Текст книги "Собрание сочинений, том 14"

Автор книги: Карл Генрих Маркс

Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 65 страниц)

Крымская война вызвала к жизни военные корабли двух новых конструкций. Первая из них – паровая канонерская или мортирная лодка, первоначально построенная англичанами для предполагавшейся атаки Кронштадта. Это – небольшое судно, с осадкой от 4 до 7 футов, вооруженное одним или двумя тяжелыми дальнобойными орудиями или же тяжелой мортирой; канонерская лодка используется главным образом в мелких труднопроходимых водах, мортирная лодка – для бомбардировки с дальних дистанций укрепленных военно-морских арсеналов. Эти суда в высшей степени отвечали своему назначению и несомненно будут играть важную роль в будущих военно-морских кампаниях. Мортирная лодка, как это было доказано у Свеаборга, целиком изменяет соотношение сил в обороне и нападении между крепостями и кораблями, давая кораблям такую способность безнаказанно бомбардировать крепости, которой они раньше никогда не обладали; на расстоянии в 3000 ярдов, с которого бомбы мортирных лодок могут поражать такую большую цель, как город, сами они находятся в полной безопасности благодаря малой величине своей поверхности. Наоборот, канонерские лодки во взаимодействии с береговыми батареями усилят оборону и обеспечат ведение морской войны теми легкими, действующими в качестве застрельщиков боевыми единицами, которых до сих пор так недоставало.

Вторым нововведением были бронированные, непробиваемые снарядами, плавучие батареи, впервые построенные французами для атаки береговых оборонительных сооружений. Они были испытаны только под Кинбурном, и даже против непрочных парапетов и ржавых пушек этой маленькой крепости их действия не привели к особенно значительным результатам[329]329
  17 (5) октября 1855 г. во время Крымской воины (1853–1856) небольшая русская 1; репость Кинбурн, защищавшая вход в Днепровско-Бугский лиман, была подвергнута бомбардировке с моря союзным англофранцузским флотом. В бомбардировке участвовали три французские бронированные плавучие батареи.


[Закрыть]. Тем не менее французы были, видимо, настолько ими удовлетворены, что продолжают с тех пор производить опыты по строительству судов со стальной броней. Они построили канонерские лодки со своего рода непроницаемым для снарядов стальным парапетом на баке, защищающим орудие и его прислугу. Но если плавучие батареи были неуклюжи и их приходилось буксировать, то эти канонерские лодки всегда погружались носом в воду и были вообще непригодны к плаванию. Французы тем не менее построили покрытый стальными листами паровой фрегат, названный «Ла Глуар», который, как говорят, непробиваем снарядами, очень быстроходен и вполне способен выдержать бурю. Высказываются самые преувеличенные утверждения по поводу возможной революции, которую произведут эти непроницаемые для снарядов фрегаты в морской войне. Заявляют, что линейные корабли устарели и что способность решать исход больших морских сражений перешла к этим вооруженным одной пушечной батареей фрегатам, покрытым со всех сторон непробиваемой броней; против них якобы не устоит ни один деревянный трехпалубный корабль. Здесь не место обсуждать эти вопросы, но мы можем заметить, что гораздо легче сконструировать и установить на борту корабля нарезные пушки, достаточно мощные, чтобы пробить железную или стальную броню, чем построить судно, обшитое достаточно толстым слоем металла, который способен противостоять ядрам или бомбам, выпущенным из этих орудий. Что касается «Глуар», то, в конце концов, с достоверностью еще не известно, может ли этот корабль выдержать штормовую погоду; говорят, что, вследствие неприспособленности вмещать достаточное количество угля, он не может находиться под парами в море более трех дней. На что способен его британский соперник «Уориор», мы еще не знаем. Несомненно, что, уменьшив Вооружение и запас угля и изменив конструкцию, можно создать корабль, совершенно защищенный от снарядов при стрельбе с больших и средних дистанций и в то же время являющийся хорошим пароходом. Но в век, когда артиллерийская наука делает такие быстрые успехи, весьма сомнительно, следует ли строить в дальнейшем подобные корабли.

