Текст книги "Оседлай волну"

Автор книги: Кем Нанн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Глава двадцать седьмая

Айк стоял на парковке, смотрел на удаляющиеся в темноту задние огни хаундовского «Стикгрея» и остро ощущал, как оттягивает его нагрудный карман пакетик с марихуаной. Он медленно поплелся к пирсу. Наконец настал момент на что-то решиться. Он мог либо выполнить задание Хаунда, либо уехать из города. Ничего другого не оставалось. Но разве не хотел он сойтись поближе с Хаундом Адамсом, узнать, что тот из себя представляет, выяснить, что можно было бы использовать против него? Черт побери! Айк стиснул зубы и тяжело дышал. Странное дело: хотя на душе у него было неспокойно от такого неблаговидного поручения, все же рассказ Хаунда об огромном механизме, который можно заставить работать на себя, не оставил его равнодушным. А еще было какое-то детское, шальное желание испытать, на что ты способен. Бот идет он, Айк Такер, деревенский парень, в кармане у него пакет с марихуаной, и он должен подцепить девчонок для вечеринки – в этом было что-то дикое и одновременно будоражащее.

Он поднялся по бетонным ступенькам, которые вели к пирсу. Отсюда город казался прилепившейся к Тихому океану светящейся полосой. На пирсе было полно народу: ребята на скейтах, прогуливающиеся в обнимку парочки, повисшие на поручнях мальчишки-панки. Из закусочной и из десятков транзисторов звучала музыка.

Айк направился к дальнему концу пирса. Он чувствовал себя захмелевшим, хоть и не пил. Видимо, все еще давала о себе знать затяжка, которую он сделал у нефтяной вышки. Это чувство ему нравилось! Словно бы сломался внутри какой-то замочек, и он стал свободен, хотя от чего свободен, он бы не мог сказать. Айк не ощущал под собой настила. В ладонях стучала кровь. Мимо пронеслись на скейтах две девушки, и его мозг заработал в нужном направлении. Невдалеке он приметил группку из четырех девушек. Они тоже были на скейтах и ехали к дальнему концу пирса. Он последовал за ними. Там, где пирс расширялся, они остановились и, перевесившись через поручни, стали смотреть на серферов.

Айк подошел и встал у них за спиной. Сердце у него колотилось с такой силой, что его удивило, как этого не слышат девушки.

– Хороший прилив, – произнес он.

Это возымело действие: девчоночья болтовня тут же оборвалась, все четыре как по команде обернулись к нему и обменялись друг с дружкой взглядами. Наконец одна из них переспросила:

– Что?

– Говорю, прилив хороший.

Ответа не было. Девушки продолжали переглядываться, словно его слова необходимо было обсудить.

– Волны, – снова начал Айк, решив, что отступать уже поздно, – большие и все такое.

Никто ему не отвечал. Что-то, видимо, не так. Может, ему только кажется, что он говорит, а на самом деле он и рта еще не раскрыл?

Девушки уставились на него. Одна хихикнула. Сейчас, когда они стояли на месте и можно было их хорошенько рассмотреть, он начал подозревать, что неправильно оценил их возраст. Самой старшей, пожалуй, около двенадцати. Наверное, скейты просто делали их выше.

От продолжения разговора его избавил подошедший с противоположной стороны пирса пожилой мужчина.

– Пойдемте, девочки, – сказал он, – чего-нибудь перекусим.

Он окинул Айка неприязненным взглядом, девчонки покатили за ним. Одна из них сказала «до свидания».

Айк тяжело оперся на поручень, подставив лицо ветру. Сердце гулко стучало, он весь взмок. Он пытался собраться с мыслями, а вокруг постукивал колесиками гигантский хантингтонский механизм.

В какой-то момент Айк осознал, что у поручня напротив стоят три девушки. Эти были более подходящими кандидатками: совсем юные, но явно без провожатых. На двух были обтягивающие джинсы и маечки, они курили сигаретки. Третья, рыжеволосая, в шелковых спортивных шортах и светлом топе прямого покроя стояла к Айку в профиль.

