Текст книги "Твои фотографии"
Автор книги: Кэролайн Левитт
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
«Дорогая Изабел Стайн! Жаль, но вы недостаточно для нас хороши. Мы советовали вам ни на что не рассчитывать, но вы, как обычно, отказались слушать».
Она положила письмо на стол. Снова подняла и открыла конверт. Вот оно, в руке. Ее будущее.
Задыхаясь, она добралась до дома Чарли, бросила велосипед в траву и взбежала на крыльцо. Она должна была увидеть Чарли. Хотела увидеть Сэма. Мир неожиданно открыл ей свои объятия, и ей не терпелось поделиться радостью.
Она позвонила. Дверь открыл Чарли.
– Изабел! Что ты здесь делаешь?
Он выглядел усталым и осунувшимся, но в доме было тихо.
– Прошлой ночью Сэм не мог уснуть и только сейчас задремал, – объяснил он, выходя на крыльцо. – Теперь проспит несколько часов. Хорошо, что занятия в школе почти закончились. Он не слишком много пропустит. – Чарли коснулся волос Изабел. – Останься ненадолго. Посиди со мной на крыльце.
– Я слишком взволнована, чтобы сидеть.
Дрожащей рукой она протянула ему письмо.
– Это из школы фотографии?
– Ты не понимаешь! Я ведь не закончила школу. Всего лишь сдала тесты, так что большинство программ не для меня. Но это!!! Это настоящее. С таким дипломом я могу работать где угодно!
– Но школа в Нью-Йорке? – пробормотал Чарли, как-то странно глядя на нее. – Ты бросаешь нас?
Изабел покачала головой.
– Помнишь, ты сказал, что мы можем быть вместе по-настоящему?
Она помедлила и наконец решилась:
– Мы можем уехать втроем. Вместе.
– У меня здесь дом. Бизнес.
– Можешь сдать дом. Найти работу в Нью-Йорке. Или приезжать сюда на несколько дней в неделю. И мы проверим, действительно ли сумеем быть вместе по-настоящему.
– Сэму только стало получше. Он совсем недавно обнаружил, что мы встречаемся. Я не могу обрушить ему на голову известие, что мы перебираемся в Нью-Йорк.
– Никто никому ничего не обрушивает. Мы можем собраться втроем и поговорить. А когда Сэм окончательно поправится, все решим окончательно.
– Не знаю, – медленно произнес Чарли. – Дети-астматики не поправляются окончательно. Это хроническая болезнь. Все, что угодно, может вызвать приступ. Иногда я думаю, что если бы не стремился так рьяно начать новую жизнь, Сэм был бы куда здоровее.
– Чарли, это безумие! Для тебя Сэм всегда был на первом месте!
– Разве? Он мог умереть.
– Но сейчас с ним все хорошо. И он теперь все знает о нас, так что можно не прятаться.
Взгляд Чарли заставил ее попятиться.
– Ты не сказал: «Изабел, что за блестящая мысль!»
– Сэм только сейчас признался, что мать не брала его с собой. Что она собиралась уехать одна. И теперь ты заявляешь, что тоже хочешь нас бросить? Как ты можешь сделать со мной такое?
– Я не хочу тебя бросать! Хочу, чтобы мы поехали вместе.
– А я не желаю, чтобы ты уезжала. Ты нужна нам здесь. Знаю, всем нам пришлось нелегко, но постепенно все уладится. Не можешь по крайней мере подождать, пока Сэм не станет старше? Не можешь дать нам больше времени? Я не способен принимать такие решения при сложившейся ситуации!
– У меня нет этого времени. И почти нет денег. В студии иссякли заказы. И я никогда не хотела остаться здесь навсегда.
– Но все же оставалась.
– Из-за тебя. И Сэма. – Изабел сунула руки в карманы. – Чарли, у меня больше ничего нет. Я каждый день просматривала объявления о работе, доводила себя до безумия. Это мой шанс на настоящее будущее. И я хочу, чтобы в этом будущем были ты и Сэм.
Чарли вцепился в перила.
– Я сколотил это крыльцо летом, до того, как родился Сэм. Это наш дом. Единственный, который знает Сэм. И мы не можем жить в Нью-Йорке. Там слишком сильное загрязнение воздуха. Это не для астматиков. Сэм достаточно тяжело переносит визиты к деду и бабке. Нельзя подвергать его подобным испытаниям.
