось мне. Не знаю, прикасалась ли я когда-либо в своей жизни к столь старинным вещам. Кроме самого дома, конечно.

Сзади в папке я нашла еще одну пожелтевшую и помятую от времени страницу, отличавшуюся качеством бумаги. Похоже, ее вырвали из альбома для рисования. Это был карандашный набросок юной девушки.

Она была одета в длинное платье в мелкий цветочек с широкой юбкой вместо жесткого кринолина, модного в то время. Волосы собраны, но непослушные волнистые прядки выбились и змейками струились по щекам. Лицо с ясными глазами усыпано веснушками. Довольная улыбка замерла на губах.

Я не смогла удержаться и улыбнулась девушке в ответ. Она выглядела такой счастливой. Сгорая от любопытства, я заглянула в папку в поисках других сокровищ, отложив рисунок в сторону. И только тут обратила внимание, что девушка стоит между двумя большими окнами, через которые открывается вид на море. Она стоит в моей комнате! В этом доме!

Я взяла рисунок в руки и начала внимательно изучать его. Внизу красивым почерком было выведено: «Автопортрет. Июнь тысяча восемьсот пятьдесят пятого года».

«Автопортрет кого?», – спросила я девушку, прикидывая сколько лет могло быть тогда Вайолет. Восемнадцать? «Это ты, Вайолет? Неужели тайна кроется в тебе, а не в бедной мертвой матери?»

Прижимая к себе рисунок и папку с бумагами, я поднялась на чердак и встала между двумя большими окнами. Вид из них был точно таким же, как и в тысяча восемьсот пятьдесят пятом году. Необычайное волнение охватило меня.

Еще не приступив к разбору бумаг из шкафа, я оставила надпись на белой доске: «Тесса в Сассексе», а под ней набросала несколько слов об убийстве, которое не-было-убийством-на-самом-деле. Но теперь, повинуясь спонтанному порыву, я все стерла.

На вновь чистой поверхности написала: ТАЙНА ДОМА НА СКАЛЕ. На середину магнитом прикрепила портрет девушки с вопросом: Это Вайолет Харгривз?

Меня переполняла решимость провести собственное расследование.

Глава 14

– И ты думаешь, эта девушка как-то связана с тайной? – спросил Бен, глядя на рисунок на доске.

Я пожала плечами.

– Не знаю. Но семья Харгривз определенно жила здесь в тысяча восемьсот пятьдесят первом году, когда состоялась перепись. По крайней мере, Вайолет и ее отец. Мать к тому времени умерла.

Бен нахмурился.

– Но не при загадочных обстоятельствах?

– Нет, при родах. В тысяча восемьсот шестьдесят первом году здесь вообще никто не жил. Семья могла, конечно, переехать. Но странно, что все вещи остались нетронутыми. Не могу отделаться от мысли, не об этом ли говорил дед Маргарет.

– Любопытно, – ответил Бен. – Это сюжет новой книги?

Теперь наступила моя очередь хмуриться.

– Наверное, нет. По правде говоря, я должна была писать роман про Тессу. Но мне хочется узнать больше. Кто эта девушка? Это Вайолет? Имеет ли она какое-то отношение к разыгравшейся трагедии?

Я протянула руку и прикоснулась к портрету.

– Возможно, никаких тайн и нет. – Я чувствовала себя немного глупо. – Священник предположил, что, возможно, драма в семье Харгривз поможет мне понять себя. Я рассказала ему о смерти мамы. Он посоветовал написать историю Вайолет.

Бен сжал мою руку.

– Это не навредит. И даже поможет навести мосты с отцом.

Я поморщила нос. Не хотелось говорить о папе.

– Прия обещала посодействовать. Даже умоляла принять ее помощь. Мы встречаемся завтра в полицейском участке.

– Новые друзья? – улыбнулся Бен. – Распутывание тайн? Похоже, ты начинаешь чувствовать себя как дома.

– Все хорошо. – Я приобняла мужа. – Мы поступили правильно.

В кармане запищал телефон. От неожиданности я вздрогнула. Вытащив мобильник, посмотрела на экран, отменила звонок и убрала телефон в карман.

– Кто это? – поинтересовался Бен.

– Папа. Только и всего. Должно быть, почувствовал, что ты говоришь о нем. Но сейчас не самое подходящее время для разговора.

