Текст книги "Каждое лето после (ЛП)"

Автор книги: Карли Форчун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

– У него есть девушка? – спросила я.

Сэм откинул волосы, упавшие ему на глаза, и бросил на меня подозрительный косой взгляд. У меня никогда не было парня, и, в отличие от многих девушек в моем классе, завести его не было в моем списке приоритетов. Но меня также никогда не целовали, и я бы отдала свою правую руку за то, чтобы кто-то подумал, что я достаточно симпатичная, чтобы меня поцеловать.

– У Чарли всегда есть девушка, – сказал он. – У него они просто надолго не задерживаются.

– Итак, – сказала я, меняя тему. – Почему твоя мама так редко рядом?

– Ты задаешь много вопросов, ты знаешь об этом?

Он не сказал это резко, но его комментарий послал укол страха по моей шее. Я начала колебаться.

– Я не возражаю, – сказал он, подталкивая меня плечом. Я почувствовала, как моё тело расслабилось. – Мама управляет рестораном. Ты, вероятно, ещё не знаешь его. Таверна? Это место нашей семьи.

– На самом деле я это знаю! – сказала я, вспомнив переполненный внутренний дворик. – Мы с мамой проезжали мимо. Что это за ресторан такой?

– Польский… с варениками и прочим? Моя семья польская.

Я понятия не имела, что такое вареники, но виду не подала.

– Он выглядел очень оживленным, когда мы проходили мимо.

– Здесь не так много мест, где можно поесть. Но еда вкусная. Мама готовит самые вкусные вареники на свете. Но это большая работа, так что её нет почти каждый день, начиная с полудня.

– А твой папа не помогает?

Сэм помолчал, прежде чем ответить.

– Э-э, нет.

– Океееей, – сказала я. – Так… почему же?

– Мой отец мертв, Перси, – сказал он, наблюдая за проносящимся мимо гидроциклом.

Я не знала, что сказать. То, что я должна была сказать, так это ничего. Но вместо этого: – Я никогда раньше не встречала никого с мертвым отцом.

Мне сразу же захотелось собрать эти слова и запихнуть их обратно в горло. Мои глаза расширились от паники.

Это будет более или менее неловко, если я прыгну в озеро?

Сэм медленно повернулся ко мне, моргнул один раз, посмотрел мне прямо в глаза и сказал: – Я никогда раньше не встречал никого с таким длинным языком.

Я чувствовала себя так, словно попала в сеть. Я сидела там с отвисшим ртом, моё горло и глаза горели. А потом прямая линия его губ приподнялась в одном уголке, и он рассмеялся.

– Я шучу, – сказал он. – Не о том, что мой отец мертв, и у тебя правда длинный язык, но я не возражаю.

Мое облегчение было мгновенным, но затем Сэм положил руки мне на плечи и слегка встряхнул их. Я напряглась – как будто все нервные окончания в моем теле переместились под его пальцы.

Сэм странно посмотрел на меня, мягко сжимая мои плечи.

– Ты там в порядке? – он наклонил голову, чтобы встретиться со мной взглядом.

Я сделала прерывистый вдох.

– Иногда вещи просто слетают с моих губ, прежде чем я успеваю подумать о том, как они прозвучат или даже о том, что я говорю на самом деле. Я не хотела быть грубой. Я сожалею о том, что случилось с твоим папой, Сэм.

– Спасибо, – тихо сказал он. – Это случилось чуть больше года назад, но большинство детей в школе всё ещё странно относятся к этому. Я предпочту отвечать на твои вопросы, чем жалость от людей в любой день.

– Хорошо, – сказала я.

– Больше вопросов нет? – спросил он с ухмылкой.

– Я оставлю их на потом, – сказала я, стоя на трясущихся ногах. – Хочешь ещё раз показать мне это сальто?

Он вскочил рядом со мной с кривой улыбкой на губах.

– Нет.

А потом в мгновение ока он схватил меня за талию и столкнул в воду.

***

В ту первую неделю лета мы погрузились в легкую рутину. На берегу была узкая тропинка, которая проходила через кустарник между нашими двумя владениями, и мы ходили туда и обратно по нескольку раз в день. Мы проводили утро, плавая и прыгая с плота, потом читали на причале, пока солнце не становилось слишком жарким, а потом снова погружались в воду.

