Текст книги "Оседлай волну"

Автор книги: Кем Нанн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Глава тридцать первая

Вероятно, там, на газоне, он и отрубился, потому что очнулся на том же самом месте. Было жарко, солнце било в лицо. Движение оживилось, в листьях пальм щебетали дрозды. Он медленно сел и огляделся. Его немного удивило, что он так запросто проспал ночь на газоне, словно заправский пьянчужка. Странно, что он все еще жив и его не тронули ни уличное хулиганье, ни маньяки-одиночки, ни черт знает кто еще, кто выползает по ночам из своих нор и берлог и отправляется охотиться на улицах столицы серфинга. В плече у него дергало, и, посмотрев туда, он увидел торчащую из-под рукава марлю. Айк не сразу вспомнил, что произошло прошлой ночью, а когда осознал, что там, под марлей, его замутило. Но тошнота прошла, и он подумал, что ведь этого он и хотел, так что все справедливо.

Айк как раз делал усилие, чтобы подняться на ноги, когда увидел Барбару. Он поискал глазами, куда бы спрятаться, но было поздно: она пересекла улицу и шла прямо к нему.

– Господи, – первое, что она сказала, подойдя. Барбара коснулась его лба тыльной стороной ладони. – Айк, на тебя смотреть страшно.

– Все нормально.

– Я и не знала, что ты в городе. Нет, в самом деле, какой ужас.

– Я же говорю, нормально, – он слегка покачнулся, – я заходил пару раз, тебя не было.

Теперь, когда он рассмотрел ее, стало ясно, что и у нее дела неважно. Она еще больше побледнела и осунулась, а ведь и так была совсем худенькая.

– Я живу с родителями. Перебралась пока к ним, но ищу квартиру. А здесь я на пару дней. Господи, Айк, что это у тебя на плече?

Он посмотрел на свое плечо так, словно видел его впервые.

– Упал.

Барбара наклонилась поближе.

– Нет, не упал. Я такого насмотрелась. Ты сделал татуировку.

Она снова выпрямилась и покачала головой.

Айк чувствовал, что должен за что-то извиниться, но не стал, а объяснять было слишком долго. Он просто стоял, ощущая себя полным придурком, и глядел в землю.

– Ладно, послушай, – заговорила она, – я тут долго не пробуду. Может, мы поговорим? Почему бы тебе не пойти со мной. Мне надо в аптеку, а по дороге я куплю тебе поесть.

Они сидели в придорожной закусочной, где народу было битком, но которая располагалась как раз напротив аптеки. Айка мутило. В голове разматывался клубок событий предыдущей ночи, плечо болело. Сконцентрироваться на происходящем было почти невозможно. Он попросил кофе и ждал, что ему скажет Барбара.

– Я тебе раза два звонила, – проговорила она, – но тебя не было. Честно говоря, я очень надеялась, что ты уехал.

– Почему?

– Престон рассказал, зачем ты здесь.

Он уставился в обшарпанную столешницу. Барбара смотрела на свои пальцы. Айк так ничего и не сказал, и она продолжила:

– Это вообще-то не в его характере. Но он тогда много о чем говорил, особенно в первые дни после операции. Наверное, наркоз действовал.

Официантка налила кофе, приняла заказ. Айк обхватил руками кружку.

– Что он еще говорил?

– Много, очень много чего. Иногда совершенно безумные вещи. – Она помолчала. – Джанет Адамс. Он звал ее. Иногда словно говорил с ней, принимал меня за нее, как-то так. Я тогда вспомнила, о чем мы с тобой говорили. В общем, я пошла в библиотеку. У них там на микрофильмах хранятся старые материалы, и я хотела узнать, что писали в газетах про Джанет Адамс. До меня в свое время доходили лишь слухи. Давно это было.

Айк глотнул кофе и обжег рот. Официантка принесла завтрак. Зазвенели расставляемые тарелки. В нос ударил жирный запах яичницы.

