Текст книги "Блюз бродячих собак"

Автор книги: Карина Тихонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Юниор повернул голову в мою сторону. Его рот скривила гнусная ухмылка.

– Можешь подписать, не читая, – заявил он. – Составлено грамотно.

И добавил, явно пародируя рекламу с участием Розенбаума:

– Это я тебе как юрист говорю.

Спала я как убитая. Только не подумайте, что у меня такая крепкая нервная система. Совсем наоборот! Я завожусь от малейшего повода, а после не могу уснуть всю ночь. Именно поэтому в моем холодильнике всегда дежурит упаковка «Донормила». Гадость, я вам скажу, страшная! Но раньше я сидела на «Димедроле», а это еще гаже. Во-первых, ночью вместо снов тебя мучают какие-то галлюцинации. Впрочем, и после «Донормила» почивать на ложе из роз не приходится… Но «Димедрол» вызывает жуткое привыкание. Постепенно приходится увеличивать дозу и глотать вместо одной таблетки две. Потом три. Потом четыре.

После смерти мамы в моей жизни внезапно образовалась громадная черная дыра. Чтобы хоть немного заглушить тоску и выспаться, я стала глотать «Димедрол». Начала с таблетки и нормально выспалась. Постепенно и незаметно я дошла до шести. И при этом не засыпала. Передвигалась по квартире, как пьяная муха, держась за стену, и не могла уснуть. Серьезно вам говорю, не употребляйте эту гадость!

Ну, разве что в исключительном случае. Таком, например, как у меня.

Конечно, вернувшись домой в начале второго ночи, я немедленно проглотила не одну, а две таблетки «Донормила» и рухнула на диван в гостиной, не раздеваясь. Мысли бродили в голове, как загулявшие мужики в день получки – шаткие и тупые. Я смаковала несчастье, обрушившееся на мою голову, и пыталась придумать, как выкрутиться из сложившегося положения. Никакого выхода за полчаса, разумеется, не придумала и даже не заметила, как провалилась в сон.

Утро воскресного дня началось так же, как все утра последнего месяца.

Я попыталась вдохнуть немного воздуха. И, как обычно, у меня ничего не вышло.

Я открыла глаза. По комнате стелился едкий серый дым. Почему-то по утрам он пах особенно отвратительно. Очевидно, позже его заглушали более привычные носу выхлопные газы городских автомобилей.

«Все очень плохо, – сразу же подумала я. – Все просто отвратительно».

Минуту я пыталась сообразить, что же такого особенно отвратительного произошло в моей жизни. И добилась своего. Вспомнила.

– Лучше бы не вспоминала, – сказала я вслух.

Я уселась на край дивана и принялась рассматривать пальцы грязных ног.

Итак, что мы имеем?

Если я не соглашусь познакомиться и подружиться с незнакомой мне девицей, мой бывший доверитель совершенно спокойно отправит меня изучать социальную справедливость в российских тюрьмах. М-да…

Я пошевелила большими пальцами.

Если я соглашаюсь и влезаю бабе в душу, как намыленная, то выполняю нужную задачу.

Кому нужную?

Конечно, юниору!

Господи, на кой черт ему понадобилась эта баба?

Вопрос, конечно, из категории риторических, и ответа на него не будет.

Я пошла умываться, влезла в ванную и подставила лицо под душевую струю.

Если меня все-таки посадят, то квартира отойдет в собственность нашего демократического государства. Вопрос: а не жирно ли ему будет?

Обойдется!

Есть еще один вариант. Что, если я завещаю все свое движимое и недвижимое имущество Президенту России Владимиру Владимировичу Путину?

А что? Неплохо!

Скажу вам откровенно: из всех достижений российской демократии больше всего мне нравится именно наш Президент.

Почему?

А потому что мужик!

Согласитесь, редкая категория в наше время.

Итак, если я оставлю квартиру Путину, то сомневаюсь, что Никифоров-младший или Никифоров-старший смогут ее оттяпать. Нужно только, чтобы мое завещание стало достоянием гласности.

Собственно, и это не проблема.

