Текст книги "Похищение Афины"
Автор книги: Карин Эссекс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 33 страниц)
– Вторые роды, как правило, проходят не так болезненно, – заметил доктор.
– А третьи? – требовательно спросила она.
И немедленно уловила в собственном голосе нотки робости, от которой считала себя начисто свободной. Но сейчас, когда она, беременная, снова находилась в открытом море, воспоминания о перенесенных тяжких страданиях нахлынули на Мэри.
Но Элджин этих забот не разделял.
– Во всяком случае, беременность – состояние вполне нормальное и к тому же временное, – заявил он, коснувшись пальцем небольшой маски, которую теперь вынужден был носить все время, прикрывая то, что осталось от его носа.
Этот жест Мэри поняла как отказ сочувствовать ее жалобам. Тем не менее в некоторых вопросах она сохранила непоколебимую твердость. Доктор Скотт отправился с ними в Афины потому, что Мэри не могла доверить жизнь ожидаемого ребенка и здоровье двоих детей иностранным врачам. Более того, хоть флот Наполеона усилиями лорда Нельсона был сокращен до катастрофических размеров, море кишело судами пиратов. Поэтому переезд семьи Элджина в Афины совершался в сопровождении нескольких кораблей охраны. Вблизи Патмоса их настигли штормы, двое членов экипажа были смыты за борт, трюм затопило. После этого несчастья в течение двух недель семье Элджина и другим пришлось терпеть влажную, с отвратительным запахом, духоту кают. Когда вонь и качка стали невыносимы, Мэри настояла, чтобы их высадили на ночь на берег. Добираться до стоянки пришлось верхом на осле, путешествие на редкость неприятное. Ночь, которую они провели на берегу, показалась измученным людям благословенной, но рассказы о бесчинствах пиратов так их напугали, что уже утром вся семья поспешила вернуться в безопасность судна.
Следующей ночью им пришлось в течение шести часов пробираться по берегу верхом до ближайшей деревни. Когда они добрались, Мэри возликовала, надеясь наконец-то провести ночь в комфорте, но, не успев заснуть, вскочила, разбуженная нашествием блох, которыми кишели и ее кровать, и кровати, в которые уложили детей. На следующее утро ей сообщили, что от Афин их отделяет девятичасовое путешествие. И снова пришлось скакать верхом на ослах, детей везли в корзинах, накрепко привязанных к спинам животных. К счастью, малыши, утомленные переездом, так и проспали всю дорогу, ибо предыдущей ночью они, как и мать, не могли заснуть из-за блох.
Третьего апреля, когда они наконец прибыли в Афины, Мэри почувствовала себя счастливой, еще не догадываясь, что здесь их ждут не только те же ужасные условия существования, с какими они встретились в пути, но беспорядки и всевозможные опасности. Вступив в пределы города, путешественники увидели две одинокие колонны, остатки акведука, сооруженного Адрианом [54]54
Адриан (76–138) – римский император с 117 г., династии Антонинов. И в Риме, и на границах империи при нем были созданы мощные оборонительные укрепления.
[Закрыть].
– Нельзя остановиться и оглядеть эти сооружения? – поинтересовалась Мэри.
– В них обыкновенно прячутся разбойники, поджидая неосторожных путешественников, чтоб ограбить их, – ответил один из проводников. – Нам нужно держаться как можно ближе друг к другу.
Мэри не могла даже вообразить, до какой степени разрухи доведены Афины. Конечно, она не сомневалась в том, что золотой век Перикла, с которым она знакомилась по литературным источникам, безвозвратно миновал и город пострадал, как от безжалостного времени, так и от войн и набегов врагов. Но ничто не подсказало ей, что город практически весь лежит в развалинах.
Население его едва насчитывало тысячу обитателей, одну половину которых составляли греки, другую – турки и горстка албанцев. Кривые, узкие улицы, ни одной гостиницы или постоялого двора, так что исполнявший обязанности английского консула грек вынужден был уступить им свое жилье. Мэри осведомилась, не найдется ли таверны или комнаты для сотрудников посольства, но получила ответ, что таких здесь не существует.