Переворот в артиллерии, происходящий в настоящее время в связи с введением нарезной пушки, по-видимому, имеет гораздо большее значение для морской войны, чем какое-либо влияние, которое может быть оказано броненосными судами. Каждое нарезное орудие, заслуживающее это название, придает стрельбе на большие расстояния такую точность, что прежняя неэффективность огня морских орудий на таких расстояниях, видимо, скоро станет делом прошлого. Кроме того, нарезная пушка, допуская применение продолговатого снаряда и уменьшенного заряда, позволяет значительно уменьшить калибр и вес бортовых орудий, а при сохранении прежнего калибра достигать гораздо больших результатов. Продолговатый снаряд 56-центнеровой нарезной пушки 32-фунтового, калибра превзойдет сферический снаряд 113-центнерового гладкоствольного 10-дюймового орудия не только в отношении веса, но и по пробивной способности, дальности полета и точности попадания. Наступательная сила каждого корабля по меньшей мере утраивается, если он вооружен нарезными орудиями. К тому же очень сильно ощущалась необходимость изобретения снаряда ударного действия, который взрывался бы в самый момент проникновения в борт корабля. Вращение сферического снаряда делало это невыполнимым: ударный взрыватель не всегда находился в надлежащем положении в момент попадания бомбы в цель и поэтому не производил взрыва. Но продолговатый снаряд, выпущенный из нарезной пушки, вращаясь вокруг своей продольной оси, всегда должен удариться головной частью, и простой ударный капсюль снарядной трубки, установленный в головке снаряда, разрывает снаряд в момент его проникновения в борт корабля. Вряд ли возможно, чтобы любой из до сих пор изобретенных бронированных кораблей мог безнаказанно пренебречь двумя такими бортовыми залпами с двухпалубного судна, не говоря уже о бомбах, которые попадут внутрь через порты и должны взорваться между палубами. Нарезные орудия должны в значительной мере положить конец таким сражениям на близких дистанциях, для которых были пригодны карронады; маневрирование снова приобретает большое значение, а так как пар делает сражающиеся корабли независимыми от ветра и течения, то в будущем морская война по своим методам еще больше приблизится к сухопутным сражениям и будет подчинена тактическим правилам последних.

Военные суда, из которых состоят современные военно-морские флоты, делятся на различные ранги, от первого до шестого. Но так как эти ранги меняются произвольно, то лучше всего классифицировать военные суда обычным путем, разделяя их на линейные корабли, фрегаты, корветы, бриги, шхуны и т. д. Линейные корабли – это самые большие военные корабли, предназначенные для того, чтобы в генеральном сражении образовать боевой порядок и решать исход сражения весом металла снарядов, выпускаемых по неприятельским кораблям. Они бывают трехпалубными или двухпалубными, другими словами – они имеют 3 или 2 крытые палубы, вооруженные орудиями. Эти палубы называются нижней, средней и главной, или верхней. Верхняя палуба, которая первоначально была покрыта только на юте, шканцах и баке, теперь имеет над собой сплошную открытую палубу от носа до кормы. Эта открытая палуба, части которой все еще называются ютом, шканцами и баком (надстройка в середине носит название шкафута), также имеет артиллерию, главным образом карронады, так что в действительности двухпалубный корабль имеет три, а трехпалубный – четыре яруса пушек. Самые тяжелые орудия, разумеется, расположены на нижней палубе. И чем выше батареи расположены над водой, тем меньше вес их орудий. Обычно калибр этих орудий одинаков на всех палубах; это достигается уменьшением веса самого орудия, вследствие чего для орудий на верхних палубах могут применяться только уменьшенные заряды и, следовательно, их можно использовать лишь для стрельбы с коротких дистанций. Единственное исключение из этого правила составляют погонные орудия, которые расположены на носу и корме корабля и которые, если даже их устанавливают на баке или на юте и шканцах, все же имеют максимально допустимые длину и вес, так как они предназначены для действия на самых дальних дистанциях. Так, носовыми и кормовыми орудиями английских линейных кораблей являются либо 8– и 10-дюймовые бомбовые пушки, либо 56-фунтовые (калибр, равный 7,7 дюймам) и 68-фунтовые (калибр, равный 8,13 дюймам) ядерные пушки, одна из которых установлена на баке на вращающейся платформе. В английском военно-морском флоте на корабле первого разряда обыкновенно имеется шесть кормовых и пять носовых орудий.

Вооружение линейных кораблей меньшего размера основано на том же принципе. Для сравнения мы укажем также вооружение французского перворазрядного корабля, а именно: нижняя палуба его имеет 32 длинноствольных 30-фунтовых орудий; средняя палуба – четыре 80-фунтовых бомбовых пушек и 30 короткоствольных 30-фунтовых орудий; верхняя палуба – тридцать четыре 30-фунтовых бомбовых пушки; бак, ют и шканцы – четыре 30-фунтовых бомбовых пушки и шестнадцать 30-фунтовых карронад, итого – 120 орудий. Французская 80-фунтовая бомбовая пушка имеет на 0,8 дюйма больший калибр, чем 8-дюймовая английская; 30-фунтовая бомбовая пушка и 30-фунтовое ядерное орудие имеют несколько больший калибр, чем английское 32-фунтовое, так что преимущество в весе снарядов на стороне французов. Самый малый линейный корабль имеет теперь 72 орудия; самый большой фрегат – 61.

