Текст книги "Повелевающая"
Автор книги: Келли Армстронг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
Глава 3
Я только что сунула свой недоеденный обед в шкафчик. Я обернулась и увидела, как Нат бочком протискивается мимо группы девчонок. Прозвенел звонок, и холл словно взорвался. Ребята ринулись вперед, толкаясь, словно лосось, пробивающийся вверх по течению реки на нерест и сметающий все на своем пути. Нату пришлось побороться, чтобы пробраться ко мне.
– Ты так быстро сбежала из киноклуба, я даже не успел тебя перехватить. Я хотел спросить: ты идешь на дискотеку?
– Завтра? Да.
Он улыбнулся, от чего на его щеках появились умильные ямочки.
– Отлично. Тогда увидимся.
Толпа учеников поглотила его. Я так и стояла, глядя ему вслед. Неужели Нат разыскал меня только для того, чтобы спросить, иду ли я на дискотеку? Конечно, это совсем не то же самое, что пригласить меня на дискотеку, но все же… мне определенно стоит пересмотреть свой гардероб.
Какой-то старшеклассник врезался в меня, сбив мой рюкзачок и пробормотав себе под нос что-то вроде: «Стоит тут посреди холла». Я наклонилась, чтобы поднять рюкзак, и тут почувствовала, как между ног у меня намокло.
Я резко распрямилась и застыла, боясь сделать шаг.
Боже мой! Неужели я описалась? Я вздохнула поглубже. Может, я и впрямь заболела? Желудок у меня весь день бузит.
Посмотрим, можно ли это как-то исправить. И если все очень плохо, поеду домой на такси.
В туалете я увидела, что мои трусики перепачканы ярко-алым.
Пару минут я сидела на крышке унитаза и лыбилась, как идиотка. Будем надеяться, что слухи о видеокамерах в туалетах окажутся всего лишь слухами.
Я скрутила прокладку из туалетной бумаги, натянула джинсы и вышла из туалетной кабинки. Вот оно – то, что дразнило меня с самой осени: автомат с гигиеническими прокладками.
Из заднего кармана джинсов я вытащила пятидолларовую купюру и монетки в десять и два пенса. Так, назад в кабинку! Роюсь у себя в рюкзаке, но нахожу… еще всего лишь пять пенсов.
Я внимательно разглядываю автомат. Подхожу поближе. Обследую исцарапанный замок. Бет уверяет, что его можно вскрыть длинным ногтем. Ногти у меня не такие длинные, но зато с этим прекрасно справляется мой ключ от дома.
Знаменательная выдалась у меня неделька. Меня включили в список кандидатов на постановку фильма. Нат пригласил на дискотеку. И пришли первые месячные.
Приведя себя в порядок, я снова нырнула в свой рюкзак за расческой, но вместо этого вытащила тюбик с краской для волос. Мое отражение в зеркале озорно улыбалось.
Почему бы не добавить к списку достижений первый прогулянный урок и первый опыт окрашивания? Покрасить волосы над раковиной в школьном туалете – не так-то просто, но все равно полегче, чем дома, где Анетт следит за каждым шагом.
На то, чтобы окрасить с десяток прядей в ярко-красный цвет, понадобилось минут двадцать. Пришлось снять рубашку, чтобы не запачкать ее краской. Так что я стояла, склонившись над раковиной, в одном бюстгальтере и джинсах. К счастью, никто не зашел.
Я вытерла насухо окрашенные пряди бумажным полотенцем, взглянула в зеркало и… улыбнулась. Кари была права. Действительно, смотрится здорово. Анетт до смерти перепугается. Папа, пожалуй, заметит. Может, даже рассердится. Зато я абсолютно уверена, что больше никто не вручит мне в кафе детское меню.
Скрипнула дверь. Я сунула использованные полотенца в мусорную корзину, схватила рубашку и юркнула в кабинку. Я едва успела закрыть задвижку на двери, как в соседней кабинке послышался плач. В щели между кабинками я разглядела пару кроссовок.
Надо ли спрашивать, что с ней такое? Или это только смутит ее?
Послышался шум спускаемой воды, и тень на полу шевельнулась. Потом щелкнул замок на двери. Но когда пустили воду в раковине, рыдания только усилились.
