Текст книги "Моя профессия спаситель (СИ)"
Автор книги: Катерина Снежинская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
– Я решительная? – тяжко поразилась Ани.
– Конечно, – Саши кивнул с такой убежденность, что едва опять свои очки не потерял. – Цельная, целеустремленная, даже жесткая, если нужно… В общем, такие дамы нынче…
– Такие неженственные нынче не в моде?
– Да при чем здесь это? Нет, я совсем другое имел в виду. И вовсе вы не неженственная. То есть, я хотел сказать…
– Успокойтесь, – Анет с трудом удержалась, чтобы не хихикнуть, кашлянула в ладонь, – я вас поняла.
– Вы надо мной смеетесь! – догадался гоблинолог, снова вставая.
– Немного, – призналась Сатор, понимая, что теперь уже ее щеки начинают краской наливаться. – Кажется, сейчас мне извиниться стоит.
– Я на самом деле смешной? – помолчав, спросил долговязый, увлеченно рассматривая опавшую листву у себя под ногами.
– Да нет, что вы? Просто мне… – Ну вот и чего? «Просто мне не понятно с чего захотелось пококетничать»? Так ведь не скажешь. – Теперь мне опять стоит извиниться и это окончательно превратиться в хаосовы твари знает что. И все-таки извините меня, Саши. Мне пора идти, – Ани мягко – только б еще больше не обидеть! – вытащила руку из-под его локтя. А он и не задерживал, лишь кивнул. – До свидания. Я очень рада, что теперь у вас все хорошо.
– Вы больше не придете?
– А вы хотите, чтобы я пришла?
– Да.
Саши поднял голову, посмотрел на Сатор, но прямого взгляда все равно не получилось: уж слишком высок. А глаза его теперь были совсем не беспомощные, хоть и по-прежнему очень светлые – вполне мужские глаза, глядящие эдак хмуро, выжидающе.
– Хорошо, я вас навещу, – пообещала Ани, сама осознавая, что прозвучало это не слишком уверенно, а, может, и вовсе растерянно. – Идите в палату, а то простудитесь, не дай Лорд. Это будет совсем некстати.
– Спасибо, – Саши непонятно дернул рукой, будто собирался взять ее, поцеловать пальцы, но жеста так и не довершил, только повторил: – Спасибо вам Ани. За все.
Уже отойдя на приличное расстояние, Анет вдруг вспомнила, а вспомнив, обернулась и зачем-то окликнула рыжего:
– Саши, а вы так и не рассказали, что же тот гоблин сказал.
Длинный тоже обернулся, но продолжал идти спиной вперед, путаясь в здоровенных тапках.
– А вы приходите, расскажу.
И вроде бы ничего такого не произошло, только вот больничный парк словно немножко посветлел, стал суше, не таким промозгло-мокрым. Впрочем, это, наверное, оттого, что тучи, наконец, истончились, пропуская тускловатый, но все же солнечный свет.
____________
[1] В Кангаре троебожие – близнецы лорд День (лорд Солнце), леди Ночь (леди Луна) и их старший брат Хаос
Глава 13
Все предыдущие сутки и часть утра Ани мучилась дилеммой: навещать гоблинолога или все-таки не стоит. Она бы и дольше переживала, да времени не осталось, пришлось в полной неопределенности на обещанное свидание с «тетушкой» отправляться. Ну а там закрутилась как-то, засуетилась: пока с лечащим врачом разговаривала, пока к санитаркам «подмазывалась», да и со старушкой посидеть надо, поговорить о важном. Дама, несмотря на свою строго-гувернантскую внешность, оказалась большой поклонницей великосветских сплетен, почерпнутых из газет, принесенных самой же Анет.
В общем, Сатор напрочь забыла и об ученом, и о своих сомнениях.
А вот Саши, оказывается, о ней не забыл, поджидал возле больничного корпуса, у окна, почему-то почти настежь открытого – и это притом, что погоды стояли совсем не ласковые. Причем окно явно в палату вело и за казенными занавесочками виднелись физиономии в полосатых больничных пижамах. В смысле, в пижамах были нее физиономии, а мужчины, пациенты то есть. А вид они все равно имели загадочный и выжидающий.
В общем, Анет сразу поняла: уважаемый господин Кремнер – гоблинолог и по совместительству модный писатель, не просто так ее ждал, а с умыслом.