Он подошел к ним и поздоровался. Ближе всех была рыжая, самая привлекательная из трех. Волосы у нее были густого, почти красного цвета, а кожа очень белая. Губы и ногти тоже были красные. Две другие, возможно, были сестры. Обе худые, с обесцвеченными перекисью волосами. Рыжая улыбнулась и ответила на его приветствие. Две другие переглянулись и тоже улыбнулись – так, будто знали, что сейчас должно произойти. Айк подошел поближе и положил руку на поручень. Теперь все трое смотрели на него.

– Забалдеть хотите? – спросил он, решая идти напрямую.

– Можбыть, – ответила рыжая, – и где это?

– Где хотите. На песочке.

– Есть клевая травка?

– Из Колумбии.

Рыжая глянула на подруг и подняла брови.

– Почему бы и нет?

Все вышло так, как сказал Хаунд: пара пустяков. Они выкурили по косячку, и он сказал, что его брат этим торгует и сегодня у него вечеринка. Потом он ждал, стараясь выглядеть равнодушным, а девушки шептались в сторонке. Их смех смешивался с шорохом волн, обнимающих несущие столбы пирса. Наконец они приняли решение, и, когда, выйдя из темноты, направились к нему, он услышал, как одна из них сказала: «По-моему, он прикольный».

Вот и все дела, подумал он. Рядом с ним шла рыжая; без туфель она была бы ниже его ростом. Каблуки делали ее почти такой же высокой, как Мишель, а ноги казались длинными и смотрелись очень сексуально. Он подумал, что у Мишель всегда такие ноги, даже когда она босая. Может быть, из-за мыслей о Мишель на него нахлынуло чувство вины. Он даже взмок, а потом его бросило в дрожь. Радостное возбуждение улетучилось, осталось лишь неспокойное вязкое неприятное ощущение, от которого ладони становились липкими и холодными. Что он делает? Он же понятия не имеет о том, что готовится в доме Хаунда. В памяти мелькнула открытка, которую он видел при свете фонаря у нефтяной вышки. А вдруг случится что-то ужасное? Он вспомнил свою сестру. Эти блондинки чем-то походили на нее. Эллен тоже была такая. Он так и видел ее у поручня на пирсе, с сигаретой во рту и шальным выражением в глазах, говорящим, что с ней нетрудно свести знакомство. Как она вписалась в эту громадную машину, в систему спроса и предложения? По спине у него прошла дрожь, он не мог придумать, о чем говорить. И что если ему потом велят привести Мишель или Джил? Сумеет ли он сохранить в неприкосновенности хоть что-то? И поверит ли Мишель, что это и есть плата, которую потребовал Хаунд Адамс? Но, думая о плате Хаунду, Айк вспомнил и другое: как тот сражался с группой байкеров и стоял между ним и Моррисом. И как определить ту грань, которую ты не имеешь права перейти, даже когда знаешь наверняка, что кто-то спас твою никчемную жизнь? Или это всего лишь рассуждения, попытки оправдать собственную нерешительность?

К тому времени, когда они свернули на улицу, где жил Хаунд, ему было уже сильно не по себе. Идущие позади блондинки принялись бранить дружка чьей-то матери. Одна из них пустилась в пространный рассказ о том, как этот молодчик пытался подглядеть за ней в душе или что-то в этом роде. говорила она очень громко, и Айк решил, что, пожалуй, не без умысла. Рыжая глянула на него и закатила глаза. Потом тема разговора резко изменилась: все три принялись обсуждать вечеринку, куда их приглашали на днях. Выходило, что вечеринка оказалась вовсе никудышной: так, собралась кучка придурков, зазвали девчонок, а кайфа – ноль.

– Все они так, – говорила одна, – ходят на пляж и вешают девчонкам лапшу на уши: типа, крутая вечеруха, типа, у них дома. Ты приходишь, а там тебе, типа, толпа идиотов, и каждый выпендривается как может.

– И это даже не их дом, – подхватила другая, – арендовали на лето, а сами из Санта-Аны или из какой-то такой же дыры. Я слышала, как они говорили.

– И даже не могут достать приличного кайфа, – добавила рыжая.

