Текст книги "Песнь лихорадки (ЛП)"
Автор книги: Карен Мари Монинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 34 страниц)
Глава 3
Мак
Темно. Я не могу дышать. Я не могу видеть.
Я слепо существую в вакууме, тесно сжатая Мак-в-коробочке, ожидающая, пока кто-нибудь повернет ручку моей шарманки.
Тело, которого у меня нет, отчаянно пытается глотнуть воздуха.
Хотя у меня больше нет рта, я каким-то образом кричу и кричу.
Глава 4
Воспоминания МакКайлы принадлежат мне. Не все, но в достаточной мере – то, какими способами она взаимодействовала с физическим миром.
Я знаю, где Бэрронс держит ключи от машины, и что то зеркало в кабинете на первом этаже книжного магазина – это полный ловушек проход в его подземную берлогу. Я знаю, как пройти через него – когда-то я помогла ей войти. Я в точности знаю, как она готовит себе кофе, наносит макияж, укладывает волосы, как здоровается и разговаривает с приемной матерью и лже-отцом. Я понимаю каждый нюанс того, что нужно сказать и сделать, чтобы сойти за Бэрронсовскую Радужную Девочку.
Ее память тела также принадлежит мне. Вождение машины не вызывает сложностей. Ехать по покрытой льдом местности – иначе, но не тяжело. Холод, однако, неприятен и заставляет меня дрожать. Я разделяю ее нелюбовь к суровой погоде и снегу.
Я скольжу по покрытым льдом ветреным землям аббатства, с каждым шагом увереннее двигаясь в своем ущербном мешке из мышц и костей. Мне хочется нырнуть внутрь, вскрыть коробку с Мак и убить ее после отличного вечера за чаем и пытками – за то, что она принимала этот сосуд как данное, плохо обращалась с ним, пренебрегала и рисковала им на каждом шагу. Этот сосуд должен был быть моим с того самого момента, как я поселилась в нем. Он недостаточно силен. Она должна была стараться лучше. Из-за ее слабости я вхожу в жизнь неполноценной.
Первая из моих жертв спешит ко мне сквозь мрак – еще один унылый, раздираемый противоречиями идиот, отторгающий дарованную ему силу. Силу, которую я забрала бы у него, если бы могла.
– Кристиан, – я наполняю свой шепот торопливостью.
Когда он появляется из-за груды обугленных и присыпанных ледяной пылью камней, меня пронзает острое желание завладеть его телом. Сосуд этого недостойного придурка превосходит мой. Могу ли я, как мое прежнее воплощение – материальная копия Синсар Дабх, которая рассыпалась в пыль на плите – завладеть другой оболочкой через физический контакт? Могу ли я посадить себя внутрь и удержаться там? Сможет ли Кристиан вместить всю громадность, которую я собой представляю, и не разрушиться вскоре до непригодности?
Тело, которое у меня есть, постоянно, но не безупречно.
Тело Кристиана безупречно, но не постоянно.
МакКайла назвала бы это синицей в руке и журавлем в небе.
Я хихикаю при мысли о МакКайле. У нее нет ни птиц, ни небес. Она в аду, и это я ее туда засунула. С помощью желания, похоти, жажды и господства.
Кристиан странно смотрит на меня, крылья шуршат на холодном ветру.
– Мак?
– Нервный смех. Я всегда думала, что привыкну к тому, как ты выглядишь, – он принимает отговорку, слишком увлеченный ненавистью к себе, чтобы сосредоточиться на мире. И почему бы ему не умереть сегодня? Он верит, что мир населен очевидными монстрами. Самые опасные из нас – наименее очевидные. Он полагается на свои навыки распознавания лжи, читая и оценивая противоречивые эмоции других.
К его несчастью, я от таковых не страдаю. Прочесть меня невозможно. Его весы неспособны измерить то, из чего я сотворена.
– Как Дэни… эм, Джада? С ней все хорошо?
Я оставила ее в живых. Есть недостойные, которые умрут раньше, и достойная аудитория/интересная добыча, которая умрет позднее. Существование без зеркал и игр – это бесконечный зевок.
– С ней все будет хорошо. Ой! – говорю я, внезапно хватаясь за глаз. – Ой! – вскрикиваю я снова.
– Что случилось, Мак?