Моя одноклассница работает в единственной газете, которую я иногда читаю. В «Комсомолке». И мне почему-то кажется, что идею с моим завещанием она воспримет с восторгом. Как великолепный рекламный ход для ее любимой газеты.

Конечно, не сомневаюсь, что Владимир Владимирович мой дар не примет. Скорей всего, он его переадресует на какое-нибудь благое дело. Например, в фонд борьбы со СПИДом. А что? Я солидарна!

Нет, кроме шуток. Покажите мне женщину, которой не симпатичен Владимир Владимирович. Я, например, такую не знаю.

Недавно мне в руки попала книга, написанная дамой и названная красиво: «Байки кремлевского диггера».

Прочитала я ее только из уважения к личности Президента. А прочитав, немедленно скисла.

На обложке опуса была изображена барышня, известная в народе под определением «кровь с молоком». Белозубая, розовощекая, молодая, в кожаном большевистском шлеме…

Почему-то я решила, что это проекция с физиономии автора. И приуныла. Уж слишком проекция была хороша. Что ж, вполне возможно, что под впечатлением такой смазливой рожицы Президент утратил присущий ему здравый смысл и пустился во все тяжкие. Автор, во всяком случае, намекала на это совершенно недвусмысленно, называя Президента интимно – Володя…

Но через несколько дней я совершенно случайно включила телевизор и оказалась на волне «Криминальной хроники».

Взволнованный репортер скороговоркой вещал, что правоохранительным органам чудом удалось предотвратить терракт и спасти от взрыва квартиру автора бестселлера, известного под названием «Байки кремлевского диггера». Очевидно, руководители страны, о сексуальной невоздержанности которых столь откровенно повествовал автор, решили свести счеты с бескомпромиссной женщиной.

Я похолодела.

Знала, что все мужики сволочи, но что настолько! Неужели и Президент?!

И тут на экране вместо розовощекой комсомолки, сверкающей белыми зубами, возникла пожилая худая женщина с неловкой химией на голове.

Господи!

Женщина что-то неразборчиво бормотала в микрофон возбужденного корреспондента, но у меня сложилось впечатление, что она не особенно стремилась выяснить, кто же покусился на ее здоровье и внешность.

Разочарование нахлынуло волной, и я невольно посочувствовала даме, опус которой расходится настолько вяло, что она вынуждена организовывать подобные рекламные акции. Бедняжка!

Когда-то мои американские благодетели снимали фойе библиотеки неподалеку от станции метро «Смоленская». Место было проходное, но неудобное. Почему? А потому что рядом с входом в фойе библиотеки располагался вход в психоневрологический диспансер!

Впрочем, выяснили мы это не сразу. Как-то раз в библиотеку ворвался здоровенный краснощекий мужик с большой сумкой в руках. Он в недоумении оглядел книжные стеллажи, нас, замерших за столами с секундомерами в руках, и растерянно вопросил:

– А где психушка?

Вот так мы и узнали о приятном соседстве. И стали более внимательно заглядывать в глаза наших респондентов. Потому что бывали прецеденты.

Один раз к нам в библиотеку пришла скромная немолодая дама. На голове у нее был повязан светлый дешевенький платок, топорщившийся на высоком шиньоне, косметика на бледном болезненном лице отсутствовала. Впрочем, не думаю, что косметика смогла бы даме помочь.

Тусклым невыразительным голосом дама поведала нам, что жизнь ее невыносима и она решила удавиться.

То, что дама ошиблась дверью, мы поняли сразу. Но из сочувствия ее выслушали.

Оказалось, что жизнь пожилой дамы невыносима потому, что все мужчины вокруг ее домогаются.

– Вы не пробовали обращаться в милицию? – участливо спросили мы.

– Пробовала! – без колебаний ответила дама. – Они на меня так смотрят, что я долго не выдерживаю. Убегаю.

Увидела наши непонимающие глаза, покраснела и пояснила:

– Они все меня хотят.

– А-а-а…

И мы задумались. Действительно, беда. Что тут сделаешь?

Дама заплакала и принялась исповедываться.

