Текст книги "Песнь лихорадки (ЛП)"
Автор книги: Карен Мари Монинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 34 страниц)
Глава 58
Мак
Следующие три часа я просидела в «Книгах и сувенирах Бэрронса», стиснув зубы и делая все возможное, чтобы просто удержать песню.
Она не хотела оставаться во мне.
В тот момент, когда Круус передал ее мне, вторая половина мгновенно трансформировалась и соединилась с первой, как будто они могли существовать во мне лишь воедино, стирая все сомнения о том, как мне придется их крутить и соединять.
И заодно стирая мои беспокойства о том, как ее использовать.
Она хотела быть спетой. Она чувствовала страдания мира и жаждала его восстановить. Прямо сейчас, в это самое мгновение. И если бы я открыла рот, она просто вырвалась бы наружу мощным потоком.
Но я дала два обещания, которые собиралась сдержать: подождать четыре часа и рассказать миру легенду о Круусе.
Так что я сидела, крепко стиснув губы, удерживая все в себе, глядя на часы и стараясь вовсе не думать ни о чем. Мне чертовски хотелось пить. Кушать.
Попытайтесь удержать губы сомкнутыми на протяжении четырех часов. Это, черт подери, почти невозможно.
Я сидела неподвижно, медленно и ровно дыша, боясь, что могу рыгнуть или чихнуть. Удерживая рот закрытым с помощью руки, сдерживая зевки. Издавая забавные звуки в глубине горла, когда хотелось закашляться.
Думая о Бэрронсе. О своей сестре.
Однажды я потеряла их обоих и получила их обратно. Я никогда не была так счастлива, потому что я испила горе до дна, и это сделало мою радость лишь слаще.
Я собиралась вновь убить мою сестру и вполне возможно Бэрронса. И вероятно Кристиана.
Это нелегкий путь. Если я не пропою песнь, все существующее в итоге будет разрушено. Но пропев ее, я буду вынуждена убить своих любимых.
Я не доверяла себе увидеться с Бэрронсом. Я знала, что если бы он пришел посидеть со мной, и мы попытались бы провести последние часы вместе, я бы не удержала рот закрытым. И в тот самый момент, когда я его открыла бы, Бэрронс мог умереть. Да уж. Эти события я совсем не тороплю.
Но с Алиной я могла смириться, и я должна была увидеть ее. Она определенно умрет, и мне нужен был последний шанс попрощаться.
Я не могла говорить, но могла писать смс.
Алина, я в КиСБ, приди, пожалуйста.
Мой экран мгновенно вспыхнул.
Что случилось????!
Ничего. Обещаю. Просто приходи.
Она появилась через десять минут. Мы уселись на диване, и я отправляла сообщения, объясняя, что произошло, а она отвечала вслух.
И когда с разговорами было покончено, моя старшая сестра улыбнулась, обняла меня и сказала, что понимает, хоть поначалу и была растеряна. В конце концов, ее воспоминания обрели ясность.
Она знала, что умерла в той аллее.
Она рассказала мне о своих последних мыслях перед смертью. Вся жизнь не пронеслась перед ее глазами, как говорят люди. Она ни на минуту не задумалась о том, что она сделала или хотела сделать, или о деньгах, славе или успехе.
Единственное, о чем она думала в конце своей жизни – это любовь. Сказала ли она достаточно, показала ли достаточно, достаточно ли чувствовала. И когда процесс умирания стал совсем тяжелым, она нашла утешение в воспоминаниях о бескрайней любви, которую она познала, и боль исчезла, и она больше не боялась.
Она сказала, что в этом и заключается жизнь, и мудрый человек узнает это задолго до смерти. Я дала ей больше времени, шанс попрощаться со знакомым ей миром, и она была благодарна.
И она гордилась мною.
Я легонько ударила ее и заставила замолчать, потому что я начинала плакать, и песнь могла вырваться наружу.
Мы сидели вместе на диване, плечом к плечу, и следующие двадцать минут слушали наши любимые песни, потому что мне оставалось пятнадцать минут, чтобы сдержать обещание.
Затем, с тяжелым от горя сердцем, я написала Бэрронсу и Риодану, сказала им взять с собой Танцора, надеясь, что песнь может исцелить его сердце, и встретиться со мной у черной дыры возле Честера как можно скорее.
