Текст книги "Блюз бродячих собак"

Автор книги: Карина Тихонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– Ужас какой…

– Да. И у этой подруги сегодня День рождения.

– Понятно, – ответила я обреченно. Господи, как же я ненавижу культпоходы в гости к незнакомым людям!

Редька с мольбой посмотрел на меня:

– Элька, я тебя просто умоляю!

– Да ладно, ладно, – ответила я ворчливо. – Вкусим и от этого удовольствия, что ж делать…

– Элька!

Редька расцвел. Но тут же вспомнил какой-то отягощающий фактор и снова скис.

– Эль, ты не обидишься, если я тебя представлю как свою девушку? – спросил он опасливо.

Я порозовела:

– А нужно?

– Очень нужно! – ответил он горячо. – Мне Эльвира Давыдовна постоянно каких-то девиц сватает!

– Зачем? – не поняла я.

– Считает, что сам не способен, – сознался Редька.

– А-а-а… Ну и чем ты недоволен?

– Господи, да ты бы их видела, – тихо-тихо прошептал Редька, и его передернуло.

– Понятно.

– Ничего тебе не понятно. Одна, например, любит петь хором…

– Понятно.

Редька споткнулся и посмотрел на меня безнадежным взглядом. Потом махнул рукой, призывая предать забвению его ненужную откровенность, и уточнил:

– Так можно? Побудешь моей девушкой сегодня вечером?

– Только сегодня вечером? – пошутила я, и тут же покраснела.

Шутки на подобную тему никогда не были моей сильной стороной.

Но неожиданно для меня покраснел и Редька.

– Я не против, чтобы не только сегодня, – произнес он с вызовом. И по-моему, сам испугался собственной смелости.

– Ладно, замнем для ясности. Что дарить будем? – уточнила я.

– Ничего.

– Как это?

– Так это. Мама привезет Эльвире какие-нибудь ракушки-песчаники, а мы с тобой передадим ее устное поздравление.

– Тебе не кажется, что это будет выглядеть не совсем прилично? – спросила я нерешительно.

Редька шумно вздохнул и ответил вопросом на вопрос.

– Что можно подарить женщине, у которой все есть?

– А у нее все есть?

– Все! – решительно ответил Редька.

– Муж, семья, здоровье, деньги, дети, счастье в личной жизни? – начала перечислять я, не поверив такому везению.

– Милая, у нее все это есть. И даже внучка в придачу, – уточнил Редька ханжеским голосом.

Но смысл уточнения я поняла немного позже.

Эльвира Давыдовна жила в большом уютном доме на Рублевском шоссе. Сказать, что ты живешь на этом шоссе, все равно, что заполнить налоговую декларацию. Окружающие понимают, что жизнь удалась. Во всяком случае, в материальной ее части.

Впрочем, дом был не слишком мещанским и не стремился поразить воображение гостей своими размерами. Архитектору даже удалось как-то деликатно скрыть часть его квадратных метров, в чем я убедилась позже. Когда разгуливала по дому и поражалась количеству комнат.

Эльвира Давыдовна оказалась приятной пожилой дамой, очень ухоженной и подтянутой, очевидно благодаря частым визитам к хорошему косметологу и хорошему визажисту.

Единственное, что, на мой взгляд, ее портило, – это манеры.

Одна популярная дама-писательница написала в своем романе, что у бабушки героини были «манеры вдовствующей императрицы».

Честно говоря, такая характеристика меня поставила в тупик.

Интересно, как дама себе их представляет?

Разные были вдовствующие императрицы. И манеры у них были разные.

Была, например, одна вдовствующая императрица, которая обожала сидеть в подвале возле саркофага с разлагающимся телом мужа и советоваться с ним о текущих делах.

Ну, такая у нее была манера!

Еще одна, например, легко выходила из себя, визжала, впадала в истерику и лупила придворных дам по щекам.

Была и такая манера.

И почти поголовно все они ненавидели своих невесток и азартно цапались с ними из-за фамильных драгоценностей.

Например, последняя вдовствующая императрица Российская Мария Федоровна.

Поэтому у меня такая литературная подробность вызвала, мягко говоря, удивление.

