Текст книги "Сатана и Искариот. Части первая и вторая"

Автор книги: Карл Фридрих Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 35 страниц)

– Сегодня? – с крайним изумлением спросил стюард. – Что вы этим хотите сказать? Может быть, тот так называемый бухгалтер и есть Олд Шеттерхэнд?

– Да, именно так оно и есть.

– Что за бред! Этот человек и – Олд Шеттерхэнд! Кто видел знаменитого охотника хотя бы раз, пусть даже мимоходом, тот точно знает, что у этого писаря не может быть ничего общего с Олд Шеттерхэндом!

– И тем не менее это он. Прошло время, сменилось место действия, да и костюм, который он теперь носит, не похож на его кожаные одежды, в которых ты его видел когда-то.

– Тем не менее это невозможно, совершенно невозможно! Человек с таким глупым лицом, которого я проводил в каюту Геркулеса, не может быть Олд Шеттерхэндом? Сэр, я поверю во все, что бы вы мне ни сказали, но в такое… Нет, никогда!

– У меня есть неопровержимые доказательства. Видел ты оружие этого человека?

– Нет. Кажется, у него два ружья; они находятся в полотняном чехле.

– Да, два ружья, а каждый знает, что Олд Шеттерхэнд постоянно возит с собой именно столько ружей – медвежебой и штуцер Генри, ружья, которым не сыщешь равных. Правда, в отеле я их не смог разглядеть, зато хозяин, подержавший их в руках, подробно описал мне оружие. Вестмен [40]40
  Житель Дикого Запада, обычно старатель, охотник или бродяга (англ.).


[Закрыть]появился там в облике жалкого бедняка, но тем не менее поил и кормил вместе с собой и хозяина, и всю его семью. Если бы он на самом деле был тот, за кого себя выдавал, он бы с великой радостью немедленно согласился на мое предложение, а он под каким-то смешным предлогом выпросил себе время на раздумье. Он никогда не видел меня прежде, но тем не менее очень внимательно за мной наблюдал. Я постарался ничем не выдать, что уловил его подозрительность. Сходство мое с братом бросилось ему в глаза. Он спустился со Сьерра-Верде. В тех диких и опасных краях обычных людей не встретишь, и меньше всего там можно наткнуться на чужака, одиночку, тем более, что с той стороны гор вспыхнул мятеж и каждый опасается за свою жизнь. Попасть туда сможет только смелый и опытный человек, который привык полагаться на собственное оружие. Подумай-ка, ведь он пришел совершенно один, без всякого сопровождения!

Можно себе представить, с каким напряжением я слушал этот разговор. Мой инстинкт не только не обманул меня, но и, как я теперь понял, сослужил огромную службу мне самому, а быть может, и другим. Теперь-то я понял, почему мне показалось подозрительным лицо мормона – не просто своей дисгармонией. Причина состояла в том, как он сам сказал, что оно удивительно походило на лицо его брата, убийцы того офицера, с которым я находился в очень дружеских отношениях. Близость к убитому подтолкнула меня на поиски преступника, которого я, как это было только что сказано, преследовал до Форт-Эдуарда и там схватил. Теперь я знал, на что могу рассчитывать. Мое предчувствие еще раз оправдалось. Мормон был братом того шулера и убийцы, а то, каким образом он говорил о своем брате и относился к его преступлению, было достаточным доказательством его личных расхождений с законом.

Но с сожалением я осознал, что меня раскусили: странный хозяин гостиницы учудил, заведя книгу для записи приезжих, а я занес туда свое полное имя, что в первую очередь и побудило мормона задуматься о том, кто я такой. Сюда добавилась и болтливость хозяина, который рассказал о моем оружии, и многое другое, что теперь упомянул и перечислил Мелтон. Он вспомнил даже, что спал я не под крышей, а во дворе, потому что, будучи вестменом, привык к ночлегам под открытым небом. Он так хорошо изложил все эти факты, что стюард согласился с доводами мормона, а затем добавил:

– Итак, будем считать, что мы в самом деле имеем дело с Олд Шеттерхэндом. Зачем же он отправился вместе с нами на асиенду?