Несмотря на то, как часто она бывала в ресторане, Сью потребовалось всего несколько дней, чтобы понять, что мы с Сэмом проводим больше времени вместе, чем порознь. Она появилась на нашем пороге в охапку с Сэмом, держа в руках большой пластиковый контейнер с домашними варениками. Она была на удивление молода, намного младше моих родителей, и одета скорее как я, чем как взрослая, в джинсовых шортах и серой майке, её светло-русые волосы были собраны сзади в шикарный хвост. Она была маленькой и мягкой, а её улыбка была широкой и с ямочками, как у Чарли.

Мама поставила кофейник, и трое взрослых сели на веранде, болтая, пока мы с Сэмом подслушивали с дивана. Сью заверила маму и папу, что мне рады в её доме в любое время, что Сэм «чудовищно ответственный ребенок» и что она будет присматривать за нами, по крайней мере, когда будет дома.

– Должно быть, она родила этих мальчиков сразу после школы, – я услышала, как мама говорила папе в тот вечер.

– Здесь всё по-другому, – вот и всё, что он сказал.

В итоге мы с Сэмом большую часть времени проводили в воде или у него дома. В те дни, когда солнце было слишком жарким, мы направлялись к дому, который был построен в стиле старого фермерского дома и выкрашен в белый цвет. Над дверью гаража висела баскетбольная сетка. Сью ненавидела кондиционеры, предпочитая держать окна открытыми, чтобы чувствовать легкий ветерок с озера, но в подвале всегда было прохладно. Мы с Сэмом плюхались по обе стороны мягкого красного клетчатого дивана и включали фильм. Мы начали пробираться сквозь мою коллекцию ужасов. Сэм видел только один или два, но ему не потребовалось много времени, чтобы поймать мой энтузиазм. Думаю, что половина удовольствия для него заключалась в исправлении любой (и каждой) научно необоснованной детали, на которую он обращал внимание – нереальное количество крови было его любимым камнем преткновения. Я закатывала глаза и говорила: – Спасибо, Док, – но мне нравилось, как внимательно он слушал.

Мы по очереди выбирали, что посмотреть, но, по словам Сэма, я стала «вести себя странно», когда он захотел посмотреть Зловещих мертвецов. У меня были свои причины – из-за фильма трое моих лучших друзей больше не разговаривали со мной. В итоге я рассказала Сэму всю историю, которая включала в себя ночевку у меня дома и опрометчивый показ самого кровавого, самого непристойного фильма в моей коллекции.

Поскольку Делайле, Ивонне и Мариссе нравились страшилки, которые я читала в школе, я решила, что Зловещие мертвецы – это очевидный выбор. Мы сгрудились вокруг телевизора в гнездах из одеял и подушек, одетые в пижамы, с мисками попкорна в руках, и смотрели, как группа горячих двадцатилетних направляется к жуткой хижине в лесу. Во время самой тревожной сцены Делайла закрыла лицо руками, затем вскочила с дивана и побежала в ванную, оставив мокрое пятно на замшевой ткани. Мы с девочками посмотрели друг на друга с широко раскрытыми глазами, и я поспешила к шкафу, чтобы достать бумажные полотенца и флакон чистящего спрея.

Я надеялась, что Делайла забудет обо всей этой истории с писанием в штаны к тому времени, как мы вернемся в школу. Она этого не сделала. Даже близко нет. Если бы она это сделала, я была бы избавлена от следующих нескольких месяцев пыток.

– Было достаточно отвратительно, – сказал Сэм, когда пошли титры. – Но также и потрясающе?

– Скажи?! – сказала я, прыгая на колени, чтобы посмотреть ему в лицо. – Это классика! Это же не делает меня странной, если мне такое нравится, не так ли?

Его глаза выпучились от моего внезапного проявления энергии. Неужели я звучала как сумасшедшая? Думаю, что, вероятно, так и было.

– Что ж, я понимаю, почему эта девушка, Делайла, была так напугана этим – не думаю, что смогу спать сегодня ночью. Но она идиотка, и ты не странная, если тебе это нравится, – сказал он. Удовлетворенная, я плюхнулась обратно на диван. – Ты просто странная в целом, – добавил он, сдерживая усмешку, и я запустила в него подушкой. Он поднял руки и засмеялся: – Но мне нравится странное.