Нет, я понимаю, что литераторша имела в виду нечто аристократически возвышенное, но честно говоря, я ее заподозрила в сильном историческом невежестве.

Меня вообще раздражают разговоры об «аристократизьме», ставшие чрезвычайно модными в наше время. Главным образом, раздражают потому, что говорят об этом люди, имеющие о вопросе такое же представление, какое я имею о квантовой механике.

То есть никакого.

Или люди, судящие о дворянском сословии по мультику «Анастасия».

Редкой наглости мультик, если говорить о его содержательной части.

Очевидно, Эльвира Давыдовна начиталась книг той литературной дамы. И представляли они себе царственные манеры, судя по всему, одинаково.

Эльвира Давыдовна держалась с невыносимой снисходительностью.

Она как бы заранее прощала всем недостаток хороших манер и отсутствие должного воспитания.

«Что с вас возьмешь!» – говорили тонко выщипанные брови, которые время от времени вздергивались на лоб.

Еще Эльвира Давыдовна подавала гостям руку, старательно копируя жест Ее Величества Елизаветы Второй, Английской.

Видели, как это делает королева?

Красиво делает, ничего не скажешь. В том, как пожилая леди протягивает руку своим подданным, перемешано множество оттенков.

Во-первых, любезность. Настоящая, не покупная.

Во-вторых, царственность. Опять-таки натуральная, а не крашеная.

И в-третьих, безупречная дистанция. Никакой оскорбительной снисходительности, никакого панибратства. Жест очень доброжелательный, но никакому человеку, даже самому неумному, и в голову не придет забыться и встать с королевой на дружескую ногу.

Я не знаю, как английская королева добивается такого эффекта, просто протягивая окружающим руку. Но она это делает очень красиво.

В отличие от Елизаветы Второй, Эльвира Давыдовна смотрелась бледной неталантливой копией.

Вроде и руку протягивала с любезной улыбкой, и слова приветливые говорила, но выглядела вся эта царственность ужасно фальшивой. Можно сказать, узурпаторской.

Впрочем, бог с ней. Каждый развлекается, как умеет.

– Илона? – переспросила Эльвира Давыдовна. Окинула меня изумленно-снисходительным взглядом и этим сумела донести до меня множество самой разнообразной информации.

Например, что такими именами в Москве предпочитают называться проститутки.

– Илона, – подтвердила я невозмутимо.

Не знаю почему, но плебеи, косящие под аристократов, у меня, человека закомплексованного, вызывают обратную реакцию. Не дрожь в коленках, а разухабистую наглость.

– Будьте как дома, – подчеркнуто любезно произнесла Эльвира Давыдовна. И опять-таки сумела донести до меня между строк, что таким замарашкам, как я, в костюмах за тысячу пятьсот рублей, не часто доводилось бывать в подобных чертогах. Поэтому очень желательно, чтобы я не разбила какую-нибудь китайскую вазу. А впрочем, даже если и разобью, то бояться мне нечего. Судиться со мной никто не станет.

Ибо что с меня взять?

Все вышеперечисленное подняло мой боевой дух на беспредельную высоту.

Ненавижу плебеев, прикидывающихся дворянами.

Также, как ненавижу плебеев, прикидывающихся интеллигентами.

Знаете, во времена Сервантеса в Испании была популярна поговорка: «Идальго в дырах, но не в бедности».

Смысл этой пословицы никогда не станет понятным людям, вроде Эльвиры Давыдовны.

Дело совсем не в кружевных манжетах и драгоценных украшениях. «Идальго» – это категория нравственная, духовная, независимая от размеров состояния и убранства домов.

Идальго считали постыдным штопать одежду. Штопать – значит смириться с жизнью, покориться ей.

«Одет я всегда прилично, – рассуждал дон Кихот, – чиненного не ношу. Рваное – другое дело. И то, это более от доспехов, нежели от бедности…»

Подобные рассуждения для людей типа Эльвиры Давыдовны – недосягаемая высота. Теория относительности Эйнштейна, рассказанная в первом классе общеобразовательной школы.

Как объяснить нынешним нуворишам, что дворянство – категория не материальная, а моральная?

Духовная, интеллектуальная, образовательная, какая угодно, только не денежная!

