Текст книги "Собрание сочинений, том 14"

Автор книги: Карл Генрих Маркс

Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 65 страниц)

* * *

Г-жа Крюденер, мать Священного союза, проводила различие между добрым началом, «белым ангелом Севера» (Александром I) и злым началом, «черным ангелом Юга» (Наполеоном I). Фогт, нареченный отец нового Священного союза, превращает обоих – царя и цезаря – Александра II и Наполеона III – в «белых ангелов». Оба – предопределенные судьбой освободители Европы.

Пьемонт, говорит Фогт, «заслужил даже уважение России» (стр. 71 l. с.).

Заслужил даже уважение России. Что же больше можно сказать о государстве? Особенно после того, как Пьемонт уступил России военную гавань Виллафранка, а тот же Фогт сделал следующее предостережение по поводу покупки Пруссией залива Яде[472]472
  В августе 1858 г. было достигнуто соглашение между Россией и Сардинским королевством о предоставлении на время Русскому обществу пароходства и торговли права использовать восточную часть пьемонтской гавани Виллафранка, расположенной на берегу Средиземного моря близ Ниццы, для стоянки судов, ремонта их и загрузки топливом.
  В 1853 г. Пруссия купила у герцогства Ольденбург часть береговой полосы залива Яде для сооружения военной гавани (гавань, получившая название Вильгельмсгафен, построена в 1855–1869 гг.).


[Закрыть]:

«военная гавань в чужой стране, без органической связи с владеющим ею государством, это настолько смешная нелепость, что существование такой гавани приобретает смысл лишь в том случае, если в ней видят, в известной мере, точку прицела для дальнейших устремлений, поднятый флажок, по которому визируется линия наводки» («Исследования», стр. 15).

Как известно, уже Екатерина II старалась приобрести для России военные гавани в Средиземном море.

Нежная предупредительность к «белому ангелу» Севера приводит Фогта к чрезмерно грубому нарушению «природной скромности», поскольку она еще имеется в его первоисточниках, изданных Дантю. В брошюре «Сущность вопроса, Франция – Италия – Австрия», Париж, 1859 (у Дантю)[473]473
  «La vraie question. France – Italie – Autriche». Paris, 1859.


[Закрыть] он прочел на стр. 20:

«Впрочем, на каком основании австрийское правительство станет ссылаться на ненарушимость договоров 1815 г., когда оно само нарушило их захватом Кракова, независимость которого была гарантирована этими договорами?»^{77}

Фогт переводит свой французский оригинал на немецкий язык следующим образом:

«Странно слышать подобные речи из уст единственного правительства, которое до сих пор нагло нарушало договоры; в мирное время, без всякого повода, оно протянуло свои кощунственные руки к гарантированной договорами Краковской республике и без долгих проволочек включило ее в состав империи» (стр. 58 l. с.).

Разумеется, Николай уничтожил конституцию и независимость Царства Польского, гарантированные договорами 1815 г., из «уважения» к договорам 1815 года. Не меньшее уважение Россия проявила и к неприкосновенности Кракова, заняв в 1831 г. этот вольный город своими войсками. В 1836 г. Краков был снова занят русскими, австрийцами и пруссаками; с ним обошлись как с завоеванной страной, и еще в 1840 г. он, ссылаясь на договоры 1815 г., тщетно апеллировал к Англии и Франции. Наконец, 22 февраля 1846 г. русские, австрийцы и пруссаки снова заняли Краков, чтобы присоединить его к Австрии[474]474
  В феврале 1846 г. готовилось восстание в польских землях с целью национального освобождения Польши. Главными инициаторами восстания были польские революционные демократы (Дембовский и Другие). Однако в результате предательства со стороны шляхетских элементов и ареста руководителей восстания прусской полицией общее восстание было сорвано, и произошли лишь отдельные революционные вспышки. Только в Кракове, объявленном в 1815 г., согласно условиям Венского трактата, вольным городом, под протекторатом Австрии, России и Пруссии, повстанцам удалось 22 февраля одержать победу и создать национальное правительство, выпустившее манифест об отмене феодальных повинностей. Восстание в Кракове было подавлено в начало марта 1846 года. В ноябре 1846 г. Австрия, Пруссия и Россия подписали договор о присоединении Кракова к Австрийской империи.


[Закрыть]. Нарушение договоров было совершено тремя северными державами, и австрийский захват 1846 г. был только заключительным словом русского вторжения 1831 года. Из деликатности к «белому ангелу Севера» Фогт забывает о захвате Польши и извращает историю захвата Кракова^{78}.

То обстоятельство, что Россия «неизменно враждебна Австрии и симпатизирует Франции», не оставляет у Фогта никаких сомнений насчет народно-освободительных тенденций Луи Бонапарта, подобно тому, как то обстоятельство, что «его» (Луи Бонапарта) «политика в настоящее время теснейшим образом связана с политикой России» (стр. 30), не оставляет у него никаких сомнений насчет народно-освободительных тенденций Александра II.