– Не желаете чашку чая? – огорошил Сатор Саши, предварительно, естественно, вежливо, пожалуй, даже чересчур вежливо поздоровавшись.
– Вы меня хотите пригласить на чай? – искренне удивилась Анет. – Прямо сейчас?
– Ну да, – гоблинолог неуверенно переступил с ноги на ногу, поправив очки. – По-моему, самое время… Холодно сегодня, не находите?
– Нахожу, конечно. Но как-то место для пикника не слишком подходящее… – Ани растерянно развела руками, оглянулась, – да и время тоже.
– А меня выписывают завтра.
– Я очень рада.
– Вот я и подумал… Может, нам больше и увидеться не удастся, не то что пригласить вас куда-нибудь.
В палате, за занавеской и наполовину прикрытым окном, гоготнули намекающе и очень по мужицки, а Саши заметно вздрогнул, виновато покосившись на Сатор. На скулах у него вспыхнули два ярких пятна, будто гоблинолога лихорадить начало. А еще он уже явно не радовался собственной затее.
– Во-первых, по крайней мере один шанс пригласить меня, у вас обязательно будет, – Анет вытащила из сумочки карточку, протянула бедолаге. – А, во-вторых, я с удовольствием выпью чаю. Сегодня и впрямь холодно.
Вот говорят: «Засветился человек от радости!» Понятно же, что это всего лишь красивый оборот, не умеют обычные люди светиться. Но то обычный, а не прославленные гоблинологи. У Саши даже очки сверкнули, будто в них солнце забликовало, хотя никакого солнца в помине не было. А визитку он схватил с такой поспешностью, что едва не порвал ее. И почему-то заложил карточку за ухо, кажется, сам не очень понимая, что делает.
Зато оконная рама, таинственно скрипнув, приоткрылась пошире и на подоконнике обнаружился самый настоящий, да еще фарфоровый, чайник, молочник, сахарница, две чайных пары, серебряные ложечки, щипчики, десертные тарелки и даже салфетки в толстых кольцах – все как полагается.
– Что желаете к чаю? – тоном завзятого официанта осведомился Саши.
– А у вас есть выбор? – несколько обалдев, спросила Ани.
– Все, что угодно даме.
– Ну, скажем, булочки? – предположила Анет.
Зря предполагала, на подоконнике мигом материализовалась тарелка со свежайшими, парком дымящимися на осеннем воздухе булочками с кремовой прослойкой.
– А если, допустим, кекс?
Гоблинолог, выпрямился, скроил скучающую физиономию и с надменностью распорядителя двора Ее Величества королевы-регентши, хлопнул в ладони. Рядом с булочками появилась тарелка с тонко – не толще книжного листа, нарезанными кексами.
– Фруктовый пирог, – входя во вкус, потребовала Сатор.
Желание моментально исполнилось. За окном мужской хохоток, безуспешно маскируемый покашливанием, все больше напоминал хихиканье юных институток, а очки же ученого поблескивали не просто радостно, а горделиво-победно.
– Имперский десерт со сливками! – потребовала Ани, а сообразив, что губу закусила с эдаким лукавым вызовом – и где только набралась, спрашивается? – постаралась изобразить серьезное лицо.
Правда, у нее, кажется, ничего толком не получилось, потому как на подоконнике, и без того тарелками уставленном, появилась креманка с пышной спиралью сливок, художественными потеками шоколадного соуса, россыпью медово-золотистых орехов и кокетливым вишневым хвостиком, торчащим из этого богатства.
Ну а хихиканье в палате сменилось откровенным жеребцовым ржанием.
– Ну, хорошо, – протянула Ани. – Дама желает сухарей!
– Каких сухарей? – откровенно растерялся Саши, сдернув с носа очки.
– Ржаных, – не без злорадства пояснила Сатор.
– Позвольте, но я…
– А говорили: все, что угодно даме, – усмехнулась Анет, едва сдержавшись, чтобы не показать гоблинологу язык.
– Кто же мог знать, что у дамы такой изысканный вкус, – сокрушенно мотнул головой Кремнер и кивнул кому-то за шторой.
Из-за занавески появилась весьма волосатая и, кажется, не слишком чистая рука, втиснувшая между затейливой креманкой и блюдом с кексами оловянную миску, на которой горкой лежали неровно нарезанные, посыпанные крупной солью, даже на вид твердокаменные ржаные сухари.