Хотели и домогались ее абсолютно все. Водитель маршрутки, на которой она иногда ездила за покупками. Милиционеры, к которым она пришла с заявлением на водителя. Продавцы на рынках. Частично и продавщицы. Прохожие на улицах. Пассажиры метрополитена. Соседи по лестничной клетке. Кассир Сбербанка, который пробивает квартирную платежку. Собачники, собирающиеся вечером на детской площадке со своими питомцами. Про питомцев и говорить нечего!

Мы только переглядывались. Еще раз уточняю, что перед нами сидела худая женщина лет сорока пяти-пятидесяти, к макушке которой был пришит нелепый искусственный шиньон. Глаза дамы, окруженные сетью глубоких морщин, взирали на мир с выражением кроткой покорности судьбе. Крупный нос перечеркивал маленькое личико и делил его на две неравные части. Тоненький рот абсолютно не красила привычка все время поджимать губы.

Одним словом, я совершенно не понимаю, почему после прочтения бестселлера «Байки кремлевского диггера» у меня в памяти возникла эта больная и несчастная женщина с навязчивой идеей сексуального преследования.

А вы понимаете?

Я перекрыла водную струю, вылезла из ванной и принялась яростно растираться банным полотенцем. Душ принес обманчивое ощущение свежести, и я немного воспрянула духом. В конце концов, пока живу – надеюсь!

Раздался звонок в дверь, и я неохотно зашлепала мокрыми ступнями по направлению к входу. Завернулась в полотенце, прильнула к панорамному глазку.

Свои.

Я загремела цепочкой, повернула ключ в замке и распахнула дверь. С порога мне улыбалась Селена Васильевна Саровская, моя соседка по лестничной клетке. А заодно и сестра по несчастью. (Я имею в виду ее имя.)

Отец Селены Васильевны был когда-то известным, или, как выразился один его биограф, «мастистым» художником. (Вопрос на засыпку: какой масти был отец Селены?)

Вы его, наверняка, не знаете. Почему? А потому! Вам хочется повесить на стену и постоянно иметь перед глазами картину под названием «Народное ликование по поводу Двадцать второго съезда Коммунистической партии Советского Союза?» Вот и я не горю желанием.

Хотя надо отдать художнику должное. Работал он с полной самоотдачей и рисовал персонажей с фотографической точностью, невзирая на чины и звания. Натура у него была творческая, и имя, данное единственной дочери, по-моему, это вполне подтверждает. Селена Васильевна намного старше меня. По-моему, ей лет шестьдесят, хотя на вид не больше сорока. Нам разница в возрасте нисколько не мешает доверительно общаться.

– Элька, привет, – сказала Селена Васильевна жизнерадостно.

– Здрасте, – ответила я.

Честно говоря, я не очень понимаю, как должна обращаться к соседке. По имени-отчеству – смешно: не в такое чопорное время мы существуем. По имени – неудобно: я намного младше. На «ты» – вроде по хамски. На «вы» – тем более. Поэтому я избрала некий обезличенный способ общения.

– Как дела? – спросила я.

– Отвратительно, – ответила Селена.

Я сочувственно промолчала.

– Муж опять запил, – пояснила соседка.

– Который?! – не сдержалась я.

Дело в том, что замужем Селена была пять раз. И со всеми мужьями не прерывала отношений: где-то творческих, где-то товарищеских, где-то деловых, где-то совершенно бескорыстных.

Последним ее приобретением был бывший советский разведчик по фамилии Королев. Историю их знакомства нужно издавать отдельным опусом, поэтому не стану замахиваться.

Геннадий Иванович слыл в доме личностью легендарной. Во-первых, он пил как лошадь. Очевидцы рассказывали легенды о том, как, проснувшись, Королев вместо чая выпивает полный стакан коньяка. Почему-то у меня это утверждение ассоциируется с популярным детским стишком:

 
Вместо шапки на ходу
Он надел сковороду…
 

В общем, очевидцам-то откуда знать?

Мне Геннадий Иванович нравится. Во-первых, потому что он немногословен. Во-вторых, потому что если уж он и удосужится открыть рот, то говорит не банальные вещи, которые можно услышать и на улице.

Например.

