Текст книги "Один"

Автор книги: Карл Мунк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

Ваны, спокойные, неторопливо-рассудительные, вдруг способны были вспылить, вызвериться. То на одного, то на другого обитателя Альфхейма нападала хандра. Тогда ван запирался в своем жилище. Из дома неслись разухабистые песни, крошилась мебель и деревянная посуда. Жены то голосили, то ругались под окном закрытого изнутри жилища, уходя ночевать к соседям. А ван, перепившись до одури, внезапно распахнул дверь, скаля зубы. Когда Скади впервые увидела расхристанную фигуру, с безумно вывернутыми зрачками и сжимавшую черенок вил, она торопливо зашептала Ньёрду.

– Он умирает? Он боится смерти?

– Нет, – муж смерил расстояние от пьяного до убегающей врассыпную толпы, – живехонек-здоровехонек, дуралей! Но вот как бы кого не покалечил, – и двинул навстречу вану.

Толпа, колыхнувшись, приостановила бег, заозиралась. Кудрявый ван и Ньёрд стояли друг против друга. Ньёрд говорил неторопливо, словно уговаривал необъезженного жеребца. Скади стояла, закусив кончик платка, ближе всех. Страшно не было, только непонятно и пусто, будто тебя обманули. Так, не всерьез, по-глупому, и ты недоумеваешь: да зачем же так дешево?

Потом, когда пьяный, убежденный то ли словами Ньёрда, то ли протрезвевший на холодке, свалился под изгородь, Скади спросила мужа, что заставляет ванов терять свое лицо.

– Понимаешь, – казалось, не совсем уверенно, начал Ньёрд, – ты никогда не простишь, что кто-то, вовсе тебя не умней, не талантливей, не сильнее, но считает тебя прахом, существом недостойным.

– Ты – об асах? Они так думают? – догадалась Скади.

В том-то и дело, что они как раз о нас не думают, – непонятно отозвался Ньёрд, и перевел разговор на другое.

Тогда ван решил, что жена удовлетворилась ответом. Оказывается, все эти долгие месяцы, пока лето сменялось зимой и заворачивал на весну, Скади помнила и думала о давнем разговоре.

Ньёрд и сейчас медлил. Но Скади, ее вопрос – лишь тень разговоров, бродивший по землям ванов. Особенно роптала молодежь, собираясь вечерами и шушукаясь.

– Да кто они такие, великие асы? – иногда прорывалось громкое восклицание.

Фрейр нагружал ванов работой, выдумывая дальние походы, отстраивая новые крепости, заставляя парней от света до темноты обучаться боевым искусствам. Но искра, тлеющая до поры до времени, вспыхивает тогда, когда в ковше иссякнет вода.

– Ты что-то знаешь? – насторожился Ньёрд. Скади отвернулась, упрямо стиснув лыжную палку.

– Ты не ответил!

Скади сначала сама хотела разобраться, что из рассказанного Хеймом правда и так ли правы асы, отгородившиеся от братьев-ванов происхождением.

Хейм, молодой охотник-ван, отступил неслышно за уступ горного склона. Так он и знал, что женщина проболтается. Теперь придется, пока старейшины и великий князь ванов Фрейр не опомнились и не разослали ребят по дальним провинциям, торопиться с исполнением плана.

Хейм уже подростком отличался от прочих жадным интересом ко всему, что по обе стороны вверх и вниз – относилось к другим мирам. Подданные ванов, карлики и цверги, Хейма интересовали мало. Его тянуло к асам. Не верилось, что жилища можно строить из золота и серебра. Как поверить, что упряжь лошадей асов украшена самоцветами, а их женщины обладают такими мягкими ладонями, словно кожа новорожденного?