– Я нашла две заметки, одну в местной газете, одну в «Лос-Анджелес таймс». Оказывается, я много чего не знала. А может, забыла. Ты один раз спрашивал про Майло Тракса. Так вот, в лос-анджелесской газете было в основном про него. Ранчо Тракса принадлежит ему. Его папаша вроде был одним из первых голливудских киномагнатов. Он и купил землю, построил дом. Сейчас ранчо принадлежит Майло. Он был, что называется, золотой мальчик и одно время снимал фильмы про серфинг. Это было примерно в то время, когда умерла Джанет. Майло Тракс взял тогда Престона, Хаунда и Джанет в Мексику на своей яхте. Вернулись они без Джанет. Сначала говорили, что она утонула. Потом мексиканские рыбаки нашли тело, и выяснилось, что она умерла от передозировки. И кое-что еще. Оказалось, что она была беременна.

Айк не притронулся к еде. Он не отрывал глаз от розовой столешницы. В окно светило солнце и жгло ему затылок, об стекло бились и назойливо жужжали мухи. Барбара положила вилку. Достала из сумочки сигареты.

– Только что начала, – сообщила она, – глупо, да?

Айк пожал плечами. Он думал о том, как похожи эти два случая: две поездки в Мексику. Две девушки, обе не вернулись. Он закрыл глаза, и перед ним встало лицо Джанет Адамс, улыбающееся с выцветшей фотографии. Престон, конечно, тоже сразу вспомнил ту историю. Не потому ли он никогда ничего ему не рассказывал? Ведь сказать, что он знает о судьбе Эллен, значило признать свое участие в том, что произошло с Джанет Адамс. В его измученной голове роились все новые и новые вопросы.

– Я не знаю, может ли это как-то быть связано с твоей сестрой, – услышал он голос Барбары, – но ты же интересовался тем, что произошло между Хаундом и Престоном. Престон говорил, твоя сестра уехала с Хаундом, по крайней мере, ты так думаешь. Сказал, что ты за этим и приехал, чтобы узнать.

– Это все, что он сказал?

– Почти. Он говорил просто так, в пустоту. Еще я знаю, что ему не нравится, что ты вмешиваешься в то, из чего можешь потом не выбраться.

– Что он имел в виду? – спросил Айк, отлично зная, что имел в виду Престон.

Барбара покачала головой.

– Не знаю. Но у меня такое чувство, что он прав. Я боюсь за тебя, Айк. От таких, как Хаунд, добра не жди.

Но он уже ее не слушал. Новая ужасающая мысль закралась в его мозг. А что если будут другие поездки в Мексику и другие девушки, которые не вернутся? Что если это случится с Мишель? Он ведь слышал, как Хаунд уже заговаривал об этом, и Мишель тогда хотелось поехать. Господи, сейчас она уж точно поедет, он в этом не сомневался. И другая мысль, словно обухом, огрела его. Все эти девушки, гулянки, съемки на камеру… Может быть, Хаунд все это время просто искал ту единственную, которая поедет с ним в Мексику и там разделит ужасную судьбу Джанет Адамс? Это он во всем виноват, он толкнул ее к Хаунду своими безумствами, своей ревностью. В висках застучало, он вспомнил, как вел себя прошлой ночью у Хаунда, и его чуть не вырвало на стойку. Но Айк был уверен в одном: он не останется в Хантингтоне и не отпустит ее одну с Хаундом. Не будет ждать, пока с ней произойдет то же, что и со всеми. В этот раз такого не будет. Он сумеет остановить ее. Найдет способ, как это сделать. Эта мысль внезапно стала единственным, что имело хоть какое-то значение.

Айк почти не помнил, о чем они с Барбарой говорили по пути домой. Он мог думать только о Мишель и жаждал снова поговорить с Престоном, чего бы это ни стоило.

Они подошли к дому сзади и стояли у невысокой изгороди, отделявшей двор от дороги. Барбара взялась за ручку калитки.

– Я зайду, – сказал Айк, – мне надо с ним поговорить.

Она достала из сумочки солнечные очки и надела их.

– В другой раз, Престон сейчас спит. Когда я уходила, он только что выпил лекарство. После этого он на некоторое время выключается. А потом просыпается и начинает пить.

Он рассказал, как видел Престона напротив магазина Хаунда.

– Это часто бывает, – сказала она. Отвернувшись, Барбара помолчала, потом снова взглянула на него. – Я ухожу от него, Айк. Я подала документы, думаю продолжать учиться. Отец обещал заплатить. Тут я больше не могу.

Айк не знал, что на это сказать.

– Думаешь, это подло, бросить его сейчас, когда я ему так нужна? Так ты думаешь?