В этом месте разговора Айк начал нервничать. Что если он сейчас их приведет, а они возьмут и испугаются или обидятся, чего доброго? Что тогда скажет Хаунд? Вдруг он пошлет его за Мишель?

В доме было темно. В гостиной горели свечи и играла музыка – панк-рок, к которому Айк уже привык в своей меблирашке, но еще ни разу не слышал у Хаунда. Девушкам дом понравился. Они сразу поняли, что это не летняя аренда.

– Так ты здесь живешь? – поинтересовалась рыжая.

Айк сказал, что да. Хаунд и самоанцы не показывались, но девушек, судя по всему, это не беспокоило. Они даже не напомнили, что Айк обещал им вечеринку. Рыжая уселась на диван, две другие принялись перебирать пластинки.

Айк сел рядом с рыжей. Ладони у него вспотели. Он поискал тему для разговора и не придумал ничего другого, как раздать оставшиеся сигареты с марихуаной. Вскоре вошел Хаунд. Сейчас он был очень похож на того Хаунда, с которым Айк познакомился в свое время на вечеринке. На нем были белые хлопчатобумажные брюки и шикарная мексиканская рубашка, расшитая бусинами. Волосы поддерживала индейская бандана, на шее висели бусы. Айк представил его как своего брата. Хаунд улыбнулся девушкам и опустился на пол. Достал трубку, спички и послал Айка на кухню за пивом. Айк пошел за бутылками, а когда вернулся, две блондинки уже сидели на полу рядом с Хаундом и трубка шла по кругу. Он присоединился к рыжей на диванчике и принялся открывать бутылки.

Трубка была набита гашишем, и вскоре все основательно забалдели. Айку хватило пары затяжек. Он не пообедал, а здесь были только гашиш и пиво, которым он пытался потушить пожар в своем горле. Блондинки поднялись и начали танцевать, их тени изгибались на фоне стен, как языки пламени. Рыжая потянулась за пивом и буквально легла грудью на руку Айка; через пару минут он уже обнимал ее. Краешком глаза он заметил, что появился один из самоанцев и танцует с блондинками. Хаунд, наоборот, куда-то исчез. Айк уже не помнил имена девушек. Он не помнил даже, как зовут рыжую, но угрызений совести не испытывал, а рыжая скинула свою маечку и щупала его член. Айк еще никогда не заводился так быстро. Всего лишь минуту назад они просто сидели рядом на диване, и вот он уже не может сдерживаться и напрочь забыл о дожидающейся его Мишель.

– Идем, – прошептал он на ухо рыжей, взял ее за руку и потянул с дивана.

Оставив маечку на диване, она пошла за ним в другую комнату. Это была та самая комната, где они сидели вечером. Теперь здесь никого не было. Девушка села на диван и потянула его к себе, но он, опустившись на колени, принялся стягивать с нее шорты, прямо через красные, на шпильках туфли. И все это время где-то в глубине его блуждала мысль, что все это дико и всего несколько недель назад такого просто не могло быть. А сейчас он стягивает с девушки трусики, при этом не зная даже ее имени, и собирается ее трахнуть. К этому примешивалось чувство вины – он знал, что это Мишель научила его, как надо, именно она подарила ему уверенность в собственных силах. Но зачем сейчас думать обо всем этом? Достаточно понимать: то, что было с Мишель, и то, что случится сейчас, – совершенно разные, непохожие вещи.

Он снова оказался на диване, рука его шарила у девушки между ног. Там было горячо и влажно. Она ерзала, пытаясь впустить его поглубже, вталкивала ему в рот свой язык и все время при этом постанывала. Все сдвинулось с места, вокруг завертелась горячая, наполненная вздохами и стонами темнота. Лунный лучик пробрался в окно и коснулся ее груди, у самого соска. И тут он почувствовал руку на своем плече. Айк потом пытался припомнить, как именно это случилось. Сначала он подумал, что это рука девушки, но тут же понял, что это не так. Немного приподнялся – девушка по-прежнему извивалась и постанывала – и вздрогнул, увидев над собой одного из самоанцев. На нем не было никакой одежды. Он, улыбаясь, подошел к дивану с другой стороны и опустился на пол. Позже Айк вспоминал, как блестели в темноте его белые зубы и играли мышцы торса. Айк жутко смутился. Он не знал даже, как зовут этого самоанца. Девушка вроде бы начала понимать, что происходит. Самоанец притянул ее к себе так, что тело ее изогнулось: верхняя часть досталась самоанцу, нижняя – Айку.