Тем летом я была бы благодарна любому другу, но найти Сэма было всё равно что выиграть в лотерею дружбы. Он был занудой в хорошем смысле и саркастичным в веселом смысле, и он любил читать почти так же, как и я, хотя ему больше нравились книги о волшебниках и журналы о науке и природе. В его подвале была целая полка журналов National Geographic, и я думаю, что он прочитал их все.

Сэм быстро становился моим любимым человеком. И я почти уверена, что он чувствовал то же самое – он всегда носил браслет, который я ему сделала. Однажды он снял его, чтобы показать мне бледное кольцо кожи под ним. Иногда он уходил на мучительно долгое утро или день, чтобы пообщаться со своими школьными друзьями, но когда он был дома, мы почти всегда были вместе.

К середине лета у меня на носу, щеках и груди появилась россыпь веснушек. Как будто они каким-то образом ускользнули от моего внимания, однажды Сэм наклонился близко к моему лицу, когда мы лежали на плоту, и сказал: – Полагаю, SPF 45 был недостаточно сильным.

– Полагаю, что да, – прорычала я. – И спасибо, что напомнил мне.

– Не понимаю, почему ты так ненавидишь свои веснушки, – сказал он. – Мне они нравятся.

Я уставилась на него, не моргая.

– Серьёзно? – спросила я.

Кому в здравом уме нравятся веснушки?

– Агааааа, – он вытянул слово и одарил меня взглядом по типу Почему ты такая странная?, который я предпочла проигнорировать.

– Поклянись?

– Поклясться на чём? – спросил он, и я начала колебаться. – Ты сказала, поклянись, – объяснил он. – На чём ты хочешь, чтобы я поклялся?

– Ммм… – я не имела в виду это буквально. Я огляделась, мой взгляд остановился на его запястье. – Поклянись на нашем браслете дружбы.

Его брови нахмурились, но затем он протянул руку и подсунул указательный палец под мой браслет, слегка потянув за него.

– Я клянусь, – поклялся он. – Теперь ты поклянись, что бросишь эту странную одержимость веснушками.

Легкая улыбка заиграла на его губах, и я издала небольшой смешок, прежде чем протянуть руку и обхватить пальцем его браслет, потянув за него, как сделал это ранее он.

– Я клянусь.

Я закатила глаза, но втайне была довольна. И после этого я не слишком беспокоилась о своих веснушках.

***

Хэллоуин в августе – таково было официальное название, которое мы с Сэмом дали неделе, которую посвятили просмотрю всей франшизе Хэллоуина. Мы как раз включали четвертый фильм, когда Чарли сбежал по лестнице в подвал в своих боксерах и прыгнул на диван между нами. Чарли, как я узнала, всегда улыбался и редко надевал рубашку.

– Не мог бы ты отодвинуться от неё ещё дальше, Сэмюэль? – он усмехнулся.

– Не мог бы ты раздеться ещё немного, Чарльз? – Сэм подытожил.

Лицо Чарли расплылось в зубастой улыбке.

– Конечно! – воскликнул он, вскакивая и засовывая большие пальцы за пояс своих боксеров.

Я вскрикнула и прикрыла глаза.

– Господи, Чарли. Прекрати, – крикнул Сэм срывающимся голосом.

Оба мальчика Флорека любили дразниться; в то время как я была объектом безобидных насмешек Сэма, Сэм подвергался неустанным докапываниям Чарли о его тощести и сексуальной неопытности. Сэм редко возражал, и единственным признаком его раздражения были красные пятна на щеках. На озере Чарли толкал Сэма в воду при каждом удобном случае, до такой степени, что даже меня это раздражало.

«Он делает это чаще, когда ты рядом», – однажды сказал мне Сэм.

Чарли рассмеялся и плюхнулся обратно на диван. Он ткнул меня локтем в бок и сказал: – У тебя вся шея в пятнах, Перс, – он отвел мои руки от лица, положил ладонь мне на колено и сжал. – Извини, я не хотел тебя расстраивать.