Редкие жилища были скудно разбросаны по всей округе, лишь в самом центре города они сгрудились более плотно, образуя подобие улиц. Над каким-то немощеным проходом возвышался дорический портик. Дома и улицы выглядели безлюдными. Единственными их обитателями казались журавли, время от времени лениво пролетавшие над головами. Да в углу старого здания одинокая чайка – их единственный сосед – свила гнездо в обломках бюста кого-то из цезарей, многочисленных завоевателей Греции.
Едва успев устроиться в доме грека, Элджины вместе с предложением освежиться и поесть получили информацию о том, что в стране готовится восстание против многолетних поработителей.
– Нам до смерти надоело турецкое владычество, – сказал один из мужчин. – Наш родной язык больше не является государственным в нашей же стране. Наших детей заставляют учить чужой язык, а дочерей, едва они успеют вырасти, отправляют в гаремы. Нам даже не позволяют, в большинстве случаев, исповедовать нашу религию.
– Если французы сумели сбросить с трона своего собственного короля, мы, конечно, сумеем выгнать из Греции этих наглых оккупантов, – заявил другой.
Преподобный Хант, только что вернувшийся из поездки по Пелопоннесу, куда был отправлен с двоякой миссией – отыскать древности, которые можно было вывезти, и выяснить поточнее политический климат в стране, добавил:
– Везде формируются секретные общества. Их предводители вступили в сношение с русскими, которые, как вы знаете, мечтают захватить земли Оттоманской империи.
На следующее утро супруги отправились осматривать Акрополь.
– Какая прекрасная погода, – восторгался муж Мэри.
Действительно, климат Афин показался им теплее и суше, чем где-либо в Турции. Элджин был в приподнятом настроении: его лицо ласкало теплое солнце и он видел наконец перед собой те памятники, о которых так долго мечтал. Вот он, величественный и бессмертный Акрополь, с незапамятных времен господствующий над этой долиной. Парфенон в окружении других древних развалин возносил к утреннему небу свои величавые колонны с самой высокой точки холма.
– На такое зрелище невозможно смотреть без благоговения, – сказала Мэри, когда они приблизились.
Элджин улыбнулся и потрепал ее по руке.
Но стоило ему приглядеться получше и понять, в каком состоянии находится храм, как его настроение стало меняться.
Турки, одетые в халаты, в тюрбанах на головах, сидели, привалившись спинами к древним колоннам великих Пропилей, и задумчиво перебирали четки.
– Они что, не нашли другого места, чтоб творить свои молитвы? – неприязненно пробормотал Элджин.
Мэри было ясно, что ответа он не ждет, но она решила вмешаться.
– Перебирая четки, они называют разные ипостаси своего Бога, – пояснила она. – Священного, милостивого, правдивого, бесконечно мудрого. Мне кажется, это неплохой способ молиться, где бы они это ни делали.
Элджин проигнорировал ее объяснения. Он стоял, не сводя глаз с двух феллахов в тюрбанах, прислонившихся к колоннам, и без того уже вытертым добела.
– Очень досадно, не так ли?
– Ты о чем?
– Неприятно смотреть, как турки распоряжаются греческими ценностями.
– Ты бы предпочел видеть за этим занятием французов? – провокационным тоном поинтересовалась Мэри.
Что он, собственно, ожидал увидеть? Они еще не покинули пределов Оттоманской империи.
– Разумеется, нет, Мэри. Но скорее мы являемся духовными наследниками века Перикла. Мы, а не турки.
Она так надеялась – даже молилась, – что Элджину понравится увиденное на Акрополе. Она боялась, ему не вынести еще одного разочарования, подобного тому, какое заставило его испытать собственное правительство.
