Текст книги "Мутация"

Автор книги: Кен Макклюр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Кен Макклюр
МУТАЦИЯ

Прах ты и в прах обратишься.

(Быт. 3:19)

Один

– Но это невозможно! Вы уверены?

– К сожалению, сомнений нет, сэр. Результаты анализов абсолютно ясные.

В отличие от государственных больниц и поликлиник, которые стараются выглядеть соответственно своей роли – с выставленным напоказ оборудованием и прочей медицинской атрибутикой, с витающими в воздухе запахами антисептиков, – частные медицинские учреждения стремятся к противоположному. Кабинет врача сэра Лоуренса Сэмсона на Харлей-стрит представлял собой типичный городской особняк, обставленный по высшему классу, чтобы состоятельные пациенты могли быть уверены: деньги и привилегии помогут в лечении точно так же, как помогают во всех иных сферах жизни.

– О, господи! – Молодой человек рухнул в кожаное кресло, словно силы внезапно покинули его. – Вы вынесли мне смертный приговор, Сэмсон.

В кабинете повисло неловкое молчание.

Молодой человек потер лоб, словно пытаясь стереть кошмарные последствия новости, которую ему только что сообщили.

– Сколько мне осталось?

Сэмсон протестующе поднял руку.

– Прошу вас, не думайте об этом, сэр! В наши дни, при условии приема соответствующих препаратов и тщательном наблюдении, манифестация основных симптомов вполне может быть… отсрочена.

– Но в итоге мне никуда не деться, так?

– К сожалению, лечение до сих пор не разработано.

С полминуты молодой человек сидел, уставившись в пространство.

– Хотите воды, сэр?

– К черту воду, Сэмсон – мне нужно выпить!

Сэр Лоуренс помедлил, словно размышляя, считать ли это просьбой, затем поднялся из кресла и подошел к письменному столу. Открывшаяся дверца явила взору бар с алкогольными напитками. Он плеснул приличную порцию неразбавленного солодового виски в хрустальный бокал и протянул его молодому человеку.

– Вы не присоединитесь ко мне? – осуждающе спросил тот. – Видимо, это начало длинного и одинокого пути вниз, когда даже твой доктор больше не пьет с тобой…

– Меня ожидают пациенты, сэр.

– Конечно, пациенты, Сэмсон… – Молодой человек тяжело вздохнул. – Господи, что скажет отец? Это убьет его. – Он покрутил содержимое бокала в одну сторону, затем в другую. – Господи Иисусе, что за невезение! Вы не скажете ему, а?

– Разумеется, по долгу службы я обязан соблюдать конфиденциальность во всем, что происходит между нами, сэр. Но если вас интересует мое мнение, я бы советовал поставить его в известность как можно скорее. Последствия для вас и вашей семьи… впрочем, вы лучше меня это понимаете.

– Чудовищные, – покорно подтвердил молодой человек и сделал большой глоток виски, словно ища в алкоголе возможность укрыться от летящих в него стрел осуждения. – Каковы шансы на то, что медики найдут лекарство в ближайшем будущем?

– К сожалению, небольшие, сэр. Три месяца назад я был на конференции, посвященной этой проблеме, и, по общему заключению, сегодня мы не ближе к решению, чем были в самом начале.

– Спасибо за откровенность, – пробормотал молодой человек.

– Сожалею, сэр, но не вижу смысла в напускном оптимизме. Кое-кто придерживается другого мнения, но их мотивы заключаются скорее в надежде привлечь источники финансирования к своим исследованиям.

– Наверное, я должен быть благодарен вам за прямоту, Сэмсон, но в настоящий момент я отчаянно нуждаюсь в чем-то ином, чем простая голая правда! – заявил молодой человек и шмыгнул носом – всего разок, борясь со своими эмоциями.

Сэмсон сочувственно кивнул.

– Советую начать лекарственную терапию, о которой я говорил, как можно скорее.

Молодой человек кивнул и поставил бокал на столик, отрицательно покачав головой в ответ на предложение повторить.

– Я свяжусь с вами в ближайшее время, – пробормотал он вставая.

– А ваш отец, сэр?