– Причин может быть много, и самых разных. Если он узнал во мне брата убийцы офицера, то он, возможно, подумал, что может найти его, находясь возле меня. Вот он и согласился с моим предложением. Потом ему как человеку опытному и знатоку местных обычаев была понятна цель, к которой стремятся пассажиры этого корабля. Судя по тому, что я слышал об этом человеке, он мог решиться присоединиться к этим людям, чтобы в случае необходимости дать им совет или помочь. При этом он поостерегся заключить контракт, потому что хочет оставаться хозяином положения. Значит, мы вынуждены считаться с ним, и даже весьма считаться, и, хотя я не думаю, что он может полностью сорвать наши планы, надо все-таки остерегаться его. Возможно, он поставит не одно препятствие у нас на пути, а это, естественно, замедлит осуществление наших замыслов.

– Тогда вы совершили большую ошибку, забрав его с собой. Вам совершенно не стоило с ним возиться, надо было просто оставить его сидеть в Гуаймасе.

– Я бы и сделал это, если бы хозяин гостиницы, дон Херонимо, не был таким болтливым и не рассказал ему о корабле, которого я жду. Я, правда, предупредил Олд Шеттерхэнда, что без меня он не попадет на борт, однако в душе был убежден, что капитан, честный и глупый парень, ничего не знающий о нашем предприятии, заберет его. И даже если бы он не ушел с нами, он сел бы на следующий корабль, шедший до Лобоса, а оттуда погнался бы за нами. Тогда бы мы ни на одно мгновение не чувствовали бы себя в безопасности.

– Но нас же много, мастер, а он один. Вы преувеличиваете, хотя он и Олд Шеттерхэнд. Одна пуля могла бы освободить нас от него.

– Если бы он подставил себя под пулю, то – конечно, однако это маловероятно. Самым умным было то, что я сделал. Если он известен как хитрый лис, то я покажу ему, что другие могут быть проворнее. Именно потому, что он хотел перехитрить меня, нужно его объегорить. Итак, я притворился и действовал так, словно на самом деле принимаю его за опустившегося, жалкого иностранца. Я предложил ему выгодное местечко, чтобы заманить его. Таким образом я могу наблюдать за ним и смогу обезвредить его, когда это мне захочется, то есть всадить ему пулю в любой момент. И, разумеется, он получит пулю, потому что я буду мстить за своего брата, которого он преследовал и выгнал из родной страны как убийцу. Это должно быть отомщено и будет отомщено, а поскольку парень настолько глуп или настолько смел, что сам отдался в мои руки, то я уж не пройду мимо возможности выполнить то, что я считаю своим долгом, своим кровавым долгом.

Он высказал это таким мрачным и притом таким торжественно-решительным тоном, что я нисколько не сомневался в его непреклонной решимости сдержать свое обещание. Стюард медленно и задумчиво протянул:

– Будем надеяться, что так и произойдет! Но этот человек не так прост; он как бы состоит в союзе с сатаной. Чем глубже он окунается в опасность, тем быстрее он оттуда выныривает.

– На этот раз такого не произойдет. На корабле мы ничего с ним не сможем сделать, иначе это может вызвать подозрения, но как только мы попадем на асиенду – там уж мы с ним посчитаемся. Мне даже не надо будет поднимать на него руку: все возьмут на себя индейцы-юма.

– А если он от них улизнет? Как часто он оказывался в руках кровожадных краснокожих и всегда уходил или же поворачивал дело таким непостижимым образом, что они из лютых врагов превращались в его лучших друзей. Разве не бились они в смертельной схватке с Виннету? А теперь любой из них готов отдать свою жизнь за другого!

