Текст книги "Песнь лихорадки (ЛП)"
Автор книги: Карен Мари Монинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)
Ты недавно совершила деяния великого зла.
Во мне не осталось ничего, кроме честности. Я не смогла бы солгать, даже если бы захотела. Я открыла перед ним свою печаль, свои грехи, свое горе.
– Совершила, – печально ответила я.
Почему?
Еще один вопрос с подвохом. «Злобная книга заставила меня» выглядело бы как перекладывание вины и слабость; «я была одержима, я не была собой» означало недостаток личной ответственности, и еще больше слабости.
– Потому что я совершала ошибки, – сказала я наконец, ощущая на удивление иную печаль, нежели ранее. Есть разница между грустью и печалью. Грусть сводится к тебе самому. Печаль огромна как мир и охватывает все.
Ты совершишь эти ошибки вновь?
Я ответила без колебаний.
– Нет. Полагаю, что совершу абсолютно новые. И буду нести боль еще и за них.
Я почувствовала, как существо внутри меня улыбнулось. Тогда она твоя. Как и Туата Де Дананн. Хорошо управляй ими.
Я вновь ощутила вокруг себя свист воздуха и почувствовала под своей задницей ящик.
Я вернулась в книжный магазин, все еще держась за голову и хватая ртом воздух от внезапного перемещения, испытывая боль от резкого изгнания из рая со звездным небом, от потери единения с мудрым и деликатным существом, которое допрашивало меня и сочло достойной.
Я не подведу его.
Глубоко вздохнув, я подняла голову.
«Книги и сувениры Бэрронса» выглядели в точности как в тот день, когда я впервые вошла в магазин.
***
Предвечернее солнце зашло в передние окна книжного магазина, проливая свои лучи на спину честерфильда и согревая мои плечи. Я погрызла кончик ручки и просмотрела свой список.
МИРОВЫЕ ЦЕЛИ (не по порядку)
1. Отнести музыкальную шкатулку Танцору, чтобы мы разобрались, что это такое. Я знаю, что оно как-то связано с песней. Я почувствовала это в тот день в Белом особняке.
2. Направить разведку в Зеркала и найти миры, в которых могли бы жить люди. Начать строить планы по их перемещению. Их нужно полностью разместить на планете, не в Зеркалах, потому что я не знаю, что случится с Зеркалами, если планета погибнет.
3. Найти Крууса и сделать его своим союзником. Заставить его научить меня пользоваться моей магией. Выяснить, что ему известно. Он не только владеет частью Синсар Дабх, в которой предположительно имеется информация о песне (или это всего лишь еще одна ложь, которую он скормил мне как В'Лэйн?), но и тысячелетиями работал бок о бок с Королем Невидимых, когда тот пытался воссоздать утерянную мелодию. Круус знает древнюю историю лучше, чем кто бы то ни было.
4. Выяснить, что происходит с Фейри: Видимыми и Невидимыми. Найти способ организовать их и объединить людей и Фейри ради общей цели – найти песнь.
Я снова пожевала ручку и подумала – да уж, это будет тем еще вызовом. Как будто они примут меня, человека, в качестве их лидера и королевы. Я знала, что собой представляют Фейри. Они воспринимают лишь угрозы и проявления силы, а я пока выяснила только то, как прибраться в своем книжном магазине.
Последние несколько часов я просидела на диване перед тихо потрескивающим газовым камином, занимаясь самым близким подобием медитации, что я когда-либо делала, и пытаясь осознать, что находится внутри меня. Когда я стояла на холме под тремя лунами, все казалось таким ясным, таким чистым, сила была такой осязаемой и понятной. Но тогда я была прозрачной и эфемерной, а теперь нет. Я вновь была материальным человеком, и хоть и чувствовала силу, струившуюся под моей кожей, я не знала, как ей пользоваться и как ее направлять. Наверное, так чувствовал себя Кристиан, не имея никакого братского принца, который помог бы ему понять, чем он стал.