Лусиери встретил их около Парфенона, там, где располагался бивуак для художников, занятых работой. К счастью, настроение Элджина стало быстро улучшаться, когда он увидел, как деловито снуют со своими инструментами нанятые им художники и рабочие, входят и выходят из раскинутых для них белых палаток, взбираются на помосты у стен и колонн Парфенона. Дюжины работников трудились над сложной системой веревок; очевидно, они были заняты удалением мраморных плит, чтобы впоследствии переправить их в снятое Элджином для этой цели хранилище в порту.
Внутри одной из палаток Лусиери соорудил отличную выставку работ, выполненных им за эти два года. Он, как и другие рисовальщики и живописцы, сделал десятки, если не сотни рисунков и набросков с древних храмов, начиная с общей панорамы всего Акрополя и кончая подробнейшими зарисовками монументов в целом и каждой их архитектурной детали.
– Когда мы с вами впервые встретились, мистер Лусиери, я сказала, что ваши рисунки превосходят все виденное мною в Англии. Но сейчас мне кажется, вы поистине превзошли самого себя, – обратилась к художнику Мэри. – Многие поколения художников и архитекторов оценят работу, которую вы выполнили.
– Я должен сообщить вам кое-что очень важное, – сказал Лусиери. – Луи Фовель на свободе, он вышел из заключения и намерен возвратиться в Афины. В этот раз в качестве представителя Наполеона.
Луи-Франсуа-Себастьен Фовель, азартный коллекционер и торговец антиквариатом, провел в Афинах долгие годы, пытаясь собрать как можно больше сокровищ для себя и Бонапарта. Когда Наполеон вторгся в Египет, он, как и остальные французы, подвергся аресту и был сослан в Константинополь. Официальные лица, управлявшие Афинами, милостиво отдали Лусиери все хитроумное оборудование, которым запасся Фовель, включая огромную телегу и инструменты, без которых проведение раскопок было невозможно.
– Боже милостивый! – воскликнул Элджин. – Значит, нам придется вернуть ему все снаряжение?
– Лишившись его, я не смогу производить работы, лорд Элджин.
Лусиери, казалось, находится на грани истерики.
– Эта французская собака чинила препятствия нашей работе, даже находясь в тюрьме, – стал он объяснять Мэри. – Его агенты в Афинах умудрялись то и дело нарушать подачу воды, срывая наши работы. А теперь он получил в свое распоряжение деньги от Бонапарта! Фовель уже пробовал подкупить наших людей, чтоб добыть рисунки, выполненные для вас, лорд Элджин. Французы пойдут на что угодно, лишь бы отнять у нас плоды всех наших усилий.
Он понизил голос и наклонился ближе к Мэри и Элджину:
– Я воспользовался средствами, что вы пересылали мне, для сбора кое-какой информации. Греки не меньше турок любят взятки и маленькие подарочки. Они говорят, что Наполеон уже снаряжает, маскируя под торговые, корабли, чтоб разведать, что вы скрываете в складах, устроенных в портовых доках. Даже сейчас французы пытаются разузнать, где вы храните свои сокровища.
В тот же вечер, уложив детей спать в наскоро сооруженной на верхнем этаже детской комнате и плотно прикрыв за собой дверь, чтоб предприимчивый маленький лорд Брюс не отправился среди ночи на поиски приключений, Мэри поведала о своих страхах Элджину.
– Безопасно ли здесь детям? При готовом вспыхнуть восстании греческого народа и рыщущих везде шпионах Наполеона?
– О, вполне безопасно. Этот греческий народ готовит свое восстание уже не один десяток лет, не пошевелив при этом и пальцем. Русские сорок лет уламывают их отделиться от Турции. У меня есть свои источники сведений, Мэри, и я щедро оплачиваю их услуги. Если появится угроза непосредственной опасности, я тут же отправлю и тебя, и детей на родину.
– А ты поедешь с нами?
– Пока не будет окончена моя работа – нет. Как ты слышала собственными ушами, мы должны действовать энергично.