– То были другие люди, иные обстоятельства. Но теперь его горло обхвачено моими руками, и я сожму их, когда захочу. Клясться бессмысленно. Но погляди на звезды. Клянусь тебе: вот так же, как уверенно следуют они по своему пути, не в силах отклониться, так же точно этот человек идет навстречу своей смерти, потому что я так хочу…

Он прервал свою горячую речь, и причина этому была достаточно основательная: при последних словах палатка обрушилась на него. Пытаясь взглянуть на звезды, он оттянул назад верх парусины и сделал это неосторожно. Жерди, поддерживавшие ткань, не были закреплены, они просто стояли на палубе, а поэтому они поддались силе и свалились; тяжелый парус накрыл собой и мормона, и стюарда, и… меня.

Минута промедления, и меня бы обнаружили. Я ловко вывернулся из складок паруса и поспешил к люку. Немного спустившись по трапу, я остановился и стал смотреть, как выбираются те двое, не догадываясь о том, что их обрушившийся дом задел еще одного человека. Теперь уже нечего было и думать о подслушивании, и я быстро отыскал свою каюту. Геркулес спал, как медведь, а так как я постарался не шуметь, то он и не проснулся, не расслышав моего возвращения.

Это было мне на руку, потому что я просто не знал в этот момент, что ответить на его расспросы. Одно было ясно: правду от него я пока должен скрывать, иначе следует ожидать, что он может сильно навредить мне. Я улегся на койку – не для того, чтобы заснуть, а для того, чтобы обдумать услышанное. Когда я наконец закрыл глаза, в маленький иллюминатор уже пробивался рассвет.

Итак, на мою жизнь покушаются! Это звучало грозно, но я ничуть не беспокоился. Теперь я знал, каков расклад сил, и мог себя обезопасить во всех случаях. По-иному обстояло дело с переселенцами, которым грозила опасность, и я был убежден теперь, что она реальна. И опасность эта была тем серьезнее, чем меньше я знал о том, в чем она заключается, какого она рода, где и когда проявится.

В пути, то есть до самой асиенды, ничего произойти не должно. Об этом я знал. Мормон сказал, что до тех пор он ничего против меня предпринять не сможет, потому что иначе у остальных могут появиться подозрения; значит, и с пассажирами ничего не должно произойти. Что-то должно случиться на асиенде! Что же и как? Мормон упомянул об индейцах-юма, которые должны отомстить мне. В любом случае переселенцам и от них грозила опасность. Нападение краснокожих? Это мне представлялось не слишком эффективным. Для чего нападать на польских работников? Они были настолько бедными, исключая еврея, что взять с них просто ничего нельзя. Значит, должны быть другие обстоятельства, предвидеть которые пока нельзя вследствие недостатка фактов. Но я надеялся достаточно увидеть и услышать в пути, чтобы найти верный след.

А надо ли мне идти с ними до конца? Собственно говоря, нет. Я мог бы сойти на берег в Лобосе и замести свои следы. Но в этом случае переселенцы были бы предоставлены своей злой судьбе, и если с ними случится беда, это ляжет тяжелым грузом на мою совесть. Стало быть, последнее обстоятельство предписывало мне остаться с ними, а кроме того, жила еще во мне неизбывная жажда деятельности, проявлявшаяся именно как стремление узнать планы мормона и разрушить их. Он сказал: «Олд Шеттерхэнд хотел перехитрить меня, значит, надо объегорить его самого». Ну, хорошо! Стало быть, хитрость против хитрости, сверххитрость против сверххитрости!

Когда я проснулся, атлет уже встал; он спросил меня:

– Я крепко спал и не слышал, когда вы вернулись. Может быть, вас застукали?

– Нет.

– Но вы что-нибудь узнали?

– Ничего особенного, – ответил я равнодушно.

– Это можно было предположить, – засмеялся он. – Я же вам предсказывал. Вас стоило бы хорошенько высмеять.

– Пожалуйста, но все же будьте добры помолчать, чтобы меня не осмеяли и другие.