Поэтому на святую Русь на Востоке следует смотреть как на такого же «друга освободительных стремлений» и «народного и национального развития», как на Францию декабрьского переворота на Западе. Этот лозунг был дан всем агентам переворота 2 декабря.

«Россия», – прочел Фогт в изданной у Дантю брошюре «Обязательность договоров, державы, их подписавшие, и император Наполеон III», Париж, 1859[476]476
  «La foi des traites, les puissances signataires et l'empereur Napoleon III». Paris, 1859.


[Закрыть], – «Россия принадлежит к семье славян, к избранной расе… Удивлялись рыцарскому согласию, внезапно возникшему между Францией и Россией. Нет ничего естественнее: единство принципов, согласованность цели, подчинение закону священного союза правительств и народов не для того, чтобы действовать обманом и принуждением, а для того, чтобы направлять движение наций по божественному пути и поддерживать это движение. Эта полнейшая сердечность» (между Луи-Филиппом и Англией была только entente cordiale {сердечным согласием. Ред.}, но между Луи Бонапартом и Россией царит la cordialite la plus parfaite {полнейшая сердечность. Ред.}) «привела к самым благотворным результатам: железные дороги, освобождение крепостных, стоянки торговых судов в Средиземном море и т. д.»^{79}.

Фогт подхватывает «освобождение крепостных» и намекает, что

«данный теперь толчок… должен превратить Россию скорее в друга, чем во врага освободительных стремлений» (l. с., стр. 10).

У него, как и у его источника, изданного Дантю, толчок для так называемого освобождения крепостных в России исходит от Луи Бонапарта, с этой целью он превращает послужившую таким толчком англо-турецко-франко-русскую войну во французскую войну» (стр. 9 l. с.).

Как известно, призыв к освобождению крепостных впервые громко и настойчиво прозвучал при Александре I. Царь Николай всю свою жизнь занимался вопросом об освобождении крепостных; с этой целью он в 1838 г. создал особое министерство государственных имуществ, в 1843 г. предписал ему предпринять подготовительные шаги, а в 1847 г. издал даже благоприятные для крестьян законы по поводу продажи дворянских земельных владений[477]477
  Имеется в виду именной указ от 8 (20) ноября 1847 г., согласно которому при продаже помещичьих имений с торгов за долги крепостным крестьянам предоставлялось право выкупать себя с землей (подробнее об этом см. настоящее издание, том 12, стр. 699–700).


[Закрыть], и только в 1848 г. страх перед революцией заставил его снова отменить их. Поэтому, если вопрос об освобождении крепостных при «благожелательном царе», как Фогт любезно называет Александра II, очень сильно продвинулся вперед, то произошло это очевидно в силу развития экономических отношений, над которыми даже царь не властен.

Кроме того, освобождение крепостных в духе русского правительства в сотни раз увеличило бы агрессивность России. Такое освобождение просто имеет целью довести самодержавие до предела путем уничтожения преград, которые стояли до сих пор перед большим самодержцем в лице многочисленных, опиравшихся на крепостничество малых самодержцев из русского дворянства и в лице самоуправляющихся крестьянских общин, материальная основа которых, общинная собственность, должна быть уничтожена так называемым освобождением.

Но русские крепостные, оказывается, понимают освобождение иначе, чем правительство, а русское дворянство понимает его опять-таки по-иному. В силу этого «благожелательный царь» обнаружил, что подлинное освобождение крепостных несовместимо с его самодержавием, подобно тому как благожелательный папа Пий IX открыл в свое время, что освобождение Италии несовместимо с условиями существования папства. Поэтому «благожелательный царь» видит в завоевательной войне и в проведении традиционной внешней политики России, которая, по замечанию русского историка Карамзина, «неизменна»[478]478
  См. Карамзин. «История Государства Российского», т. XI, Спб. 1835, гл. I, стр. 23.


[Закрыть], единственное средство отсрочить наступление революции внутри страны. Князь Долгоруков в своей книге «Правда о России», 1860 г.[479]479
  P. Dolgoroukow. «La verite sur la Russie». Paris, 1860.


[Закрыть] подвергнул уничтожающей критике и опроверг лживые россказни о наступившем при Александре II тысячелетнем царстве, усердно распространявшиеся с 1856 г. по всей Европе наемными русскими писаками, громко провозглашенные в 1859 г. рыцарями декабря и раболепно повторенные Фогтом в его «Исследованиях».

Еще до начала Итальянской войны союз, заключенный – согласно Фогту, специально в целях освобождения национальностей – между «белым царем» и «героем декабря», прошел испытание в Дунайских княжествах, где единство и независимость румынской национальности были закреплены избранием полковника Кузы в господари Молдавии и Валахии[480]480
  Стремясь укрепить свое влияние на Балканах, Россия оказывала поддержку национально-освободительному движению балканских народов, направленному против турецкого господства. Совместно с Францией, также добивавшейся усиления своего влияния на Балканах, Россия поддерживала стремление Молдавии и Валахии к объединению и созданию Румынского государства. В январе 1859 г. господарем (правителем) обоих княжеств при содействии России и Франции был избран полковник Куза. Единое Румынское государство было создано в 1862 году.