– Думаю, тебе надо перезвонить.

– Не хочу, – нахмурилась я, понимая, что веду себя, как маленький Стэн.

– Он скучает.

Я посмотрела на мужа:

– Ты что, разговаривал с ним?

– Нет, – ответил он, потирая нос. – Электронная почта.

Вмешательство мужа вывело меня из себя:

– Бен, я сама разберусь в своих проблемах.

Но он не унимался:

– Просто поговори.

– Хорошо. – Я с раздражением начала собирать со стола мелкие обрывки бумаг. – Но только, когда захочу, а не по твоей указке.

Бен хотел продолжить, но мой разъяренный взгляд остановил его.

– Ладно. Я понял.

По его лицу было видно, что он ничего не понял.

– Раскапывай тайны дома. – Муж поцеловал меня в висок и вышел.

Я промолчала, злясь на него, словно ребенок, за то, что он общался с отцом.

Затем вытащила телефон, посмотрела на пропущенный звонок и убрала его в карман. Передумав, снова вытащила. Не потому, что хотела проверить новые звонки от отца. Совсем нет. Просто решила поискать портрет девушки в сети и посмотреть, не всплывет ли что-нибудь.

Сделав несколько фотографий рисунка, я поймала себя на мыслях о папе. Признаться, винить его в чрезмерной опеке нельзя. В конце концов, после гибели мамы, он невыносимо страдал. Ее смерть навсегда и бесповоротно изменила его, и неудивительно.

Я не очень хорошо помнила маму. Мне было пять, когда она умерла. Погибла в автокатастрофе на восьмом месяце беременности моим младшим братом. Врачи изо всех сил старались спасти малыша, но тщетно. Я была в школе, когда произошла авария. События последующих дней стерлись из памяти.

Было ощущение, что однажды заснула счастливой и безмятежной возле любящей мамы и младшего братика или сестрички, и внезапно проснулась без мамы и без малыша в страшном холодном месте рядом с обезумевшим от горя отцом.

Первым воспоминанием о том ужасном времени были ступеньки лестницы, на которых я сидела, обнимая белого котенка Снежинку – подарок родителей.

– Он твой, – сказала мама. – Только твой. Можешь не делиться с братиком.

Но мамы с братиком больше не было. Я сидела со Снежинкой на лестнице, несчастная и одинокая в своем горе.

В дом пришло много людей. Мы прощались с мамой и малышом, которому дали имя Билли и который тоже отправился на небеса. Они с мамой были в одной коробке, называемой гробом. Я никогда не видела Билли, но мне было все равно. Я ненавидела его за то, что он остался с мамой, а я нет. Я ненавидела маму за то, что она ушла, не попрощавшись. И не понимала, почему папа обнимает меня так крепко и так долго.

Я сидела на лестнице с котенком, спрятавшись от всех людей, все время норовивших поцеловать меня.

– Как Элла? – услышала я голос тети Салли.

– Притихшая, – ответил папа.

Я прижалась к лестнице, боясь, что взрослые увидят меня. Мне не нравился этот неизвестный мне папа, который все время плакал и не умел заплетать косы.

– Испуганная. Скучает по маме.

Отцовский голос, пустой и бесцветный, звучал по-новому.

– Не знаю, что с ней делать, Сэл. Как ухаживать? Я ничего не знаю о маленьких девочках.

– О, Джим, – ответила тетя. – Ты любишь ее. Этого достаточно.

Сквозь перила я смотрела на него. Такой несчастный! Мне захотелось обнять его, но я лишь крепче прижала Снежинку.

– Я не смогу. Ей нужна мать. – Он потер нос. – Ты возьмешь ее, Сэл? Присмотришь за ней. Пожалуйста, Салли. Ты должна забрать ее.

– Джим. Подумай, ну что ты говоришь…

Входная дверь открылась, их голоса переместились вниз, на тропинку, но я все равно уже больше не слушала. Папа не хотел меня. Как оказалось, и тетя Салли тоже. По крайней мере, я не поеду к ней жить, а останусь дома с беспомощным отцом, и мы вместе будем выкарабкиваться и как-то жить дальше.

С тех пор воспоминания о том, как он просил, умолял сестру забрать меня и ее отказ, тревожили память, словно тлеющие угли. Что со мной не так? В чем моя вина? Почему родной папа и тетушка не хотели меня?