– Я сообщу ему… Мне только нужно немного времени, чтобы самому смириться с этим.

Четыре дня спустя

Сэр Лоуренс Сэмсон объяснил пациентке, что, судя по результатам анализов, она вряд ли сможет забеременеть обычным путем, и как раз начал рассказывать об альтернативных вариантах, когда зазвонил стоявший у него на столе телефон. Сняв трубку, Сэмсон резко сказал:

– Я ведь просил не беспокоить, Ева!

– Думаю, вы захотите ответить на этот звонок, сэр Лоуренс, – мягко сказала секретарь.

– Хорошо, – ответил Сэмсон, уже сожалея, что был резок с женщиной, которая работала с ним уже шесть лет и даже помыслить не могла о том, чтобы прерывать его без уважительной причины, но он был на грани – в таком состоянии он пребывал последние четыре дня. Он извиняюще улыбнулся пациентке и замер, услышав знакомый голос.

– Да, сэр, так и есть. – Сэмсон молча выслушал собеседника, ловя на себе заинтересованный взгляд пациентки и стараясь не выдать своих эмоций. – Хорошо, сэр. Скажите водителю, что я буду на Харлей-стрит… До встречи сегодня вечером.

8 часов вечера

Сэмсон нервничал – крайне необычное ощущение для человека, привыкшего контролировать себя, но в подобных обстоятельствах любой почувствовал бы себя не в своей тарелке. Он казался сам себе актером на сцене, который играет главную роль, не зная текста и вообще не желая участвовать в представлении. Ему даже пришлось украдкой обсушить ладонь носовым платком, лежавшим в кармане, перед тем как обменяться рукопожатием с неулыбчивым хозяином кабинета, который только что вошел в дверь.

Произошел короткий обмен любезностями, Сэмсон отказался от предложенного освежающего напитка.

– Предлагаю сразу перейти к делу, сэр Лоуренс. Сын рассказал мне все. Господи, это ужасно!

– К несчастью, сэр, для вирусов ничего не значат… – Сэмсон чуть не сказал «богатство и привилегии», но, подумав, решил ограничиться «людьми». В ответном взгляде отнюдь не читалось понимание. – Я рад, что он признался вам, сэр, – продолжал Сэмсон. – Это было для него нелегким делом, учитывая обстоятельства, но я чувствую себя обязанным напомнить вам с самого начала, что, поскольку он мой пациент, я не вправе…

– Слушайте, забудьте хоть ненадолго вашу гиппократову чепуху, – прервал хозяин, пренебрежительно взмахнув рукой. – А то это становится похоже на сцену из дурацкого фильма. Я не собираюсь обсуждать с вами подробности состояния моего сына. Я просто хочу, чтобы его вылечили! Я хочу, чтобы он снова стал здоров. Мне нужно, чтобы он избавился от этой… штуки и продолжил жить прежней жизнью.

Сэмсон сглотнул – что было весьма затруднительно, поскольку у него пересохло во рту. Сбитый с толку внезапным отсутствием логики в словах собеседника, он произнес, запинаясь:

– Сожалею, сэр… Вполне реально достичь определенного периода… ремиссии, если можно так выразиться, но лечения просто не существует… По крайней мере, на этой стадии. Хотя, разумеется, исследования в этой области ведутся постоянно…

– Мне сообщили, что лечение уже разработано.

Поймав направленный на него взгляд, Сэмсон почувствовал себя словно на экзамене, который он должен провалить. Когда тишина стала непереносимой, он решил «сморгнуть» первым.

– Сожалею, сэр, но я не понимаю, о чем речь… Видимо, мне неизвестно открытие, на которое вы ссылаетесь…

– С того момента, как я узнал эту проклятую новость, я начал наводить справки – крайне осторожно, разумеется, – и мне сообщили, что лечение подобного состояния больше не находится за границами возможного. Оказалось, существует эффективная альтернатива тому, чтобы просто опустить руки и смириться с судьбой.

При слове «альтернатива» в голове у Сэмсона зазвенел сигнал тревоги. Он опасался, что его хотят затянуть в мир «народной медицины», при том, что он был уверен, что все так называемые «средства» либо являются фальшивкой, либо – в лучшем случае – основаны на эффекте плацебо.