[Закрыть].

«Австрия протестует руками и ногами, Франция и Россия выражают одобрение» (стр. 65 l. с.).

В докладной записке (перепечатана в «Preusisches Wochenblatt»[481]481
  «Preusisches Wochenblatt» («Прусский еженедельник») – немецкая еженедельная газета консервативного направления, выходила в Берлине в 1851–1861 годах.


[Закрыть], 18 5 5 г.), составленной в 1837 г. русским кабинетом для тогдашнего царя, читаем:

«Россия не любит сразу присоединять к себе государства с чужеродными элементами… Во всяком случае, представляется более удобным государства, которые решено приобрести, оставлять на некоторое время под управлением особых, но полностью зависимых правителей, как мы это сделали в Молдавии и Валахии и т. д.».

Прежде чем Россия присоединила Крым, она провозгласила его независимость.

В русском манифесте от 11 декабря 1814 г. мы читаем, между прочим, следующее:

«Император Александр, ваш защитник, обращается к вам, поляки. Вооружитесь сами для защиты своего отечества и для сохранения своей политической независимости».

А Дунайские княжества! Со времени вступления Петра Великого в Дунайские княжества Россия заботилась о их «независимости». На конгрессе в Немирове (1737) императрица Анна потребовала от султана независимости Дунайских княжеств под русским протекторатом. Екатерина II на Фокшанском конгрессе (1772) настаивала на независимости княжеств под европейским протекторатом[482]482
  Немировский конгресс, происходивший в украинском местечке Немирове с 15 августа по 11 ноября 1737 г., был созван по инициативе Турции во время русско-турецкой войны (1735–1739), в которую в 1737 г. вступила Австрия на стороне России. В качестве одного из условий заключения мирного договора русская делегация выдвинула требование о превращении Молдавии и Валахии в независимые княжества под покровительством России. Турция отвергла большинство предложений, выдвинутых на конгрессе, и возобновила военные действия.
  Фокшанский конгресс, происходивший с 27 июля по 28 августа 1772 г. в местечке Фокшаны (румынская Молдавия), имел целью прекращение русско-турецкой войны, начатой Турцией в 1768 году. Со стороны России на конгрессе было выдвинуто, в частности, предложение о предоставлении независимости Валахии и Молдавии под общим покровительством европейских держав, однако Турция отклонила это требование, а также и другие требования русских уполномоченных. Конгресс закончился безрезультатно, и военные действия возобновились.


[Закрыть]. Эти домогательства продолжались и при Александре I, который реализовал их, превратив Бессарабию в русскую провинцию (Бухарестский мир 1812 г.)[483]483
  См. примечание 177.


[Закрыть]. Николай даже осчастливил румын через Киселева действующим еще поныне «Органическим регламентом», установившим отвратительнейшее крепостничество при ликовании всей Европы по поводу этого code {кодекса. Ред.} свободы[484]484
  Органический регламент 1831 г. – первая конституция Дунайских княжеств (Молдавии и Валахии), принятая по предложению П. Д. Киселева, главы русской администрации в этих княжествах, которые были оккупированы русскими войсками по условиям Адрианопольского мирного договора 1829 г., завершившего русско-турецкую войну 1828–1829 годов. Согласно Органическому регламенту законодательная власть в каждом княжестве предоставлялась собранию, избранному крупными землевладельцами, а исполнительная власть – господарям, пожизненно избираемым представителями землевладельцев, духовенства и городов. Регламент закрепил господствующее положение крупного боярства и высшего духовенства, сохранив прежние феодальные порядки, но вводил в то же время ряд буржуазных преобразований: отменялись внутренние таможни, вводилась свобода торговли, суд отделялся от администрации и др. Во время революции 1848 г. Органический регламент был упразднен.


[Закрыть]. Александр II только на шаг продвинул полуторавековую политику своих предшественников квази-объединением Дунайских княжеств под управлением Кузы. Фогт же делает открытие, что, благодаря этому объединению под главенством русского вассала, «княжества станут оплотом против продвижения России на юг» (стр. 64 l. с.).

Так как Россия приветствовала избрание Кузы (стр. 65 l. с.), то ясно, как день, что благожелательный царь не пожалел сил, чтобы закрыть себе «путь на юг», хотя «Константинополь остается всегдашней целью русской политики» (l. с., стр. 9).

Мысль выставить Россию защитницей либерализма и национальных стремлений не нова. Целая толпа французских и немецких просветителей прославляла Екатерину II как знаменосца прогресса. «Благородный» Александр I (Le grec du Bas Empire^{80}, как неблагородно назвал его Наполеон) разыгрывал в свое время роль героя либерализма во всей Европе. Разве он не осчастливил Финляндию благами русской цивилизации? Разве он не наделил, в своем великодушии, Францию, наряду с конституцией также и русским премьер-министром, герцогом Ришельё? Разве не был он тайным вождем «Гетерии»[485]485
  «Гетерия» (точнее «Фелике Гетерия») – греческое тайное общество, созданное в 1814 г. с центром в Одессе и отделениями во всех крупных городах Греции; ставило своей целью подготовку вооруженного восстания против турецкого господства. Царское правительство тайно поддерживало «Гетерию».