– Я не знаю.

– Больше не могу это выносить. Я словно бы проснулась, Айк, я тебе уже один раз это говорила. Не хочу сидеть и смотреть, как моя жизнь утекает в трубу. Я должна что-то делать. А он – он убивает себя, Айк, теперь уже наверняка. Это только вопрос времени. Я не могу на это смотреть.

Айк чувствовал, как солнце жжет ему плечи. Он настолько устал, что слова Барбары его даже не тронули. В конце концов, такая уж у Престона карма. Разве нет? Ну и черт с ним. Все, что он от него хотел, – поговорить еще один раз. Пусть Престон протянет хотя бы до этого последнего разговора.

– Я зайду сегодня вечером, – сказал он.

– Не сегодня. Сегодня приезжают его родители. А я уезжаю. Они подвезут меня до города. Будет черт знает что.

– Я приду поздно.

Она пожала плечами.

– Как хочешь. Я не знаю, что тебе сказать. Он не обрадуется тебе, Айк. – Она бросила сигарету и наступила на окурок. Затем достала из сумочки спичечный коробок, ручку и написала на коробке телефонный номер. – Позвони мне, если что случится. Если, конечно, ты здесь останешься. Всего доброго, Айк. – Она коснулась его руки, потом повернулась и не оглядываясь пошла к дому.

Некоторое время он смотрел ей вслед, а потом потащился в свою меблирашку. Всю дорогу его мутило, а временами казалось, что он растворяется в поднимающихся с тротуара горячих волнах.

Айк еле вполз по лестнице на второй этаж. Плечо снова начало дергать, и он сразу пошел в ванную, где наконец отлепил марлю, прикрывающую кровоточащий результат вчерашних безумств. Ветерок холодил воспаленную кожу. Что же сталось с ним? Он смотрел в зеркало и не узнавал перекошенное лицо и татуированное тело глядящего на него изнутри человека.

Глава тридцать вторая

– Бросила меня шлюха, – такими словами встретил его Престон. Айк прошел в дом со стороны переулка, через захламленную кухню; из всей квартиры только там и горел свет – электрическая лампочка без плафона. Пройдя по заставленному пакетами с мусором коридору, он очутился в темной гостиной, где на продавленном диване среди пустых пивных банок сидел Престон. В комнате пахло лекарствами, потом и пивом. Было уже очень поздно. Чтобы не заснуть, Айк перед выходом вдохнул кокаина и сейчас чувствовал себя очень бодрым.

Несколько недель назад, когда Престон был еще в больнице, Айк думал над тем, как бы переделать престоновский «Накл» таким образом, чтобы им мог управлять человек, потерявший пальцы. Сначала он хотел оставить наброски дома, но в последний момент решился их взять: может, это будет предлогом для того, чтобы прийти, эдакой своеобразной подстраховкой. И сейчас, зайдя в эту темную затхлую комнату, он был очень рад, что захватил с собой рисунки.

Он сделал несколько шагов и положил чертежи на стул возле двери.

– Ничего, если я включу свет? – спросил он. – Мне надо тебе кое-что показать.

– Делай как знаешь, – ответил Престон, – включай хоть все подряд, если хочешь, только принеси мне еще пива.

Айк сходил за пивом и, вернувшись, включил свет. При свете Престон был страшен. Лицо у него почернело – это Айк заметил еще тогда, в магазине, – а глаза словно утонули, превратились в маленькие льдинки. Через переносицу шла красная дорожка от снятых швов, еще один шрам проходил через лоб. Чтобы взять у Айка пиво, ему потребовались обе руки. Он поднял их и почти ткнул Айку в лицо. Айк смотрел на уродливые культи и скорее чувствовал, чем видел, презрительную усмешку на лице Престона.

– Ничего, да? Хрен с ним. Это фигня. Что пожнешь, то и посеешь, или как там говорит мой папаша. Знаешь, что этот засранец был здесь? Нет, ты представляешь?

Айк молчал. Его решимость расспросить Престона и искусственно приподнятое настроение таяли в этом тяжелом, спертом воздухе. Он вспомнил, как прошлой ночью за ним гнались панки и он напугал их, вспомнил гордоновскую теорию, что люди предпочитают не связываться с безумцами. Сейчас это было вполне применимо к нему самому, потому что он не сомневался – Престон уже переступил ту черту, за которой человек становится по-настоящему безумен.