– Не пиши маме с папой, – сказала Алина. – Что бы ни случилось, я не могу позволить, чтобы они это видели. Просто скажи им, что я люблю их и благодарю за все. Они правда самые лучшие.
Я тяжело сглотнула и кивнула.
Рука в руку, мы вышли в ранний вечер.
Глава 59
Синсар Дабх
И вновь вселенная подыгрывает мне.
Я владею Фейри-сосудом, а все Фейри могут чувствовать свою королеву.
Прорываясь сквозь кирпичную стену позади «Книг и сувениров Бэрронса», я в точности знаю, где Это. Я чувствую, как Это движется по улицам Дублина.
Воздух густой от вони смерти и разложения. В мое отсутствие черные дыры выросли, и их зловредная громадность восхищает меня, но в то же время заставляет поторопиться. У меня осталось скудное количество времени, чтобы завладеть своей лошадкой, загнать Это в Фейри и стать полностью бессмертной прежде, чем планета пожрет саму себя.
Затем я оседлаю эту суку, КОТОРАЯ ПОСМЕЛА МЕНЯ ОСТАВИТЬ, ускачу на ней в другой мир и проведу остаток вечности, пытая Это за Его многочисленные грехи.
Возбужденная мыслью о том, как покорю Это, заставлю Это вновь и вновь молить о смерти – НИКОГДА НЕ ОТПУЩУ ТЕБЯ, МАККАЙЛА, ЛЮБЛЮ НАВЕКИ! – я сосредотачиваюсь на Этом и приказываю распакованной, но очень сломанной принцессе просеять нас туда.
Глава 60
Мак
Когда мы прибыли в Честер, Бэрронс, Риодан, Дэни, Танцор и Кристиан уже ждали нас на безопасном расстоянии от черной дыры.
Едва взглянув на Бэрронса, я поняла, что ему все известно. И ему было известно с того самого момента, как это произошло.
Моя проклятая метка. Я хотела поставить такую же на него. При условии, что он выживет.
Если ты думаешь, что сможешь с этим справиться, сказали его блестящие глаза.
Он почувствовал, как я целовала Крууса, не зная причин. Я восхищалась его сдержанностью, его терпением. В его глазах не было обвинения. Не было неуверенности или угрюмой ревности. Он поверил, что я совершила этот поступок по весомой причине, и это ничуть не изменило его чувств ко мне.
И все же был в его темном древнем взгляде безошибочно узнаваемый территориальный собственнический инстинкт, и я знала, что как только мир окажется в безопасности, если он это переживет, то будет нуждаться в том, чтобы как следует заявить свои права на меня. Он также знал, что я получила песню и не связалась с ним немедленно. Я удостоилась абсолютной свободы, которую даровал мне этот мужчина.
Я показала на свой рот и подтолкнула Алину, которая сказала им:
– Она не может говорить. Если она откроет рот, песня вырвется наружу. Круус отдал ее Мак при условии, что она не воспользуется ей в течение четырех часов. Через две минуты можно приступать.
Это заявление не вызвало ни единого вопроса у странной кучки людей, которой мы являлись. Все эти решительные солдаты лишь кивнули и ждали того, что случится дальше.
Я осмотрела нашу маленькую группу, переводя взгляд с одного дорогого лица на другое.
Алина. Она спокойно встретила мой взгляд и слабо улыбнулась.
– Готова, малышка Мак.
Стиснув зубы, чтобы не выпалить ответ и не разреветься, я переключила свой взгляд на Дэни и Танцора, стоявших в стороне и державшихся за руки, и хоть Танцор выглядел усталым, его глаза сияли восхищением. Лицо Дэни было мраморным, резко очерченным и твердым как камень, взгляд ее был холодным, но я хорошо знала свою девочку, и когда она испытывала больше всего эмоций – в этот момент каждой клеточкой своего тела надеясь, что песня сотворит чудо с его сердцем – и когда изо всех сил пыталась это скрыть. Она украдкой быстро глянула на Риодана, и та рука, что не держалась за Танцора, сжалась в кулак, а лицо сделалось еще более застывшим. На мгновение ее глаза дрогнули, эмоции едва не пробились наружу, но она вновь взяла себя в руки.