К удивлению Айка, девушка не сопротивлялась – она позволила самоанцу целовать себя и даже, казалось, пришла в восторг. Пальцы Айка по-прежнему оставались внутри нее, и она задвигалась еще ожесточеннее. Самоанец слегка приподнялся и приподнял девушку. Он не говорил ни слова, но явно точно знал, чего хочет. Он поставил девушку перед Айком на колени и, положив руку ей на затылок, подтолкнул ее к его члену. Пальцы Айка выскользнули наружу и тут же высохли. Он чувствовал, что она взяла его в рот; ничто никогда не доставляло ему такого наслаждения. Казалось, тело его в огне и движется само собой и ни для чего другого не остается места. А потом вдруг темнота куда-то исчезла, комната озарилась вспышками света, они резали глаз и отпечатывались в глубине черепа. Свет был такой яркий, что видно было все – прямо как днем или в грозу, которая иногда бывала в пустыне. Айк видел, что самоанец вошел в девушку сзади и двигается медленно, ритмично и лицо его застыло как маска. Волосы рыжей взлетали, она держала во рту член Айка, и это была единственная его часть, которая жила. Он чувствовал, что сейчас кончит, и ничто другое не имело значения. Взяв в руки ее лицо, он прижимался к ней все теснее, и когда наконец кончил, это словно бы случилось не с ним. Болели глаза, в голове жужжало. Сначала ему показалось, что жужжит только у него в голове, но в следующее мгновение он понял – шум идет откуда-то извне. И тут он заметил девушку.

Это была та самая стройная брюнетка, которую он видел с Фрэнком Бейкером. Она стояла в дверном проеме с камерой в руках, и это от нее шел жужжащий звук. Позади девушки маячил Хаунд Адамс. Руки у него были сложены на груди, светлые волосы и украшения мерцали при вспышках света и исчезали во тьме.

Айк проснулся на полу. В комнате было тепло, в окно лился солнечный свет, и возле его головы образовалось светлое озерцо. Он открыл глаза и сморщился от боли. Глаза пылали, по шее словно кто-то прошелся ногами. Медленно сел и постарался удержать на месте завертевшуюся внезапно комнату. Морщась и мигая, он силился припомнить события прошлой ночи. Первое, что он вспомнил, – рыжую вырвало.

Они снимали все на пленку и курили марихуану и гашиш. А потом один из самоанцев принес кокаин. Девушки вдохнули немного из серебряной ложечки, Айк отказался, решив ограничиться джин-тоником. Прошел еще час или два, снова появился Хаунд, и они с самоанцем принялись разбавлять кокаин водой, готовя себе дозу. Рыжей тоже захотелось. Когда самоанец воткнул ей в руку иглу, Айк сидел рядом. Он видел, как исчезла жидкость, а шприц наполнился кровью, красной, как ее ногти на фоне белой как снег кожи, а потом исчезла и кровь, когда самоанец надавил на поршень. Тут-то все и произошло: кровь хлынула обратно, и рыжая вдруг вырубилась, окоченела, словно ее ударило током. Айк не сомневался, что она умерла. Кожа у нее стала совсем белая. Это он убил ее! На мгновение Айк протрезвел и перестал ощущать действия марихуаны. Он был один со своей виной и своим ужасом. И вдруг девушка ожила, выкатила глаза, затряслась, и ее вырвало. Они не успели довести ее до ванной, и рыжую рвало прямо на руки, на диван, на все. Черт возьми, он мог закрыть глаза и воспроизвести всю сцену. Хаунд и самоанец пытались понять, что случилось. Хаунд вдруг очень испугался – намного больше, чем когда он стоял на парковке один против троих байкеров. Когда все успокоилось, они решили, что, вероятно, перепутали ложки и ввели ей дозу Хаунда или самоанца вместо той, полегче, что предназначалась ей. Наконец девушке стало получше, и она вышла из ванной довольно бодрая, хотя и дрожащая. Последнее, что Айк помнил, – это как все повеселели – все, кроме него, – и как в конце концов он свалился на пол. И вот он проснулся, в комнате было тепло, тихо и пахло рвотой. Неизвестно почему, пытаясь приподняться, он вдруг вспомнил ее имя. Дэбби. Черт побери! Она чуть не умерла по его вине, а он едва вспомнил ее имя.