Я взглянула на Сэма, но он пялился на руку Чарли на моей ноге.

Нас прервала Сью, позвавшая нас на обед. На круглом столе в кухне нас ждало блюдо с сыром и картофельными варениками. Это было солнечное помещение с кремовыми шкафами, окнами с видом на озеро и раздвижной стеклянной дверью на террасу. Сью стояла у раковины в рваных шортах и белой футболке, её волосы были собраны сзади в ее обычный хвост, и мыла большую кастрюлю.

– Привет, миссис Флорек, – сказала я, садясь и накладывая себе три огромных пельмени. – Спасибо за обед.

Она развернулась от раковины ко мне.

– Чарли, иди оденься во что-нибудь. И не за что, Перси, я знаю, как тебе нравятся мои вареники.

– Я обожаю их, – сказала я, и она одарила меня одной из своих зубастых улыбок с ямочками на щеках.

Сэм сказал мне, что вареники были любимым блюдом его отца, и Сью перестала готовить их дома, пока тут не появилась я.

Покончив с порцией, я положила себе на тарелку еще немного вместе с большой ложкой сметаны.

– Сэм, твоя девушка ест как лошадь, – засмеялся Чарли.

Я вздрогнула от слова на букву «д».

– Прекрати, Чарли, – отрезала Сью. – Никогда не комментируй, сколько женщина ест, и не дразни их. В любом случае, они слишком юны для всего этого.

– Ну, я не слишком юн, – сказал Чарли, шевеля бровями в мою сторону. – Хочешь поменяться, Перси?

– Чарли! – рявкнула Сью.

– Я просто валяю дурака, – сказал он и встал, чтобы убрать свою тарелку, ударив брата по затылку.

Я попыталась поймать взгляд Сэма, но он хмуро смотрел на Чарли, его лицо было цвета полевых помидоров.

***

Когда последняя неделя летних каникул подошла к концу, я начала бояться возвращаться в город. Мне снились сны о том, как я иду в школу голой и нахожу браслет Сэма разрезанным на оранжевые и розовые кусочки в моем столе.

Мы лежали на плоту днем перед моим отъездом. Весь день я изо всех сил старалась не быть нытиком, но, видимо, у меня не очень хорошо получалось, потому что Сэм продолжал спрашивать, всё ли со мной в порядке. Внезапно он сел и сказал: – Знаешь, что тебе нужно? Последняя прогулка на лодке.

У Флореков был маленький мотор 9.9 л. с на корме их гребной лодки, которой Сэм научил меня управлять.

Я схватила свою книгу, а Сэм взял свой набор снастей и удочки. Мы сложили полотенца на скамейках и отправились в путь в мокрых купальных костюмах и босиком. Я подъехала к заросшей камышом бухте, которая, по словам Сэма, была хорошим местом для рыбалки, и заглушила двигатель. Я наблюдала, как он забрасывает удочку с носовой части лодки, когда он начал говорить.

– Это был сердечный приступ, – сказал он, не сводя глаз со своей удочки. Я сглотнула, но промолчала. – Мы не часто говорим о нём дома, – добавил он, сматывая леску. – И определенно не с моими друзьями. Они едва могли смотреть на меня на похоронах. И даже сейчас, если они упоминают что-то об одном из своих отцов, они смотрят на меня так, будто случайно сказали что-то очень оскорбительное.

– Отстой, – сказала я. – Я могу рассказать тебе всё о моем отце, если хочешь. Но я предупреждаю тебя: он ужасно скучный, – он улыбнулся, и я продолжила. – Но серьезно, ты тоже не обязан со мной разговаривать. Не надо, если ты этого не хочешь.

– В том-то и дело, – сказал он, щурясь на солнце. – Я хочу. Вот бы мы больше говорили о нём дома, но это расстраивает маму, – он отложил свою удочку и посмотрел на меня снизу вверх. – Я начинаю забывать вещи о нём, знаешь?

Я забралась на среднюю скамью, поближе к нему.

– Я не очень то и знаю. Я не знаю никого, у кого умер отец, помнишь? – я толкнула его ногу носком ботинка, и он рассмеялся. – Но я могу себе представить. Я умею слушать.

Он кивнул и провел рукой по волосам.