Воду выключили. Пискнул рулончик с бумажными полотенцами. Бумагу смяли и бросили в урну. Дверь открылась и снова закрылась. Но рыдания не прекратились.
По спине у меня пробежал холодок. Я уверяла себя, что девушка просто передумала выходить и решила побыть здесь, пока полностью не успокоится. Да только вот плач раздавался практически рядом со мной. В соседней кабинке.
Я сжала кулаки. Это всего лишь мое воображение.
Я медленно нагнулась. В щель не видно никакой обуви. И плач прекратился.
Я натянула рубашку и поспешно ретировалась из туалета. Когда дверь за мной захлопнулась, наступила тишина. В холле ни души.
– Ты!
Я резко развернулась и с облегчением выдохнула. Ко мне направлялся школьный сторож.
– Т-т-туалет, – пробормотала я. – Я в туалет ходила.
Он продолжал приближаться. Я его что-то не узнавала. Это был мужчина одних лет с моим папой. У него были подстриженные усики, и одет он был в фирменную униформу служащих школы.
– Я-я… я иду в класс.
Я пошла.
– Ты! Вернись. Я хочу поговорить с тобой.
Кроме этого окрика, я слышала только свои шаги.
Свои! Почему я не слышала его шагов?
Я заторопилась.
Мимо меня пронеслось что-то расплывчатое. Метрах в пяти впереди что-то замерцало, и пятно приобрело форму фигуры в рубашке и штанах сторожа. Я развернулась и побежала.
Мужчина издал рык, который эхом прокатился по пустому холлу. В этот момент из-за угла вывернул какой-то студент, и мы чуть не столкнулись. Я пробормотала свои извинения и оглянулась. Сторожа нигде не было.
Я выдохнула и закрыла глаза. А когда открыла их, синяя форменная рубашка была в нескольких сантиметрах от меня. Я подняла голову и… закричала.
Он был похож на манекен, стоявший слишком близко к открытому огню. Лицо горело и оплывало. Один глаз вспучился, а второй стекал по щеке. Сама щека ввалилась, губы отвисли, кожа светилась и сходила лоскутами.
Искореженные губы шевельнулись.
– Может, хоть теперь ты обратишь на меня внимание?
Я помчалась по коридору. Когда я пробегала мимо одного из классов, дверь отворилась.
– Хло? – раздался мужской голос.
Я продолжала бежать.
– Поговори со мной! – жуткий хриплый рык слышался совсем рядом. – Да ты хоть знаешь, как долго я пробыл в заточении?
Я вылетела на лестничную клетку и помчалась наверх.
Наверх? Все идиотки в кино всегда бегут наверх.
Я развернулась и разом промахнула целый пролет лестницы.
Сторож теперь ковылял на один пролет ниже, цепляясь руками за перила. Пальцы его плавились, и сквозь оплывающую плоть торчали кости…
Я плечом распахнула дверь и побежала по главному холлу.
– Да послушай же ты, эгоистка. Мне всего-то и нужно, что пять минут…
Я заскочила в ближайший пустой класс и захлопнула дверь. Пока я пятилась к центру комнаты, сторож прошел сквозь дверь. Жуткое оплавившееся лицо исчезло, он снова казался нормальным.
– Так лучше? Может, хоть теперь ты прекратишь орать и поговоришь…
Я метнулась к окну и попыталась открыть его. Только сейчас я поняла, как оно высоко – метров десять до земли, не меньше, и внизу асфальт.
– Хло!
Дверь распахнулась. Это были завуч, мисс Во, мой учитель математики мистер Травис и учитель музыки – не помню его имени. Увидев меня у окна, мисс Во раскинула руки, преградив путь мужчинам.
– Хло? – тихо сказала она. – Милая, ты должна отойти от окна.
– Да я просто…
– Хло…
Я смутилась и оглянулась на окно.
В этот момент мистер Травис метнулся мимо мисс Во и схватил меня. Мы вместе повалились на пол, и я чуть не задохнулась от силы удара. Поднимаясь, он случайно пихнул меня коленом в живот, и я, захрипев, согнулась пополам.
Когда я открыла глаза, прямо надо мной нависал Сторож. Я закричала и попыталась подняться, но мистер Травис с учителем музыки крепко удерживали меня, пока мисс Во что-то торопливо говорила в мобильный телефон.
