Текст книги "Твои фотографии"

Автор книги: Кэролайн Левитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Когда прозвучал звонок, она осторожно положила черепаху в резервуар, и та немедленно зашуршала газетой, зарывшись так глубоко, что наружу торчал только хвостик.

Изабел нажала кнопку домофона.

– Кто?

Ей не ответили. Но позвонили еще раз. Послышался слабый свист, означавший, что кто-то впустил гостя.

Когда в дверь оглушительно застучали, Изабел осторожно посмотрела в глазок.

Сначала она никого не обнаружила, что было немного неприятно.

– Кто там? – снова спросила она, но, опустив глаза, увидела Сэма. Он плакал и дрожал так, что стучали зубы. Изабел отстегнула цепочку, и дверь распахнулась. Он по-прежнему трясся, и у нее вдруг сжалось сердце.

– Сэм! – удивленно воскликнула она, и он бросился в ее объятия.

Он не сразу перестал плакать.

– Что с тобой? – спросила Изабел. – Все в порядке?

Сэм кивнул, но продолжал всхлипывать. Он насквозь промок. Она завернула его в одеяло.

Его худенькие плечи тряслись. Он сунул руку в карман и вытащил ингалятор, отчего она встревожилась еще больше.

– Давай-ка согреем тебя, а потом решим, что делать.

Он побрел за ней, пока она доставала старую гарвардскую толстовку, купленную Дюком. Кроме того, Изабел отыскала черные спортивные штаны, которые Сэм мог закатать.

– Надень все это, – предложила она, – а твою мокрую одежду я брошу в сушилку.

Он утонул в ее вещах, но по крайней мере перестал дрожать.

Потом она повела его на кухню и согрела суп. Сэм воззрился на черепаху.

– Я купила ее сегодня, – пояснила Изабел. – Правда, она чудесная?

– Вы знаете мое имя, – пробормотал он.

– Конечно, знаю, – кивнула она и осеклась, потому что не хотела упоминать аварию или газетные статьи, перевравшие все события.

– А у вас есть имя? – спросил он, глядя на суп и облизываясь.

– Конечно. Изабел. Изабел Стайн.

– Я этого не знал. Зато знаю вас.

– Правда? Но откуда?

– Я вас видел, – обронил он, глядя ей в глаза.

Изабел оперлась ладонями о стойку. Сэм проглотил ложку супа.

– Вы были там с моей мамой, – добавил он.

Изабел неожиданно затошнило. Она поспешно отвернулась, чтобы спрятать от Сэма свое лицо.

И продолжала стоять, слыша, как он громко глотает. Оба молчали. Услышав звон ложки, она повернулась и села напротив него.

– Где твой отец? Почему ты пришел сюда?

Он водил ложкой по тарелке.

– Посмотри на меня, – тихо попросила она. Сэм поднял голову. – Где ты был? Где твой отец?

– Я забыл дома ключи!

– Но почему ты пришел сюда? Откуда знал, как меня найти?

Он чихнул. Изабел дала ему салфетку, и он высморкался.

– Однажды я проследил за вами, – тихо признался он. Изабел вспомнила, сколько раз сама кралась к его дому и пряталась в темноте, как грабитель, наблюдая за окнами, слушая музыку, пытаясь побольше узнать о нем и Чарли, убедиться, что с ними все в порядке.

– Почему ты за мной следил?

Сэм повертел ложку.

Изабел присела на корточки рядом с ним.

– Почему ты меня искал?

Сэм молчал.

– Мы немедленно звоним твоему папе, – решила она. Но Сэм покачал головой:

– Я сам позвоню.

Какой же он тощий! Какой маленький!

– Хорошо, – кивнула она. – Так будет лучше.

Он повернулся к ней спиной, сгорбился и набрал номер.

– Папа? Я забыл дома ключи. Никого из соседей не было дома, но я… я пришел сюда.

Он совсем отвернулся от нее.

– Не знаю! Не знаю почему. Прости. Нет, это впервые.