– Да, приезжал сюда, ко мне, самодовольный ублюдок.

Престон отхлебнул пива, и Айк увидел среди мусора на кофейном столике перевернутую вверх переплетом открытую Библию.

– Но кое в чем из того, что он говорил, есть толк. – Престон наклонил голову набок, голубые льдинки засветились в своих темных колодцах. – Как ты поступаешь с тем, что сгнило?

Айк молчал, пытаясь угадать, какого ответа ждет от него Престон.

– Ну! Что ты делаешь с тем, что никуда не годится? Это вот здесь. – Он потянулся к книге, но лишь толкнул ее, и она шлепнулась на пол. Айк хотел поднять, но Престон его остановил.

– Да ладно, хрен с ним, Я и так знаю. «Что общего у света со тьмою?» – Он засмеялся. – Ты небось и не знал, что я могу цитировать Писание, а? Черт, да ты вообще ни хрена не знаешь. «Если твоя рука вводит тебя во грех, отруби ее». – Он поднес свою культю к свету, – Отрежь эту мошенницу. Чик – и все тут. Усек? От гнилья надо избавляться.

Он откинулся на спинку, ожидая какого-нибудь ответа. Айк оставался там, где сел, – на стуле возле двери. Перебирая на коленях рисунки, он думал, что мало толку показывать их Престону. Но раз уж он все-таки пришел и принес их, надо было что-то сказать.

– Я хочу, чтоб ты тут кое-что посмотрел, – начал он.

Престон тупо глянул на него, словно они говорили на разных языках. Айк пересек комнату, опустился перед кофейным столиком и убрал в сторону наваленный хлам.

– Ты еще сможешь водить мотоцикл, – сказал он и тут же осознал, как нелепы, как не к месту его слова. Престону в его теперешнем состоянии до противоположной стены бы добраться, не то что по городу на мотоцикле. Но раз уж он начал, надо было продолжать.

– Я тут подумал, как приспособить ручки. – Он постарался придать голосу энтузиазм, но язык не ворочался. – Поставим такой вот рычажок – сможешь орудовать одной ладонью. Короче, тебе остается только газ. – Он взглянул на Престона, чтобы узнать его реакцию.

Престон даже не смотрел на рисунки. Откинувшись на спинку дивана, он сидел с закрытыми глазами, прижав к бедру банку с пивом. Когда Айк замолчал, Престон приоткрыл один глаз и покосился на свой нос и багровые шрамы.

– Дерьмо ты безмозглое.

Айк заморгал.

– Идиот ты хренов, думаешь, для меня сейчас есть какая-то разница? Думал, что ты так запросто все наладишь? Дерьмо, дерьмовые мозги. Работаешь на Хаунда. Думаешь, я так-таки ничего и не знаю? Водишь к нему девок или подставляешь свою задницу?

Айк поднялся. Его слегка мутило, и шумело в ушах.

– Ни хрена ты не знаешь, – снова проорал Престон, теперь уже глядя прямо на него.

Шум нарастал, словно готовился закипеть чайник. Он собрал рисунки и швырнул их в Престона, так что они закружились в воздухе, словно опавшие листья.

– Если я ни хрена не знаю, так это оттого, что ты ни хрена мне не говоришь.

Насмешка на лице Престона погасла. Он усиленно заморгал и уставился на Айка.

– Что ты мелешь?

– Ты слышал. Ты никогда мне ничего не рассказывал. Ни что знаешь Хаунда, ни что вы были партнеры. Не говорил, что вы вместе ездили в Мексику и что девушка не вернулась. И про Джанет Адамс, и про Майло Тракса, и про то, зачем мы ездили на ранчо.

С каждым словом Айка лицо Престона мрачнело. Внезапно он сделал неловкую попытку подняться, но ударился коленями об стол и тяжело опустился обратно на диван. Пиво разлилось, и пена таяла на ковре.

– Ублюдок, – прохрипел он, – гребаный сукин сын.

Айк не собирался все это слушать. Ему хотелось на воздух, подальше от крика. Он нагнулся и поднес к лицу Престона средний палец. Престон даже не смог приподняться, так чего Айку было бояться?