Ведь были древние роды, впавшие в бедность, даже в нищету, но не утратившие блеска родового имени, перед которым склонялись головы даже очень богатых людей!

Впрочем, не мое это дело…

Я подавила раздражение и прошествовала в столовую с огромным накрытым столом.

Празднество намечалось широкое. Это я поняла, окинув взглядом убранство стола.

Серебряные приборы, драгоценное венецианское стекло, потрясающий раритетный фарфор, по-моему, китайский…

В общем, застолье, напоминающее времена Владимира Красное Солнышко.

Гостей на этом празднике жизни подобралось немного.

Всего пятнадцать человек.

Конечно, меня познакомили со всеми, но при моей девичьей памяти на имена, отчества и фамилии это было дохлым номером.

Единственный человек, которого я запомнила, был моложавый красивый мужчина, сидевший справа от меня. И то, запомнила я его только потому, что между нами завязался интереснейший разговор.

– Вы юрист? – переспросила я заинтересованно.

– Юрист, – подтвердил сосед.

– Простите, не расслышала вашего имени отчества?

– Владимир Иванович.

– Владимир Иванович! – обрадовано подтвердила я. – Да, конечно! Владимир Иванович, вам ничего не говорит фамилия Никифоров?

Минут пять Владимир Иванович молчал, поглощая консоме из омаров. Потом оторвался от своего увлекательного занятия и снизошел до ответа:

– Почему же не говорит? Говорит… Виталик Никифоров – мой добрый приятель…

– Родился на брегах Невы? – съязвила я, припомнив Пушкина: «Онегин, добрый мой приятель, родился на брегах Невы…»

– Почему на брегах Невы? – невозмутимо ответил сосед справа. – В Москве он родился. Классный юрист, хороший парень…

Я подавилась. Судя по всему, Виталик Никифоров был отцом моего нынешнего нанимателя. А наниматель не мальчик. Лет сорок-сорок два, не меньше. Значит, отцу при всем желании, не может быть меньше шестидесяти.

Парень?

– Ему шестьдесят восемь, – продолжил разговор сосед. – У него собственная юридическая контора. Хотя он, кажется, отошел от дел и передал все сыну.

– Сергею?

– Сергею.

– А давно он отошел от дел?

– Года два-три… А почему это вас интересует?

Теперь замолчала я, поглощая деликатесное угощение.

– Дело в том, что у меня возникла необходимость в юристе.

– Понятно.

– И мне рекомендовали фирму «Никифоров и сын» как самую надежную.

Сосед по столу снова умолк. Несколько минут мы пережевывали закуску.

– Ну, когда фирму возглавлял Виталик, это, действительно, было надежное предприятие.

– А сын? Не столь надежен?

Пауза.

– Не знаю, что вам сказать, – ответил наконец Владимир Иванович.

– Виталик – человек с твердыми принципами. Но он давно отошел от дел.

– Сын на папу не похож?

Еще одна пауза.

– Внешне – похож.

– Ясно.

Пауза.

– Насколько я знаю, – продолжил Владимир Иванович, – Сергей поглощен своими семейными проблемами.

– А у него есть проблемы?

– Есть. Жена.

– Ага!

– Да нет, вы меня не поняли. Жена у него молодая, не совсем нашего круга девочка…

– И что?

– Требует нетрудовых доходов, – обтекаемо выразился Владимир Иванович.

Мы снова замолчали.

– Вообще-то, Сергей никогда самостоятельно делом не занимался. И понятия не имеет о том, как все это сложно.

– Ясно.

– Но он мальчик грамотный и хорошо образованный.

Это хождение по мукам начало меня утомлять.

– Вы бы ему доверили собственные проблемы? – откровенно спросила я.

– Не доверил бы, – так же откровенно выразился сосед.

– Спасибо.

– Не за что.

Несколько минут мы сосредоточенно жевали, наслаждаясь приглушенными звуками праздника.

– Понимаете, Виталик – человек старой закалки, – начал уточнять сосед. Очевидно, его мучило то, что он не смог объяснить мне суть проблемы.

– Это я поняла. А сын, что же, человек демократической формации?

– Он, как бы это сказать…

Владимир Иванович уставился в соседнюю стену и неопределенно пошевелил пальцами, подыскивая подходящее определение.