– Проклятый ветер! Кажется, мне в глаз залетела щепка. Можешь посмотреть?
– Здесь слишком темно, черт подери, чтобы увидеть что-нибудь.
Над нами клубятся и сталкиваются друг с другом облака, и внезапный грохот ножами вонзается в мои уши.
– Ну, попытайся. По ощущениям напоминает чертов булыжник. Кристиан, помоги мне! – я запрокидываю голову и, щурясь, смотрю на него, подавляя желание зажать уши руками. Он подходит ближе, кладет ладони на мое лицо, и вот тогда я ударяю.
Я лезу под куртку за своим копьем, своим милым, милым копьем, которое является моей самой ценной и ненавистной собственностью: бережно хранимой, потому что оно выкосит всех, кто должен умереть, чтобы я смогла достичь истинного предначертанного; презираемой, потому что из-за крошечного укола копья я могу сгнить изнутри. Я выдергиваю его из-под своего…
– Мак, стой спокойно. Я ничего не смогу сделать, если ты будешь так вертеться.
Я замираю под его прикосновениями, но не потому, что он так сказал, а потому что парализована яростью.
Эта сука! Эта умная гребаная сука! Она все испортила! ВСЕ!
Я помню руки Джады на себе до того, как я полностью освоилась в новой оболочке, они касаются меня всюду, расстегивают оковы на лодыжках. Если бы она не освободила мои ноги до того, как похлопать по остальным местам, я бы обратила внимание. Она хитростью ввела меня в заблуждение. Обдурила меня! Бедра. Груди. По бокам ребер.
– Проклятье! – взрываюсь я. Она освободила мои руки в последнюю очередь, когда уже завладела тем, что ей не принадлежало.
Единственным, что мне требовалось для достижения своих целей.
– Я знаю, что больно, но ты должна стоять спокойно, Мак, – рычит Кристиан.
Он и понятия не имеет, как это больно. Она воспользовалась тем самым первым моментом, когда я еще не полностью собралась и пришла в себя. Так нечестно. Я только что родилась.
Я была уверена в присутствии копья на своем теле, в его весе в наплечных ножнах под курткой, и мне было ненавистно касаться его во время акклиматизации в новой оболочке, так что я не тянулась к нему до сих пор.
И обнаружила внутри пистолет – вовсе не копье.
Я позволяю бесполезному оружию выскользнуть из своих пальцев и упасть на землю, закрываю глаза и произношу заклинание. Беззвучно шевеля губами, я пробуждаю к жизни одно из своих любимых.
– Я едва ли смогу достать эту хрень, если ты не… Мак, какого гребаного хрена ты…
Моя рука на его губах, но не только рука. Он больше не говорит, его губы сшиты алчными иглами кровавой руны, которую я призвала с моего зеркального озера, не с ее озера. Она никогда не находила своего озера. Я об этом позаботилась, держа его спрятанным за иллюзией и фокусом, легко манипулируя ее нейронной сетью.
Он спотыкается, пытается отшатнуться, но я швыряю в него руну за руной. Они жадно цепляются за его шею, его руки, за его крылья, эти прекрасные величественные крылья, которые должны быть моими, которые он не заслуживает и не чтит.
Царапая сам себя, он падает на покрытую ледяной пылью землю.
Я тихо бормочу, и еще дюжина рун слетает с моих рук. Я швыряю их на его тело, где они пиявками впиваются в его одежду и кожу, разрастаются и увеличиваются, пока Принц Невидимых не оказывается парализован той же паразитической магией, что обрушила стены тюрьмы Невидимых. Руны питаются попытками жертвы бороться, становятся сильнее и крупнее от малейшего сопротивления. Считанные мгновения спустя Горец окажется в коконе кровавой тюрьмы, из которой не сбежать.
Я даю ему повод для раздумий и адову вечность, чтобы над ним поразмыслить. Кретин. Идиот.
– А я хотела убить тебя, – шепчу я и лижу его лицо во всей его проклятой страдающей правильности. – Я хотела наблюдать за твоей смертью. Я еще не убивала в этой форме. Я хочу знать, каково это, – я позволяю своей сущности полностью оживить мое лицо, сверкнуть в моих глазах.
Он смотрит на меня в ужасе. Он запоздало понимает, кто на самом деле есть Мак. Кто я есть.
Я есть.