Сторож наклонился ко мне, пройдя сквозь мистера Трависа.
– Ну, теперь-то ты поговоришь со мной, девочка? Теперь тебе никуда не деться.
Я забилась, пытаясь лягнуть жуткий морок и вырваться из рук державших меня учителей, но те только крепче прижали меня к полу. Сквозь пелену, накрывшую меня, я расслышала, как мисс Во сказала, что помощь уже в пути. Сторож наклонился к моему лицу и снова превратился в ужасную обгоревшую маску. Он был так близко, что я смотрела в его единственный, вспухший пузырем глаз, почти вылезший из глазницы.
Чтобы не закричать, я прикусила язык. Во рту появился вкус крови. Чем больше я билась, тем крепче держали меня учителя, выкручивая руки. Боль пронзала меня насквозь.
– Неужели вы не видите его? – закричала я. – Вот же он. Пожалуйста! Пожалуйста, пожалуйста! Уберите его от меня. Уберите его!
Но они не слушали. Я продолжала вырываться, спорить, но они крепко держали меня, а обгорелый мужчина продолжал надо мной измываться.
Наконец в класс вошли двое мужчин в форме. Один помог учителям удержать меня, а второй шагнул мне за спину. Пальцы сомкнулись на моем предплечье, а потом я почувствовала укол иглы. По венам растекся жидкий лед.
Комната начала кружиться. Фигура сторожа потускнела.
– Нет! – закричал он. – Мне нужно поговорить с ней. Как вы не понимаете? Она же может слышать меня. Я только хочу…
Его голос становился все глуше и глуше. Санитары тем временем уложили меня на носилки. Потом они поднялись, раскачиваясь. Раскачиваясь… как слоны. Я однажды каталась на слоне. В зоопарке, с мамой. Память тут же перенесла меня туда, и мама обнимала меня за шею и смеялась…
Рык ярости сторожа прорвался сквозь завесу моей памяти.
– Не уносите ее! Она нужна мне!
А меня продолжало раскачивать… Это слон раскачивался. А мама смеялась…
Глава 4
Я сидела на краешке больничной койки и пыталась убедить себя, что все еще сплю. Это было лучшим объяснением тому, что я слышала. Можно было, конечно, списать это и на бред, но я предпочитала сон.
Тетя Лорен сидела рядом и держала меня за руку. Я посмотрела на медсестер, снующих по коридору. Тетя проследила за моим взглядом, поднялась и закрыла дверь. Я следила за тетей сквозь пелену слез и пыталась представить, что это моя мама. Внутри у меня все съежилось, и я снова становилась шестилетней девочкой, которая скрючилась на кровати и оплакивает свою мать.
Я вытерла ладони о покрывало. Жесткое и колючее, оно царапало мою сухую кожу. В комнате было так жарко, что каждый вдох заставлял сжиматься мое иссохшее горло. Тетя Лорен дала мне воды, и я с жадностью вцепилась в холодный стакан. У воды был металлический привкус, но я все равно выпила ее одним залпом.
– Семейный пансион, – произнесла я. Стены, казалось, высосали эти слова у меня изо рта, поглотили их и оставили один лишь мертвый воздух.
– Господи, Хло. – Тетя Лорен вынула из кармана носовой платок и вытерла нос. – Знаешь, сколько раз мне приходилось говорить пациенту, что он умирает? Но это почему-то еще труднее. – Она повернулась ко мне. – Я знаю, как ты мечтаешь поступить в Калифорнийский университет. И это для тебя единственный способ попасть туда, дорогая.
– Это папа решил?
Она помолчала, и я поняла, как велик у нее был соблазн во всем обвинить его. Когда мама умерла, тетя Лорен хотела взять меня на воспитание и тем самым избавить от жизни в пустых квартирах с домработницами. Она так и не простила моего папу за то, что он отказался. Так же, как не простила его за ту ночь, когда погибла мама. И неважно, что их занесло от столкновения с другой машиной, которая наехала на пешехода и скрылась. Папа был за рулем, а значит, вся вина лежала на нем.
– Нет, – наконец ответила она. – Это школа. Если ты не пройдешь двухнедельное обследование в групповом пансионе, это попадет в твое личное дело.
– Что попадет в мое личное дело?