Как-то раз мы столкнулись на лестничной клетке. Я спешила на день рождения знакомой и выглядела соответственно. Геннадий Иванович возился возле мусоросборника со слишком объемным пакетом.

– Как дела, Геннадий Иванович? – весело окликнула я соседа.

Тот оторвался от вонючей пасти мусоропровода, оглядел меня и ответил:

– Кто цветет, а кто гниет…

– Да ладно вам! Какие ваши годы!

Королев поднялся по ступенькам вверх и сказал, обдав меня запахом хорошего виски:

– Запомни, Элька: мужчине столько лет, насколько он может, а женщине столько, насколько она выспится.

И это утверждение я вспоминаю ежедневно.

Да вы и сами знаете: стоит в нашем возрасте провести ночь вполглаза – и все. Морщины возле уголков глаз, морщины возле губ, морщины у крыльев носа… В общем, пора в крематорий.

То ли дело, когда выспишься!

Кожа сияет свежестью, морщины растворяются в ночных кошмарах… Поговорка Королева правильная на все сто. Во всяком случае, в женской ее части.

– Который муж? – спросила я.

Селена удивилась:

– Гена! Что у меня, гарем, что ли?

– По-моему, да, – ответила я. – Пять штук все-таки…

Селена пренебрежительно отмахнулась:

– Грехи молодости. Черновичок. Смотри не повторяй моих ошибок.

Чем мне нравится моя соседка, так это поразительным жизнелюбием. Два года назад врачи обнаружили у нее опухоль мозга. Селене предстояла жуткая дорогостоящая операция, в результате которой могло выясниться, что опухоль злокачественная и никакой хирург уже не нужен.

Весь дом преисполнился сочувствием к несчастной. Соседи здоровались с Селеной приглушенным соболезнующим тоном. Геннадий Иванович сделал над собой героическое усилие и временно завязал со спиртным. Из подъезда изгнали даже общесоседскую кошку, потому что она слишком громко мяукала по утрам, а больному человеку нужен покой.

В общем, переживали все. Кроме Селены.

– Господи, Элька, – сказала она мне беспечно, когда я бессвязно выразила восхищение ее мужеством. – Ситуация-то пятьдесят на пятьдесят! Чего мне зря себе кровь портить?

И не ошиблась. Опухоль оказалась доброкачественной.

Операция прошла на удивление гладко, только обоняние оказалось для Селены утраченным навсегда.

Но и здесь она нашла свою светлую сторону!

– Слава богу! – ответила она хирургу, когда тот объявил ей, что слово «запах» она из своего лексикона может исключить. – По крайней мере, я больше не буду чувствовать, чем пахнет у нас в подъезде!

И это, скажу я вам, большая удача. Запах нашего подъезда навевает воспоминание о горьковской пьесе «На дне» даже у тех, кто эту пьесу не читал.

И обязаны мы этой достопримечательностью нашей соседке – преоригинальной личности.

Зовут ее Маргоша. Есть ли у нее фамилия и отчество, мне не известно. Наверное, есть, как без них! Но на моей памяти к ней по имени-отчеству не обращались ни разу.

Маргоше примерно пятьдесят лет. Она маленькая худая алкоголичка с размытыми чертами лица, самой запоминающейся частью которого является огромный багровый нос. Обычно Маргоша тусуется с местными алкоголиками и объясняет это тем, что пишет роман из их жизни. Еще у нее дома стоит самогонный аппарат. И время от времени благодаря ему весь дом остается без электричества, потому что агрегат потребляет массу энергии. Пробки не выдерживают, вылетают, и мы покорно сидим впотьмах до прихода электрика.

Правда, в последнее время Маргоша явно нашла себе другой источник дохода. Думаю так потому, что примерно в течение трех месяцев пробки не вылетели ни разу. Впрочем, возможно ей просто удалось усовершенствовать конструкцию механизма.

Сейчас Маргоша тусуется уже не с алкоголиками, а с бомжами. Бомжи живут в старом заржавевшем кузове «Запорожца», который гниет во дворе столько лет, сколько я себя помню. Теперь Маргоша говорит, что пишет роман из жизни бомжей и общается с ними исключительно потому, что собирает материал.

Впрочем, это бы еще полбеды.