[Закрыть], хотя одновременно с этим на Веронском конгрессе, через продажного Шатобриана, побуждал Людовика XVIII выступить в поход против испанских мятежников?[486]486
  Об интервенции Людовика XVIII в Испанию см. примечание 224.


[Закрыть] Разве он не втравливал Фердинанда VII, через его духовника, в экспедицию против восставших испано-американских колоний, пообещав в то же время президенту Северо-Американских Соединенных Штатов свою поддержку против всякой интервенции европейских держав на американском материке? Разве он не послал в Валахию Ипсиланти в качестве «вождя священной дружины эллинов» и с помощью того же Ипсиланти не предал эту дружину и не убил коварно Владимиреску, вождя валашских повстанцев? Николая также прославляли до 1830 г. на всех языках, в стихах и прозе, как героя-освободителя национальностей. Когда он в 1828–1829 гг. предпринял войну против Махмуда II для освобождения греков – как раз после того, как Махмуд отказался пропустить русскую армию для подавления греческого восстания, – Пальмерстон заявил в английском парламенте, что враги России-освободительницы – неизбежные «друзья» величайших в мире чудовищ, дон Мигела, Австрии и султана. Разве Николай, в своей отеческой заботе о греках, не дал им в президенты русского генерала, графа Каподистрию? Но греки не были французами и убили благородного Каподистрию, Хотя Николай, со времени взрыва июльской революции 1830 г., играл главным образом роль покровителя легитимистов, он ни на минуту не переставал оказывать содействие «освобождению национальностей». Достаточно нескольких примеров. Революцией в Греции – с целью провозглашения конституции, – вспыхнувшей в сентябре 1843 г., руководил Катакази, русский посланник в Афинах, прежде главный ответственный инспектор над адмиралом Гейденом во время наваринской катастрофы[487]487
  Битва при Наварине (Наварин – город и порт в Греции) произошла 20 октября 1827 г. между турецко-египетским флотом и соединенными английской, французской и русской эскадрами под командованием английского адмирала Э. Кондрингтона, направленными европейскими державами в греческие воды с целью вооруженного посредничества в войне между Турцией и греческими повстанцами. Сражение, начавшееся после отказа турецкого командования прекратить зверскую расправу с греческим населением, привело к полному разгрому турецко-египетского флота и ускорило начало успешной для Россия русско-турецкой войны 1828–1829 годов. Выдающуюся роль в сражении при Наварине сыграла русская эскадра, особенно флагман «Азов», командиром которого был М. П. Лазарев.


[Закрыть]. Центром болгарского возмущения в 1842 г. было русское консульство в Бухаресте. Там русский генерал Дюгамель принял весной 1842 г. болгарскую депутацию, которой изложил план всеобщего восстания. Сербия должна была служить резервом восстания, а русский генерал Киселев стать господарем Валахии. Во время сербского восстания (1843) Россия через посольство в Константинополе побуждала Турцию к насильственным мерам против сербов, чтобы потом под этим предлогом апеллировать к симпатиям и фанатизму Европы против турок. Из освободительных планов царя Николая отнюдь не была исключена также и Италия. «Jeune Italie», бывшая некоторое время парижским органом мадзинистов, рассказывает в одном из ноябрьских номеров 1842 года:

«Недавние беспорядки в Романье и движение в Греции были в большей или меньшей степени связаны между собой… Итальянское движение потерпело неудачу, потому что подлинно демократическая партия отказалась примкнуть к нему. Республиканцы не хотели поддерживать движение, созданное Россией. Все было подготовлено для всеобщего восстания в Италии. Движение должно было начаться в Неаполе, где ожидали, что часть армии встанет во главе его или же непосредственно присоединится к патриотам. Вслед за начавшейся в Неаполе революцией должны были подняться Ломбардия, Пьемонт и Романья: должна была быть основана итальянская империя во главе с герцогом Лёйхтенбергским, сыном Евгения Богарне и зятем царя. «Молодая Италия» расстроила этот план».

«Times»[488]488
  «The Times» («Времена») – крупнейшая английская ежедневная газета консервативного направления; основана в Лондоне в 1785 году.


[Закрыть] от 20 ноября 1843 г. замечает по поводу этого сообщения «Jeune Italie»:

«Если бы эта великая цель – основание итальянской империи с русским принцем во главе – могла быть осуществлена, тем лучше; но любой взрыв в Италии мог бы дать другие, более непосредственные, хотя и не столь крупные, выгоды: вызвать тревогу у Австрии и отвлечь ее внимание от грозных (fearful) планов России на Дунае».