Хейм первым встречал охотников, возвращавшихся из дальних экспедиций. Когда старики принимались за вечное «а помнишь», другие юноши и девушки торопились сбежать от надоевших разговров. Что толку с того, что ваны родились в Асгарде, если мир асов все равно недосягаем? Хейм же терпеливо выслушивал бесконечно повторяющиеся рассказы. Словно мусор, отсеивал явный вымысел, постепенно складывая довольно, на его взгляд, верное мнение о недоступных сородичах. Порой казалось, что он – на пороге открытия тайны, но потом снова – путаница фактов, событий и дат, настолько отстоящих по времени, что даже древние старики затруднялись ответить, где границы тех времен, когда ваны и асы, порожденные йотунами, были на равных перед прародителями. Иные толковали о Мотсогнире, карлике, от которого пошел весь род низших божеств. Но от подобных намеков Хейм отворачивался с брезгливостью: потомков карлика он не раз встречал на охоте. Карапузы, вечно с нагруженным чужим добром мешком, тут же норовили забиться в первую попавшуюся щель при виде чужака. Нет, в таких предков верить не хотелось.

Однажды, когда Хейм, окончательно запутавшись в истории, ломал голову, а не стоит ли попросить разъяснения у князя Фрейра, бывавшего в самом Асгарде, к нему в жилище постучал Альвар. Парни не дружили: Альвар, приемный сын Фрейра, держался от простых ванов особняком. Ну, и кто станет навязываться?

Альвар заговорил первым, кивнув на дверь в соседнюю комнату:

– Старики не спят?

Хейм поджал губы: какой ван ляжет спать, пока с пастбища не вернулась скотина? Но, видимо, в жилище Фрейра другие порядки.

– Да знаю я, что ты думаешь, – хохотнул Альвар, усаживаясь на лаву. – «Вот, мол, заявился. Чепуху мелет», – Альвар так похоже передразнил интонации Хейма, что тот не выдержал, усмехнулся нехотя.

Помедлив, пошел-таки в кладовую. Поставил перед гостем кружку с кислым пивом.

– Зачем пришел? – спросил почти дружелюбно. Альвар отхлебнул. Выплюнул напиток на пол:

– Ну и дрянь варят здешние пивовары. Вот бы из рук валькирии отведать, а?

Хейму ни ухмылка, ни тон не понравились. Но гость словно недовольства хозяина не видел.

– Конечно, услышь меня кто из старейших, то-то шуму бы подняли: покушается на пиво асов, а там и на престол Одина взгромоздиться пожелает – знакомые перепевы.

– Старейшие ваны – мудрость Альфхейма, – осторожно поставил кружку с пивом на стол и отсунулся Хейм. Хотя сам он к заветам прародителей относился пренебрежительно, но быть изгнанным из мира за неосторожное слово, нет, увольте. Кто знает, чем дышит сын Фрейра?

– Прежде всего уяснил бы ты, что у предков была и жизнь другая, а отсюда и понятия иные. Оказавшись оторванным от мира Асгарда, конечно, наши прародители тут же придумали себе утешение, что все, происходящее в мире, предопределено заранее. И раз суждено Альфхейму находиться под миром асов, в том провидение создателя. Только кто того создателя видел или слышал?

– Да, я тоже думал об этом, – непроизвольно вырвалось у Хейма. Он прикусил язык, но поздно. Глаза Альвара загорелись жадными искрами. Он залпом выпил кружку. Отер уста тыльной стороной ладони.

– Я так и знал. Я и мои ребята давно присматриваемся к тебе. К сожалению, вечная мысль, что будешь есть завтра, у многих из нашей молодежи отбила охоту не только действовать, но и думать. Ты не из тех!

Комплимент был неуклюж, но Хейм даже себе постыдился признаться, что доволен похвалой пришельца.

– «Три корня растут на три стороны: Хель под одним, под другим исполины и люди под третьим», – процитировал почти дословно Альвар древние руны. – Как ты думаешь, почему нас называли в древности исполинами?

Вопрос застал врасплох, но налетом – похвала высшего вана, и Хейм постарался не ударить лицом в грязь, с трудом продираясь через слова:

– Наверное, за силу духа?