Я нацарапала следующий пункт.
5. Отправиться в аббатство и восстановить его таким же образом, как книжный магазин, отстроить дом ши-видящих, чтобы они могли собрать все имеющиеся сведения и начать искать. (Есть ли у меня сила восстанавливать сгоревшие вещи, например, книги? Как мне восстановить аббатство? Я не знаю, как выглядела каждая его комната. И надо ли мне знать?)
6. Поговорить с Бэрронсом о том, чтобы поговорить с Дэйгисом и узнать, что ему известно.
ЛИЧНЫЕ ЦЕЛИ:
1. Найти родителей и провести с ними время. Сообщить им последние события, чтобы они могли помочь.
2. Узнать, жива ли еще Алина.
Я перестала писать и вздохнула. На этот счет у меня были серьезные сомнения. Увидев, как Книга создала множественные материальные копии меня, я пришла к выводу, что Алина тоже была лишь копией. И на что я потратила свой шанс вновь побыть с ней, даже в виде иллюзии? Я постоянно отталкивала ее, допрашивала и унижала. Лишь в самом конце я все же приняла ее, договорилась выпить кофе и позавтракать – планы, которым не суждено было воплотиться в жизнь. Я забросила комок эмоций в другую коробку и продолжила писать.
3. Поговорить с Дэни о Шазаме. Определить, реален ли он, и если так, найти способ помочь ей. Если нереален, тем более найти способ как ей помочь.
4. Бэрронс.
Я не пояснила личную цель, связанную с Бэрронсом. Она была исключительно эгоистичной, как и все мои личные цели, но поскольку мир может прекратить свое существование в ближайшем будущем, я намеревалась хотя бы провести время со своими близкими.
Колокольчик на двери звякнул, когда она открылась и вновь закрылась.
Мое тело наполнилось знакомым напряжением, и я улыбнулась.
Бэрронс был здесь, позади меня, молча читая через мое плечо. Мгновение спустя он сказал:
– Ах. Так я одна из твоих личных целей.
– Типа того.
– Не потрудишься уточнить?
Я потрудилась. Отбросив блокнот, я развернулась на диване, уперлась коленями в диванные подушки и посмотрела на него снизу вверх. Я собиралась притянуть его голову и поцеловать его, но в итоге просто сидела и смотрела на него.
Только посмотри, кем ты стала. Его темные глаза сверкнули.
Знаю.
Милые волосы, Мак.
Спасибо. Что стало с «мисс Лейн»? Я не умираю, не думаю, что ты меня вот-вот убьешь, и мы не занимаемся сексом.
Она здесь больше не живет.
Не живет? Он вышвыривает меня? Он бы так поступил? Скажет, что теперь я должна жить с Фейри?
Приятно познакомиться. Наконец-то. Мак. Его глаза светились неприкрытой признательностью и страстью.
Я уставилась на него, а затем покачала головой, криво улыбаясь и сдерживая желание хлопнуть себя по лбу. Все было так просто, так ясно, но долгое время оставалось для меня загадкой. Я говорила себе, что мы просто такие, предпочитаем на публике маску отдаленности, и другую, интимную, священную – наедине.
Но все было вовсе не так. По крайней мере, не совсем так.
Возможно, я никогда не узнаю, было ли присутствие Синсар Дабх внутри меня причиной моей вечной противоречивости, а когда она исчезла, я наконец обрела долгожданную ясность существования, или же это был долгий процесс обретения почвы под ногами и защиты своей позиции, в результате чего я добилась этой ясности. Но это неважно. Конечный результат один.
Туманные, саморазрушительные, запутанные участки меня перестали существовать. Я была единым ясным разумом. Были цели, были методы их достижения. Были избранные мной обязательства и то, что я готова была ради этого сделать. Были вещи, с которыми я готова была жить и без которых жить не желала. Была тихая, глубокая, неизменная любовь к себе – к недостаткам и всему прочему, чего у меня в избытке – и к миру вокруг меня, которой тоже в избытке.