После безуспешного обращения в 1843 г. к «Молодой Италии»[489]489
  «Молодая Италия» – тайная организация итальянских буржуазных революционеров, существовавшая в 1831–1848 годах; была создана Мадзини. Ставила своей целью борьбу за объединение Италии «снизу» (революционным путем) и образование итальянской республики.


[Закрыть] Николай в марте 1844 г. послал г-на Бутенева в Рим. Бутенев сообщил папе {Григорию XVI. Ред.} от имени царя план, согласно которому русская Польша отходила к Австрии в обмен на Ломбардию, которая должна была образовать североитальянское королевство с герцогом Лёйхтенбергским во главе. Газета «Tablet», бывшая тогда английским органом римской курии, писала в апреле 1844 г. по поводу этого предложения:

«Приманка для римского двора в этом прекрасном плане заключалась в том, что Польша попадала в католические руки, в то время как Ломбардия по-прежнему оставалась под управлением католической династии. Но ветераны римской дипломатии понимали, что в то время, как Австрия с трудом может сохранять свои собственные владения и, по всей вероятности, рано или поздно должна будет вновь потерять свои славянские провинции, передача Польши Австрии – если бы даже это предлагалось серьезно – была бы только ссудой, подлежавшей последующему возврату, между тем как Северная Италия с герцогом Лёйхтенбергским действительно подпала бы под протекторат России, а вскоре неизбежно и под русское владычество. И горячо рекомендованный план был пока отложен».

Так писала газета «Tablet» в 1844 году.

Единственный момент, оправдывавший государственное существование Австрии с середины XVIII столетия, ее противодействие успехам России в восточной Европе – противодействие беспомощное, непоследовательное, трусливое, но упорное – дает повод Фогту сделать открытие, что «Австрия – очаг всяких раздоров на Востоке» (l. с., стр. 56). С «какой-то детской наивностью», которая так мило идет к его жирной наружности, он объясняет союз России с Францией против Австрии – помимо освободительных тенденций «благожелательного царя» – неблагодарностью, которой Австрия отплатила за услуги Николая, оказанные во время венгерской революции.

«А во время Крымской войны Австрия дошла до последней границы вооруженного, враждебного нейтралитета. Само собой разумеется, что это поведение, к тому же отмеченное печатью фальши и коварства, должно было страшно озлобить русское правительство против Австрии и толкнуть его тем самым в сторону Франции» (l. с., стр. 10, 11).

Россия, по Фогту, ведет сентиментальную политику. Та благодарность, которую Австрия проявила по отношению к царю в ущерб Германии во время Варшавского конгресса 1850 г. и совершая поход в Шлезвиг-Гольштейн[490]490
  Имеются в виду переговоры представителей Пруссии и Австрии, встретившихся в октябре 1850 г. в Варшаве при посредничестве Николая I с целью урегулирования отношений между обеими странами, борьба которых за гегемонию в Германии обострилась после революции 1848–1849 гг. особенно в связи с конфликтом из-за Кургессена (см. примечание 397) и из-за Шлезвиг-Гольштейна. Несмотря на заключение в июле 1850 г. между Пруссией и Данией Берлинского мирного договора, восстанавливавшего в Шлезвиг-Гольштейне дореволюционное положение, Пруссия продолжала оказывать герцогствам помощь в их борьбе с Данией. Австрийский премьер-министр Шварценберг требовал допущения австрийских войск в Шлезвиг-Гольштейн с целью полного усмирения обоих герцогств, но прусское правительство противилось этому. Император Николай I, не желавший усиления Пруссии и стремившийся к сохранению феодальной раздробленности Германии, дал понять в Варшаве, что он решительно поддерживает Австрию. Конфликт между Пруссией и Австрией был урегулирован в конце ноября 1850 г. во время переговоров между главами обоих правительств в чешском городе Ольмюце (Оломоуц). Согласно Ольмюцкому. соглашению, подписанному 29 ноября 1850 г., Пруссия вынуждена была отказаться от своих притязаний на главенствующую роль в Германии, а также уступала Австрии в шлезвиг-гольштейнском и кургессенском вопросах. В результате этого соглашения в Гольштейн был послан австрийский армейский корпус.


[Закрыть], все еще не удовлетворяет благодарного Фогта.

Русский дипломат Поццо-ди-Борго в своей знаменитой депеше, помеченной: Париж, октябрь 1825 г.[491]491
  Речь идет о депеше русского посла во Франции Поццо-ди-Борго канцлеру графу Нессельроде от 16 (4) октября 1825 года. Депеша являлась ответом на циркуляр, составленный Нессельроде по указанию Александра I 18(6) августа 1825 г., в котором запрашивалось мнение русских послов за границей о сущности политики, проводимой западными державами по отношению к России в восточном вопросе, и о линии поведения русской дипломатии.