Он вел себя так, словно признавался в преступлении, и у Изабел появилось нехорошее предчувствие, что Чарли посчитает ее виновной во всем.

– Скажи папе, что я живу на Брум-стрит. Номер шестьсот сорок четыре, квартира четыре-Б.

Сэм поколебался, но повторил адрес.

– Нет! – крикнул он. – Я же сказал, что не знаю. Приезжай за мной, и все!

Он повернулся к ней. Плечи совсем поникли.

– Па сейчас приедет, – пробормотал Сэм, и тут до Изабел дошло, что он так и не назвал отцу ее имени.

– Почему ты не сказал ему, что находишься у меня? – спросила она.

Сэм пожал плечами:

– Я забыл.

Но он не хотел встретиться с ней глазами, и Изабел внезапно испугалась.

Открыв дверь подъезда для Чарли, она пошла к двери квартиры, но Сэм успел раньше. На пороге стоял Чарли в джинсовой куртке. Длинные волосы растрепались, а глаза были такими темными, что она не разглядела зрачков.

Она ожидала, что он узнает ее, скажет что-то, накричит или рассердится, но он смотрел мимо нее на Сэма.

– Ты в порядке? – спросил он, ощупывая сына, словно у того было полно переломов.

– Все хорошо, па.

Сэм отстранился.

– Не хотите войти? – спросила Изабел, но Чарли словно заключили в огромный непроницаемый пузырь, откуда он не мог ни видеть ее, ни слышать. Черепаха заворочалась в своем домике.

– Где твои куртка и штаны? Чья это толстовка? – спросил Чарли.

– Она дала мне свою одежду. Моя в сушке.

– Не мог бы ты подождать в коридоре? Только никуда не уходи, – велел Чарли. Он дождался, пока мальчик выйдет, и впервые взглянул ей в глаза.

Выражение его лица мгновенно изменилось.

– Вы та женщина. Я узнал вас по газетным снимкам.

– Мне очень жаль…

– Почему мой сын пришел сюда? – перебил он.

Изабел замялась. Выглянула в коридор и увидела, как Сэм водит ладонью по перилам лестницы. Голова опущена так низко, что волосы закрывают лицо.

– Понятия не имею.

– Откуда он вообще знал, где вы живете?

– Говорит, что проследил за мной до самого дома. Я и не знала, пока он не сказал мне сегодня.

– Следил? Но где он вообще вас видел?

– Ну… понимаете… я проходила мимо его школы, по пути домой. Я не разговаривала с ним и не подозревала, что он пошел за мной.

Чарли покачал головой:

– Надеюсь, вы понимаете, почему я не хочу, чтобы он ходил сюда? Не знаю, что за безумные идеи относительно вас одолевают его, но ему приходится очень нелегко, а вы – последний человек в мире, кто может нам помочь.

Изабел поразилась, как больно ужалили его слова. Она даже отступила.

– Сэм пришел сюда. Он замерз и промок, и у него не было ключа. Я сняла с него мокрую одежду, дала горячего супа. Сделала все, чтобы он согрелся и поел. И мы позвонили вам. – Она посмотрела в сторону кухни. – Сейчас принесу его вещи, – добавила Изабел и, вытащив из сушилки одежду, отнесла ее Чарли. – Все высохло. Можете оставить себе толстовку и штаны.

Чарли взял сложенную одежду, оглядел стол с пустым стаканом и тарелкой Сэма.

– Он доел суп, – тихо сказал Чарли. – Последнее время он почти ничего не ест. Я даже не знал, что он так любит суп.

– Он съел две тарелки, – смущенно пролепетала Изабел.

Чарли выпрямился.

– Спасибо, – кивнул он и, выйдя в коридор, обнял Сэма. Тот искал взгляда Изабел, и она, не выдержав, улыбнулась ему.

Чарли прижал Сэма к себе.

– Мы благодарны вам, но Сэм больше сюда не придет, – проговорил он, и отец с сыном стали спускаться вниз.