Мои глаза заблестели, и позже Бэрронс скажет мне, что они светились радужным огнем. Приятно познакомиться, Иерихон.
Я притянула его голову ниже и поцеловала его.
Глава 36
Синсар Дабх
Мои враги недооценивают меня.
Обремененные эмоциями, их дефектные мозги неспособны оценить изменившиеся варианты, особенно тот новый, который выдвинула МакКайла, покинув меня.
ПОКИДАТЬ МЕНЯ НИКОГДА НЕ РАЗРЕШАЛОСЬ! ОНА МОЯ ЛОШАДКА ДЛЯ ЛОМАНИЯ И ВСЕГДА ЕЮ ОСТАНЕТСЯ!
Защитное поле, воздвигнутое камнями, было создано, чтобы удерживать мою сущность дважды: во-первых, обложками заколдованного тома, во-вторых, защитным полем. Или во-первых, телом, во-вторых, полем. Без предыдущего барьера я пересиливаю способность тюрьмы удерживать меня.
Хотя требуется какое-то время, чтобы подобрать метод, и это рискованно – на мгновение я едва не рассыпалась ураганом черной пыли в форме куба – моя воля соответствует задаче.
Маленьким темным облачком я парю над закутанной в кокон принцессой Невидимых.
Как заботливо с их стороны оставить мне тело. В такой форме я бы быстро потеряла целостность.
И вновь вселенная содействует моему господству, сговариваясь со мной ради достижения моих желаний. Она признает превосходство моей сущности.
Руны, помещенные мною на темную кожу Фейри, отваливаются по моей команде, и принцесса шевелится. Когда она переворачивается и слегка приоткрывает рот, я нацеливаюсь в это отверстие и погружаюсь внутрь.
Она коченеет, кричит, сопротивляясь. Но она ничтожна, а я всеобъемлюща. Я быстро завладеваю ей, насыщая каждый атом.
В тот самый момент, когда я подключаюсь в ее нервной системе, я понимаю, что в отличие от МакКайлы, которую я буду пытать вечность, эта Невидимая не в состоянии долго выносить меня. Мой вчерашний отказ поменяться телами был мудрым решением.
Единственная причина, по которой МакКайла сумела УЙТИ ОТ МЕНЯ И БРОСИТЬ МЕНЯ – потому что у нее было защитное поле, которое помогло нам разделиться.
Но камни здесь, в Белом Особняке, где время течет иначе. А она там, снаружи, где скоро буду и я.
По земному времени любому потребуется месяц или больше, чтобы забрать их.
Для воплощения моего нового плана нужно совсем немного времени. Большая его часть уйдет на то, чтобы выбраться из этого места.
Мой новый сосуд неуклюже дергается, когда я приказываю ему поспешить к двери. Слабое, ничтожное создание. Но оно продержится достаточно долго.
Я спешу к выходу по черным мраморным полам, поворачиваю налево, затем направо, отыскивая кроваво-красные и проклиная вечно изменяющийся Белый Особняк, созданный ублюдком-королем для его возлюбленной. Каждый неверный поворот равняется нескольким дням по земному времени. Пройдет месяц или даже больше, пока я выберусь из этого лабиринта.
МакКайла сумеет почувствовать меня, как только я покину Зеркала, но она будет считать меня привязанной к телу, давая мне преимущество.
Я верну то, что принадлежит мне.
А потом я уничтожу этот гребаный мир.
***
НЕВИДИМАЯ
Полагаю, она, должно быть, начала думать о том, какой иной была бы ее жизнь без меня.
Она не могла путешествовать, по-настоящему заводить друзей или приглашать компанию домой, да даже проводить вечер вне дома, потому что какой матерью она стала бы, если бы оставила свою дочь в клетке и не вернулась домой?