– Вы считаете меня болтуном? – спросил он в обычной для себя капризной манере. – Никогда им не был и не хочу из-за вас им становиться. Ладно, я вас не выдам, и прежде всего – тем двум мошенникам, которых я терпеть не могу. У меня теперь такое чувство, что надо по меньшей мере хотя бы раз основательно поговорить с мормоном…

Глава вторая
ДЬЯВОЛЬСКАЯ ШУТКА

Лобос давно остался позади; мы миновали уже Сан-Мигель-де-Оркаситас, а теперь ехали по дороге в Урес, центр одноименного округа. Мы скакали, а женщины ехали в фургонах. О нас позаботились: ни один из переселенцев не должен был передвигаться пешком. Сеньор Тимотео Пручильо, наш асьендеро, послал нам навстречу индейцев с фургонами, а также верховых лошадей; они ожидали нас в Лобосе. Вся эта операция была так тщательно подготовлена, что ход ее можно было сравнить с работой часовщика, механически, но с изумительной точностью подгоняющего одно колесико к другому.

Фургоны представляли собой бесформенные сооружения, сходные с теми, в которых пересекали прерии пионеры Североамериканских Соединенных Штатов. Предназначенные для женщин и детей, они, кроме того, были забиты жалким скарбом переселенцев, а также различными товарами, купленными в Лобосе по заданию асьендеро. Верховые лошади оставляли желать лучшего, однако вполне годились для такой недолгой поездки. Проводник, старый, искушенный бакеро [41]41
  Пастух (исп.).


[Закрыть]или старший слуга, угрюмый и неприветливый, ни с кем не общался и оказывал уважение разве что мормону. Оба они постоянно находились во главе каравана. Я присоединился к циркачу и внешне мало беспокоился о других, хотя про себя подмечал малейшие детали, чтобы по возможности соответствовать той задаче, которую я себе поставил. Геркулес был очень хорошим наездником; видимо, он успел приобрести опыт в различных цирковых труппах.

Часто он хохотал над моей посадкой: я наклонялся вперед и казался очень неустойчивым в седле. Такая манера езды присуща опытным жителям прерий, которые в обычное время кажутся спящими вместе со своими лошадьми, но внезапное происшествие, появление всадника или дичи моментально преображают их. Атлет критиковал мою скверную позу, неустойчивость положения, дрожание моих рук, а когда эти наставления ничего не изменили, он почти с гневом сказал:

– Эй, приятель, да все обращения к вам улетают с ветром. Как бы я ни старался, хорошего наездника из вас не получится. Вы сидите на лошади словно мальчишка на своем деревянном скакуне. Это же просто позор!

Вежливости от него ждать было нечего, однако я успел уже заметить, что он больше не так равнодушен ко мне или даже не так отталкивающе сдержан, как это было в первые дни нашего знакомства. Часто, когда мой неожиданный взгляд встречался с его глазами, я замечал, что он смотрит на меня мягко и по-дружески; он быстро отводил глаза, как будто стыдился хотя бы на короткое время сменить свирепое выражение лица на приветливое.

Стюард Уэллер, само собой разумеется, как казалось, остался на борту, но я был убежден, что вскоре после нашей высадки он дезертировал, чтобы где-то еще послужить мормону.

А тот, правда, все еще уделял переселенцам столько внимания, сколько можно было ожидать от его мнимого положения, но со времени высадки чрезмерного дружелюбия, которое он всем выказывал на судне, не было и в помине. И чем дальше мы продвигались, чем дальше уходили от моря, чем, следовательно, увереннее он становился, тем резче он разговаривал с кем-нибудь из своих спутников.

В местах, где мы путешествовали, я еще ни разу не был и, следовательно, не очень точно представлял себе местоположение окружного центра Уреса, через который мы должны были пройти. Но я знал, что город находится на реке Соноре, в нескольких милях ниже по течению от Ариспе. Город расположился на левом берегу реки, посреди плодородной равнины и был окружен великолепными садами. Мы очень радовались своему прибытию туда, потому что до сих пор вокруг простиралась пустынная местность, а в Уресе мы надеялись денек передохнуть. Я предполагал, что мы приближаемся к городу, потому что уже давно переправились через Рио-Долорес, приток Соноры, и с часу на час появлялось все больше признаков, указывавших на приближение крупного населенного пункта. Появилось много дорог, точнее – того, что там называлось «дорогой»; попадались отдельные люди, чаще всего верхом; то тут, то там в стороне от дороги выныривала асиенда или эстансиа [42]42
  Крупное имение, поместье (исп.).