Дэбби и блондинки сидели в гостиной. Стена за ними была затянута огромным индейским ковром, к центру которого пришпилена гексаграмма из «Книги Перемен». Они все еще выглядели заторможенными и посмотрели на него бессмысленными глазами. В комнате запахло готовящимся завтраком, и от этого его чуть не стошнило.

Он не стал даже заговаривать с девушками, а прошел прямо в кухню. Стройная брюнетка готовила яичницу. «Пора, солнышко мое», – сказала она, но Айк не обратил на нее внимания. Ему хотелось выйти с заднего хода и незаметно улизнуть.

Чтобы попасть во двор, надо было пройти через пристроенную к кухне веранду. Войдя туда, Айк увидел снаружи, рядом с дверью, Хаунда. Тот сидел на траве по-индийски, подставив солнцу лицо и повернувшись спиной к дому. Рядом стоял Фрэнк Бейкер. Айка они не заметили. Сначала ему показалось, что парни разговаривают, но потом он понял, что говорит один Фрэнк и что тот очень раздражен. «Ты снова лажанулся, старик, – услышал Айк, – дал девчонке дозу навылет. Что-то ты больно расслабился. Ты же вроде говорил, что сумеешь держать братьев Терри в узде?»

Фрэнк был в плавках, позади него Айк увидел доски для серфинга. Он стоял очень близко к Хаунду, прямо-таки наседал на него. Руки он развел в стороны, ладонями вверх, и солнце освещало их и его обнаженный торс.

Заговорил Хаунд, но очень тихо, и Айк, как он ни напрягал слух, смог расслышать лишь одно слово: «позже» или что-то в этом роде.

Фрэнк потряс головой и, казалось, собрался снова заговорить, но поднял глаза и увидел Айка. Повернувшись, он взял свою доску и молча прошел мимо Хаунда, однако возле ворот остановился. Он стоял сейчас прямо напротив Айка, только пониже, и, потянувшись к щеколде, взглянул на него.

– Думаешь, заплатил за доску?

Вопрос застал Айка врасплох. Фрэнк явно ждал ответа. Айк пожал плечами.

– Не знаю.

Фрэнк издал короткий сухой смешок.

– Такую доску не скоро оплатишь. – И он вышел наружу, оставив калитку открытой.

Хаунд встал, и Айк увидел, что он тоже в плавках. Вновь он поразился тому, как Хаунд находит силы для серфинга после такой ночи.

Айк шагнул с крыльца на свет. Он поискал на лице Хаунда следы гнева или хоть какой-то реакции на слова Фрэнка, но ничего не обнаружил. Тот только сощурился от солнца, подняв глаза на Айка.

– А где твоя доска?

Когда Фрэнк сказал, что для того, чтобы заплатить за такую доску, понадобится много времени, у Айка внутри словно все оборвалось. Сколько же ему еще предстоит ночей, подобных этой?

Хаунд покачал головой.

– Ты потратил силы там, где не должен был, брат. Позже поговорим.

И он вышел за ворота, оставив Айка одного на бетонной ступеньке.

