Текст книги "Сатана и Искариот. Части первая и вторая"

Автор книги: Карл Фридрих Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 35 страниц)

Со стороны краснокожих беседу вел тот, кто, кажется, знал больше испанских слов, чем его товарищи. Он говорил так, словно его задачей было нагнать на белых еще больше страха. Как раз в тот момент когда я так пристроился за кустом, что мог спокойно слушать, до меня донеслось:

– По вашему облику мы видим, что вы очень храбрые воины, но очень удачно вышло, что вы не защищались, потому что, если бы такое случилось, мы бы немедленно вас убили. Ну, а теперь вы сможете прожить еще несколько дней, потому что мы будем снимать с вас кожу полосками, чтобы наделать из них ремней.

– Кожа… полоски… ремни! – вскрикнул чиновник. – О, мой добрый, наидобрейший Боже! Но это же убийство, это же мучения, это же величайшая пытка, которая только может существовать?

– А разве ты не самый первый правитель в городе, который зовется Уресом?

– Да, я как раз такой человек; я же вам уже об этом сказал, дражайший сеньор.

– Так знай же, что у нас есть такой обычай: чем значительнее человек, тем сильнее его пытают, и он должен умереть в мучениях. Кто эти трое мужчин, ехавших вместе с тобой?

– Полицейские, мои подчиненные.

– Тогда у них будет меньше мучений и легкая смерть. Сначала мы снимем с них скальп, а потом выколем им глаза.

Троица полицейских закричала от ужаса истошными голосами. Краснокожий издевательски усмехнулся и продолжал, обращаясь к асьендеро:

– А ты и есть дон Тимотео, очень богатый человек? Тебе мы оторвем руки. Вы наши враги, значит, должны будете умереть в муках.

– Я заплачу выкуп, если только вы выпустите меня на свободу!

– Краснокожим воинам не нужны деньги. Им принадлежит вся страна: все, что у вас есть, вы награбили у нас. Вы не можете ничего нам дарить, потому что мы сами все отберем у вас, а вы должны будете умереть.

– Я тоже заплачу выкуп! – крикнул знаток законов. – Я дам вам сто пиастров!

Индеец рассмеялся.

– Двести пиастров!

– В Уресе ты был богатым человеком, а предлагаешь так мало!

– Тогда я дам триста, нет – четыреста пиастров, дражайший сеньор!

– Ты слышал, что денег мы не хотим, потому что ни в чем не нуждаемся. Вы должны будете умереть. Я отослал гонца, и еще сегодня сюда прибудет знаменитый воин Быстрая Рыба. Он определит, какой смертью вы умрете.

При этой угрозе асьендеро пришла в голову одна мысль, которую он сейчас же высказал, чтобы запугать краснокожего:

– Если вы нам причините хоть самое маленькое зло, то заплатите собственной жизнью. У нас есть могущественные друзья, которые отомстят за нас!

– Мы презираем ваших друзей. Нет ни одного белого, которого испугался бы воин племени юма.

– Ну, один-то есть, и вы все его боитесь. Этого человека зовут Олд Шеттерхэндом!

Краснокожий сделал презрительное движение рукой и ответил:

– Ваш Олд Шеттерхэнд – просто белая собака, которую мы сейчас же прибьем, если она появится у нас. Только он побоится прийти к нам, потому что в этих краях он никогда не был.

– Ты ошибаешься. Он был на моей асиенде, а потом я говорил с ним в Уресе. Он собирался к источнику, а потом в Альмаден, чтобы освободить там иноземных рабочих.

Теперь краснокожий насторожился. Казалось, он хотел пронзить асьендеро взглядом, но потом сказал неуверенно:

– Ты лжешь, ты просто хочешь нас запугать, но юма не знает страха.

– Я не лгу. Сеньор, подтвердите мои слова!

Последняя фраза была адресована чиновнику, который с надеждой схватился за ниточку, на которой болталась его жизнь, и заверил:

– Да, это так. Дон Тимотео сказал правду, уверяю вас, можете ему поверить, дражайший сеньор. Олд Шеттерхэнд посетил и меня, а с ним еще был Виннету, вождь апачей.