– Это случилось в ресторане. Он готовил. Мама была дома, и кто-то позвонил нам, чтобы сказать, что папа упал и что скорая помощь увезла его в больницу. Потребовалось всего десять минут, чтобы добраться туда – ты же знаешь, как близко находится больница, – но это не имело значения. Его уже не было, – он сказал это быстро, как будто ему было больно произносить эти слова.

Я протянула свою руку и сжала его, затем повернула его браслет так, чтобы лучшая часть узора была обращена вверх.

– Мне жаль, – прошептала я.

– Объясняет всё желание быть доктором, да?

Я видела, что он пытался казаться оптимистичным, но его голос был тусклым. Я улыбнулась, но ничего не ответила.

– Расскажи мне, каким он был… Когда будешь готов, – сказала я вместо этого. – Я хочу услышать о нем всё.

– Хорошо, – он снова взял в руки удочку. Затем добавил: – Извини, что в твой последний день был таким грустным.

– Во всяком случае, соответствует моему настроению, – я пожала плечами. – Я немного расстроена из-за того, что лето заканчивается. Я не хочу завтра ехать домой.

Он стукнул меня по колену своим.

– Я тоже не хочу, чтобы ты уезжала.

5. НАСТОЯЩЕЕ

Лицо Сью смотрит на меня, волосы завязаны сзади, улыбка такая широкая, что на ее щеках появились ямочки. От ее глаз веером расходятся морщинки, которых раньше там не было, но даже на грязной газетной бумаге местной газеты можно разглядеть решимость в легком вздернутом подбородке и руке, лежащей на бедре. На фотографии она стоит перед таверной под заголовком «Дань уважения любимому бизнес-лидеру Баррис-Бей»

Я научилась бороться с одиночеством, которое угрожало поглотить меня в двадцать с небольшим лет. Это формула, которая включала в себя погружение в работу, секс без обязательств и дорогие коктейли с Шанталь. Потребовались годы, чтобы довести дело до совершенства. Но, сидя в номере мотеля с некрологом Сью в руках и глядя на сверкающее вдалеке озеро, я чувствую это каждой частичкой своего тела – скручивание живота, боль в шее, стеснение в груди.

Я могла бы поговорить с Шанталь. Она отправила еще три сообщения, прося меня позвонить ей, спрашивая, когда похороны, и хочу ли я, чтобы она приехала. Я должна хотя бы написать ей ответное сообщение. Но если оставить в стороне срыв на День Благодарения, я не слишком часто говорила с ней о Сэме. Я говорю себе, что у меня нет сил вдаваться в подробности прямо сейчас, но скорее всего, если я начну говорить о нём, о том, как монументально чувствовать себя здесь, как страшно, я, возможно, не смогу сдержаться.

Что мне действительно нужно, так это бутылка вина. Мой живот урчит. И, может быть, немного еды. Я ничего не ела, кроме маффина с изюмом с моей экстренной остановки у «Тим Хортонс». Поздний вечер выдался жарким, поэтому я надеваю самое легкое, что взяла с собой: хлопчатобумажное платье макового цвета без рукавов длиной выше колен. Спереди оно застегивается на большие пуговицы, а на талии пояс. Я застегиваю свои золотые сандалии и направляюсь к двери.

Прогулка до центра города занимает около двадцати минут. К тому времени, как я добираюсь туда, моя челка прилипает ко лбу, и я собираю волосы в плотный пучок на макушке, чтобы охладить шею. Если не считать нового кафе с щитом, рекламирующим латте и капучино (ни того, ни другого вы не могли бы найти в городе, когда я была ребенком), семейные заведения на главной улице почти не изменились. Почему-то я не была готова к тому, что увижу масляно-желтое здание и красную вывеску, расписанную цветами польского народного творчества. Я стою посреди тротуара и смотрю. Таверна погружена в темноту, зелёные зонтики во внутреннем дворике сложены. Вероятно, это первый случай с момента открытия ресторана, когда он закрыт в четверг вечером в июле. На входной двери приклеена маленькая табличка, и я, не задумываясь, направляюсь к ней.