Айк спустился с крыльца и некоторое время смотрел вслед идущему к пляжу Хаунду, потом повернулся и пошел домой. С каждой минутой ему становилось все хуже, потому что с каждой минутой он вспоминал все больше. И чем больше он вспоминал, тем больше хотел забыть, но никак не получалось. Это было как гонки по замкнутому кругу. Тут он подумал о Мишель, которая напрасно прождала всю ночь, и его захлестнула горячая волна раскаяния. Но к чувству вины и отвращения примешивалась какая-то странная темная радость, даже почти благоговение перед самим собой. Вот он, которого называли недоумком, походя цепляет девочек – здесь, в сердце столицы серфинга, – и запросто трахает их жаркой калифорнийской ночью. Он сделал это. Айк словно открыл в себе новые способности. Странное дело: только что он дышать не мог от нахлынувшего на него чувства вины и вот уже ощущает какой-то невероятный подъем. Этот подъем, наложившийся на разыгравшееся похмелье, и довершил дело – на углу Пятой и Роуз Айка вырвало.

Солнце быстро взбиралось по небу, раскаляя тротуары. Гигантский городской механизм оживал, набирал ход. Его колесики, обильно смазанные конопляным маслом и подбадриваемые кокаином, стучали в ритме одного из хитов новой волны. Сердце у Айка колотилось как бешеное. Сегодня он уже не тот человек, что был прошлым вечером. Это единственное, в чем Айк был уверен, когда, добравшись наконец до своей комнаты, открыл дверь.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава двадцать восьмая

«Есть которые толстушки, есть которые худышки, поверни их кверху задом – отличаются не слишком» – так частенько пел двоюродный брат Гордона Джерри. Однажды в мастерской в Кинг-Сити Айк случайно увидел, как Джерри и один из его дружков трахают какую-то девчонку. Это было в чулане за мастерской. Девушка стояла на коленях, Джерри был сзади, другой мужик – спереди. Айк до сих пор помнил, как тесно и жарко было в том чулане, помнил повисший в воздухе странный запах и как он бросился бежать через двор, в мастерскую. Зубы у него стучали, а Джерри гоготал ему вслед. Потом, уже дома, вспоминая снова эту картину, он нисколько не сомневался, что никогда, никогда не разгадать ему эту тайну.

Но до чего все изменилось. То, что раньше казалось таким непонятным, теперь стало простым и знакомым. То, что было тайной, загадкой, к которой не подберешь ключа, оказалось банальнейшим ребусом, до того незамысловатым, что временами становилось скучно. А иногда казалось, что он полон доверху какой-то мерзостью и ему ввек не проблеваться.

После той ночи с рыжей он сначала старался не заниматься с ними сексом, а просто зазывал на вечеринку бедненьких глупых девочек. Но как-то так выходило, что чаще всего Айк не мог удержаться и чувствовал себя потом совершенно разбитым. Ему хотелось брать их и спереди, и сзади, и сверху он словно летел на бесконечно катящейся волне. Он презирал себя за то, что мог верить, что в этом есть какая-то загадка, и в то же время желал обрести утраченную тайну.

Фрэнк Бейкер был прав: за доску не заплачено. Пристроиться, притереться к механизму машины, включиться в процесс ее работы было не просто. «Дело не в деньгах, – говорил Хаунд Адамс, – дело в том, как ты отдаешь». И хотя сейчас Хаунд платил ему, и платил неплохо, было трудно понять, как это соотносится с доской. На заре он по-прежнему выходил в море с «утренней вахтой». Затем шел домой, завтракал и снова ложился в постель, только на этот раз с Мишель. А потом снова был магазин или пляж, карманы, полные марихуаны, ножки нежащихся на горячем песке девчонок… И еще иногда понюшка кокаина, потому что он наконец понял, откуда у Хаунда Адамса берутся силы не спать всю ночь и серфачить весь день.

Он узнал и кое-что еще. Например, что Хаунд не принимает участия в занятиях сексом. Он присутствовал, смотрел – и только. Однако именно Хаунд решал, когда будет новая «вечеринка», когда будут съемки, и – это Айк заметил – бывал чрезвычайно разборчив насчет участвующих в них девушек. Ему нравилось иметь их много, чтобы было из кого выбрать, но лишь некоторых просили остаться или наведываться еще. Если же какой-нибудь девушке не нравилось то, во что ее тянут, или она пугалась, Хаунд тут же сворачивал все приготовления и не отпускал девушку, пока не убеждался, что она успокоилась. То, что случилось в первую ночь с рыжей, было исключением и больше не повторялось. Но тогда Хаунд допустил промах. Дело едва не кончилось плохо, и он испугался. Айк был свидетелем его страха.