Мне было крайне неприятно, что эти люди говорят про нас. Они могли наделать нам много вреда, если бы нас здесь еще не было. Тем не менее было очень интересно посмотреть, как подействует на индейцев упоминание наших имен.

– Уфф, уфф! – вырвалось у краснокожего, причем он высоко подпрыгнул. – Виннету посетил вас? И при нем находился Олд Шеттерхэнд?

– Да. Олд Шеттерхэнд был у меня даже дважды, дражайший сеньор. Оба этих знаменитых человека побывали на асиенде Арройо, а затем приехали в Урес, чтобы встретиться с нами.

При этих словах беседовавший с белыми индеец вытянул руку в сторону обоих своих товарищей и крикнул:

– Мои краснокожие братья слышали, что было сказано? Олд Шеттерхэнд находится вместе с Виннету, а бледнолицый, которого зовут Плейером, сообщил нам, что видел Виннету на асиенде. Значит, все сходится, и дела обстоят именно так, как говорят белые. Виннету вместе с Олд Шеттерхэндом находятся на пути сюда. Мы должны покинуть это место, прихватив с собой пленников, а затем спрятаться, уничтожив все следы. Один из вас направится навстречу Быстрой Рыбе. Оба названных воина опаснее, чем сотня других. Плейер рассказал нам, что Большой Рот пленил Олд Шеттерхэнда и увез с собой. Если он снова оказался на асиенде, значит, бледнолицый освободился и воспылал жаждой мести подобно дикому бизону, побеждающему даже горного медведя. Значит, мы находимся в величайшей опасности и…

Он не закончил фразу, потому что произошло событие, к которому он был меньше всего подготовлен. При его заключительных словах из кустов молниеносно вынырнул Виннету и бросился к говорившему; он положил руку на плечо юма и сказал своим спокойным, но грозным голосом:

– Выходит, юма лгал, когда говорил, что воины его племени не знают страха! Он намеревался прибить Олд Шеттерхэнда словно собаку, а теперь, услышав, что белый воин находится поблизости, хочет спрятаться, потому что юма знает, что Олд Шеттерхэнд и Виннету стоят больше, чем сотня других воинов. Я уверяю вас, что ни один юма не побьет Олд Шеттерхэнда, потому что вы не успеете еще и руки поднять, как он вас размажет по земле!

Это был один из тех самых моментов, когда апач так просто и в то же самое время так убедительно показывал свое превосходство. В руках у него не было оружия. Его Серебряное ружье было перекинуто за спину, а нож покоился за поясом, но апач столь гордо стоял перед врагами, с таким вызовом смотрел индейцу в лицо, с такой силой пригибал его плечо, что у того перестал повиноваться язык. Оба других юма тоже вскочили с земли и стояли, застыв в оцепенении. Ножи были при них, копья и луки со стрелами лежали в сторонке, но этого оружия нам нечего было опасаться. Тут главный юма опомнился, отступил на шаг и спросил:

– Чужой краснокожий воин! Кто… кто… кто…

Он хотел, конечно, спросить, что это за чужой индеец и как он здесь появился, но вопросы были ни к чему, потому что до сих пор он не смог пересилить свой страх, однако ответом на этот невысказанный вопрос прозвучал торжествующий крик асьендеро:

– Виннету! Да это же Виннету! Слава богу, мы спасены!

– Вин… Винне… Виннету? – сказал, запинаясь, юма. – Этот апач?! Уфф! Воины, возьмите свое оружие и защищайтесь, потому что…

Он схватился за нож, но оба других индейца оказались не столь проворными. Теперь, когда они услышали знаменитое имя, страх сковал им руки. Виннету столкнул ногой их копья и стрелы в воду и повелительно приказал:

– Молчи, юма, и не двигайся! Вон там стоит Олд Шеттерхэнд! Может, ты хочешь попытаться и ударить его палкой?

Прежняя угроза казалась мне всего лишь смешной, но Виннету она всерьез разозлила, так что он повторил ее во второй раз. В то время как он выговаривал последние слова, указывая в мою сторону, я вышел из-за кустов, держа в каждой руке по револьверу, наведенных на индейцев.