И по покрасневшему лицу гостя понял, что не угадал.

– Ты вспомни, кто создатель древних знаний, – вразумлял Альвар. – Создатель асов, не так ли? Но ваны мало чем отличаются от асов, так для кого мы показались бы исполинами?

– Для карликов, – докончил мысль Хейм, припомнив, как ему, увидев красный колпачок гнома, приходилось наклоняться к самой земле, когда хотел рассмотреть уродца поближе.

Мысль была кощунственной. По спине Хейма пробежали пупырышки гусиной кожи.

– Не богохульствуй! – побледнев, отшатнулся от выжидательно игравшего кружкой по столу Альвара.

– Разве я? – поднял тот голову. – По-моему, это ты додумался до того, что нашим прародителем был карлик.

– Такой же, как подземные жители Альфхейма? – не поверил Хейм.

Но в словах гостя была логика, а последовательность мысли Хейм не мог не признать за истину.

– Видишь ли, йотуны, о которых лишь ходят легенды, их ведь никто не видел… Они создали во вселенной девять миров и навечно их соединили ветвями и корнями. А как карлик может узреть результаты своих трудов?

– С расстояния, – Хейм всегда на охоте, высматривая стадо оленей, взбирался на холм. Быстрые копыта мелькали, олени текли красновато-коричневым потоком, но сверху всегда углядишь, где стадо разделилось и по какой тропе повел важенок вожак.

– Правильно! Йотуны ведь не глупцы, верно, раз сумели сотворить столько? А с расстояния как разглядеть, кто выше, кто ниже, кто достойней, а кому участь вечно прозябать, сгорбив спину.

– Ты хочешь сказать, разделение богов на светлейших асов и подчинение им ванов – выдумка Одина и его приближенных? Что наши прародители йотуны вовсе и не думали о предназначенной каждому миру колее, с которой не свернуть? – Хейм сжал виски. От напряжения голова разболелась, пульсируя синей жилкой по вискам. Хейм всегда гордился своим умением строить логическую цепочку мирозданья. Но речи Альвара, не согласующиеся ни с одной догмой, на которой держался Альфхейм, заставляли юношу перевернуть привычные понятия с ног на голову.

– Конечно, – подытожил разговор Альвар, – можно нам и обойтись без Асгарда. Ведь кое-что пресветлые нам позволяют. К примеру, – сочились слова желчью, – поставлять светлым асам свежие овощи и фрукты, торговать мукой и зерном. Доставлять в котлы асов живую рыбу и привозить дрова, чтобы светлейшим было тепло. Но почему бы нам не потребовать положенное по праву?

– Да, – подхватил Хейм, обуреваемый двоякими желаниями, вдруг всколыхнувшими душу смутными надеждами. – Мы имеем такое же право на пиво, не отдающее плесенью, и белокожих валькирий.

– Ну, это ты уже загнул, братец, – лишь покачал головой Альвар, но этим и ограничился. Сын Фрейра, всегда не забывавший, что он лишь приемыш в светлых хоромах князя, был доволен сегодняшней встречей: в его тайный отряд присоединился, судя по всему, парень стоящий и решительный.

На пороге Альвар, наклонившись в низком проеме двери, обернулся:

– Знаю, не стоит тебя предупреждать, но помни: держи язык за зубами, что бы ни решил.

Хейм с того дня повеселел, стал разговорчивей. Когда Альфхейм, скрывшись за запорами и оконными ставнями, утихал, он спешил к палатам правителя. Там, выставив дозор из ребят помоложе, они до света строили планы, спорили, охрипшими голосами перекрикивали друг друга. Хейма охватывала злая радость, когда он смотрел на собратьев по оружию. Асы никакого права на Асгард не имели. По крайней мере, такое же право на верхний мир имели и ваны.

Предводительствовал Альвар. Вкрадчивый, когда надо, резкий, если его точка зрения оставалась в тени, он, стоя, наклонившись к собравшимся, рисовал картины, от которых у Хейма перехватывало дух.