Это короткое сообщение, написанное черным маркером: Таверна закрыта до августа в связи с потерей владелицы Сью Флорек. Мы благодарим Вас за Вашу поддержку и понимание. Интересно, кто это написал? Сэм? Чарли? Бабочки заполняют мой живот. Я прислоняюсь к стеклянной двери, обхватив лицо руками, и замечаю, что внутри горит свет. Он доносится из окон, которые ведут на кухню. Там кто-то есть.

Словно притянутая магнитной силой, я направляюсь к задней части здания. Тяжелая стальная дверь, ведущая на кухню, приоткрыта на несколько сантиметров. Бабочки превращаются в стаю порхающих чаек. Я открываю дверь шире и вхожу внутрь. И тогда я замираю.

У посудомоечной машины стоит высокий мужчина с песочного цвета волосами, и хотя он повернут ко мне спиной, его так же легко узнать, как моё собственное отражение. На нём кроссовки, синяя футболка и шорты в темно-синюю и белую полоску. Он всё ещё стройный, но его гораздо больше. Вся золотисто-коричневая кожа, широкие плечи и сильные ноги. Он трёт что-то в раковине, кухонное полотенце перекинуто через плечо. Я наблюдаю, как напрягаются мышцы на его спине, когда он кладёт блюдо в машинку. При виде его больших рук кровь проносится до моих ушей так громко, что кажется, будто волны разбиваются у меня в голове. Я помню, как он склонялся надо мной в своей спальне, проводя пальцами по моему телу, будто он открыл новую планету.

Его имя тихо слетает с моих губ.

– Сэм?

Он поворачивается, на его лице выражение замешательства. Его глаза – чистое голубое небо, какими они всегда были, но так много всего изменилось. Края его скул и челюсти стали жестче, а кожа под глазами приобрела фиолетовый оттенок, как будто сон ускользал от него ночи напролёт. Его волосы короче, чем раньше, укорочены по бокам и лишь немного растрепаны на макушке, а руки у него сильные и мускулистые. Он был красив в восемнадцать лет, но взрослый Сэм настолько разрушителен, что я готова расплакаться. Я пропустила то, как он стал таким. И горе от этой потери – от созерцания того, как Сэм превращается в мужчину, – словно ладонь, сжимающая мои легкие.

Взгляд Сэма скользит по моему лицу, а затем опускается вниз по моему телу. Я вижу искру узнавания, которая вспыхивает, когда его глаза возвращаются к моим. Сэм всегда тщательно скрывал свои чувства, но я потратила шесть лет на то, чтобы выяснить, как их распознавать. Я посвящала несколько часов изучению едва уловимого движения эмоций на его лице. Они были похожи на дождь, который шёл от дальнего берега и по воде, скромный до того момента, пока не оказывался прямо там, забарабанив в окна коттеджа. Я запомнила его отблески озорства, отдаленный гром его ревности и пенистые волны его восторга. Я знала Сэма Флорека.

Его глаза встречаются с моими. Их хватка так же безжалостна, как и всегда. Его губы сжаты в ровную линию, а грудь расширяется от медленных, ровных вдохов.

Я делаю неуверенный шаг вперед, как будто приближаюсь к дикой лошади. Его брови взлетают вверх, и он качает головой, как будто его разбудили ото сна. Я останавливаюсь.

Мы молча смотрим друг на друга, а затем он делает три гигантских шага ко мне и обнимает меня так крепко, как будто его большое тело – кокон вокруг моего. От него пахнет солнцем, мылом и чем-то новым, чего я не узнаю. Когда он начинает говорить, в его голосе слышится глубокая хрипотца, в которой мне хочется утонуть.

– Ты вернулась домой.

Я крепко зажмуриваю глаза.

Я вернулась домой.

***

Сэм отстраняется от меня, его руки на моих плечах. Его глаза недоверчиво осматривают мое лицо.

Я слегка улыбаюсь ему.

– Привет, – говорю я.

Кривая ухмылка, приподнимающая уголок его рта, – это наркотик, от которого я никогда не отказывалась. Едва заметные морщинки в уголках его глаз и щетина на лице – новые и такие… сексуальные. Сэм сексуален. Так много раз я задавалась вопросом о том, каким он будет, когда вырастет, но реальность тридцатилетнего Сэма гораздо более основательна и опасна, чем я могла себе представить.

– Привет, Перси.