– В самом деле, сэр? – осторожно произнес он.

– Я говорю о разработках, проведенных в берлинской клинике.

– В берлинской клинике? – эхом отозвался Сэмсон. – А! – сказал он, опуская взгляд на свои туфли, словно был не совсем рад такому повороту разговора. – Кажется, я припоминаю тот уникальный случай, который вы имеете в виду, сэр.

Хозяина явно рассердило заметное отсутствие энтузиазма со стороны собеседника.

– Почему у вас, медиков, всегда так? – возмутился он. – Вы жутко консервативны, когда речь идет о чем-то новом. Хорошо, вы-то сами как считаете – излечение имело место быть или нет?

– Я не настолько хорошо информирован о подробностях этого случая, сэр, хотя, разумеется, читал доклады. Однако я хочу сказать, что иногда пациентам… которым уже невозможно помочь, проводятся… необычные процедуры.

– Вы хотите сказать, что того пациента использовали в качестве подопытного животного?

Сэмсон в притворном ужасе поднял руки.

– Это совершенно не мое дело – критиковать решение моих берлинских коллег! Насколько я понимаю, та процедура была единственной в своем роде и проводилась пациенту, прогноз для которого уже был очень плохой, по другим причинам. Это было очень рискованное мероприятие, и было обусловлено, возможно, исключительно тем состоянием, в котором находился тот пациент. Процедура была далеко не стандартная – сомнительно, что это вообще когда-нибудь может стать стандартной процедурой.

– Мой сын – далеко не стандартный пациент, сэр Лоуренс.

– Разумеется, сэр.

– Важность того, чтобы в будущем он смог произвести на свет здоровых детей, нельзя переоценить.

– Да, сэр.

– Возможно ли это?

Сэмсон медлил с ответом, явно пребывая в унынии от того, что не смог увести собеседника с выбранного им направления.

– Думаю, теоретически это возможно – если бы нашелся идеальный донор. Условия, разумеется, тоже должны были бы быть идеальными… Но я вынужден подчеркнуть, что приготовления к подобной процедуре многого потребуют от самого пациента. Последствия этого предприятия могут оказаться катастрофическими…

– А разве есть альтернативы этому… катастрофическому предприятию, сэр Лоуренс?

– Согласен с вами, сэр, – признал Сэмсон.

– Тогда устройте это. Я отдаю здоровье своего сына в ваши руки. Я хочу, чтобы его вылечили, и хочу, чтобы это произошло в строжайшей секретности. Ни один человек никогда не должен узнать об этом.

Сэмсон покачал головой, собираясь с силами для последней попытки изменить решение собеседника.

– Я сказал, что это теоретически возможно, сэр, – сказал он. – Но практические трудности, возникающие при организации подобной операции, и особенно требование сохранить ее в секрете, просто слишком… – Сэмсон замолчал, не в силах найти подходящие слова.

– Я прекрасно понимаю, что вы не можете сделать это в одиночку, сэр Лоуренс. Я не идиот. С этой целью я собрал группу друзей, которым можно доверять, людей, обладающих властью и влиянием. Они обеспечат вас всеми ресурсами и помощью, которая вам понадобится. Вам нужно будет только попросить. Что скажете?

– Мне нужно время, чтобы подумать, сэр.

– Хорошо, позвоните мне завтра.

Два

Золотые дорожные часы, стоявшие на мраморной каминной полке, звякнули один раз – единственный звук в комнате, нарушивший затянувшуюся тишину серого февральского дня, если не считать почти неслышный гул машин на лондонских дорогах, приглушенный двойными стеклопакетами.

– Я считаю, мы все должны встретиться с сэром Лоуренсом, чтобы конкретно обсудить то, о чем нас просят, и удостовериться, что мы понимаем, во что ввязываемся, – сказал владелец Белгравия-хаус.[1]1
  Белгравия (Belgravia) – район Вестминстера к юго-западу от Букингемского дворца. На востоке граничит с Мэйфэром, на западе – с Найтсбриджем и Челси, на севере – с Гайд-парком, на юге – с Пимлико. Со времен Регентства район Белгравия слыл одним из самых фешенебельных в английской столице. Здесь проживали многие поколения британской элиты, а также состоятельные иностранцы.