[Закрыть].

При этом бросалось в глаза, что мормон заботился о том, как бы кто из нас не заговорил со встречными. Он то и дело выезжал вперед, навстречу местным жителям и занимал их разговором, пока мы все не проезжали мимо. Либо он хотел помешать встречным предупредить нас, либо вообще не желал, чтобы люди узнали, кто мы такие и куда направляемся. Его поведение позволяло безошибочно предположить, что на каждый вопрос проезжающих мимо путников он давал ложный ответ.

Ко всему прочему, он сменил маршрут движения на северо-восточный, что позволяло ему миновать город Урес. Я не намеревался обнаружить хотя бы тень недоверия к нему, но теперь поскакал вперед, чтобы вежливо осведомиться у него о местоположении города, а также о времени, когда мы его достигнем. Он ответил, бросив на меня сбоку насмешливый взгляд:

– А что вам надо в Уресе, мастер? Я разве когда-нибудь говорил, что мы туда попадем?

– Вы сказали, что асиенда Арройо расположена за Уресом; я думал, следовательно, что мы…

– Мало ли, что вы думали! – прервал он меня. – Да, асиенда лежит за Уресом, но не по прямой линии; она расположена в стороне. Вы, пожалуй, считаете, что мы должны были сделать крюк в сторону?

– И не задумывался над этим! Вообще вы должны согласиться, что вопрос я задал, чтобы просто уточнить путь движения.

Я отвернулся от него. На мои заданные по-испански вопросы он отвечал на английском, чтобы понять его мог один я. Весьма правдоподобно, что старый пеон [43]43
  Батрак, наемный рабочий (исп.).


[Закрыть]или бакеро, ехавший рядом с ним, ничего не знал про его тайные, истинные побуждения. И еще я предположил, что он хотел пройти мимо Уреса, чтобы там никто не узнал о караване переселенцев на асиенду Арройо. Он что-то замышлял, и это нечто должно было остаться в строжайшей тайне.

Вечером того же дня мы добрались до берега Рио-Соноры, причем гораздо выше города, как я предположил. Берег был отлогий, а река мелкой, так что мы со своими фургонами и лошадьми переправились без труда. На том берегу мы, собственно говоря, должны были задержаться, потому что время было позднее, а люди и животные после долгого перехода устали. Однако мормон объявил, что надо ехать дальше, и примерно через час мы достигнем места, более подходящего для лагеря.

Я не без основания усомнился в этом. Здесь, у воды, нашему отдыху могли помешать комары, но это была единственная причина, по которой надо было уезжать от реки, где имелось все необходимое и для людей, и для лошадей. Стало уже совсем темно, и у мормона наверняка должна была быть совершенно определенная цель: увести нас от реки туда, где нет ни капли воды, что я заключил по тому, что он перед выступлением приказал напоить животных. Естественно, мне и в голову не пришло проронить об этом хоть одно слово; я решился понаблюдать, чтобы узнать его намерения. Поскольку стало уже достаточно темно, я не смог как следует рассмотреть местность, по которой мы двигались. Леса или даже отдельных деревьев не было, как не заметил я и возделанных полей. Мы ехали то по траве, то по песку, в который довольно глубоко погружались копыта наших лошадей и колеса фургонов. Вскоре на темном небе зажглись одинокие звезды, и только с их помощью мне удалось определить, что теперь мы движемся на юго-восток. Раньше, до города, мы свернули на северо-восток; сейчас направлялись на юго-восток; стало быть, теперь ясно, что Урес лежал прямо на нашем пути, причем на кратчайшем пути, и мормон приказал обогнуть его по причине, которую я, правда, еще не знал, но был уверен, что в недалеком будущем узнаю.