Фрегат представляет собой корабль, имеющий только одну крытую палубу с расположенными на ней орудиями, и другую открытую палубу над ней (бак, ют и шканцы), на которой также установлены орудия. Вооружение фрегатов в английском флоте состоит обыкновенно из 30 орудий (либо все они – бомбовые пушки, либо же часть их – бомбовые пушки, а часть – длинноствольные 32-фунтовые орудия) на батарейной палубе, из 30 короткоствольных 32-фунтовых орудии на баке, юте и шканцах и одного тяжелого орудия на носу, установленного на вращающейся платформе. Так как фрегаты предназначаются большей частью для одиночных действий и обычно вступают в бой один на один с неприятельскими фрегатами, выполняющими подобную же боевую задачу, то немалые усилия большинства морских наций были направлены на то, чтобы сделать фрегаты как можно более крупными и мощными. Ни в одном другом разряде кораблей увеличение тоннажа не было таким значительным, как в разряде фрегатов. Так как Соединенным Штатам требовался дешевый, но достаточно сильный военно-морской флот, способный внушить к себе уважение, то они были первым государством, обратившим внимание на то большое преимущество, какое имеет флот, состоящий из больших фрегатов, каждый из которых превосходил бы любой фрегат, выставленный против него другими нациями. Было использовано также превосходство американских судостроителей в постройке быстроходных судов, и последняя война с Англией (1812–1814 гг.) показала в многочисленных хорошо проведенных сражениях, какими грозными противниками являлись эти американские фрегаты. Вплоть до настоящего времени фрегаты Соединенных Штатов считаются образцом этого типа кораблей, хотя разница в размерах при их сравнении с фрегатами других военно-морских флотов теперь не так значительна, как 30 или 40 лет тому назад.

Следующий разряд военных кораблей называется корветами. Они имеют лишь один ярус орудий, размещенных на открытой палубе. Но более крупные суда этого разряда имеют бак, ют и шканцы (не соединенные, однако, сплошной палубой в средней части корабля), на которых устанавливается еще несколько орудий. Такие корветы следовательно почти соответствуют тому, что представлял собой фрегат 80 лет тому назад, до того как обе возвышающиеся крайние части корабля были соединены между собой непрерывной палубой. Эти корветы все же достаточно прочны, чтобы иметь на борту орудия такого же калибра, как и у кораблей большего размера. Корветы также имеют 3 мачты, все с прямым парусным вооружением. Более мелкие суда – бриги и шхуны – имеют от 20 до 6 орудий. На них установлено только 2 мачты, с прямым парусным вооружением у бригов и косым парусным вооружением у шхун. Калибр их орудий неизбежно меньше калибра орудий больших кораблей, и обыкновенно не превышает 18 или 24 фунтов, а иногда доходит и до 12 и 9 фунтов. Суда, обладающие столь незначительной наступательной силой, не могут направляться туда, где ожидается серьезное сопротивление.

В европейских водах их повсюду начинают заменять пароходами; действительную службу они могут нести только у таких берегов, как побережье Южной Америки, Китая и т. д., где им приходится встречаться со слабым противником и где они предназначаются лишь для того, чтобы представлять флаг могущественной морской страны.

Выше указано лишь то вооружение, которое принято во флоте в данное время, но оно несомненно изменится во всех отношениях в продолжение ближайших десяти лет благодаря повсеместному введению морских нарезных орудий.

Написано Ф. Энгельсам около 22 ноября 1860 г.

Напечатано в «New American Cyclopaedia», т. XII, 1861 г.