[Закрыть] – Официальных санкций на наши действия не будет, как не будет и возможности обратиться за консультацией к кому бы то ни было, разделить вину, если все пойдет не так, и публичного признания в случае успеха. Кроме нас, никто не должен узнать обо всем происходящем – не считая, конечно, человека, который обратился к нам за помощью, рассчитывая на дружбу и верность.

Присутствующие согласно покивали.

– Можем ли мы быть уверенными, что все получится? – спросил, заметно нервничая, один из них, и от волнения сломал карандаш, лежавший рядом с блокнотом на столе перед ним. Как и остальные, он был одет в темный костюм – форменная одежда города, – хотя галстуки некоторых из присутствующих в различной степени предавали анонимность своих хозяев. Вопрос был адресован седовласому мужчине, на галстуке которого имелся значок – змей, обвивающий чашу, обозначая связь с медициной.

– Нет, – ответил он. – Наше с сэром Лоуренсом мнение таково: нет никаких гарантий. Главная составляющая планируемой процедуры является в лучшем случае рискованным делом – даже если не рассматривать основания для этого риска в данном случае. Однако, учитывая обстоятельства, это фактически единственная возможность… спасти ситуацию.

Человек, сидевший во главе стола – судя по галстуку, выпускник Кембриджского университета – слегка улыбнулся, услышав этот эвфемизм, и добавил:

– И единственная возможность предотвратить грандиозный скандал.

– Не слишком ли мы торопимся? – спросил нервный мужчина. – Я хочу сказать, такое впечатление, что мы собираемся пойти ва-банк, даже не обсудив альтернатив…

– Их не существует, – отрезал выпускник Кембриджа, и по выражению его лица было ясно, что именно такой реакции он и ожидал от собеседника. Хотя этих людей и связывали в данный момент дружеские отношения, в прошлом общались они мало, поскольку по характеру и мировоззрению находились на разных полюсах. Выпускник Кембриджа был оптимистом, уверенным в себе до степени высокомерия, тогда как нервный мужчина был склонен анализировать все до мельчайших подробностей и являлся воплощением осторожности.

– Конечно, все это очень серьезно, – продолжал нервный, – но риск, заключенный в процедуре, которую вы предлагаете, слишком велик, чтобы даже подумать об этом. По моему мнению, при правильной рекламе и соответствующем менеджменте бурю вполне можно пережить. История свидетельствует…

– Времена меняются, – прервал его выпускник Кембриджа, – а с ними меняются и люди. В частности, их восприятие многих вещей, которые в прошлом мы принимали как само собой разумеющееся. Находись сейчас страна в благополучной ситуации, вполне возможно, она пережила бы это известие, но мировой экономический кризис, растущая безработица, колеблющийся курс фунта стерлингов – даже проклятая погода ополчилась против нас этой зимой! Если в довершение всего страна узнает о состоянии, в котором оказался наш друг, это может вызвать полное крушение общественного доверия. Подобная информация станет последней соломинкой для многих людей, если они обнаружат: все, во что они верили, чему доверяли и чтили, обратилось в прах – именно тогда, когда они остались без работы, без сбережений, без будущего и без веры хотя бы во что-нибудь. Социологи уже рассматривают реальную перспективу того, что гнев общества в недалеком будущем может обернуться анархией.

– Вы сказали, что никто, кроме нас, не будет знать, – не унимался нервный мужчина. – Но ведь обязательно должны быть вовлечены и другие люди. То, что вы предлагаете, не под силу выполнить одному врачу в секретной лаборатории!

– Да, потребуется участие определенных специалистов, – согласился выпускник Кембриджа. – Но, насколько я понимаю, в ключевом моменте самой процедуры нет ничего необычного. Я прав, сэр Лоуренс?

Лоуренс Сэмсон кивнул.

– Это не совсем стандартная процедура, однако подобные операции проводятся почти ежедневно по всей стране, хотя и по другим показаниям. Отличие данного случая заключается, конечно, в том, кому будет проводиться операция и по какой причине. Отбор специалистов для первых ролей должен осуществляться с максимальной строгостью.