Мы ехали не час, а целых два и остановились посреди гладкой равнины, усеянной редкими кустами. Тут не было видно ни текучей, ни стоячей воды. Бросилось в глаза, что мы расположились на ночлег не возле кустов, а на значительном расстоянии от них. Ни один путешественник без веской причины не откажется от защиты или, по меньшей мере, от приятного соседства раскидистого куста. Фургоны были составлены рядом; тягловых лошадей распрягли, а верховых расседлали и передали нескольким индейцам-яки, которые должны были стеречь их ночью, выпасая на небольшой лужайке со скудной растительностью. При этом мне бросилось в глаза, что мормон послал индейцев с лошадьми и мулами не на ту сторону, где росли кусты, а на противоположную. Казалось, ему было важно, чтобы никто из нас не оказался поблизости от этого редкого кустарника. Поэтому я решился тайком сходить туда.

Люди очень устали и скоро завернулись в свои покрывала, собравшись спать. Я сделал то же самое, но не закрывал глаз. Луна еще не взошла. Звезды, которых сегодня высыпало немного, давали очень неверный свет, при котором можно было что-то с трудом разглядеть не дальше как в десяти шагах.

Я наблюдал за местом, где – несколько в стороне от нас – улегся Мелтон. Казалось, будто он спит; но приблизительно через три четверти часа я заметил какое-то движение. Он выкатился из своего одеяла и встал. Некоторое время он стоял и прислушивался, после чего я подумал, что он собирается удалиться; но это оказалось не так, потому что он тихо подошел ко мне, опустился за несколько шагов до меня на колени и неслышно пополз, а возле самой моей головы остановился – он, должно быть, слышал каждый мой вздох. Я дышал медленно, тихо и равномерно – как спящий глубоким сном человек. Это его удовлетворило. Он поднялся и пошел по направлению к кустам.

Его поведение, во-первых, доказывало, что он мне не верит и боится моей осторожности и бдительности, а во-вторых, что он замыслил нечто, о чем никто не должен знать. Я должен был проникнуть в его замысел, поэтому, когда он удалился достаточно далеко, так что уже не мог больше видеть и услышать меня, я поспешил к кустам, стараясь добраться до них раньше мормона.

Естественно, я не бежал за ним, а двигался по дуге, держась восточнее кустов, в то время как мормон приближался к ним с юга. Само собой разумеется, что шел я не по прямой; мне пришлось учесть, что он мог кому-то назначить свидание в зарослях. Пройдя сорок или пятьдесят шагов, я лег на землю и пополз, приблизившись еще на половину этого расстояния к кустам.

Движения мои были настолько быстрыми, что я, несмотря на кружной путь, прибыл раньше мормона и успел удобно устроиться, когда услышал его шаги. Он прошел так близко, что я смог отчетливо его рассмотреть, потом он остановился и щелкнул языком. Сейчас же из кустов в ответ послышался такой же звук. Потом я различил неясные очертания поднявшегося из кустов человека, который спросил по-английски:

– Брат Мелтон, это ты?

– Yes, – ответил он. – А ты?

– All right! Подходи же! Все в порядке.

– Ты один?

– Нет, здесь со мной вождь. Поэтому ты можешь понять, что я шел по верному пути. Все идет так, как нужно.

– Значит, твой мальчишка нашел тебя?

– Да. Пошли в кусты! Надо быть осторожными, потому что этот человек, Олд Шеттерхэнд, приехал с тобой, во что я все еще никак не хочу поверить.

– Это так; могу поклясться, что…

Дальше я ничего не услышал, потому что мормон подошел к собеседнику вплотную, и они вместе исчезли в кустах.

Что мне надо было делать? Подслушивать? Это было легко сказать, но выполнить было гораздо труднее, пожалуй, даже невозможно, в чем я скоро убедился. Негустой кустарник занимал слишком небольшую площадь, да к тому же на горизонте показался узкий серп молодой луны. Один к одному прижались десять, самое большее – двенадцать кустов, и я не знал, за которым из них искать людей. Теперь их было не меньше троих. Даже если бы я был одет в темное, меня должны были увидеть. Но на мне был светлый костюм, и подкрадываться к ним было бы просто глупо. Меня сразу бы заметили.

