Текст книги "Похищение Афины"
Автор книги: Карин Эссекс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц)
– Едва успеет пройти неделя, как такой вечер опять повторится. А потом еще неделя, а потом еще. Так и два года промелькнут, – сухо отвечала та. – Поэтому уж придется вам терпеть их компанию.
– По моим расчетам, мне придется вытерпеть еще сто четыре таких четверга, посвященных приемам гостей, – позже, уже укладываясь спать, сообщила она Элджину. – И эта математика лишает меня последних сил.
– Пусть так, но ты оказалась прекрасной хозяйкой, Мэри. Сегодня все в один голос признали это, – ответил муж.
– Благодарю тебя, дорогой. Хотелось бы, чтоб, пока мы здесь, все было в высшей степени благополучно.
Она не стала признаваться, какой смертельной усталостью достаются ей эти победы.
Начав молиться Богу о крепком сне и добрых сновидениях, Мэри, не произнеся и половины молитв, вдруг почувствовала, что засыпает. Последним, что она запомнила перед тем, как погрузиться в глубокий сон, был Элджин, крепко прижимающий к себе ее теплое тело и развязывающий аккуратный бантик на ночной рубашке жены. О том, что последовало за тем, можно только догадываться.
На следующее утро Мэри проснулась, накинула пеньюар и подошла к балконной двери приветствовать огромный желтый диск солнца, щедро заливавшего своим светом Константинополь почти каждый день. Помещения английского посольства располагались в бывшем здании французского посольского дворца на главной улице Константинополя, там же обосновались и почти все представительства других стран. Мэри глядела на блестящие синие воды Босфора, пролива, разделившего город на две части, на залив Золотой Рог, на Мраморное море. Это прекрасное зрелище открывалось из окон ее любимой комнаты. Она полюбила эти утренние часы и те минуты, что ей удавалось урвать для себя. Устроившись за чаем, молодая женщина не отрываясь смотрела на раскинувшийся за окном город, на высокие башни султанского дворца.
Но вот чай допит, и она направляется во внутренние покои, размышляя о тех делах, что наметила на сегодня. Мэри не сомневалась, что назначила несколько встреч, и решила, что не помешает надеть тот хорошенький чепчик, который она купила в Лондоне перед отъездом. Такие сейчас как раз входят в моду. Куда же он запропастился? Может, она не станет беспокоить Мастерман и попробует отыскать его сама? Мэри прошла в гардеробную, смежную с ее спальней, и распахнула высокие дверцы шкафа. И тут же ее обоняния коснулся незнакомый запах, так же незнакома была и одежда, висевшая на плечиках.
– Ох, что это я? – воскликнула она.
Не в первый уже раз она нечаянно посягает на брошенное прежним владельцем, французским послом, имущество. Он еще так недавно обитал здесь, жил в этих же комнатах, а теперь брошен в Йедикюль, страшную семибашенную крепость-темницу.
– Надо велеть слугам упаковать все принадлежности наших предшественников и вынести прочь, – обратилась она к вошедшему мужу. – Мне так неприятна мысль о том, что французские дипломаты томятся в турецкой тюрьме.
– Не думай об этом, Мэри. Обещаю, что непременно обращусь к великому визирю и попрошу, чтоб обращение с ними было самым гуманным. Ибо, разумеется, они порядочные люди и всего лишь пали жертвой политики Наполеона, который даже не знает, что надо поддерживать честь своей страны.
Конечно, ее Элджин не свободен от недостатков, но Мэри видела его идеализм, стремление всегда поступать справедливо и любила в нем эти качества.
– Но подумай только, стоило б измениться политическому климату, и эти французы обитали бы в своем дворце, а мы с тобой могли томиться в узилище.
– Чепуха, Мэри. К счастью для нас, в Англии нет такого Буонапарте, который может повести страну дорогой страданий. Во всяком случае, ты поступила совершенно правильно, заведя в этом дворце наши порядки. И теперь никто не назовет французов единственными законодателями вкуса, увидев чудеса моей Полл.
– Я таким образом старалась избавить наше жилье от призраков предыдущих обитателей.
