355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кэролайн Левитт » Твои фотографии » Текст книги (страница 1)
Твои фотографии
  • Текст добавлен: 26 октября 2016, 22:59

Текст книги "Твои фотографии"


Автор книги: Кэролайн Левитт



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Кэролайн Левитт
ТВОИ ФОТОГРАФИИ

Благодарность автора

Каждый писатель заслуживает такого идеального агента, как Гейл Хочмен, чей энтузиазм, тепло и добрые советы пробуждают во мне неизменную благодарность. Огромное спасибо также Биллу Контарди и Майе Зив и всем в агентстве. Спасибо каждому удивительному человеку в Алгонкуине и моему редактору Андре Миллер, сделавшей нашу совместную работу воодушевляющей и интересной.

За помощь в выяснении того, как дети справляются со скорбью, благодарю Питера Дж. Салцано и Сью О'Доэрти, за информацию по медицине – Лиссу Ранклин, за сведения о похоронных бюро – Эрика и Эндрю Джонсона, за фотографию – Линду Матлоу и Линн Рид Барагона – за процедуру расследования автомобильных катастроф.

За дружбу, чтение, советы и поддержку благодарю Леору Сколкин-Смит, Катарину Уэбер, Кейт Мэлой, Дженнифер Куч Хаммер, Лайзу Нелсон, Робба Формана Дью, Рошелл Джуэлл Шапиро, Джеффа Лайонза, Джейн Бернштейн, Джеффа Тамаркина, Викторию Закхайм, Бетт Энн Бауман, Лайзу Крон, Линди Джадж, Джейн Прегер, Джессику Бриллиант Кинер, М. Дж. Роуз, Марлин Куинн, Кару Мейсрик, Джо Фишера, Линду Коркоран, Джеймса Ламброса, Джона Траби, Лесли Лер, Машу Хэмилтон, Клеа Саймон, Кэрол Паркер, Барни Лихтенштейна, Джо-Энн Мэпсон, Рут Роджерс, Хелен Левитт и Сьюзен Ито. Спасибо и «Бельвью литерери ревю», опубликовавшему рассказ, который подстегнул меня написать этот роман.

Но более всего я обязана двум парням, которые поют мне песни, делают сюрпризы в виде кексов и наполняют мой мир любовью: Джеффу и Максу.

Джеффу и Максу – любви всей моей жизни – за все, что есть в моей жизни.

1

В машине летает оса… Изабел слышит жужжание и чувствует, как щеки касается легкий ветерок. Электромоторчик величиной с виноградину поет, пролетая мимо правого уха. Странно, что она здесь делает в это время года?

Изабел пытается выгнать ее в окно, но вместо этого маленький камикадзе летит к заднему сиденью и исследует ее камеры. Что хуже: ожидать укуса каждую секунду или сам укус?

Она открывает окна пошире.

Сентябрьский туман клубится на шоссе УС-6, восточное направление. Лобовое стекло запотевает. Сначала ей и в голову не приходило паниковать. В конце концов, она уже двадцать лет водит машину. Изабел хороший, осторожный водитель, и этот туман – всего лишь досадный сюрприз. Каприз погоды.

Она включает фары, но тут же понимает, насколько хуже видно при свете – они отражают туман. Тогда она включает противотуманные фары, и это сразу помогает делу. Свет высекает узкую визуальную дорожку перед машиной. Изабел ощущает, как под глазницами формируется головная боль размером с твердый блестящий десятицентовик.

Изабел напрягает зрение, стараясь разглядеть дорогу. Проверяет уровень горючего. Осталась половина бака.

Она сбрасывает скорость. Нужно торопиться, но придется свернуть, чтобы наполнить бак. Изабел протирает окно. Видимость пока еще не так плоха. В тайничке заднего сиденья лежат деньги, взятые из банка на обустройство, пока она сумеет найти работу. Все камеры при ней, а маленький чемодан набит одеждой. Пусть Люк выбрасывает остальное. Пусть отдаст на благотворительность или новой подружке.