Печатается по тексту энциклопедии

Перевод с английского

К. МАРКС
ГОСПОДИН ФОГТ[330]330
  Памфлет Маркса «Господин Фогт» явился ответом на клеветническую книгу вульгарного демократа, бонапартистского агента Карла Фогта «Мой процесс против «Allgemeine Zeitung»», направленную против Маркса и возглавляемых им пролетарских революционеров. Брошюра Фогта вышла в декабре 1859 г., а в январе 1860 г. берлинская буржуазная газета «National-Zeitung» в двух передовых статьях воспроизвела клеветническое содержание фогтовской книжки. В интересах формировавшейся пролетарской партии Маркс решил ответить Фогту в печати, а газету «National-Zeitung» привлечь к суду за клевету. С конца января 1860 г. Маркс начинает собирать материал для книги против Фогта и для процесса против «National-Zeitung». С этой целью он обращается с письмами к ряду лиц, с которыми он был связан в своей политической и революционной деятельности, прося прислать изобличающий Фогта материал. С середины февраля-1860 г. Маркс начинает посылать обвинительный материал против редактора «National-Zeitung» Цабеля в Берлин своему адвокату юстицрату Веберу. Однако в течение апреля – октября 1860 г. иск Маркса без всяких оснований отклоняется всеми прусскими судебными инстанциями.
  Одновременно с подготовкой и посылкой материалов для процесса Маркс продолжает работу над памфлетом против Фогта. Он изучает политическую и дипломатическую историю XVIII–XIX вв., делает многочисленные выписки из книг и газет по вопросам внешней политики, едет к Энгельсу в Манчестер для просматривания находящихся у Энгельса писем и документов, отражающих деятельность пролетарских революционеров и их борьбу с различными враждебными направлениями. В сентябре 1860 г. Маркс заканчивает в основном работу над памфлетом; однако после отклонения его жалобы на Цабеля прусскими судебными инстанциями он заново пишет дополнительную главу «Процесс», в которой подвергает уничтожающей критике прусскую судебную систему. В ноябре Маркс завершает работу над книгой против Фогта и дает ей название «Господин Фогт».
  Памфлет «Господин Фогт» вышел в свет 1 декабря 1860 года: он был издан в Лондоне книгоиздательством Печа и напечатан в типографии Хиршфельда. При жизни Маркса и Энгельса памфлет не переиздавался. Четвертое приложение к книге «Господин Фогт» («Кёльнский процесс коммунистов») было воспроизведено в дополнении к авторизованному (второму) изданию работы Маркса «Разоблачения о кёльнском процессе коммунистов», вышедшему в 1875 году. Выпуская третье издание «Разоблачений» в 1885 г., Энгельс поместил это приложение с небольшим добавлением.
  Произведение «Господин Фогт» на русском языке было впервые издано в 1933 году.


[Закрыть]

Написано К. Марксом в феврале ноябре 1860 г.

Напечатано отдельной книгой в Лондоне в 1860 г.

Подпись: Карл Маркс

Печатается по тексту книги

Перевод с немецкого

Титульный лист первого издания книги «Господин Фогт»

ПРЕДИСЛОВИЕ

В берлинской «Volks-Zeitung», гамбургской «Reform»[331]331
  «Volks-Zeitung» («Народная газета») – немецкая ежедневная демократическая газета, выходила в Берлине с 1853 года.
  «Die Reform» («Реформа») – немецкая ежедневная буржуазная либеральная газета, выходила в Гамбурге в 1848–1892 годах.


[Закрыть]и других немецких газетах я опубликовал заявление с пометкой: «Лондон, 6 февраля 1860 г.», которое начиналось следующими словами:

«Настоящим заявляю, что мной сделаны подготовительные шаги для привлечения к суду берлинской «National-Zeitung»[332]332
  «National-Zeitung» («Национальная газета») – немецкая ежедневная буржуазная газета, под данным названием издавалась в Берлине в 1848–1915 годах.


[Закрыть]по обвинению ее в клевете за передовые статьи в №№ 37 и 44 по поводу брошюры Фогта: «Мой процесс против «Allgemeine Zeitung»»[333]333
  C. Vogt. «Mein Prozess gegen die «Allgemeine Zeitung»». Genf, im Dezember 1859.
  «Allgemeine Zeitung» («Всеобщая газета») – немецкая ежедневная консервативная газета, основана в 1798 году; с 1810 по 1882 г. выходила в Аугсбурге. В 50 – 60-х годах поддерживала планы объединения Германии под главенством Австрии.


[Закрыть]. Фогту я отвечу в печати позднее».

Почему я решил ответить Карлу Фогту в печати, a «National-Zeitung» в судебном порядке, будет видно из предлагаемой работы.