Огорчало лишь то, что проходил месяц за месяцем, а дальше сборищ с разговорами дело не шло. Сначала не могли договориться о плане. Потом по крохам: чтобы не было заметно, собирали оружие, сгруживая копья, мечи и палицы в углу сараюшки, где доживал последние годы полуслепой мерин, бывший любимец правителя Альфхейма.

Когда определились силами, в горах выпал снег, занес метровыми глыбами перевал.

А когда подтаяло и горные водопады мирно разлились по долине озерцами талой воды, оказалось, что Альвар, и как не додумались раньше, понятия не имеет, где лежит дорога в Асгард и как совершить переход из одного мира в другой, если ваны – не птицы, а пространство – не мощеная дорога. Обычным способом воспользоваться – нечего было и думать: на дороге из облаков, которая самостоятельно поднималась и опускалась по приказу асов, стояли дозоры. Какой бы воин отряда Одина или ас-военачальник пропустил к верхнему миру сумрачных вооруженных ванов?

Оставалась надежда на Ньёрда: будучи ваном, прославившимся тем, что он единственный из живущих не обладал ни единым пороком, Ньёрд владел черным шаром, повелевающим временем. Сам бог игрушкой никогда не пользовался – шар лежал, запечатанный печатью самого Одина в одной из проходных комнат хором Ньёрда.

Добраться до шара, показывающего прошлое и способного перенести отряд в будущее, минуя дорогу асов, – через бога нечего было и думать.

Оставалась эта рыжая чудачка, восхищенно лепечущая над вылупившимся из яйца гусенком, – жена Ньёрда. Скади в Альфхейме прижилась после того случая, как однажды, проснувшись от сквознячком потянувшей гари, взобралась на крышу и колотила в железный таз до тех пор, пока весь верхний Альфхейм не подняла на ноги.

Горели торфяники, черным драконом лежавшие к западу от Альфхейма. Болота, топкие, если ступить, и покрытые предательски нежным пухом издали, воспламенялись часто. Но никогда пожары не подходили так близко к селениям ванов.

Ваны, одетые со сна кто во что, толпились на краю пашни, за которой, отделенный неширокой полосой рощи, черным клубился смрад. Тушить – нечего и надеяться. Ваны, полуразбуженные и растерянные, глухо бурчали, переговариваясь. Огонь лисицей переметнулся на кустарник, цеплявшийся за жирную жижу по краю болота, Затрещал ветками. Пробежал босыми ногами по траве и притих, столкнувшись с рощей. Но новый выброс, вспухший черными комьями торфа, вспыхивавшего уже в воздухе, смелее нащупал поваленную сосну, трухлявую изнутри и

скрюченную сухими ветвями. Сосна подожгла смолистую ель. Факел разбросал огонь дальше. Пожар наступал, гудя и беснуясь. Ваны пятились, хотя пока лишь едкий чад да розовые всплески вдали свидетельствовали о катастрофе.

В толпе, пьяней обычного, пошатывался Фрейр. Ваны неодобрительно поворачивались к правителю спиной – князь сильно сдал после последнего визига к асам, а в голове его приемного сына – ветер.

И даже теперь, когда близится беда, с которой неясно, как справляться, и можно ли справиться вообще, и сейчас, белея с похмелья бескровным лицом, Фрейр бестолково совался то к одному, то к другому. Его советов не слушали. Приказов, делали вид, не понимают.

Роща озолотилась нежным сиянием, а потом темная полоса леса на горизонте вспыхнула золотом с красной подковой, обнимая пашню огненным полукольцом.

Ваны не были идеалистами. Жизнь среди природы давно научила: слабейший с сильным не справится, Оставалось надеяться, ветер переменится или с небес обрушится водопад.