По мере взросления я все лучше понимала, что мне нельзя рисковать плохим поведением, непослушанием, иначе отец избавится от меня. Поэтому и делала все, как он просил: не споря, вовремя ложилась спать, зубрила уроки, усердно училась. Не позволяла себе прекословить или выходить из себя. Была примерной дочерью только потому, чтобы не дать повода выгнать меня из дома.

Забывшись в мыслях, я протянула руку и рассеянно взяла кисть, которую Оскар оставил на столе. Мальчишки уже успели отвоевать себе местечко здесь. Я задумчиво прижала щетину к щеке. Маму я почти не помню, лишь ее длинную косу, перекинутую через плечо. Маленькой я уютно устраивалась на ее коленях и ласкала щечки концами ее волос, как сейчас кисточкой. Думаю, именно это побудило меня написать первый рассказ. Даже по прошествии нескольких месяцев после аварии моя раненная душа все так же страдала. Однажды в школе я большим пальцем провела по щетинкам кисточек и почувствовала головокружение от радости и болезненных воспоминаниях.

Моя учительница, милая миссис Уильямс, заметила, как я застыла с кистями в руках.

– Почему бы тебе не нарисовать картину? – спросила она. – Портрет отца?

Я покачала головой. Люди слишком трудны, что в реальной жизни, что на бумаге.

– Хорошо, тогда напиши историю? Например, о твоем котенке?

И я согласилась. Получился рассказ о Снежинке. А потом я написала еще один. И еще. В вымышленных приключениях я позволяла Снежинке совершать невероятные, опасные, захватывающие, дерзкие проделки, на которые сама не осмеливалась. Шалости, которые запрещал мне папа, боясь за меня. Поступки, о которых я даже не помышляла, чтобы не злить его. День за днем мое замороженное сердце оттаивало.

А когда папа женился на Барбаре, душевная рана почти затянулась. Новая жена не заменила мне маму, так как мне было уже семнадцать, и я готовилась к поступлению в университет. Но я наслаждалась теплом, исходившим от нее. Мне нравилось, как она тактично и бережно готовила меня к самостоятельной жизни. Барб была юристом, как папа, но в отличие от него любила искусство, чтение, музыку. Она была первой, кому я разрешила прочитать мои рассказы. Барбара поощряла меня писать больше. Папа же только ворчал. Именно новая отцовская жена предложила мне присоединиться к творческой писательской группе в университете.

– Папа не жалует творчество, – пожаловалась я однажды, будучи у них в гостях на выходных. Я привезла на ее суд свой последний рассказ.

– Он читает, – улыбнулась Барб.

– Ага, военную историю и «Файнэншл таймс».

– Он читал кое-что из твоих сочинений и очень гордится тобой.

Я покачала головой. Папа гордился тем, что, следуя его пожеланиям, я поступила на право. Он никогда не проявлял интереса к моему сочинительству, поэтому я всегда скрывала, что писательство важно для меня. Ведь он все равно не одобрит?

Барб, однако, настаивала. Она уговаривала показать ему работы, опубликованные в университетской газете. Первой прочитала рукопись о Тессе и поделилась с папой восторженными впечатлениями. Она была моей сторонницей, стараясь всеми силами залатать дыру в наших с отцом отношениях. Я обожала ее. Нам с папой очень повезло, что она появилась в нашей жизни. Барбара говорила тоже самое о нас с отцом.

Любые трения между отцом и мной до моего срыва в пабе были только у меня в голове. Как ни старалась забыть, как он умолял Салли забрать меня, я не могла. Хотя ни разу не показала, ни разу не дала ему понять, что веду себя идеально лишь из страха быть выгнанной из дома. К Салли или к какой-нибудь неизвестной родственнице, или в ужасную школу-интернат вроде бедной Сары Кру из «Маленькой принцессы»¹⁰. Я не могла так рисковать.

Я покрутила кисть Оскара на щеке, большим пальцем погладила щетину, как делала в классе миссис Уильямс. Бен прав. Мне нужно позвонить отцу, пригласить его и Барб в гости. Папа обожает мальчиков, а когда он увидит их счастливыми в новом доме, то поймет, что наш переезд – правильный шаг. Я бы извинилась. Может быть, даже поделилась тайной дома. А он, обладая логикой и вниманием к деталям, возможно, смог бы помочь в расследовании.