В феврале 1860 г. я подал жалобу в суд на «National-Zeitung» с обвинением ее в клевете. После того как дело прошло четыре предварительных инстанции, я получил 23 октября текущего года постановление королевского прусского верховного суда, которым эта последняя инстанция лишала меня права на иск, и процесс таким образом был прекращен еще до публичного разбирательства. Если бы публичное разбирательство – как я имел право рассчитывать – действительно состоялось, то я мог бы обойтись без первой трети предлагаемого произведения. Достаточно было бы перепечатать стенографический отчет судебного разбирательства, и я был бы избавлен от крайне неприятного труда отвечать на обвинения, выдвинутые лично против меня, и, следовательно, говорить о самом себе. Я всегда столь тщательно избегал этого, что Фогт мог рассчитывать на некоторый успех своих лживых измышлений. Однако sunt certi denique fines {всему, наконец, есть пределы (Гораций. «Сатиры», книга I, сатира первая). Ред.}. Фогт в своей жалкой книжонке, – содержание ее «National-Zeitung» изложила на свойственный ей манер, – приписал мне ряд позорящих поступков, которые теперь, когда у меня окончательно отнята возможность публичного опровержения их в судебном порядке, требуют опровержения в печати. Но независимо от этих соображений, не оставлявших никакого выбора, у меня были еще и другие мотивы подробнее разобрать охотничьи рассказы Фогта обо мне и моих партийных товарищах, раз уж я должен был заняться этим делом: с одной стороны, почти единодушные клики торжества, которыми так называемая «либеральная» немецкая печать приветствовала его мнимые разоблачения; с другой стороны – возможность, которую давал анализ фогтовской жалкой книжонки для характеристики этого индивидуума, представляющего целое направление.

Ответ на выступление Фогта заставил меня кое-где приоткрыть partie honteuse {срамоту. Ред.} в истории эмиграции. Я пользуюсь при этом только правом «самообороны». Впрочем, эмиграции, за исключением нескольких человек, нельзя поставить в упрек ничего, кроме иллюзий, которые более или менее оправдывались обстоятельствами того времени, и глупостей, неизбежно порождаемых исключительной обстановкой, в которой эмиграция неожиданно очутилась. Я говорю здесь, конечно, только о первых годах эмиграции. Сравнение истории правительств и буржуазного общества за период примерно с 1849 по 1859 г. с историей эмиграции за тот же период было бы самой блестящей защитой, какую только можно для нее написать.

Я заранее знаю, что те самые мудрецы, которые при появлении фогтовской жалкой книжонки озабоченно качали головами по поводу серьезности его «разоблачений», теперь не в состоянии будут понять, как могу я тратить время на опровержение подобного вздора; в то же время «либеральные» писаки, со злорадной поспешностью распространявшие пошлые глупости Фогта и его недостойную ложь в немецкой, швейцарской, французской и американской печати, сочтут мой способ разделываться с ними и их героем злобным и непристойным. But never mind! {Но какое это имеет значение! Ред.}

Политическая и юридическая часть этой работы не нуждается в каком-либо особом предисловии. Во избежание возможных недоразумений замечу лишь следующее: люди, которые еще до 1848 г. сходились в том, что независимость Польши, Венгрии и Италии надлежит отстаивать не только как право этих стран, но и с точки зрения интересов Германии и Европы, высказывали диаметрально противоположные взгляды о тактике, которой должна была придерживаться Германия по отношению к Луи Бонапарту в связи с Итальянской войной 1859 года[334]334
  Маркс здесь имеет в виду свои разногласия с Лассалем по вопросу о путях объединения Германии и Италии (см. предисловие к настоящему тому, стр. XXII–XXIII).
  Об Итальянской войне см. примечание 325.


[Закрыть]. Эта противоположность взглядов вытекала из противоположной оценки фактических предпосылок, окончательное суждение о которых должно быть предоставлено будущему. Что касается меня, то я в этой работе рассматриваю лишь взгляды Фогта и его клики. Даже те взгляды, которые он обещал отстаивать и – в воображении некритической группы лиц – отстаивал, фактически остаются за пределами моей критики. Я разбираю лишь те взгляды, которые он действительно отстаивал.

В заключение я выражаю сердечную благодарность за любезную помощь, оказанную мне в этой работе не только старыми партийными товарищами, но и многими, ранее мне неизвестными, а отчасти и теперь еще лично незнакомыми представителями эмиграции в Швейцарии, Франции и Англия. Лондон, 17 ноября 1860 г.

Карл Маркс

I
СЕРНАЯ БАНДА[335]335
  Серная банда – первоначально название студенческого объединения в Йенском университете в 70-х годах XVIII в., пользовавшегося дурной славой из-за дебошей, учинявшихся его членами; впоследствии выражение «серная банда» стало нарицательным.


[Закрыть]

Qarin: Malas pastillas gasta;… hase untado Con unguento de azufre.