[Закрыть], перечислив интриги Австрии против русских планов интервенции на Востоке, говорит:

«Поэтому наша политика требует, чтобы мы по отношению к этому государству» (Австрии) «занимали угрожающую позицию; наши приготовления должны убедить его в том, что, если оно предпримет что-либо против нас, над его головой разразится такая страшная буря, какой оно еще никогда не переживало».

Пригрозив Австрии войной извне и революцией изнутри и предложив в качестве возможного мирного исхода захват Австрией турецких «провинций, на которые она претендует», а Пруссию изобразив просто в виде подчиненного союзника России, Поццо продолжает:

«Если бы венский кабинет признал наши благие цели и намерения, то давно был бы выполнен план императорского кабинета, – план, имеющий в виду не только овладение Дунайскими княжествами и Константинополем, но и изгнание турок из Европы».

Как известно, в 1830 г. между Николаем и Карлом Х был заключен тайный договор на следующих условиях: Франция разрешает России завладеть Константинополем и в качестве компенсации получает Рейнские провинции и Бельгию; Пруссия компенсируется Ганновером и Саксонией; Австрия получает часть турецких провинций на Дунае. При Луи-Филиппе тот же план, по инициативе России, был снова предложен Моле петербургскому кабинету. Вскоре после этого Бруннов отправился с этим документом в Лондон, где он был показан английскому правительству как доказательство предательства Франции и использован для образования антифранцузской коалиции 1840 года.

Посмотрим теперь, как должна была Россия в согласии с Францией использовать Итальянскую войну, по мысли Фогта, инспирированного своими парижскими первоисточниками. «Национальный» состав России, в частности «польская национальность», казалось, должны были бы представить некоторые затруднения для человека, «путеводной звездой» которого служит «принцип национальности»; однако:

«принцип национальности мы оцениваем высоко, но еще выше для нас принцип свободного самоопределения» (стр. 121 l. с.).

Захватив по договорам 1815 г. значительно большую часть собственно Польши, Россия настолько продвинулась на запад, вклинившись не только между Австрией и Пруссией, но и между Восточной Пруссией и Силезией, что уже тогда прусские офицеры (например, Гней-зенау) обращали внимание на недопустимость подобных пограничных отношений с чрезвычайно могущественным соседом. Но только тогда, когда усмирение поляков в 1831 г. отдало эту область всецело на гнев и милость русских, обнаружилось истинное значение этого клина. Необходимость держать в покорности Польшу служила только предлогом для возведения мощных укреплений у Варшавы, Модлина, Ивангорода. Действительной их целью было полное стратегическое господство над районом Вислы, создание базы для наступления на север, юг и запад. Даже Гакстгаузен, при всех своих горячих симпатиях к православному царю и всему русскому, увидел в этом вполне реальную опасность и угрозу для Германии. Укрепленная позиция русских на Висле представляет большую угрозу для Германии, чем все французские крепости, вместе взятые, особенно с того момента, когда прекратится национальное сопротивление Польши, и Россия сможет распоряжаться военной силой Польши как своей собственной агрессивной силой. Фогт поэтому успокаивает Германию тем, что Польша – стала русской по свободному самоопределению.

«Несомненно», – говорит он, – «несомненно, что в результате напряженных усилий русской народной партии пропасть, зиявшая между Польшей и Россией, стала значительно меньше, и, может быть, достаточно лишь небольшого толчка, чтобы совсем засыпать ее» (1. с., стр. 12).

Этот небольшой толчок должна была дать Итальянская война. (Александр II убедился, однако, во время этой войны, что Польша еще не стоит на высоте, уготованной ей Фогтом.) Растворившаяся в России на основе «свободного самоопределения» Польша в качестве центрального тела притянет по закону тяготения томящиеся под чужеземным господством отторгнутые части бывшего польского государства. Чтобы этот процесс притяжения совершался легче, Фогт советует Пруссии воспользоваться удобным моментом и избавиться от «славянского придатка» (стр. 17 l. с.), то есть от Познани (стр. 97 l. с.) и, вероятно, также и от Западной Пруссии, так как только Восточную Пруссию считают «чисто немецкой землей». Отторгнутые от Пруссии части, разумеется, сейчас же сольются с поглощенным Россией центральным телом, а «чисто немецкая земля» – Восточная Пруссия – превратится в enclave {владение, вкрапленное в чужую территорию. Ред.} России. С другой стороны, что касается Галиции, которая на карте «Европа в 1860 г.» также включена в Россию, то ведь отторжение ее от Австрии непосредственно входило в цель войны, преследовавшей освобождение Германии от негерманских владений Австрии, Фогт вспоминает, что

«до 1848 г. в Галиции чаще встречался портрет русского царя, чем австрийского императора» (стр. 12 l. с.) и что «при необыкновенном искусстве России в осуществлении такого рода интриг у Австрии могут быть серьезные основания для тревоги» (l. с.).