– Он еще не сформировался как предприниматель. Виталик основал частную юридическую контору очень давно: на заре девяностых. И клиентуру подобрал солидную. Ему доверяли соотечественники, с ним охотно вели дела западные партнеры…

– Это как? – не поняла я.

– Ну, дела о розыске родственников, дела о наследстве, совместные предприятия и тому подобное. Когда Виталик удалился от дел и передал клиентуру сыну, то фирма была в шоколаде.

– А сейчас? – полюбопытствовала я, уловив некоторую заминку.

– Как бы это сказать… Несколько клиентов предпочли другого юриста. Нет, может быть, дело вовсе не в Сереже! – торопливо поправился сосед. – Возможно, они просто предпочли человека с большим опытом работы. Но тем не менее, удержать их Сергей не смог.

Он поднял вверх сухой палец и бесстрастно уточнил:

– А должен был! Как предприниматель, должен был!

И, сочтя свой долг выполненным, углубился в рыбу-гриль под шубой.

Застолье продолжалось недолго. Родион, сидевший слева, в основном помалкивал. И, как я понимала, в основном из-за меня.

Дело в том, что за мою скромную персону вплотную взялась Эльвира Давыдовна.

– Илона, вы москвичка? – спросила она через весь стол.

Ну, конечно! Сакраментальный вопрос любой московской мамочки, которая спит и видит в кошмарах наглую провинциалку, охомутавшую ее бескорыстного мальчика.

– Москвичка, – ответила я так же громко.

В холеных чертах лица хозяйки явственно проглянуло разочарование.

Вообще-то, у меня было сильное желание назвать своей исторической родиной что-нибудь вроде Соловков, но потом я подумала, что праздник кончится, а Родион останется. Несправедливо, если ему придется отдуваться за мое минутное гарцевание.

– Вы живете с мамой? – спросила Эльвира Давыдовна опять-таки через стол.

– Я живу одна.

– У вас собственная жилплощадь?

Как вам нравится эта аристократка хренова?

– Собственная, – подтвердила я любезно.

– Понятно, – окончательно скисла хозяйка. Впрочем, через минуту снова встрепенулась и продолжила допрос:

– А кто вы по специальности?

– Илона по специальности историк, – неожиданно подал голос Редька, до этого мрачно изучавший безукоризненную скатерть. – Тетя Эля, вы не против, если мы поедим? Все очень вкусно.

Эля?! Как, эта мымра тоже Эля?!

Я подавилась маслиной без косточки.

На этом этапе выяснение моей личности закончилось, но меня ждало испытание потрудней.

Редька упомянул, что в качестве основного богатства семейства Эльвиры Давыдовны котируется ее внучка. Дитё лет пяти-шести заскочило в столовую в то время, когда в нормальных семьях детей уже кладут спать, и громко завопило:

– Ба-а-а! Пирожное невкушное!

– Ты моя сахарная, – ответила Эльвира Давыдовна, превращаясь в кусок пластилина на солнце. – Ты моя драгоценная! Иди сюда, возьми, что тебе нравится!

Дитё прошествовало через всю комнату. Излишне говорить, что каждый гость счел своим долгом одернуть на малышке платьице и посюсюкать вслед. Дитё не обратило на эти заигрывания никакого внимания. Мы с Редькой обменялись взглядами.

«Я тебя предупреждал!» – говорили его глаза.

Но я и так догадалась, что из себя представляет третье, подрастающее поколение семьи.

Есть такие ненормальные взрослые, которые просто не понимают, что если они тащатся от своих раскормленных избалованных детишек, то не факт, что от них так же будут тащиться окружающие.

Сколько раз мне приходилось, стиснув зубы, присутствовать на импровизированных утренниках, когда папы-мамы-дедушки-бабушки выводили к гостям своего принаряженного отпрыска и, в волнении хрустя пальцами, слушали, как ребенок читает стишки Агнии Барто.

Что называется, с выражением.

Собственно, к выражениям в конце этого утренника обычно бывала близка я. Но сдерживала свой темперамент и цедила что-то пристойно-приветливое.

Но на этот раз действительность превзошла все мои ожидания.