(Calderon)^{6}

«Округленная натура»^{7}, как деликатно назвал адвокат Герман перед окружным судом в Аугсбурге своего шарообразного клиента, наследственного Фогта из Нихильбурга[336]336
  Высмеивая Карла Фогта, Маркс часто использует совпадение его фамилии с названием средневековых должностных лиц – наместников императора Германской империи, именовавшихся «фогтами», или «ланд-фогтами». «Наследственный фогт из Нихильбурга», т. е. из замка, которого не существует (nihil по-латыни означает ничто) – персонаж, упоминаемый на титульном листе сатирического романа Иоганна Фишарта «Полное приключений грандиозное историческое повествование о деяниях и изречениях героев и господ Грангошира, Горгеллянтюа и Пантагрюэля». Произведение Фишарта, являющееся обработкой на немецком языке романа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль», вышло в свет в 1575 году. Ниже Маркс использует слова из названия этого произведения.


[Закрыть], – «округленная натура» начинает свое «грандиозное историческое повествование» следующим образом:

«Под именем серной банды, или также под не менее характерным названием бюрстенгеймеров, среди эмиграции 1849 г. была известна группа лиц, которые сначала были рассеяны по Швейцарии, Франции и Англии, затем постепенно собрались в Лондоне и там в качестве своего видного главы почитали г-на Маркса. Политическим принципом этих собратьев была диктатура пролетариата и т. д.» (Карл Фогт. «Мой процесс против «Allgemeine Zeitung»». Женева, декабрь 1859, стр. 136).

«Главная книга»[337]337
  Так Маркс называет разбираемую им книгу Фогта «Мой процесс против «Allgemeine Zeitung»» в отличие от других, более мелких, выступлений Фогта в печати на ту же тему.


[Закрыть], в которой находится это важное сообщение, появилась в декабре 1859 года. Но за восемь месяцев до того, в мае 1859 г., «округленная натура» поместила в бильском «Handels-Courier» статью[338]338
  Маркс имеет в виду статью Фогта «Предостережение», датированную 23 мая и опубликованную в приложении к № 150 газеты «Schweizer Handels-Courier» от 2 июня 1859 года.
  «Schweizer Handels-Courier» («Швейцарский торговый курьер») – ежедневная буржуазная газета, издававшаяся в швейцарском городе Биле (кантон Берн). Под данным названием выходила в 1853–1909 годах. В 50 – 60-х годах выражала бонапартистские взгляды. Маркс иногда иронически называет эту газету бильским «Коммивояжером».


[Закрыть], которую следует рассматривать как набросок более пространного «исторического повествования». Послушаем первоначальный текст:

«С поворотного момента в ходе революции 1849 г.», – сочиняет бильский «Коммивояжер», – «в Лондоне постепенно собралась шайка изгнанников, члены которой были известны в свое (!) время в швейцарской эмиграции под названием бюрстенгеймеров, или серной банды. Их глава – Маркс, бывший редактор «Rheinis-che Zeitung» в Кёльне, их лозунг – социальная республика, диктатура рабочих, их занятие – организация союзов и заговоров». (Перепечатано в «Главной книге». Третий отдел, Документы, № 7, стр. 31, 32.)

Шайка изгнанников, которая была известна «в швейцарской эмиграции» под названием серной банды, превращается 8 месяцев спустя перед более многочисленной публикой в «рассеянную по Швейцарии, Франции и Англии» массу, которая «среди эмиграции» вообще была известна под названием серной банды. Это старая история о клеенчатых плащах из зеленого кендальского сукна, так забавно рассказанная прототипом Карла Фогта, бессмертным сэром Джоном Фальстафом^{8}, который нисколько не убавился в веществе в своем новом зоологическом перевоплощении. Из первоначального текста бильского «Коммивояжера» видно, что как серная банда, так и бюрстенгеймеры принадлежали к местной швейцарской флоре. Ознакомимся с их естественной историей.

Узнав от друзей, что в 1849–1850 гг. в Женеве действительно процветало общество эмигрантов под именем серной банды и что видный купец лондонского Сити, г-н С. Л. Боркхейм, может дать более точные сведения о происхождении, росте и распаде этого гениального общества, я в феврале 1860 г. обратился письменно к этому господину, тогда мне неизвестному, и после личной встречи действительно получил от него нижеследующий очерк, который я перепечатываю без изменений:

«Лондон, 12 февраля 1860 г. 18, Юнион Гров, Уондсуорт-Род.

Милостивый государь!

Хотя мы, – несмотря на девятилетнее пребывание в одной и той же стране и большей частью в одном городе, – три дня тому назад еще не были лично знакомы друг с другом, Вы совершенно правильно предположили, что я не откажу Вам, как товарищу по эмиграции, в разъяснениях, которые Вам угодно было получить.

Итак, о серной банде.