Она крепче сжала платок в кулаке.
– Эти сво… – Она поймала себя на полуслове и поправилась. – Это их политика нулевой терпимости. – В ее устах эти слова прозвучали хуже ругательства.
– Нулевой терпимости? Ты хочешь сказать, насилия? Но я… я не…
– Я знаю. Но для них все просто. Ты подралась с учителем. Значит, тебе требуется медицинская помощь.
В специальном пансионе. Для психически больных детей.
* * *
В ту ночь я несколько раз просыпалась. Во второй раз я заметила папу – он стоял в дверях и смотрел на меня. В третий – он сидел на стуле возле моей кровати. Заметив, что я открыла глаза, он протянул руку и неловко потрепал меня по плечу.
– Все будет хорошо, – пробормотал он. – Все будет хорошо.
И я снова заснула.
Наутро папа все еще был рядом со мной. Взгляд у него был усталым, а морщинки вокруг рта – глубже, чем раньше. Он не спал всю ночь – летел из Берлина.
Не думаю, что он когда-либо хотел иметь детей. Но папа никогда не говорил мне этого, даже когда злился. Что бы тетя Лорен ни думала о нем, он старается, как может. Просто он не знает, что со мной делать. Я – словно щенок, которого ему оставил очень дорогой его сердцу человеку. И вот он изо всех сил старается оправдать доверие, хоть и не очень-то любит собак.
– Ты изменила прическу, – сказал он, когда я села в кровати.
Я обхватила себя за плечи. Когда ты с воплями носишься по школьным коридорам, покрасив волосы в школьном туалете, первое, что говорят люди, – естественно, переварив часть с воплями, – это «что ты сделала?» Красить волосы в школьном туалете – это ненормально. Во всяком случае, для таких девушек, как я. Да еще в ярко-красный цвет? Прогуляв урок? Да у меня на лбу написано: нервный срыв.
– Тебе она нравится? – через какое-то время спросил папа.
Я кивнула.
Он помолчал, потом выдавил из себя смешок.
– Что ж, это не совсем то, что я хотел бы, но смотрится неплохо. Самое главное, что тебе нравится. – Он почесал щеки, припорошенные седой щетиной. – Полагаю, тетя Лорен уже сказала тебе о семейном пансионе? Она уже подыскала один, как ей кажется, подходящий. Маленький, частный. Не могу сказать, что я в восторге от этой идеи, но это же всего на пару недель…
Никто не говорил, что со мной такое. Со мной побеседовали самые разные доктора, провели какие-то тесты, сделали анализы. Я была уверена, они прекрасно знали, что со мной происходит, просто не говорили мне. А это значит, все очень плохо.
Я ведь не впервые видела людей, которых на самом деле нет. Именно об этом и хотела поговорить со мной после школы тетя Лорен. Когда я рассказала ей про сон, она сразу вспомнила, как в детстве я рассказывала о каких-то людях в нашем старом подвале. Мои родители считали, что это игра воображения, что я придумала целый сонм персонажей и превратила их в своих друзей. Потом эти друзья стали пугать меня, да так сильно, что нам пришлось переехать.
Но даже после этого я продолжала «видеть» каких-то людей, и тогда мама подарила мне рубиновое колье и сказала, что оно защитит меня. Папа считал, что тут все дело в психологии. Я поверила, что колье поможет, и оно помогло. Но сейчас это произошло снова, и на этот раз уже никто не списывал произошедшее на мое буйное воображение.
Они отправляли меня в приют для умалишенных детей. Они думали, что я сумасшедшая. Но это не так. Мне пятнадцать лет, и у меня только что начались месячные, а это что-то да значит. Не может быть простым совпадением, что именно в этот день мне снова начала мерещиться всякая всячина. Все эти копившиеся во мне гормоны взыграли и взорвали мой мозг, заставили его дать сбой, вырвав картинки из забытых фильмов и внушив мне, что они реальны.
Если бы я сошла с ума, то я не просто бы видела и слышала людей, которых нет. Я бы и вела себя, как сумасшедшая. А этого ведь не было.
Правда?
Чем больше я думала об этом, тем больше начинала сомневаться. Я чувствовала себя нормальной. Я не могла припомнить, чтобы делала что-нибудь странное. Не считая, правда, того, что покрасила волосы в школьном туалете. И прогуляла урок. И взломала автомат с прокладками. И подралась с учителем.