Мэри стояла на вершине Акрополя, пытаясь укрыться от жаркого солнца под зонтиком, с восторженным удивлением рассматривая новый объект, на который были обращены мечты ее мужа. Этот храм, под названием Эрехтейон, был посвящен Афине Полиаде, древней статуе, вырезанной когда-то из масличного древа, мальчику-змею по имени Эрехтей и его преданной воспитательнице, послушной Пандросос. Храм сильно пострадал от того же взрыва, который снес крышу Парфенона. Мэри давно мечтала увидеть этот храмовый комплекс, описанный в каждой из прочитанных ею книг о Древней Греции. С тех пор как ей стал известен миф о Пандросос, дочери Кекропа, награжденной за послушание, Мэри часто размышляла о нем. Считая себя тоже послушной дочерью, она знала, что наделена любопытством и некоторой долей авантюризма. Выполнила бы она приказ богини и не стала заглядывать в корзинку с младенцем или ослушалась бы и оказалась стоящей на краю обрыва с двумя другими, более любопытными сестрами Пандросос?
Эрехтейон был одним из четырех задуманных Фидием зданий, составляющих часть общего плана Перикла. Сейчас храм, как и Парфенон, был лишен крыши, а пробраться внутрь, в заваленный осколками мрамора и кучами камней зал, не представлялось никакой возможности. Этот храм был по объему много меньше Парфенона, и его основным украшением являлся обращенный к югу портик, поддерживаемый кариатидами – женскими фигурами в летящих одеждах, – которые служили колоннами. Лица статуй были исполнены торжественности и сдержанной силы, будто, удерживая свою ношу, эти женщины исполняли гражданский долг.
Кариатид – наряду с орнаментом, шедшим по карнизу и капителям, – все знатоки архитектуры единодушно считали непревзойденным произведением искусства, и Мэри тоже нашла их самым выдающимся памятником из всех, что ей до сих пор удалось увидеть в Греции. Первоначально портик Эрехтейона опирался на шесть кариатид, но люди Элджина успели удалить одну из них, оставив в фасаде храма зияющий провал. Так, по крайней мере, показалось Мэри. Оскорбляло ее взгляд не столько нарушение симметрии здания, сколько что-то неизмеримо более важное.
– Храм кажется осиротевшим, создается впечатление, что семья лишилась одного из членов, – вслух произнесла она, глядя на портик, который в течение двух тысячелетий украшали шесть сестер.
– Что за сентиментальная чепуха, Мэри, она недостойна тебя, – отмахнулся Элджин.
Статуя, о которой шла речь, уже находилась на складе в Пирее и ожидала только прибытия судна для отправки в Англию. У Элджина кариатиды вызвали глубокое уважение, руководствуясь которым он немедленно прогнал прочь троих нищих, пристроившихся в их тени на отдых. Он не мог без боли смотреть, как всякого рода оборванцы эксплуатируют элегантные творения древних.
– Эрехтейон, священнейший из храмов Акрополя, еще до недавнего времени использовался турками в качестве одного из помещений гарема, – объяснил преподобный Хант. – К счастью, сейчас это не так.
Мэри казалось, что храм этот стоит необитаемым уже долгие века.
– Он выглядит скорее ограбленным, чем заброшенным, – высказала она свое наблюдение. – По Павсанию, именно этот храм был самым роскошным, он был буквально набит статуями, фресками, его украшали позолоченные росписи. Они все еще были на месте, когда он посетил эти места, что произошло через пятьсот лет после Перикла. Теперь же от всего этого не осталось и следа!
Элджин скрестил руки на груди.
– Думаю, мы могли б увезти его целиком, – деловым тоном сказал он.
– Великолепная идея, – тут же поддержал его преподобный Хант. – Что нам мешает разобрать его, а затем собрать у нас на родине?
– Если б нам удалось нанять военный корабль, думаю, это можно было б осуществить, не так ли? – продолжал Элджин свою мысль.
– Но затраты на оплату рабочих и транспортные расходы будут слишком велики, – возразила Мэри.
Она попыталась представить, какое письмо ей придется отправить отцу, чтобы он согласился финансировать еще и этот проект. До сих пор он охотно отзывался на просьбы Элджина о деньгах, особенно со времени его собственного путешествия в Грецию, но перевозка целого храма из Афин в Англию – это предприятие, которое не по средствам ни одному шотландскому землевладельцу.