Мэри уже потратила почти две тысячи фунтов своих денег на обстановку как в тех покоях, что они делили с Элджином, так и в тех, где размещались сотрудники посольства. Она знала, какое значение имеет удобство жилья для ее мужа – как и для любого человека, – и хотела дать и ему, и его подчиненным возможность хорошо и плодотворно трудиться. При этом от души надеялась, что ее родители, увидев сумму, проставленную в счетах, разделят стремления дочери. Если же они отвергнут необходимость оплачивать питание шестидесяти ртов по три раза в день, как и необходимость тратить средства на развлечения многочисленных готтентотов-гостей, то окажутся единомышленниками правительства его величества, отказывающегося оплачивать настоящую стоимость расходов на содержание посольств за границей.
Элджин ушел из дому по делам, и Мэри отправилась завтракать, ожидая спокойного и тихого утра. Но вместо тишины ее встретил многоголосый хор всех шестидесяти сотрудников.
– Мои коллеги поручили мне передать вам их просьбу, – начал преподобный Хант, когда она ввела его в свой кабинет. – Нам грозит домашний бунт, леди Элджин. Люди недовольны условиями проживания, некоторые из них недовольны оплатой, а другие часами, в которые им назначено принимать пищу.
Голос Ханта был полон такой почтительности, что Мэри, хоть и была раздосадована жалобами сотрудников, следующий день посвятила разбору возникших трудностей. Она осмотрела комнаты недовольных, переменила часы приема пищи, составив график, устроивший всех без исключения. Затем собрала сотрудников и обратилась к ним:
– Позвольте мне напомнить, что те из вас, кому поручена доставка во дворец султана каких-либо посланий, получают в знак благодарности суммы, иной раз эквивалентные вашему двухгодичному жалованью. Подобное великодушие турок может облагодетельствовать каждого из вас, но только в том случае, если вы будете выполнять свои служебные обязанности подобающим образом.
Вследствие прижимистости английского правительства Мэри взяла на себя некоторые расходы по содержанию посольства. Жалованье сотрудников она теперь считала вполне достаточным, ибо видела, с какой щедростью турки готовы оплачивать их услуги, даже если те входят в круг предусмотренных обязанностей.
– Не далее как вчера, – продолжала она, – те из вас, кто доставил султану люстру, посланную ему в качестве подарка лордом Элджином и английским правительством, получили вознаграждение за труды в сумме, в пять раз превышающей доход, который вы получали бы, оставаясь дома!
Те, к кому она обращалась, опустили глаза и с виноватым видом уставились в пол.
Попробовали бы эти плаксы трудиться, нося во чреве дитя, как это приходится делать ей! Она очень хотела сказать им об этом, но посчитала неудобным.
Неделя продолжалась в том же ключе – светские обязанности, увеселения, меблировка посольского дома и разбор бесконечных жалоб.
– Я устала, как мул, нагруженный огромной поклажей, – заметила она мистеру Морьеру, одному из секретарей Элджина – Воскресенье – день, посвященный Господу нашему, и я не стану заниматься ровно ничем. Только посещу утром церковную службу и потом буду весь день отдыхать.
– Ох, леди Элджин, – вздохнул он – Вы не забыли о том, что в течение ближайшего часа за вами прибудет паланкин и вы должны отправиться на прием в русское посольство?
Едва найдя в себе силы, она переоделась, собрав всю энергию, которая теплилась в ее измученном теле. Усевшись на мягких подушках, Мэри усмехнулась, подумав, что единственное время, когда она отдается подобию отдыха, это как раз минуты, проведенные в этом золоченом паланкине. Но настоящим отдыхом это назвать нельзя было. Парадный отряд из восьми янычар, четырех лакеев и драгомана служил ей эскортом в этот вечер. Окна всех домов вдоль улицы распахнулись, чтоб не пропустить такой прекрасной картины, как движущаяся к ближайшему дворцу нарядная процессия.
За обедом гости объявили, что слыхали, будто Мэри обучала шотландским танцам своих гостей, и попросили повторить урок. Просьбу эту она отклонила, сославшись на то, что нынче воскресный день, в который не подобает танцевать. Только оттого, что они находятся в стране язычников, не следует отбрасывать христианские идеалы. Так же ей пришлось ответить на приглашение жены русского посланника составить партию в вист, любимую карточную игру Мэри, в которой мадам Тамара считала себя непревзойденным мастером.
Мэри как раз искала предлог оставить общество пораньше, как вдруг в комнату стремительными шагами вошел Элджин и отвел жену в сторону. В руках он держал какое-то письмо.
– Тебя приглашают.
– Меня? Но кто? – поразилась она.
Элджин протянул ей письмо, которое оказалось официальным посланием, скрепленным золотой печатью.