– Как вы только догадались? – ахнула Ани.
И все-таки не выдержала, рассмеялась, по-дурацки – точь-в-точь та же институтка, прикрываящая рот ладошкой.
– А я сразу понял, что у вас есть чувство юмора, – улыбнулся Саши, возвращая очки на нос и походя взъерошив свой вихор. – Своеобразное, конечно, совсем не дамское, но есть.
– Что вы хотите этим сказать? – попыталась возмутиться Сатор, но вместо возмущения у нее вышло нечто среднее между кошачьим фырканьем и свиным хрюком.
– Вы нежеманная такая. Настоящая, – серьезно пояснил гоблинолог, невозмутимо разливая чай. – С вами… Не знаю, как сказать. Просто, что ли?
– Ну да, просто, – согласилась Анет. Желание веселиться вдруг начисто пропало и даже что-то вроде глухого раздражения начало подниматься к вискам. Впрочем, может, это и не раздражение было, а обида? – А еще со мной спокойно.
– Спокойно? – переспросил Саши, глянув через плечо, и подхватил чашки с блюдцами. – Пойдемте, сядем вон туда, на скамейку. Там, кажется, сухо. Простите, не могу вам руки подать. С вами совсем не спокойно, Ани, – продолжил, будто все про скамейку рассуждал. – По крайней мере, мне не спокойно. Даже, скорее, наоборот. Знаете, мне постоянно очень хочется вас чем-то удивить, поразить. А от этого я только теряюсь и выгляжу дурак дураком.
– Да ничего подобного! Никакой вы не!.. М-да…
– Знаю, вы все поймете, поэтому с вами просто, хоть и неспокойно.
Кремнер снова улыбнулся.
Долговязый гоблинолог стоял у скамейки, держа в обеих руках по чашке и выглядел прямо сказать… Ну, на героя любовного романа Саши никак не походил: худющий, лохматый, не слишком складный, очки эти нелепые. Да еще улыбка – немного растерянная, не очень-то уверенная – присущая близоруким и часто нелепо-добрым людям, вечно будто извиняющимся за свою неловкость, роковой привлекательности ему ничуть не добавляла.
Но вот Ани с чего-то захотелось пригладить этот гребешком висящий рыжеватый клок и очки с длинноватого носа снять. Да и обида вместе с раздражением куда-то делись.
– Давайте присядем, наконец, – невесть отчего смутившись, предложила Анет, – чай уже, наверное, совсем остыл.
И что может быть безумнее, чем чаепитие в осеннем больничном парке? А вот поди ж ты, ничего уместнее сейчас и не представлялось.
К сожалению, уместность определяют не люди, а Близнецы, у которых бывает очень своеобразное чувство юмора, нечета аниному, потому как Сатор до такой шутки ни за чтобы не додумалась. Хотя, если с другой стороны посмотреть, все как раз выходило вполне закономерно, в полном согласии с законами классической драматургии.
В общем, Ани чая даже глотнуть не успела, когда ее окликнули. В том, что зовут именно Анет, сомневаться не приходилось. Вряд ли в пределах больницы Экстренной помощи сейчас находился еще один Бараш.
Нелдер стоял совсем недалеко от лавки, на которой Сатор с гоблинологом сидели. И стоял он вполне уверенно, не клонился, не морщился, страдальческих мин не корчил, напротив, выглядел еще «корсаристей», чем обычно, даже халат его не портил. Правда, чуть подальше, у кустов, брутального мужчину поджидало кресло на колесах, а в придачу к креслу шла роскошная рыжеволосая красотка, вполне успешно претворяющаяся, что происходящее ее нисколько не интересует.
Ани сглотнула вдруг пересохшим горлом, отставила чашку с так и не тронутым чаем, встала, без надобности оправила пальто.
– Добрый день, господин Нелдер, – сказала, сама подивившись тому, насколько спокойно звучал ее голос – это с перепугу, наверное.
– Да уж, вижу, – криво усмехнулся Кайрен, – у вас день и впрямь … ничего себе.
– Рада, что вам гораздо лучше, – все тем же ненормально спокойным тоном сообщила Анет.
– А уж я-то как рад! – возликовал корсар.