Недавно Маргоша, наслушавшись по телевизору пламенных призывов Бриджит Бардо, решила примкнуть к ней в борьбе за права животных.

Господи! Сколько же проклятий послали жители нашего дома в адрес этой эмансипированной французской дамы!

Маргоша усыновила шестерых собак, до этого копавшихся в местной помойке, и поселила их в своей однокомнатной квартире. Что ж, дело благородное. Но иногда, когда состояние не позволяет Маргоше сойти вниз и выгулять питомцев, она просто открывает дверь квартиры и вышвыривает животных в подъезд. Собаки радостно несутся вниз и обнаруживают, что подъездная дверь заперта.

Как вы думаете, где они удовлетворяют все свои естественные потребности?

Правильно, аккурат на входе.

Запах в подъезде, благодаря этой милой собачьей привычке, стоит ужасающий. Непосвященные люди, шагнув через порог, обычно теряют сознание. Люди посвященные, прежде чем войти, упаковывают нос в платок, пропитанный сильными отечественными благовониями. Типа тройного одеколона.

Сначала мы пытались договориться с Маргошей по-хорошему. Хо-хо! Потом мы озверели и попытались ее припугнуть. Ха-ха!

Тогда мы озверели окончательно и начали писать заявления в самые разные инстанции.

И добились-таки своего!

В один прекрасный день к дому подъехала сверкающая черная «Волга», из нее на улицу вышло человек восемь. Как они там размещались – ума не приложу. Соседи немедленно сплотились в единую ударную силу и высыпали на улицу встречать дорогих гостей.

Гости оказались не кем-нибудь, а муниципальной комиссией по выселению злостных хулиганов. Лица их были суровыми и мужественными, а поступь твердой. К комиссии присоединился наш участковый.

Едва комиссия вошла в подъезд, как лица ее членов покрыла смертельная бледность. Впрочем, сразу было видно, что люди подобрались бывалые. Никто не упал в обморок и никто не дезертировал.

В полном молчании все поднялись на четвертый этаж.

– Эта? – сухо спросил главный, указывая на обшарпанную дверь квартиры.

– Эта, эта, – радостно подтвердили жильцы.

Участковый выступил вперед и нажал на дверной звонок. За дверью немедленно раздался разнокалиберный собачий лай.

– Господи, – невольно прошептал начальник комиссии. – Сколько же их там?!

– Было шесть, – ответил страдалец, живущий в квартире под Маргошей. – А может, уже больше.

Тут за дверью послышались шаркающие шаги, и Маргоша спросила сонным голосом, не открывая дверь:

– Кто там?

– Откройте, – внушительно велел участковый.

– Кто там, спрашиваю? – уже громче взвизгнула Маргоша.

Вперед выступил начальник прибывшей комиссии.

– Комиссия по выселению! – ответил он профессиональным голосом, и у многих присутствующих по коже побежали мурашки.

У многих, но не у Маргоши.

– У меня сегодня неприемный день, – ответила она.

И удалилась.

Как вы думаете, что было дальше? Правильно, ничего!

Комиссия потопталась-потопталась перед запертой дверью, да и отбыла восвояси. Слегка повредившийся в уме страдалец, живущий под Маргошей, предложил участковому выломать дверь, но тот предложение отклонил.

Тогда страдалец спросил, как Закон посмотрит на то, что дверь выломают сами соседи?

Участковый ответил, что Закон в его лице посмотрит на это происшествие резко отрицательно. Более того. Будет вынужден квалифицировать действия как мелкое хулиганство. И этим гипотетическим соседям придется возмещать пострадавшей ущерб.

Вот и вся история. Никакие комиссии в наш дом больше не ездят, а Маргоша клянется усыновить еще пару дворняг, если соседи будут ее беспокоить.

Так что больше мы этого себе не позволяем.

– Ты слышала, какой концерт Маргоша закатила этой ночью? – спросила Селена.

Снотворное избавило меня от этого подарка судьбы.

– Не слышала. По какому случаю? Книгу выпустила и друзей собрала?

– Да нет. Подралась с сожителем. Орала на весь дом, что она не какая-нибудь, а музыкальное училище закончила.