Последнее не считается. Я просто перепугалась, увидев того обожженного парня, и пыталась вырваться, чтобы скрыться от него. Я вовсе не собиралась никому причинять вреда. А до того момента со мной все было в порядке. Мои друзья считали, что со мной все в порядке. И мистер Петри так считал, когда внес меня в список кандидатов на режиссера. И Нат Бозиан, очевидно, тоже. Вряд ли он стал бы выражать бурную радость по поводу того, что какая-то сумасшедшая тоже собирается на дискотеку.
А ведь он был счастлив.
Когда я пыталась припомнить все эти события, они казались мне смутными и расплывчатыми, словно мне все это приснилось.
А что, если ничего этого не было? И я просто хотела получить место режиссера. Хотела, чтобы Нат проявил ко мне интерес. Может, я все это выдумала? Мне все привиделось, как привиделся мальчишка, кинувшийся под колеса, плачущая девочка и обожженный сторож.
Если бы я сошла с ума, я бы поняла это? Ведь в том-то и состоит безумие, что человек считает себя совершенно нормальным. А все остальные так не думают.
Может, я все же спятила?
В воскресенье отец и тетя Лорен отвезли меня в пансионат Лайл. Перед тем как покинуть больницу, мне дали какое-то лекарство, и я почти все время спала. Наше прибытие в пансионат напоминало нарезку из стоп-кадров и крупных планов.
Огромный белый особняк в викторианском стиле, стоящий на обширном участке земли. Желтая изгородь. Качели на террасе, опоясывающей весь особняк.
Две женщины. Одна из них, седая, с широкими бедрами, подходит поприветствовать меня. Вторая, помоложе, суровым взглядом следит за мной, сложив руки на груди, готовая к любым неприятностям.
Мы поднимаемся по длинной узкой лестнице. Пожилая дама – медсестра, назвавшаяся миссис Талбот, – непрерывно щебечет, устроив нам подобие мини-экскурсии. Мой затуманенный мозг не в состоянии следить за ее рассказом.
Желто-белая спальня украшена маргаритками и пахнет гелем для волос.
У дальней стены – кровать, накрытая покрывалом. Стена над кроватью оклеена фотографиями, вырезанными из молодежного журнала. Туалетный столик уставлен тюбиками и бутылочками с косметикой. И только небольшой письменный стол совершенно чист.
Моя половина комнаты – стерильное отражение этой картины: та же кровать, тот же туалетный столик, тот же крохотный письменный стол – и все это лишено какой-либо индивидуальности.
Папе и тете Лорен пора уезжать. Миссис Талбот пояснила, что пару дней я не смогу с ними видеться, так как мне надо «акклиматизироваться» и привыкнуть к «новой обстановке». Словно животному, попавшему в новый дом.
Обнимаю тетю Лорен. Делаю вид, что не замечаю слез в уголках ее глаз.
Неловкое объятие с папой. Он бормочет что-то про то, что останется в городе и приедет навестить меня, как только разрешат. Потом он сует мне свернутую в рулончик пачку двадцаток и целует в макушку.
Миссис Талбот говорит, что они сами разложат мои вещи, поскольку я, наверное, очень устала. Я заползаю в кровать. Шторы задергивают. Комната погружается в темноту, и я снова проваливаюсь в сон.
Меня будит голос папы. В комнате теперь совсем темно, снаружи – тоже. Ночь.
В дверном проеме – силуэт отца. Позади него маячит молодая медсестра – мисс Ван Доп. На ее лице недовольство. Папа подходит к моей кровати и сует мне в руки что-то мягкое.
– Мы забыли Оззи. Я подумал, что ты не сможешь без него. – Медвежонок коала уже два года как сидел на полке в моей комнате, изгнанный из кровати. Ведь я уже давно вышла из того возраста, когда спят в обнимку с игрушкой. Но я взяла его и зарылась носом в старый искусственный мех – от него пахло домом.
Я проснулась от сиплого дыхания девушки, спящей в соседней кровати. Я приподнялась на локте, но увидела лишь фигуру под одеялом.