Я покрываю его дополнительными рунами, нежно сажая их на его глаза, лоб, затыкая его нос, а затем швыряю его на землю. Возможно, я вдобавок пинаю его пару раз. Не знаю, плевать, мой разум уже двигается дальше. Может, у меня и нет копья – в данный момент – но я соберу своих врагов и сохраню их до тех пор.
Я поднимаю его и волоку за груду камней. Я заберу его перед тем, как покину аббатство, возьму с собой в свою берлогу.
Возможно, перед смертью я с ним поиграю.
Понимание вещей кроется в их разрушении.
А я всегда была любопытной.
***
Входя сзади в разрушенное аббатство, я прислушиваюсь к голосам ши-видящих за обвалившимися стенами, глаза сосредоточенно ищут случайную возможность.
И она повсюду.
Тут я соскребаю лед с коробки крысиного яда, призванного защищать припасы крепости. Там я нахожу наполовину сохранившуюся кладовку с оледеневшими закупоренными бутылями воды из артезианского колодца. Эти две вещи соединяются в очаровательный напиток кровоточивой смерти. Нет гарантии, что эти припасы используют или что выпьют достаточно воды. Но возможность существует. И этого достаточно для развлечения.
Я аккуратно передвигаюсь по скользкому камню и расщепленным балкам. Скользнуть на восток, затем вниз, зная дорогу, потому что моя прежняя хозяйка ходила этим путем, пока я сливала впечатления из протекающего фильтра ее разума.
Ниже. Ниже. Мне бы так не хотелось идти вниз, в катакомбы, где мое предыдущее воплощение содержалось ОХРЕНЕТЬ КАК ДОЛГО, Я ДУМАЛА, Я СОЙДУ С УМА. Но не сошла. Я сохраняла спокойствие и собранность, и ждала подходящего момента, ампутируя себя от обложки Синсар Дабх, пока ее несли, незаметно выскальзывая за дверь, так сказать, благодаря ловкости рук.
Я останавливаюсь у запертых дверей пещеры. Давным-давно король запечатывал и распечатывал двери своей огромной цитадели в тюрьме Невидимых, неоднократно проделывая это в ходе бесконечных экспериментов и попыток воссоздать Песнь Созидания. Для такого одержимого создания он был беспечным ублюдком. Многие из его воспоминаний принадлежат мне. Пока я находилась взаперти в пещере, парализованная липкой паутиной его рун, это знание не принесло мне никаких плодов. За пределами пещеры вполне возможно, что его одного будет достаточно, чтобы вместить (а потом убить!) остатки прежней себя, которые нельзя оставлять в Круусе.
Я произношу заклинание, которое когда-то открывало и закрывало древние двери личного поместья короля, и как я и ожидала, высокие двери главного входа распахиваются настежь. В отличие от короля-идиота я редко дважды использую одно и то же защитное заклинание.
Принц поднимается в глубине темного помещения и скользит к открытому выходу. Когда МакКайла в последний раз видела его, Круус был пленен. Теперь уже нет. Он гигантский Фейри с огромными черными крыльями, покрытыми узором из блестящих радужных частичек, тело брутальной силы и восхитительного совершенства. Он был создан, чтобы править, чтобы сокрушать, чтобы подавлять. Моя кровь вскипает яростью. Его превосходный сосуд должен принадлежать мне.
– Круус, – говорю я, перешагивая через порог.
Он останавливается и оценивает меня.
– МакКайла. Не твоего прихода я ожидал.
Мое копье, мое милое копье, я жаждала убить его. Забрать у него то, что не могу иметь сама. Теперь я могу лишь забрать его и сложить вместе с ублюдком-Горцем, пока одна из смертоносных реликвий не будет моей.
И все же я не вижу смысла торопиться завершать игру.
Конец игры – такое разочарование.
Все кончено.
И вот он ты.
Тебе опять скучно.
– Ты думал, я не слушала? Ты предложил мне весь мир, – говорю я. – Ты сказал, что я буду твоей королевой, – Круус думает, что я Мак. Мои глаза зеленые. На данный момент. – У тебя есть Синсар Дабх.
Он держится настороженно.
– Поэтому ты должна меня бояться.