По пути домой, в машине, Сэм продолжал изучать свои руки. Чарли было не по себе. Во рту стоял противный кислый вкус.

– Прости, что не оставил запасного ключа. Отныне каждый день буду проверять, лежит ли он там.

Сэм кивнул, по-прежнему не глядя на отца.

– Почему ты пошел к этой женщине? – осторожно спросил тот.

Сэм выглянул в окно, словно обдумывая что-то.

– Я видел ее во время аварии, – нерешительно признался он.

Чарли стало нехорошо. Конечно, Изабел единственная стала свидетелем пережитого Сэмом в тот день. Возможно, Сэм ощущал нечто вроде родства с ней, а может, так выражал свою скорбь. Ведь в его представлении она каким-то образом связана с матерью.

Сейчас сын выглядел таким хрупким и несчастным, что Чарли едва удержался, чтобы не остановить машину. Не обнять Сэма.

– Я не хочу об этом говорить! – отрезал мальчик.

Чарли свернул к дому.

– Послушай, – осторожно начал он, – конечно, ты можешь сделать по-своему, но думаю, будет лучше, если ты станешь держаться подальше от нее.

– Подальше от нее? Почему?

– Она чужой человек, посторонний, незнакомый. Нельзя разговаривать с незнакомыми людьми. Она не должна была подходить к тебе. Это не дело. Скажи мне, если снова увидишь ее.

Едва они вошли в дом, как Сэм бросился в свою комнату и закрыл за собой дверь.

Что он должен был сказать Сэму? Что если бы не Изабел, Эйприл была бы жива? Что если бы Изабел лучше разбиралась в картах, она не оказалась бы на этой дороге и не сбила бы его жену? В газетах писали, что она живет здесь, и это действительно его беспокоило. Почему она не уехала после аварии? Почему Изабел должна находиться здесь? Там, где они оба вынуждены встречать ее и вспоминать о случившемся?

Он не хотел дышать одним с ней воздухом!

Тедди целую неделю не посещал школу. Сэм пытался звонить ему. Но линия либо была занята, либо никто не брал трубку, а автоответчика у них, похоже, не было. Как-то после занятий Сэм даже набрался храбрости подъехать на велосипеде к дому Тедди и всю дорогу молился, чтобы дверь не открыла его устрашающая мамаша. Он даже поставил велосипед так, чтобы в случае чего сразу удрать.

Перед глазами стояли ее прищуренные глазки и поджатые губы.

Он позвонил раз, второй, третий и так долго стоял на крыльце, что из соседнего дома вышла соседка и завопила:

– Убирайся! Их нет дома!

И замахала на него руками. Как на бродячего пса…

Постепенно Сэм становился мишенью для школьных хулиганов. До того как он подружился с Тедди, они не обращали на него внимания. Но как только ребята узнали, что он водится с Тедди, его вдруг зауважали. И даже расступались, когда он проходил мимо. Никто не издевался над ним, когда на уроке он начинал кашлять и задыхаться и просил разрешения выйти, потому что если кому-то приходило в голову смеяться, Тедди бросал на них угрожающие взгляды.

Теперь Сэма, похоже, наказывали за их дружбу, словно дети понимали, что без Тедди он мало что стоит и бояться его нечего.

В спину ударился бумажный шарик, но он не рискнул обернуться. Только одернул рубашку, игнорируя смешки, а когда прозвенел звонок на ленч, не торопился выйти из класса. Он проголодался. Но сама мысль о походе в кафетерий ужасала, особенно со вчерашнего дня, когда Бобби Рокет украл его сандвич и швырнул в мусорную корзинку, при полном одобрении приятелей. Поэтому Сэм прокрался в художественную мастерскую, медленно сжевал сандвич с колбасой и горчицей и выждал, пока не услышал звонок.

Чем дольше Тедди не было в школе, тем хуже приходилось Сэму.