– На станции спрашивали о вашем здоровье.
– А мне со станции докладывали о вашем, – нехорошо прищурился Нелдер.
– Представляю себе, – ухмыльнулась и Сатор.
Честно говоря, ей сейчас вовсе не до ухмылок было. На самом деле Ани больше всего хотелось оказаться подальше отсюда, да хоть у себя в квартирке: залезть бы с головой под одеяло, а сверху еще и подушкой накрыться.
– Кстати, о представлениях… – встрял Саши.
Гоблинолог тоже поднялся, встав чуть впереди Ани и наполовину загородив Кайрена. Жаль, только на половину, Анет была совсем не против вовсе его не видеть и пиратскую, не сказать что добрую, усмешку тоже.
– Простите меня. – Бабушка говаривала, что если уж блюсти лицо, то до конца, а садиться в лужу, так сразу. В луже Ани хотелось оказаться еще меньше, чем любоваться гордым до невозможности корсарским профилем. – Саши, это доктор Нелдер, мой коллега.
– Саши-и, – эдак многозначительно протянул Кайрен, кривясь совсем уж пакостно.
А еще он зачем-то ладонями о поясницу оперся и принялся раскачиваться с носка на пятку.
– Да, близкие меня зовут именно так, – подтвердил гоблинолог, снимая очки и убирая их в карман. – У вас есть возражения?
– Интересно бы знать, против чего я имею право возражать, – откликнулся так же ровно Нелдер. – А, может, вам еще и благословение требуется?
– Насколько мне известно, не требуется. Впрочем, опять же, насколько мне известно, прав у вас тоже не так много.
– Это Бараш тебе сообщила?
– Не было такой необходимости. У меня и свои глаза имеются.
– Аж четыре!
– Ну это уж совсем глупо, господин Нелдер. Эдак мы скоро друг в друга плеваться начнем.
Ани не видела – Саши же к ней спиной стоял – но ей показалось, что гоблинолог тоже улыбнулся. Хотя и без всяких улыбок воздух едва не искрил, а дышать совсем не фигурально нечем стало – душно, будто на дворе не осень, а жаркое лето. А от метрономного покачивания Нелдера, от странной позы гоблинолога, который сгорбился, словно пытаясь сложиться внутрь себя, выставил локти наружу, прижав расслабленные, безвольно повисшие кисти к груди, становилось совсем нехорошо.
– Перестаньте! – почти крикнула Сатор.
В повисшей между ними тишине разве что молнии не сверкали. Казалось, что тишина эта трется об людей, как щетка об мех.
– Действительно, – буркнул Нелдер, наконец, перестав раскачиваться. – Битву инвалидов отложим на потом. Бараш, мне нужно с тобой поговорить. Пару минут уделишь?
Ани кивнула, очень стараясь ни на кого не смотреть, отошла в сторону. Легче не стало, духота удавкой тянула – Сатор пришлось даже верхнюю пуговицу пальто расстегнуть, ослабить узел шарфика.
– Я должен тебе объяснить, – начал Кайрен после еще одной немалой паузы.
– Ничего ты мне не должен, – пробормотала Ани.
– Должен. Ты все не так поняла.
– Что я не так поняла?
– Все.
– Отлично. Вот и поговорили, – фыркнула Сатор.
От внезапно переполнившей парк духоты, а, может, от того, что сердце колотилось в горле, голова у нее вдруг закружилась. Вернее не закружилась, но сознание поплыло в сторону, правда, тут же вернулось на место, но странно. Анет накрыло чувство, словно это все когда-то уже было. И себя она словно раздвоенной ощущала: одна говорит, а вторая, та же самая, но отдельная, из-за плеча наблюдает.
– Что ты мне можешь объяснить, Кайрен? – собственные слова она слышала четко, но как будто из-за перегородки. – Опять в ход пойдет местоимение?
– Какое местоимение? – Кажется, Нелдер в самом деле растерялся.
– Я. Ведь только его ты и выучил. «Я знаю», «я думаю», «я чувствую». Чаще, «я знаю», конечно.
– А ты бы, понятно, хотела слышать «мы»? – огрызнулся корсар.
– Да Леди с тобой! – коротко, почти истерично хохотнула Ани. – Ты мне сразу и очень понятно объяснил, что никакого «мы» нет и быть не может. Но если б неподражаемый господин Нелдер хоть изредка, хоть в виде исключения употреблял еще и «ты», было бы неплохо.