Дитё наконец пробилось к бабушке, сиявшей бриллиантами, и сердито зашептало ей что-то на ухо.

– Ты моя любимая! – умилилась Эльвира Давыдовна. И объявила собравшимся:

– Машенька приготовила нам сюрприз. Она споет песенку.

– Две песенки, – поправил ребенок.

– Две песенки. Послушаем?

И Эльвира Давыдовна поднялась с места с негромким смехом, намекая гостям, что пришла пора отрабатывать харчи.

Гости побросали салфетки, переглянулись и с тоскливой покорностью судьбе потянулись в гостиную, где стоял большой концертный «Бехштайн» (мечта моей мамочки). За роялем сидела скромная неприметная девушка. Очевидно, гувернантка. Или учительница музыки.

Я посмотрела на несчастную забитую девицу и посочувствовала ей от всей моей понимающей души.

Дитё, капризно поломавшись, приблизилось к роялю. Но ломался ребенок не от волнения. Насколько я поняла, нужно было еще упросить его поиграть на наших нервах.

– Ну, Машенька, – упрашивала бабушка. – Ну, моя сладкая… Давай, порадуй бабулю…

И все семейство, включавшее деда, дочь и зятя, стояло вокруг Машеньки и эхом вторило:

– Порадуй бабулю!

– Пить хочу, – ответила деточка.

Несколько человек одновременно сорвалось с места и понеслось в столовую. Машеньке подали бокал с минералкой.

– Лимонад хочу!

Еще одна серия бодрого галопа. Из столовой вынесли бокал с «Кокой».

– Холодная!

Я начала закипать. Рука Редьки сжала мою ладонь, я очнулась и посмотрела на кавалера.

– Потерпи! – шепнул он мне на ухо.

– Не гарантирую, – ответила я сквозь зубы.

В общем, дитё в конце концов уломалось и исполнило какую-то популярную нынче песенку, содержание которой было ему совсем не по возрасту.

– Ах, какая умничка, ах, какая талантливая девочка! – заахали в экстазе приглашенные.

– Я еще спою! – не объявила, а приказала всем оставаться на своих местах хозяйская внучка.

Разохотилась, значит.

Пела девочка преотвратно. В своем высокомерном пренебрежении она игнорировала темп, тональность, мелодию, слова и ритм. Несчастной гувернантке приходилось то галопом ловить ее на полдороге, то, наоборот, сидеть неподвижно и ждать, когда звездная внучка раскачается и продолжит песню.

– Ах, как великолепно! Какой развитый ребенок! – заахали гости после второй песни.

Эльвира Давыдовна внимала восторгам с благосклонной улыбкой.

Потом Машенька вознамерилась прочесть нам стихотворение. И прочла целых четыре. На этом, к счастью, репертуар ребенка закончился, и мы получили увольнительную до следующего хозяйского каприза.

– Илона, вам понравилось? – громко спросила Эльвира Давыдовна.

Я понимала, что вопрос был тестом. Если бы я ответила правильно, то мне простили бы все. Даже мое ужасное имя.

Но я не смогла сдержаться.

– Понравилось, – ответила я тоже очень громко. – Только вам нужно показать ребенка логопеду. Она же половину согласных не выговаривает!

В комнате воцарилась напряженная тишина.

– И потом, я бы не советовала отдавать Машу в музыкальную школу, – продолжала я, упиваясь откровенностью. И злорадно отчеканила, хотя понимала, что подписываю себе смертный приговор:

– У нее слуха нет.

Занавес…

Когда мы с Редькой вышли на улицу, я разом потеряла свой боевой запал. Я съежилась, как шарик, из которого выпустили воздух, и стала поглядывать на кавалера жалкими умоляющими глазами.

Мне было стыдно.

Вечер завершился скомканно. После моего критического резюме попросить Машеньку продолжить бенефис и повторить на бис исполненные номера стало неудобным.

Но Машенька, вкусив тортика, пожелала снова облагодетельствовать нас своими талантами. Ее пытались увести из гостиной, а ребенок визжал, упирался и голосил так, что я временно оглохла.

При этом все гости укоризненно смотрели в мою сторону, а я немедленно вспотела от напряжения.

