Текст книги "Моя профессия спаситель (СИ)"
Автор книги: Катерина Снежинская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
Может, дело в цветах, которые дама на коленях держала? Или в очень довольной улыбке дядюшки?
– А кто это с вами? – выпалила Сатор, но тут же исправилась. – Извините, это не мое дело, конечно.
– Отчего же? – улыбнулась дама, которой на самом деле наконец полегчало. – Видите ли, это мое самое большое огорчение. Даже я бы сказала, самое большое разочарование.
– Ваш муж? – эдак наивно спросила Анет, возвращая портрет на секретер.
– Что вы, барышня, – весело и очень звонко, молодо рассмеялась старушка. Правда, тут же закашлялась, откидываясь на подушки. – Нет, мой супруг был военным и ничуть меня не разочаровал.
– Вам сейчас лучше не разговаривать, – предупредила Ани, снова нащупывая бьющуюся жилку на истонченном запястье.
– Конечно же, прошу простить мою болтливость, – смутилась дама, – вам не интересно, естественно.
– Нет, не в этом дело, мне очень интересно, но в вашем состоянии…
– К Леди мое состояние! – фыркнула старушка. – Состояние всегда при мне, а вот поболтать удается нечасто. Хотите, расскажу про свое разочарование?
– Хочу, – на этот раз вполне искренне улыбнулась Ани.
– Ну так вот, – «гувернантка», явно довольная, повозила спиной по подушкам, устраиваясь поудобнее. – Мой супруг оправдал все ожидания. Он был грубым, ограниченным, угрюмым, а порой и жестоким человеком.
– Так зачем же вы за него вышли?
– Зачем все выходят? – пожала плечами дама. – Время пришло. Да и жалование он получал неплохое, опять же от родителей кое-что досталось. А у моих папеньки и маменьки было четверо ртов, я старшая. Нет, ничего не скажу, жили мы неплохо. Я воспитала в себе идеальную офицерскую жену, а он был совсем необременительным мужем.
– Это как?
– А супруг просто на меня ни малейшего внимания не обращал, – лукаво подмигнула старушка. – Его гораздо больше интересовали вино, карты и гарнизонные девки. Чему я, к стыду своему, радовалась несказанно. А потом повстречала его, того мужчину с портрета.
– И как его звали?
– Ну, допустим, господин Икс, – снова хихикнула «гувернантка». – Да, ему подходит. Между прочим, он в некотором смысле был вашим коллегой. Врачевал моего супруга. С ним в молодости приключилась контузия, после которой начались ужасные головные боли. Вот господин Икс и взялся его избавить от мучений.
– Вылечил?
– Вылечил. Но в процессе лечения между нами расцвел роман. Ах, вы представить себе не можете, что это были за чувства! Я летала, буквально летала! Мы забыли обо всем и обо всех! Встречались в парке, он осыпал меня осенними листьями. А потом мы танцевали, танцевали… Не знаю почему, но там играл такой маленький оркестрик. Может, нарочно для нас? Затем мы шли к нему. У него была совсем крохотная, такая необжитая комнатенка с жутко дымящей печью. И чай тоже пах дымом. Мы пили вино, и мне представлялось, что у него вкус осенних листьев. Как же я была счастлива…
Старушка замолчала, глядя сквозь Ани. А глаза у нее стали такие…
В общем, выслушай Сатор вот это все от кого-нибудь другого, то посмеялась бы претенциозности и высокопарной нелепости. Может, не вслух, а про себя, но посмеялась обязательно. Сейчас же ей было совершенно не смешно, а даже чуть завидно – эдакие чувства!
– И что потом? – почти шепотом спросила наконец Анет.
– А потом наступила зима, и мы очнулись, – старушка сложила руки поверх одеяла и смотрела теперь не сквозь Ани, а на собственные ладони. – Мой любимый объяснил, что ничего не может мне дать: у него и приличного дома не было, жалование имел очень скромное, да и часть его отдавал матери на сестру. Сестра его в невестах ходила, требовались средства, чтобы она могла составить приличную партию. А у меня муж, налаженная жизнь. Господин Икс не имел права все это рушить. Не находил моральных оправданий, чтобы ломать мою судьбу. «Ради счастья любимого человека необходимо поступиться собственными прихотями» – вот так он сказал.
– И вы… согласились.
– Ах, дорогая моя! – дама опять рассмеялась. – Я была еще достаточно молода, невероятно глупа, а оттого весьма горда. Конечно же, я согласилась. Вернее просто ушла, ни слова не говоря. И знаете, жестоко поплатилась за гордыню. Через некоторое время я обнаружила, что ношу малыша. Но допустить его рождение никакой возможности не было. Мой муж… Мне пришлось… избавиться от… Пришлось все прекратить.
Старушка собрала в кулачки пододеяльник, бледная, похожая на пергамент кожа натянулась на остреньких костяшках.
– А он? Вы ему сказали о ребенке?
– Я ему написала, – равнодушно ответила дама. – Уже после всего, так сказать, постфактум. И получила некоторое удовольствие. Какая жалкая, совершенно женская, беспомощная месть, вы не находите?
– И что он ответил?
– Право, не знаю, ответил ли он вообще. Я уговорила супруга, мы продали дом, приобрели вот эту квартиру. Я постаралась обрезать все концы и это получилось. Вот так-то, барышня, учитесь на чужих ошибках. Если Близнецы сочли нужным вас одарить, то не смейте отказываться. Иначе они отомстят, очень жестоко отомстят. – Старушка опять улыбнулась, но как-то растерянно, горько. – Знаете, право, я отдала бы все, что имею, лишь только знать: жизнь его сложилась гораздо счастливее, чем у меня. Конечно же, он постарел, но наверняка до сих пор такой же красивый, как прежде.
– Давайте собираться в больницу, – мягко напомнила Ани, мысленно пообещав по волоску выщипать дядюшке всю его львиную гриву.
___________
[1] Эхинококк – род ленточных червей отряда.
[2] Катетер – гибкая трубка, вставляемая в узкое отверстие для введения или удаления из организма жидкости.
[3] Имеется в виду расхождение в диагнозах, поставленных врачом «скорой» и при госпитализации (в больнице).
[4] Тип инфаркта миокарда, при котором симптоматика «маскируется» под язвенную болезнь желудка
[5] Кабинетный портрет – либо большая фотография, либо небольшое живописное полотно (чуть больше современной стандартной тетради).
Глава 12
За ночь подморозило, но не слишком сильно: лужи даже ледком не подернулись, лишь вода загустела словно кисель, да на опавшей листве появилась благородная кайма изморози. Зато тротуары стали скользкими, причем как-то особо подло: идешь себе, идешь, а потом ботинок вдруг ни с того ни с сего ехать начинает, выбивая ногу, заставляя хвататься за что ни попадя или раскорячиваться совсем уж неприлично.
Пока до больничных ворот шла, Ани раза четыре едва не навернулась, а на пятый точно упала бы, не поддержи ее неведомый благодетель под локоть.
– Спасибо большое, – от всего сердца поблагодарила Сатор, озабоченно осматривая полы пальто.
Модная шинелька была совсем новенькой, всего-то пару раз выгулянной еще по весне и, к сожалению, светло-серой, то есть совершенно не приспособленной к городским реалиям. Зато красивая и теплая, жалко, если испачкается, сама-то Ани ее ни за что бы не отчистила.
– Да на здоровье! – пробасил в затылок до мурашек знакомый голос. – Что ж тебя ноги-то не держат, ребенок?
– Папа? Ты что здесь делаешь? Леди Ночь, как же я по тебе соскучилась.
Наплевав на все условности, Анет попросту повисла у отца на шее, смазав ему по лицу букетом, который в кулаке держала.
– Ну будет тебе, – смущенно, но, в общем-то, довольно прогудел родитель, неловко похлопывая дочь между лопаток. – Я вот тоже соскучился, а чаще б дома бывала, так никому и тосковать не пришлось. Хоть бы мать с бабкой пожалела, носа не кажешь.
– Не пилите, да непилимы будете, – заявила Ани, по хозяйски взяв старшего Сатор под руку. – Бабушку я боюсь, она меня на тряпочки порвет. А с мамой мы на прошлой неделе кофе пили.
– Слышал, слышал. Твоя матушка, между прочим, потом весь вечер проплакала. Все сокрушалась, как ты исхудала.
– Ничего, это сейчас модно.
– Плакать?
– Худой быть. Проводишь меня? Или тебе в другую сторону?
– Отчего не проводить? – Академик нежно прижал дочерин локоть к своему боку. – Только хирургический-то корпус в другой стороне вроде или я ошибаюсь?
– Не ошибаешься, – беззаботно ответила Ани, увлеченно рассматривая больничных галок, нахохлившимися столбиками черневших на почти голых липовых ветках. – Но мне не туда, а в кардиологию. Знакомую хочу навестить. И все-таки, что ты тут делаешь?
– Значит, не к любимому, – заключил академик глубокомысленно. – А я сюда явился потому, что порекомендовали на пациента одного взглянуть, обещали интересный клинический случай, – отмахнулся отец. – Слушай, ребенок, ты мне не нравишься.
– У всех вкусы разные, – пожала плечами Сатор. – Тебе вот не нравлюсь, другим наоборот очень даже ничего. Вот например, недавно меня назвали знатным диагностом. А потом коробку шоколада подарили и в ресторан приглашали. Это в благодарность за подсказку. Так-то, папочка!
– Не вижу повода для радости, – набычился академик и даже пошел медленнее – то ли от расстройства, то ли желая время под разговор выиграть. – Ребенок, диагностика – это не специализация. Ну кто такой диагност? Человек с хорошей памятью и необходимым багажом знаний, только-то и всего.
– А мне казалось, что еще нужно умение анализировать, – резковато отозвалась Анет, потихоньку начиная закипать. – И наличие каких-никаких мозгов.
В последнее время она вообще злилась частенько. Пожалуй, даже чересчур часто, правда, от окружающих свою невесть откуда взявшуюся нервозность пока удавалось скрывать.
– Хорошо, допустим, права, – отец вовсе остановился, заставив дочь напротив себя встать. – И что ты со всем этим собираешься делать? В терапевты подашься, в семейные врачи? А, может, в городскую больницу служить пойдешь?
– Может, – без особой охоты отозвалась Ани, глядя не на отца, а на липы.
– Ребенок, ты уже взрослый человек, – кажется, у старшего Сатор с душевным равновесием дела тоже не слишком хорошо обстояли, потому как он даже нахмурился. – Не хватит ли с тебя эскапад и эксцентричных выходок? Эк тебя мотыляет: то в нейрохирурги, то в семейные доктора. Конечно, таким врачом стать престижно, денежно и эдак сытенько. Только кто ж захочет за лечиться собственные денежки у женщины, да еще молодой? Тут же не знания важны, а репутация, расположение к себе и…
– Пап, – Анет успокаивающе положила ладонь поверх отцовского рукава. – Вообще-то, я имела в виду городскую больницу. Но, думаю, сейчас не время и не место это обсуждать.
– Я не ослышался? – От удивления у отца даже глаза округлились и окладистая борода встопорщилась по-мужицки. – Пьяниц врачевать, гулящих… э-э…
– А сейчас я чем занимаюсь?
Ани и не хотела, но все равно улыбнулась. Нет, отцовский гнев ее не веселил, но умилял. Это выглядело все равно, как если б любимый плюшевый мишка ей выговаривать вздумал.
– А я вот не знаю, чем ты занимаешься. В общем так, дорогая моя. Поперек твоих решений никогда не вставал, сама знаешь. Но, по-моему, ты начала заигрываться в самостоятельность. Не настолько большая, чтобы не положить на колено, да не выдрать хорошенечко. Сегодня же, слышишь, сегодня же…
– Папочка, – Сатор снова взяла отца под локоть, не спеша пошла по засыпанной листьями дорожке, почти волоча упиравшегося родителя за собой, – ты меня и в детстве-то никогда не порол, а сейчас уже точно поздно. Ну вот скажи, чего вы с мамой для меня хотите?
– Чтобы ты счастливой была, – нехотя буркнул отец, утирая бороду большим клетчатым платком.
Мятым, естественно. Платкам – свежим, наглаженным и накрахмаленным – стоило только в карман академика Сатор попасть, чтобы превратиться в неопрятную тряпку.
– Так и я ведь того же хочу! – горячо поддержала его Анет. – Да вот понятия о счастье у всех разные.
– А твое счастье, надо понимать – это дешевая меблированная комнатенка и работа в городской больнице?
– Твоим шпионам в армии бы служить, – усмехнулась младшая Сатор. – Квартиру-то я только на прошлой неделе сняла.
– Дядиным, – проворчал академик, – дядиным шпионам, не моим. Вот погоди, еще мать с бабушкой узнают, где ты теперь проживаешь.
– Извини, но на свою зарплату дворец я никак снять не могу.
– А у нас, значит, денег взять тебе гордость не позволяет? – опять повысил голос отец.
– Да причем тут гордость, папа? – Анет снова остановилась, сжав пальцы в замок поверх букета так, что перчатки скрипнули. – Мне-то казалось, уж кто-кто, а ты меня понимаешь. Вы меня с детства только что в вату не закутывали. «Убери локти со стола – это неприлично. Не беги – это неприлично. Не дружи с мальчиками – это неприлично. Куда ты собралась? Там будут юноши? Это неприлично»! – передразнила Сатор кого-то неузнаваемого, но очень брюзгливого. – Вот и вырос… Барашек! Кто за веревочку потянет, за тем и идет, только блеять послушно и умеет.
– Ну, локти на стол ставить и впрямь неприлично, – прогудел академик смущенно. – Прости дурака, но я не понял, почему бы тебе у нас денег не взять и что для тебя-то это самое счастье?
– А я не знаю, – тряхнула головой Ани, – вот, собираюсь выяснить, наконец.
– А на голодный желудок и в компании с тараканами оно выясняется лучше?
– Да, – решительно кивнула Сатор. – Потому что и желудок от меня зависит, и комнату я сама снимаю, и даже тараканов развожу, потому что ленюсь чашки мыть. Сама, понимаешь?
– Ну, ребенок… – потерянно развел руками отец.
– Папочка, вы подождите, ладно? – Анет снова ладонь на его локоть положила, снизу заглядывая отцу в лицо. – Я обязательно что-нибудь решу. Еще не знаю что, но решу точно.
– Все-таки выдрать тебя и замуж выдать, – горько вздохнул старший Сатор, обнимая нерадивое дите. – Вся в бабку, такая же упрямая.
– Ты уж определись, в тебя я или в бабку, – буркнула Ани в лацкан его пальто, уютно и знакомо пахнущий табаком, дождем и чем-то неуловимо-домашним.
И вот это последнее, неуловимое, как раз сильнее всего подтачивало решимость стать, в конце концов, самостоятельной.
* * *
Сказать, что старушка, несостоявшаяся лангерова любовь, Аниному визиту обрадовалась – ничего не сказать. Она буквально на глазах лет на десять помолодела и разрумянилась, и глаза заблестели, куда только подевалась слезящаяся рыбья снулость. Вот, кажется, только лежал на койке человек: старый и никому, а больше всего себе, не нужный. И будто по щелчку преобразился в пожилую, но приятную, а, главное, счастливую даму, сетующую на то, что ей и угостить-то визитершу нечем.
– А говорила, будто совсем одинокая, – ворчливо заметила соседка по палате, недовольно косясь на Сатор, будто та обманула в лучших ожиданиях. – Подкармливали еще…
– Ну, теперь она вас подкормит, – Ани постаралась ослепить недовольную улыбкой, хотя больше всего хотелось запустить в нее судном, стыдливо из-под кровати выглядывающим. Потому что ее старушка смутилась, опустила глаза, суетливо перебирая покрывало и вот это суетливое смущение Анет совсем не понравилось. – Но большое спасибо, что присмотрели за тетушкой.
Старушка едва заметно вздрогнула, когда ее «тетушкой» поименовали, но глянула с такой благодарностью, что Ани сама едва не разревелась.
Вот только осадок от посещения все равно остался – неприятный такой, мутноватый, густо замешанный на чувстве стыда. И вроде бы не с чего виноватой себя чувствовать, наоборот, можно сказать, облагодетельствовала, но от собственных эмоций никуда не денешься.
Ну не должен оставаться человек один – ни маленький, ни старенький, никакой. Все равно он кому-то необходим, а иначе совсем уж несправедливо выходит. Дело за малым: найти того, кому этот самый человек нужен. Всего-то. Даже и говорить не о чем.
И почему в подытоге все оказывается таким несправедливым?
– Милая девушка, вас ли видят мои глаза?
Появление полицейского было таким неожиданным и так не к месту, что Ани, тонущая в океане собственных горько-липких соплей, с ходу схамила:
– Понятия не имею.
– О чем вы понятия не имеете? – озадачился следователь Май, поправляя наброшенный прямо поверх куртки халат.
Этот халат озадачил Сатор гораздо больше, чем ее ответ полицейского. Если верить ему – халату – то у недотепы имелись весьма широкие плечи, а ведь Анет была уверена, что никакими такими особыми статями Май не обладал. Впрочем, сейчас ее фактуры полицейского меньше всего интересовали.
– Я понятия не имею, меня ли видят ваши глаза или кого другого, – любезно пояснила Сатор и попыталась обойти мужчину.
Но тот не дал. И вроде бы с места не двигался, не шевелился даже, а все равно оказался у нее на пути.
– Куда же это вы так спешите, милая девушка? – захлопал синеющими очами Май. То есть, захлопал-то он, понятно, веками или скорее ресницами, но «синеющие очи» этому глуповатому типу подходили гораздо больше. – Или вам опять повесточка пришла?
– То есть, о прежних повесточках вы знаете?
– А как же, милая девушка! – всплеснул ладошками следователь. – Работа у нас такая.
– Допрашивать. Да, я уже в курсе вашей работы.
– Ну что вы, что вы, – махнул на нее рукой Май, – вас еще никто не допрашивал, а так, приглашали побеседовать, детальки выяснить. Неужто все так плохо было?
– Нет, все просто великолепно! – огрызнулась Сатор. – Мне безумно понравилось. Жду не дождусь следующего раза.
Действительно, о таком только и стоит мечтать! «Узнавать детальки» Ани уже трижды вызывали, причем в последний раз ей пришлось почти три часа «не допроса» дожидаться. А ждала она в коридоре, сыром, холодном и полутемном, со стенами, окрашенными грязно-зеленой конторской краской. И пока Сатор смиренно сидела на жутко жесткой скамейке, в коридоре этом ни одной живой души не появилось, а тишина царила натурально кладбищенская. В общем, к концу своего бдения Анет пребывала в твердой уверенности: прямо отсюда ее в тюрьму и отправят. А родители об этом узнают хорошо, если лет через десять. Все же знают, как такое делается!
Правда, в тот раз ничего, обошлось, выпустили.
Но вот целей этих ее вызовов Ани никак понять не могла. Беседы беседовал один и тот же молодой человек, неуловимо на кого-то похожий, но на кого именно, Сатор так и не вспомнила. Разговаривал он не слишком вежливо, но до угроз не опускался, только все равно чувствовалось: едва сдерживается, чтобы… Ну какими способами они там признаний добиваются?
А, главное, Анет никак не могла сообразить, о чем же ее спрашивают? Тут и про все тот же якобы украденный перстень было, и про ненормальных, напавших на Кайрена – все вместе. Слава Лорду, до бредней, озвученных Маем, этот, похожий неизвестно на кого, не договорился, но постоянно намекал, мол: «Если пойдете нам на встречу, то дело можно уладить». Какое дело? И что значит «на встречу пойти»? Она, вроде, и так ничего не скрывала.
В общем, мутно все, муторно и душевынимательно.
– А зачем же следующего раза дожидаться? – ласково поинтересовался Май, про которого Сатор уже успела благополучно забыть.
– Предлагаете допрос прямо здесь устроить?
– Ну зачем же прямо здесь? – перепугался следователь. – Вы же уже чай и адвоката наняли.
– Естественно, – отрезала Анет.
Хотя никакого адвоката она, понятное, так и не наняла – денег на это не было. Можно, конечно, у отца взять, но придется же тогда рассказывать, зачем они понадобились. Это ж целая история выйдет! А так пока и без адвоката вроде ни она, ни Нелдер не пропадают. Приятного мало, конечно, но не смертельно же.
– И адвокат, ясное дело, с тем парнишкой переговорил? – эдак намекающее приподнял брови полицейский.
– С каким парнишкой? – сердито переспросила Ани, окончательно переставая соображать, что, собственно, происходит.
– Ну как с каким? Тем самым, которому ваш друг сердечный, то бишь пострадавший Нелдер, ребра намял и сотрясение обеспечил. Лежит, болезный, страдает. То есть, и пострадавший, и помятый лежат. Как положили, так и лежат.
– Где лежат?
– А тут, в больнице и лежат, по соседству, значит – обрадовался Май и снова глянул непонятно. – Пацаненок убежать-то с места, так сказать, преступления не сумел, вот теперь и лежит. А адвокат-то ваш наверняка у него разузнал, кто ему денежки заплатил, за что, да на чем интерес сошелся.
– Вы опять про то, что мы с этими… Что мы в одной банде, так что ли? – вызверилась Сатор. – зарубите себе на носу…
– О мой Лорд, – вздохнул в сторону Май, – как же с вами бабами непросто-то!
– Что вы имеете в виду?
Ани вдруг примерещилось, что следователь этот вдруг каким-то не таким стал, вроде даже на человека похожим. Точнее на мужика: уставшего и от этой усталости раздраженного.
– Да вот я и говорю, милая девушка, – разулыбался полицейский, мигом превращаясь в себя прежнего. – Говорю, что адвокат ваш башковитый поди во всем разобрался уже. И с пацаном переговорил, и разузнал, почему делами из разных районов один человечек интересуется, и ходатайство, чай, накорябал. – Про какое ходатайство речь идет, Анет спрашивать не стала, потому как вообще смутно представляла, что это за зверь такой. – И уж, понятное дело, адвокат ваш, человек опытный, дознался, кто это на вас эдакий зуб заимел.
– Кроме вас, никто, – совершенно машинально ощетинилась Сатор.
– Да благословение леди с вами! – испугался следователь, – Я-то со всей душой, лишь по дружбе, можно сказать. Потому и обрадовался, как вас увидел! Дай, думаю, узнаю, как там дела идут, не обижает ли кто? А вы меня вот так! Грубо, можно сказать.
– По-дружески? – нехорошо усмехнулась Анет. – Так я и поверила. Просто хотите разнюхать, не грозит ли вам что-нибудь не слишком хорошее.
– Ну что вы, что вы… – залепетал Май, отступил даже, освобождая дорогу.
– Ничего я вам не скажу, – клятвенно пообещала Сатор. – И можете больше свои игры не затевать, бесполезно. Всего хорошего!
– И вам не хворать, – проблеял полицейский. – А с адвокатом вы все-таки переговорите. Вдруг чего хорошего скажет? – посоветовал уже в спину Ани.
Но оборачиваться и отвечать она не стала. Слишком много чести!
* * *
Третьей встречи было не избежать, ведь недаром же боги так троицу любят[1], потому Сатор к этой встрече начала морально готовиться, стоило ей из корпуса выйти. Правда, подготовка проходила так себе, без видимого успеха. Главное, Ани и сама не понимала, хочет она видеть Кайрена – а с кем еще грозила встреча в больничном парке? – или все же не хочет. Поэтому вместо вселенского спокойствия в голову лезла откровенная дурь, вроде картинок, как Нелдер к ней бежит, раскинув руки, подхватывает и… Или, смеясь, осыпает ворохом листьев – дались ей эти листья! Ну или в крайнем случае говорит: «Прости, я был не прав. Ты мне очень нужна!» И все это мешалось с совсем уж посторонними мыслями о долгах, обязанностях и прочей ахинее, навеянной встречей с отцом, следователем и старушкой.
В общем, глупости откровенные представлялись.
Но когда Сатор окликнули, она тут же обернулась, ни секунды не сомневаясь, что зовут именно ее. Хотя, конечно, вопль: «Постойте!» – мог быть обращен к кому угодно.
Вот только по дорожке неловко, стараясь не потерять разношенных больничных тапок, надетых на голую ногу, спешил вовсе не Нелдер. Собственно, Анет мужчину не сразу и узнала: высоченный, как каланча, но измождено тощий – и полосатая пижама, и халат болтались на нем, будто внутри ничего не было. Да и кожа болезненная, вылинивающая из желтизны, а рыжеватые волосы редкие, но почему-то сразу понятно: они такие не от природы, а тоже из-за болезни.
– Простите, – выдохнул длинный, придерживая бок ладонью и заметно кренясь на сторону. – Понимаю, это самое натуральное хамство, так вот кричать. Но я не знаю вашего имени, а тут увидел в окно и выскочил сразу. Вряд ли мне еще раз удастся с вами встретиться.
– Я… – растерялась Сатор, пытаясь сообразить, что в такой ситуации говорить полагается.
– Вы меня не помните? – Мужчина вроде бы совсем не обиделся, улыбнулся даже, поправив съехавшие на кончик носа очки. – Я Кремнер, Неймар Кремнер. Правда, предпочитаю, чтобы меня звали Саши.
– Ох, простите, ради Близнецов! – по-настоящему смутилась Ани. – Действительно, не узнала. Просто…
– Понимаю, у вас столько пациентов. Но вы-то у меня одна! Я всего лишь хотел сказать… В смысле, поблагодарить… Солнце! – гоблинолог смущенно растрепал прядь, гребешком нависающую над старомодной оправой. – Вот целую же речь придумал, а сейчас из головы все выдуло. Я вам на самом деле бесконечно благодарен. Да и как может быть по-другому?
– Не стоит. Я рада, что у вас все хорошо.
– Да вот, вырезали эту пакость.
– А вы почти босой по парку бегаете, – ужаснулась Сатор. – Пойдемте, провожу до палаты.
– Босой? – удивился Саши, глянув на свои ноги, но, видимо, ничего достойного внимания в них не нашел. – Но должен же я вас отблагодарить!
– Ничего вы не должны, кроме четкого соблюдения предписаний врача, – сурово припечатала Анет.
– А вы так и не сказали, как вас зовут, – расстроился Саши.
«Бараш» – чуть не ляпнула Ани.
– Меня зовут доктор Сатор, – ответила еще суровее, злясь на собственную непроходимую дурость. – Можно Анет. А вам необходимо немедленно отправиться в постель.
– Отправлюсь, – пообещал долговязый, – если скажете, что вас так расстроило.
– С чего вы взяли, что меня вообще что-то расстроило? – спросила Ани.
И это вместо: «Не ваше дело!» – что, конечно, звучало бы гораздо грубее, но в разы уместнее.
– Просто у вас лицо такое, – неопределенно пожал плечами Саши, а какое у нее там лицо, уточнять не стал. – Предлагаю компромисс: я отправляюсь в постель и послушно выполняю все предписания, а вы мне скажите, о чем думаете. Точнее, сначала скажите, а потом отправлюсь. Такой вариант подходит?
– Зачем вам мои мысли?
– Потому что я хочу помочь.
– Чем вы можете помочь?
– Откуда же мне знать? – снова пожал плечами рыжий. – Расскажите, а там, может… Вы, конечно, имеете полное право оскорбиться, и это будет правильно, я слишком назойлив, да и, вероятно, не мое все это дело. Но мне действительно хочется вас хоть как-то отблагодарить. И помочь. Помочь, хочется, пожалуй, больше. Вот один очень мудрый старик сказал… А, впрочем, неважно, что он там сказал. Ну их вместе с мудростями.
– Старик, конечно, гоблином был?
– Конечно, – серьезно подтвердил Саши. – А я весь внимание.
– Ну как хотите, – ответила Ани не очень-то довольно, покосилась на его ноги и пошла по дорожке к белеющему за кустами корпусу. – Собственно, ни о чем таком я не думала, просто вспомнилось. У меня в детстве книжка была. Знаете, такая большая, с бархатной красной обложкой, на конфетную коробку похожа? Ну вот, в ней сказки, легенды, иллюстрации потрясающие. Я ее просто обожала. А одну историю терпеть не могла, совсем она мне не нравилась. Только бабушка всегда по порядку читала и эту не пропускала – воспитывала. Мол, в жизни случается не только приятное, но и полезное. Так о той сказке…
Ани сейчас на себя будто бы со стороны глядела, словно это не она рядом с совершенно незнакомым мужчиной шагала, и говорила не она, а какая-то другая Сатор. Не другая даже, но вторая, почти отдельная. «Великий лорд Солнце, что я несу? А, главное, зачем?» – думалось удивленно. А та, вторая Анет, трещала, как ни в чем не бывало.
– Дословно я ее, конечно, не помню, но смысл сводился к воину, путешествовавшему по свету и уничтожавшему чудовищ, которые воровали сокровища и держали в плену прекрасных девушек. Главное, что этому герою не было никакого дела ни до сокровищ, ни до дев. Отсек башку очередному юду – и вперед, к следующему. Мораль-то я понимала, да и бабушка мне все старательно растолковывала. По настоящему благородный человек должен думать не о собственном благе, а об общественном. Что жажда наживы и даже любовь – это глубоко вторично, главное, людей защитить. Но мне до слез того героя жалко было: ну вот кончатся чудовища. Всех порубит, а дальше что? Ну вот что он делать станет? Сокровища, понятно, к тому времени унесут, и девы его возвращения ждать вряд ли будут, а биться больше не с кем. – Ани подцепила мыском ботинка мокрый кленовый лист, попыталась подкинуть, но ничего не получилось – красно-бурая пятерня тяжело, тряпкой плюхнулась обратно на брусчатку. – Н-да, объяснила, – хмыкнула Сатор.
– Почему же? – совершенно серьезно отозвался Саши, – Мне кажется, я вас понял. Если позволите, собственный пример приведу. Вы знаете, что у гоблинов нет понятия «смысл жизни» в нашем, прошу прощения, понимании. Зато у них есть «внутренний смысл» и «внешний». Внешний – это вот то, о чем вы говорили: долг перед обществом, принятые нормы морали и все остальное. А внутренний – то, что сама личность считает для себя благом. И вот второе гораздо важнее, весомее первого.
– А если у личности появляется потребность резать ближних своих?
– Это ее право, – Саши едва заметно улыбнулся. Впрочем, Ани эта улыбка могла и примерещилась, – а у ближних есть право себя защитить. Потому один оказывается на копьях, другие в безопасности и все довольны – ничей внутренний смысл не был нарушен.
– Но ведь потребность-то первого осталась неудовлетворенной!
– Была пресечена попытка ее удовлетворить, а потребность осталась при владельце, на его мировоззрение никто не посягал и не судил и остракизму не подвергал, – гоблинолог со значением поднял палец вверх и улыбнулся по-настоящему, лукаво даже. – Еще один пример. Гоблины, как и люди и эльфы считают, что удел женщины семья, воспитание детей, быт, так сказать. Но большинство лекарей и, скажем, учителей… Они не совсем учителя, но да Лорд с ними. В общем, лечат и учат там дамы. Причем профессии редко передаются по наследству, девушка по собственной воле выбирает наставницу. Так вот, очень многие из них семей не заводят, и никто их не осуждает. Если их внутренний смысл в служении другим, простите за пафос, то они имеют полное право жить так, а не иначе.
– Ваши параллели не совсем параллельны, – ни с того ни с сего развеселилась Ани, – не смотря на мое желание «служить», детей с мужем я тоже хочу.
– Да? – несчастный гоблинолог аж споткнулся, встал, резко сдернув с носа очки. Взгляд у него стал абсолютно беззащитным, обиженным даже. Может так показалось потому, что ресницы у Саши были очень светлыми и глаза тоже – сразу и не поймешь, то ли серые, то ли голубые. А еще брови сложены эдаким домиком. – Простите великодушно за такую бестактность… Я на самом деле… Извините! Когда я залезаю на любимого конька, то совершенно перестаю соображать, да еще мое вечное занудство…
Ученый растерянно провел ладонью по волосам, еще больше растрепав вихор. Да и про очки он забыл – оправа угрожающе хрустнула.
– Вовсе вы не занудный, – Сатор подцепила гоблинолога под локоть, заставляя его вперед шагать. Все-таки холодно, наверное, бедолаге в тапочках-то. – Вы еще моего дядю не слушали. Вот где коньки вместе с занудством! И наденьте очки, а то споткнетесь – я вас не удержу.
– Простите, – пробормотал вконец смущенный Саши, краснея скулами, как юная гимназистка, и неловко, одной рукой, потому как вторая Анет оказалась занята, пытаясь очки нацепить. – Это смешно, в конце концов, – буркнул тихонько и сердито, приноравливаясь к шагам Сатор. – Еще раз прошу прощения, но я в самом деле удивлен. Просто такая решительная женщина…