– И что теперь? Жаловаться побежишь? – измывался Билли Адамс, вырвав у Сэма тетрадь с домашней работой. Когда Сэм на уроке поднял руку, поскольку знал, что такое периодическая таблица, и гордо ответил, позади послышался зловещий шепот. Его стул несколько раз пнули.

– Думаешь, что умнее всех? – прошипел кто-то.

Он перестал делать домашние задания, чтобы больше никто их не отнял. Мисс Риверс подозвала его к своему столу, под хихиканье одноклассников.

– Ты ни о чем не хочешь поговорить? – спросила она. Сэм покачал головой, старательно разглядывая красные шнурки кроссовок.

Когда позже мисс Риверс вызвала его отвечать, он упорно молчал, чтобы никто не пнул его стул. И старался ни о чем не думать.

– Сэм, – вздохнула мисс Риверс, – ты с нами? Или неизвестно где?

– Астма-бой, – прошептал кто-то достаточно громко, чтобы слышал весь класс. Но он не обернулся. Только зажмурился, зная одно: то, чего не видишь, не может тебе повредить.

Проезжая через город на велосипеде, Изабел думала о том, что все испортила. Она твердила себе, что все кончено. И хотя пыталась поступить правильно и честно, все пошло наперекосяк.

Изабел свернула и направилась в парк. На работу ей только через час, фотографировать новорожденную тройню. Есть же счастливые люди!

Она взяла камеру из притороченной к багажнику сумки. Сняла фасад местной закусочной, которую сносили. Она обожала вывеску: «Горячие сандвиши. Разбирайте, пока их горячие».

Она собиралась сделать еще один снимок с другого ракурса, и в объектив попал Сэм! Вот так сюрприз!

Изабел опустила камеру. Жаркая волна прошла по спине. Он появился словно ниоткуда и выглядел таким тощим и бледным, словно его лицо стерли ластиком. Волосы слишком длинные и падают неряшливыми прядями, под глазами фиолетовые круги, как от бессонницы. Но при виде ее его лицо осветилось.

– Эй, старина, – позвала она, стараясь говорить небрежно, не показать ему, как расстроена его видом. – Твой отец здесь?

Сэм покачал головой и стал пинать камешек. Изабел хотелось откинуть его волосы, дать теплый шарф, накормить масляным печеньем, пакет которого лежал у нее в кармане.

«Он не твой ребенок, – сказала она себе. – И не тебе за него отвечать».

– Ты не должен разговаривать со мной, – произнесла она. – Сам знаешь, твоему па это не понравится.

Он продолжал смотреть на нее, и она принялась бессмысленно вертеть камеру.

– Я в парке. Я не с вами.

– Это формальность.

Сэм уставился на ее камеру:

– Что вы снимали?

Изабел показала на вывеску.

– Зачем? – спросил Сэм.

– Смешная вывеска. Сандвиши. Я хочу запомнить ее, после того как здание снесут.

– Родители любили обнимать меня и называть «Сэмвишем».[10]10
  Каламбур. От слова wish, желание.


[Закрыть]

Он подвинулся ближе, разглядывая камеру:

– Круто.

– Это «Кэнон». Пленочная камера. Не цифровая.

– А почему?

– Мне нравится снимать пленочной камерой. Лучше выходит. Человечнее. Кроме того, я, упряма и старомодна. Я больше люблю пленочные камеры.

Она показала ему, как настроить фокус.

– Смотри, поворачиваешь это кольцо, и объектив пропускает больше или меньше света, – объясняла она, украдкой разглядывая длинные ресницы, россыпь веснушек на щеках… ей неожиданно захотелось коснуться каждой.

Изабел почувствовала, как увлажнились глаза, и поспешно подняла камеру, чтобы спрятать лицо. И включила вспышку.

– Можно использовать вспышку днем, чтобы снимок получился более контрастным.

Она сфотографировала Сэма. Тот поморщился:

– Я плохо выхожу на снимках. Выгляжу как больной.

Изабел снова опустила камеру.

– По-моему, ты вовсе не выглядишь больным. Иногда снимки показывают то, чего на самом деле нет. Приходится смотреть глубже, чтобы разгадать скрытое.