Иногда я гадаю, не встретила ли она кого-нибудь, кто сказал ей что-то, из-за чего она стала недовольна нашей жизнью, потому что она изменилась за один вечер.
Она все еще сидела со мной вечерами и делала все эти материнские вещи, но теперь редко улыбалась, а вокруг рта и глаз залегли морщинки. Уголки губ намного чаще опускались, нежели поднимались, и через прутья решетки я не могла дотянуться до ее щек, чтобы растянуть их в улыбке.
Мне было шесть с половиной лет, когда она влюбилась.
Она рассказывала мне о нем, какой он добрый, как он заботится о ней. Она говорила, что он хочет на ней жениться. На нас. Что она расскажет ему обо мне, когда будет подходящий момент.
Он брал ее в поездки на каждых выходных, и в первую ночь, когда она оставила меня одну, я плакала каждый раз, когда просыпалась. Но вернувшись, она вела себя так, как раньше, когда я была маленькой и еще не переходила в режим стоп-кадра – счастливая, веселая, воркующая со мной и вновь говорящая о планах на наше будущее.
Затем однажды вечером, за неделю до моего седьмого дня рождения, она пришла домой очень поздно, мокрая до нитки, и просто прошла мимо моей клетки, даже не взглянув на меня, зашла в спальню и закрыла дверь.
Когда я посмотрела на нее, радуясь ее приходу, выражение ее лица было столь ужасным, что я не сказала ни слова из тех интересных забавных вещей, которые целый день собиралась сказать.
Я просто свернулась клубочком и слушала, как она плачет всю ночь.
Я была уверена, что он решил не жениться на нас.
Я думаю, он разбил ее сердце.
Мой седьмой день рождения пришел и ушел, а она даже не заметила. Впервые не было ирландского гуляша, мороженого и рассказов про Однажды.
Я все равно отпраздновала воображаемым ужином со своим воображаемым псом Робином, который жил в моей клетке, мог говорить и рассказывал самые смешные шутки, и мы всегда лопались со смеху.
Однажды мы оба собирались стать СТАРШЕ и отправиться НАРУЖУ, и мы собирались пронестись по всему городу, побывать везде, где хотели, мы собирались решить проблемы других людей за них, просто потому что лучшее, что ты можешь сделать для другого человека – это заметить и решить их проблемы, а иногда просто провести с ними время!
После этого она перестала уходить на выходные. Какое-то время у нас было мало еды, и она больше не носила рабочую униформу, как раньше. Затем однажды она так красиво нарядилась, отправилась на работу после обеда и вернулась домой намного позже обычного. Она начала приносить домой бутылки вина вместо продуктов или еды на вынос.
Она запихивала в мою клетку готовую разогретую еду, и вместо рассказов о своем дне или мечтаний со мной о наших планах, она молча пила, пялясь в телевизор, пока я отчаянно пыталась сказать что-нибудь, чтобы развеселить ее.
Или хотя бы посмотреть на меня.
Она начала возвращаться с работы еще позднее, иногда рано утром, и возвращаясь, она говорила невнятно, спотыкалась. Иногда она была очень, очень красивой, а иногда… очень некрасивой. Иногда я почти до рассвета щипала себя и выдумывала разные игры в голове, чтобы не заснуть. Отчаянно желая увидеть ее, рассказать ей о том, что узнала из телевизора за день, и какой будет жизнь, когда я стану СТАРШЕ и смогу выходить НАРУЖУ с ней. Я была уверена, что если бы мы только смогли выйти НАРУЖУ вместе, все стало бы как раньше.
Однажды она вовсе пришла домой.
Так продолжалось какое-то время, каждые четыре или пять день она уходила на всю ночь. Она теряла весь, под глазами залегли темные круги.
Затем она не возвращалась две ночи подряд. Она перестала приносить с собой бутылки, но спотыкалась и запиналась еще сильнее.