– Иди ты на хер, – сказал он и пошел к двери. В ушах шумело все сильнее, но он все же слышал, как Престон пытается подняться. Слышал, как отлетел в сторону кофейный столик и с него посыпалось все, что на нем стояло, слышал, как Престон бранится и пинает наваленный на дороге хлам. Внезапно позади загрохотали сапоги, и Айк бросился бежать к кухонной двери.

Айк добежал-таки первым, но Престон не дал ему открыть дверь: он ударил по ней с такой силой, что культя оставила на желтой краске кровавый след. Айк повернулся, взглянул в эти безумные глаза и вдруг заметил, что неприятный скрежет в ушах куда-то пропал. В тишине слышался лишь звук его дыхания и дыхания Престона.

– Ты шмакодявка, ублюдок, – задыхаясь, выговорил Престон, налегая на дверь. И Айку показалось, что его мутные глаза немного посветлели, словно Престона слегка отрезвил этот забег.

– Я же сказал, что ни хрена ты не знаешь. Борзой Адамс. Майло Тракс. Да кем ты себя возомнил? Допрашивать меня вздумал? – Он перевел дыхание и вытер пот рукавом рубашки. – Хочешь знать про Джанет Адамс? Я тебе скажу. Она сама себя убила. Узнала, что беременна, наглоталась дури и упала с борта в воду. Она сама себя прикончила. – Престон потряс своей громадной башкой. – И какое это имеет отношение к твоей сестре? Нет, ты мне скажи, имеет это хоть какое-нибудь отношение? Я пытался сказать тебе это на ранчо, старик. Ты вообще ничего здесь не узнаешь. – Он размашистым жестом обвел комнату, словно они вмещала в себя весь город. – Твоей сестры здесь нет. А что делаешь ты? Ты водишь Борзому телок. И что это тебе дало?

Он задохнулся и на мгновение показался Айку не безумным, а очень усталым. Айк не ответил на его вопрос. Престон отошел от двери. Татуированная рука опустилась. Он открыл холодильник и достал пиво.

– Ты облажался, парень. Надо было уехать, пока была такая возможность. А теперь пошел вон.

Айк взялся за ручку, но дверь не открыл. Он чувствовал, что снова допустил какую-то ошибку, снова чего-то не понял.

– Я сказал, пошел. Катись, пока можно.

Айк повернулся, открыл дверь и спустился с крыльца.

Глава тридцать третья

Сон все не шел. Он думал о том, что сказал Престон, о том, что он облажался. Возможно, это началось не здесь и не сейчас, а еще тогда, в солончаках, когда он был нужен Эллен, но позволил своему желанию встать между ними.

Теперь слова, сказанные Престоном на ранчо, приобрели для него больший смысл. Жива его сестра или умерла, он мало что мог сделать для нее. Он думал тогда, что в долгу перед ней, но каков был его долг? За этот долг уже заплачена слишком высокая цена, и слишком многие пострадали. Один умер, другой – калека. И еще Мишель.

Наверное, она и впрямь сошлась с Хаундом Адамсом; в конце концов, она знала его еще до того, как они познакомились. Это Айка не касалось. Но что бы ни говорил Престон, факт оставался фактом: были еще поездки в Мексику, были и другие девушки, которые не вернулись. Поэтому обещание, данное им самому себе, оставалось в силе. Он не будет сидеть и ждать, пока то же самое случится с Мишель. Трудность была в том, как вернуть ее или по крайней мере отвадить от Хаунда. Ничто другое больше не имело значения. Все прочее осталось в прошлом, он не в силах изменить его. Только Мишель была настоящим, и только ее можно было попытаться спасти. Может быть, в этом и состоит его долг перед сестрой: не допустить, чтоб подобное повторилось.

Весь следующий день он искал ее, бродил по улицам, словно призрак, измученный и больной. Поиски ни к чему не привели. Вечером Айк постучался к ней в дверь, и Джил с глупой ухмылкой, которую так и хотелось стереть тыльной стороной ладони, объявила, что Мишель теперь живет у Хаунда. Он надеялся услышать что-нибудь другое. Немного передохнув, он снова пошел в город и купил себе пару футболок с длинными рукавами. Они лучше скрывали его глупую татуировку.

Проснулся он рано и еще во сне почувствовал неладное. Первое, что увидел Айк, открыв глаза, была его доска.