Поэтому я сделал единственное, что мог: я так далеко отполз, что смог подняться, а потом направился назад, в лагерь, где все уже спали и моего отсутствия никто не заметил. Я снова завернулся в одеяло и стал обдумывать то, что увидел и услышал.

Кто был тот человек, с которым говорил Мелтон? Ответ найти было нетрудно. Оба называли друг друга «брат»; значит, тот тоже был мормоном, и это казалось тем более правдоподобным, что он пользовался не привычным в этих местах испанским, а английским языком. Потом Мелтон спросил его, «нашел ли тебя твой мальчишка». Под «мальчишкой» подразумевался стюард нашего корабля Уэллер. Когда я подслушивал их разговор с мормоном в палатке, он говорил о том, что его отец давно подался к индейцам. А теперь в кустах скрывается индейский вождь! Сегодняшняя встреча была обговорена давным-давно. Молодой Уэллер после нашей высадки тоже сошел на берег и, естественно, смог передвигаться куда быстрее нас; он разыскал своего отца, чтобы сообщить ему, что эмигранты уже находятся в пути и ему следует прибыть в условленное место для обговоренной встречи. Ясно, что теперь старый Уэллер, Мелтон и индейский вождь о чем-то совещаются. Возможно, и молодой Уэллер с ними; весьма правдоподобно, что там, кроме вождя, собрались и другие индейцы. Значит, я поступил совершенно правильно, не подвергая себя опасности быть раскрытым, тем более, что чем больше было людей в кустах, тем больше была возможность столкнуться с ними.

Теперь я задался важным вопросом, к какому племени принадлежат эти индейцы. Кто знаком с мексиканскими условиями, и в частности – с обстановкой в штате Сонора, тот знает, какое множество племен населяет этот район. В Соноре и вдоль ее границ кочуют опата, пима, зобайпури, тараумара, кауэнча, папаго, юма, телепегуана, каита, кора, колатлан, яги, упангуайма и гуайма. И все это только самые значительные племена, о мелких я уж и не упоминаю.

Я не видел вождя и ничего о нем не слышал, а следовательно, не мог и догадываться, к какому племени он принадлежит. Но мне было бы очень полезно узнать об этом. Еще важнее было бы выяснить, с какой целью устроена эта встреча. Что речь идет о переселенцах, я мог бы, пожалуй, догадаться, но ни о чем другом я не мог додуматься, как ни напрягал свою проницательность, как ни прокручивал в уме каждый мельчайший факт, каждое наблюдение, чтобы подвергнуть их сравнению и соответствующему анализу.

Я впал в почти лихорадочное возбуждение. Мне пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не сдвинуться с места, прождав по крайней мере часа два, пока не вернулся мормон и не улегся отдыхать. Ко мне же сон не шел. Какая-то опасность нависла над нами, а я не мог определить, какого она рода и когда проявится. Это-то и не давало мне уснуть. Ну, конечно, эта опасность грозила прежде всего переселенцам – как я когда-то и предполагал, а теперь оказалось, что она угрожает и мне и что я должен оставаться с теми, над кем она нависла, пока все не закончится. Я бы мог, как уже часто говорилось, просто покинуть караван, но тогда бы меня замучила совесть и я вынужден был бы признать себя трусом.