Я позвоню. Но не сегодня. Возможно, завтра. Или послезавтра. Но не сегодня.

Глава 15

Вкус чая заставил меня поморщиться.

– Ах да, забыла предупредить. Чай здесь дрянной.

Прия сидела напротив меня в мрачной полицейской столовой в Брайтоне. Она пододвинула кекс.

– Возьми, немного поможет смягчить вкус.

Приятельница улыбнулась. Темные глаза внимательно изучали мое лицо. Готова спорить, подозреваемым вряд ли удается ее провести.

– Ты с пользой провела день?

Я кивнула, стряхивая шоколадные крошки.

– Несомненно, – ответила я. – Приятно наблюдать за вашей работой, ребята.

Раздумывая о содержании будущей книги о Тессе, я приехала по приглашению Прии в отдел уголовного розыска. Пообщалась с детективами, сделала кучу заметок для себя, зафиксировала отличия между полицией Сассекса и Лондона. План романа о женщине-детективе постепенно приобретал форму, но я то и дело возвращалась мыслями к «тайне Дома на скале».

Прия сидела за столом напротив меня.

– Кое-что выяснилось о доме, – улыбнулась я.

Девушка в нетерпении потерла руки:

– Ух ты, рассказывай.

Попивая ужасный напиток, я выложила все, что узнала о членах семьи Харгривз: о Маркусе, Гарриет и Вайолет. Прия записывала имена, внимательно слушая.

– К тому же в старом шкафу обнаружились обрывки документов. – Я вытащила из сумки папку. – Даты совпадают с данными семьи. Конечно, это всего лишь догадка, но полагаю, здесь скрыта связь с тайной дома. Иначе, почему содержимое старого шкафа оставалось нетронутым почти сто пятьдесят лет? А вот это, скорее всего, работа Вайолет. – Я осторожно открыла рисунок девушки.

Прия с интересом рассматривала автопортрет. Затем осторожно пролистала газетные вырезки.

– Невероятно. Дошли до наших дней! Просто потрясающе!

– Действительно, бумагам много лет. – Я наморщила лоб. – У вас сохранились записи тех времен?

– О, у нас все есть. – Прия щелкнула ручкой и продолжила делать пометки в блокноте. – Но не в системе. Вся база заперта в штабе.

– Можно ее получить?

– Если только подашь точный запрос того, что тебе надо. Потому что просто так пролистывать записи последних пятидесяти лет, на случай если ты вдруг наткнешься на информацию о доме, тебе не дадут. Данные тщательно охраняются. Не получится провести расследование, как в сети, к сожалению.

Я была разочарована. Все надежды рухнули.

– То есть нужно сначала сформулировать цель? Точно выяснить, что произошло? Но я не знаю, с чего начать.

Девушка кивнула, явно не собираясь сдаваться.

– Я поспрашиваю людей вокруг, – пообещала она. – Может, кто-то что-то знает. Больше всего полицейские любят нераскрытые преступления, даже столетней давности. Возможно, кто-то вспомнит старые подробности.

Я едва успела выйти из участка и дойти до машины, как позвонила Прия.

– Я что-то забыла?

Она рассмеялась:

– Кое-что выяснилось.

– Да? Не может быть, – недоверчиво произнесла я. – Выкладывай.

– Это известная история. Но поскольку я здесь недавно, услышала ее впервые.

Я поискала в сумке блокнот и ручку. Прижав телефон к уху и наклонившись к рулю, записывала слова Прии.

– Итак, Маркус Харгривз построил ваш дом. Он был одним из тех викторианских филантропов, знаешь ли. Ему удалось где-то заработать много денег, возможно, в колониях. На родину он вернулся, чтобы их потратить. Он был совестливым.

– Продолжай. – Я торопливо и с энтузиазмом чиркала в блокноте.

– Он жил с дочерью, видимо с твоей Вайолет. Неизвестно, сколько ей было лет на момент трагедии. Она исчезла, как будто растворившись в воздухе. Больше ее никто не видел.

– Убежала, – предположила я, прекратив записывать.

– Возможно. Но именно в день исчезновения девушки произошло ужасное преступление, возле ее дома.

– Ты наслаждаешься рассказом, – не скрывая, хихикнула я над Прией, смакующей детали. – А что за ужасное преступление?