Или своему новорожденному младенцу.

Понятно, что это безумство, но сейчас она может все. Может стать новым человеком. Может навсегда отречься от прошлого и все забыть.

Мимо проносится зеленая дорожная табличка «Выезд из Кейп-Кода», и Изабел начинает дышать ровнее. Люди сидят в пробках часами, только чтобы добраться сюда. Приезжают из Бостона и Нью-Йорка, мечтая провести две недели в крошечном коттедже, ублажать тела прибрежным песком и лосьоном для загара и поглощать больше солнца, чем полезно для здоровья. Туристы собирают осколки стекла, словно это бриллианты, а не раздавленные бутылки от содовой и лимонада, и хотя все твердят Изабел, как ей повезло жить здесь, ее самое заветное желание – убраться отсюда хоть на край света. Каждый раз, когда гостившие у нее друзья собирались уезжать, она готова была умолять их взять ее с собой.

Она не впервые убегала из дома, но «впервые» случилось сто лет назад, когда ей было шестнадцать, и, видит Бог, это не считается. Теперь у нее немного денег, профессия и до безобразия дешевая нелегальная субаренда квартирки в Нью-Йорке, за что следует благодарить подружку Мишель. Изабел жаждет жить в городах, где люди не дают тебе понять, будто с тобой что-то неладно, только потому, что ты живешь здесь круглый год.

Изабел дергает за тонкую золотую цепочку с подвеской из лазурита, подарок Люка на прошлый день рождения, и в порыве отчаяния срывает ее с шеи и выбрасывает в окно, где подвеску мгновенно поглощает густой туман. Потом принимается за обручальное кольцо, золотой обруч, внутри которого выгравировано ее имя. Кольцо летит вслед за подвеской.

Изабел то и дело посматривает в зеркало заднего вида, гадая, погонится ли за ней Люк.

Небо остается серым. Но может, туман поднимется? Все равно сквозь разрывы облаков проглядывает солнце. Бог предупреждает людей, чтобы почаще о нем думали. Так говаривала ее мать. Знак.

Изабел снова смотрит в небо. Если уж вести речь о знаках, стоит вспомнить небо в тот день, когда она впервые привела Люка домой. Ей было всего пятнадцать, а ему – двадцать пять. И работал он на местной бензозаправке, каковое обстоятельство не слишком нравилось ее матери. Конечно, роль тут сыграла и разница в возрасте. Но Изабел была так влюблена, что окончательно потеряла голову. Рядом с ним она лишалась способности дышать, не могла ни есть, ни спать, а в голове вертелись только мысли о Люке.

Именно он вытирал лобовое стекло материнской машины, не оставляя ни единого пятнышка, заливал бензин и проверял тормоза и шины. Она знала его имя, поскольку оно было вышито красным на его спецовке. Зеленая бандана прикрывала длинные блестящие волосы, и он всегда закатывал рукава, так что Изабел могла любоваться его мышцами. Когда он ей улыбался, его глаза светились. Он смотрел на нее так, словно ничего интереснее в жизни не видел.

Пока мать ходила за деньгами, он рассказал Изабел, что хочет жить на Кейп-Коде, рядом с океаном, и почти накопил денег на переезд. Потом он попросил у Изабел номер телефона и пригласил в кино.

– Ни за что на свете! – объявила мать, входя в комнату. – Она слишком молода для вас и слишком умна и поэтому поедет в колледж, чтобы стать личностью.

Изабел, не отрывая взгляда от дороги, открывает бардачок и вынимает медаль с изображением святого Христофора, подаренную матерью. Сейчас она нуждается в утешении. Нора, ее мать, была бы потрясена, узнав, что Изабел не только сохранила медаль, но и очень ею дорожит. Тогда перед ней, казалось, были открыты все дороги… до того, как она поняла, что ее надежды бесплодны.

– Счастливого пути, – сказала мать, застегивая цепочку на шее дочери… Хотя Изабел больше не верит в святых.