М-да… Странная и причудливая фантазия у нашей инферналки.

– Элька, с этим нужно что-то делать.

– Что? – спросила я, отступая на кухню. Селена шла за мной по пятам.

– Ну, написать куда-нибудь…

– Писали уже.

– Может, в газету?

Я молча постучала кулаком по голове. Сразу видно советского человека, привыкшего, чуть что, обращаться прямиком в редакцию «Правды».

– Да, времена не те, – запоздало сориентировалась соседка. – Но нельзя же так жить!

Я пожала плечами?

– Почему? Живем! По-моему, уже года три. Чай, кофе?

– Спасибо, нет, – отказалась соседка. – Я спросить хотела… Элька, у тебя, что, поклонник образовался?

Я удивилась так безмерно, что минуту даже не знала, что и сказать. Поклонник?! У меня?!

– Симпатичный дядька, – одобрила соседка. – И солидный. Сразу видно, из новых. Держись за него.

– Да про кого ты?!

– Ладно, не хочешь – не говори, – обиделась Селена.

Я взяла себя в руки.

– Понимаешь, у меня столько поклонников в последнее время, что я просто не соображу, о ком ты. Уточни.

Селена мгновенно оттаяла.

– Симпатичный, высокий. По-моему, сто восемьдесят восемь. На большом черном джипе. «БМВ». Классная машина. И стоит дорого. Одет хорошо. Волосы светлые, глаза карие. Нос прямой. Хорошие зубы, правда, не все свои. Начиная с правого глазного – отличный мост, явно не у нас делали. На правом виске родинка. Шрам под подбородком. Возле левого локтя – родимое пятно.

Подумала и добавила:

– Размер ноги – сорок второй.

Теперь вы понимаете, почему я твердо уверена, что Селена пошла в своего папочку? Вот были бы неоценимые свидетели любого криминального происшествия! Для них составить фоторобот преступника – плевое дело!

– А шрама после аппендицита заметно не было? – спросила я на всякий случай.

– Так он в брюках был, – объяснила соседка свою недоработку.

«И в серых плавках», – подумала я, но вслух произносить не стала. Могут неправильно понять.

– И с чего возникла идея, что это мой поклонник?

– А про кого он расспрашивал? – удивилась Селена. – Про меня, что ли?

– Даже так, – пробормотала я сквозь зубы. И спросила погромче:

– Давно расспрашивал?

– Дня три-четыре назад, – ответила Селена. Подумала и уточнила:

– В четверг. Точно.

Я налила себе чаю. Машинально спросила у гостьи, указывая на чашку:

– Может, за компанию?

– Не пью, спасибо.

Я отхлебнула глоток и продолжила допрос:

– И что же он спрашивал?

– В какой квартире живешь, куда ходишь, с кем встречаешься, кто к тебе приходит, – добросовестно зачастила Селена.

– И получил ответ? – изумилась я.

– А как же! – в свою очередь поразилась соседка. И успокоила меня, решив, что правильно поняла причину моего страха:

– Ничего компрометирующего я ему не сказала. Да и что про тебя можно сказать компрометирующего, прости господи! Живешь, как монашка: дом-работа, дом-могила. Так ему и объяснила.

Я тяжело вздохнула. Вот спасибо! Теперь шантажист точно знает, что за спиной у меня вся огромная Вселенная. И ни одного близкого человека.

– Я правильно сказала? – на всякий случай уточнила соседка.

Я не смогла ответить на этот вопрос. Не люблю врать.

– Вообще-то я хотела голову покрасить…

– Удаляюсь! – сразу поняла намек Селена. – В какой цвет?

– Понятия не имею. В какой получится.

– Тебе пойдет пепельный.

– Я учту.

– Учти.

Мы еще одно мгновение помолчали. Я не сердилась на гостью. В конце концов, она искренне желала мне добра.

– Ну, я пойду.

– Счастливо.

Я проводила Селену, заперла дверь и вернулась в ванную.

Народная мудрость гласит, что лучшим средством для снятия стресса после принятия теплой душистой ванны является изменение прически.