Я перевернулась на спину, и по щекам у меня покатились жгучие слезы. Это была не тоска по дому, нет. Это были слезы стыда. Неловкости. Унижения.
Я напугала тетю Лорен и папу. Им пришлось срочно решать, что со мной делать, что со мной случилось и как этому помочь.
А школа…
Щеки у меня запылали горячее. Сколько ребят слышали, как я орала? Заглядывали в тот класс и видели, как я дерусь с учителем и несу какую-то чушь про расплавившегося сторожа? Видели, как меня уносили, пристегнутую к носилкам?
Все, кому не удалось лично понаблюдать за этой драмой, услышат о ней во всех подробностях. И все будут знать, что Хло Сандерс соскочила с катушек. Спятила, и ее упрятали в больницу к другим полоумным.
Даже если мне позволят вернуться в школу, не думаю, что мне хватит на это духу.
Глава 5
Я проснулась от бряканья металлических вешалок. Белокурая девушка перебирала мои вещи, миссис Талбот развесила их вчера в шкафу.
– Привет, – сказала я.
Девушка обернулась и улыбнулась.
– Красивые вещицы. Хорошие бренды.
– Я – Хло.
– А я – Лиза. Как Лиззи МакГир. – Она махнула рукой в сторону выцветшей журнальной вырезки на стене. – Только я не люблю, когда меня называют Лиззи, потому что это… – она понизила голос до шепота, словно боясь оскорбить фотографию Лиззи, – как-то по-детски.
Она продолжала болтать, только я не слушала ее. Я никак не могла отделаться от мысли, что с ней что-то не так. Ведь если она тут, в пансионе Лайл, значит, с ней точно что-то не так. Какое-нибудь «умственное расстройство».
Но она совсем не похожа на сумасшедшую. Ее длинные волосы забраны в аккуратный хвост. На ней – модные джинсы и хорошая футболка. Не знай я точно, где нахожусь, я бы подумала, что проснулась в обыкновенной школе-пансионе.
Она продолжала без умолку болтать. Может, именно в этом все дело?
Но она казалась совершенно безобидной. Да ведь так и должно быть. Они бы не стали помещать сюда кого-то опасного. Или по-настоящему сумасшедшего.
О, нет, Хло, они не помещают сюда настоящих сумасшедших. Только тех, кто слышит голоса, видит обгорелых сторожей и дерется с учителями.
У меня заныл желудок.
– Ты давай вставай, – сказала Лиза. – Завтрак через пять минут, и они очень злятся, если опаздываешь. – Я открыла ящик шкафа, но Лиза махнула рукой. – На завтрак можно идти и в пижаме. Парни обедают и ужинают с нами, а вот завтрак у них попозже, так что мы можем позволить себе немного вольности.
– Парни?
– Симон, Дерек и Питер.
– Так тут совместное обучение?
– А-ха. – Лиза глянула в зеркало и, сжав губы, отшелушила сухой лоскуток кожи. – Нижний этаж у нас общий, а верхний разделен.
Она открыла дверь и показала мне короткий коридор.
– Они занимают вторую половину. Здесь даже нет двери между половинами. Можно подумать, что мы стали бы ходить к ним тайком по ночам. – Она хихикнула. – Хотя Тори пошла бы. Я бы тоже могла, если бы было ради кого. А Тори запала на Симона. – Лиза придирчиво осмотрела мое отражение в зеркале. – Тебе может понравиться Питер. Он симпатичный, но слишком мал для меня. Ему тринадцать. Вернее, почти четырнадцать.
– Мне пятнадцать.
Лиза прикусила губу.
– Ох ты. Впрочем, неважно. Все равно Питер тут долго не пробудет. Я слышала, он скоро поедет домой. – Она помолчала. – Так, значит, пятнадцать? В каком ты классе?
– В девятом.
– Как Тори. А я в десятом, как Симон, Дерек и Рэ. Хотя я думаю, что Симону и Рэ еще по пятнадцать. Не помню, я говорила, что мне нравятся твои волосы? Я тоже хотела так покраситься, только с голубыми прядями, но мама сказала…
Лиза продолжала отпускать комментарии по любому поводу, когда мы спустились вниз и встретили целый сонм персонажей. Во-первых, доктор Джил, психолог, но она приходила сюда только в рабочие часы, как и учитель, мисс Ванг.