– Ну хорошо, я конченый эгоист! – рявкнул Кайрен.
Вот только рявки его почему-то не произвели на Ани никакого впечатления.
– Нет, ты не эгоист, ничего подобного! Если бы ты таким оказался, может, было и… – мотнула головой Сатор. – Ты просто чудовищно самодостаточен. Знаешь, что неприятнее всего? Равнодушие! Мне как-то сказали, что с тобой жить невозможно: либо не с тобой, либо не жить. Не жить, понимаешь? Полностью раствориться в тебе.
– Не перебор с пафосом, нет? – огрызнулся Нелдер.
– Не хочешь пафоса? Изволь! – Анет с такой силой ткнула в грудь «корсара», что тот пошатнулся. – Из кружки можно пить, мясо можно есть. В своей квартире спокойно, особенно после смены. С любимым пледом уютно. Девку можно… – Что делают с девками, Сатор пояснила четко, выговорив короткое слово по слогам. – А есть Бараш, с которой спокойно, уютно и ее тоже можно. Но кого там интересуют чувства кружки, пледа и подушки? Никого. А тебя меньше всех. Ведь значение имеет только, что ты думаешь и как это все себе представляешь.
– Я ничего не понял, – честно признался Кайрен, глядя на Ани не без интереса, наклонив голову к плечу.
– В этом-то вся проблема, – согласилась Сатор. – Знаешь, меня все время подмывало посоветовать тебе завести собаку. Но это дурной совет, потому что с ней хотя бы гулять придется. И не тогда, когда ты захочешь, а когда ей приспичит. Так что лучше не заводи вообще никого. Тебе слишком хорошо наедине с самим собой.
– Бараш, ты не права. Я…
– Знаешь, Кайрен, а я даже верю, ты чувствуешь что-то там такое. Но плед с кружкой тоже можно любить. Ведь говорят же «моя любимая чашка» или там «моя любимая книжка». Впрочем, про любовь ты вовсе не заикался. Но я-то все равно не… – Анет покрутила рукой в воздухе. – Не предмет интерьера. А ты слишком самодостаточный. Вот как-то так.
– Ну раз так… – кивнул корсар.
Выражение его лица иначе как каменным назвать было сложно, уж слишком неподвижное, да и неживое почти.
– До свидания, доктор Нелдер, – пробормотала Сатор, враз растеряв запал.
Коснулась ладонью рукава его халата, будто погладить собираясь, но передумала. Развернулась и пошла к выходу из парка. Почему-то плакать совсем не хотелось. Просто пусто внутри было, выскоблено и странно, почти стерильно чисто.
* * *
Дети – цветы жизни, это несомненно. Все таки они не только украшают, но и вносят в слишком уж размеренное, а оттого скучное взрослое существование эдакое разнообразие. Особенно разнообразным это разнообразие становится, если дите кудряво, белокуро, синеглазо, в общем, прелестно до крайности. А уж если оно выпило месячный запас бабушкиного сердечного снадобья, то скука исчезает напрочь, можно сказать, бежит в панике.
– Спасите, умоляю! – та самая бабуля, лишенная лекарства, схватила руку Анет с таким энтузиазмом, что Сатор, влекомая инерцией проклятого чемодана, едва не рухнула на старушку. – Любые средства, драгоценности, маменькой оставленные, колье, кровь мою до капли заберите – только спасите!
– Кого сначала спасать будем? – поинтересовалась Ани, пытаясь выдрать ладонь из цепких и совсем не по-старушечьи сильных пальцев.
На ее, субъективный, понятное дело, взгляд, в помощи, прежде всего, нуждалась сама бабушка, пребывающая на грани истерики, гипертонического криза, сердечного, а, может, и астматического приступа – и это все разом. Во вторую очередь, неплохо было бы помочь кошке, истошно вопящей на угрожающе прогнувшемся карнизе для занавесок. Несчастное животное чувствовало себя не слишком уютно, да и тяжелые, явно золотые серьги с крупными камнями, невесть как держащиеся на панически поджатых ушах, ему, кажется, мешали. Ну и хмурой служанке, собирающей с пола осколки – останки обеденного сервиза на сколько-то там персон – руку бы стоило, как минимум, перевязать – платок, намотанный на порез, совсем не в шутку кровью набряк.