«Наплевала в чистую детскую душу!» – говорили бескомпромиссные взгляды приглашенных.

Эльвира Давыдовна за тот час, который мы высидели с Редькой из вежливости, больше не удостоила меня ни взглядом, ни словом. Она скользила мимо меня пустыми очами и просила передать ей тот или иной предмет кого угодно, только не меня и не Родиона. В общем, нас подвергли явному остракизму.

Жалею ли я о том, что не сдержалась?

Нисколько!

Есть категория людей, которая искренне не понимает, что начинает садиться на шею окружающим. И нужно об этом говорить прямо, хотя бы для того, чтобы они распростились с дурной привычкой.

И еще я уверена, что мой жесткий выпад в сторону Машеньки пойдет ей на пользу гораздо больше, чем постоянное сюсюканье родных. Люди, вырастающие из таких вот избалованных детишек, – мука и каторга для всех окружающих. Мне в своей жизни приходилось встречать выросших Машенек, и я помню мучительное желание накостылять этим изломанным рафинированным барышням по заднице.

Хотя бы за тот пренебрежительный взгляд, которым они окидывали мою скромную персону.

Единственное, о чем я жалела, – это о том, что невольно подставила Редьку.

Я заглянула в лицо кавалеру и заискивающе спросила:

– Сердишься?

Минуту Редька сердито хмурил брови, но губы у него предательски дрожали. Потом он бросил притворство и разразился самым настоящим искренним хохотом.

– Королева, я в восхищении! – проговорил он сквозь смех. – Элька, ты молодец… Сколько раз у меня руки чесались взять этого ребенка за шкирку, разложить поперек колена и всыпать по первое число!

– Ты знаешь, ей бы это не повредило, – ответила я, с облегчением переводя дух.

Слава богу! Редька не сердится!

– Не помешало бы, – согласился мой кавалер. – Хотя, знаешь, ребенок, наверное, не столь уж виноват. Скорее всего, накостылять нужно взрослым, которые его вылепили.

– Согласна.

Я подумала и с тревогой спросила:

– Слушай, а у тебя из-за моего хамства проблем не будет?

– Каких?

– Ну, не знаю… С мамой, или с Эльвирой…

– Не будет, – заверил меня Редька. – В моей конторе работает ее двоюродный племянник.

Я содрогнулась.

– Похож на тетю?

– Ничего общего, – заверил Редька. – Отличный парень, грамотный программист.

Мы брели по вечерней улице, игнорируя остановки транспорта.

– Слушай, мы долго пешком будем идти? – спохватилась я.

– То есть?

– То есть до моего дома еще пилить и пилить. Если пешком, часа полтора, я думаю…

– Ты торопишься? – спросил Редька.

– Нет…

– Ты устала?

– Нет.

– У тебя туфли тесные?

– Нет.

– Тогда пройдемся еще немного, – попросил меня кавалер очень робко. Вздохнул и добавил:

– Я на такси не экономлю. Просто время тяну.

Было темно, и я могла краснеть сколько угодно. Господи, просто позор, до какой степени я отвыкла от мужского внимания!

Впрочем, был вопрос, который меня сильно беспокоил.

– Редька… Ой!

Мысленно я теперь называла Родиона Романовича только таким образом. Но вслух прорвалось впервые.

– Извини.

– Да ладно, – отмахнулся кавалер, – я давно привык. Говорю же, все приятели меня так называют. С детства.

– Я пока не настолько близко с тобой знакома.

– Даст бог, познакомишься, – ответил Редька с некоторой долей двусмысленности. Я снова слегка покраснела.

– Ты на что-то рассчитываешь?

Он удивился:

– Элька, что за вопрос? Конечно, рассчитываю! А ты знаешь мужчину, который, ухаживая за дамой, ни на что не рассчитывает? Покажи мне такое чудо природы!

– Ясно, – ответила я ледяным тоном.

– Ничего тебе неясно, – ответил с досадой Редька. – Я не считаю тебя чем-то обязанной мне за мое внимание. И я не собираюсь форсировать события. Если придем к чему-нибудь – прекрасно. Не придем – значит, не судьба.

Он подумал еще немного и вздохнул:

– Знаешь, хочется каких-то нормальных, теплых человеческих отношений, а не просто голого тела.