– Это… и есть… Олд Шеттерхэнд? – спросил юма, направив на меня не просто испуганный, а прямо-таки осоловелый взгляд.

Этот воин был оценен мною как более способный оказать сопротивление, чем его товарищи. Следовательно, его надо было обезвредить раньше других, поэтому я быстро подошел к нему и ответил:

– Да, это и есть Олд Шеттерхэнд, что ты сейчас и узнаешь!

Крепко сжав в правой руке револьвер, я ударил им индейца по голове, так что тот упал и больше не двигался. Тогда я громким голосом крикнул его товарищам:

– Бросьте ножи, иначе я немедленно пошлю в вас по пуле!

Они немедленно повиновались, а я стал приказывать дальше:

– Лечь на землю и не двигаться!

И это они проделали быстро и без какого-либо намека на неповиновение. После этого были освобождены пятеро пленников, скручивавшие их руки и ноги ремни пригодились, для того чтобы связать троих краснокожих. Оставалось удивляться, как быстро белые кинулись исполнять мой последний приказ. Ученый законник с заячьим сердцем бросился, естественно, на оглушенного индейца, поскольку его-то теперь нечего было бояться, и, опутывая с рвением палача краснокожему руки и ноги ремнями, кричал:

– Да, его надо скрутить, связать и убить словно бешеную собаку, этого негодяя и мошенника! Я отвезу его в Урес, чтобы там видели, как я вышел победителем в рыцарском поединке с самым диким чудовищем в этих горах. Я вернусь домой героем. Кто может противостоять мне?

Собственно говоря, подобное хвастовство было просто смешным, но меня разозлило, что он подумал прежде всего о своей славе, а не о своих спасителях. Поэтому я, не слишком-то заботясь о вежливости, остановил его:

– Замолчи, хвастун! Кто же это поверг юма – я или вы? Сделайте одолжение, вспомните и про меня!

Тогда он встал передо мной и ответил то ли с обидой, то ли с упреком в голосе:

– А как же – это был я, сеньор… ну, вы же знаете, что это сделал я, тогда как ваши поступки были обусловлены только чувством долга, что я с радостью признаю, но благодарить вас – это я считаю ненужным. Не правда ли, дон Тимотео?

– Сущая правда, сущая правда! – кивнул асьендеро. – Мы в достаточной степени чувствуем себя мужчинами, и нам не нужно никого, кто только и знает, что все время вмешивается в наши дела!

Да, это было сильно сказано! – У меня просто руки зачесались. Чего бы я только не сделал для этого «дона»! Я принужден был собрать поистине все свое самообладание, чтобы только удержаться от резкого ответа, но у меня был адвокат, который чувствовал подлость не хуже меня, а в данном случае проявил куда меньше терпения. Едва были произнесены приведенные выше слова, а я не успел даже обернуться, как послышались два удара. Оглянувшись, я увидел, что «ученый законник» и асьендеро лежат на земле. Виннету опрокинул их ударами приклада своего ружья и собирался проделать то же самое с полицейскими, пришедшими в ужас от такой молниеносной расправы и не успевшими даже подумать о бегстве или обороне.

– Стой! Не трогай этих! – крикнул я, успев вцепиться в ружье. – Они тут ни при чем.

Он опустил приклад и ответил, по своему обыкновению, решительно, сверкая глазами:

– Хорошо, я не буду их трогать, раз этого хочет мой брат. Пусть они будут помилованы, но только тогда, когда они снова привяжут себя к деревьям, иначе я размозжу им головы!

И в тот же миг Виннету оказался между полицейскими и кучкой, в которой среди прочих других вещей лежало их оружие. Я еще никогда не видел апача в таком гневе. То ли так подействовало его сердитое лицо, то ли что другое из тех необычных событий, разыгравшихся в течение последних десяти минут, но только один полицейский выступил вперед, протянул мне свои руки и сказал:

– Да, свяжите нас, сеньор, мы не станем сопротивляться! Я знаю, что вы нам ничего не сделаете, и это делается только для того, чтобы показать обоим неблагодарным сеньорам, с кем они имеют дело. Надеюсь, они не умерли, но я полагаю, что мы лучше всего докажем свою благодарность, подчинившись вашим требованиям.