При этом я как очень осторожный человек спрашивал себя, в состоянии ли справиться с опасностью, о которой никому не мог сказать и которой вынужден был противостоять в одиночку. Смелости мне хватало, но вот как обстояло дело с ответственностью? Если меня обезвредят, то те, кому я хочу помочь, погибнут. Значит, прежде всего следует подумать о моей собственной безопасности. Потом я вынужден был подумать о том обстоятельстве, что мормон оставил в стороне город Урес, чтобы там не узнали о транспорте переселенцев, следующем по пути к асиенде Арройо. Если бы в городе об этом узнали, то наверняка стали бы в дальнейшем интересоваться судьбой тех, кого он перевозил. Следовательно, я подумал, что хорошо бы было сообщить о нас тамошним властям. Но кто же должен это сделать? Естественно, я. А когда? Сразу же, как только можно – значит, завтра утром. Но чтобы никто не смог об этом узнать заранее, и меньше всего мормон, я должен был покинуть караван таким образом, чтобы это не вызвало никаких подозрений. Как же это сделать? Исчезнуть тайно? Но это как раз и вызвало бы подозрение, которого я намеревался избежать. Когда я как следует задумался над этим, мне вспомнилась реплика Геркулеса, что никогда в жизни я не стану хорошим всадником. Вот что облегчит мне выполнение моего плана. Лошадь должна была меня понести.

Намерение выполнить этот план подействовало на меня столь успокоительно, что я наконец-то заснул и проснулся только тогда, когда другие давно встали и готовились к выступлению… Мормон усердно подгонял их, и я догадался о причине этой спешки. А именно, его следы так глубоко отпечатались на мягком песке, что их можно было с легкостью проследить до самых кустов. Так как он принимал меня за Олд Шеттерхэнда – кем я и был в действительности, – то он опасался того, чтобы я не заметил эти глубокие отпечатки и не пошел по ним. В таком случае я бы нашел и следы тех, с кем он встречался ночью. Желая воспрепятствовать этому, мормон торопился с выступлением.

А у меня была та же забота, потому что мои следы читались с такой же легкостью. Разумеется, он не мог их не заметить, однако подумал, что их оставил кто-то из его союзников, прокравшихся из кустов к нашей стоянке и не сообщивших об этом позднее, во время беседы.

Когда я седлал лошадь, то незаметно затолкнул пару песчинок между седлом и спиной, а потом плотно затянул подпругу. Забравшись на лошадь, я встал в стременах, стараясь как можно больше облегчить себя, так, чтобы животное не почувствовало пока никакой боли. Когда же, по прошествии нескольких секунд, я уселся как следует, лошадь сразу почувствовала песчинки и стала проявлять непослушание. Я старался изо всех сил, чтобы успокоить ее, но все было напрасным. Она пыталась сбросить меня, а я действовал при этом так, словно мне стоит большого труда удержаться в седле. Наконец животное так заупрямилось, что все, включая мормона, обратили на нее внимание.

– Что это со скотиной случилось? – спросил Геркулес, который снова оказался рядом со мной.

– Откуда я знаю? Она словно хочет меня сбросить. Вот и все.

– Так сделайте покороче повод да пришпорьте ее как следует, чтобы она вас зауважала. Не удивительно, что она не хочет с вами знаться. Если у лошади есть характер, если она себя уважает, то хочет быть под хорошим наездником. А вы… ого!.. эй!.. куда это вы?

Я последовал его совету и пришпорил лошадь. Она взвилась, прыгнула сначала вперед, потом назад, потом подскочила на четырех ногах сразу, скакнула вправо, потом влево, но не сбросила меня. Я, правда, высвободил ноги из стремян, сполз назад, потом распластался по хребту, пытаясь охватить руками шею лошади, и, разумеется, не упал. Все, кто меня видел, помирали со смеху, и это громкое, звучное ржание совсем взбесило мою лошадку, так что она помчалась во всю прыть по равнине. Моя забота заключалась в том, чтобы этот бешеный карьер вел нас в южном направлении, а не в каком-либо другом, но вместе с тем выбор курса посторонним казался чисто случайным.

Обернувшись, я заметил, что кое-кто последовал за мной, но вскоре повернул к лагерю. Один Геркулес долго держался позади. Он старался помочь мне, но не мог. Через десять минут он исчез из виду, и я спешился, чтобы вымести песчинки, освободив бедное животное от мучений. Потом мы снова помчались, все дальше на юг, где я рассчитывал отыскать город.