Его волосы так отросли, что спадали на плечи. Ей хотелось сжать ладонями его лицо. Поцеловать теплые губы и горло.
– Если я останусь, – помявшись, пробормотала она, – потеряю свой единственный шанс. Не знаю, подвернется ли что-нибудь такое же. Ты действительно хочешь, чтобы я осталась?
Его лицо стало напряженным и несчастным.
– А если я останусь, если сдамся, что будет со мной? С нами? – настаивала она, уже не в силах сдержаться. – Ты любишь меня, Чарли?
– Как ты можешь спрашивать? Неужели не знаешь, как я к тебе отношусь?
– Я хочу знать, есть ли для меня место здесь. Ты просишь меня подождать, но сколько? Я хочу большего. Мне нужно больше.
Она тут же поняла, что сделала ошибку. Чарли смотрел на нее так, словно она ударила его. Изабел вдруг покраснела от стыда.
– Ты не понимаешь. Вчера вечером я упомянул твое имя, и у Сэма начался приступ. Если я скажу, как у нас все серьезно, или сообщу о твоем отъезде… не знаю, что будет. Как я могу что-то обещать? Сейчас нужно жить одним днем. Пожалуйста… ты нужна нам. Нужна мне.
Она шагнула к нему, почему-то вспомнив о Мишель и ее муже, уже на втором свидании знавших, что поженятся. Вспомнила о Сэме, который так злился на нее, что не хотел видеть. Он никогда не будет ее настоящим сыном, потому что Чарли не доверяет ей настолько, чтобы позволить им попытаться.
Теперь она понимала, что впереди ждет одиночество.
– Больше я не могу здесь оставаться. Не могу и дальше жить на окраине твоей жизни. Я люблю тебя. Люблю Сэма. Хочу, чтобы вы поехали со мной. И я должна это сделать.
– Значит, все? – потрясенно прошептал он. – Ты действительно уезжаешь?
И она ощутила странную пустоту внутри. Словно даже кости наполнились воздухом.
– А что будет с Сэмом? – выдавил Чарли.
– Я поговорю с ним. Объясню. Мне нужно с ним попрощаться. А ты должен это позволить.
Чарли смотрел на нее, как на совершенно незнакомого человека.
Изабел снова отступила.
– Я не понимаю, что происходит. Некоторые люди влюбляются друг друга с первого взгляда и проносят эту любовь через всю жизнь. Так было у тебя с Эйприл? И теперь в твоем сердце больше нет места ни для кого? Даже для меня?
– А некоторые влюбляются друг в друга в совершенно неподходящее время, и, что бы они ни делали, исправить ничего невозможно. Речь идет о здоровье моего сына, а ты требуешь рискнуть этим здоровьем, чтобы выяснить, можем ли мы быть вместе. Ты просишь поставить все на карту ради этого «что, если бы», а я не могу. Просто не могу. Сэм едва не погиб, спрятавшись в машине матери. И может оказаться на грани гибели, если ты уедешь.
Изабел схватила сумочку.
– Я люблю его. Я люблю тебя. Но мне нужно уехать.
После ее ухода Чарли опустился на ступеньку крыльца. Этого не может быть. Неужели все повторяется?
Он пошел посмотреть на Сэма. Тот спал. Чарли осторожно погладил его по голове. Это все, что у него осталось.
Тяжело вздохнув, он взял тряпку и принялся вытирать пыль. Может, если бы он поговорил с Эйприл иначе, нашел бы другие слова, она не уехала бы и всего этого не случилось? Если бы он придержал язык, вернулся домой и извинился, вся семья была бы в сборе. А вот теперь Изабел уезжает, и он сказал все, что мог придумать, чтобы она осталась. И не знал, что еще сделать.
Как-то он работал с маляром, жена и ребенок которого погибли в авиакатастрофе. Мужчина так и не оправился от удара, и Чарли всегда раздражало, когда он говорил, что видел во сне Джин и Сьюзи. Все потрясенно смотрели на него и, очевидно, думали: «Почему он не способен преодолеть себя и свою скорбь?»
Но в этом-то вся штука. Невозможно спокойно пережить потерю. Ты носишь несчастье с собой, оно липнет к тебе. Как тень Питера Пэна. И забыть ты ничего не хочешь. Разве можно забыть то, что было для тебя так важно? Нет, честно говоря, тебе хочется это помнить вечно.