Затем три ночи подряд. И наконец вернувшись, она абсолютно не смотрела на меня, ее глаза казались пустыми и несосредоточенными. Ее взгляд как будто блуждал по комнате, но тут же спешил прочь, как только приближался к клетке, и я знала, что каким-то образом сделалась невидимой.
Чем чаще она не приходила домой, тем сильнее я старалась сделать так, чтобы она захотела остаться.
Я знала, что если сумею заставить ее вспомнить, как она меня любит, она не захочет уходить. Я не буду забыта.
Наверное, мой мир менялся постепенно, но казалось, будто это случилось мгновенно.
В один день я просто поняла.
Я больше не была ее дочерью.
Я была собакой, которую она никогда не хотела.
Глава 37
Джада
Время для тебя не имеет такого значения, как для некоторых из нас.
Я не могла выкинуть из головы слова Танцора. Когда он бросил их в меня, они казались такими безобидными.
Но теперь нет. Неудивительно, что он ненавидел, когда я исчезала.
Каоимх сказала мне его диагноз, но отказалась от дальнейших обсуждений. Сказала, что мне нужно спросить у него. Уходя, она обернулась на меня с жалостью и тихо сказала: «Я правда думала, что ты знаешь. Иначе не питала бы к тебе такого отвращения».
Гипертрофическая кардиомиопатия.
Я знала, что это такое – болезнь, убивавшая молодых спортсменов на баскетбольной площадке или футбольном поле, без предупреждения подкашивавшая их в расцвете сил.
Симптомы: усталость, затрудненное дыхание, неспособность тренироваться, обмороки, ощущение учащенного сердцебиения, шумы в сердце. Иногда с этим можно жить, иногда это очень тяжело. Я уверена, все те случаи, когда он исчезал на несколько дней, он переживал тяжелые периоды и удалялся, чтобы я не узнала.
Причина: обычно генная мутация. Аномальное расположение клеток сердечной мышцы, называемое расстройством мышечного волокна. Много лет назад, когда моим единственным занятием был телевизор, я смотрела передачу об этом. Степень тяжести заболевания широко варьировалась. У большинства людей встречалась та форма болезни, когда перегородка между двумя нижними сердечными камерами увеличивалась и препятствовала потоку крови из сердца. Обычно это передавалось по наследству. В конце концов, утолщенная сердечная мышца могла стать слишком жесткой, чтобы эффективно качать кровь, и в итоге сердце отказывало. Внезапные остановки сердца были редкостью, но когда это случалось – это происходило с молодыми людьми до тридцати лет. С молодыми атлетичными людьми вроде Танцора.
Лечение временно облегчало состояние, смягчая симптомы, и носило превентивный характер: предотвращая внезапную остановку сердца.
Танцор никогда не говорил мне ни слова.
Мы носились по улицам на головокружительных, опасных скоростях, устанавливали бомбы и убегали. Он позволял мне таскать себя в режиме стоп-кадра, ударять его обо все на своем пути, награждая его синяками и причиняя боль. И все время хохотал.
Теперь я понимаю, почему он любил в редкие ясные дни нежиться на солнце как кот, впитывая солнечный свет: неподвижность была его другом. Умение полностью расслабляться, наверное, сохраняло ему жизнь до сих пор.
Теперь я понимала, почему Каоимх при каждой встрече пронзала меня взглядом.
Я могла убить его.
Когда-нибудь ты убьешь мальчишку, сказал мне Риодан пять с половиной лет назад по Зеркальному времени.
Гори в чистилище, чувак, выпалила я в ответ. Бэтмен никогда не умирает. И Танцор тоже.
Но у Бэтмена не было больного сердца.
А у Танцора было.
***
Когда дверь бесшумно отошла в сторону, я вошла в кабинет Риодана и опустилась на стул напротив него, по другую сторону стола. За тот месяц, что нас не было, пол и стены, как и сам мужчина, восстановились как новенькие.