То происшествие показало, что Хаунд – такой же простой смертный, как и все прочие, и может облажаться – но и только. Ничего больше. Странное это слово – ничего. Временами Айк повторял его вслух, словно пробуя на вес и объем. Он думал о неделях, проведенных на службе у Хаунда. Вопросы вертелись на кончике языка. Они были очевидны: судьба Эллен и Престона. Ответы были темны и неясны. Собственно, их пока не было, и нередко он отделывался тем, что говорил самому себе: все не так просто, ситуация изменилась. Для негоона изменилась. Что-то ушло, что-то стало другим. Словно поменялись ставки. Бывали дни, когда он вовсе не вспоминал о сестре, а если вспоминал, то думал о ней по-другому. Он слишком много узнал за последнее время и до сих пор не мог привыкнуть, что есть такие девушки, каких он встречал на пирсе и приводил на вечеринки. С этими можно было делать все, что угодно, а им всего было мало. Они давали самоанцам вертеть собой как угодно и трахать себя в задницу, а на следующий день тянулись за новой дозой кокаина. Прошло два года с тех пор, как он в последний раз видел Эллен. Мысленно возвращаясь в тот день, когда она ушла, даже не попрощавшись, а потом стояла на обочине в обтягивающих джинсиках и запыленных сапожках и ловила грузовик, Айк думал, что, возможно, Гордон был прав. Он вспоминал все те ночи в пустыне, когда Эллен уходила гулять и не возвращалась. Гулять. Теперь он по-другому понимал это слово.

Ему самому не нравилось, что в голову лезут такие мысли, но не думать он не мог. Не мог, и все тут. Может, это – ее судьба. А то, что случилось с Престоном, было его судьбой. Точно он знал только одно: ему ничего не светит. Лето ускользает, и то, за чем он приехал в этот город, отодвигается от него все дальше, становится чуждым тому человеку, которым он стал. Он словно потерял что-то или, может быть, подобно змее, поменял кожу.

Самое простое было вовсе об этом не думать, извлекать из всего выгоду и не давать себе раскисать. Пусть все идет своим чередом. Так он и делал. Курил травку, ходил серфачить и смотрел, как крутятся колесики. Он превратился в посетителя зоопарка – так называл это Престон – и наблюдал, как копошатся странные твари, населяющие море и сушу. Время от времени, теплыми летними вечерами, когда ласковый воздух пропитывался запахом моря, он собирал коллекцию молоденьких красоток для Хаунда Адамса. Как и говорил Хаунд, это было проще простого. Так могло продолжаться очень долго. Но вскоре все изменилось, и началось это в тот день, когда Престон Марш вернулся в Хантингтон-Бич.

Его не было больше месяца. Ходили разные слухи: ему отрезали руки по локоть, он повредился в уме и доживает дни в доме для престарелых. Говорили и то, что он поправился и навсегда уехал из Хантингтона. Айк не знал, чему верить. В середине июля он заезжал в больницу и узнал, что Престон выписался. Попытался связаться с Барбарой, но она тоже куда-то исчезла. Все же он не верил, что они уехали навсегда. Дважды ездил к дому, где они жили. Куча пожелтевших газет на крыльце, задернутые занавески, заросший палисадник – новые жильцы сюда, по-видимому, не заселялись. Он слушал, что говорят люди, и думал, не предоставить ли судьбе действовать так, как ей заблагорассудится. Пусть все идет как идет. А потом настал день, когда на тротуаре напротив магазина на Мейн-стрит возник Престон Марш.