– Хорошо! Из-за вашего начальника я вынужден связать вас, а то он еще может приказать освободить его. Итак, пойдемте сюда к деревьям, но скоро вы снова станете свободными!

По соседству с индейскими лошадьми нужды в ремнях никогда не испытаешь. Трое полицейских были вынуждены поехать в горы за своим ни к чему не годным начальником. Его неспособность к борьбе с индейцами отдала полицейских в руки краснокожих, от которых мы их только что спасли. Они бы охотно поблагодарили нас, но не осмелились этого сделать, видя поведение своего командира, на которого они были разозлены. Конечно, они допустили удар прикладом, считая, что чиновник его заслужил, и позволили бы сделать с собой все, что нам угодно. Виннету бы совершенно не обеспокоился, если бы асьендеро и чиновник оказались мертвыми. Но те, к счастью, только потеряли сознание. Пока я тащил их к деревьям, чтобы там привязать в прежнем положении, он ушел, ни слова не сказав. Ну, я-то, конечно, знал, что он пошел за мимбренхо и конями. Вскоре он вернулся с мальчишкой и нашими верховыми животными. Естественно, они привезли с собой и Плейера. Мне ничего не надо было рассказывать мимбренхо, потому что апач уже сообщил ему о случившемся.

Наши кони были привязаны, а потом мальчуган получил задание стеречь пленников. Он должен был оставаться с ними, в то время как я пошел вдвоем с Виннету. Куда и зачем – это разумелось само собой, так что на это ни ему, ни мне не стоило даже терять слов. Речь шла о необходимости перехватить тех двух юма, которых выслали отсюда к источнику с сообщением. В скором времени надо было ожидать их возвращения, и следовало перехватить их до того, как они доберутся в лагерь у водоема. Если бы мы стали ожидать их у первого поста, то они, заметив нас первыми, могли бы, как только что мы сами, легко укрыться от нас и даже оказаться опасными.

Естественно, мы не пошли густым лесом, а направились прямо по дороге, по которой должны были прибыть юма. Ружья мы оставили, потому что они только могли помешать нам при захвате индейцев.

Мы шли по узкой полоске редколесья, пересекавшей лес на этом склоне высотки и выходившей на равнину. Возле опушки леса мы решили спрятаться под деревьями. Вечерело, видно было уже плохо, и нам приходилось полагаться больше на слух.

Виннету, который, не останови я его, уложил бы и полицейских, еще не обменялся со мной ни словом. Теперь наконец он спросил, когда мы уселись и стали ждать:

– Не злится ли на меня мой брат Шеттерхэнд за то, что я приложился прикладом своего ружья к головам бледнолицых?

– Нет, – ответил я. – Вождь апачей поступил весьма справедливо.

– Такими могут быть только белые. Краснокожий воин, даже если до тех пор он был моим злейшим врагом, подарил бы мне свою жизнь, освободи я его из плена. Все, чем владеет он, стало бы моей собственностью. Однако бледнолицые всегда говорят красиво, но совершают злые поступки. Что будем делать с неблагодарными?

– А как считает Виннету?

Так как он ничего не сказал, я тоже замолчал. Стало темно, и мы внимательно вслушивались в ночь. Гонцы были посланы отсюда с большим промежутком по времени, тем не менее надо было ожидать, что возвращаться они будут вместе. Это предположение оправдалось, потому что наконец-то мы услышали стук копыт двух лошадей. Мы оставили свое укрытие и подошли к дороге. Индейцы были уже очень близко, но в сгустившейся темноте мы не могли еще их разглядеть, только на слух мы определили, что едут они рядом.

– Виннету может взять на себя того, кто едет с этой стороны, – прошептал я. – А мне достанется другой.

Я пересек дорожку, чтобы быть ближе к своему противнику. Они подъехали. Нас они не видели и направлялись мимо, но их лошади уже нас почувствовали, они фыркнули и отказались идти дальше.