Риодан, напрягшись, стоял от них так далеко, как только мог, оставаясь в группе, достаточно близко к черной дыре, чтобы его рубашка хлопала на ветру. Я подумала о метке Дэни и предположила, что прошлая ночь была для него тяжелой. Я гадала, сколько ее страсти, ее удовольствия, ее любви к Танцору он ощутил. Риодан взглянул на Дэни, и его взгляд переместился от ее лица к их соединенным рукам. Он слабо улыбнулся, но улыбка не коснулась его глаз. Они остались древними, холодными, в высшей степени непроницаемыми.
Он бросил свой серебристый взгляд на меня и заговорил в моей голове. Если я не выживу, помоги ей спасти Шазама. Как можно быстрее. И это значит как-можно-быстрее-черт-подери-все-остальное-неважно. Поклянись.
Я кивнула.
Позаботься о ней.
Всегда.
И скажи ей не вибрировать на парня. Его сердце не может с этим справиться. Это вызывает легкий электрический разряд.
Я моргнула. Что ж, я получила свой ответ. Метка передает практически все. Я вновь кивнула, и он быстро отвернулся.
Кристиан. Я встретила его взгляд, и он слабо улыбнулся, пожимая плечами и как будто говоря «Я все равно не рассчитывал, что все станет лучше». Затем он запрокинул темноволосую голову и рассмеялся.
Дэни бросила на него взгляд.
– Чувак, – восхищенно произнесла она.
Как изменился Кристиан. Как все мы изменились. Сохраняя лучшие части, позволяя худшему отпадать.
Я посмотрела на Бэрронса.
Вполне возможно, что через очень короткий промежуток времени здесь будем стоять лишь я, Дэни и Танцор.
Бэрронс плавно подошел ко мне в той жутковатой грациозной манере, остановился и переплел наши руки.
Мы будем держаться друг за друга до последнего.
Солнце, луна и звезды, сказала я ему.
Он склонил голову. Из всех лет этот год с тобой был моим лучшим. Пламя для моего льда, Мак.
Мороз для моего пламени, Иерихон.
Навсегда, сказали мы, и эта клятва была могущественнее и связывала сильнее, чем любое кольцо или бумажка.
Больше нечего было сказать. Если мы еще этого не сказали, мы облажались, и никакие компенсации не могли возместить ущерб за последний час.
Но его глаза говорили, что он гордился тем, какой женщиной я стала. А мои глаза говорили, что я горжусь тем, что он – мой мужчина. И мы улыбались друг другу, а затем он сказал что-то, чего я никогда не думала услышать от Иерихона Бэрронса. Он сказал…
– Проклятье! – взорвалась Алина. – Мак, Синсар Дабх здесь!
На мгновение я просто не могла осознать, что она сказала. Мы оставили Синсар Дабх заточенной в будуаре. Она может быть здесь, только если А) она освободилась из камней, Б) нашла себе тело и В) сбежала через считанные минуты после нашего ухода.
Я совсем ее не чувствовала. Мои способности ши-видящей абсолютно заглушала песнь во мне. Я дико завертелась, пытаясь найти ее, затем лихорадочно глянула на Алину, и она указала куда-то позади меня.
Я развернулась и обнаружила в десяти шагах от меня принцессу Невидимых, которую мы оставили в коконе в будуаре.
Ее рот растянулся невероятно широко, обнажая ряды вращающихся острых металлических зубов и напоминая мне о Дереке О'Баннионе, когда он был одержим первой книгой. На мгновение я подумала, что она собирается меня съесть, откусить и проглотить мою голову, но она содрогнулась, как будто ее тошнило, затем из ее рта резко вырвался темный шторм.
Он метнулся прямиком ко мне.
Я не могла просеяться. Во мне осталось немного Истинной Магии, но во мне была песнь, я должна была ее пропеть, немедленно, чтобы уничтожить Синсар Дабх раз и навсегда. Я открыла рот, но чернильно-черное облако, которое исторгала принцесса Невидимых, сузилось до узкой воронки токсичной пыли и устремилось прямо к моим губам. Я стиснула зубы так крепко, что боль отдалась во всем черепе. Затем Бэрронс сделал выпад, пытаясь перехватить черный ураган своими невероятно широкими челюстями, на ходу трансформируясь в зверя.
Облако вернулось в принцессу Невидимых, и пока я ошеломленно наблюдала, Бэрронс извернулся в воздухе, шлепнул на нее кровавую руну, о наличии которой у него я не подозревала и не знала, откуда он ее взял, затем схватил ее за плечи и прижался к ее губам в яростном поцелуе.