На мгновение я просто смотрела на него, проникаясь ощущением, что он больше не поджарен до хрустящей корочки, кожа его смуглая и гладкая, за исключением вереницы шрамов на горле и длинного жуткого шрама, протягивавшегося, насколько мне было видно, от ключицы до левого уха. Как обычно одетый в темные брюки и безупречную белоснежную рубашку с закатанными рукавами и поблескивающим серебряным браслетом, он выглядел скорее как бизнес-магнат, нежели как что-то нечеловеческое с клыками, способное двигаться быстрее меня и знающее намного больше могущественной магии. Тогда я поняла то, чего никогда не понимала в юности: он выбрал такой цивилизованный образ именно по этой причине – чтобы заставить людей думать, будто он не такое безжалостное бессмертное существо, каким является на самом деле.
Я открыла рот, чтобы выдать ему тщательно заготовленную речь, над которой работала последний час – логичную, убедительную, мягко подводящую к цели и получившуюся без давления и необходимости – умелую и дипломатичную речь, которая одержит над ним верх и гарантирует его помощь – но у моего рта были другие планы, и он прорычал:
– Как, черт подери, ты сохранил Дэйгису жизнь?
До этого момента он оценивал меня с более доброжелательным интересом, нежели ранее. Странный мудак. Я его недавно убила, а он абсолютно расслаблен.
Доброжелательность исчезла. Сердитый взгляд вытоптал ее нахрен и исказил все его лицо. Он резко вскочил с кресла, обошел стол и поднял меня на ноги, схватив за плечи прежде, чем я успела осознать, что он вообще шевельнулся.
Я бы отдала не только зуб, но и все мои зубы, и носила бы протезы до конца своих дней, если бы он научил меня этому.
– Откуда ты знаешь про Дэйгиса? – сказал он с безупречной точностью. Как и Бэрронс, он говорил иначе, когда сильно взбешен или оскорблен. Бэрронс смягчался. Риодан делался официальным, как сливки британского общества, и точным, безупречно произнося каждое слово.
Я сбросила его руки со своих плеч.
– Видела на мониторе прошлой ночью.
– Прошлой ночью тебя здесь не было.
– Моей прошлой ночью. Тридцать пять дней назад. У нас было собрание, когда ты был мертв. Как ты это сделал? Серьезно, я не о многом прошу. Я только что сказала «когда ты был мертв». Я знаю, такое случается, ты умираешь и возвращаешься, как будто в этом нет ничего такого. Я даже не спрашиваю, как. Я ничегошеньки о тебе не спрашиваю. И ничего не спрашиваю о Дэйгисе. Ты можешь хранить эти секреты, и я никогда не побеспокою тебя насчет них. Но я хочу знать, как ты сумел уберечь от смерти того, кто смертельно ранен.
Долгое мгновение он смотрел на меня, а потом отвернулся, подошел к стене и уставился через стекло на темные, пустые и безмолвные клубы внизу.
Его плечи будто окаменели, мышцы сгруппировались, напряжение в позвоночнике удерживало его в столь же официальной позе, как солдата в униформе. Наблюдая за ним, я была ошеломлена и немного раздражена увидеть, как он применяет одну из моих тактик – напряжение начало исчезать, начиная примерно с уровня глаз. Я нахмурилась, задумавшись, не видела ли я много лет назад, как он делает это, и не скопировала ли с него. Я думала, что изобрела эту технику. Мне нравилось так думать.
Лишь когда его мускулы разгладились как у ленивого льва, он повернулся и сказала:
– Кто ранен и кого ты хочешь, чтобы я спас?
Я молча оценила его. Я знала, почему я так упорно работала над своей речью. Я не верила, что он мне поможет. С чего бы ему? Танцор ему никогда не нравился.
– Дело не столько в ране, сколько… ну, если у кого-то больное сердце, ты можешь вылечить его?