– Джеймс проследит за этим, – пообещал выпускник Кембриджа и повернулся к сидящему рядом мужчине в непримечательном галстуке. Джеймс Монк никак не отреагировал на его слова и продолжал сидеть молча, уставившись перед собой.

– Работа Джеймса заключается в том, чтобы обеспечивать абсолютную секретность на каждом этапе. Никто не должен в итоге «продать» свой рассказ, – он произнес эти слова с нескрываемым презрением, – или оживить свои мемуары, которым иначе грозит забвение, пикантными подробностями. Все это дело должно проходить в тайне и остаться в тайне навсегда. Это не подлежит обсуждению. Абсолютное молчание со стороны всех участников – непременное условие.

Лоуренс Сэмсон с подозрением взглянул на Джеймса Монка.

– Совершенно не уверен, что вы сможете гарантировать подобное, – сказал он, и его слова прозвучали как обвинение.

Монк слегка пожал плечами, но отвечать, по всей видимости, не собирался. Никто из присутствующих не проявил желания высказаться. Сэмсону явно не понравился вывод, к которому он пришел: существовали способы, о которых лучше не знать, но, к сожалению, он слишком хорошо понимал, что они из себя представляют.

– Мы не ожидаем от вас участия в… обеспечении безопасности, сэр Лоуренс, – сказал с улыбкой выпускник Кембриджа, в надежде успокоить Сэмсона. – Мы здесь именно для того, чтобы всеми силами обеспечить достижение двух целей – вылечить сына нашего друга и обеспечить, чтобы все это дело оставалось в тайне. Вы отвечаете только за первое.

Сэмсон понимающе кивнул.

– Я предлагаю, – продолжал выпускник Кембриджа, – чтобы каждый из нас просто занимался своим делом.

За столом послышались одобрительные возгласы.

– Хорошо, тогда давайте не будем уделять слишком много внимания обязанностям остальных. Если каждый хорошо сыграет свою партию, у нас появится хороший шанс осуществить кое-что удивительное.

– А если у нас не получится? – спросил нервный мужчина.

– Предлагаю даже не думать об этом, – сказал выпускник Кембриджа ледяным тоном.

– Верно, верно, – хором сказали несколько человек, вынудив нервного ретироваться.

– Итак, джентльмены, пришло время задать главный вопрос. Все ли мы согласны, что должны помочь нашему другу в трудный час? – выпускник Кембриджа оглядел помещение. – Чарльз?

Мужчина в галстуке Итонского университета кивнул.

– Маркус? Кристофер?

Еще двое присутствующих кивнули.

– Полковник?

– Уж я точно выполню свой долг, – отозвался мужчина в галстуке гвардейских парашютно-десантных войск.

– Малькольм?

Нервный мужчина, помедлив, ответил:

– Думаю, да.

– Доктор?

Мужчина, на чьем галстуке красовался кадуцей, произнес ровным голосом:

– Мы с сэром Лоуренсом определили лучших специалистов в стране и передали их личные дела команде Джеймса, для изучения после проведения начальных переговоров.

– Что за начальные переговоры?

– Одна из адвокатских контор согласилась выполнить просьбу, как принято, полностью на свое усмотрение.

– Все кандидаты уже находятся под наблюдением, – в первый раз за все время подал голос Монк.

– Хорошо, – отозвался выпускник Кембриджа. – Мы не хотим, чтобы кто-нибудь из них оказался на конференции, проходящей на другом континенте, в тот момент, когда он нам понадобится.

Три

– Ты очень беспокойно спал сегодня ночью, – заметила Кэсси Мотрэм, когда ее муж появился в кухне к завтраку. Джон Мотрэм поплотнее завернулся в домашний халат и вскарабкался на один из новых барных стульев, которые Кэсси приобрела «для комплекта» к недавно установленной барной стойке. Джону слегка не хватало роста, чтобы проделать это с легкостью, что только усилило его раздражение.

– Я чувствую себя персонажем американского фильма, – пожаловался он. – Ради бога, чем были плохи обычные стол и стулья?

– Надо идти в ногу со временем, – хладнокровно отмела его жалобу Кэсси. – И все-таки, может быть, расскажешь?