Сэм задумчиво взглянул на нее.

– Можно, я тоже сделаю снимок?

– Конечно!

Она отдала ему камеру.

– Поддерживай низ рукой и наводи фокус указательным и большим пальцами.

Она подвела его руку ближе к груди.

– Это чтобы камера не дрогнула и изображение не получилось расплывчатым.

Изабел показала Сэму, как смотреть в видоискатель, как наводить фокус.

– Это счетчик света. Сегодня ты, возможно, захочешь, чтобы он был ровно посредине.

– Вижу! – возбужденно воскликнул Сэм. – Но он справа.

Изабел показала на шкалу диафрагмы:

– Тебе нужно изменить ф-стоп, с первого номера на восьмой. Иди на ф-восемь – и ты там![11]11
  Речь идет о переходе от самых светлых тонов на тона потемнее.


[Закрыть]

– Так говорят все фотографы?

– Совершенно верно.

Он изменил ф-стоп и, неуклюже держа камеру, посмотрел в объектив.

– Есть. Что теперь делать?

– Все в порядке. Не бойся. Что ты хочешь сфотографировать?

– Пока не знаю.

– Не торопись. Подумай, что тебя привлекает.

Изабел понятия не имела, что захочет снять Сэм. Дети – народ непредсказуемый. Когда-то она вела в фотостудии занятия фотографией для детей. Часами выискивала интересные объекты, которые, как думала, могут заинтересовать детей: плюшевые игрушки, коробки со сладостями. Даже резиновую курицу, которую нашла в магазине шутливых сувениров. К ее удивлению, дети фотографировали собственные ноги или носы, а одна девочка снимала свои волосы. Изабел была поражена такими творческими изысками, а дети остались довольны снимками.

Сэм поднял камеру обеими руками, навел на нее объектив и щелкнул.

– Быстро ты!

Он счастливо кивнул.

– Давай еще раз. Перемотай пленку, чтобы сделать следующий кадр. Проверь свет.

Она наблюдала, как он возится с аппаратом, прежде чем поднять камеру и снова сделать снимок.

– Может, тебе хочется снять что-то еще? – спросила она. Он покачал головой.

– Пожалуйста, пришлете снимки, которые я сделал, когда проявите пленку?

– Конечно. Я сама проявляю пленку.

Как она пошлет снимки, если Чарли велел ей держаться подальше?

Она посмотрела на часы. Поверить невозможно, что она здесь, с Сэмом. Нужно позвонить на студию и предупредить, что опоздает или вообще не придет. Но она понимала, что это невозможно.

– Мне пора, – пробормотала она, протягивая руку за камерой и коснувшись при этом его пальцев. Сэм повернулся, сфотографировал улицу и отдал ей аппарат.

Она уехала на велосипеде. А когда оглянулась на углу, Сэма уже не было.

Приехав на работу, она немедленно отправилась к Чаку. Тот сидел, задрав ноги на стол и поедая чипсы. На галстуке красовалось жирное пятно.

– Привет! – небрежно бросил он. – Чем могу помочь?

– Ну, например, повысить жалованье, – ответила она. Чак снова запустил руку в пакет с чипсами и рассмеялся, словно услышал остроумный анекдот.

– О, ясное дело, как насчет миллиона долларов? Может, и мне не помешают такие денежки.

– Я серьезно, – спокойно возразила она. – Больше года мне не давали прибавки. Я вполне ее заслужила.

– Прости, заслужила, говоришь?

Он нахмурился и снял ноги со стола.

– У тебя нет диплома колледжа.

– Дай мне свободное время и финансовую поддержку, и я получу диплом! – выпалила Изабел, но он поднял руку.

– Позволь освежить твою память. В самый разгар сезона тебя не было три недели. Приходилось всячески выкручиваться, чтобы выполнить заказы.

Изабел пораженно уставилась на него.

– Но я побывала в аварии.

Эти слова почему-то ранили ее, не стоило их произносить.