Волны в тот день были так себе, и Айк зашел в магазин по поручению Хаунда. Он стоял на коленях возле прилавка, прилаживая к доске поводок. Случайно поднял глаза и увидел Престона. Перемена, произошедшая в его внешнем облике, потрясла Айка. Кожа у Престона еще больше потемнела, но это был не здоровый загар, а пугающая чернота. Такой становится кожа у запойных алкоголиков, когда слишком много лопнуло под ней сосудов, слишком жестоко опалило ее солнце и сверху легла на нее пыль. На нем были потрепанная армейская куртка и темный берет. В этом темно-зеленом берете с маленьким блестящим значком было что-то очень знакомое, и в конце концов Айк узнал головной убор с фотографии, которую показывала ему Барбара. Она говорила, что снимок сделан как раз перед тем, как Престон поехал во Вьетнам. Еще Айк заметил, что волосы у Престона подстрижены очень коротко, а куртка застегнута на молнию до самого горла, хотя было жарко. Он стоял, засунув руки в карманы, и все время кренился на один бок. В берете и куртке, небритый, похожий на измученного революционера, он не вписывался в бурлящую вокруг него жизнь. Во всем его облике было что-то пугающее, словно при свете дня вдруг явилось привидение.

Айк остался сидеть на полу перед доской. Он не знал, видел ли его Престон. Темная фигура застыла, не сводя глаз с магазина. Потом Престон, так же внезапно, как появился, повернулся и враскачку пошел прочь.

Айка словно что-то обожгло. Он быстро поднялся, подошел к входной двери. Престон шел к кафе и автобусной остановке. Из кармана его джинсов торчала бутылка виски. Куртка задралась, и бутылка сверкала на солнце. И тут Айк почувствовал, что он не один: за его спиной стоял Фрэнк Бейкер. Вместе они смотрели, как Престон неверной походкой бредет к углу, качаясь из стороны в сторону. Возле остановки он столкнулся с газетной стойкой. Там было несколько проволочных подставок, скрепленных между собой цепочками, – в одной из них и запутался Престон. Они видели, как он бранится и пинает стойки. Стоявшие поблизости люди начали отодвигаться, а те, что подальше, засмеялись. Затем из кафе вышел пожилой мужчина в белом фартуке и принялся кричать. Слов Айк не слышал, и вообще было непонятно, что больше рассердило мужчину: то, что Престон учинил беспорядок у входа в заведение, или его внешний вид. Он повертел пальцем у виска и показал на Престона. И тут вдруг Престон вынул руку из кармана и ударил мужчину в фартуке. Даже за полквартала Айк заметил, какая это была странная рука, будто тупая короткая дубинка, и как дубинкой ею и пользовался Престон. Удар, скорее, толчок пришелся в ключицу, и его силы хватило, чтобы мужчина в фартуке попятился. Но и Престон упал от собственного резкого движения. Айк услышал, как звякнула об асфальт бутылка виски. Какое-то семейство, собравшееся было переходить дорогу, остановилось и повернуло обратно. Надо было что-то предпринять, но Айк не знал что и повернулся к Фрэнку. Его лицо поразило Айка. Он не мог припомнить, когда ему еще приходилось видеть на лице такое отвращение, хотя отвращение не совсем верное слово – тут было нечто большее. Фрэнк, судя по всему, достаточно насмотрелся. Он покачал головой и вошел в магазин.

Когда Айк снова взглянул на улицу, то увидел, что Престону удалось подняться на ноги, а пожилой человек в фартуке вернулся с метлой. Он пытался прибраться и не нарваться на еще один удар. Но Престон не обращал на него внимания. Он махал рукой, словно отгоняя надоедливую муху, и не сводил глаз с магазина. А потом он поднял свою культю, повернул ее тыльной стороной к Айку, и, хотя на руке не было пальцев, смысл этого жеста был вполне понятен. Затем Престон повернул за угол и исчез из виду. На тротуаре остался лишь пожилой мужчина с метлой.

Айк вернулся в магазин. У него подгибались ноги. Фрэнк в дальней комнате стоял перед фотографией, снятой в День Труда. Хотя они фактически работали вместе, Фрэнк почти никогда с ним не заговаривал, и Айк решил, что тот не желает иметь с ним никакого дела. Но сейчас у него было странное чувство, что вид Престона одинаково сильно поразил их обоих и наступил подходящий момент для того, чтобы выяснить кое-что давно его интересовавшее.

– Это не ты снимал? – спросил Айк.