– Должна ли? – я знаю лучше. Мне пришлось оставить половину своей магии, чтобы перенести себя в Айлу О'Коннор в ночь, когда я сбежала из аббатства, но я предусмотрительно вложила большую часть прежней себя под обложку Книги и поместила на страницы заклинание, благодаря которому, если кто-то их прочтет, оставленное мной сознание прекратит существование и обратится в пыль. Я никогда не позволю другой мне свободно разгуливать по миру. Я знаю, на что я способна.
– Король сказал, что мне превратиться в него, а тебе стать моей королевой – это не единственная возможность, – допытывается Круус. – Я долго думал об этом. Что он имел в виду, МакКайла? Почему кажется, будто он думал, что магия нашей расы может предпочесть тебя?
Он гадает, какой силой наделена МакКайла, раз может открыть двери короля. Его заточили под землей до того, как мой склонный к самобичеванию сосуд обнаружил меня внутри себя, следовательно, он не знает, что Я стою перед ним. Я останавливаюсь в паре шагов от великого притворщика, который более полумиллиона лет жил в Фейри как принц Видимых и оказался последним принцем Невидимых, тогда как я провела вечность в затворническом заключении. Теперь Я стала великим притворщиком, а его ждет участь узника.
– Мы должны доверять друг другу, если мы собираемся править планетой вместе.
– Ах, теперь ты хочешь править со мной?
– Я освободила тебя, не так ли? – игра с Круусом меня веселит. Он может просеиваться. Я не могу. Технически он сильнее меня только за счет этой способности, и когда я одержу над ним верх, это послужит доказательством, что мой ум настолько превосходен, что неважно, какой силой наделены окружающие. В конце концов, все падут предо мной. Он кретин. Идиот. МакКайла никогда не сказала бы «править». Она сказала бы что-нибудь безобидное вроде «направлять». Это был первый и единственный тревожный сигнал для него. Те, кто не могут защитить себя, заслуживают всего вреда, который им причиняют. Ты – твое собственное королевство. Защищай его. Или потеряй.
– Почему?
– Я полагаю, что ты поглотил заклинания из Книги, но она не завладела тобой. Верно? – я знаю это наверняка. Не считая некоторых запасов, заклинаний, мелодий, защитных чар, рун, у него нет ничего, чтобы противостоять моей громадной сущности. Хотя кое-что из того, что он поглотил через прочтение Книги, не уступает тому, чем владею я, это не имеет значения. Он не предвидит собственную погибель.
Он немного колеблется, затем кивает, прищурившись.
– Тогда идем со мной, и поторопись. Наш мир в опасности. У двора Фейри больше нет правителя. Если ты сумеешь взять их под контроль и поможешь нам с черными дырами, остальные примут тебя.
И вот оно, то, что я хотела увидеть в его глазах. Интерес, вера, что у него есть шанс на великое будущее. Желание. Я знаю, как ощущается сдерживаемое желание. Я знаю, что такое ад. Я пролью его дождем на эту планету и все, что ее населяет.
– Ты сказала, что я изнасиловал тебя. Ты презирала меня, – вкрадчиво произносит Круус.
– Мимолетная обида. Я изменилась с тех пор. – И как. Заточать в клетку уже плененный ум – мало удовольствия. Вот свободные, голодные, борющиеся и обладающие великими амбициями – их так весело пытать и удалять. Они дольше всех ломаются.
На секунду он просто изучает меня.
– Тогда поцелуй меня, МакКайла, и возьми обратно мое имя.
Теперь, когда двери открыты, он думает коснуться и таким образом просеять простушку МакКайлу Лейн подальше отсюда, где он сможет допросить ее на досуге. Он чует ловушку, только не ту. Как и большинство могущественных созданий, он себя переоценивает и становится соавторством своей погибели.
Я подхожу ближе, запрокидываю голову и увлажняю губы.
Когда он идет навстречу, опуская губы и простирая руки, я ударяю обеими ладонями по его груди, впечатывая горсти кровавых рун в его кожу, не давая ему просеиваться и замораживая его на месте.
Его глаза вспыхивают, он рычит от ярости, пытаясь бороться с рунами, что, конечно же, лишь делает их сильнее и быстрее.
Я шлепаю одну руну на его губы, наглухо зашивая их.