Если бы на месте гонцов были мы с Виннету, у нас бы тут же родилось подозрение, мы бы мгновенно развернули животных и, отъехав назад, тайно подползли бы снова, чтобы осмотреть местность. Но то ли индейцы были неопытными и неосторожными людьми, то ли чувствовали они себя слишком уверенно в столь уединенных местах, считая невозможным появление здесь враждебного человеческого существа и веря, пожалуй, что испуг лошадей вызван присутствием какого-нибудь хищного зверя. Они заговорили громче, пытаясь тем самым отогнать хищника. В этот самый момент я зашел сзади лошади того индейца, который держался ближе ко мне, разбежался и вспрыгнул ей на спину, ухватив левой рукой индейца за горло, а правой вырвал у него из рук повод. Он не успел даже вскрикнуть, как, впрочем, и его спутник, потому что с тем Виннету поступил так же, как и я. Парни настолько испугались, что и не думали о сопротивлении, по меньшей мере в тот момент, когда они осознали свое положение, было слишком поздно, потому что мы вышвырнули их из седел, прочно усевшись там сами, положив пленников перед собой и крепко держа каждого за горло. Пришпорив лошадей, мы поскакали вверх по склону.

Мимбренхо оказался настолько сообразителен, что разжег костер, так что нам не надо было искать лагерь. Не выпуская пленников из своих рук, мы соскочили с лошадей, а наш маленький друг поспешил связать их. Теперь у нас троих было одиннадцать пленников: пять юма, Плейер, ученый законник, асьендеро и трое полицейских – а мы еще хотели обезвредить по крайней мере тех двадцать юма, которые расположились у источника. Не переоценили ли мы собственные силы? Может быть, да, а может быть – и нет. Что бы ни делать, все зависит от того, как начнешь, но, кроме этого обстоятельства, каждый человек имеет право немножко полагаться на удачу и везение.

Наконец, только что схваченные юма смогли перевести дух, что они использовали, вопреки индейским обычаям, для того, чтобы дать волю своим чувствам. Мексиканские краснокожие, как уже было сказано, не могут сравниться ни в одном отношении с благородными индейцами, живущими на севере. Сиу или индеец-змея не проронили бы ни слова: они зорко бы осмотрелись, уяснили свое положение и начали бы задумываться о своем освобождении. Юма же, едва переведя дух, стали оскорблять нас, требуя немедленного освобождения.

В других обстоятельствах они, разумеется, не получили бы ни слова в ответ, но теперь я, по причине, которую скоро назову, очень хотел знать их имена, а также имя по меньшей мере одного из той троицы юма, которых мы взяли в плен еще днем. Поэтому я ответил краснокожему, говорившему последним:

– Ты, кажется, думаешь, что рот служит только для разговора, но умный человек знает, что рот необходим и для того, чтобы помолчать.

Виннету удивленно посмотрел на меня, но ничего не сказал, потому что он понял, что по какой-то неизвестной ему причине я решил удостоить юма ответом. Последний же гневно возразил мне:

– Мы – воины юма, мы живем в мире с белыми. Как осмелились вы посягнуть на нашу свободу и жизнь!

– Каждый может объявить себя воином, но так ли это на самом деле? Каково славное имя, носимое тобой?

– Не смейся! Моего имени действительно боятся все враги. Меня зовут Черным Коршуном.

– А как зовут четырех твоих товарищей?

Он назвал их имена и добавил:

– Они столь же знамениты, как и я сам, и ты еще будешь сожалеть, что поднял на них руку.

– Твой рот шире твоих дел. Я никогда не слышал подобных имен, и если бы вы в самом деле были такими прославленными людьми, как ты хочешь меня уверить, то не попали бы так глупо в наши руки.

– Было темно, и мы не могли вас увидеть, а так как мы живем в мире со всеми краснокожими и белыми, то совершенно не думали о том, что наткнемся на врагов. Я требую, чтобы вы нас немедленно освободили.