– Верховный правитель Османской империи, – прозвучал ответ мужа. – Повелитель Золотого Рога и всех прилегающих к нему земель от Адриатики до Персидской империи.
– Султан?
Мэри почувствовала, как тошнота подступила к горлу, когда она выговорила это слово, и оперлась ладонью о стоявший позади столик.
– Завтра перед восходом солнца тебе придется одеться и быть готовой отправиться в Топкапи-сарай. Так что, я думаю, сейчас нам следует извиниться перед хозяевами и отбыть домой.
Похоже, у Элджина самого голова пошла кругом от такого поворота событий.
– Это ведь беспрецедентный случай, Мэри. Ты ломаешь все принятые здесь правила и обычаи.
– Но зачем султану приглашать меня во дворец? – продолжала она недоумевать.
– Думаю, что великий визирь и капитан-паша намекнули ему, что на такую женщину стоит взглянуть.
– Обязательно завтра? – жалобно произнесла она. – Но я до смерти устала.
– Ты первая из европейских женщин, которую пригласили посетить дворец султана, – с гордостью сказал Элджин. – Жены других послов или путешественницы довольствовались тем, что созерцали дворец с наружной стороны ворот, не покидая городских улиц. Думаю, что до султана дошли рассказы о лорде Брюсе и госпоже Элджин, и он решил сам взглянуть на предмет сплетен.
– Но почему?
– Мне нелегко ответить на твой вопрос, Мэри. Когда тот, кому покорны Северная Африка, Малая Азия и Балканы, тот, кто хозяйничает на огромном пространстве от Каира до Триполи и от Багдада до Константинополя, приглашает тебя к себе, все, что остается, – явиться в строго назначенный час.
Топкапи-Сарай, 26 ноября 1799 года
Задолго до рассвета, когда влажный воздух еще хранил прохладу ночи, Мэри уже снова сидела в плывущем высоко над головами людей паланкине. Освещая факелами путь к воде, ее сопровождали янычары с мушкетами и мечами в руках, их мундиры ярко-синего цвета, напомнившие ей оперение чирка, являлись резким контрастом мрачному небосводу. Она уже знала, что войско янычар представляет собой лейб-гвардию султана, ударную силу, которую может бросить в бой только его личный приказ. Прошедшие выучку суровой жизни почти монашеских правил, давшие обет безбрачия, во времена мира янычары служили полицией и телохранителями. Мэри была польщена, что, согласно протоколу, ее сопровождает в важных случаях отряд из восьми янычар. Но сама она была уверена, что вполне хватило бы и одного-двух.
– Я бы хотела поговорить с этими людьми, – сказала она драгоману, – но они отводят глаза, стоит мне взглянуть в их сторону.
– Свобода в обращении с женщинами им запрещена, – объяснил тот ей.
– Даже разговор со мной?
– При встрече с любой женщиной, если только ее лицо не закрыто надлежащим образом, им положено опускать глаза, – был ответ. – Даже если по долгу службы им приходится встречать ее постоянно, запрет не снимается.
– В таком случае мне придется унять свое любопытство.
Мэри с интересом разглядывала белые шарфы, которыми были обвиты головы янычар. Эти шарфы развевались на их спинах, подобно фате невесты тюдоровских времен.
Прибыв к берегу и увидев, в какой маленькой лодчонке ей предстоит переправляться через залив, Мэри не на шутку испугалась. Драгоман помог ей устроиться в ялике и попросил сидеть спокойно, сохраняя полную неподвижность.
– Как раз на прошлой неделе один европеец был так взволнован великолепием дворца нашего султана, что вскочил на ноги. Лодка опрокинулась прямо на середине реки.
– Ему удалось спастись? – спросила Мэри.
– Да, госпожа. Но после этого случая ревматизм сильно сковал его члены, и он едва может двигаться. Но мы молимся о его выздоровлении. Да будет на то воля Аллаха.
Мэри вздрогнула: она уже чувствовала, что ревматизм сковывает и ее члены. На самом деле причиной, несомненно, было путешествие в половине четвертого утра, предпринятое к тому же несмотря на сильную головную боль и небольшую простуду. Она очень нервничала. Может, султан намерен выбранить ее за вторжение в исключительно мужскую церемонию во дворце великого визиря? Но маловероятно, чтобы повелитель стольких земель взял на себя заботу лично наказать ее за небольшую неосторожность. С другой стороны, то, что в ином месте восприняли бы как смелую выходку или пустяковую опрометчивость, в этой загадочной стране с ее туманными обычаями и неписаными правилами вполне может оказаться оскорблением или даже прямым беззаконием, достойным самого сурового наказания.