– У нас почти неразрешимые трудности с перевозкой одной статуи кариатиды, которую взяли отсюда. – Она кивком указала на фронтон храма. – Я уже разговаривала на этот счет с мистером Лейси.
Не вступавший до сих пор в беседу Томас Лейси был капитаном королевских инженерных войск, которого Элджину удалось освободить от службы в Египте и пригласить в Афины для осуществления контроля за перевозками греческих сокровищ.
– Позвольте заметить, лорд Элджин, – с обычной невозмутимостью заговорил он, – мистер Дик, капитан «Цинтии», наотрез отказывается перевозить статую кариатиды. Я полагал, что сумею его убедить, но он послал своего работника на склад, и тот произвел примерную оценку веса груза. Результаты показали, что он чрезмерно велик.
– Но вы сумели убедить его погрузить на «Цинтию» другие мраморы? – спросил Элджин.
– Признаться, сэр, он осмотрел все, что хранится у вас в порту Пирея, и отказался взять что-либо на борт корабля. Он сказал, что не имеет приказа ни от адмирала Нельсона, ни от адмирала лорда Кейта на перевозку таких грузов. При постоянной угрозе пиратского нападения – а их корабли сейчас безнаказанно бороздят моря – он считает слишком опасным нагружать корабль сверх меры.
– Не оказал ли определенного влияния на его решение адмирал Нельсон? – спросил Элджин.
– Насколько мне известно, нет, сэр. Капитан не получал конкретных указаний от адмирала Нельсона относительно перевозки этих предметов.
– Что нам делать теперь? – поинтересовалась Мэри.
Валявшиеся поблизости от них на земле статуи – изуродованные, с отбитыми головами – казались несчастными, прильнувшими друг к другу, чтобы обрести поддержку. Элджин указал на них, как бы иллюстрируя свои слова.
– Неужели вы хотите, чтоб эти творения постигла та же судьба, что и разрушенные здания? Бонапарту не получить сокровищ, подобных этим, от расхитителей, которыми он наводнил Италию и Египет. Я напишу адмиралу Кейту немедленно же и попрошу его предоставить в мое распоряжение корабль с подходящей грузоподъемностью для вывоза самых ценных произведений искусства. Не сомневаюсь, он поймет, какую неоценимую услугу я оказываю развитию английской культуры.
– В том случае, если он человек такого же широкого кругозора, как вы, лорд Элджин, – вступил в разговор преподобный Хант. – И если мы добьемся успеха в найме подходящего средства перевозки, то можно было б захватить с собой и тот маленький, посвященный Пандросос храм, который я видел на Пелопоннесе.
Мэри невольно подумала, что скоро ничто в Греции не будет напоминать о дочери Кекропа, как не напоминает об Афине.
– Каковы настроения за пределами Афин? – поинтересовался Элджин. – Я слышал, что некий антиквар, Эдвард Кларк, столкнулся с определенными трудностями в Элевсине [55]55
Древний юрод около Афин, культовый центр богини земледелия Деметры, место проведения Элевсинских мистерий.
[Закрыть].
– Да, он намерился приобрести статую Деметры, которая стояла в открытом поле, за городом. Ее возраст датируется несколькими тысячелетиями, она была создана раньше Парфенона. Он нанял полторы сотни рабочих и огромное судно для ее перевозки. Но жители соседней деревни запротестовали, стали кричать, что если богиню увезут с их поля, оно перестанет давать урожай. Деметра как богиня плодородия покровительствовала им, по крайней мере, они все еще верят в такую чепуху, хоть и принадлежат православному вероисповеданию. Крестьяне считают, что эта статуя Деметры – ровесница мироздания и всякий, кто посягнет на нее, будет наказан.
– Все греки – лишь невежественные крестьяне и просто не заслуживают счастья обладать такими сокровищами, – отрубил лорд Элджин.