– Доска – это подарок, – произнес Хаунд Адамс, когда их взгляды встретились, – подарок друга.

Айк спал не раздеваясь, в шортах и купленной накануне футболке. Ничего не ответив, он сел и принялся натягивать джинсы.

Хаунд сидел на полу, скрестив ноги и прислонившись к стене, и смотрел на него.

Айк потер кулаками глаза. Присутствие Хаунда тяготило его. Предстоял очередной идиотский разговор.

– Зачем ты пришел? – спросил Айк.

– Принес твою доску, брат. Я соскучился по тебе.

– Я же вернул ее. Помнишь?

Хаунд пожал плечами.

– Ты запутался. Слишком много вещей, которых ты не понимаешь.

Айк потряс головой:

– Да ладно!

– И вел ты себя как полный придурок. Это хоть до тебя дошло?

– Зачем ты рассказал ей о своих тусовках?

– Нет, брат, так не пойдет. Не перекладывай свою вину на меня. Почему ты ей не рассказал? Мне казалось, в этом нет ничего особенного.

Айк не ответил. Он был не настроен выслушивать очередную лекцию. Все же что-то в реплике Хаунда задело его.

– Молчишь? Тогда я сам за тебя отвечу. Ты думал, что происходящее в моем доме – нехорошо и Мишель не должна об этом знать. А теперь вдруг решил, что все против тебя и я украл у тебя девушку.

– А разве нет?

– Я не знал, что она твоя собственность. Может, это тыхотел оказаться умнее всех?

Айк отвернулся, кровь ударила ему в лицо.

– Мишель молода, парень, нельзя накладывать на нее лапу. Ну да ладно. Вот еще о чем я хотел с тобой поговорить, и это намного серьезнее. Ты решил, что она не должна знать о моих вечеринках, что в этом есть что-то постыдное. Я хотел бы знать, когда ты пришел к этому выводу.

Айк пожал плечами. Он уже достаточно узнал Хаунда, чтобы понять, как тот многолик. Сегодня он был гуру. У Айка не было и тени сомнения, что сейчас последует рассуждение о ценностях, о различных взглядах на мир, которое неизбежно закончится предложением мира и дружбы. Таков намеченный на сегодня сценарий.

– Молчишь? Так послушай: тебе всю жизнь забивали голову всякой чепухой и ты даже не подозревал об этом. Как насчет твоей семьи? Вы ладите друг с другом? У вас все благополучно?

Айк не ответил. Он думал о пустыне, о старухе, которая никогда не выходила из дома, о Гордоне в своем магазине, о своей матери и отце, которого никогда не видел.

– Все они придурки, ведь верно? И при этом все-таки знают, что такое добро и что – зло? И наверное, не упускали случая растолковать все это тебе? У меня была такая семья – никому нет дела друг до друга, даже не общаются и при этом точно знают, что добро, что зло и что такое «приличное» поведение. Чушь собачья. Не сразу, но я начал понимать, что у них все перевернуто с ног на голову. Почти все, что они считали плохим, оказывалось нормальным, а то, что называли «правильным», вдруг оборачивалось злом, да таким, которое высасывает жизнь из человека, а он даже этого не замечает и становится пустой раковиной, оболочкой, зомби.

До сих пор Айк не отрывал глаз от пола, но тут взглянул на Хаунда: что-то в его голосе заставило Айка это сделать. Свет от окна бил Хаунду прямо в лицо, и он хорошо видел «гусиные лапки» вокруг его глаз и выжженную солнцем и соленой водой кожу.

– Я не знаю, как ты, брат, – продолжал Хаунд, – а я не видел в наших тусовках ничего дурного. Никто никогда не ушел от меня обиженным, люди просто расслаблялись, выпускали пар, может, избавлялись от некоторых своих комплексов. Почему ты воспринял это по-другому? Решил, что ты виноват? Но откуда пришло это чувство вины? Не от тех ли людей, что ты оставил дома, похожих на тех, что, как зомби, разгуливают по выходным по прибрежному шоссе и орут на детей? Понимаешь, к чему я? Может быть, ты позволил другим людям управлять твоим сознанием, привить тебе свою систему ценностей? И ты не один такой. Так происходит с большинством из живущих. Я хочу, чтоб ты начал смотреть на вещи так, как это нужно тебе, я хочу… – Хаунд вдруг резко, прямо на полуслове, прервал себя, поднялся и отряхнул брюки. – Хочешь что-то сказать?