В 1849 г., вскоре после того, как мы, повстанцы, покинули Баден, несколько молодых людей оказались в Женеве, – одни были направлены туда швейцарскими властями, другие – по собственному выбору. Все они – студенты, солдаты или купцы – были приятелями еще в Германии до 1848 г. или познакомились друг с другом во время революции.

Настроение у эмигрантов было совсем не радужное. Так называемые политические вожаки взваливали друг на друга вину за неудачу. Военные руководители критиковали друг друга за отступательные наступления, фланговые передвижения и наступательные отступления. Эмигранты стали обзывать друг друга буржуазными республиканцами, социалистами и коммунистами. Посыпались листовки, отнюдь не способствовавшие успокоению. Повсюду мерещились шпионы, а в довершение всего, одежда у большинства превращалась в лохмотья, и на многие лица легла печать голода. При таких-то печальных обстоятельствах указанные молодые люди составили тесный кружок. Это были: Эдуард Розенблюм, уроженец Одессы, по происхождению немец; он изучал медицину в Лейпциге, Берлине и Париже;

Макс Конхейм из Фрауштадта, торговый служащий, а в начале революции одногодичный вольноопределяющийся в гвардейской артиллерии;

Корн, химик и аптекарь из Берлина;

Беккер, инженер из Рейнской области, и я сам, сдавший в 1844 г. экзамен на аттестат зрелости в Вердеровской гимназии в Берлине, а затем учившийся в университетах в Бреславле, Грейфсвальде и Берлине; к началу революции 1848 года – канонир в моем родном городе (Глогау).

Ни одному из нас, думается мне, не было больше 24 лет. Мы жили недалеко друг от друга, а одно время даже все в одном доме, на улице Гран Прэ. Нашей главной задачей в этой маленькой стране с ее ничтожными возможностями заработка было не поддаваться гнетущему и деморализующему влиянию общей эмигрантской нищеты и настроению политического похмелья. Климат, природа были великолепны, – мы не отреклись от своего бранденбургского прошлого и находили die Jegend jottvoll {местность божественной (берлинский диалект). Ред.}. То, что было у одного из нас, принадлежало всем, а если ни у кого ничего не было, то мы находили добродушных трактирщиков или других добрых людей, которым доставляло удовольствие давать нам кое-что в долг под наши молодые жизнерадостные лица. Мы все, вероятно, имели очень честный и сумасбродный вид! С благодарностью следует вспомнить Бертена, владельца кафе «Европа», который в буквальном смысле слова неустанно «кредитовал» не только нас, но и многих других немецких и французских эмигрантов. В 1856 г., после шестилетнего отсутствия, я, возвращаясь из Крыма, посетил Женеву только для того, чтобы с благодарностью благомыслящего «шалопая» уплатить свои долги. Добрый, круглый, толстый Бертен был поражен и уверял меня, что я первый, кто доставил ему такое удовольствие, но тем не менее он нисколько не жалеет, что у него от 10 до 20 тысяч франков осталось за эмигрантами, которых уже давно повыслали во все концы света. Не думая о долгах, он с особенной сердечностью осведомлялся о моих ближайших друзьях. К сожалению, я мало мог ему рассказать.

После этого отступления возвращаюсь вновь к 1849 году.

Мы весело бражничали и распевали. Помню, за нашим столом перебывали эмигранты всевозможных политических оттенков, в том числе французские и итальянские. Веселые вечера, проведенные в таком dulci jubilo {милом веселье. Ред.}, казались всем какими-то оазисами в печальной в общем, конечно, пустыне эмигрантской жизни. И друзья, бывшие тогда членами женевского Большого совета или ставшие ими впоследствии, принимали иногда ради отдыха участие в наших пирушках.

Либкнехт, который находится теперь здесь и которого за девять лет я видел лишь три или четыре раза, случайно встречая на улице, нередко бывал в нашем обществе. Студенты, доктора, бывшие гимназические и университетские товарищи, во время каникулярных поездок частенько выпивали с нами, осушив немало стаканов пива и бутылок доброго и дешевого маконского вина. Иногда мы целые дни, а то и недели проводили на Женевском озере, не вылезая на берег, распевали романсы и с гитарой в руках «любезничали» под окнами вилл на савойской или швейцарской стороне.

Должен сознаться, что молодецкая кровь иногда сказывалась у нас в непозволительных выходках. В этих случаях славный, ныне покойный Альберт Галер, небезызвестный политический противник Фази из числа женевских граждан, в самом дружеском тоне отчитывал нас. «Вы сумасбродные парни, – говорил он, – следует, впрочем, признать, что если вы сохранили такую жизнерадостность в вашей невеселой эмигрантской жизни, значит вы не ослабли телом и не пали духом, а для этого нужна изрядная упругость». Этому доброму человеку трудно было сильнее бранить нас. Он был членом Большого совета Женевского кантона.