Одним долгим вдохом с сомкнутыми губами он высосал Синсар Дабх из тела принцессы.
Принцесса Невидимых замертво рухнула на землю.
У меня в голове осталась лишь одна мысль – Бэрронс может убивать через поцелуй? Я-то думала, что знаю, кто он. Я прищурилась. Я столько раз целовала этот смертоносный рот.
Он развернулся и обрушился на меня, глаза обсидиановые, полностью черные, ни капли красного, ни капли не осталось от моего Иерихона, и он прорычал:
– Пой нахрен, Мак, я не могу долго ее удерживать!
Когда он заговорил, из его рта вырвалась тень. Он затрясся и рванул когтями по воздуху, силой засасывая Синсар Дабх обратно.
Я бросила на Алину отчаянный прощальный взгляд, затем встретилась глазами с Бэрронсом, открыла рот и выпустила Песнь Созидания.
Я никогда не смогу описать это словами. Частота, которая восходит к уровню бытия, который мы еще не понимаем, но в то же время делает неважными многочисленные ежедневные ноши, которые мы думаем, что несем с собой. Песнь была сотворена в Раю, если такое место существовало, спрядена ангелами из божественного начала.
На мгновение я очутилась нигде и везде одновременно, слушая – нет, являясь – музыкой столь исключительного совершенства, что я была целой, правильной, и я знала абсолютно все, и все понимала. Каждая деталь бытия открылась без загадок и смятений. Я постигла себя, мир, других с исключительной ясностью. Все наше существование было плавным, живым, и как и раса, планета, вселенная, все было взаимосвязано, и все мы были частью друг друга. И когда мы вредили друг другу, мы вредили себе. И когда мы воевали, мы причиняли урон вселенной, а она – это мы сами. И иногда мы были столь глупы, что я поверить не могла, что песнь вообще нашлась и позволила нам ею воспользоваться.
Для людей многое оставалось загадкой. Для женщины, которая пропела древнюю мелодию, все было ясным и правильным. Вселенная была именно тем, чем должна быть. Никакой Судьбы. Никакого сведения счетов и баланса. Вселенная склонялась к жизни и красоте, так всегда было и так будет. Мы есть вселенная: каждый из нас, светлый или темный, правильный или неправильный, все мы были крошечными жизненно важными зубцами в огромном могущественном колесе. Каким-то образом даже Синсар Дабх.
Когда песнь пролилась из меня, я начала светиться и сделалась прозрачной, и подумала: Что ж, дерьмо, возможно, я все-таки умру. Но мне было все равно, потому что я сделала то, что нужно. Я была зубцом шестеренки, которым больше всего хотела быть.
Ослепительный поток света вырвался из моего тела, и воздух наполнился бесчисленными крошечными жидкими стрелами света.
Тогда события разворачивались передо мной в замедленном действии, хотя потом мне скажут, что все случилось буквально за секунду. Я подозреваю, что к тому времени каким-то образом выпала из времени, зыбкая, измененная текущей через меня мелодией.
Тысячи ослепительных золотых частичек метнулись к черной дыре, которая задрожала, затряслась, а затем съежилась.
Разрушительная черная сфера делалась все меньше и меньше, пока со слышимым хлопком она не разрушилась и попросту не исчезла, оставляя лишь выкопанный под ней глубокий котлован и веревки, ограждавшие нормальную здоровую реальность.
Бесчисленное множество стрел понеслись вперед, устремляясь в мир, как будто космический корабль, переходящий на сверхзвуковую скорость и ищущий остальные черные дыры.
Мы это сделали. Песнь Созидания на свободе и лечит наш мир!
Я повернулась и увидела, что каждый из моих спутников поочередно пронзен стрелами, исходящими от меня. Mea culpa[88]88
Mea culpa (лат. моя вина), mea maxima culpa (лат. моя величайшая вина) – формула покаяния и исповеди в религиозном обряде католиков с XI века.
[Закрыть]. Пожалуйста, позволь им жить, умоляла я какого-то бога, создавшего мелодию.
Ослепительные мечи света прошли сквозь Дэни и Танцора, и через Риодана тоже, выходя с другой стороны.