Чарли уселся на диван в гостиной, где так часто обнимался с Эйприл и смотрел старые фильмы. Где они обжимались с Изабел, как тинейджеры.
Он умолял ее остаться. Просил потерпеть еще немного. Но она ушла.
Зато у него есть Сэм. Что бы ни случилось, у него есть Сэм.
17
Изабел не позвонила Чарли. Она уже попрощалась. Не стоит ранить друг друга еще сильнее. В глубине души она ждала, что он приедет сам. Скажет, что передумал и они с Сэмом уже собрали вещи.
Но время шло, июньские дни становились все жарче, на улицах прибавилось отдыхающих, а проходя мимо школы, Она видела, что массивные черные ворота заперты, а окна закрыты на все лето.
Она собиралась и строила планы. Отмечала дни на календаре, а потом отправилась к Чаку, заявить об уходе. Он, как всегда, разговаривал по телефону и, увидев ее, зевнул.
– А, это ты, – протянул он, будто только что вспомнив, кто она такая. – Сейчас закончу и позову тебя.
Она неподвижно ждала у двери, несмотря на его красноречивые взгляды. Наконец он повесил трубку и, перебирая какие-то бумаги, жестом пригласил ее войти и сесть.
– Итак, нужно поговорить о тебе и студии.
– Я увольняюсь, – бросила она.
Он выпрямился.
– Не слишком ли ты драматизируешь?
– Я уезжаю в Нью-Йорк. В школу фотографии.
Она ожидала, что он впечатлится или хотя бы порадуется за нее, но на его лице были написаны скука и безразличие, словно Изабел сообщила, что идет на обед.
– Что же, молодец, – процедил он с таким облегчением, что Изабел стало неприятно. – Хочешь устроить прощальную вечеринку?
– Не стоит.
Она встала, пожала его руку и едва переступила порог, как он снова схватился за трубку.
– Потому что заказ нужно было выполнить сегодня, – отрезал он.
Только оказавшись на улице, Изабел сообразила, что он даже не спросил, почему и когда она уезжает и будет ли звонить.
Изабел решила прогуляться. Люк часто говорил, что она будет скучать по Кейп-Коду, если уедет. Но она так не считала. Если она станет жить в Нью-Йорке, ноги ее не будет на Кони-Айленде. И она с радостью забудет о соленом ветре и соснах.
Она по-прежнему ненавидела Кейп-Код. Бесконечные пляжи, песок, вечно набивавшийся куда угодно, даже в простыни. Ненавидела отдыхающих и город, который наполнялся людьми и пустел в зависимости от времени года. Сколько бы она ни жила здесь, все оставалось ей чужим. И она сознавала, что никогда не будет частью семьи Чарли, пока тот живет с призраком Эйприл. Сэм не станет ее сыном. Значит, нужно начинать новую жизнь. Потому что в этой ей места нет.
Она позвонила Мишель, поговорить и посоветоваться.
– Послушай, – сказала та, – ты все делаешь верно. Это твой шанс. И помнишь квартиру, которая нелегально сдавалась в прошлом году? Я только что говорила со своей подругой Дорой, и она сказала, что жилец оттуда выехал. Она пока свободна. Но нужно решать быстрее.
– Что?
Изабел обмотала телефонный шнур вокруг запястья.
– Скажи только слово, и я позвоню Доре. И более того, на следующей неделе я еду на Манхэттен, посмотреть, нельзя ли начать ювелирный бизнес на дому. Так что компания в пути мне не помешает.
Изабел пыталась сосредоточиться. Занятия в школе начнутся в сентябре. Но зачем ей торчать здесь до осени? Сможет ли она заплатить за квартиру и билет до Нью-Йорка? Добравшись до Манхэттена, нужно немедленно искать работу. Скажем, официантки… на неполный день. Можно откладывать деньги, чтобы меньше работать, когда начнутся занятия. Вот им и надо посвящать все свободное время. Сумеет ли она так сделать?
– Согласна, – сказала Изабел и, распрощавшись, позвонила матери.
– О, блудная дочь, – сухо бросила та. Изабел рассказала о школе. О Чарли и Сэме.
Мать долго молчала.
– Ты правильно поступаешь, – произнесла она наконец.
– Правда? Я думала, ты не одобришь, потому что я уже немолода. И ты считаешь меня неудачницей из-за моего развода.