– Но сейчас народу стало поменьше. Вряд ли ты видела, чтобы перед входом выстраивались очереди. Может, заметила кого в комнате ожидания? Туристический сезон заканчивается. Дела пойдут спокойнее. И ты это знаешь. Кроме того, последнее время люди не слишком рвутся фотографировать своих детей.

– Что за вздор?! – покраснела Изабел. – Кто тебе сказал?

Он помахал в воздухе картофельным ломтиком.

– Такой ли уж вздор? Я могу так думать, и ты можешь так думать, но если наши клиенты так не думают, значит, у нас проблема. Людям известно, что ты убила мать малолетнего ребенка.

– Но я ни в чем не виновата! Многие даже не знают, кто я такая.

– Еще как знают! Это маленький город, где у жителей хорошая память. Они верят тому, чему хотят верить. Им известно, кто ты, я сам слышал, как они сплетничали о тебе.

Он подался к ней.

Изабел ощутила, как на шее бьется пульс.

– Я единственный приличный фотограф в этой студии. И ты это знаешь.

– Насколько ты должна быть хороша, чтобы работать здесь?

Он снова сунул руку в пакет и бросил в рот очередной ломтик.

Изабел встала и вышла. Неужели Чак прав? И во всем виновата авария? И теперь люди не хотят фотографироваться у нее, потому что она убила женщину и могла убить ее сына?

Что же, возможно, она их не осуждает.

Она хотела быть фотографом с тех пор, как отец дал ей в руки первую камеру. И всегда и везде снимала. Читала руководства по фотографии, посылала свои работы в журналы. Их никогда не публиковали, но люди говорили, что у нее есть способности. Что это означало? Обычную отговорку? И что теперь делать?

Было начало декабря, и Чарли приехал на новую встречу с мисс Риверс.

– Меня беспокоит Сэм, – начала она и объяснила, что хотя Сэм умный мальчик, неожиданно стал сильно отставать. – Он словно потерял интерес ко всему. Не сдает домашних заданий, проваливает все тесты и не уделяет внимания учебе. Когда-то он был самым способным в классе. А сейчас словно спит на ходу.

– Но он делает уроки, – возразил Чарли, поскольку своими глазами видел, как Сэм склоняется над столом, настолько сосредоточившись, что иногда даже не слышит, как сзади подходит отец.

Мисс Риверс поджала губы.

– Кроме того, у него нет друзей.

– Но у него есть друзья, – удивился Чарли.

– Я всего лишь утверждаю, что в школе он держится в стороне и читает или пишет. Некоторое время он дружил с Тедди, но тот сейчас отсутствует по семейным обстоятельствам. Лично мне кажется, что Тедди – это часть проблемы.

– Тедди? – озадаченно переспросил Чарли. – Кто такой Тедди?

Мисс Риверс как-то странно на него посмотрела.

– Это его лучший друг, – вздохнула она и, поджав губы, заметила: – Может, Сэму нужно с кем-то поговорить? Никто не отрицает, что он переживает тяжелые времена. У него психологическая травма. А дети могут быть жестоки. Вот эта женщина – прекрасный специалист.

Она что-то нацарапала на карточке и протянула Чарли. Тот молча взял карточку и сунул в карман.

По пути домой он мрачно размышлял. У Сэма есть лучший друг Тедди, а отец ничего об этом не знает.

Он вынул карточку, которую дала учительница. Сэм должен с кем-то поговорить. Но он в своей жизни видел более чем достаточно докторов.

Он представил, как сын сидит в комнате перед незнакомой женщиной и та задает ему вопросы.

У него полно заказов, но что такое работа по сравнению с благополучием сына?!

Чарли взял сотовый и позвонил десятнику:

– Я беру несколько свободных дней. Семейные обстоятельства.

Изабел, подбоченившись, стояла в лаборатории, глядя на сделанные Сэмом снимки. Как ни странно, перед ней был один из самых поразительных снимков, виденных когда-либо в жизни. Наиболее странным было то, что плечи казались темными и бугристыми, словно под платьем прятались крылья и она в любой момент может их расправить, оторваться от земли и улететь.