Моё имя слетает с его губ прямо в мою кровь, вызывая внезапный прилив желания, стыда и тысячи воспоминаний. И так же быстро я вспоминаю, почему я здесь.

– Сэм, мне так жаль, – говорю я срывающимся голосом.

Я так переполнена горем и сожалением, что не могу остановить слезы, которые катятся по моим щекам. А потом Сэм снова обнимает меня, шепча «Ш-ш-ш» в мои волосы, пока он двигает одной рукой вверх и вниз по моей спине.

– Все в порядке, Перси, – шепчет он, и когда я смотрю на него, его лоб озабоченно наморщен.

– Это я должна тебя утешать, – говорю я, вытирая щеки. – Прости.

– Не беспокойся об этом, – его голос мягкий, когда он похлопывает меня по спине, а затем делает шаг назад, проводя рукой по волосам. Знакомый жест натягивает потрепанную струну внутри меня. – Она была больна в течение многих лет. У нас было много времени, чтобы смириться с этим.

– Не могу представить, чтобы какое-то количество времени было достаточно долгим. Она была так молода.

– Пятьдесят два года.

Я резко вдыхаю, потому что она была ещё моложе, чем я предполагала. И я могу себе представить, как это должно терзать Сэма. Его отец тоже был молод.

– Надеюсь, это не проблема, что я приехала, – говорю я. – Я не была уверена, что ты захочешь, чтобы я была здесь.

– Да, конечно, – он говорит это так, будто с последнего нашего разговора не прошло больше десяти лет. Как будто он не ненавидит меня. Он возвращается к посудомоечной машине, освобождает поднос от тарелок и ставит их на столешницу. – Как ты узнала? – он смотрит на меня и прищуривается, когда я не сразу отвечаю. – Ааа.

Он уже знает ответ, но я всё равно говорю ему.

– Чарли позвонил мне.

Его лицо темнеет.

– Ну разумеется, – решительно говорит он.

На столешницах выстроились сервировочные тарелки и противни – оборудование, необходимое для обслуживания большого торжества. Я встаю рядом с ним у посудомойки и начинаю складывать пыльную сервировочную посуду на полку, чтобы освежить её. Это та же самая машинка, что и тогда, когда я здесь работала. Я запускала её так много раз, что могла бы сделать это с закрытыми глазами.

– Так для чего же все это? – спрашиваю я, не сводя глаз с раковины.

Но я не получаю ответа. По тишине я могу сказать, что Сэм перестал мыть посуду. Я делаю глубокий вдох, раз, два, три, четыре и выдох раз, два, три, четыре, прежде чем оглянуться через плечо. Он прислоняется к стойке, скрестив руки на груди, и наблюдает за мной.

– Что ты делаешь? – спрашивает он грубым голосом.

Я поворачиваюсь к нему лицом, делаю еще один глубокий вдох, и из какого-то глубоко забытого места я нахожу Перси, девочку, которой я когда-то была.

Я поднимаю подбородок и недоверчиво смотрю на него, положив руку на бедро. Моя рука вся мокрая, но я игнорирую это, так же как и бурчание в животе.

– Я помогаю тебе, гений.

Вода просачивается сквозь моё платье, но я не двигаюсь с места. Я не отвожу взгляда. Мускул на его челюсти дергается, и его хмурый взгляд расслабляется достаточно, чтобы я поняла, что воткнула нож под крышку его герметично закрытой банки. Улыбка угрожает разрушить моё непроницаемое лицо, и я прикусываю губу, чтобы сдержать её. Его глаза устремляются к моему рту.

– Ты всегда был дерьмовым посудомойщиком, – говорю я, и он разражается смехом, густой рев отражается от стальных поверхностей кухни.

Это самый великолепный звук. Я хочу записать его, чтобы потом слушать снова и снова. Не помню, когда в последний раз так широко улыбалась.

Его голубые глаза сверкают, когда находят мои, а затем опускаются к мокрому пятну, оставленному моей рукой на бедре. Он сглатывает. Его шея такого же золотисто-коричневого цвета, как и руки. Я хочу уткнуться носом в изгиб, где она встречается с его плечом, и вдохнуть его аромат.