– Убийство. И избиение, – с дрянным шотландским акцентом ответила женщина.

– Я все еще на парковке. Возвращаюсь к тебе.

***

Позже, сидя на диване и проверяя имена в блокноте, я рассказывала Бену:

– На их соседей, Эдвина и Фрэнсис Форрест напали в тот же день.

Я все еще злилась на мужа из-за общения с отцом за моей спиной. И еще больше за то, что он был прав, настаивая на телефонном звонке. Но старалась по-взрослому относиться к ситуации.

– Их всех убили? – Бен наклонился ко мне и попытался прочитать мои пометки в блокноте. – У тебя отвратительный почерк.

Я оттолкнула его.

– Имей терпение. Ну, так вот. Мистер Харгривз во время трагедии был в отъезде. Соседа Эдвина Форреста убили, а его жену так сильно покалечили, что все думали, она умрет.

– А она?

– Выжила.

– А Вайолет? Дочь мистера Харгривза. Что с ней стало?

– Исчезла, – таинственным низким голосом ответила я.

Бен засмеялся.

– А может, тоже убили?

– Может. Никто не знает.

– А как мы узнаем?

– Ну, тебе повезло. Ты женат на блестящем детективе.

Я открыла компьютер. Бен с сомнением посмотрел на меня.

– Что ты собираешься делать?

– Собираюсь погуглить мистера Харгривза, – с победным видом заявила я.

– Гениально, – иронично бросил муж.

Я вбила имя «Маркус Харгривз» в поисковик. Из детской раздался плач. Стэн. Мы переглянулись с мужем, выжидая, то ли когда сын успокоится, то ли кто из нас окажется слабаком и первым бросится в детскую. Как обычно не выдержала я. Пододвинув комп мужу, я пошла наверх.

– Посмотрим, что ты сможешь найти.

Пока я успокаивала сына и укладывала его в постель, Бен нашел в интернете много интересного о человеке, построившем наш дом. Имелась запись в «Википедии», упоминание на нескольких исторических сайтах, даже обнаружилась школа, названная в его честь в отдаленном районе юго-западной части Лондона. По крайней мере, существовала до прошлого года. Потом ее переименовали в Академию Непревзойденного Мастерства. Бен подавился смехом, увидев название школы.

– Читай вслух, – попросила я мужа, садясь рядом.

Бен открыл «Википедию».

– Маркус Харгривз (1807–1871), промышленник из Сассекса, – начал он.

– Там говорится о дочери? – перебила я.

Бен скорчил недовольную физиономию:

– Подожди.

Я закатила глаза. Мое нетерпение всегда бесило мужа, и он нарочно в отместку делал все в сто раз медленнее.

– Был промышленником, который заработал состояние на экспорте оборудования в колонии. Так что нет и в помине темного рабовладельческого прошлого, как я думал, услышав, что он работал на Карибах.

– Начальную школу не назвали бы в его честь, если бы он был рабовладельцем, – заметила я.

– Ладно, не умничай. – Бен запустил в меня блокнотом. – Он наблюдал жизнь бедняков в районе Ист-Энде, возле доков. Боже! Мистер удивился бы, увидев какие деньги крутятся там сейчас. И открыл школу и детский дом для детей рабочих порта.

Я была впечатлена.

– А есть что-нибудь о личной жизни?

Бен прокрутил мышкой вниз.

– Да. Он женился на Гарриет, и в тысяча восемьсот тридцать седьмом году у них родилась Вайолет.

– Что-нибудь еще? Там говорится об исчезновении дочери?

– Говорится.

– Дай посмотрю. – Я потянулась к компьютеру и экран потух.

– Ох, ты черт! Нужно зарядить его, а шнур в машине.

Бен так разочарованно посмотрел на меня, что я рассмеялась. Мы обнялись, и на некоторое время мистер Харгривз был забыт.

Глава 16

1855

Вайолет

В студии было жарко и душно, я не могла найти себе места. Мысли о мистере Форресте, которого я не видела в течение нескольких дней, об отце и мистере Уоллесе одолевали меня. Сидя на стуле и вяло обмахиваясь шляпой, я размышляла о своем будущем.

С приближением вечера зной не спадал. Казалось, тяжелый и горячий воздух замер в ожидании спасительной свежести дождя.