Не шелохнувшись, она бросила косой взгляд на стремительные темные воды. Маленькие яркие блики от лампы, установленной на носу ялика, играли на угольно-черной поверхности реки. Мэри боялась даже повернуть голову, чтобы ненароком не опрокинуть лодку. Если она упадет в воду, что станет с ее неродившимся ребенком, даже если ей удастся спастись? И она сидела не шевелясь, подставив лицо холодному ветру, лишь спрятав в меховой воротник кончик носа, чтобы он не покраснел.
Они прибыли к царской гавани как раз в ту минуту, когда стало светлеть. Солнце еще не взошло над горизонтом, но медленно наливавшееся красным небо предсказывало скорый рассвет, и дюжины людей стали выстраиваться в очередь для приема во дворце. Мэри посоветовали не отдаляться от доставивших ее янычар в момент открытия ворот, чтобы избежать опасных столкновений, когда толпа бросится осаждать их приступом.
– Сегодня какой-нибудь особый день? Или праздник? – поинтересовалась она у драгомана.
Возможно, она будет одной из многих, кому назначено быть принятым во дворце.
– Люди преодолевают многие тысячи миль и прибывают из далеких стран, чтоб подать петицию великому визирю, который, если сочтет достойным, передаст ее султану. И каждое утро, когда ворота открывают, начинается борьба за то, чтоб оказаться впереди остальных. Иногда эти схватки оборачиваются настоящими боями.
Мэри взглянула на высокие ворота. Надпись, сделанная на турецком языке с его красивыми плавными линиями и изящными штрихами, казалось, танцует на стене.
– Добро пожаловать в Топкапи-сарай, построенный Мехметом Завоевателем после взятия им города в одна тысяча четыреста пятьдесят третьем году, – торжественно произнес драгоман.
– Так гласит надпись над воротами?
– Великий Мехмет объявляет, что дворец был построен с позволения Аллаха и является надежным и неприступным. Он просит Аллаха сделать вечным его правление и объявляет себя героем, покорителем вод и земель, тенью Бога в обоих мирах и слугой Аллаха от горизонта до горизонта. Также он просит Аллаха дать ему место на небе подле Полярной звезды.
– Очень скромно с его стороны, – пробормотала Мэри и немедленно пожалела о насмешке, закравшейся в ее слова.
Она находила много замечательных качеств у уроженцев этой страны, но чувства юмора среди них не было. Возможно, они имеют собственное суждение на этот счет.
В этот момент ворота отворились, и Мэри увлекла хлынувшая в них толпа. Стараясь не отставать от своих сопровождающих, когда челобитчики штурмовали проход, она успела все-таки заметить блеск мозаики фонтанов и красоту ухоженного сада. Элджин, прибывший сюда раньше ее, скоро разыскал их и провел жену в маленькую приемную, где она могла бы привести себя в порядок, прежде чем со всей процессией направиться в зал, где великий визирь принимал посетителей.
– Кажется, я тут единственная женщина, – шепнула она мужу.
– Тебе пора привыкать к этому обстоятельству, – откликнулся он, освобождая для нее место рядом с собой.
Теперь она могла видеть, как великий визирь принимает прошения, выслушивает просьбы подданных империи, пожелавших обратиться к повелителю.
– Сам великий человек находится позади этой ажурной перегородки, – пояснил Элджин.
Мэри пришло в голову, что, возможно, как раз сейчас на нее смотрят глаза султана.
Прием прошений продолжался примерно часа три. Мэри даже несколько раз погружалась в сон. Вызван он был усталостью или чувством голода, она и сама не могла бы сказать. Чиновник в красном халате и огромном белом тюрбане на голове докладывал великому визирю о той или иной просьбе. Мэри набрала побольше воздуха в грудь, стараясь сохранить бодрость. Ей было стыдно показать свою слабость, она гнала от себя мысль о долгих годах подобных зрелищ, что стоят впереди. Как жене высокопоставленного дипломата, ей подобает привыкнуть к таким устрашающе продолжительным ритуалам.
Внезапно раздался удар колокола, и все встали. Элджин обернулся к ней, одними губами произнес слово «обед», и его улыбка напомнила ей, что все происходящее стоит того, чтобы она потерпела еще чуть-чуть. Что значат дискомфорт и скука в сравнении с блаженством быть супругой такого выдающегося человека?