Нора тяжело вздохнула:
– Мне никогда не нравился Люк. Ты это знаешь. К тому же брак – штука странная. Я всю веру вложила в твоего отца, а не в Господа, а твой отец разбил мне сердце. Я видела, что то же самое случится с тобой и Люком, но ты не слушала меня.
– Это не одно и то же, – возразила Изабел. – Па тебя обожал. Я обожала Люка. И не сразу поняла, что Люк обожает только себя.
– Так послушай меня сейчас. Я хочу извиниться. Потому что была не права, обращаясь с тобой так жестко. Мне приходится каждый день просить за это прощения у Господа. Но с этим Чарли ты поступаешь правильно. Нельзя посвящать остаток жизни еще одному мужчине, особенно такому, который ничем не желает пожертвовать ради тебя.
– Ма, я поверить не могу, что ты так говоришь.
– Иногда брак вовсе не столь уж священный институт. Вот, я сказала все, что думаю.
– Но почему ты не отвечала на мои письма? Я послала целый миллион. Тысячу раз звонила. Ты молчала.
– Не могла. Пока ты жила с Люком, я не желала в этом участвовать.
Изабел услышала гул голосов, шум включенного телевизора.
– Но теперь, – продолжала мать, – когда ты едешь в школу, может, я навещу тебя. Если захочешь. Все-таки мы родственники.
– Я хочу, – прошептала Изабел.
В утро ее отъезда по радио предупредили о дорожных пробках.
– Все стараются поскорее добраться до Кейп-Кода, – объявил диктор.
Сколько раз Изабел слышала это и мечтала удрать как можно скорее, и вот теперь все выходило совсем не так, как она представляла.
Оставалось только позвонить Люку. Когда он поднял трубку, до нее донесся детский плач и успокаивающий женский голос.
На мгновение ей стало больно и обидно, но она не собиралась этого показывать. Впереди у нее новая жизнь!
– Уезжаешь? Что же, счастья тебе, – пожелал Люк.
Они немного поговорили о том, где она будет жить и что делать, даже о Хлое, его милой малышке. Она только собиралась спросить его о работе, как он замолчал.
– Прости меня, Из, – прошептал он наконец. – Мне так жаль. Прости за все.
– Не стоит извиняться. Все это, кажется, было так давно.
Где-то прозвенел детский смех.
– Надеюсь, для тебя все обернется как нельзя лучше, – вздохнул он.
– И для тебя тоже. И по-моему, у тебя все прекрасно.
Повесив трубку, она поняла, что сгорает от нетерпения поскорее уехать. Все утро она провела в поисках фотографии, которую подарит Сэму. Изабел увеличила ее до восьми на двенадцать сантиметров. Снимок был черно-белым, и фон представлял собой игру теней. Ее любимый: только он и она. И хотя они не смотрели друг на друга, тесная связь между ними была очевидна.
«Некоторые связи невозможно разорвать», – написала она на обратной стороне и спрятала снимок в коробку со старым трансфокатором, который непременно пригодится Сэму. Туда же она сунула инструкции по его замене. Потом написала ему письмо. Несколько раз начинала и рвала бумагу. Наконец что-то начало получаться.
«Дорогой Сэм, мне нужно уезжать в школу, но это не навсегда. Что бы ни случилось, ты должен знать, что я тебя люблю. Что эта любовь до конца жизни. Я уезжаю не из-за тебя и не из-за твоего папы. Просто у меня появился шанс учиться дальше. Это мой новый адрес, а как только узнаю номер телефона, немедленно тебе позвоню. Надеюсь, ты тоже позвонишь мне, напишешь и даже приедешь. Жаль, что я не оказалась ангелом. Но это не означает, что в жизни нет волшебства. С любовью
Изабел.
P.S.
Это трансфокатор для твоего „Кэнона“. С ним ты сделаешь гораздо больше».
Через два часа за ней заедет Мишель, так что немного времени еще осталось. Вещи собраны.
День был ясным и жарким, небо словно выцвело. По пути к дому Сэма сердце болело от тоски, словно кровоточащая рана.
В доме было тихо. Шторы задернуты.