Я глубоко вздохнула, чувствуя, что тоже томлюсь, ожидая прихода настоящей жизни. Вспомнив о живописи, я вскочила на ноги и подошла к шкафу в углу комнаты, что хранил мои сокровища: книги по искусству, рисунки и картины.

Изнутри к двери была прикреплена распечатанная копия «Марианны» кисти моего кумира Джона Эверетта Милле. Несколько лет назад я вырезала ее из буклета, выпущенного Королевской Академией. Но мне посчастливилось лицезреть подлинник. Отец тогда взял меня на выставку живописи в Академии, не предполагая, что станет виновником моей незатухающей страсти к рисованию. Эта мысль заставила меня усмехнуться. С тех пор любовь к искусству пылала во мне.

Я рассматривала небольшую картину. Она не передавала великолепие оригинала, который навсегда врезался в мою память, но и нарисованного было достаточно. Марианна из шекспировской пьесы «Мера за меру», которую бросил жених из-за утерянного приданого девушки. Она, тоскуя, смотрит сквозь витражное окно. Ей больше не суждено увидеть корабль жениха, потому что он никогда к ней не вернется. Она обречена ждать вечно.

В Королевской Академии картину дополняли несколько строк из Теннисона о бедной Марианне:

«Моя жизнь уныла. Он не идет»¹¹.

Меня поразило то, что чувства девушки созвучны с моими.

– Это же я! Но вместо ожидания жениха, я жду прихода настоящей жизни.

Прикрепив репродукцию Милле к углу мольберта, я набросала очертания девушки, окна и осенних листьев, символизирующих ход времени. Затем начала наполнять рисунок насыщенной охрой, красной и голубой краской, которые использовал художник. Но лица Марианны я не рисовала.

Когда стемнело, я прекратила работу и спустилась к ужину. Немного поговорив с отцом, пораньше отправилась на покой. На следующее утро я встала с рассветом, поднялась в студию и снова села за картину.

Постепенно полдень перешел в вечер. Я потянулась и отступила от моего творения на несколько шагов, чтобы посмотреть, что вышло. Сузив глаза, оценила работу. Она была по-настоящему хорошей. Но, должна признать, композиция и цвета скопированы у Милле. Однако от себя я все же добавила несколько штрихов. Вместо длинного лица героини и ее прямых, аккуратных волос, нарисовала свои круглые щеки-яблочки, усыпанные веснушками и непокорные рыжие кудри. Я – Марианна, тоскующая и ждущая чего-то, как сказал поэт.

Бесспорно, картина станет моим лучшим творением. Король Кнуд тоже неплох, но здесь – нечто особенное. Я снова вспомнила мистера Форреста. Интересно, когда он поедет в Лондон и встретится с Милле? Я должна передать ему работы и непременно «Марианну». Особенно ее. Для этого нужно забыть о смущении и встретиться с ним снова.

Я еще раз посмотрела на картину, то есть на саму себя в ожидании чего-то, что никак не наступит, и приняла решение. Хочешь изменить жизнь? Бери все под свой контроль! Больше ждать не имеет смысла. Я пойду к нему. Сама. Сегодня же. И скажу, что у меня появилась работа, на которую он должен взглянуть. От дерзких намерений дрожь пробежала по телу.

Позже, надев шляпку и перчатки, я отправилась с визитом к соседям. Летний воздух, густой и тяжелый, навис над морем, разрастаясь грозовыми тучами. Я испытывала легкую эйфорию, не знаю, то ли от погоды, то ли от своей смелости.

Сердце колотилось в груди. Я прошла по дорожке и постучала дверным молотком. Звук прокатился эхом по всему дому, и потонул в тишине. Несколько мгновений спустя послышались шаги. Я мысленно повторила заученную фразу для экономки. Шаги приближались, и, наконец, дверь открылась.

Но вместо экономки выглянуло длинное и бледное лицо Фрэнсис Форрест. Она посмотрела по сторонам, словно ожидая непрошеных гостей. При виде меня, в ее глазах появилась тень.

– Мисс Харгривз.

– О, – только и смогла вымолвить я, забыв заготовленные фразы и удивленная ее появлением.

Миссис Форрест слегка улыбнулась.

– Полагаю, вы ожидали увидеть Эдвина. – Она открыла дверь шире, приглашая меня войти. – Его нет.