Затем один из них исчез в Кристиане, но не прошел насквозь. Он задрожал и зарычал, и когда я уже подумала, что мы точно его потеряем, стрела резко вылетела и двинулась дальше. Кристиан резко потряс головой, выглядя ошеломленным.
Бэрронс принял в свое полузвериное, получеловеческое тело дюжину таких стрел, и все они остались внутри.
Его лицо исказилось агонией, глаза встретились с моими.
Я смотрела на его темное лицо, мучаясь и отчаянно желая перестать петь. Но я бы не сделала этого. Я знала свою роль. Я принимала ее.
Яростно содрогаясь, он согнулся пополам и выблевал темный шторм Синсар Дабх из своего тела. Она вылилась из него потоком, черной, порочной, масляной рекой, растекаясь по тротуару, и это чертово вещество буквально сложилось в слова: ПОШЛА ТЫ, МАККАЙЛА, ТЫ УМРЕШЬУМРЕШЬУМРЕШЬУМРЕШЬ.
Если бы мой рот не был занят пением, я бы фыркнула. Напыщенный комплекс превосходства до самого конца.
Сотни сияющих стрел изогнулись и развернулись в воздухе, вонзаясь в чернильное пятно Синсар Дабх, словно снаряды, автоматически наводимые на зло. Слова исчезли, темнота задрожала и пошла рябью, затем взметнулась в воздух, яростно извиваясь и мечась.
Потом это исчезло.
Стрелы вырвались из тела Бэрронса. Стоя на четвереньках, он запрокинул голову и посмотрел на меня.
Я все еще здесь, Радужная Девочка, яростно произнес он в моей голове.
Мое сердце воспарило. Он не умер. Я не убила его.
Я посмотрела на Алину, и сердце мое упало. Сотня золотых стрел пронзила ее со всех сторон и больше не вышла наружу.
Люблю тебя, Младшая.
Моя сестра была мертва.
Часть IV
«Мужество – первейшее качество воина».
– Сунь Цзы
Глава 61
Дэни
Сегодня мы закатили вечеринку в честь Начала Света.
Лучшая. Вечеринка. В жизни.
Это как то, что я видела по телику. В моей жизни не было времени и возможностей для вечеринки, ну вы понимаете, для таких, где все в хорошем настроении, ни у кого нет личных гнусных мотивов, есть музыка и вся еда, какую только пожелаешь, и кажется, будто ночь будет длиться вечно. А люди играют в карты и в кости лжеца[90]90
Кости лжеца (Лжец, Сомнительные кости) – игра, похожая на карточный покер, но только с костями. Именно в такой игре Уилл Тернер в «Пиратах Карибского моря: Сундук мертвеца» поставил свою душу на ключ от сундука.
[Закрыть], хохочут от души и выпивают.
И ты с мужчиной, который считает тебя прекрасной и горячей, не может отвести от тебя взгляд и любит тебя.
Да, такая вечеринка.
Золотая.
Мы зависали в КиСБ, и хоть Мак снова потеряла Алину, в ней ощущалась та же умиротворенность, что и в Джеке и Рейни Лейн. Думаю, в конце концов, они однажды оплакали ее смерть, и просто были бесконечно благодарны за дополнительное время с ней.
Плюс мир был спасен. Невозможно было не бурлить энтузиазмом. Мы так приблизились к тому, чтобы потерять его. Но не потеряли. Мы получили отчеты из каждой страны, зараженной разрушительными сферами. Черные дыры исчезли, и наша планета исцелилась.
Синсар Дабх уничтожена. В этот раз навсегда. Все Невидимые прекратили существование. Мак сказала, что ощущает абсолютную пустоту на месте, где когда-то существовал Темный Двор. Видимые жили и здравствовали, и она говорила, что они уже требовали ее немедленного появления при дворе. Мне интересно было узнать, как это пройдет. Мак теперь навсегда осталась королевой Фейри. Странно.
Мы послали весточки в каждый из новых миров и вскоре ребята начнут возвращаться на Землю, хотя я предполагала, что некоторые рискованные типы выберут остаться и колонизировать. Где-то там лежала огромная великая вселенная, и все изменилось.