– Я прошу тебя немножко придержать свой язык. Ты утверждаешь, что юма живут в мире со всеми людьми. А как же тогда случилось, что Большой Рот напал на асиенду Арройо и уничтожил ее? В самом ли деле вы живете в мире со всеми краснокожими? Мне известно, что вы враждуете с мимбренхо. Так умерь свой пыл! Ты говоришь с людьми, которым и в подметки не годишься. Посмотри-ка на этого знаменитого воина рядом со мной! Это Виннету, вождь апачей, а меня самого зовут Олд Шеттерхэндом.

После этих слов я отвернулся. Нашими именами я, если говорить вульгарно, заткнул ему рот. Больше он не произнес ни слова. Наш мимбренхо хотел оттащить этого оратора со своим спутником туда, где уже лежали трое юма. Но я, наметив новый план действий, дал мальчишке знак не делать этого.

Одного юма мы заставили молчать, теперь я занялся другими. Асьендеро и чиновник отдохнули от полученных ударов, и теперь знаток законов возмущенно обратился ко мне:

– Как это случилось, сеньор, что вы позволили меня ударить и снова связать! Вы будете отвечать за это перед законом в нашем славном городе.

– Перестаньте болтать вздор! – ответил ему я. – Ученый законник должен кое-что соображать в своем деле. Я вас не бил, а вы находитесь в точно таком же положении, в котором я вас здесь обнаружил. О какой же нашей ответственности может идти речь!

– Но я освободился от пут, а потом вы снова приказали нас связать. Это неслыханное лишение свободы, за которое положено наказывать тюремным заключением! Повторяю, что за это вы ответите в Уресе!

– Ваш прекрасный Урес больше никогда не будет иметь удовольствия видеть меня в своих стенах – в этом я убежден. Точно так же я уверен, что и вы никогда не увидите этого города, потому что жить вам осталось немного, и весь остаток жизни пройдет для вас здесь, возле дерева, к которому вы привязаны.

– Да вы с ума сошли! Вы не хотите меня вновь освободить?

– Нет. Один раз я был настолько глуп, что сделал это, но вместо благодарности услышал лишь оскорбления, так что во второй раз мне и в голову не придет совершать подобную глупость. Я думаю, что для меня лучший выход оставить вас в прежнем положении: рано утром мы уедем, а вас оставим висеть на деревьях.

– Вы хотите нас запугать, нагнать на нас страху! Но это же невозможно, чтобы так поступил человек, да еще белый, христианин!

– А ваши действия были как раз благодарностью человека, белого, тем более христианина?

Естественно, я ожидал только просьбы, доброго слова, но сказать такое им пока и в голову не пришло, а ученый законник даже крикнул мне:

– Да делайте что хотите, сеньор! Вы все равно не достигнете своей цели, тем более не уйдете от наказания. Если вы даже оставите нас висеть, то найдутся люди, которые отвяжут нас, как только вы уедете.

– Что же это за люди?

– Индейцы, лежащие здесь.

– Но они же сами в плену и тоже связаны. Вообще-то говоря, мы их расстреляем, прежде чем покинуть это место.

– Расстреляете? Но вы же шутите! Тогда мы сможем умереть с голоду!

– Разумеется!

– Сеньор, да в вас нет ничего человеческого, вы – изверг!

Тут уж я больше не мог удержаться, подошел совсем близко к нему и сказал ему прямо в лицо:

– А вы самый большой болван, который только встречался мне в жизни!

Теперь-то он наконец осознал, что вел себя в корне неправильно. Ему ничего не оставалось другого, как замолчать, а я присоединился к Виннету и мимбренхо, чтобы поесть. Провизии у нас было предостаточно. Плейера, асьендеро и чиновника мы покормили привязанными, тогда как троих полицейских я развязал, так что они могли поесть сами. Когда они справились с трапезой, мы их, правда, снова связали, но только для видимости, позаботившись о том, чтобы они могли хорошо выспаться. Мы посидели еще немножко вместе, определяя, кто кого будет сменять на дежурстве, и тогда Виннету сказал мне:

– Мой брат превозмог свою гордость и говорил с этим недостойным человеком. Почему же он не ответил юма молчанием?

– Потому что благоразумие ценится выше гордости. Я хотел узнать имена юма.