Она старалась как можно беспристрастнее изучить изображение. Да. Это на редкость хороший снимок. Для ребенка и вообще для любого фотографа.

Изабел прикрепила только что проявленный снимок к натянутой веревке. Она найдет способ переправить его Сэму.

Изабел подняла его фотографию. Лицо поразительное, глаза так сияют, что она не могла отвести взгляда. Сэм смотрел прямо в камеру, прямо на нее. Словно пытался что-то сказать.

Сэм был дома один, когда на его имя поступило письмо в большом конверте из оберточной бумаги. Он впервые получил письмо. Настоящее письмо. Не считать же почтой тот мусор, который приходил: предложение купить таймшер во Флориде или подписаться на ненужные ему журналы по гребле или бодибилдингу.

Сэм отнес конверт в комнату и сел на постель, прежде чем осторожно его вскрыть. Там лежала маленькая синяя карточка с надписью: «Сэм, я знала, что ты хотел их получить. Они очень хороши. Изабел».

Сэм провел по ней пальцем.

Здесь же лежали три снимка, два – фото Изабел и один – улицы. Увидев снимки, Сэм поднес их ближе к глазам, чтобы убедиться, действительно ли видит то, что видит.

Она сказала ему, что на снимках иногда можно разглядеть то, что скрыто от глаз в реальной жизни. И теперь он понял смысл этих слов.

Вот оно. Прямо здесь. И плечи у нее бугристые, потому что скрывают крылья. Лицо повернуто так, словно она просит его взглянуть в определенном направлении, и, взглянув, он увидел неясное пятно. Сердце подскочило и куда-то покатилось.

Мама. Он знал это. Знак, совсем как в книге про ангелов.

– Сэм! – позвал отец, и он быстро спрятал фотографии в конверт и сунул на дно комода, под свитера.

Следующие три дня Чарли оставлял дома сотовый и все свое время посвящал Сэму.

– Каждый имеет право иногда отлынивать от работы и школы, – сказал он сыну.

За два дня они посмотрели четыре фильма. Сходили в боулинг, а потом прогулялись по главной улице.

– Давай купим тебе что-нибудь, – предложил Чарли, останавливаясь перед магазином игрушек. Сэм просиял. Но к удивлению Чарли, покачал головой.

– Я хочу камеру, – сказал он.

Чарли так обрадовался, что сын чего-то захотел, чем-то заинтересовался, что немедленно повел его в фотомагазин «Грей», где продавец стал выкладывать на прилавок цифровые камеры.

– Как насчет этих? – спросил Чарли, но Сэм снова покачал головой.

– Я хочу пленочную камеру, – заявил он.

– Правда? Но с цифровой легче обращаться. Все пользуются цифровыми.

– Пленка чувствительнее. Больше опенков.

– Бьюсь об заклад, ты прав, – с уважением кивнул Чарли.

Продавец принес несколько пленочных камер, тяжелых и солидных. Сэм стал внимательно их изучать.

– Я хочу «Кэнон».

– Ты и девяносто процентов профессионалов. У них разные модели и объективы на любой кошелек. И тебе повезло. Потому что у меня есть подержанная. Она дешевле. Новые очень дороги.

Камера продавалась в комплекте с лентой, которую можно было вешать на шею. Инструкция была толще кулака Сэма. Заметив цену – триста долларов, – Чарли побледнел. И уже хотел посоветовать что-то подешевле, но увидел счастливое лицо Сэма и передумал.

– Продано. Считай, это досрочный подарок к Рождеству.

Первые несколько дней Чарли привыкал к ослеплявшей его вспышке. Зато камера произвела чудо превращения. Сэм перестал читать как одержимый. Больше не сидел в темноте. Наоборот, рвался на улицу с камерой. И хотел одного: снимать, снимать и снимать. Чарли не терпелось увидеть его фотографии. Он отнес три катушки пленки в магазин и через два дня принес домой снимки. Но, открыв конверт, потерял дар речи.