Насколько Танцор мог сказать, песня не исцелила его сердце. Он сказал, что чувствует себя по-прежнему, и если он был разочарован, то в истинной манере Танцора этого не показал. Я пала духом, но отказывалась зацикливаться. Дела не стали лучше – но они и не ухудшились. И с каждым днем я находила новые способы справляться с нашей ситуацией. Он имел проблемы уже одиннадцать лет. Я легко могла получить еще одиннадцать лет, и кто знает, что принесет завтрашний день, или какое чудодейственное лекарство может предложить Шазам? Или может быть Мак с ее Фейри-силой или сам Танцор с его огромным мозгом что-нибудь придумают со временем. Возможности безграничны.
Очевидно, песнь не посчитала, что Кристиан или Шон О'Баннион сотворены несовершенной песнью, как я подозревала.
Кристиан все еще был принцем Невидимых.
– Я не понимаю, черт подери, – сказал он мне в третий раз, опрокидывая в себя глоток скотча. – Я Невидимый. Это должно было или убить меня, или вычистить из меня Невидимого, оставив меня нормальным человеком, – раздраженно сказал он. Может, песнь его и не изменила, но что-то в нем стало иным. Возможно, ему просто было более комфортно с тем, кто он есть.
Танцор сказал:
– Песнь уничтожила только то, что создано несовершенной песнью. Ты не был создан ей. Ты был рожден человеком.
– Мои гребаные крылья созданы несовершенной песнью.
– Нет, это не так, – сказал Танцор. – Ты человек, получивший части Фейри, но твоя сущность – человеческая. Я серьезно сомневаюсь, что песнь допускает ошибки. Она не посчитала тебя несовершенным. Мать твою, ты умереть хотел?
– Нет. Я просто хотел быть снова собой.
– Думаю, смысл в том, что ты уже тот, кто ты есть. Ты слышал музыку. Она вонзила в тебя стрелы. И оставила тебя в покое. Значит, то, чем ты стал, не так уж плохо. Возможно, тебе стоит попытаться…
– Не говори мне нахрен, что мне стоит нахрен попытаться принять то, чем я стал. Этот ублюдок Круус достаточно часто повторял это.
– Этот ублюдок Круус, – сказала Мак, проходя мимо с выпивкой в руке, – спас наш и нашу планету, а не должен был. Нет черного и белого, Кристиан. На твоем месте я бы начала играть со своей силой, выясняя, на что она способна. По крайней мере, ты не королева Фейри. Если кто-то и должен психовать из-за положения, в котором застрял, так это я. А я не психую. Так что выше нос, ковбой. Я королева Фейри, ты Смерть, жизнь продолжается.
Затем она отошла, чтобы присоединиться к Бэрронсу и Риодану, которые играли в покер с Лейнами и инспектором Джейном.
– Да, ну не она же не может заниматься сексом, – мрачно пробормотал Кристиан. – Они, черт подери, постоянно занимаются сексом.
– Говорю же, я буду абсолютно счастлива помочь тебе с этим, – сказала Энио, присаживаясь на спинку дивана рядом с ним.
Кристиан вскочил и отошел прочь.
Я посмотрела на Энио, выгнув бровь, а она пожала плечами.
– Война окончена. Мне нужен вызов, – затем она тоже поднялась с дивана, следуя за ним.
Потом мы с Танцором танцевали медленный танец, пока все вокруг не обращали на нас внимания, как будто во всем мире мы были вдвоем. Затем музыка сделалась быстрой и веселой, появились некоторые ши-видящие, которые не покинули мир, и мы наполнили книжный магазин танцами и смехом, а когда зазвучала Tubthumping, присоединились даже Мак с Бэрронсом.
Часами позже Танцор наконец сказал:
– Хочешь уйти отсюда, Мега? – глаза его казались усталыми, но как всегда яркими, цвета тропической лазури.
Еще бы. Я хотела, чтобы эта ночь длилась вечно. Но я также хотела, чтобы она закончилась.
– Да. Завтра мы займемся…
– Спасением Шазама, – воскликнул Танцор с сияющим взглядом. – Гребаный ад, мне не терпится с ним познакомиться!
Я поцеловала его. И снова поцеловала его. Затем я прижала его к книжному шкафу, сделалась его второй кожей, и мы потерялись в долгом мечтательном поцелуе, который сказал мне, как именно продолжится эта ночь.
Я поискала Риодана, чтобы попрощаться перед уходом, но его нигде не было видно.