Скади дрожала, прижимаясь к мокрой от пота рубашке мужа. Ей, видевшей гибель одного, пусть маленького, о котором кроме нее никто и не вспомнит, мирка горного селения, было страшно. Альфхейм стал для Скади больше, чем домом: где родиться, не выбираешь. А ваны пустили ее в свое жилье, всегда участливо помогали дотащить от источника тяжелое ведро, никогда не вспоминали, что Скади чужачка. И этот мир тоже погибнет?

Каким-то внутренним зрением женщина увидела черные развалины, дымящиеся обессилевшим и оборжавшимся жертвами пламенем.

Ветер, мальчишка-подмастерье, прогулявший работу, гонял по подворью бесплотные, седые с черным, клочья. И вдруг из-под тлеющего бревна высунулась кошка и, поводя воздух подсмаленными усами, хрипло мяукнула.

Следом, чумазые от сажи, выбрались из подполья котята. С деловитым видом, словно на свете нет ничего важнее, принялись вылизывать шерстку.

– Нижний Альфхейм! – воскликнула Скади, разгадав пророчество, привидевшееся в воплях подступавшего пламени.

– Что? – поднял голову Ньёрд. Но уже тоже сообразил. Отодвинул жену, врубаясь в толпу.

– Вниз, все в нижний город цвергов, – скороговоркой цедил Ньёрд попадавшимся на пути, пока не разыскал Фрейра.

Князь сидел на корточках, привалившись спиной к чужому забору. Полунатянутый левый сапог и выбившаяся рубаха. Развившиеся волосы. Глаза с темной каймой глубоко ввалились, но смотрели трезво. Ньёрд встряхнул друга.

– Веди народ в подземный город мастеров!

– Да ты что? – как не был потерян великий князь, предложением возмутился. Какой ван может всерьез просить убежища у карликов?

– Ты – сумасшедший, да? – скрипнул зубами Ньёрд. – О каких ты можешь думать своих достоинствах, которые, ах, поранят цверги своим дыханием. – И добавил: – Чем же ты лучше асов, если стыдишься своих собственных подданных?

Фрейр вдавил пальцы в плечо. Размял занемевшие мускулы. Отвел глаза.

– Прости дурака, – пробурчал.

– Да будет, – протянул Ньёрд руку, помогая подняться.

Предстояло убедить остальных, а на это не было времени: пламя, взбесившись, гуляло по свежевспаханной земле, словно по сухой соломе, и теперь селение, крайнее от центральной усадьбы ванов, отделяли минуты.

Ньёрд и Фрейр заторопились на площадь. Сапог мешал, Фрейр дернул за голенище. Отбросил. Ковылял в одном сапоге.

На площади голосили бабы. Скади, появляясь то тут, то там, пыталась быть в нескольких местах одновременно: паника, разразись она сейчас, страшнее пожара. Скади помнила о своей деревне, когда один из стариков, так и не добившийся за неделю жизни любви своей уже умершей сверстницы, качался по земле, грыз протянутые к нему руки. А потом, вскочив, бросился через селение, живым прыгнув на громоздящиеся друг на друге трупы. А те, кто бежал следом, чтобы остановить, тоже вопя и размахивая руками, на миг споткнулись на краю ямы. Уже орали, подражая смертнику, все. Крик подхватывало эхо в соседних дворах. Доносило ответный рев из дальних строений.

Мать Скади прижимала к себе девочку, уговаривала:

– Тихо! Тихо! Не бойся!

А Скади, терпеливо снося нехитрую ласку, едва сдерживала слезы: ей тоже хотелось выть, кричать и кусаться. В ушах стоял непрестанный вой. Стены хижины раскачивались, застя кровавыми кругами глаза, словно в хижину снаружи прыгнул хищный зверь.

– Мама, что это? – выдавила Скади, борясь со спазмами в горле.

– Паника, девочка. Это паника толпы, самое страшное…

Тогда Скади не поверила: неужели что-то может быть страшнее смерти? А теперь слова всплыли, вспомнились, Страшнее смерти может быть позорная смерть, когда на свет прорывается чудовище в человеческом обличии.