Как-то вечером Изабел и Люк пришли домой, когда Нора предположительно должна была работать в библиотеке. К тому времени они встречались уже год. Стоял теплый летний вечер, и Изабел хотела взять деньги, чтобы пойти поужинать. Но когда они подъехали к воротам, ее сердце упало: на подъездной дорожке стоял маленький красный «седан» Норы.

– Не волнуйся, все в порядке, – заверила она с деланно беспечным видом, однако, подойдя ближе, они увидели яркие всплески пятен, разбросанных по переднему газону.

– Какого хрена? – пробормотал Люк. – Это такая идея весенней уборки?

Он шагнул вперед. Но Изабел схватила его за руку.

– Это моя одежда, – прошептала она. Ее любимое голубое платье, зимнее пальто и дешевая бижутерия, поблескивающая среди одуванчиков. Туфли разбросаны в кустах, соломенная шляпа лежит на дорожке, медаль Святого Христофора валяется в траве. Двор напоминал абстракцию в стиле Джексона Поллока.

Но тут дверь распахнулась, и на пороге выросла Нора, высокая и красивая, в элегантном зеленом костюме, обычно надевавшемся на работу, волосы собраны заколкой. В руках – охапка одежды. Она долго, жестко смотрела на парочку, прежде чем разжать руки, и одежда высыпалась на ступеньки крыльца.

Изабел выпрыгнула из машины.

– Ма! – вскрикнула она.

– Не живешь по моим правилам – не живешь под моей крышей! – завопила Нора, с такой силой хлопнув дверью, что Изабел заплакала.

И все-таки пошла к крыльцу, собирая по пути медаль Святого Христофора, свитера, юбки. Сердце так колотилось, что она ничего не сознавала. На стук и звонки в дверь никто не отзывался.

Тогда Изабел вынула ключ, но тут же увидела новый блестящий замок.

– Ма! – снова крикнула она, барабаня в дверь. – Ма!

Люк осторожно коснулся ее плеча.

– Ш-ш-ш, – прошипел он, уводя ее, а когда она нагнулась за одеждой, сурово приказал: – Оставь. Купим все новое. И уж получше этого.

Он отвел ее к машине. Отныне Изабел некуда было идти, кроме как к Люку.

Все, что у нее осталось, – это камеры.

– Езжай помедленнее, – попросила она, потому что здешние копы были настоящими тварями. На самом же деле она хотела дать Норе шанс. Ожидала, что мать выбежит из дома, позовет дочь, остановит ее, прежде чем та сделает что-то непоправимое.

Изабел и Люк уехали на Кейп-Код, остановились в крохотном городке Оукроуз, в окрестностях Ярмута. Судя по рекламным щитам, городок был знаменит солнечными пляжами и жареными устрицами. Однако пляжи оказались маленькими и забитыми людьми, а устриц Изабел не любила.

Люк почти сразу получил работу в кафе-баре «У Джози». Изабел устроилась в местную детскую фотографию, действующую под девизом: «Вы, наверное, были прелестным ребенком», с низкими ценами, где никто не обращал внимания на художественную сторону снимков и наличие диплома у фотографа, а главным было проворство, скорость и умение правильно наводить камеру.

Изабел никто не искал. Потом владелица «У Джози» умерла, и Люк собрал все сэкономленные деньги и взял кредит, чтобы выкупить кафе, переименовав его в кафе «У Люка». В этот момент Изабел каким-то образом поняла, что мать никогда за ней не приедет, а Люк никуда не денется.

Она носила медаль Святого Христофора до окончания школы. Для того чтобы перевестись, она подделала подпись матери на заявлении, получила документы и продолжала учиться, но так и не завела друзей, потому что кто это еще в шестнадцать лет живет с бойфрендом, а не с родителями? Кто еще каждую свободную минуту работает в пиццерии, экономя деньги на пленку, вместо того чтобы пойти повеселиться в клубе? Изабел носила медаль и в то время, когда звонила домой и не получала ответа, сжимала ее в поисках утешения и надежды. Надевала, работая в фотостудии, и с наслаждением ощущала ее тяжесть и плавное скольжение по коже, когда поправляла волосы ребенку или устанавливала камеру.