– Кошмары снились.

– Хм… Что-то слишком часто тебе стали сниться кошмары. Что тебя тревожит?

Ее муж покосился в сторону, словно решая, стоит ли выкладывать начистоту, затем сказал:

– Подозреваю, что в следующем году мне не дадут гранты на научные исследования по истории.

– Погоди, тебе же их давали каждый год! С чего бы сейчас им менять свою политику? Или они, как и все в стране, используют ограничение государственного кредитования как оправдание?

– Ну, не совсем так. Просто в университете назревают перемены, – сказал Джон. – Стипендии уходят в прошлое. Получение знаний больше не котируется в «коридорах власти» – должен быть «конечный продукт», то, что руководство могло бы запатентовать и продать. Всем твоим действиям должно быть экономическое обоснование.

– А изучение эпидемий чумы четырнадцатого века не отвечает этим требованиям… – грустно подытожила Кэсси.

– Они и сами не выразились бы точнее, – кивнул Джон. – Хотя, конечно, они выразились не так – предпочли ходить вокруг да около, пользуясь тем забавным языком, на котором говорят в наши дни… Надо «двигаться вперед» и «совершать упреждающие шаги по налаживанию деловых контактов», поскольку мы «стоим на пороге двадцать первого века». И откуда они только набрались этой ерунды?

– Такие люди везде есть, – сочувственно сказала Кэсси. – На днях в «Женском институте»[2]2
  «Женский институт» – организация, объединяющая женщин, живущих в сельской местности; в ее рамках действуют различные кружки.


[Закрыть] выступала одна женщина, на тему детоксикации организма, как она это назвала. Я спросила у нее, какие токсины она намерена удалять, и она высокомерно поинтересовалась, являюсь ли я профессиональным диетологом. Я сказала – нет, я просто обычный врач, и не ответит ли она все-таки на вопрос, и конечно, она не смогла. Кем, интересно, является профессиональный диетолог, стоит у плиты?

– Да, сейчас происходит слияние науки и моды, в результате чего эти псевдоученые везде суют свой нос и несут всякую чушь.

– Может быть, нам стоит подумать о том, чтобы сменить профессию? – задумчиво произнесла Кэсси, принимая из рук мужа чашку с молоком.

– Возможно, мне и придется, если иссякнут и другие гранты. Знаешь… – Джон замолчал, пытаясь справиться с банкой мармелада. – Я, наверное, стану мастером по маникюру и педикюру для знаменитостей.

Кэсси чуть не подавилась кукурузными хлопьями.

– Где ты такое услышал? – выдохнула она.

– Как-то по телевизору видел передачу, где одну женщину представили таким образом, и подумал, что это как раз для меня… Джон Мотрэм, мастер по маникюру и педикюру… К черту высшее образование, надо заняться чем-то действительно важным – например, полировать ногти богатым и известным людям. А как насчет тебя?

– Мастер по окраске волос международного класса, наверное, – отозвалась Кэсси, секунду подумав. – Источник тот же.

– Ну вот, мы фактически устроены, – сказал Джон. – Нас ждет новая жизнь.

– Жаль только, что нам уже за пятьдесят. И у меня полная приемная хирургических пациентов.

– А от меня второкурсники ждут лекцию по медицинской микробиологии, их души наполнены благоговейным страхом или даже восхищением, – улыбнулся Джон. – Эх, а я так мечтаю улететь в Лос-Анджелес, или куда там ездят эти люди на выходные…

В этот момент звякнул висевший на двери почтовый ящик и послышался звук падающего на пол письма. Кэсси сползла со стула и прошлепала в одних чулках к двери. Вскоре она вернулась и, склонив голову на бок, принялась перебирать пачку конвертов, шутливо объявляя их содержимое.

– Счет… счет… Мусор… мусор… Открытка от Билла и Дженет из Барселоны – нужно туда съездить, мы об этом сто лет говорим уже – и одно для тебя из Оксфордского университета. Бейллиол-Колледж, не иначе!

– Правда? – Джон взял конверт и в нетерпении вскрыл его большим пальцем. С полминуты он внимательно читал, затем выдохнул:

– О господи!