Зато мальчишка, с гоблинскими криками скачущий по дивану, казался абсолютно, даже излишне здоровым.
– Счастье мое! Спасите! – профессиональной плакальщицей взвыла старушка. – Скорее! Воды! В больницу! Операцию! Ну что же вы медлите? – бабуля наконец выпустила ладонь Ани, трагически заломив руки. – Не дайте погибнуть! Счастье мое!
Сатор покосилась на голосящую кошку, на мрачную служанку, поставила-таки раскладку на стул и подошла к дивану. Мальчишка на нее никак не отреагировал, продолжая с гиканьем прыгать.
Жить дивану, кажется, осталось совсем недолго.
– Вы уверены, что ваш внук на самом деле выпил капли?
– А вы думаете у меня старческий маразм? – возмутилась дама и бурно разрыдалась, шумно сморкаясь в здоровенный платок с кружевцами.
– Ну да, – буркнула Анет, прикрыв глаза: почудилось вдруг, что перед ней трое пацанов скачут, а вовсе не один. – Тебя как зовут?
Мальчишка ее вроде бы вовсе не услышал, поистине спортивным прыжком сиганув прямо на подлокотник. Бабушка ахнула, служанка помянула хаосовых тварей, кошка взвыла дурниной, диванные пружины угрожающе скрипнули, ребенок победно взвизгнул и издал вопль, уж вовсе ни на что не похожий.
А арсенал педагогических навыков госпожи Сатор иссяк окончательно. В дальнем углу этого самого арсенала завалялось что-то про конфеты: вроде бы детей положено сладким угощать, но в данной ситуации это знание вряд ли могло помочь.
– Стоять! – рявкнула Анет. – Руки на ширину плеч!
Странно, но послушались все, руки поднимать, правда, никто не стал, но даже кошка замолчала. А мальчишка, замерший напротив Ани, сунул большой палец в рот, став в десяток раз милее.
– А на шилину плечь – это как? – подумав, не слишком внятно поинтересовалась прелесть, явно не выговаривающая букву «р».
– Я имела в виду «руки по швам», – призналась Сатор. – Тебя как зовут?
– Счастье! – не задумываясь, отозвался мальчишка.
– Чье?
– Всехшнее, – уверенно пояснил ребенок, кажется, стремительно теряя к доктору интерес.
– Счастье мое! – взвыла отмершая бабушка, опять цапая Сатор за руку.
Ладонь Анет не дала и попыталась задвинуть старушку себе за спину.
– Ты зачем бабушкино лекарство выпил? – спросила строго.
Ребенок серьезно посмотрел на Ани синющими – точь-в-точь васильки! – глазами и вынул палец изо рта.
– Потлебности детей необходимо удо-вот-лет-во-лять немедленно, – сурово сообщила прелесть и гордо заявила: – Стих! В пустыне дохлой и пустой… – затянул мальчишка с упыриным подвыванием.
Тут-то Анет и осознала, что сумасшествие гораздо ближе, чем ей всегда казалось.
– Ляг, пожалуйста! – переорать какофонию, которая не только началась снова, но и набрала обороты, оказалось непросто. – Мне нужно тебя осмотреть!
Что ей там нужно, окружающих интересовало меньше всего. Бабушка причитала, поминая ушедших «на рассвете жизни» и норовя схватить Сатор если не за руку, то хотя бы за плечи. Служанке приспичило что-то объяснить про ватерклозет, а еще свою невиновность. Кошка с постоянством, достойной лучшего применения, вопила, ребенок подвывал про чью-то там несвоевременную, но жуткую гибель.
И будто этого мало было, в комнату еще и здоровенный, желтовато-белый попугай влетел, нагло спланировал прямо над кошачьей головой, уселся на покачнувшейся люстре, расправил-встопорщил шикарный гребень, снова сложил, уставившись на Анет круглым черным глазом.
– Ну ты и сте-ерва! – сообщил с уважительным недоумением.
Ани согласно кивнула и, сев на край дивана, устало потерла лицо. В комнате повисла благословенная тишина.
– Теть, ты чего? – детский кулачок толкнул Ани в плечо. – Помел’ла?