Изабел клялась, что, увидев медаль, посетители вели себя лучше, поскольку считали ее верующей, хотя на самом деле она понятия не имела, во что верила.

И вот к чему она пришла: тридцать шесть лет, замужем и больше не ребенок, а своих детей так и нет. У них никогда не хватало денег на учебу в колледже, хотя Изабел мечтала получить степень. Работая в фотостудии, она не продала ни одной своей фотографии, не имела ни одной выставки.

Медаль дает ей теплую, согревающую сердце надежду, и, как это ни абсурдно, Изабел чувствует себя спокойнее, когда она висит на шее.

Она поднимает окна и включает кондиционер. В машине что-то щелкает и постукивает. Последние несколько лет Люк уговаривал ее купить автомобиль получше, малолитражку ярких тонов, вместо этого черного ящика, который вечно ломается.

– Как можно любить машину, которая сроду не ездила нормально? – твердил Люк и получал неизменный шутливый ответ:

– Но я же люблю тебя, верно?

Проходит еще три часа, а она по-прежнему в пути. Вспомнив, что бензин скоро закончится, она сворачивает с I-95 и углубляется в Коннектикут. Погода по-прежнему сырая и непонятная, словно сама не знает, чего хочет, не может решить, стать дождливой или солнечной.

Изабел надела белое летнее платье, и все же по спине течет пот. Одной рукой она пытается собрать волосы, такие длинные, что практически сидит на них. Иногда в фотостудии дети смотрят на нее и спрашивают, уж не ведьма ли она с такими длинными черными волосами и умеет ли колдовать.

– Я добрая ведьма, – обычно отвечает она с улыбкой, но сегодня не так уж в этом уверена. Очки в тонкой оправе, без которых она не сядет за руль, то и дело сползают с переносицы. Когда она снимает очки, на переносице остается красная вмятинка, словно кто-то подчеркнул ее глаза.

– Ты, на свою беду, слишком чувствительная натура, – часто твердил ей Люк.

Но что поделать, если так и есть? Она ощущает холод острее, чем Люк, и стоит красной полоске на градуснике поползти вниз, немедленно кутается в свитера. А от жары мгновенно вянет. И боль чувствует сильнее. Даже после всех этих лет, когда открытки, которые она посылает матери, возвращаются с надписью, сделанной ее рукой: «Адресат выбыл». Или когда видит устремленный на нее взгляд Люка, если без предупреждения приходит в бар. Хотя он говорит, что рад ее видеть, синие глаза затуманиваются словно перед грозой.

Люди замечают ее чувствительность и на работе. Иногда они утверждают, что она видит вещи, которых на самом деле нет. Может поймать серьезный, задумчивый взгляд обычно веселого ребенка. Хрупкая малышка на ее снимке выглядит неожиданно жесткой и неумолимой. Кое-кто утверждает, что Изабел удается уловить сам дух и характер ребенка, и просто мороз идет по коже, когда смотришь на снимок и каким-то образом видишь его будущее.

Годы спустя родители приходили в студию, чтобы рассказать Изабел, как тот серьезный, немножко похожий на адвоката ребенок, которого она фотографировала, хочет стать актуарием, специалистом по страховой математике. Как девочка, стоявшая в изящной позе, теперь подписала контракт с «Джофри Бэллей».

– Откуда вы знали? – допытывались родители. – Откуда!

– Понятия не имею, – обычно отвечала Изабел, но иногда, чтобы порадовать заказчиков, пожимала плечами: – Знала и все.

Но она не знала. Ничего не знала. Не знала даже, что происходит в ее собственной жизни. В течение прошлого года она обнаруживала белый прозрачный шарф в корзинке с грязным бельем, серебряный браслет на кухне и даже тампон в корзинке для мусора, хотя у нее в тот момент не было месячных. Но Люк клялся, что все это принадлежит подружкам забегавших в гости приятелей из бара.