Двигаясь с возрастающей скоростью, которой мой сосуд обеспечила съеденная плоть Невидимых, я шлепаю руну за руной на его тело, запечатывая рот, затем использую один из ножей, чтобы срезать крылья с его тела и покромсать их на мелкие кусочки. Как и в тот день, когда я расчленила Серую Женщину, я рублю и кромсаю в бешеном порыве мощи, и могучий Круус падает предо мной. Несмотря на его превосходящую форму, никто не превосходит меня. Он ничто. С телом МакКайлы я могу придать реальности любую желаемую форму.
Я ЕСТЬ.
Я кромсаю и рву. Течет кровь. Падают эбонитово-черные перья. Журавль в небе, может, и не принадлежит мне, но я могу искалечить его и сломать.
Я срываю с его шеи три амулета, надеваю вместе со своим, призываю еще руны и заканчиваю заворачивать его в кровавый кокон.
Медленно. Кусочек за осторожно подобранным кусочком. Чтобы абсолютно точно убедиться, что он в курсе всего произошедшего и происходящего. Я наблюдаю за его глазами, упиваюсь его отчаянием, блокирую зрение в последнюю очередь. Его страдание изумительно.
МЫ – ЖЕЛАНИЕ, ПОХОТЬ, ЖАЖДА, И МЫ ВЫБИРАЕМ ПУТЬ К ГОСПОДСТВУ.
Не меньше. Не больше.
Те, что поклоняются.
Берите на заметку. Как только вы поистине, в полной мере и до конца осознаете, что я говорю, вас намного сложнее превратить в жертву.
И тогда игра для меня становится намного веселее.
***
ПРЕДАННАЯ
Когда моя мать впервые поняла, что я могу переходить в режим стоп-кадра – а это и вполовину не настолько круто, как телепортация, я всего лишь могу двигаться так быстро, что никто меня не видит и только чувствует ветерок, когда я проношусь мимо – она начала привязывать меня к вещам, чтобы удержать рядом.
Когда я была очень маленькой, работало что угодно: стул, стол, диван, на который она усаживала меня, пока хмурилась на объявления о работе.
Я не знаю, как она обеспечивала нас в те ранние годы, но каким-то образом мы выжили. Впрочем, времена стали тяжелее. Из еды были в основном консервированные бобы и мясные консервы, не было уже той сладкой молочной кукурузы, которая мне так нравилась.
Однажды я обнаружила, что сама могу себя отвязать. Мама всегда говорила, что я на свое же горе была слишком умной – рано начала ходить, выбирала длинные слова и заговорила намного раньше положенного.
На следующее утро она купила собачий поводок, миленький, с розовыми стразами. Должно быть, он стоил намного больше, чем она могла позволить себе потратить, но он предназначался для ее дочери, а не для собаки.
Я порвала его за неделю.
Она достала толстую веревку и стала экспертом в завязывании сложных узлов.
Но я была сильной и быстрой, и веревка быстро износилась и порвалась. Она сказала с рассерженным смешком:
– Даниэль Меган О'Мэлли, моя маленькая дорогуша, когда-нибудь ты будешь сильна как десятеро мужчин! Кого я вообще породила, супергероя? – и я расцветала.
У нее для меня было много правил. Мир – плохое место, говорила она, полное плохих вещей, которые охотятся на маленьких девочек вроде меня. Я особенная, и она должна меня защитить и спрятать.
Первым в списке шло никаких перемещений в режиме стоп-кадра по дому. Я никогда не должна выходить через окна или двери. СНАРУЖИ – это страна, которую мне не дозволялось посещать, пока я не стану СТАРШЕ – два магических слова, которые я слышала заглавными буквами и цвета теплой ириски, когда она произносила их. Чтобы не поощрять меня, она держала занавески плотно задернутыми, скрывая от меня все интересные вещи.
Но я украдкой выглядывала, когда она не видела, и СНАРУЖИ было просто неотразимым – там были дети и лужи, чтобы плескаться, и солнечный свет, и туман, и цветы, и мотоциклы, и происходили всякие вещи, и все постоянно менялось, как будто ты живешь в телешоу и должен выяснить, какому сюжету следуешь, или даже выдумать и изменять его по-своему.
Я не всегда хорошо следовала правилам. Она не раз ловила меня во дворе.
Однажды, обнаружив меня сидящей на парадном крыльце и наблюдающей за девочками, которые в соседнем дворе прыгали через веревочку, она привязала меня к холодильнику, а потом пошла, купила толстую цепь и привинтила тяжелый болт к дивану. Она обмотала цепь вокруг моей талии и скрепила замком.