Уже миновало десять утра. В обеденном зале Элджину было предоставлено почетное место рядом с великим визирем, Мэри обедала за массивным столом, сделанным из серебра, рядом с ней сидели мужчины в самых фантастических одеяниях, что, по ее мнению, говорило об их высоком положении. Она была голодна, но с удовольствием ограничилась бы только чаем с тостами, джемом и сваренными на медленном огне яйцами. Когда перед ней появились блюда с сочащимся жиром мясом и жгучими приправами, она подумала, что с удовольствием насладилась бы ими вечером вместе с бокалом легкого вина. Но голод победил предубеждение, ей вовсе не хотелось упасть в голодный обморок перед глазами султана. Оставалось только надеяться, что организм не подведет ее и примет заморские деликатесы.
После обеда она присоединилась к процессии, направившейся в открытый двор, когда внезапно в группе греков возникла потасовка из-за кафтанов и накидок, раздаваемых турецким чиновником. Элджин увлек ее в укромную нишу и так сильно прижал к себе, что она едва не задохнулась. Краем глаза она видела, как беспорядочно взлетают в воздух одеяния, как их на лету расхватывают чьи-то руки, тут же награждающие тумаками соперников. Некоторые из несчастных уже валялись на земле, когда ворвавшаяся во двор охрана стала наводить порядок и выгонять особо рьяных драчунов.
– Полно, не бойся, – успокаивал ее муж, поглаживая по плечу. – Это не так опасно, как революция в Лондоне.
– Все равно мне это неприятно, – проговорила Мэри, надеясь, что сумеет удержаться и не извергнуть обильный обед.
– Ты готова к аудиенции? – спросил Элджин.
К ним торжественными шагами приблизились четверо мужчин, осанка их отличалась достоинством, парадные одежды сверкали золотом. Не произнеся ни единого слова, двое из них подошли к Элджину, двое к его жене и проводили обоих в небольшую, скудно освещенную комнату.
Мэри, все еще напуганная потасовкой, не сразу поняла, что происходит. В первую минуту ее глазам, не приспособившимся к резкой перемене освещения, показалось, что какое-то чудовище взобралось на огромное возвышение и лежит, согнув колено и опираясь на длинную руку. Когда же зрение прояснилось, Мэри поняла, что никакого чудовища на возвышении нет, а на огромном золотом троне, который показался ей чуть не с кровать величиной, возлежит сам великий повелитель, султан Селим Третий. Она с трудом подавила смешок, представив старого Георга, скуповатого английского короля, принимающим посетителей в подобной позе среди восточной роскоши.
Султан, теперь она это видела, вовсе не был таким уж необъятным, но его желтый атласный халат с огромным воротником и рукавами, отороченными черным соболем, создавал обманчивое впечатление. На голову повелителя был водружен чудовищной величины тюрбан с плюмажем, возвышающимся прямо надо лбом. Позади, на особых подставках, словно на двух головах, виднелись два других, украшенных алмазами тюрбана. Красочная мозаика покрывала стены от пола до потолка. Мэри не хотелось выглядеть любопытной зевакой, и она старалась не сводить глаз с султана, которому о ней еще не докладывали.
Селима Третьего нельзя было назвать тщедушным, а его наряд, атрибуты власти, украшавшие его, как и шитые жемчугом подушки, на которых он возлежал, делали его фигуру еще более представительной. Лицо султана с обрамлявшей его полукруглой темной бородой казалось продолговатым, нос был длинным, тонким, глаза имели миндалевидный разрез и слегка напоминали рысьи. Кожа на лице султана, насколько Мэри могла судить в этой полумгле, была такой гладкой и ухоженной, словно со дня рождения старилось только тело, но не лицо этого человека. Над его головой были натянуты сети из многих и многих рядов жемчужин, возможно, для того, чтобы султана не тревожили насекомые. В паутине этих жемчужных нитей Мэри вдруг заметила маленькую, бившуюся в них бабочку и мысленно пожелала спасти ее из прекрасной ловушки и увидеть, как она, трепеща ярко-оранжевыми крылышками, устремится в окно.