Вот и теперь в отрывистых окриках, захлебнувшемся от толчка соседа плаксивом всхлипе, тоненьким писке, где голоса, паря над толпой, вливались в единый поток, Скади чуяла знакомого зверя.

Собрались на удивление быстро. Фрейру и Ньёрду даже не пришлось объяснять, где находится пещера, скрывавшая ведущий в подземный город туннель.

Правда, некоторые из молодых кричали, что лучше спасаться, попросившись в Асгард. Но Фрейр прикрикнул на гордецов: теперь, когда выход был найден, бог воспрял духом. Вихрем скользил в толпе, подгоняя отставших. Помогал тащить чьи-то узлы. У беременной женщины, прижимавшей к огромному животу двухлетнюю девочку, перенял ребенка. Оглядевшись, сунул здоровенному битюгу, опасливо косившему глазом на обретенное сокровище.

– Держи крепче невесту, – пошутил Фрейр, торопясь вперед.

А огонь вползал горячей лавой в верхний Альфхейм.

В пещере, нагромождении свисающих сталактитов, замешкались. Фрейр завозился, пытаясь стянуть с безымянного пальца кольцо. За долгие годы кольцо вросло в кожу, лишь проворачивалось. А иначе было не отпереть ворота, ведущие в нижний город. Замок, запечатанный князем еще тогда, когда он запретил карликам и цвергам шататься по верхнему Асгарду, проржавел, словно коростой, покрытый воздушной пыльцой ржавчины.

Ньёрд, напрягая мускулы, рванул дужку. Металл хрупнул, переломившись.

– А ты говоришь: священная печать, – подтрунил над приятелем.

Ворота, разойдясь створками, отворились, пропуская в рассеянный свет пещеры кромешную темноту города цвергов.

На нижние уровни, где в черноте ночи что-то возилось, копошилось и попискивало, ваны не спускались.

Самые любопытные рисковали приблизиться к краю пропасти, которой обрывался когда-то соединявший верхний и нижний Альфхейм, туннель.

Самые трусливые прислушивались к тишине по ту сторону ворот: нижний Альфхейм крал все звуки, словно уши заложило ватой.

Остальные расселись по платформе, образованной горной породой, более крепкой (остальная часть туннеля обрушилась, как видно, давно). Высшие ваны обосновались в стороне. Среди седых макушек старейших и непокрытых голов правителей выделялась рыжая копна Скади. Когда женщина поворачивала голову, волосы вспыхивали мириадом искр.

Ньёрд поморщился. Наклонился к теплым волосам жены:

– Не вертись, посиди смирно: сейчас решается судьба Альфхейма, а ты – будто любопытная сорока.

Скади послушалась. Села, обхватив руками колени. И снова перед ней, выгнув спину, явилась хорошенькая молодая кошечка. Прилизанная шерстка лоснилась, дочиста вымытая, до последней шерстинки. Зеленые глаза с прорезью зрачков, не мигая, глядели на Скади приветливо и дружелюбно. Кошка потянулась. Скади взяла шелковистый клубок. Кошка уютно устроилась на скрещенных руках богини и, показав на миг острые зубки, зевнула.

– Пожар кончился, – объявила Скади, глядя поверх голов ванов.

Боги переглянулись. Не поверили.

– Пожар ушел обратно под землю, – уверенно повторила Скади, выпуская из рук кошку. Зверек недовольно заурчал.

– Откуда ты знаешь?

– Не слишком ли много на себя берет жена Ньёрда?

– Мне кошка… – Скади, перекрывая голоса, начала говорить, но запнулась: кошка, подобрав под себя лапы, укоризненно мела землю хвостом, готовая прыгнуть.

Проверьте, – отрезала Скади.

По-видимому, другие вещую кошку не видели, и Скади, как должное, приняла, когда зверек, на прощание мяукнув, расстаял.

После нерешительных переговоров, бестолковых «а если», ворота отперли. В устье туннеля хлынул яркий свет, Земли верхнего Альфхейма стояли нетронутые. Роща вдали туманилась листвой, неразличимо переходившей в зелень травы.