– Дорос! – сказала я с уважительной иронией.

– И не говори…

– Значит, ты не обижаешься на меня за то, что я… как бы это выразить… не приглашаю тебя на чашку кофе?

– Вот еще! – удивился Редька. – Стыдно, барышня! Что за пошлые мысли? Я бы и сам не пошел, даже если бы ты пригласила!

Я остановилась посреди дороги. Мою шею начала заливать багровая краска гнева:

– То есть как не пошел бы?!

Редька расхохотался, подхватил меня под руку и заставил продолжать движение.

– Зацепило? Нет, не устаю поражаться женской логике. Напрашиваешься на кофе – кобель, отказываешься от кофе – мерзавец…

– Да ладно, – ответила я, остывая. – Эта мысль меня уже посетила несколькими часами раньше.

– И к чему ты пришла?

– Ни к чему, – ответила я мрачно.

Редька сочувственно поцокал языком.

– Элька, давай договоримся. Ты не должна делать ничего, что тебе не нравится. Даже на прогулки со мной ходить не обязательно, если тебе не хочется. Не бойся оскорбить мои нежные чувства. Мужики вообще любят женщин, которые умеют выставлять красные флажки. Так что выставляй. Я не обижусь.

– Договорились, – ответила я. На душе стало легче. Слава богу, одной неопределенностью в наших отношениях меньше.

– Вот и славно, – завершил тему мой поклонник.

Несколько минут мы брели в молчании. Потом я осмелела и спросила:

– Редька, а твоя мама кто по профессии?

– Была учительницей литературы, – ответил он охотно. – А я учился в том классе, где мамочка исполняла функции классного руководителя. Представляешь, ужас какой?

– Что, очень строгая?

– Чрезмерно принципиальная, я бы сказал, – ответил Редька, немного поразмыслив. – Например, она никогда не ставила мне пятерки.

– Почему? – удивилась я. – Ты не учил уроки?

– Да уж, у моей мамочки не выучишь! – в сердцах воскликнул кавалер. Скроил строгое лицо и передразнил чей-то назидательный тон: «Ты должен служить примером для всех остальных!»

Он сбросил маску и покачал головой:

– Ужас…

– Представляю себе.

– Да нет, не представляешь… У нас, как назло, класс был ужасно хулиганистый. Иногда, например, всем скопом отказывались отвечать по какому-нибудь предмету. По истории, например. Вставал староста и объявлял педагогу: «Класс не готов».

– И что?

– Ничего! Раиса Дмитриевна оглядывала всех по очереди, и говорила: «Седельников, встань. Почему ты не готов к занятию? Пригласите сюда Ольгу Ивановну!»

– Это моя мама, – объяснил он, выходя из роли.

– Я догадалась.

– Мамочка приходила, и начиналась работа на лесоповале…

Он издал вздох, шедший из самой глубины души, и покачал головой.

– Веришь, даже сейчас, как вспомню, так вздрогну.

– Я верю.

– «Почему не готов, почему не готов?» – снова передразнил Редька кого-то тоненьким голоском. И с отчаянием добавил, обращаясь ко мне:

– А я всегда готовился! Честное слово! Но не мог же я идти против класса…

– Верю, верю! – повторила я, изо всех сил сдерживая подступающий к горлу смех.

– Настолько хорошо готовился, что даже школу с золотой медалью закончил!

– Верю, верю!

– И в Бауманский поступил после первого же экзамена с пятеркой!

– Верю я, верю!!

Тут Редька спохватился и посмотрел на меня виноватыми глазами.

– Слушай, извини… Накипели, понимаешь ли, детские обиды…

Я не выдержала и громко расхохоталась.

– Чего ты смеешься? – спросил Редька недовольно. – Тебя бы на мое место…

– Побывала! – заверила я поклонника. – Моя мамочка тоже была учительницей.

– Да ты что!

От волнения он даже остановился.

– То-то ты мне сразу приглянулась, – пробормотал он себе под нос.