Она подкралась к полуоткрытому окну Сэма, встала на носочки и, заглянув в щелочку между жалюзи, увидела, что он мирно спит. Рот слегка приоткрыт, ресницы лежат на щеках. Ей так хотелось поцеловать его в лоб, взять за руку, услышать хрипловатый голос. Но она продолжала стоять, пытаясь запомнить его, жадно ловя каждую черту, которую никогда не забудет.
Она подошла к крыльцу. Можно позвонить в дверь и потребовать, чтобы Чарли пустил ее к нему. Можно постучать в окно и разбудить его. Можно остаться здесь и крикнуть, чтобы они вышли хоть на минуту и выслушали ее.
Она осторожно переступала через только что посаженные растения. Чарли способен открыться природе, но для нее закрыт. И как можно оставаться с таким человеком? Кроме того, весь Кейп-Код, весь этот городок словно превратился в указующий палец. Все старались напомнить ей о случившемся. О том, что она сделала. Она не может остаться…
Изабел осторожно подобралась к окну и постучала. Сэм вздрогнул, рассерженно дернул за шнур жалюзи, и она поманила его.
Он распахнул створку.
– У тебя нет времени притворяться, будто ты зол на меня, – поспешно сказала Изабел.
– Я не притворяюсь. И действительно зол на тебя.
– Знаю.
Она попыталась коснуться его волос. Но он решительно отступил.
– Почему бы тебе просто не уйти, если все равно уезжаешь?
– Я пришла попрощаться. – Она сунула пакет в окно: – Я кое-что тебе написала. А внутри трансфокатор. Хороший. И снимок, который я хочу тебе подарить.
Сэм часто заморгал.
– Ненавижу тебя. Убирайся.
– Послушай меня, Сэм. Я знаю, что ты вовсе не ненавидишь меня. Разве что сегодня, но так будет не всегда. А вот я буду тебя любить всегда. И постараюсь узнавать, как ты живешь. Буду звонить и писать тебе. А ты можешь позвонить и написать мне. Я знаю твой адрес и как только куплю телефон, пришлю тебе номер.
– Я никогда не позвоню. И не напишу.
Она услышала шум на крыльце соседнего дома. В любую минуту Чарли может встать, и если найдет ее здесь, начнется ссора.
Она попыталась коснуться лица Сэма, но тот оттолкнул ее руку.
– Ты не ангел! – отрезал он.
– Я никогда этого не утверждала. Напиши мне. И позвони, если сможешь. Я люблю тебя, Сэм. Очень.
Она повернулась и пошла прочь. Но услышала за спиной топот. Это Сэм выбрался из окна и бежал за ней босиком.
Она остановилась и присела на корточки. Он бросился ей на шею. Худые плечики тряслись от рыданий.
– Не уходи, – взмолился он. – Я не скажу папе, что ты была здесь. Не скажу ничего лишнего. И больше не стану ничего выяснять. Плевать на то, что ты не ангел, только, пожалуйста, не уезжай.
Она откинула волосы с его лба, чтобы получше рассмотреть дорогое лицо. И осторожно вытерла пальцами его слезы.
– Сэм, ты о чем?
Она проводила его к дому, помогла влезть в окно и подождала, пока он не ляжет.
– Я не могу остаться, милый. Но очень-очень тебя люблю.
Через пару часов она загрузила в машину Мишель свои чемоданы и коробки. Подруги совместными усилиями водрузили домик Нельсона на заднее сиденье.
– Готова? – спросила Мишель.
Она кивнула.
– Ты правильно поступаешь. Единственно возможный путь. Пора начинать новую жизнь.
– Я готова, – твердо сказала Изабел. Мишель вывела машину на шоссе. Изабел неожиданно услышала жужжание, как в день аварии, и стала беспокойно оглядываться.
– Здесь пчела?
– Никаких пчел.
Жужжание смолкло.
Изабел впервые за долгое время была пассажиром машины, которую вел не Чарли. И ей вовсе не хотелось выпрыгнуть. Она отправлялась в новую жизнь, и теперь не до старых фобий. Они тут неуместны.
Изабел вытянула руки. Они не дрожали. Кожа была сухой и прохладной.
– Ты в порядке? – спросила Мишель.
Изабел опустила окно, позволяя ветру ерошить волосы. Она будет помнить все, что оставила позади, так же ясно, словно сфотографировала каждое мгновение.
Повернувшись к Мишель, она слабо улыбнулась:
– Обещаю, что обязательно буду в порядке.