Лишь далеко, где-то на другом краю болота, курились торфяники.

Знамение! Чудо! – зашептали, залепетали голоса.

Асы забавляются, – различила Скади ясно очерченный голос. Оглянулась. Хейма она часто видела в лесу, он считался удачливым охотником и рассудительным парнем.

Забавы асов, – про себя повторила Скади, твердо решив, что потерять второй дом не может.

Альвар, перехватив быстрый взгляд жены Ньёрда, отметил, что упоминание об асах безобразит лоб Скади морщинами.

Теперь, когда возник вопрос о том, как добраться до Асгарда отряду воинов, Альвар кстати припомнил и мрачную тень, мелькнувшую на лице Скади, и того, кем женщина откровенно любовалась. Скади, привыкшая жить одним днем, когда на последствия оглянуться все равно не будет времени, так и не научилась прятать эмоции.

Ее тягу к крепким мужчинам замечали все в Альфхейме – Ньёрд сносил, зная, что на что-то большее, чем помочь спуститься со ступенек или, приподняв за талию, подсадить Скади в седло, никто из ванов не мог решиться, опасаясь Ньёрда.

– Послушай, – вызвал Альвар Хейма в неосвещенный коридорчик. Остальные, разгоряченные выбором дня выступления, не заметили, что из общего зала выскользнули две тени.

– Ну, что еще? – Хейму все чаще казалось, что молодые ваны занимаются не настоящим делом, а лишь будоражат кровь: таинственность сборищ, скрытность, с которой выскальзываешь из дому, возможность ругать светлейших, не опасаясь быть застигнутым – к этому сводились все труды Хейма? Для этого он столько думал о несправедливости мира, где обитал? Альвар, похоже, на поверку оказывался лишь горластей да начитанней многих. И вот теперь он еще хочет, чтобы Хейм подговорил богиню Скади обокрасть собственного мужа?

– А по-другому – никак?

– Ты что, струсил? – зашептал Альвар, глотая слоги. – Причем, поторопись. Ньёрд в отлучке, женщина – хозяйкой в палатах бога. А, заполучив черный шар, мы можем появиться в самом Гладсхейме – обиталище великого Одина.

Он сыпал слова, словно бусины, гладкие, блестящие, красивые. Таких слов Хейм не знал, не умел говорить складно и убедительно. В конце концов буркнул:

– Ладно, я попробую. Но учти: если ты думаешь, что я буду сильно настаивать или угрожать, ты ошибаешься. Я лишь спрошу, может ли Скади отпереть сундук.

– Какой сундук?

– Да не цепляйся к словам! Ларь, сундук или что-то другое, где Ньёрд прячет свое сокровище, я грабить не буду!

– Зачем же грабить, – заспешил ван, радуясь, что Хейм согласился. – Ты только намекни, что это – в пику асам, а Скади сама вынесет тебе шар, повелевающий временем!

– Думаешь, она не догадывается, что мы затеваем?

Слухи, словно облака перед грозой, поползли по селениям. Но Альвар лишь пожал плечом:

– Пусть себе догадывается, толком-то все равно никто ничего не знает!

И в очередной раз восхитился приятелем Хейм, когда Скади без слов рассталась с черным шаром:

– Раз это против ванов…

Тяжесть оттянула вниз подставленную ладонь Хейма. Он собрал пальцы в кулак: теперь шар, съежившись невесть как до размеров голубиного яйца, холодил кожу. Так и вынес со двора Ньёрда, всякий раз, как скрипнет рассохшаяся доска в заборе или взвизгнет сквозь дрему собака, вздрагивая. Сердце все равно было не на месте.

И вот теперь Хейм увязался за Ньёрдом и его женой с досады, потеряв след горной козы, – теперь Скади была готова выложить и о своем преступлении, и о том, что среди недовольных порядками в Альфхейме – охотник Хейм.