Вообще-то, этот ход был мною сделан ровно три месяца назад, при увольнении из архивного института. Я отправилась к соседке по этажу, парикмахеру Леночке, и она очень красиво высветлила мне прядки волос. Единственное, что меня огорчало, это то, что через три недели мелированный бронзовый оттенок смылся, и осветленные прядки стали бесцветными. Я решила проявить смекалку и привести их в прежний волнующий цвет. Для чего и купила тоник с оттенком под названием «малахит».

Для начала я внимательно прочла инструкцию. Не знаю, как вы, а я всегда это делаю. Правда, выполняю инструкции очень редко, либо привношу в них творческое разнообразие. Иногда результат меня радует, иногда нет… В общем, достаточно жесткого урока я до сегодняшнего дня не получала ни разу.

Но так уж вышло, что терпение богов истощилось именно сегодня, для чего они и подсунули мне в руки флакон зеленого цвета.

Как обычно, я тщательно изучила инструкцию. Так, понятно. Для получения легкого оттенка держать десять минут… для получения глубокого цвета полчаса. Мне глубокий зеленый цвет на волосах кажется немного вызывающим. Поэтому я скромно решила ограничиться десятью минутами. Мне был нужен только легкий бронзовый оттенок на осветленных прядках, и больше ничего.

Не чуя худого, я открутила пробку и опрокинула на голову тягучий водопад темно-зеленого цвета.

Помассировала волосы, чтобы тоник распределился равномерно, и вдруг в ужасе замерла.

Конечно, я по своей босяцкой привычке не надела на руки перчатки. Вообще-то, когда я пользуюсь краской, то надеваю их всегда. Но сейчас ситуация не казалась мне настолько серьезной. Подумаешь, тоник! Это же не краска! Без перекиси, без аммиака… Обойдусь!

И только теперь я поняла, как была не права. Руки окрасились в ядовитый купоросный цвет, и я напрасно терла их здоровенным куском хозяйственного (!) мыла. Зелень въелась намертво.

Тут я ощутила, как зеленая струя стекает по лицу и, минуя лоб, щеки и подбородок, капает на отчищенную до блеска эмаль моей старенькой ванной.

Я медленно выпрямилась и взглянула в зеркало.

Боже!

С обратной стороны рамы на меня смотрело жуткое лицо, не снившееся ни одному гримеру фильмов ужаса! Судя по трупным пятнам и полосам, тело пролежало в воде не меньше трех недель, прежде чем его выловили. Волосы покрылись ярко-зеленой плесенью и наводили тоскливые мысли о бренности всего сущего.

– Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца! – невольно процитировала я вслух.

Подставила голову под кран, вооружилась шампунем, бальзамом и принялась за яростную борьбу с «радикальным зеленым цветом».

Когда через полчаса я осмелилась взглянуть в зеркало, меня обуяла тоска. Все мои усилия свелись к таким минимальным результатам, что не стоило и затеваться. Ярко-зеленые пряди торжествующе сияли на макушке, лицо выглядело примерно так, как будто недели две назад я приняла участие в товарищеском матче по боксу.

В общем, лепота.

Вы заметили, что неприятности не приходят поодиночке? Стоит случится какой-то гадости, и она тут же магнитом притягивает вторую гадость. Та, в свою очередь, вспоминает еще об одной своей подружке, и так до бесконечности.

Я взяла флакон тоника и потопала на кухню. По крайней мере, там нет зеркала.

Я уселась за стол, допила остывший чай и повертела упаковку перед глазами еще раз. Может, флакон контрабандный? Так сказать, «засланный» к нам с Малой Арнаутской?

Ничего подобного! Имеющий глаза – увидит!

В верхнем правом углу этикетки мелким, но вполне разборчивым шрифтом было написано: «На осветленных и мелированных прядях оттенок может получиться слишком ярким».

– Понятно, бестолочь? – спросила я сама себя вслух. – Слишком ярким!

Граждане! Читайте инструкции на упаковке! Обычно фирма-производитель довольно честно и нелицеприятно предупреждает о том, что с нами будет, если мы съедим, выпьем, подкрасимся, помоемся или нечаянно обольемся каким-нибудь ее продуктом. Особенно умиляет меня состав продукта, выписанный на какой-нибудь красивой баночке, где буква «Е» в маркировке встречается гораздо чаще, чем какая-нибудь другая.