Но само собой разумеется, что в целях избавления от «внутреннего врага» Германия должна спокойно позволить русским «продвинуть к границе войска» (стр. 13), которые поддержали бы такие интриги. В то время как Пруссия сама откажется от своих польских провинций, Россия, воспользовавшись Итальянской войной, должна отторгнуть от Австрии Галицию, подобно тому как уже в 1809 г. Александр I получил часть ее в качестве платы за свою лишь театральную поддержку Наполеона I. Известно, что Россия частично от Наполеона I, частично от Венского конгресса с успехом добилась части польских земель, первоначально доставшихся Пруссии и Австрии, В 1859 г. наступил, по мнению Фогта, момент объединить всю Польшу с Россией. Вместо освобождения польской национальности от русских, австрийцев и пруссаков Фогт требует растворения в России и уничтожения всего прежнего польского государства. Finis Poloniae! {Конец Польше! Ред.} Эта «русская» идея о «восстановлении Польши», сразу же после смерти царя Николая I распространившаяся по всей Европе, была разоблачена уже в марте 1855 г. Давидом Уркартом в памфлете «The new hope of Poland» («Новая надежда Польши»).

Но Фогт еще недостаточно постарался для России.

«Необычайная предупредительность», – рассказывает этот любезный собеседник, – «чуть ли не братское обхождение русских с венгерскими революционерами слишком резко выделялось на фоне поведения австрийцев, чтобы не оказать своего действия. Разгромив партию» (nota bene: Россия, по Фогту, разгромила не Венгрию, а партию), «но обращаясь с ней мягко и вежливо, Россия создала почву для мнения, которое можно примерно выразить так: из двух зол приходится выбирать меньшее, и в данном случае Россия – не большее зло» (стр. 12, 13 l. с.).

С какой «необычайной предупредительностью, мягкостью и вежливостью», даже «братским» участием плон-плоновский Фальстаф изображает поведение русских в Венгрии, становясь «каналом» иллюзии, о которую разбилась венгерская революция 1849 года. Это партия Гёргея распространяла тогда веру в русского князя как в будущего короля Венгрии и этой верой сломила силу сопротивления венгерской революции^{81}.

Не имея особой опоры ни в одной расе, Габсбурги до 1848 г., естественно, основывали свое господство над Венгрией на господствующей национальности – на мадьярах. Между прочим, Меттерних был вообще величайшим хранителем национальностей. Он понуждал одну национальность действовать во зло другой, но он нуждался в них, чтобы понуждать их к этому. Он их поэтому сохранял. Сравним Познань и Галицию. После революции 1848–1849 гг. Габсбургская династия, разбившая мадьяр и немцев при помощи славян, пыталась, подражая Иосифу II, насильственно установить господство немецкого элемента в Венгрии. Из страха перед Россией Габсбурги н «осмеливались броситься в объятия своим спасителям славянам. Их общегосударственная реакция была направлена в Венгрии гораздо больше против их спасителей, славян, чем против их побежденных врагов, мадьяр. Поэтому в борьбе со своими собственными спасителями австрийская реакция, как это показал Семере в своей брошюре «Венгрия в 1848–1860 годах», Лондон, 1860[493]493
  B. Szemere. «Hungary, from 1848 to 1860». London, 1860.


[Закрыть], гнала славян обратно под мадьярское знамя. Австрийское господство над Венгрией сопровождалось поэтому господством мадьяр в Венгрии как до, так и после 1848 года. Совсем другое дело Россия, независимо от того, господствует ли она в Венгрии прямо или косвенно. Если подсчитать все родственные ей по происхождению и по религии элементы, то окажется, что Россия имеет за собой немадьярское большинство населения. Мадьяры уступают численно родственным России по происхождению славянам и родственным ей по религии валахам. Поэтому русское господство в Венгрии равносильно гибели венгерской национальности, то есть гибели исторически связанной с господством мадьяр Венгрии^{82}.

Фогт предоставляет полякам в порядке «свободного самоопределения» раствориться в России, а венграм, в порядке подчинения русскому господству, погибнуть в славянстве^{83}.

Но Фогт все еще недостаточно постарался для России. Среди «ненемецких провинций» Австрии, за которые Германскому союзу не следовало «обнажать меча» против Франции и России, «стоящей всецело на стороне Франции», находились не только Галиция, Венгрия, Италия, но и Богемия с Моравией.

«Россия», – говорит Фогт, – «представляет собой то крепкое ядро, вокруг которого все более и более стремятся группироваться славянские народности» (l. с., стр. 9 – 10).

Население Богемии и Моравии принадлежит к «славянским народностям». Подобно тому как Московия превратилась в Россию, так Россия должна превратиться в Панславянию, «Имея чехов под боком, мы не устоим ни перед каким врагом» (стр. 134 l. с.). Мы, то есть Германия, должны стараться избавиться от чехов, то есть от Богемии и Моравии. «Никакой гарантии для ненемецких владений государей» (стр. 133 l. с.). «Никаких ненемецких провинций больше в Союзе» (l. с.), а только немецкие провинции во Франции! Поэтому нужно «предоставить свободу действий» не только «теперешней Французской империи, пока она не посягает на немецкую территорию Союза» (стр. 9, Предисловие), нужно «предоставить свободу действий» и России, пока она посягает только на «ненемецкие провинции в Союзе». Россия будет содействовать развитию «единства» и «национальной целостности» Германии, посылая войска в «славянские придатки» Австрии, составляющие объект «интриг» России. В то время как Австрия будет занята в Италии Луи Бонапартом, а Пруссия удержит в ножнах союзный немецкий меч, «благожелательный царь» будет «тайно поддерживать деньгами, оружием и снаряжением революции в Моравии и Богемии» (l. с., стр. 13).