– Для чего нужны моему брату эти имена?

– Я хотел выяснить, какое послание направил сюда из Фуэнте-де-ла-Рока Быстрая Рыба. Виннету слышал, что там он командует двадцатью воинами юма. Оба посла были у него. Он узнал, что мы были на асиенде, а здесь захвачены в плен пятеро белых. Для нас очень важно узнать, что же он хочет делать. Если гонцы не скажут об этом добровольно, то мы можем вырвать нужное нам силой. Но мы можем и применить хитрость.

Он испытующе посмотрел на меня своими светлыми глазами, однако на этот раз он не смог отгадать мои мысли. Поэтому я продолжал:

– Вождь апачей понимает язык юма. Меня бы очень обрадовало, если бы он мог так хорошо говорить на нем, чтобы его можно было принять за настоящего юма.

– Виннету говорит на этом языке совсем как юма.

– Это очень хорошо. Я не хочу помещать обоих гонцов вместе с тремя остальными юма: они не должны между собой общаться и разговаривать. Вождь апачей слышал их имена. Одного гонца зовут Черным Коршуном, а того из троих, кто больше всего подходит для выполнения моего плана, потому что он наименее умный, называют Темным Облаком. Мы дадим костру погаснуть, чтобы стало совсем темно. Потом Виннету подберется к Черному Коршуну, выдаст себя за Темное Облако и…

– Уфф! – прервал меня неожиданно апач. – Теперь я понял моего брата. Я стану Темным Облаком и мне удастся освободиться от пут?

– Да, именно так я себе это представляю.

– Превосходно придумано! Я, конечно, захочу освободить своих краснокожих братьев, чтобы они смогли убежать. Когда я притворюсь, словно хочу развязать путы у Черного Коршуна, он мне сообщит, о чем говорил Быстрая Рыба у источника.

– Да, он, разумеется, об этом скажет, если только Виннету удастся его обмануть.

– Я обману его. Он примет меня за Темное Облако, тем более что я не смогу говорить громко и стану шептать. Когда люди говорят шепотом, все голоса похожи.

Обдумывая этот план, мы перестали подбрасывать ветки в костер. Виннету вытянулся возле меня и через несколько минут, казалось, заснул глубоким сном. Мимбренхо сторожил первым, он уселся так, что Темное Облако оказался у него за спиной. Казалось более правдоподобным, что пленник освободится в смену мальчишки, а не в мою и не в часы бодрствования Виннету, тем более, что мимбренхо повернулся к пленному спиной. Маленький мимбренхо начал свою часть общего замысла очень удачно. Он притворился усталым, вытянул ноги, уперся локтем в землю, подпер голову рукой и – после неоднократных попыток остаться бодрствующим – прикрыл глаза.

Я смотрел только через узкую щелочку, но видел, что краснокожие внимательно наблюдают за нашим часовым, обмениваясь выразительными взглядами. Еще я заметил, что полицейские, раскусившие мое поведение, шепчутся со своим начальником и с асьендеро. Вероятнее всего, они дали им единственно хороший совет, который был возможен в данном положении. Пламя становилось все меньше и меньше. Я заметил, как юма напрягают изо всех сил свои мускулы и стараются повернуться, чтобы растянуть свои путы. Потом огонь погас, и стало так темно, что ничего нельзя было увидеть на расстоянии вытянутой руки.

Могло показаться, что наш план слишком рискованный. Юма, правда, были связаны, но не прикручены к деревьям. Теперь, в темноте, они могли откатиться в сторону, а потом развязать кого-нибудь из своих, пустив в ход зубы. Но я такого не боялся, потому что, во-первых, темнота не будет долгой, а во-вторых, Виннету, оказавшись возле Черного Коршуна, сейчас же заметит, если краснокожие займутся своим освобождением.

Он толкнул меня рукой, давая понять, что исчезает, и пополз с такой легкостью, что даже я, лежавший рядом с ним, ничего не заметил. Он все снял с себя и скользил к тому месту, где лежали Черный Коршун и его спутник. Подобравшись к Коршуну, он слегка тронул его рукой и прошептал:

– Тише! Пусть Черный Коршун не пугается и не шумит!