Дуэль состоялась, насколько мне известно, только одна, на пистолетах, между мной и неким г-ном Р. . н. Повод был, однако, вовсе не политического характера. Моим секундантом был один женевский артиллерист, говоривший только по-французски, а арбитром молодой Оскар Галер, брат члена Большого совета, к сожалению, преждевременно умерший впоследствии от нервной лихорадки в Мюнхене, где он был студентом. Должна была состояться еще другая дуэль – тоже не политического характера – между Розенблюмом и одним баденским эмигрантом, лейтенантом фон Ф г, который вскоре после этого вернулся на родину и, кажется, снова вступил в восстановленную баденскую армию. Спор был улажен утром в день поединка, прежде чем успели перейти к действиям, благодаря посредничеству г-на Энгельса, – кажется, того самого, который, говорят, живет теперь в Манчестере и которого я с тех пор не видел. Г-н Энгельс был в Женеве проездом, и в его веселом обществе мы распили немало бутылок вина. Встреча с ним, если память мне не изменяет, была нам особенно приятна потому, что его кошельку мы могли предоставить руководящую роль.

Мы не примкнули ни к так называемым «синим», ни к «красным» республиканским, ни к социалистическим, ни к коммунистическим партийным вожакам. Мы позволяли себе судить свободно и независимо, – не скажу, чтобы всегда правильно, – о политических махинациях имперских регентов, членов Франкфуртского парламента и других говорилен, революционных генералов и капралов или далай-лам коммунизма и основали даже для этой, а также для других забавлявших нас целей еженедельную газету под названием:

«Rummeltipuff» Орган сбродократии [Lausbubokratie]^{9}

Вышло только два номера этой газеты. Когда меня позднее арестовали во Франции, чтобы выслать сюда, французская полиция конфисковала у меня все мои бумаги и дневники, и теперь я не припоминаю в точности, прекратила ли газета свое существование за отсутствием средств или же была запрещена властями.

«Филистеры» – из числа так называемых буржуазных республиканцев, а также из рядов так называемых коммунистических рабочих – прозвали нас серной бандой. Иногда мне кажется, что мы сами так окрестили себя. Во всяком случае, применялось это прозвище к нашему обществу исключительно в добродушном немецком смысле этого слова. Я дружески встречаюсь с товарищами по изгнанию, друзьями г-на Фогта, и с другими эмигрантами, которые были и, вероятно, еще остаются Вашими друзьями. Но мне никогда, к счастью, не пришлось слышать, чтобы кто-либо презрительно отзывался о членах упомянутой мною серной банды как в политическом отношении, так и в отношении их личной жизни.

Это единственная серная банда, которую я знаю. Она существовала в Женеве в 1849–1850 годах. В середине 1850 г. немногочисленные члены этого опасного общества, за исключением Корна, должны были покинуть Швейцарию, так как принадлежали к подлежавшим высылке категориям эмигрантов. Так прекратила свое существование наша серная банда. Были ли в других местах другие серные банды, где именно и какие цели они себе ставили, – мне ничего не известно.

Корн, кажется, остался в Швейцарии и обосновался там в качестве аптекаря. Конхейм и Розенблюм уехали перед битвой при Идштедте в Гольштейн. Они оба, кажется, принимали в ней участие. Позже, в 1851 г., они отправились в Америку. Розенблюм в конце того же года вернулся в Англию и в 1852 г. уехал в Австралию; с 1855 г. я о нем не имею оттуда никаких известий. Конхейм, говорят, состоит уже в течение некоторого времени редактором «New-Yorker Humorist>>. Беккер тогда же, в 1850 г., уехал в Америку. Что с ним сталось, я, к сожалению, не могу точно сказать.

Я лично провел зиму 1850–1851 гг. в Париже и Страсбурге. В феврале 1851 г. я, как уже упомянуто, был выслан французской полицией в Англию с применением грубой силы, причем в течение трех месяцев меня таскали по 25 тюрьмам и на протяжении большей части пути я был закован в тяжелые железные кандалы. Потратив первый год своего пребывания в Англии на ознакомление с языком, я занялся торговой деятельностью, ни на минуту не переставая живо интересоваться политическими событиями на родине, но держась всегда в стороне от всяких затей политических эмигрантских кружков. Живется мне сносно, или, как говорят англичане, very well, sir, thank you! {очень хорошо, сэр, благодарю вас! Ред.} Вините себя самого в том, что Вам пришлось выслушать эту длинную и отнюдь не очень поучительную историю.