Чарли купил Сэму черно-белую пленку «Фуджи», вовсе не дешевую. Он помнил, что Сэм снимал его за ужином и в парке. Снимал отца, поливавшего газон и работавшего в саду, но где все это?!

Он разложил на столе снимки. Мчащиеся машины, спины людей… головы повернуты, словно те хотят сооб шить что-то важное. Сэм фотографировал в яркий солнечный день, но все снимки были темными.

Он не знал, что сказать мальчику. Конечно, он мало понимает в фотографии, но разве снимки не должны быть светлее? И почему на них нет ничего, кроме машин и дороги?

Чарли не хотел омрачать энтузиазм Сэма, портить радость, которая была в их доме такой редкой гостьей. Может, купить ему учебники по фотографии, записать на занятия?

Но, к его изумлению, Сэм был в восторге.

– Посмотри, как здорово вышло! – воскликнул он и долго перебирал их, словно какие-то шедевры: подносил к свету щурился, и когда отдавал Чарли, тот ощутил идущее от сына тепло.

Сэм развесил снимки на доске для объявлений в своей комнате, и, проходя мимо, Чарли увидел, как сын снова их разглядывает, словно перед ним разворачивается поразительный спектакль.

Камера сделала Сэма храбрым, словно у него появились тайные силы. Он взял ее в школу, и с ним почти сразу же стали происходить поразительные вещи. Прежде всего камера послужила стоп-сигналом. Одно дело – выпотрошить коробку для завтраков, выбросить сандвич, но стоило взглянуть на камеру – и каждый понимал: вещь дорогая и необыкновенная. Сэм напрягся, когда к нему подошел Билли, и обхватил камеру обеими руками, готовый позвать учительницу если понадобится. Но Билли неохотно пробормотал:

– Крутая камера.

Следующим невероятным событием было появление Тедди, рука которого висела на перевязи.

– Что с тобой стряслось? – спросил Сэм.

Тедди скривил губы, словно знать его не знал:

– Не твое собачье дело.

Сэм слышал, как он рассказывал другим мальчишкам, что сломал руку, упав с мотоцикла, который шел со скоростью семьдесят миль в час и свалился на полном ходу, но Сэм помнил, как бушевала мать Тедди, ворвавшись в комнату.

На перемене, когда было слишком холодно, чтобы идти на улицу, все отправились в большой спортивный зал. Тедди тронул Сэма за плечо.

– Сними меня, – попросил он, выставив вперед руку.

– И меня тоже, – вторил Билли, поднимая руки с таким видом, словно был первым в мире силачом. За ними потянулись другие ребята, и, поскольку снимать все же было лучше, чем терпеть тычки и издевательства, Сэм сделал, как его просили. И никто пальцем его не тронул.

Мисс Риверс велела Сэму сдать ей камеру на хранение. Весь день он посматривал на ее письменный стол и каждый раз чувствовал новый прилив сил. Теперь он видел мир в снимках.

Мысленно брал в объектив мисс Риверс, в рамке из окна, откуда в комнату лился свет. Пальцы буквально чесались от нетерпения.

В тот день, едва мисс Риверс спросила, когда была подписана Декларация независимости, Сэм вскинул руку и ответил, ожидая, что его стул снова пнут. Но ничего такого не случилось, а когда он обернулся, Фред Морган, который обычно ехидно хихикал, выставил большие пальцы.

Сэм шел домой через парк. Камера висела на шее. Он надеялся, что встретит Изабел. Может, отец не хочет, чтобы он виделся с ней. Но трудно винить людей, если они встретились случайно, правда ведь? Пусть ему не позволяют расспрашивать Изабел о маме, но никто не запрещал расспрашивать о фотографии, а у него накопился миллион вопросов о выдержке и диафрагме. Порой, шагая по парку, он оборачивался и делал снимок.

Никогда не угадаешь, кто может на нем оказаться.