С испугом подумав, что кто-либо из нанятых ими на работу греков может достаточно владеть английским языком, чтоб понять, о чем идет речь, Мэри поспешила сменить тему.
– Что же случилось дальше с мистером Кларком? – спросила она у Ханта.
– А знаете, суеверия этих невежественных крестьян подтвердились. Стоило рабочим расчистить почву для извлечения статуи из земли, как буйвол вырвался из упряжи и стал носиться по полю, напугав собравшихся до состояния паники. Местный священник объявил это дурной приметой и пригрозил, что антиквару придется заплатить за оскорбление богини. Буйвола тем временем все не удавалось унять, он бесился и даже бросался рогами на статую.
– Просто немыслимо, чтоб разумный человек стал верить в языческие божества, – с отвращением произнес Элджин.
– Позже корабль, нанятый Кларком, попал в шторм, потерпел крушение и затонул. Понадобились целые недели – и настоящая прорва денег и труда, – чтоб поднять его. Тут уж, полагаю, даже мистер Кларк убедился в том, что Деметра не хочет оставлять свой народ.
– Павсаний утверждал, что когда люди пренебрегают Деметрой, землю постигают несчастья.
Мэри дословно повторила прочитанную в книге фразу.
– Почему, интересно знать, даже самые умные из женщин так легко впадают в подобные бессмысленные суеверия? – вслух заметил Элджин.
– Но не я придумала это, Элджин, я лишь повторила то, что вычитала у историка, – стала защищаться Мэри, хотя знала, муж придал правильный смысл ее высказыванию.
Что-то глубоко внутри ее сопротивлялось происходящему, она сомневалась в том, что эта оптовая распродажа греческого наследия справедлива. Возможно, она прочла слишком много мифологических рассказов. Например, Мэри читала, что Посейдон, бог морей, был влюблен в Деметру, иногда принимавшую облик кобылы, и обращался в жеребца, чтобы соблазнить ее.
– Разве трудно поверить жителям этой деревни, когда они утверждают, что Посейдон объединился с Деметрой, чтоб отомстить за увоз статуи? – продолжала она. – Эти два античных божества были влюблены друг в друга.
– Не следует позволять косному мышлению необразованных крестьян брать верх над нашими взглядами, – укорил ее Элджин. – Полагаю, что нам, как образованным и просвещенным людям, подобает другой стиль поведения.
Мэри понимала, как глубоко прав Элджин. Было бы просто стыдно, возможно, даже преступно позволить этим ценностям остаться там, где они либо будут уничтожены по неосторожности, либо пойдут на строительные материалы. А возможно, дисдар разрешит украсть их, польстившись на несколько монет. А что случится с этими сокровищами, если в Греции начнется новая война? Новая осада? Загремят взрывы? Многое свидетельствует о том, что вся Греция готова восстать против оттоманского ига.
– Я непременно напишу лорду Кейту и попрошу его предоставить в мое распоряжение военный корабль. И если моя просьба будет удовлетворена, я готов вывезти Эрехтейон – весь, до последней статуи, карниза и колонны, – в Англию.
Мэри оставила беседующих мужчин и отправилась бесцельно бродить, чтобы разобраться в собственных мыслях. Она не сомневалась, что лорд Кейт оставит просьбу Элджина без внимания и ничего не сделает для вывоза архитектурных ценностей. Ей уже было вполне ясно, что в этом предприятии никто принимать участие не намерен. По всему видно, ни один капитан не станет рисковать ни своим кораблем, ни экипажем ради тех тонн мрамора, которые Элджин насобирал и хранит в Пирее. После погрузки мраморов на собственное, приобретенное в Турции судно «Ментор» коллекция их сокровищ продолжат возрастать. Она увеличилась уже на шесть плит, выломанных из фриза, и одну, найденную при раскопках. Были обнаружены обломки еще одного фриза, принадлежавшего храму Ники, также стоящему на Акрополе. Эти обломки были вмурованы в стены, окружающие крепость. Массивные архитектурные детали, которые Элджин полагал крайне важными при изучении искусства: пилястры, антаблементы, карнизы, капители колонн и другие фрагменты храмов и святилищ Акрополя, – были отобраны и ждали своей очереди на складе в порту. Все осколки метоп тщательно собрали и уложили рядом со статуей кариатиды и отливками, сделанными художниками с архитектурных произведений, которые нельзя было удалить из здания. Монеты, надписи, бюсты, головы и неимоверное количество ваз – все из найденного, что представляло хоть какую-то ценность, – хранилось на складе Элджина.