Потеряв дар речи и не найдя причины, чтобы вежливо отказаться от приглашения, я вошла в прохладный холл. Загрохотал гром.

– Он уехал в Брайтон, – продолжила миссис Форрест, ведя меня в гостиную. – Не знаю зачем. По всей вероятности, что-то по работе. Присаживайтесь.

Я повиновалась, сняла перчатки и крепко сцепила руки. Мои ладони вспотели.

– Резко стемнело, не правда ли. – Женщина зажгла керосиновую лампу возле меня. – Приближается шторм. Но я рада. Немного дождя пойдет на пользу растениям в саду.

Она подошла к двери и позвала:

– Агнес, ко мне пришла подруга. Не могла бы ты принести нам чаю?

С кухни послышался приглушенный крик.

Миссис Форрест села напротив меня и нахмурилась.

– Она ужасно воспитана, но печет до неприличия вкусные торты.

Я была скована абсурдностью происходящего: чай, любезности. Мое единственное желание – передать картины ее мужу. Вот уж не думала, что простой визит закончится распитием чая в компании странной женщины с печальными глазами.

– Я рада, что вы пришли, – продолжила Фрэнсис. – Давно хотела познакомиться ближе. Знаю, что Эдвин слегка увлечен вами.

Я была потрясена. Неужели он рассказал жене о нашей встрече на пляже?

– И я им.

Я запнулась и замолчала, когда Агнес с грохотом поставила поднос с чашками на столик между нами.

– Я сама налью, спасибо, – поблагодарила хозяйка.

Агнес затопала на кухню, недовольно бурча.

Миссис Форрест снова улыбнулась, на этот раз искренне. И сразу помолодела.

– Вы выглядите довольно испуганной, – заметила женщина. – Все в порядке?

Лучше всего сказать правду.

– Отсутствие вашего мужа разочаровало меня, – сбивчиво начала я. – Он просил… Я – художница.

Впервые в жизни я вслух призналась в этом.

Миссис Форрест молча подала мне чашку чая.

Немного успокоившись, я продолжила:

– Мистер Форрест проявил интерес к моей работе и спросил, можно ли ему показать ее своим друзьям в Лондоне.

Фрэнсис откинулась на спинку стула. Усталость отразилась на ее лице.

– Ах. Его друзья.

– Джону Эверетту Милле, – уточнила я.

– Джону Эверетту Милле? – повторила женщина.

Мое терпение было на исходе. Либо мы говорили на разных языках, либо миссис Форрест очень тупа.

Я повторила нарочито медленнее:

– Он сказал, что покажет мои работы Джону Эверетту Милле.

Не отпив чая, я поставила чашку на столик и поднялась.

– Будьте так добры, сообщите мистеру Форресту о моем приходе. Буду рада видеть его у нас. Спасибо за чай. Не провожайте.

Я не упомянула об отсутствии в доме отца.

Вернувшись, прошла в студию. Темное небо над морем озарялось вспышками молний. Они освещали стену, куда я прикрепила свою «Марианну». Я знала: вышло очень хорошо. Просто уверена в этом. Теперь нужна другая картина, оригинальная и необычная, чтобы Эдвин взял ее с собой.

Я свернулась на диване калачиком и представила себя в кофейне за дискуссией об искусстве с Милле и его друзьями. Я заворожу эти умные головы, ослеплю их остроумными разговорами и захватывающими идеями. То, что я никогда в жизни не произносила ничего остроумного или волнующего, не означало, что не сумею, если будет нужно.

По словам отца, мои любимые художники таили опасность. Но я не согласна. Скоро, совсем скоро я заставлю их есть с моей ладони, как Даниил в логове львов. Вспышка молнии снова озарила комнату. Я потянулась за карандашом, открыла альбом и начала рисовать.

Глава 17

1855

Фрэнсис

Фрэнсис смотрела девушке вслед. Та удалялась, понурив плечи, разочарованная отсутствием Эдвина.

Женщине стало интересно, знаком ли на самом деле ее муж с художником Милле. Маловероятно. Хотя никто не знал, а в первую очередь жена, чем он вообще занимался в Лондоне. Как и то, зачем ему понадобилось ехать в Брайтон. Были подозрения, что муж навещал проститутку. Но Фрэнсис не возражала. Чем равнодушнее он к ней, тем лучше.