Справа перед султаном стояла сверкающая драгоценными камнями чернильница, а лежавшую слева саблю украшали такие крупные бриллианты, что Мэри невольно подумала, где на земле находятся копи, в которых добывают подобной величины алмазы. Ей никогда не приходилось видеть столь потрясающей красоты камней, этого концентрированного выражения роскоши. Она не могла дождаться, когда сможет обо всем увиденном написать матери. Мысленно она уже стала составлять письмо на родину, когда вдруг раздался голос Элджина, который через переводчика обращался к султану. Но глаза повелителя смотрели только на нее. Хоть о ней и речь не шла, он смотрел на нее так пристально, что она почувствовала головокружение, потом страх. Должна ли она отвечать ему взглядом, или это будет посчитано дерзостью и нарушением их странного и противоречивого этикета?
Мэри не была готова к такому изучению. Перед ней находился человек, обладавший дюжинами жен и наложниц, которые, укрытые в его гареме, пребывали в полном его распоряжении. Мэри уже слыхала, что слово «гарем» означает «запретный». Где-то в этом самом дворце, буквально в неволе, томятся женщины, единственное предназначение которых на земле заключается в исполнении желаний этого мужчины. Может, он просто привык смотреть на женщин, будто покупая их, как он купил бы коня для своей конюшни?
Элджин, словно не придавая никакого значения взгляду, которым чудовище уставилось на его супругу, устремил все внимание на драгомана, переводившего его слова султану. Но Мэри растерялась. Она подняла было руку к голове, но, не желая показаться испуганной или взволнованной, притворилась, что поправляет локон на лбу. Драгоман продолжал говорить, а она не могла сосредоточиться на смысле его слов. Вот Элджин отвесил поклон, она сочла нужным сделать то же. Затем их обоих провели в соседнюю комнату, и сопровождавшие их янычары вывели супругов на залитый солнцем двор.
– Кажется, все прошло довольно неплохо, – сказал Элджин.
– Тебе не показалось неприятным, что султан буквально пожирал меня глазами? – спросила Мэри.
– Я чуть было не вызвал его на дуэль. – Элджин выглядел слегка расстроенным и даже вздохнул. – Но боюсь, мне надо привыкнуть к тому, как мужчины смотрят на мою жену, иначе придется непрерывно сражаться на дуэлях со всеми мужчинами, от последнего раба до самого султана.
– Не сердись, Эджи. Я не виновата в том, что султан нашел меня соблазнительной, – сказала Мэри. – Наверное, мне следовало надеть вуаль.
– Возможно, и так. Только тебе обязательно пришлось бы ее снять, когда твой супруг и повелитель пригласил бы тебя в свой личный гарем. – Элджин уже улыбался. – Может, мне кастрировать нашего друга Ханта и назначить его твоим евнухом и заступником?
– А когда к нам явится с визитом капитан-паша, ему передадут, что леди Элджин отныне не позволяет себе находиться в обществе мужчин. И что лорд Элджин предлагает ему найти другую даму и преподносить ей дорогие подарки, например меха, тончайший фарфор и изысканные духи.
– Не годится подвергать твоего верного поклонника капитан-пашу таким строгим мерам наказания, Мэри, в то время как он может так много сделать для нас.
Мэри улыбнулась и потрепала мужа по руке.
– Как мило с твоей стороны проявлять заботу о капитан-паше. И даже воздерживаться от его наказания.
– При всем твоем веселом настроении, должен сказать, Полл, ты выглядишь довольно усталой. Я намерен немедленно отвезти тебя домой и уложить в постель. Но там я вовсе не дам тебе отдохнуть. Откинь вуаль, попрошу я тебя, и откинь ее не только с лица. Открой мне всю себя.
Так сильно взволновало Элджина внимание султана к ней. Мужчины, надо это признать, в высшей степени странные создания. Они даже похожи на животных тем, что их эротические настроения совершенно непредсказуемо зависят от незначительных, казалось бы, обстоятельств. Но Мэри не была этим недовольна. Еще до замужества она слыхала, что некоторые мужчины теряют интерес к женам, когда те вынашивают дитя, но к Элджину это не относилось. Он словно становится еще более жадным к ласкам, утверждая, что вспухающий животик делает Мэри похожей на какую-нибудь языческую богиню плодородия.
Элджин подозвал лакея и велел позаботиться о лошади. Добирался во дворец он верхом, но сейчас собирался возвращаться в карете вместе с женой.
Пока они держали путь домой, он шептал Мэри на ухо:
– Хочу видеть тебя всю. Хочу гладить твое тело, пусть даже сам султан делает это только в мечтах.