В день, когда главное украшение Парфенона – головы лошадей из колесницы Селены, богини Луны, были опущены на землю, Мэри решила, что амбиции ее мужа удовлетворены и семья может вернуться в Константинополь.
Но скоро ей пришлось понять, как далек он от этой мысли.
– Нам следует объехать всю Грецию, – объявил он, и Мэри спросила себя, а знает ли этот человек вообще, что она ожидает третьего ребенка. – Мэри, мы с тобой должны прочесать всю страну. Причем нужно сделать это именно сейчас, пока я еще обладаю официальным статусом посла. Такой возможности нам больше не представится. Французов освободили из турецких застенков, и они скоро наводнят всю страну. Они будут подкарауливать меня на каждом шагу, понимаешь? Мы должны знать, что можно вывезти из других районов Греции. Преподобный Хант уверяет, что Афинам принадлежит лишь малая толика сокровищ этой страны!
Темперамент Элджина, который обычно находил выход в его сексуальности, теперь был обращен на греческие ценности. Но и его любовный пыл не угас полностью. Мэри, будучи беременна, не отказывала ему в близости. Ее муж, к сожалению, больше не был красив, но она по-прежнему находила удовольствие в их половых сношениях, особенно когда красавчик Себастиани покинул Константинополь и она утратила почву для сравнений. Риска беременности тоже больше не было – дело уже сделано! – и ее наслаждение стало даже более полным. Так как Мэри не имела привычки закрывать глаза в интимные моменты, то требовалась темнота, чтобы она могла насладиться экстазом.
Она присела на остаток подножия статуи и стала припоминать слова мужа. Светило стояло высоко в полуденном небе, а доктор Скотт предупредил ее, что хоть по календарю еще весна, но безжалостное греческое солнце может быть опасным для женщины в «таком положении». Она не поверила ему. В «таком положении» ей пришлось совершить двухнедельное плавание на вонючем, насквозь промокшем судне, а затем едва ли не сутки скакать верхом на осле, и с ней ничего не случилось. Но сегодня усиливающаяся жара и ослепительный блеск солнечных лучей внезапно заставили ее почувствовать усталость. Мэри встала и принялась искать клочок тени, но везде натыкалась на какого-нибудь сидящего на корточках турка.
Сквозь пролом в ближайшей стене она заметила росшее внутри храма кривое оливковое дерево. Осторожно перебравшись через груды камней, она заглянула туда. Большая часть крыши была сметена взрывом, и свет беспрепятственно падал на находившуюся посредине плоскую глыбу мрамора. Мэри полезла через пролом и забралась внутрь храма, где оказалось совершенно пусто, если не считать обросших мхом старых камней да груды обломков в углу. Внезапно оттуда донесся шорох, и, подумав, что там может быть прибежище крыс, она двинулась к центру.
Плоская мраморная глыба покоилась на пьедестале, середина ее была сильно выбита. Уставшей Мэри пришлось бороться с соблазном прилечь на нее, чтобы отдохнуть. Она сказала себе, что в таком случае будет похожа на жертву, приведенную на заклание, и в ту же минуту вспомнила, на что именно походит этот мраморный постамент. На древний алтарь! И пьедестал, и сама плоская глыба не имели никаких украшений из тех, что так ценил Элджин, оба были очень простые. Во всем их облике было что-то донельзя примитивное, как будто этот алтарь не принадлежал тому нарядному зданию, в котором находился. Он явно не относился к временам, в которые работал Фидий, и не входил в число его творений. Нет, скорее это место напоминало те, где устраивались мистерии, о которых Мэри прочла в книгах.