– Не думаешь, что будь у меня кто-то, я бы прятал ее вещи, а не выставлял напоказ? – смеялся он, явно считая ее ненормальной.

Несколько раз она приходила в бар по вечерам и заставала его в обществе красивых женщин, смеющегося, позволявшего им класть ему руки на плечи. Но стоило Люку завидеть Изабел, как он стряхивал эти назойливые руки, словно дождевые капли, и целовал ее. И все же у нее оставалось такое чувство, будто он сейчас не с ней, а с кем-то другим.

Три ночи назад ее разбудил телефонный звонок, и когда она, перегнувшись через Люка, взяла трубку, послышался тихий женский плач.

– Кто это? – спросила она. В трубке стояла мертвая тишина. Оглянувшись, она, к полному своему потрясению, увидела, что глаза Люка открыты и влажны от слез. Она быстро села и уставилась на него.

– Просто сон, – отмахнулся он. – Спи.

Он повернулся к ней, положил руку на ее бедро и почти мгновенно заснул. А она долго лежала, глядя в потолок.

Но наутро, когда Люк был в баре, какая-то женщина позвонила и назвала ее по имени. И рассказала, что пять лет была любовницей Люка.

– Я все о вас знаю, Изабел, – добавила она. – Не думаете, что пришло время и вам узнать обо мне?

Изабел оперлась ладонью о кухонную стойку.

– Я беременна и думаю, стоит об этом вам сообщить, – продолжала женщина.

У Изабел подкосились ноги.

– Кто-то звонит в дверь, – выдавила она, повесила трубку и больше не подходила к трезвонившему телефону.

Беременна! Они с Люком отчаянно хотели детей. Она десять лет пыталась забеременеть, прежде чем все анализы, травы и способы лечения не сломили ее. Люк и слышать не хотел об усыновлении.

– То, что у нас нет детей, – не самое ужасное на свете обстоятельство.

Изабел считала иначе, но не знала, что делать. Она заставила Люка превратить запасную спальню, предназначавшуюся ранее для детской, в темную комнату. И единственными детскими лицами, украшавшими ее, были те, которые она фотографировала.

Сначала, узнав о беременной любовнице Люка, она подумала, что настал конец мира. Но потом сказала себе, что это всего лишь конец одного-единственного мира. Ее мира. Она заслуживает куда больше того, что имеет. И сбросит старую жизнь, как бабочка – кокон.

Ее спина ноет, и она прижимается к сиденью. В прошлом месяце она ходила на массаж, и массажистка, женщина с желтым конским хвостом, мяла ее тело.

– Здесь у вас напряжено, – изрекла она, похлопав по лопаткам Изабел. – Стресс. Гнев. А здесь – печаль, – продолжала она, коснувшись позвоночника, и Изабел, мучительно морщась, вцепилась в край стола.

«Здесь печаль»…

Мать часто говаривала, что, если почаще улыбаться, захочется улыбаться снова и снова. Господь вознаграждает счастье. И в фотостудии люди всегда подмечали ее сияющую, веселую улыбку, магнитом притягивавшую к ней детей. Но сейчас она не может улыбнуться… как ни старается.

Изабел смотрит на часы. Уже середина дня. И она проголодалась. Ее сотовый звонит, но она не берет трубку, опасаясь, что это снова любовница Люка. А ведь Изабел даже не знает ее имени. К этому времени Люк уже пришел домой и ищет ее вне себя от отчаяния. А может, в бешенстве колотит посуду о кухонный пол, как в тот день, когда она впервые сказала, что ей не нравится жить здесь и Кейп-Код ее душит. За все годы, что они прожили вместе, он пальцем ее не тронул, руку не поднял, голоса не повысил, но расколотил пять наборов блюд, несколько стаканов и статуэтку, которую купил ей в шутку: маленький скотч-терьер с крошечной золотой цепочкой.

А может, он вовсе не злится. Может, наоборот, почувствовал облегчение. Но кого она дурачит? Его нет дома. И он не читал ее жалкого унизительного письма.