Час спустя я в клочья разнесла тяжелый зеленый диван, волоча его за собой, пытаясь пронестись в режиме стоп-кадра к двери в кухню.
Она стояла на кухне, готовила ужин, а я все хихикала и хихикала, потому что мне казалось забавным то, как искорежился и покосился диван, как торчит наружу наполнитель, но она разозлилась и сказала слова, которые я никогда не хотела снова слышать от нее. Так что на какое-то время, которое казалось годами, но на самом деле наверное это продлилось несколько недель, я оставалась там, куда она меня сажала, пока она не разрешала мне двигаться.
СНАРУЖИ неизбежно манило меня вновь: выглядывая из-за занавесок, шпионя за тем, как продавец мороженого толкал свою тележку, а вокруг скачут дюжины детей, лижут рожки и запускают ложки в липкий пломбир, и им можно находиться СНАРУЖИ, и я сшибла их точно маленькие боулинговые кегли, схватила целую ванночку шоколадного с карамельной помадкой для себя и вернулась в дом прежде, чем мама заметила мое отсутствие. Все, что увидел продавец – это как дети упали на тротуар, и, возможно, заметил пропавшую ванночку с мороженым, но я уже знала, что когда взрослые не могут что-либо объяснить, они притворяются, будто этого не было.
Я почти вышла сухой из воды.
Я бы вышла сухой из воды. У меня даже был план, как избавиться от пустой ванночки.
Она принесла мой ланч в гостиную.
Я запихнула мороженое за стул, но она осталась и какое-то время говорила со мной, пока я ела свои бобы, а мороженое таяло и вытекало, а она снова говорила те злые слова, и я плакала так сильно, что казалось, мой животик разорвется.
Я поклялась, что провалиться мне на этом месте, если я еще раз нарушу ее правила. И особенно, что я никогда, никогда не выйду НАРУЖУ.
Тогда она тоже заплакала.
Несколько дней спустя она вернулась из магазина, почти не купив еды, зато она принесла кучу инструментов, решеток и металлических листов. Она сказала, что у нас не осталось больше денег, что она продала все, что можно было продать, и ей придется вернуться на работу.
Она собиралась взять собаку, чтобы та присматривала за мной в ее отсутствие, и намеревалась построить для нее очень особенную клетку. Для этого она даже научилась пользоваться паяльником и молотком. Я думала, что она до ужаса умная и потрясающая!
Я знала, что это будет очень большая и особенная собака, потому что клетка была огроменной. Я понимала, почему приходилось строить ее в доме – она в три раза шире любой нашей двери! Вскоре после того, как клетка была готова, я играла внутри нее, представляя, как весело мне будет с моим новым лучшим другом. С лучшим другом будет намного проще сопротивляться зову этого СНАРУЖИ.
Тогда я не была такой сильной, как сейчас. Моя сила, наряду с другими способностями, увеличивалась с возрастом. Но я знала, что собака, которая у нас появится, будет очень, очень сильной, потому что решетки на клетке были толщиной с мамину руку, а изнутри она приделала толстый ошейник и тяжелую цепь, прикованную к полу. Она сказала, что собаку, возможно, придется приковывать, когда у нас будут гости.
Гостей у нас никогда не было.
Я начинала думать, что одна лишь я предвкушаю пополнение в семье. Пока она работала над клеткой, я придумывала имя для нашей собаки и предлагала их маме, а ее глаза приобретали странное выражение, губы поджимались.
Я всегда крепко спала.
Однажды вечером моя мать искупала меня, высушила и расчесала мои волосы, и мы с ней играли в игры за расшатанным кухонным столом, пока я едва не вырубилась на стуле. Тогда она отнесла меня в постель, где я положила голову на ее подушку – ту, что с маленькими уточками – и я коснулась ладошками ее лица и смотрела на нее сонными глазами, потому что мне нравилось смотреть на нее, засыпая. И она крепко держала меня, прижимая к себе, окутывая запахом мамы, который, как я знала, был самой важной вещью во всем мире, и я соскользнула в счастливые сны.
На следующее утро я проснулась с ошейником на шее, посаженная на цепь, на маленьком матрасе в собачьей клетке.