Она приложила ладонь к холодной поверхности, на которой, возможно, когда-то лилась кровь жертв. Голова кружилась, жара донимала. Наверное, ей все-таки следует присесть в тень, подумала Мэри. Если она сейчас вернется к оставшимся, мужчины сумеют обеспечить ее каким-нибудь комфортом. Может быть, ей следует позвать доктора Скотта? Она повернулась было уйти, но снова бессильно прислонилась к мраморной плите и оперлась на нее обеими руками, чтобы не упасть. У нее иссякают силы, ей просто необходим отдых. На секунду Мэри показалось, что она слышит далекий гул барабанов. Может ли быть такое? Он словно становился все громче и громче, головокружение усиливалось вместе с ним. Наверное, это муэдзины призывают правоверных на молитвы? Но разве барабанный бой является частью мусульманского молитвенного ритуала? Мэри почти упала на каменную скамью и застыла. Мир померк в ее глазах.
В пещере было темно, но свет факелов лился на неровные стены и низкий, грубо сработанный потолок. Мэри нужно ползти по проходу, но острые грани камней царапают колени, платье цепляется за каждый выступ, и чем быстрее ползти она пытается, тем труднее приходится ее телу подчиняться командам разума. Ей казалось, что она плывет в каком-то густом сиропе. Нужно убежать от ужасного визгливого шума, преследующего ее. Что же это за существо, что за страшное создание, которое способно издавать такие звуки? Они словно разрывали ей уши, от этого воя разламывалась голова. Мэри подняла глаза. У входа в пещеру стоял Элджин, и свет, падавший снаружи, создавал подобие ореола над его головой. Он протянул к ней руку, желая помочь, но шум вдруг стал оглушительно громким, пещера позади наполнилась грохотом и хлопаньем. Они становились все ближе и ближе, как будто какое-то крылатое чудовище настигало ее. Мэри распласталась по земле, защищая себя и ребенка в своем чреве от гнавшегося за нею монстра. Она даже не могла представить, что это за существо, что оно от нее может хотеть, какому наказанию подвергнуть. Мэри попыталась что-то крикнуть, предупредить о его приближении Элджина, но не сумела издать ни звука. Она не могла ни пошевелиться, ни закричать. А шум становился все оглушительней, он был почти непереносим. Она зажала руками уши, боясь взглянуть наверх, но зная, что должна помочь Элджину, найти способ спасти его, ибо он все еще стоит там, протягивая ей руку. Внезапно огромные распростертые крылья – кому они принадлежали? Порождению ада, одному из созданий Сатаны? – загородили выход из пещеры. Силуэт Элджина исчез. В темноте она услышала, как он закричал, когда чудище схватило его.
«Мэри! – кричал он. – Мэри!»
Представшая ее взгляду женщина, тоже с огромными черными крылами, безучастно смотрела, как страшное чудовище напало на Элджина.
«Помогите ему!» – отчаянно взмолилась Мэри, но женщина не слушала ее вовсе.
И голос мужа становился все тише и тише, все слабее и слабее.
«Мэри! Мэри!»
– Мэри! Проснись же!
Она открыла глаза. Рядом с ней стоял Элджин, солнечный свет лился прямо сверху, и силуэт мужа казался странным черным пятном. Все было спокойно. Из-за плеча Элджина выглядывал доктор Скотт.
– Где я? – спросила Мэри и ухватилась за рукав мужа.
– Капитана Лейси встревожило, что ты бродишь тут одна.
Элджин помог ей сесть.
– Так нельзя поступать, Мэри. Ты не в Лондоне! Здесь опасности подстерегают на каждом шагу, и особенно женщину.
– Но я так устала. Мне показалось, я просто засыпаю на ходу.
– Леди Элджин, мы все ценим вашу необыкновенную выносливость, но сколько раз мне нужно повторять вам, что женщина в вашем положении нуждается в отдыхе в жаркое время суток?