«Дорогой Люк, я хочу развода. Найди адвоката. Изабел».

Конечно, он с этой новой женщиной. Беременной его ребенком.

Она рассерженно вытирает глаза. И видит малыша. Маленького, переливающегося жемчужным светом. Видит глазами Люка. Не своими.

А потом закрывает глаза, всего на секунду. А когда открывает, не понимает, где находится. Дорога совершенно незнакома.

Изабел включает радио. Рок-станцию. Слышится громкий вой Тэмми Уайнет. Вот и прекрасно! Когда сердце так болит, самое лучшее – подпевать во весь голос. Если Тэмми способна выжить, значит, выживет и она.

Изабел думает о деньгах в своем кармане, о камерах на заднем сиденье, о том, что мать, может быть, примет ее, блудную дочь.

– Я никогда его не любила, – скажет мать о Люке, и Изабел надеется услышать: «но всегда любила тебя».

Мать всю жизнь прожила недалеко от Бостона, вынесла смерть мужа, в тридцать лет умершего от сердечного приступа прямо на ступеньках магазина, где покупал продукты. Выдержала побег дочери с автомехаником, мужчиной, который, по ее мнению, был сплошной неприятностью.

Туман становится еще гуще, видимость просто ужасная. Черт. Она, похоже, заблудилась. Сделала ошибку, поехав в обход. Но ведь всегда можно повернуть и добраться до шоссе! Может, стоит остановиться в придорожном кафе, наесться всяких вредных вкусностей, всего, что она любит: яиц, бекона, сосисок.

Темнота действует на нервы и в это время дня кажется неестественной. Хотя Изабел понимает, что это всего лишь туман, ей становится не по себе. Она включает и выключает противотуманные фары, пытаясь разрезать мрак, но туман шевелится, как живой, и она видит нечто вроде обрывков снимка. Свет выхватывает отдельные предметы. Что-то красное. Блеск хрома.

Посреди дороги стоит машина. Стоит на встречной полосе. Фары выключены. В глаза бросается красное платье.

Изабел вздрагивает. Она понимает, что машина не двигается, но впечатление такое, будто та мчится навстречу и с каждым мигом вырастает все больше, хотя Изабел и пытается разминуться с ней. Но дорога слишком узка, обсажена высокими толстыми деревьями.

Глаза Изабел мечутся из стороны в сторону, но деваться некуда. И развернуться нет места. Невозможно даже остановиться, как она ни жмет на тормоза. О, Иисусе!

Изабел маневрирует, стараясь не врезаться в дерево. Машина сбавляет скорость, но по-прежнему несет ее вперед. Время растягивается, как резинка. Замедляет ход. Потрясенная Изабел видит женщину с короткими, торчащими ежиком светлыми волосами. Платье сбилось до колен и постепенно появляется в фокусе, будто один из негативов Изабел, лежащий в проявителе. Женщина просто стоит перед машиной, не двигаясь, глядя так, словно знает, что случится, и ожидая этого. Изабел снова пытается свернуть в сторону. Шины визжат, сердце сжимается.

– Прочь с дороги! – вопит она, лихорадочно вцепившись в руль. – Что вы делаете?

Но женщина как приросла к месту. Откуда-то издали слышен звонкий голос, и тут она видит ребенка – ребенка! Темноволосого мальчика… он тоже видит ее и на секунду замирает. Их взгляды встречаются, и Изабел, словно загипнотизированная, тоже не в силах пошевелиться.

Но тут же, очнувшись, нажимает на клаксон, и мальчик пугается и летит через дорогу, исчезая в лесу, а ее машина едет слишком быстро, и она не может ее остановить. Потеряла контроль.

Сердце колотится о ребра. Дыхание со свистом вырывается из груди. Она теряет контроль и, несмотря ни на что, молится:

– Боже!!! Иисусе!

И тут снова слышит жужжание осы, вылетающей в ночь, а женщина наконец приходит в себя и прижимается спиной к капоту. Но уже поздно, слишком поздно, и обе машины сливаются в смертельном поцелуе.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю