Текст книги "Время Надежды (СИ)"
Автор книги: Катерина Ректор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
80
Кирстен 12
– Назови меня кукушонком. – Распоряжается Габи.
– Ты же мой кукушонок. – Послушно глажу ее по кудрявой головке.
Скоро мы начнем обсуждать с сестрой ленточки, платья, парней и глупых подружек. А потом каждая из нас заживет своей жизнью. Но пока Габи моя сладенькая малышка. Я для нее старшая сестра, мама и бабушка, и весь ее большой маленький мир.
– Скажи, что любишь меня. – Еще более требовательно приказывает Габи.
– Ты моя самая любимая на свете сестренка. – Шепчу я, и целую теплый влажный носик. Такой крохотный…
Габи распирает от счастья. Она перекатывается по постели из стороны в сторону, сучит голыми ножками, одеяло сбивается. Я боюсь, что она попадет мне пяткой в лицо.
– Спой «Три наливных яблочка».
И я пою, до тех пор, пока Габи не просит:
– Поцелуй меня. Я сейчас начну спать.
– Ты ж моя командирша. – Фыркаю я, чмокув ее в переносицу.
Йерген устроился на лавке возле стола, я на колченогом табурете посреди мастерской. Оба одинаково согнуты, как горбатые старики. Думаю, мы были бы рады, если бы нас сейчас потрепали по макушкам, пожалели и назвали кукушатами…
Каждый молчит о своем. У меня становится все больше секретов. Я не рассказала хозяину ни о подарках Гордиана Анэстея, ни о совместном походе к Дому Драконов. Даже не говорила о том, что чувствовала в яме, где меня заперли вместе с размазывающей испражнения полоумной воровкой. Как я слушала крики раздираемых на дыбе. Как узнала, что меня завтра казнят.
Я не говорила, а он не спрашивал.
– Кирстен, я вот что хотел… – Начинает Йерген.
Поднимаю голову, оторвавшись от созерцания покрытых черной пылью мысов ботинок, и смотрю на хозяина. Лицо эльфа не предвещает приятной беседы. Если он сейчас начнет говорить про то, что я еще смогу вытащить Габи, я просто не выдержу. Меня вывернет прямо под ноги. Если он начнет ботать о себе, произойдет то же самое.
Йерген чешет плечо здоровой рукой:
– Вы, люди, такие хрупкие. Ваши жизни умопомрачительно быстротечны. Знаешь, это несправедливо. Очень несправедливо.
Он поднимается, и мне сразу же становится неуютно от того, что Йерген надо мной возвышается. Я тоже встаю, мысленно проклиная хозяина: приспичило изливать душу тогда, когда у меня сил дышать не хватает. Должно быть, моя душа не вернулась из пустоши возле Дома Драконов. Гордиан Анэстей принес обратно одну оболочку.
Мне кажется, я сплю наяву. Я уже там, за линией бреда. Не в постели лишь потому, что не осталось воли довести себя до тюфяка и расшнуровать проклятые шнурки на ботинках. Боль в боку мешает согнуться.
– Кирстен, знаешь… Все эти события последнего времени, они… Короче, открыли глаза. Я понял, насколько ты мне дорога. – Хмуро признает Йерген.
Нужно что-то ответить, и я говорю:
– Я не виню вас, что вы не смогли мне помочь. Вы бы все равно не смогли ничего сделать. – Хочется добавить «как всегда».
– Ты нравишься мне, Кирстен.
А вот он больше не кажется мне привлекательным. Смотрю в лицо, и вижу нечеловечески красивую маску, прикрывающую мелочность его существа. Он думает только о себе, о том, как стать популярным придворным художником, о склоках с мастерами Ватолобеем и Торкве. Я для него лишь инструмент, Габи – помеха. Он никуда ради нас не полезет…
– Ты мне нравишься, Кирстен. – Повторяет Йерген.
Только сейчас понимаю, что он на самом деле имеет в виду.
Кажется, я сейчас упаду в обморок. Голова кружится, начинает мутить.
Йерген предал меня. Предал нас с ним, предал все простое, теплое и хорошее, что мы разделяли. Он предал моих маму и папу. Предал Габи. Предал клятву. Предал закон.
Но разве не этого я желала, когда млела, исподтишка им любуясь? Когда таяла в ожидании прикосновений? Интересно, я смотрела на него как на прекрасную, но бесконечно недоступную статую или как на мужчину?
Хотя, тут не о чем думать. Правда проста. Он эльф – я человек. Нам нельзя. Он хозяин – я рабыня. Если он будет требовать, я не смогу отказать.
Мы почти одного роста. Мне тяжело настолько близко стоять. Не выдерживаю болезненно горячий взгляд Йергена, опускаю ресницы. Мне дурно, пол неустойчив, словно внизу по-прежнему черные камни.
Зачем он это сказал и сделал реальным? Почему нельзя, чтобы все оставалось как прежде? С этим приятно щекотным, безопасным ощущением недосказанности?
Он делает шаг и касается моих губ своими. Его кожа сухая, обветренная, одновременно теплая и прохладная… Это первый поцелуй в моей жизни. Я бессчетное количество раз представляла, каким он будет, и с кем.
Я не чувствую ничего. Только прикосновение. Хвойный запах кожи эльфа кажется мне неприятным.
– Не надо.
– Не буду. – Соглашается Йерген. – Но правду ты должна знать.
Он рывком меня обнимает и прижимает к себе, со стороны здоровой руки. Я впервые чувствую истинную силу его тела, – оно кажется твердым, словно выкованным из железа. Из клещей объятий не вывернуться. Боль в боку становится невыносимой. Тяжелая, словно стальная ладонь скользит вдоль позвонков, поднимаясь с бедер на плечи, а оттуда на обнаженную кожу загривка. Йерген грубо цепляет за шею, мне кажется, маленькое движение – и он ее переломит. Как ветку.
– Беспокоюсь о твоей безопасности. Поэтому, я кое-что устроил. – Йерген выдергивает у меня из-под ворота веревку с рабским ярлыком. Грубо тянет ярлык через голову. Цепляет за уши, стаскивает платок. Петля скользит по макушке и соскакивает, рабская метка остается в руке у хозяина.
80
Я тяжело дышу. Без платка голова кажется голой, а я – беззащитной. Спина, шея, бедра, – везде, где были его жуткие руки, – горят. А еще горят бок и отбитая половина лица.
Йерген задумчиво смотрит на лежащий у него на ладони кованый овал:
– Ты думаешь, это рабский ярлык? Символ моей над тобой власти? А до этого символ твоей принадлежности городу?
Я вообще ничего не думаю. У меня в голове черная жижа, вылившаяся из каменных облаков Дома Драконов.
– Это не обычная рабская метка. А сильнейший магический уравнитель, подавляющий твои склонности к чудодейству. Ты носишь его с рождения.
– Я….
– Да, Кирстен. Ты дочь своей матери, плоть от плоти отца. Еще до твоего рождения мы решили, что так для тебя безопаснее.
– А Габи..?
– И она тоже. У нее ведь тоже был ярлычок.
Йерген пропускает ярлык между пальцами, как ярмарочный фокусник монетку. У меня в ушах гремит это «был». Не «есть». «Был». Йерген давно с моей сестрой попрощался.
– Дельная штука. Все эти годы он подавлял твои склонности. Что-то без него чувствуешь?
Чувствуешь?! Как вообще ощущается магия? Бессчетное количество раз я мылась, снимая ярлык и оставляя его поверх сложенной одежды. Я не знаю, что и как должна ощущать. Особенно, сейчас.
Событий слишком много для одного дня. Я исчерпалась.
Йерген бросает мне ярлык. Не успеваю его поймать, жетон брякается о грудь и падает на пол. Тупо смотрю на него.
– На место верни и не снимай. Сейчас так для тебя безопасней. Тем более, ты все равно ничего не умеешь. Не выдай себя какой-нибудь глупостью. И не пробуй чудодействовать. А теперь, я должен уйти. У меня дела в городе. Отдыхай, раньше полудня я не вернусь.
Гордиан 12
Просыпаюсь с трудом. Как будто меня за уши вытягивают из черного колодца. Хотя, все не так: тащат не к свету, а в глубинную тьму. Может, мне на голову натянули мешок?! Испуганно дергаюсь, – уфф, руки свободны. Вслепую выхлестываю потайные кинжалы.
– Потише, Ваша Светлость! Потише. – Голос знакомый, но звучит необычно. Будто кто-то пытается подражать чужим интонациям.
Наконец, различаю, как сизый свет пробивается сквозь мрак полосами. Где я?!
– Ваша Светлость, во дворце Вас обыскались. Вы здесь, должно быть, заснули. – Сообщает Джон Роу.
Изумленно осматриваюсь. Зачем я приплелся вчера вечером в конюшни? Похоже, заснул в свободном стойле, по соседству со своим конем. Скорчился здесь, накрылся плащом… Конюхи меня не заметили, а я не слышал ни их голосов, ни лошадиного ржания с фырканьем.
После сна ломит спину. Я размяк в Сером замке… С кряхтением выпрямляюсь.
– Тише, Гордиан. – Одергивает Джон Роу. – А теперь, слушай сюда. Я избавил нас от соглядатаев, так что самое время поговорить.
Не узнаю Джона. Что-то в нем изменилось. Взгляд острый, внимательный, как у сокола. Разговаривает как-то иначе и обращается фамильярно.
Мне все еще хочется разбить ему морду. Должно быть, Джон Роу по моему лицу мысли читает, потому что поспешно поднимает растопыренные ладони:
– Эй, эй. Полегче! Я работаю на Независимое Содружество Городов, слышал о таком?
– Так ты шпион этих бессмысленных фанатиков. Говорят, вас передавят, как жаб.
Джон Роу самодовольно усмехается:
– Я играю роль самого бесполезного человека во всем Сером замке. Но ты тоже повелся, не так ли?
– Джон, осторожнее с берегами.
– Ваша Светлость… – Вернувшись к этикету, Джон Роу натягивает привычную личину светского бездельника. Но говорит серьезно. – Пусть думают, что хотят. Это нам на руку. Гордиан, Ваш отец – лидер Сопротивления Арглтона. Мы не рабы.
«Вот те открытие! Лучезарная Светлость, твой папаша-наместник со вторым дном оказался!» – Восклицает мастер Семиуст. Мне хочется отмахнуться от его голоса.
– А кто же мы? – Спрашиваю, невольно вспомнив Кирстен и ее незавидную судьбу. В Восьмигорье и без гнета захватчиков все очень, очень непросто. Джон Роу не раб, да и я с серебряной ложкой родился. Так что догадываюсь, к чему он клонит: освободить от кроммового влияния элиту, а остальных оставить в невольниках. Потому что таков порядок вещей.
– Наше время еще не пришло, но оно обязательно настанет. – Обещает Джон Роу. – Мы соберем армию, флот, мы поднимем своих чудодеев. Их не всех перебили. Кому-то удалось укрыться, кто-то был ребенком и остался незамеченным. Есть много разных историй. В конце концов, мы используем менданиум.
– Ясно. Вам помогут удача и ведьмины сопли.
Я намеренно использую просторечное название менданиума. Не люблю фанатиков. После того, что увидел в Доме Драконов, речи Джона Роу кажутся восторженным лепетом.
Осторожно бросаю взгляд на свои руки. Точно так же, как делал вчера, – добрую сотню раз, если не больше. Ладони все еще чистые, выделяются полукружья угольной пыли под ногтями. Моя одежда из сбивающей с толку черной ткани, выпачкалась после сна на конюшне, но следов дождя на ней нет.
Я не пропитался ядом Дома Драконов. Я – по-прежнему я.
Морок исчез. Это было лишь наваждение.
81
– Мне все еще хочется размять об тебя кулаки. Так что, давай, продолжай заговаривать мне зубы.
– Ваша светлость, Ваш отец жизнь положил, собирая для города необходимый запас. Менданиума хватит, чтобы накормить всех пустых чудодеев.
Здесь речь Джона Роу совпадает с известной мне правдой. Даже не представляю, скольких усилий наместнику стоило удержаться в сознании, да еще сделать так, чтобы сохранить в тайне момент передачи ключа. Да что там, сохранить свой секрет от Повелителя даже тогда, когда стал безвольной марионеткой.
Я так и не придумал, что сделать с ключом, и до сих пор его таскаю на шее. О боги, я даже приперся с ним к Дому Драконов!
Но почему отец не потрудился меня посвятить? Раньше, чем с ним случилось несчастье? Верил, что у него достаточно времени? Нет. Это не похоже на железного наместника Келебана с его привычкой просчитывать ходы наперед.
Теперь у меня ключ от сокровищницы, полной менданиума. Ключ от будущего нашего народа, по мнению фанатиков вроде Джона Роу. Я не тороплюсь выкладывать карты, – секрет о ключе останется при мне до поры. Интересуюсь с деланной небрежностью:
– Этот менданиум нужен для усиления магии? – Не представляю, как чудодеи ведьмины сопли используют. Неужели, правда едят?
Джон Роу лишь пожимает плечами:
– Ну, вроде того. Это источник беспредельной колдовской силы. Он помогает творить магию без обмена. Поэтому его кроммы у нас добывают. Но я не чудодей, в таком по верхам разбираюсь. Среди нас есть те, кто понимает в этих делах гораздо больше меня. Можешь поговорить с ними.
– Из твоих слов получается, что у отца есть укромное место, куда свозились части поставок. Хранилище в вашем распоряжении?
– Вам-то оно зачем, Ваша Светлость? – Слишком поспешно обрывает меня Джон Роу, и я понимаю: о местонахождении тайника ему ничего не известно. – Главное, что вам нужно знать: принц Филипп никогда не поддерживал позицию наместника Келебана. Он не верит в успех Независимого Содружества Городов. Думает, будто мы не можем поднять новое поколение чудодеев.
«О, хоть где-то твой братец проявил незаурядное здравомыслие», – хихикает мастер Семиуст.
Говорю:
– Ну, я понимаю Филиппа. Нельзя сохранить тайну там, где занято восемь самых сильных городов Восьмигорья.
– Шесть с половиной. Красное Поле и Веста еще не с нами.
– Еще лучше. С такими вводными ваша затея обязана провалиться.
– Нет. Просто тебе слишком мало известно. Ты привык верить, что мы не можем за себя постоять. Так нас всех приучили. Выдрессировали, как собачек при цирке.
– Джон, ты Повелителя видел?
– Видел. Но я видел и наших, – им просто времени не хватает. Подтянутся. А что до принца Филиппа... Он как клещ вцепился в деньги и власть. Правда, потом ты вернулся, и испортил Его Светлости мечты о прямом наследовании места наместника. Для меня важно, что его заботит только собственный доступ к власти и деньгам. Судьба народа его не волнует. Люди Восьмигорья очень страдают, Гордиан. – Говорит Джон Роу так, словно я идиот.
Внутри меня закипает долго сдерживаемое раздражение:
– Да. Раз уж вспомнили о притесненном народе. Я видел, как ты заставлял очень страдать одну из людей Восьмигорья.
– А, та художница... Ну, ты же ее героически спас, не так ли? – Хмыкает Джон Роу, снова перейдя на фамильярное обращение. – Я заметил, как ты на нее смотришь. Признаюсь, у тебя всегда были странные вкусы на женщин. Помнишь ту рыжую дылду, я запамятовал, как ее звали? У которой семь пальцев на левой руке?
Я без предупреждения бросаюсь на Джона Роу, заваливаю его на солому и сжимаю ему горло своей пятерней.
– Не смей.
– Ее как ведьму сожгли… – Хрипит Джон Роу, пытаясь содрать с себя мою руку.
Я отпускаю его, позволив прокашляться.
Мне было шесть. Ей, – Анхен, – девять. Я хорошо ее помню: тихая девочка, увлекающаяся вышивкой сюжетов из нянькиных сказок. Она ничего дурного не могла сделать. Кроме того, что у нее были странные, удивительно ловкие руки, иголка в которых плясала.
Нет, я не знал о ее судьбе ничего, по возвращении не догадался спросить. Выходит, Анхен не спасло даже высокое положение…
Кстати, о положении в обществе:
– Отца Филипп отравил?
– Полагаю, Филипп. – Кивает Джон Роу, усаживаясь на задницу и деловито отряхиваясь. – Ему это больше всех выгодно.
– Тогда, почему не довел до конца?
– А зачем? Его цель не в этом была. Он не дурак, Гордиан, не обманывайтесь на его счет. Филипп рассчитывал, что Повелитель сделает то, что тот сделал. Получился идеальный вашего брата расклад. Смутное время накануне Турнира, в Арглтоне гостит Повелитель. Формально, у власти продолжает быть отец наш наместник Келебан, но теперь он делает только то, чего хотят кроммы. Глава Сопротивления из седла выбит, – а значит, никаких неожиданностей. Все на руку Филиппу. Турнир проведут своим чередом. Ты выйдешь биться за Арглтон. До поры каждый разыгрывает отведенную роль.
– На меня было совершено покушение. С отцом все понятно, но меня ему зачем убивать? Да, после Турнира ожидается наша помолвка с принцессой, значит, Филипп не сможет получить власть над городом поверх моей головы. Но, давай начистоту, какие шансы, что я продержусь все три этапа Турнира?
82
Джон Роу пожимает плечами:
– Соглашусь. Этому нет разумного объяснения. Возможно, Вас заказал кто-то другой. Или мы слишком хорошо думаем о Филиппе, а он взбрыкнул и нанял убийцу из ревности. Хотя… – Его лицо вытягивается. – Все понятно…
– Что тебе понятно?! – Почти рычу я.
– Он знает, что мы будем Вас прикрывать.
Кирстен 13
Понятия не имею, где эльф. После кошмарной ночи мы больше не виделись. Я очнулась в холодном поту, вспомнив ощущение его рук на себе, рук грубых, сильных, будто не принадлежащих Йергену, которого я знаю всю жизнь, – сломанному Йергену в лубке, которого толкали и били, шутившему на серьезные темы, спорившему, но не нарывающемуся. Бессовестно льстившему заказчикам и всегда выбирающему поступить так, как выгодно.
Ко мне прикасался другой Йерген – эльф со страшным увечьем. К виду шва я настолько привыкла, что перестала его замечать. Это был Йерген с солдатскими шрамами и лихими татуировками, спрятанными под одеждой. Йерген с точеным лицом и идеальным телом, притягивающим меня против воли. Он вернется, и что тогда делать?
Мне пришлось закутаться в одеяло и выползти на улицу, чтобы узнать время. Я проспала сутки. Скоро Турнир. Йерген в мастерскую так и не вернулся. А что, если с ним случилось ужасное?
Ненавижу неопределенность. Но я в ней живу.
Я долго держалась, а сейчас лопнула, как пузырь. Лежу на тюфяке и смотрю в потолок. Только тупая боль в ребрах напоминает, что я дышу, – я живая. Ощущаю себя ничтожеством. Ни с чем в жизни не справившимся.
– Кирстен, что висит у тебя на глазах? – Габи тогда долго всматривалась мне в лицо, и, наконец, выдала.
– Ресницы, Габи, ресницы. – Фыркнула я, хотя сначала мне захотелось обидеться. Вместо этого дунула в ее серьезную рожицу. Сестра рассмеялась, и я вместе с ней.
Сейчас у меня в глазах стоят слезы. Я была в черном доме, я видела оживший кошмар. Не знаю, каким образом, но чувствую: Габи там, внутри, она пленница Дома Драконов. Пытаюсь себя убедить, что это не так. Во мне говорит страх, это лишь мое ощущение, оно не имеет с реальностью ничего общего. Но ведь Гордиан Анэстей также решил…
И я начинаю думать о Гордиане Анэстее, открывшемся мне с неожиданной стороны. Рада, что в нем ошибалась. Вовсе он не самовлюбленный придурок. Не после того, как проявил себя возле Дома Драконов.
О боги, я, простая рабыня, знаю сына наместника Келебана! Того огромного парня в золотых доспехах, восседающего на самом крупном коне, которого я когда-либо встречала. О Гордиане Анэстее на улицах поют песни. О нем мечтают девчонки, от нищенок до его невесты принцессы. Он самый видный жених в Арглтоне!
Гордиан Анэстей спас мне жизнь, вытащив из передряги с кольцом. Спас от насильника. Он зачем-то дал мне еду, вещи, подарил дорогущие гребень с платком, с которыми я не знаю, что делать. Но, главное, он единственный захотел помочь Габи. И что-то сделал для этого. Через кошмар возле Дома Драконов мы вместе прошли.
Хотя, нет. Я проехала на парне большую часть пути.
Рядом с Гордианом Анэстеем я впервые в жизни чувствовала себя защищенной. Мне понравилось быть под прикрытием его спокойной, уверенной силы.
Через несколько часов начнется Турнир. Гордиан Анэстей погибнет там, на Турнире. Я потеряю единственного знакомого мне достойного человека, так толком его не узнав. И даже отблагодарить не успев.
У нас с хозяином есть приглашение. На лучшие места на трибуне для маляров, разумеется. Не знаю, явится ли Йерген. Без его прямого распоряжения я могу туда не ходить. Не заставлять себя участвовать в том, как кроммы тешат самолюбие Повелителя, кромсая на Арене друг друга. Не видеть, как в бессмысленной бойне гибнет Гордиан Анэстей. Не слышать вопли разгоряченной толпы. Через день они позабудут героя, вышедшего отстаивать честь родного города.
Зачем ему это? Почему не может сбежать? За пределами Арглтона его никто не узнает.
Через несколько часов открытие Турнира, а я смотрю в потолок. Мне не хочется шевелиться. По правде, я вообще ничего не хочу. Я бы вечность так лежала, как камень.
83
Похоже, я не умею бездействовать.
Сажусь, ероша едва отросшие волосы, они забавно колют ладонь. Мне пора собираться. Я не выдержу торчать здесь одна в неизвестности. Начну бросаться на прохожих, выспрашивая новости с Арены и проклиная себя за слабохарактерность.
Поэтому сейчас я соберу принадлежности для рисования, оденусь в новые вещи и займу свое место на трибуне для маляров. И буду надеяться, что Гордиану Анэстею поможет доброе чудо. Как жаль, что ничем не смогу его поддержать.
Йерген признал, что во мне есть чудодейская сила. Ох, если бы я хоть что-то умела…
Я незаметно вливаюсь в нарядную толпу, шагающую на Арену. Люди громко переговариваются, голоса звенят в радостном предвкушении. Для большинства это праздник. Все считают себя избранными, ведь им удалось получить приглашение и оказаться так близко от королевской семьи и знати Арглтона. И увидеть невероятное.
Некоторые ведут с собой сыновей. Я не знаю, чему темная магия и кровопролитие научат этих детей.
То тут, то там в обрывках разговоров слышу «Гордиан Анэстей». Имя произносят на разный манер, но по большей части с надеждой. Я же понимаю, что мысленно с ним попрощалась. Как прежде сделала это с бабушкой, дедом, мамой и с папой, с друзьями родителей и многими из тех, кого знала. Все они пробыли в моей жизни разное время, но конец для всех был одинаков. Их кроммы забрали.
Все, кто мне дорог, уходят. Нет даже могил. Не помянуть у надгробия…
Интересно, что чувствует Йерген? Эльф живет на свете дольше меня. Живет среди людей, чьи судьбы как песчинки ускользают из пальцев.
Я надела подаренный Гордианом Анэстеем платок. Это мой жест благодарности, самая малость, что могу для него сделать. Если он случайно взглянет на трибуну маляров, то увидит меня и поймет, что его подарок понравился. Что он, – Гордиан Анэстей, – для меня важен. Я умею быть благодарной.
Дорогой шелк ощущается как нечто враждебное, чуждое моей рабской природе. Я чувствую платок отдельно от себя. Даже на мгновение не получается забыть о том, что на мне тряпка ценой… С мою руку? Или ногу? Или даже с половину меня? Я не знаю, сколько сейчас стоят люди, а сколько – иноземные шелковые платки. Прежде не думала о том, что могу выкупиться у Йергена. Как, куда и зачем? Но в свете недавних событий…
Мне кажется, шелк с меня сейчас сдернут, и сбегут, затерявшись в толпе. Или он сам слетит, попросту упадет, сдутый ветром. А я не сразу замечу, потому что на мне теплый нижний платок.
Арена похожа на исполинский, гудящий голосами котел. Я никогда не видела столько людей одновременно. Зрители плечом к плечу набились на тесные ряды скамей. Случайных здесь нет, все одеты в черное. Меня передергивает от узнавания: покатые своды трибун напоминают пустошь возле Дома Драконов. Только вместо угольной гальки здесь сотни и сотни голов. Довершают сходство кроммовы знамена на крестовинах распорок. Они установлены на самом верху, по кромке последней трибуны. И кажется, это злобные великаны заглядывают в чашу Арены.
Трибуны для самых почетных гостей более просторные и устроены очень удобно. Вместо скамей там креслица, крытые мехом. На каждом лежит свернутое одеяло. Пока эти трибуны заполнены лишь наполовину. Кроммы и Арглтонская знать появятся лишь к началу.
Я рада, что мне не приходится лезть на верхотуру лесов. В этот раз нам отвели обычную часть трибуны, здесь мы пытаемся разместиться со множеством сумок и переносных столиков, которые некуда деть. Большинство художников устроили склад в проходе, а сами ограничилось небольшими дощечками, пергаментом да угольными палочками. В такой тесноте не до обширных заметок.
Место рядом со мной пустует – оно отведено Йергену. Справа сидит мастер Ватолобей. Когда я устраивалась, старик окинул меня презрительным взглядом. Но я заметила, как вытянулось его лицо: мой роскошный платок не остался им незамеченным. Должно быть, уже расползлись слухи, что у меня появились крупные заказчики.
– Что-то ты совсем оборзела, рабыня. – Цедит сквозь зубы мастер Ватолобей. – Убери свою задницу с кресла и садись как положено. На колени, наглая девка!
– Снизу она ничего не увидит. Придется вам потерпеть неудобство. Всего один раз, мастер Ватолобей. Тем более, много места Кирстен не занимает. – Йерген словно из-под трибун прорастает. Я не видела, как он подошел. – Может, она и рабыня. Но заказчики у нее превосходные.
Он втискивается на свободное место рядом со мной. На красивый платок не обращает внимания.
– Твоя девка не имеет права работать. – Буркает мастер Ватолобей.
– Так Кирстен и не работает. Я работаю. Вы же не ругаете лошадку за то, что она прет телегу туда, куда вам не нравится. Нет, вы наорете на кучера. Так и здесь, мастер… – К большому моему облегчению, голос Йергена тонет в реве толпы. Я привыкла к своему положению, но никому не понравится слушать, когда его обсуждают будто скотину.
Появляется семья Его Величества Ампелиуса Виэктриса Гобнэте Первого. Мой живот крутит от отвращения, ребра снова начинают болеть. Я рада, что не поела. Смотреть на Истинных не могу, опускаю глаза на пергамент. Начинаю бесцельно корябать углем.
– Наместник совсем плох. – Говорит Йерген.
Заставляю себя на мгновение оторваться от рисунка, ищу в строе одинаково черных фигур отца нашего Келебана. Какое тяжелое зрелище… Наместник даже не идет, как вещь он волочится по воздуху, подтягиваемый к креслу колдовской силой. Его ноги безвольно висят, мысы едва касаются досок настила. Неестественно вывернувшись в пояснице, наместник машет толпе. Рука мотается, как привязанная. Голова завалилась на бок, глаза выкатились, радужки круглые как монетки. Он похож на кошмарную куклу.
Рев голосов стихает. Спотыкаются, замолкая, отдельные выкрики, потом наступает мучительная тишина. Сбоку наместника поддерживает под локоть мастер Ватабэ. Тщетно пытается создать видимость, будто наместник передвигается самостоятельно. Позади них с очень прямой спиной шагает принц Филипп. Он напоминает мне цаплю.
Тишина такая, что слышны звуки их шагов.
Потом Повелитель начинает хлопать в ладоши. Хлопок. Тишина. Еще хлопок. Тишина. И все взрывается в грохоте аплодисментов.
Звук напоминает мне черную гальку, бьющуюся друг о друга боками.
Я гляжу в небо. Вдруг там камни Дома Драконов? Но над нами серость да воронье. Перевожу взгляд на Йергена. Кошусь на него, почти не поворачивая головы, чтобы не смотреть интимно в упор. Невольно вспоминаю наш поцелуй. Йерген повернут ко мне нетронутой шрамом стороной, его отточенный профиль совершенен. Хочется провести пальцем по лбу, линии носа, губам…. Что мне делать после Турнира?