– Еще нет, – нехотя отозвалась Сатор, – пока просто устала. Но такими темпами мне немного осталось.
– Да ладно, уговолили, пойду я спать, – обиженно прогундосил мальчишка.
– Иди, – согласилась Анет, – спать детям полезно. Только сначала скажи, зачем ты бабушкины капли выпил?
– Не пил я ничего, – ребенок, кажется, насупился. Впрочем, за это Ани поручиться не могла, она же мальчишку не видела, но голос у него звучал именно насуплено. – Я их в голшок вылил.
– В какой горшок?
– В свой, чужих-то никто не плинес, – фыркнула прелесть.
– А зачем ты их вылил?
– Ну как? Папа же говолил пло бабушку «бесселдечная калга». Зачем лекалство, когда селдца нету? Так совсем ничего не будет.
– Логично, – согласилась Сатор. – Зачем пить капли от сердца, если его нет. Выходит, ты бабушку спасал?
– Ну да, – гордо ответил ребенок.
– Ты молодец, – похвалила Анет прелесть, вставая, – хотя хорошую порцию ремня я бы тебе все равно прописала. В профилактических целях.
Мальчишке ее предложение явно не понравилось, он даже возразить что-то пытался, вот только Сатор его уже не слушала. Потому как бабуля «счастья», предусмотрительно оглянувшись, рухнула в кресло и закатила глаза. Вполне возможно, что ее зять был совершенно прав, и сердцем старушка не обладала, но хваталась она все же за левую грудь.
– Ах ты ж сте-ерва! – восхищенно протянул попугай.
– Гип-гип, ула! – завопил пацан. – Дамы и господа, мы плодолжаем наш вечел!
«Удивительно точно подмечено!» – оценила Ани. Мысленно, понятно, оценила. Но ведь вечер на самом деле пока заканчиваться не собирался.
* * *
В работе на СЭПе было много нюансов и прелестей, которые обычным людям и не понятны и не доступны. Но Сатор больше всего «любила» вечерние подъезды и дворы – именно вечерние, а не ночные. Ночью-то что? Тихо, спокойно, разве что пробредет вдоль стеночки пьяненький мужичок, предвкушающий встречу с нежной супругой, а оттого вежливый даже с уличными котами. А все нормальные граждане тихонько сопят в своих постельках, не слишком же нормальные сидят по крысиным норам, ну или в переулках неосторожных господ поджидают, в подъездах же им делать нечего.
Другое дело вечер, когда уже стемнело, семейные ужины съедены, но спать еще вроде бы не пора. Тут тебе и молодежь, озадаченная проблемой убийства излишков свободного времени. И страдальцы с горящими трубами и полным отсутствием возможности их залить. И придурки, озабоченные отсутствующим, но таким необходимым кайфом. И неуравновешенные личности, обделенные женским вниманием. В общем, кипит ночная подъездно-дворовая жизнь, ключом бьет. Остается молить Близнецов, чтобы не по башке ударило.
Рассказывали, что по весне на окраинной подстанции одна фельдшер, работающая самостоятельно, без врача, так и влетела. Получила чем-то тяжелым по затылку, да и осталась на лестничке лежать – так и отдыхала бы, если б водитель не заволновался. И, спрашивается, зачем били? Кошелек при ней остался, честь тоже не тронули, укладку вроде бы даже не открывали. В общем, непонятно. Зато «сотряс» мозги она получила вполне определенный.
Короче говоря, своей приобретенной боязни темных подъездов Анет не удивлялась, а просто старалась проскочить лестничные пролеты едва не бегом, вылетала из дверей, как пробка из бутылки: быстрей бы до кареты добраться, да дверцу за собой захлопнуть. И плевать на глумливый гогот подростков, оккупировавших лавочки, днем бабушкам принадлежавшие. Тут не до гордости.
Сатор плюхнулась на сидение, сунула чемодан в ноги – ставить его в салон, соблюдая инструкции, сейчас меньше всего хотелось. Ани казалось, что сама темнота ее в спину подпихивает, требуя как можно быстрее оказаться в безопасности, рядом с нормальным человеком.
Нормальный человек, то есть лысый водитель с рысьими ушами, по-сорочьи глянул на доктора, перекосился набок, роясь в кармане, и зачем-то протянул Анет не слишком чистый платок. Сатор дернула подбородком, мол: «Это ты к чему?», Ретер ткнул костяшкой в собственную скулу и вопросительно брови поднял – в общем, полное взаимопонимание, в словах не нуждающееся.