Юноша, обогнув селение по полукругу, выехал к реке, и лишь оттуда повернул к усадьбе. Как вор, накрытый с поличным, Хейм на ходу учился быть осторожным и хитрить даже тогда, когда никто о его хитрости не подозревал.

Черный шар он, с тех пор, как передал его Альвару, не видел. Выжидал, подозревая, какие еще отговорки придумают соратники, чтобы отложить задуманное па потом. Когда можно будет и не исполнять.

Глядел на парней, прицеливаясь. Приземистые фигуры с непропорционально широкими бедрами и скуластые лица. Неотесанность движений. Медлительность реакций, раньше казавшаяся надежностью.

И, застав Альвара за обедом, Хейм еще раз утвердился в своих подозрениях. Узнав, что их план нападения на Асгард – в руках у Ньёрда, Альвар засуетился, заерзал глазами.

– Как же так? Но ты уверен, что Скади предала нас?

Хейм с отвращением отвернулся: побелевшие щеки и капли пота на лбу, дрожащие пальцы, беспорядочно шарящие по столу, – и его-то Хейм принимал за предводителя!

Дверь за спиной Хейма взорвалась негодующе. Охотник предоставил Альвару трусить в одиночестве. Он решил сам, под благовидным предлогом затесавшись среди просителей, наведать Асгард. Тем более, вскоре и случай представился: ваны получили традиционное приглашение на всеобщее сборище богов.

Приглашение, переданное низшим асом-гонцом, было, конечно, формальным. Но ваны воспользовались зацепкой: по канонам, завещаным йотунами, каждый месяц их потомки обязаны были собираться у вещего мирового древа Иггдрасиль, чтобы черпать мудрость из священных рун пергамента. Там же судили непокорных. Обсуждали дела, требовавшие согласия большинства. Один самолично, ленясь пускаться в дальнее странствие, перенес сборища в Асгард.

Ваны ежемесячно получали приглашения и отвечали вежливым отказом. Знали, что в Асгарде их никто не дожидается.

Но в этот раз накопилось многое, что без помощи светлых асов не решить. А Хейм, с упрямством молодости и при нашептываниях Скади на ухо Ньёрду, настоял, чтобы ваны были при оружии.

Старейшие, умудренные опытом, знавшие норов асов, упрямились: светлейшему Асгарду можно было поклоняться. Можно было его ненавидеть. Но вряд ли стоило дразнить.

Фрейр, придирчиво оглядывая своих посланцев, в который раз привставал на цыпочки, заложив руки за спину. Асы, как на подбор, были высокорослы: просителями правитель Альфхейма избрал, конечно, тех ванов, кто был достоин высокой чести. Однако Ньёрд постарался, чтобы и ростом ваны не подкачали.

– Зачем вам оружие? – трясли головами старики, суетливо перебирая губами. – Барсы в Асгарде не водятся.

– Пусть не думают, что ванам не пристало носить оружие! – вздергивал подбородок Альвар: сам он от похода в Асгард отказался. Хейму советовал лишь осмотреться.

– Будет тебе! – щурил глаза Хейм, уставившись в дальний перелесок. – Не тебе советы давать – не мне слушать! – и еще сильнее сжимал волшебный черный шар, повелевающий временем.

– Но хотя бы предупредить, что мы прибудем на сборище богов?! – Фрейр, уставший от споров, всплеснул руками: молодежь на глазах отбивалась от рук. – Разве даже соседа вы не предупредите, что придете жрать его ужин и пить его мед? – злился правитель.

– Мы имеем такое же право быть в Асгарде, как и асы, – охолонул приемного отца Альвар.

Ваны, запрудив улицу, спорили бы до самого дня сборища богов, но выступила Скади:

– Мне было видение, – молвила богиня Скади. – Ваны будут вооружены и вернутся с почестями.

Ей, памятуя о прошлом, поверили. Хейм подмигнул богине: лишь они двое знали, что Скади солгала, видения выдумав.