Краснокожий был, вероятно, испуган неожиданным прикосновением, потому что прошло какое-то время, пока он приходил в себя. Потом он так же тихо спросил:

– Кто это?

– Темное Облако.

Теперь должно было решиться, удался обман или нет. Виннету напряженно ждал ответа. И вот Черный Коршун прошептал:

– Я почувствовал руку моего брата. Значит, она свободна?

– Обе моих руки свободны. Темное Облако был связан некрепко, и ему удалось развязаться.

– Тогда Темное Облако должен поскорее освободить и меня! Злобные псы заснули. Мы нападем на них и всех перебьем!

Виннету ощупал путы юма и сказал:

– Не лучше ли не предавать их смерти? Быстрая Рыба обрадуется, когда увидит столько живых пленников.

– Темное Облако не умен. Таких людей, как Олд Шеттерхэнд и Виннету, надо убивать, если хочешь чувствовать себя в безопасности. Кто оставляет им жизнь, тот подвергает себя риску быть убитым. Быстрая Рыба не смог поехать вместе с нами. Он приедет утром с пятью воинами, чтобы забрать белых пленников. Но почему это Темное Облако так долго возится? Это же так легко – развязать узел!

– Узел развязан, но не тот, о котором думает Черный Коршун, а совсем другой.

После этих слов Виннету пришел назад к нам, чтобы сообщить мне об удаче нашей задумки. Так как все обошлось хорошо, мимбренхо расшевелил золу, под которой тлело несколько угольков, всколыхнулся небольшой язычок пламени, в огонь подложили новое топливо, и вскоре костер пылал так же ярко, как и прежде.

Виннету снова лег рядом со мной. Мы притворились спящими. Нам доставляло удовольствие видеть, какими глазами Черный Коршун уставился на Темное Облако; он разглядел, что его недавний собеседник связан. Это его удивило, но очень скоро его озабоченное лицо разгладилось, потому что Черный Коршун, казалось, нашел решение загадки: вероятно, вздремнувший мимбренхо очнулся и зашевелился, это услышал Темное Облако и быстро вернулся на свое место, до поры до времени слегка набросив на себя путы, чтобы подождать, пока все в лагере успокоятся.

Вскоре я уснул. Мимбренхо дежурил первую часть ночи, Виннету – вторую, а я третью. Проснулся я при двойном освещении: пылал костер, а над нами стояла полная луна. Прежде всего я направил свой взгляд на Черного Коршуна. Он притворялся спящим, но не спал, все еще поджидая Темное Облако. Я сел таким же образом, как до меня сидел мимбренхо, повернувшись спиной к Облаку, но улавливая с тихим удовольствием те злобные взгляды, которые бросал время от времени Коршун на своего товарища, поведение которого он никак не мог себе объяснить.

Ночь прошла, наступил день, и я разбудил Виннету и мальчугана. Черный Коршун больше не мог совладать со своим гневом. Лицо его покраснело, глаза метали молнии в соплеменника, не сдвинувшегося с места в течение всей ночи и отказавшегося ему помочь. Виннету тоже заметил это, подошел к пленнику и сказал, растянув рот в насмешливой полуулыбке:

– Черный Коршун думает, что он великий воин, но он еще даже не научился скрывать свои мысли. Я читаю по его лицу, что он гневается на Темное Облако.

– Вождь апачей видит вещи, которых на самом деле нет!

– Что Виннету увидит, то уже существует. Почему это Темное Облако не убил сторожа? Трое караулили, и притом повернувшись к Темному Облаку спиной. Темное Облако мог ударить сзади или заколоть сторожа, а потом освободить остальных юма.

– Виннету говорит странные вещи!

– Черный Коршун, пожалуй, очень хорошо меня понимает. Ведь Темное Облако подползал к нему, чтобы разрезать ремни, но почему-то оставил это занятие и снова улегся спать. Хороший сон лучше свободы!

Тогда у разозленного юма вырвалось:

– Темное Облако – не воин и даже не мужчина, это – старая женщина, которая убежит от любой лягушки или жабы!