Мне тоже захотелось сказать парню что-нибудь приятное. Я посмотрела на его лысеющую макушку, вздохнула и проговорила:

– Клен ты мой опавший…

Вот так, незатейливо беседуя о жизни, мы пешком добрались до моего дома. И еще почти два часа бродили по двору, то усаживаясь на скамейку, то поднимаясь с нее. Прощались раза четыре. Редька доводил меня до подъезда, у самой двери спохватывался, что забыл мне сказать то-то и то-то, либо спохватывалась я. Мы присаживались «на минуточку», и процесс повторялся по новой.

В общем, домой я попала в половине второго ночи.

И скажу вам честно, давно мне не было так хорошо.

«Не буду ничего загадывать», – пообещала я себе утром, едва открыв глаза.

Знаете ведь, как бывает? Начнешь раскладывать события, на что-то надеяться, а тут тебя по закону бутерброда – ба-бах! И мордой об стол. Нет, одной все-таки спокойней.

Хотя признаю честно: наличие какого-нибудь поклонника очень украшает жизнь. Мир становится разноцветным, радостным, появляется дополнительный стимул для того, чтобы встать утром с постели и прожить положенные двадцать четыре часа в сутки. И прожить их с удовольствием.

Я умылась, тщательней обычного привела себе в порядок и пошла на кухню. Сегодня должна придти моя домработница Лена и принести продукты. Так, в холодильнике пустота, завтракать придется «с таком», как говорила моя бабушка.

Но и этот факт не испортил моего элегического настроения. Я налила себе в кружку кофе, щедро бухнула три ложки сахара и принялась перемешивать одно с другим.

Надо сказать, что я принадлежу к той счастливой категории женщин, которые могут есть все что угодно и при этом не полнеют. Помню, как в детстве взрослые жалостливо цокали языком, осматривая мое скелетообразное телосложение. Уж не знаю, какие мысли посещали их головы, но помню, что меня постоянно чем-то угощали. Причем угощали калорийными продуктами: пирогами, пирожными, наваристыми супами, котлетами… Самое смешное, что я, ни от чего не отказываясь, молотила все подряд.

И оставалась скелетом.

В детстве меня это страшно огорчало. И только лет в двадцать я смогла оценить выпавшее мне везение. Особенно, когда мои приятельницы-однолетки, закормленные в детстве, начали мучительную борьбу за талию.

Так что не буду кокетничать и ссылаться на диету. Ем я с удовольствием, хотя до последнего времени моя зарплата меня в этом смысле не слишком баловала. Зато последние четыре месяца, которые я прослужила в фирме американских благодетелей, возместили мне нехватку калорий в полном объеме.

Шоколад. Обожаю шоколад во всех его разновидностях. Могу отказаться от чего угодно: от мяса, от молочных продуктов, от овощей, от фруктов, но от шоколада – ни за что! Иначе просто нет смысла жить.

Я побродила по дому и поискала, чем бы себя занять. Нет, не могу понять, зачем нанимателю потребовалось платить деньги домработнице, которой совершенно нечего делать?

Я человек аккуратный, поэтому дома у меня на полу бумажки не валяются. Пыль с мебели я до сих пор протираю самостоятельно, делаю это просто на автопилоте. До книг я вообще запретила Лене дотрагиваться, этого мы домработницам никогда не доверим…

Лена приходила раз в три дня, потому что приходить чаще не имело смысла. Она загружала холодильник продуктами, относила грязное белье в прачечную. Либо забирала белье из прачечной. Уборкой я ее не загружала, только попросила раз в месяц мыть окна.

Вот и вся работа.

Но я подумала и решила, что не стану отказываться от Лены. Потому что триста долларов для нее – серьезные деньги. Лена очень славная женщина, а жизнь у нее нелегкая. Пускай хоть немного передохнет в борьбе за существование. Кто мне такой Никифоров-сын, чтобы я терзалась заботой о его бюджете? К тому же, я уверена, что триста долларов для нанимателя принципиальной суммой не являются.

Зевая, я бродила по комнатам, потом плюхнулась за компьютер. Нет, жить в безделье просто невыносимо. Нужно поскандалить с нанимателем по этому поводу.

Тут в двери заскрежетал ключ.

– Лена, здравствуйте! – громко крикнула я из гостиной.

– Здрасте, Илона Ивановна, – тихо ответила домработница из коридора. Но в комнату почему-то не вошла.