– Возьми меня в режим стоп-кадра, Дэни, – нетерпеливо сказал Танцор, и я не могла отказать. Мы были на вершине мира, молодые, и наши сердца бились идеально слаженно. Он любил бывать в потоке, говорил, что это помогает очистить мозг для новых идей.
Когда я забросила нас в другое измерение, и вокруг нас развернулся звездный туннель, он поцеловал меня, что абсолютно разрушило мою концентрацию, и мы споткнулись, пролетев по улице и хохоча. Затем он развернул меня к кирпичной стене, и мои джинсы спустились, и его тоже, мой меч отлетел в сторону, а он целовал в шею, входя в меня сзади, и я знала, что завтра выцарапаю Д&Т на стене в этом самом месте, и я рассмеялась, подумав, что если сделаю так везде, где мы занимались сексом, то скоро весь город окажется расписан буквами Д&Т.
– Я люблю тебя, Дэни Мега О'Мэлли, – сказал Танцор мне на ухо, двигаясь во мне. – Больше всего мира. Глубже синевы неба. Истиннее широты вселенной. Я люблю тебя бесконечнее числа Пи.
Бурный восторг заполнил мое сердце, и я выдохнула:
– Я люблю тебя так же, Танцор.
Затем единственными звуками, разносившимися по улице, стали те, которые издают мужчина и женщина, когда они живут на полную катушку, каждым цветом радуги.
***
Я проснулась чуть позже полудня следующим днем от солнца, падавшего на нашу постель, и свернулась на боку, гадая, имеет ли Королева Мак какое-нибудь отношение к знойному жару, проникавшему в раскрытое окно.
Надеюсь, она понимала, что не может насовсем превратить Дублин в южную Джорджию, не испоганив основательно наш дождливый зеленый остров. Но я с радостью приму несколько дней такой погоды, зная, как она нравится Танцору. Он нуждался в долгих ленивых часах на солнце, чтобы восстановить силы после гонки последних дней.
– День настал, Шазам, – прошептала я, сияя изнутри. Тот самый. Тот, которого я ждала вечно. Сегодня Риодан и Бэрронс начнут устанавливать Зеркала, чтобы спасти моего горячо любимого друга. И жизнь будет идеальна. Я, Шазам и Танцор. О чем еще я могла просить? Мое сердце столь преисполнилось счастьем, что, казалось, могло взорваться.
Прошлой ночью мы трижды занимались сексом. Я отказалась от четвертого раза, притворяясь, что устала (как будто такое вообще могло случиться), болезненно осознавая, насколько он вымотался.
– У нас есть все время мира, – сказала я, надеясь, что это правда. Сдерживать себя и не торопиться – вот ключ к долгой жизни с ним.
К тому, чтобы ложиться спать рядом с ним каждый вечер. Просыпаться с ним каждое утро, чувствуя тепло его тела рядом…
Я застыла.
Так неподвижно, что могла быть высечена из камня.
Опасливо я приоткрыла все свои чувства на полную мощность.
Я сплю на боку, подсунув одну руку под подушку, спиной прижимаясь к нему. Танцор спит на спине, обычно запрокинув руки за голову. Так ему проще дышать.
Он был позади меня, его рука касалась моего бедра.
Его холодная рука.
Я тщательно обдумала это. Он мог встать, чтобы выпить стакан молока или типа того, и его рука все еще была холодна от стакана. Или он взял одну порцию виноградного фруктового льда, который мы пару дней назад сделали из найденного виноградного сока и пары бутылок замороженного вина. Я перевернусь и увижу, что его губы все еще алые от сосания мороженого. Все будет отлично.
– Танцор? – прошептала я.
Ничего.
– Танцор? – сказала я.
Тишина.
Громче, сильнее.
– Танцор, проснись. Сегодня тот день. Сегодня мы пойдем спасать Шазама. Вы двое друг друга полюбите. Мы будем семьей, – и мы сделаем это вместе – вчера мы решили, что он отправится со мной на планету Х. Хоть я и беспокоилась за его сердце, я согласилась не держать его в клетке, а он хотел быть там со мной, чтобы отпраздновать счастливое воссоединение. Или утешить меня, если все пойдет не по плану.
У меня супер-органы чувств. Супер-обоняние, зрение, сила, скорость.
И слух.
В нашей постели дышал лишь один человек.