Двух из трех нянечек я уже встречала. Миссис Талбот – ту, что постарше, которую Лиза охарактеризовала как «очень милую», и молодую мисс Ван Доп, «не такую хорошую», как шепнула мне Лиза. Третья, миссис Абдо, работала только по субботам и воскресеньям, давая двум другим выходной. Они жили здесь же и присматривали за нами. Они были скорее воспитателями, но Лиза упорно называла их нянечками.
В конце лестницы в нос мне ударил сильный запах лимонного очистителя. Здесь пахло, как в доме у бабушки. Даже папа никогда не чувствовал себя уютно в безукоризненно чистом доме своей матери, под ее строгим взором, в котором читалось: «если ты прольешь содовую на белый кожаный диван, можешь не рассчитывать на подарок ко дню рождения». Однако всего один взгляд на эту гостиную, и я выдохнула с облегчением. Здесь было так же чисто, как у бабушки, – ковер без единого пятнышка, мебель надраена и блестит – но все выглядело уютно и по-домашнему поношенно, так и тянуло свернуться калачиком на диване.
Стены были выкрашены в самый популярный в Лайле цвет – в бледно-желтый. Темно-синий диван и два кресла-качалки были завалены подушками. В углу тикали старинные часы. На столиках по краям дивана стояли вазочки с маргаритками и нарциссами. Ярко и жизнерадостно. Я бы даже сказала, чересчур ярко и жизнерадостно, как в той гостинице возле Сиракуз, где мы с тетей Лорен останавливались прошлой осенью – там так отчаянно старались создать домашний уют, что это больше напоминало декорации, чем реальный дом.
Здесь, я думаю, все то же самое: бизнес, старающийся убедить тебя в том, что это не бизнес, и заставить тебя почувствовать себя как дома. Заставить забыть, что ты в доме для душевнобольных детей.
Лиза остановила меня возле двери в столовую, и мы заглянули туда.
С одной стороны стола сидела высокая девушка с короткими темными волосами.
– Это Тори. Вообще-то Виктория, но ей больше нравится Тори. Она моя лучшая подруга. У нее бывают приступы дурного настроения, я слышала, что она попала сюда именно из-за этого. Но она хорошая. – Лиза дернула подбородком, указывая на другую девушку за столом – красотку с бронзовой кожей и длинными волнистыми волосами. – Это Рэчел. Рэ. У нее пунктик насчет огня.
Я вгляделась в эту девушку. Пунктик насчет огня? Значит ли это, что она устраивает поджоги? А я-то думала, что тут все должно быть абсолютно безопасно.
А как насчет парней? Вдруг кто-то из них агрессивен?
Я потерла ноющий живот.
– Я смотрю, кое-кто проголодался, – пропел чей-то голос.
В дверь, которая, видимо, соединяла столовую с кухней, вошла миссис Талбот с кувшином молока в руках. Она улыбнулась мне.
– Проходи, Хло. Давай я тебя всем представлю.
Перед завтраком мисс Ван Доп раздала нам всем таблетки и проследила, чтобы мы их выпили. Выглядело это немного жутковато. Никто не произнес ни слова – все просто протягивали ладонь, закидывали таблетки в рот и запивали водой. А потом как ни в чем не бывало возвращались к разговору.
Видя, как я недоверчиво смотрю на таблетки в своей руке, мисс Ван Доп сказала, что попозже доктор мне все подробно объяснит, а пока я просто должна их выпить. Что я и сделала.
Поев, мы все направились наверх, переодеваться. Первой шла Рэ, за ней – Лиза, потом – Тори, и замыкала шествие я.
– Рэчел? – окликнула Тори.
Плечи Рэ напряглись, но она не обернулась.
– Да, Виктория?
Тори поднялась еще на две ступеньки, сократив расстояние между ними.
– Ты постирала вещи? Сейчас твоя очередь. А я хочу надеть ту новую рубашку, которую купила мне мама.
Рэ медленно обернулась.
– Миссис Талбот сказала, что я смогу постирать сегодня. Вчера нам велели сидеть и не высовываться, пока… – Она перевела взгляд на меня и чуть улыбнулась, как бы извиняясь. – …Хло обустраивалась.
– Так, значит, ты не постирала?
– Именно это я и сказала.