18
После ссоры с Изабел прошло три недели, но Чарли и сейчас было не по себе. Он не знал, что делать, но надеялся на время, которое все излечит, и что Изабел придет в себя. Поймет, что это очень тяжелый период для всех троих, и никуда не уедет.
Чарли стоял перед раковиной и не находил в себе сил побриться. Не мог вынести своего лица в зеркале. Руки тряслись, хотя он зажал их под мышками, чтобы успокоиться. Он брился медленно, осторожно, но все равно порезался. Плеснул в лицо водой, и кожу защипало от мыла.
Он слышал, как Сэм плачет в своей комнате. А когда вошел, оказалось, что сын сидит на кровати с большим объективом на коленях. Рядом лежало письмо.
– Откуда оно? – спросил Чарли. Сэм заплакал еще громче и, сбросив объектив с кровати, отшвырнул письмо.
– Не нужен мне этот дурацкий объектив, и не заставляй меня его брать. Я больше никогда не стану фотографировать!
Чарли ошеломленно уставился на объектив. Перевел глаза на письмо и, узнав почерк Изабел, поежился.
– Сэм, – спросил он, откашлявшись, – Изабел была здесь? Где ты взял объектив?
Он увидел широко открытое окно и опустился на кровать Сэма.
– Ей не стоило приходить, – тихо выговорил он, но в душе гадал, почему, если у нее хватило смелости повидаться с Сэмом, она не пришла и к нему? Почему не позвала его? Не постучала в дверь? – Я позвоню ей, – решил он.
– Это невозможно! – снова заплакал Сэм. – Она уехала в Нью-Йорк.
Что-то стиснуло желудок Чарли. Он потянулся к письму Изабел, наскоро пробежал глазами строчки. Каждое слово шипом вонзалось в его горло. Он выпустил листок бумаги, спланировавший на пол. Она уехала. Бросила их.
Сэм икнул. Яростно потер глаза и взглянул на отца. Тот понимал, что нужно как-то утешить сына, объяснить, что происходит. Но боялся, что, если откроет рот, заплачет сам. Вместо этого он коснулся плеча Сэма, и тот отпрянул.
– Оставь меня в покое! Уходи из моей комнаты.
Чарли кивнул.
– Все еще будет хорошо, – пробормотал он, но голос прозвучал неубедительно даже для него самого.
Он вышел из комнаты. За спиной послышался треск разрываемой бумаги. Потом хлопнула дверь. Наверное, следовало бы позвонить ей. Найти ее. Но какая разница? Она сама решила покинуть его.
Прошло два дня. Сэм сидел на крыльце. Занятия закончились, и хотя обычно на каникулы он ехал в летний лагерь для детей-астматиков, в этом году сказал отцу, что хочет остаться дома.
– У меня есть чем заняться, – настаивал он. Отец спросил, не пригласит ли он к ужину друга, но с того дня в квартире Изабел Тедди почти не разговаривал с Сэмом. Впрочем, Сэм не слишком печалился по этому поводу. Он уже не был уверен, хочет ли по-прежнему дружить с Тедди. В следующем году они вообще будут в разных классах. И ему не придется видеть Тедди и вспоминать о случившемся.
Теперь Сэм вообще почти ничего не хотел. Ни праздновать свое десятилетие в июле, как предлагал отец, ни ехать на интересную экскурсию. Когда Чарли звал его на обед, он не отзывался. Стоило почтальону подойти к дому, как Сэм мчался к нему, но тот приносил только счета и отцовские журналы. Он сдвинулся с места лишь раз, когда зазвонил телефон. Сэм мгновенно напрягся и выжидающе уставился на отца.
– Ошиблись номером, – пояснил тот. Лицо Сэма снова потемнело и стало злым. Почему она не пишет и не звонит?
Сэм сунул руку в карман и вытащил список продуктов, составленный Изабел. Синие строчки на странице, вырванной им из блокнота.
Он поднес список к лицу. Но ванилью больше не пахло.
Проходивший мимо отец остановился:
– Что ты делаешь?
– Пытаюсь понять, что было на ужин в тот день.
Сэм заметил, как странно наклонил голову отец. Он положил список на комод, и вскоре листочек исчез.
Сэм перевернул всю комнату.
– Ты не видел списка? – крикнул он наконец.
– Я не знаю, куда ты кладешь свои вещи, – отговорился Чарли.