И снова Айк промолчал, но был сильно удивлен, что лекция закончилась так быстро. Обычно Хаунд говорил очень долго и ему было все равно, слушают его или нет.

Хаунд шагнул к нему и протянул руку.

– Делай что хочешь, – сказал он, – но не стоит таить зла. Эрманос дель мар, так ведь?

Айк пожал сухую сильную руку.

– Послушай, – продолжал Хаунд, – мы с Мишель завтра идем под парусом. Пойдешь с нами? Думаю, она тоже будет тебе рада. И там будет один человек, с которым я хочу тебя познакомить, мой старый друг. Ну, как?

– Во сколько?

– Рано. В шесть. Мы за тобой заедем.

Хаунд повернулся, словно собираясь уходить, но потом оглянулся.

– Есть еще кое-что, о чем я хотел с тобой поговорить, – сказал он. – Я ведь знаю, что это не идет у тебя из головы. Фрэнк рассказал, что вы видели Престона возле магазина. Ты думаешь, что я причастен к тому, что с ним случилось… – он сделал паузу, – но ты ошибаешься. Я знал, что рано или поздно с ним произойдет нечто подобное, но мне не доставляло никакого удовольствия об этом думать. Виноват не я, а он сам. Престон сам подписал себе приговор. Это его карма, неужели ты этого не видишь? Я бы спас его, если бы только мог.

– Спас? – Айк взглянул Хаунду в глаза. Его выбила из колеи резко оборвавшаяся лекция, но он все же не собирался позволять вешать себе лапшу на уши.

– Разреши задать тебе один вопрос, – проговорил Хаунд. – Кто, как ты думаешь, открыл ему ворота, когда вы удирали с ранчо?

Айк собирался еще что-то сказать, но при этом вопросе его словно окатило холодной водой. Он внезапно вспомнил, как Престон спросил, сумеет ли Айк сам найти грузовик, и удивленный свист, когда ворота оказались открытыми.

– Да, я спас его той ночью. Да и тебя тоже, верно? У охранников было оружие. Некоторые из них знали Престона. А этот чертов засранец не у всех вызывает такое восхищение, как у нас с тобой.

Айк хотел было что-то сказать, но Хаунд жестом приказал ему молчать.

– То, что случилось здесь, – это его личные счеты с самоанцами. Я надеялся, у него хватит ума вовремя смыться. Но на это и надеяться не стоило. Правду говоря, я думаю, что он сам всего этого хотел. Единственное, конечно, он хотел, чтобы уж до конца.

Он замолчал и воззрился на Айка, его темные глаза излучали странный свет. Айк смотрел на него. Что-то знакомое было сейчас в выражении этого лица. Не просто обычная отрешенность и не навеянный кокаином экстаз, а нечто диковатое, может быть, даже отчаянное. Внезапно он вспомнил, где уже видел это раньше. Такое было лицо у Престона, когда тот сидел у костра и, прищурившись, смотрел на огонь. Тогда Айк принял это выражение за страх. А Хаунд все продолжал говорить, что он видел, как к этому идет, и что это не доставляло ему никакого удовольствия.

– Он был моим другом, – услышал Айк, – и я любил его.

Когда Хаунд ушел, Айк некоторое время не двигался с места. Трудно было уложить в голове эту историю с воротами, и в теории Айка опять появилось множество дыр. Может быть, вообще вся эта игра в кошки-мышки – лишь плод его воображения? В ней не было смысла. Если, конечно, Хаунд не лжет, чтобы приручить Айка. Но ведь у него теперь есть Мишель, зачем ему Айк? Он поднялся и подошел к окну. Солнце быстро взбиралось по небосклону, наполняя его горячей голубизной. Хватит с него загадок. У Хаунда есть свои тайны и свои игры, у Престона – своя карма. Айк хотел одного: убраться отсюда, но вместе с Мишель. Вот почему он пожал руку Хаунда Адамса и вот почему завтра он едет с ними. Солнце заливало окрестные крыши. Он стоял у окна и думал, кто же этот друг с собственной яхтой, с которым его хотят познакомить. Имя вертелось у него на кончике языка, но он так и не произнес его вслух.