А «имея чехов под боком, мы не устоим ни перед каким врагом»!

Как великодушно со стороны «благожелательного царя», что он освобождает нас от Богемии и Моравии с их чехами, которые, естественно, как «славянские народности, должны группироваться вокруг России».

Но посмотрим, как наш имперский Фогт, включая Богемию и Моравию в Россию, защищает немецкую восточную границу. Богемия становится русской! Но Богемия лежит посреди Германии, отделенная от русской Польши Силезией, а от русифицированной Фогтом Галиции и Венгрии – русифицированной Фогтом Моравией. Таким образом, Россия получает часть территории Германского союза длиной в 50, а шириной в 25–35 немецких миль. Она отодвигает свою западную границу на целых 65 немецких миль к западу. Но так как от Эгера до Лаутербурга в Эльзасе по прямой линии только 45 немецких миль, то французским клином, с одной стороны, а еще более русским клином, с другой стороны, Северная Германия была бы совершенно отрезана от Южной, и раздел Германии был бы налицо. Прямая дорога из Вены в Берлин – и даже из Мюнхена в Берлин – проходила бы через Россию. Дрезден, Нюрнберг, Регенсбург, Линц были бы нашими пограничными с Россией городами; наше положение на юге по отношению к славянам было бы по меньшей мере таким, как до Карла Великого (в то время как на западе Фогт не позволяет нам вернуться к Людовику XV), и мы могли бы вычеркнуть тысячу лет из нашей истории.

Для той цели, которой послужила Польша, еще лучше может послужить Богемия. Достаточно превратить Прагу в укрепленный лагерь и возвести вспомогательные крепости у впадения Молдовы и Эгера в Эльбу, – и русская армия в Богемии сможет спокойно ожидать движущиеся с самого начала порознь немецкие армии из Баварии, Австрии, Бранденбурга с тем, чтобы более сильные из них встретить крепостями, а более слабые разбить поодиночке.

Посмотрим на языковую карту Центральной Европы – возьмем, например, славянский авторитетный источник slovansky zemevid Шафарика[494]494
  Имеется в виду карта «Славянские земли», составленная чешским ученым славяноведом Павлом Иосифом Шафариком для его книги «Славянская этнография» («Slovansky narodopis»), вышедшей в 1842 году.


[Закрыть], Здесь граница славянских языков тянется от Померанского побережья у Штольпа через Ястров к югу от Ходцизена на Нетце и затем идет к западу до Мезерица. Но отсюда она круто поворачивает к юго-востоку. Здесь массивный немецкий силезский клин врезается глубоко между Польшей и Богемией. В Моравии и Богемии славянский язык снова продвигается далеко на запад; правда, в него врезается со всех сторон немецкий элемент, и здесь вкраплены немецкие города и островки немецкого языка, да и на севере вся Нижняя Висла и лучшая часть Восточной и Западной Пруссии – немецкие, и они выдвигаются вперед неблагоприятно для Польши. Между самым западным пунктом польского языка и самым северным пунктом чешского языка посреди немецкой языковой области расположен вендско-лужицкий языковый остров, который, однако, при этом почти отрезает Силезию.

Для русского панслависта Фогта, имеющего в своем распоряжении Богемию, не может быть сомнения, где проходит естественная граница славянского государства. От Мезерица она идет прямо на Либерозе и Люббен, затем к югу от пересечения Эльбой богемских пограничных гор и следует далее к западной и южной границе Богемии и Моравии. Все, что расположено к востоку от этой линии, является славянским; несколько немецких и иных непрошенных земель, вкрапленных в славянскую область, не могут долее препятствовать развитию великого славянского целого; к тому же они не имеют права быть там, где они находятся. Раз уж принято такое «панславистское положение вещей», то само собой разумеется, что и на юге становится необходимым аналогичное исправление границ. Здесь также незваный немецкий клин вбит между северными и южными славянами и занял дунайскую долину и Штирийские Альпы. Фогт не может допустить этого клина и вполне последовательно присоединяет к России Австрию, Зальцбург, Штирию и немецкие части Каринтии. То, что при такой реорганизации славяно-русской империи на испытаннейших началах «принципа национальностей» России перепадает еще некоторое количество мадьяр и румын вместе с различными турками (ведь «благожелательный царь», покоряя Черкесию и истребляя крымских татар, также работает во славу «принципа национальностей») в наказание за то, что они вклинились между северными и южными славянами, Фогт разъяснил уже в пику Австрии.