Ани отерла щеку, показавшуюся с чего-то мокрой, повернула водительское зеркальце, разглядывая три шикарные царапины, больше порезы напоминающие, украшающие собственную саторовскую физиономию.
– Вот ведь… – тихонько рыкнула Анет, едва удержавшись, чтоб не выругаться.
Промокнула предложенным платком щеку, даже не вспомнив про стерильные и, наверное, гораздо более уместные бинты, снова собой полюбовалась. От промокания царапины менее заметными не стали.
– Это тебя так пациент разукрасил? – буркнул водитель, возвращая зеркальце на место и перебирая шнуры амулета управления.
– Ага. Когда с карниза снимала.
– Больного?
– Кошку. Хотя о состоянии ее здоровья ничего сказать не могу, не обследовала. Может, и вправду больная.
– А зачем ты ее снимала? – ворчливо спросил Ретер, кажется, едва удержавшись, чтобы пальцем у виска не покрутить.
– Она нуждалась в экстренной помощи, – с расстановкой пояснила Сатор, снова повернув зеркало к себе. Никаких улучшений на лице не наблюдалось, наоборот, царапины вроде бы еще и припухли. – Я эту помощь оказала. А она…
– Тварь неблагодарная? – предположил лысый, зеркало у Анет не только отобрав, но и какой-то винт на держатели подкрутив.
Наверное, для того, чтобы Сатор на драгоценность больше не покушалась.
– Да уж, с благодарностью в этом мире наблюдаются явные проблемы, – согласилась Ани, обидевшись и на кошку и на собственного водителя.
– Ты с деспетчерской связываться будешь?
– Нет, не буду. Сейчас завалимся в кабак, погуляем.
– Ты чего огрызаешься-то? – искренне удивился водитель.
Свое удивление Ретер он умудрился выразить не только лицом или там позой, но даже волосатыми ушами. Получился эдакий ошарашенный филин. А вот Сатор стало стыдно, причем не менее искренне.
– Извините. Это у меня…
– Да что я, не человек, что ли? – прогудел «филин», наконец, активировав амулет и выруливая ящера из темного, как колодец, двора. – Человек. И понятно мне все. Невры, они такие.
– Нервы, – машинально поправила Ани, глядя в глянцевое, будто краской замазанное окно.
– Да хоть как! Ты вот что, переговори-ка с Эшелом. Он просил тебе передать кой-чего, но ты сама переговори, а то я и спутать могу или там насоветовать не того. А он парень молодой, башковатый. Поможет, ежели чего.
– Так что он вас передать просил?
От вопроса, кто такой Эшел, Анет к счастью воздержалась, вовремя вспомнив, что так вроде бы звали водителя их бригады. Вернее, водителя их бывшей бригады. То есть, водителя Нелдера – вот как совсем-то точно.
– У него, говорю, спроси. Не дело мне в бабские драчки лезть, – недовольно отозвался Ретер.
– Вторая баба – это, надо понимать, Эшел? – уточнила Ани.
– Ну смейся, смейся, – совсем уж раздраженно проворчал лысый. – Гляди, девка, дохихикаешься.
«Да я, кажется, уже, – подумалось как-то отстраненно и не очень-то заинтересованно. – Правда, только хаосовы твари и знают, до чего именно».
– Спасибо, дядька Ретер. С Эшелом я после смены поговорю.
– Ну вот так бы сразу, – довольно прогудел водитель, лихо и со вкусом закладывая на повороте крутой вираж. – А то прям как неродная: «господин», да «господин». Ниче, мы из тебя еще слепим человека! Знаешь, какие конфетки порой выходят из настоящего… К-хм! – лысый конфузливо кашлянул. – В общем, все хорошо будет, увидишь.
Ани предпочла сделать вид, что ничего такого не слышала, да и вообще оглохла. Сидела, рассматривая в черно-глянцевом отражение ссадины на собственной физиономии. И вяло размышляла о том, что вот как оно бывает: считаешь ты себя вполне конфеткой, а другие тебя видят… Ну тем, из чего конфетку только еще предстоит слепить.
Вот воистину свежая и мудрая мысль! Главное, остроактуальная.