Я подскочила, развернулась в воздухе и ударила ладонями по его груди.
– Танцор! – прорычала я. – Проснись!
Он оставался неподвижен, глаза закрыты.
Толчок, толчок, толчок.
Я читала об этом. Никогда не делала. Научилась на случай, если понадобится. Тридцать толчков в ритме 100–120 в минуту. Наклонить голову, приподнять подбородок, зажать нос, выдохнуть. Два выдоха. Каждый длится секунду.
Толчок, толчок, толчок. Выдох.
Я метнулась в режим стоп-кадра, чтобы делать это быстрее, и оседлала его, представляя сердце внутри его тела, эту прекрасную, несправедливо забракованную мышцу, и притворилась, будто я обхватываю его руками и массажем возвращаю к жизни, продолжая работать.
Толчок, толчок, толчок. Выдох.
Я вибрировала так сильно, как только могла, потому что Мак сказала, что Риодан говорил (и откуда он знал, мне неизвестно), что в это время я испускаю легкий электрический заряд. Я включила это на полную мощность, одновременно совершая толчки.
Ни вздоха. Ни сокращения мышц, ни даже подергивания глаз под веками.
Толчок, толчок, толчок, выдох.
Толчок, толчок, толчок, выдох.
Слезы пришли задолго до того, как я перестала пытаться колотить его тело, выдыхать в него и вибрировать, пытаясь вернуть к жизни.
Слезы обжигали, причиняли боль, оставляя охрененно глубокие шрамы.
Моя голова запрокинулась, и я зарычала в потолок от горя, ярости и ослепляющего гнева.
– Почему? – я трясла кулаком. – Дай мне хоть одну хорошую причину! Скажи мне, ПОЧЕМУ, сукин ты сын! Почему не я? Ты заберешь всех, а меня оставишь, просто чтобы помучить меня?
Я не знала, как долго я рыдала и гневалась на потолок, не знала, когда сменила тактику и начала умолять. Предлагать что угодно.
Все. Все мои суперсилы. Все что делало меня особенной. Просто верните мне Танцора. На один день.
На один час.
Да хотя бы только чтобы попрощаться.
Руки бессильно упали по бокам.
Мозг онемел: отрицание, отрицание, отрицание.
Температура тела вполне ясно рассказывала историю.
Он скончался вскоре после того, как я заснула.
Прошли часы.
Пока я дрыхла, не догадываясь.
Танцор умер в одиночестве, а я лежала рядом, видела счастливые сны, не подозревая об его страданиях и его нуждах.
В этом и заключался мой страх: что меня не будет рядом, когда он умрет. Еще хуже, я была прямо здесь, но меня не было. Я хотела держать его за руку. Я хотела, чтобы он был не один.
Но нет, я проспала.
Было ли это больно?
Долго ли это длилось, хрипел ли он мое имя? Или же его огромное прекрасное сердце просто замедлялось и замедлялось, пока он не ушел во сне?
Боялся ли он? Страдал ли он?
Осознавал ли он вообще?
Я сидела на нем и смотрела на него, ища ответы на его лице.
Оно было умиротворенным.
Глаза закрыты. Ни следа напряжения на лице.
Принятие.
Он всегда был таким. Принимал все. Меня. Его гребаную несправедливую жизнь. Всегда видел хорошее во мне и во всех вокруг.
Горячие слезы покатились по щекам, обжигая мою кожу.
– Проснись, проснись, проснись! – кричала я, тряся его. – Пожалуйста, не оставляй меня. О Боже, Танцор, не уходи. Еще рано! У нас должно было быть больше времени!
Лицо его было бледным и холодным, волосы взъерошились от занятий любовью, губы приоткрылись, точно от последнего вздоха.
Я люблю тебя бесконечнее, чем число Пи, – сказал он.
Я занесла кулак и ударила его по груди, подумав, что если мой удар достаточно смертоносен, чтобы остановить сердце, возможно, он сможет вновь его запустить.
Тогда я почувствовала его.
Не подо мной.
Позади меня. Хоть солнце не касалось моей кожи, я чувствовала на своих плечах солнечный свет.
Я чувствовала его присутствие.
Я клянусь, я чувствовала, как его руки отодвигают мои волосы, чтобы он мог поцеловать меня в шею. Затем они остановились на моих плечах, осязаемые и теплые, и слегка сжали.