– Как я посмотрю, твои издёвки не улучшились, – говорит он с нежностью, и я чувствую себя так, словно выиграла марафон. Он указывает на тарелки на столешнице и вздыхает. – Мама хотела, чтобы все собрались здесь на вечеринку после её смерти. Мысль о том, что люди будут стоять с безглютеновыми бутербродами с яичным салатом в подвале церкви после похорон, привела её в ужас. Она хочет, чтобы мы ели, пили и веселились. Она была очень конкретна, – говорит он это с любовью, но звучит устало. – Она даже приготовила вареники и голубцы, которые хотела подать на стол несколько месяцев назад, когда была ещё достаточно здорова, и положила их в морозилку.

Мои глаза и горло горят, но на этот раз я остаюсь сильной.

– Это похоже на твою маму. Организованная, вдумчивая и…

– Всегда пичкающая людей углеводами?

– Я собиралась сказать: «кормящая людей, которых она любит», – отвечаю я.

Сэм улыбается, но это грустная улыбка.

Мы стоим там в тишине, рассматривая аккуратный набор оборудования и тарелок. Сэм снимает кухонное полотенце со своего плеча и кладет его на стойку, одаривая меня долгим взглядом, как будто он что-то решает.

Он указывает на дверь.

– Давай выбираться отсюда.

***

Мы едим мороженое и сидим на той же скамейке, на которой сидели в детстве, недалеко от центра города на северном берегу. Вдалеке я вижу мотель, расположенный по ту сторону залива. Солнце низко опустилось в небе, и с воды дует легкий ветерок. Мы почти не разговаривали, и мне такое подходит, потому что сидеть рядом с Сэмом кажется нереальным. Его длинные ноги вытянуты рядом с моими, и я зациклена на размере его коленей и волосах на ногах. Сэм вырос из своей жилистой фазы после того, как достиг половой зрелости, но теперь он такой настоящий мужчина.

– Перси? – спрашивает Сэм, отвлекая мое внимание.

– Да? – я поворачиваюсь к нему.

– Возможно, тебе захочется съесть его немного быстрее, – он указывает на розово-голубую дорожку мороженого, стекающую по моей руке.

– Черт! – я пытаюсь поймать её салфеткой, но капля падает мне на грудь. Я промакиваю ее бумагой, но, кажется, это только усугубляет ситуацию. Сэм наблюдает за этим краем глаза с ухмылкой.

– Не могу поверить, что ты всё ещё ешь мороженое со вкусом сладкой ваты. Сколько тебе лет? – поддразнивает он.

Я указываю на его вафельный рожок с двумя большими ложками Лосиных следов, тот же вкус, который он заказывал в детстве.

– Кто бы говорил.

– Стаканчики с ванилью, карамелью, арахисовым маслом? Лосиные следы – это классика, – насмехается он.

– Ни за что. Сладкая вата – самая лучшая. Ты просто так и не научился ценить её.

Сэм приподнимает одну бровь с выражением абсолютного неприятности, затем наклоняется и проводит языком по моему шарику мороженого, откусывая кусочек сверху. Я невольно выдыхаю, мой рот приоткрывается, когда я смотрю на следы его зубов.

Я помню, как Сэм впервые сделал так, когда нам было по пятнадцать. Вид его языка потряс меня, лишив дара речи тогда тоже.

Я не поднимаю глаз, пока он не толкает меня локтем в бок.

– Это всегда выводило тебя из себя, – смеется он мягким баритоном.

– Ты угроза, – я улыбаюсь, игнорируя нарастающее давление внизу живота.

– Я дам тебе попробовать моё, чтобы было честно.

Он наклоняет ко мне свой рожок. Это что-то новое. Я вытираю капельки пота, выступившие над моей губой. Сэм замечает это, криво усмехаясь, как будто он может прочитать каждую грязную мысль, которая проносится у меня в голове.

– Я обещаю, что оно вкусное, – говорит он, и его голос такой же темный и мягкий, как кофе. Я не привыкла к этому Сэму – к тому, который, кажется, полностью осознает свое влияние на меня.

Я вижу, что он не думает, что я это сделаю, но это только подстегивает меня. Я быстро пробую его рожок на вкус.

– Ты прав, – говорю я, пожимая плечами. – Довольно вкусно.