Не подумайте плохого. Все гораздо хуже. Буквой «Е» обозначается особенно вредный для организма консервант, который по предположениям медиков, способствует развитию рака. И тем не менее, большая часть граждан (и я в их числе), с внимательным сопением прочитав состав продукта, не теряет аппетита.

Но одна надпись меня особенно поразила своим цинизмом: «Консервант с маркировкой «Е» использован с разрешения министерства здравоохранения России».

Как вам? А? Оказывается, рак у потребителя вполне может развиваться с разрешения Минздрава России. С его одобрения, так сказать. Помните, что врачи сообщили Фаине Раневской, попавшей в больницу? «Ваш инфаркт протекает нормально!».

Так что читайте надписи на упаковках. Они сеют разумное, доброе и вечное гораздо чаще, чем многое из того, что сейчас называется словами «художественная литература». А уж следовать вам инструкциям, потреблять или не потреблять тот или иной продукт – думайте сами, решайте сами. Но претензии к производителю не обращайте.

Вот, например, я. Сижу на кухне с зелеными руками, зеленым лицом и зелеными прядями на голове, но обиды в душе – никакой! А почему? А потому, что фирма-производитель меня по-доброму, можно сказать, по-отечески предупредила: «На осветленных волосах оттенок может получиться слишком ярким».

Иначе говоря: не пей, козленочком станешь… И я, как братец Иванушка, пожинаю плоды собственной дурости.

Раздался звонок в дверь. Я вздрогнула. Что за нашествие сегодняшним утром ко мне домой?

На цыпочках подошла к двери и осторожно заглянула в панорамный глазок. Оторвалась от созерцания визитера, глубоко и удовлетворенно вздохнула.

Все же есть на свете справедливость.

Я решительно взялась за ключ и повернула его в сторону. Распахнула дверь и сразу вышла на площадку, чтобы дневной свет, проникавший в лестничное окно, осветил меня как можно лучше. Так сказать, во всех подробностях.

Получилось. Суперсамец глухо вскрикнул и попятился назад, закрываясь руками. Пару раз он махнул ладонями перед глазами, как бы прогоняя наваждение, но, поскольку я не исчезла и не растворилась, он перестал размахивать ручонками. Остановился на ступеньке, вцепился в перила и спросил:

– Это ты?

– Это я.

– Господи, что у тебя с головой?! А с лицом?! А руки-то, руки!..

Не в силах продолжать дальше, он обессилено умолк. Теперь победу торжествовала я.

Да, короткую победу. Да, не самую решающую в моей жизни, но все равно. Маленькая гадость, а приятная.

Наконец Никифоров-сын взял себя в руки, преодолел отвращение, которое я у него вызывала, и сухо спросил:

– Войти можно?

Как будто я могла ответить «пошел вон!»

– Входи, – сказала я, ни на минуту не забывая о составленном вчера заявлении и подписанном мной протоколе.

Он осторожно обошел меня слева и боком протиснулся в дверь. По-моему, он не столько демонстрировал свою брезгливость, сколько просто опасался испачкаться. В прямом смысле.

Юниор вошел в мою длинную, но немного узковатую прихожую и огляделся.

– Ничего, что я ремонт не успела сделать? – спросила я, закрывая за собой дверь.

– Да, квартира у тебя неплохая, – не отвечая на вопрос, протянул доверитель.

– Губки не раскатывай, – посоветовала я. – Если что – она достанется государству.

Суперсамец задрал голову и оглядел четырехметровые потолки.

– Умели строить, – констатировал он. Обернулся и спросил:

– Куда идти-то?

– Прямо.

Гость потопал в зал, не снимая обуви. Впрочем, еще неизвестно, что было грязней: мои полы или подошвы его туфель ручной работы.

Юниор вошел в комнату и окинул взглядом скромную обстановку. Пренебрежительным взглядом.

– Да, – сказал он отвлеченно. – Такая квартира ремонта требует. И мебели хорошей тоже.