– Но я хочу…
– Свою рубашку. Я поняла. Ну, так надень ее. Она же совершенно новая.
– Да, но ее могли мерить в магазине другие люди. И это ужасно.
Рэ вскинула руки и пошла дальше. Тори ругнулась. Как будто это я была в чем-то виновата. Она повернулась ко мне, и между нами что-то мелькнуло. Я отступила назад и схватилась за перила.
Она криво усмехнулась.
– Господи, да не собираюсь я тебя бить.
Над ее плечом появилась рука. Тонкие бледные пальца извивались, словно черви.
– Хло? – окликнула меня Лиза.
– Я-я-я-я… – Я с трудом оторвала взгляд от бледной руки. – Я споткнулась.
– Послушай, девочка… – прошептал мне в ухо мужской голос.
Лиза спустилась на пару ступенек и положила руку мне на плечо.
– С тобой все в порядке? Ты побледнела.
– М-м-мне просто п-п-показалось, что я что-то слышу.
– Почему она так странно разговаривает? – спросила Тори у Лизы.
– Это называется заикание. – Лиза сжала мою руку. – Это ничего. Мой брат тоже заикается.
– Твоему брату всего пять лет, Лиза. Многие дети в его возрасте заикаются. Но не подростки. – Тори взглянула на меня. – Ты заторможенная?
– Что?
– Ну, ты ездишь на длиииинном автобусе… – она широко развела руки, а потом снова свела их вместе, – или на коротком?
Лиза вспыхнула.
– Тори, это не…
– Да ладно! Она говорит, как маленькая, да и выглядит так же…
– У меня проблемы с речью, – сказала я, тщательно произнося каждое слово, словно это Тори была заторможенной. – И я стараюсь справиться с этим.
– У тебя отлично получается, – вставила Лиза. – Ты сейчас сказала целое предложение, не заикаясь.
– Девочки? – Миссис Талбот выглянула из гостиной первого этажа. – Вы же знаете, что нельзя баловаться на лестнице. Урок начнется через десять минут. Хло, мы еще не получили данные от твоих преподавателей, поэтому у тебя сегодня урока не будет. Как оденешься, мы обсудим твое расписание.
В пансионе Лайл обожали расписания, как любят дисциплину в лагере новобранцев.
Подъем у нас был в 7.30. Мы завтракали, умывались, одевались и к 9.30 были в классе. Там мы занимались индивидуально, под присмотром мисс Ванг выполняя задания наших учителей из школы. В 10.30 перерыв на небольшой перекус – весьма питательный, само собой. И снова в класс. Перерыв на обед в полдень. И опять в класс с 13.30 до 16.30 с двадцатиминутной переменой в 14.30. Еще во время занятий у нас проходила индивидуальная часовая терапия с доктором Джил. Мой первый сеанс пройдет сегодня сразу после обеда. С 16.30 до 18.00 у нас было свободное время… ну, или что-то вроде того. Вдобавок к занятиям и терапии у нас еще были бытовые обязанности. Довольно много, если судить по списку. И их надлежало выполнять в свободное время до и после ужина. Плюс мы еще должны были втиснуть во все это тридцать минут ежедневной физкультуры. А потом, после вечернего чая, в 21.00 мы отбывали в постель. Свет гасили в 22.00.
Питательные полдники? Сеансы терапии? Список поручений? Обязательные физические упражнения? Спать в девять часов?
Лагерь для новобранцев мог показаться куда привлекательнее.
Мне здесь не место, это точно.
После того как мы поговорили, мисс Талбот кто-то позвонил, и она заспешила, пообещав вскоре вернуться со списком моих поручений. Красота.
Я сидела в гостиной и пыталась обдумать сложившееся положение. Но неослабная жизнерадостность интерьера действовала на меня, словно яркий свет в глаза, не давая сосредоточиться. Несколько дней желтого цвета с маргаритками, и я превращусь в счастливого зомби, как Лиза.
Я почувствовала укол совести. Лиза дала мне почувствовать, что мне здесь рады, и не задумываясь вступилась за меня перед своей лучшей подругой. Если жизнерадостность – это душевное заболевание, то не самое неприятное – уж куда лучше, чем видеть обгоревших людей.
Я потерла шею и закрыла глаза.