– Ну же? Не говори загадками!

– Это от мастера Бейллиол-Колледжа. Он хочет видеть меня на следующей неделе.

– По поводу чего?

– Не говорит. – Джон протянул жене письмо.

– Как странно. Ты поедешь?

– А что мне терять?

– Может быть, он прослышал, что ты хочешь сменить профессию, и предлагает тебе должность мастера по маникюру и педикюру?

– Не исключено, – глубокомысленно кивнул Джон. – Но я соглашусь только в том случае, если тебе предложат работу мастера по окраске волос международного класса.

– Договорились, – сказала Кэсси, надевая туфли. – А пока мне надо лечить грыжи и отправлять лентяев на работу… Удачного дня, как говорим мы, мастера по окраске волос!

– Тебе тоже. Может быть, мне стоит творчески подойти к этому вопросу…

– Абсолютно… Отбрось все сомнения!

Кэсси отправилась в больницу, а Джон принялся убирать со стола, удивленно размышляя о письме из Оксфорда. Будучи старшим преподавателем клеточной биологии в Ньюкаслском университете, он почти не имел дела с Оксфордским и Кембриджским университетами, хотя все эти годы бывал в обоих городах на различных конференциях и встречах, и любил оба эти заведения. Эта любовь была почти неизбежной: он был прирожденным ученым, а в обоих университетах очень ценились образованность и эрудиция. Когда-то Джон очень сожалел, что после окончания школы не смог принять предложение работы в Кембридже. Но в тот период чтение научных лекций в университете неподалеку от дома было предпочтительнее, поскольку давало ему возможность вносить вклад в доходы семьи – весьма существенный момент для молодого специалиста, чья мать зарабатывала на жизнь уборкой в зажиточных домах, а отец-шахтер получил инвалидность за тридцать лет, проведенные под землей.

Хотя родители Джона давно скончались, вид случайного прохожего с одышкой и кашлем до сих пор запускал цепь воспоминаний о том, какие страдания причиняли отцу в последние годы больные легкие. Его родители дожили до того момента, когда он на «отлично» закончил Даремский университет, но отец умер раньше, чем Джон получил степень доктора философии, и не смог разделить гордость, с которой его жена называла своего сына «доктором».

То, что Мотрэм не попал в Кембридж, не стало помехой его научной карьере. Блестящие способности позволили Джону после получения докторской степени стать научным сотрудником в двух престижных университетах Америки, где он проявил себя ученым международного уровня в области механизмов передачи вирусных инфекций. Однако больше всего его интересовала эпидемиология чумы прошлых столетий, хотя эта тема обычно отодвигалась на задний план, уступая место более современным проблемам, для изучения которых легче было привлечь источники финансирования.

Джон познакомился с Кэсси вскоре после получения должности лектора в Ньюкаслском университете, где она училась на последнем курсе медицинского факультета, и очень быстро решил, что эта девушка создана для него. Этому совсем не рады были родители Кэсси, которые имели более высокие социальные планы в отношении своей умницы дочери. Однако любовь Джона и Кэсси устояла перед атакой негодующих родителей, и через полгода они поженились.

Брак оказался удачным, выдержав напряжение первых нескольких лет и требований, которые предъявляла к обоим их профессия. Особенно нелегко пришлось Кэсси, которая, будучи врачом-стажером в муниципальной больнице, вынуждена была отвечать на телефонные звонки ежечасно днем и ночью. Жить стало полегче, когда у Кэсси появилась собственная врачебная практика, а Джон завоевал определенную репутацию в научной среде, что означало более щедрое финансирование его работ.

Когда у четы Мотрэмов родились двойняшки, родители уже были в состоянии обеспечить детям наилучший старт в жизни. Дочь Хлоя в настоящее время работала переводчиком в Европейской Комиссии в Брюсселе, а сын пошел по стопам матери и успешно делал карьеру в качестве хирурга. Внуков пока не было, но перспектива их появления согревала сердца обоих родителей. Кэсси, у которой был определенный дизайнерский талант, уже планировала варианты переделки одной из комнат на втором этаже их коттеджа, которая, по ее мнению, отлично подошла бы для малыша.