Чем дольше отсутствовала Изабел, тем больше волновался Сэм. Приступы учащались и становились все сильнее. Теперь он пользовался ингалятором несколько раз в день, и Чарли запаниковал. Уезжая, Изабел словно забрала с собой воздух, которым Сэм дышал.
– Нужно учиться прислушиваться к своему телу, – говорил ему доктор в приемном отделении. – Когда в груди начинается свист, не медли. Принимай меры. Сейчас же выпей и вдохни все необходимые лекарства, и если не поможет, иди к отцу.
Сэм не желал об этом говорить и потому кивнул, будто все понял. Он знал, что подсказывает ему тело. Наказание. Он был скверным мальчишкой и поэтому заслуживает наказания.
Как-то, возвращаясь домой из парка, Сэм прошел мимо большого магазина «Грей гуз маркет», одного из немногих мест, где внутри была телефонная будка. Сэм вошел в магазин. Он шагал как во сне. Это было похоже на одну из тех математических задач, которые с первого взгляда, казалось, не имели решения, но если хорошенько поразмыслить, выяснится, что решение витает в воздухе. Теперь Сэм твердо знал, что делать. Он вошел в телефонную будку, вытащил из штанов мелочь и позвонил в нью-йоркское справочное бюро.
– У вас есть телефонный номер Изабел Стайн? – спросил он, и собственный голос его удивил. Он назвал нью-йоркский адрес Изабел.
– Подождите, пожалуйста, – ответили ему и вскоре назвали номер. Сэм быстро выудил ручку и неуклюже написал его на ладони, стараясь ничего не размазать.
Он тут же набрал номер. Сердце тошнотворным комом подкатило к горлу.
– Алло? – Голос звучал как будто издалека. Но Сэм знал, что это она.
– Алло, – ответил он и почувствовал, как сжались легкие. Услышал знакомый свист. Все, о чем он думал, все, что испытывал в эту минуту, словно сжалось в груди в свинцовый кулак, не давая говорить.
– Сэм! Сэм, это действительно ты?
Изабел, кажется, обрадовалась, но Сэму казалось, что она плачет. Ему тоже захотелось плакать.
– Почему ты бросила нас? – крикнул он. – Пожалуйста, вернись. – Он уже задыхался. – Плевать на то, что ты не ангел. Мне все равно!
– Где ты? Чарли с тобой?
– Разве ты не любишь меня? Не любишь нас?
Он старался втянуть хоть немного воздуха. Легкие свернулись в комок, а воздух разбился на твердые осколки, вдыхать которые было невозможно.
– Слушай свое тело, – говорил доктор. – И срочно принимай меры.
Ему было все равно, кто его видит. Кто сейчас рядом. Только бы дышать!
Он открыл застежку-липучку и вынул ингалятор. Нажал на поршень: раз, другой, третий, но лучше не становилось. Сердце колотилось все сильнее. Голова кружилась от слишком большой дозы лекарства.
Он вцепился в трубку и, повернувшись, заметил, что женщина в цветастом платье уставилась на него.
– Тебе плохо? – спросила она так сердито, словно он был в чем-то виноват. Сэм охнул, и трубка выпала из его рук. Ноги подкосились, и он соскользнул на пол, по-прежнему пытаясь вдохнуть.
– Менеджер! Менеджер! – завопила женщина, и чем больше людей собиралось вокруг, тем сильнее ему хотелось крикнуть, чтобы они ушли, потому что все забирали у него воздух.
Он видел болтавшуюся трубку и представлял, как Изабел в Нью-Йорке, слыша, что происходит, зовет его. Но у него не осталось в легких воздуха. Потом женщина в цветастом платье подхватила и повесила трубку, и Сэм кричал, чтобы она прекратила, прекратила, но не было слышно ни звука, кроме хриплого дыхания.
– «Скорую»! – воскликнул кто-то. Женщина, стоявшая рядом с Сэмом, коснулась его плеча.
– Не плачь, – сказала она. – Сейчас за тобой приедут.
На этот раз он пробыл в больнице два дня. Лежал в кровати, а доктора постоянно суетились над ним. Заставили каждые несколько часов дышать через специальный зеленый распылитель. Сделали укол преднизона и рентгеновский снимок. Надели на него дурацкую голубую сорочку, которая застегивалась на спине, как платье.
Очнувшись, он с ужасом обнаружил, что номер телефона Изабел успели смыть. Конечно, если приглядеться, пара цифр еще виднелась.
– Куда пропал номер?! – закричал он. – Почему вы его смыли?
Он попытался его припомнить. 567? Или 657?
Сестра успокаивающе коснулась его плеча.
– Я ничего не смывала. Только руку протерла, когда ставили капельницу.
Она упорхнула, и в палату вошел новый доктор.
– Как по-твоему, что вызвало приступ? – спросил он.
– В супермаркете было холодно, а иногда у меня легкие от холода сжимаются, – пробормотал Сэм. Хотя это была заведомая ложь. Он и отцу солгал, когда тот ворвался в палату и спросил, что делал Сэм в супермаркете. – Пить захотелось. Пошел купить коробку сока.
Отец не задал вопроса о телефонном звонке. А Сэм и не собирался ничего говорить.
Каждый раз, когда открывалась дверь, он садился и ждал, что появится Изабел. Но этого так и не случилось. Обычно это оказывалась сестра, пришедшая взять кровь, или санитарка с какой-то таинственной едой, которая, по уверениям врачей, должна была придать ему сил.
Он знал, что она придет. Твердо знал. Потому что сделал то, что должен был сделать. Привел процесс в движение. И даже ослабел от облегчения. Под больничными одеялами было жарко, и он сильно вспотел.
На следующий день он спросил медсестру, почему в его комнате нет телефона.
– Для чего тебе телефон? – удивилась та.
Увидев отца, он бросился ему на шею.
– Мне кто-то звонил? – спросил он, не сводя с Чарли глаз.
– Все. Друзья, бабушка с дедушкой.
– Кто-то еще?
Отец на секунду отвел глаза.
Но когда снова повернулся к нему, на лице играла деланная улыбка, и Сэм что-то заподозрил.
– А друзей и родственников не достаточно?
– Это ты вымыл мне руки? – спросил он. Отец разгладил покрывало.
– Нет, малыш. Не я.
Сэм снова воззрился на дверь. Почему она не едет? Что он сделал такого, что она не хочет его видеть?
Лето тянулось медленно. И Сэм постепенно понял, что Изабел не собирается звонить. Не собирается появиться и преподнести ему сюрприз. Телефон звонил и звонил, но каждый раз это была не Изабел. Сэм перестал поднимать трубку.
Как-то, когда Чарли был в душе, Сэм, повинуясь некоему порыву, подошел к телефону и набрал справочную.
Где ты? Где была? Почему не звонила?
Он злился и отчаивался одновременно. Но когда назвал имя Изабел, женщина ответила, что такого номера не существует.
– Проверьте еще раз. Пожалуйста. Я знаю, что она живет там, – попросил Сэм.
– Простите, ничего не найдено, – отрезала женщина.
Потрясенный Сэм прислонился к стене, слушая короткие гудки. Изабел исчезла и теперь, очевидно, не хочет, чтобы ее нашли.
Остаток июля и август Сэма держали на больших дозах преднизона. Из-за этого он все время был голоден и настолько взбудоражен, что не спал по ночам. И так растолстел, что не мог застегнуть джинсы. Хуже того: у него стали выпадать волосы. Он смотрел на лысинку над виском, пытаясь закрыть ее оставшимися волосами.
– Курс почти закончен, – ободрял отец. – И волосы отрастут.
Но «почти» казалось Сэму вечностью.
Он не знал, чем заняться. Не знал, куда пойти. Отец стал меньше работать, чтобы сидеть с ним. Днем он оставался дома один или ходил к друзьям, но все равно чувствовал себя одиноким и с трудом дотягивал до вечера.
Как-то он заметил кота, лежавшего на солнышке, и не смог совладать с собой: вскинул руки, словно делая снимок, и прищелкнул языком. И неожиданно понял, чем займется.
Он пошел в чулан, пошарил за зимними пальто и наконец обнаружил полку, на которой поблескивал «Кэнон». Тут же лежал подаренный Изабел объектив. Он вытащил все это. Камера была заряжена новой пленкой. Он снял старый объектив и легко поставил новый. Но это была всего лишь камера. Стекло, металл, зеркалки и затворы. Волшебство куда-то ушло. Если он захочет, может снова заняться фотографией. Стать знаменитым фотографом. И Изабел увидит его снимки и пожалеет, что не была к нему добрее. Поймет, чего лишилась.