Он прищурился и уставился на меня так, будто пытался вытащить имя из моего мозга, поэтому я начала громко напевать поверх всех своих мыслей песню из заставки «Озорных анимашек», которых я так любила в детстве. Это всегда поднимало мне настроение. В этот раз не подняло. Время для Озорных Анимашек, и мы смешные до уморы, так что просто сядь и расслабься, будешь смеяться, пока не лопнешь, мы ОЗОРНЫЕ АНИМАШКИ!
Его глаза сузились до щелочек.
– Кто, черт подери, такие Озорные Анимашки?
Я фыркнула.
– Я знала, что ты проделываешь это со мной. Ты постоянно так делал – нырял в мою голову за тем, что я не хотела говорить. Ты сказал, что больше не будешь этого делать.
– Я сказал, цитирую, что не буду делать этого часто. У кого больное сердце?
Я плюхнулась обратно на стул и посмотрела на него снизу вверх.
– Танцор, – ровно произнесла я.
Он взорвался воплем «Что?» и просто смотрел на меня целую минуту. Наконец, он сказал:
– Ты нахрен издеваешься? Насколько все плохо? Он может от этого умереть? Скоро?
Я уперлась локтем в колено, сжала кулак, положила на него подбородок и посмотрела на Риодана.
– Хочешь сказать, до того, как он решит проблему, которую тебе надо решить? Ты только об этом и думаешь. Да. Может. У него гипертрофическая кардиомиопатия. То заболевание сердца, которое заставляет спортсменов падать замертво на баскетбольной площадке.
Долгих несколько секунд он уставился на меня пустым взглядом, а затем сказал:
– Но он выглядит таким здоровым.
– Как и все те спортсмены, что умирают на поле, – холодно ответила я. – Ну так что? Ты можешь?
Он развернулся к стене и опять посмотрел сквозь стекло. Я молча ждала. Нет смысла торопить Риодана. Он был мегатонным военным судном, которое отправлялось в плавание, когда было совершенно готово.
Когда он наконец повернулся, мое сердце рухнуло вниз как камень. Его серебристые глаза были холодными и отчужденными.
– Не можешь. Или. Не станешь? – прорычала я.
– Ах, Джада. Не могу.
– Хрень полная! Как ты спас Дэйгиса? – потребовала я.
Риодан вернулся в кресло, сел, сложил пальцы домиком и принялся разглядывать их.
– Я не могу тебе этого сказать, – произнес он, обращаясь к своим рукам. Затем он посмотрел на меня и тихо сказал: – Если бы я мог помочь ему, я бы это сделал. И не потому, что мне нужна его помощь. Потому что он дорог тебе.
– Не будь со мной милым, – сорвалась я.
Его ноздри раздулись, глаза прищурились.
– Иисусе, мы разве не покончили с этим? Я что, вообразил себе, будто мы с тобой перешли на новую стадию…
– Стадию чего? Наших отношений? Чувак, у людей вроде тебя нет отношений. У них есть… у них есть… картели, монополии, королевства и… и… – я не могла придумать иного слова. На самом деле, проблема была в том, что я не могла думать. Не с моим привычным холодным спокойствием. – … Рабы, – прошипела я.
Он наградил меня раздраженным взглядом.
– Дэни, ты знаешь, что это не так.
– Мак может называть меня Дэни. Ты – нет. И нет, я не знаю. Ты всегда манипулируешь людьми, помыкаешь ими, пытаешься их контролировать и… Эй! Отвали от меня. Ты что делаешь? – он обошел чертов стол, и его руки опять оказались на моих плечах. – Почему ты так на меня смотришь? – прорычала я.
Он встряхнул меня, несильно, скорее в знак нетерпения, раздражения и типа «соберись, Мега».
– Отпусти это, Джада. Просто отпусти, – хрипло произнес он.
– Что Танцор может умереть? – заорала я. – Ты хочешь, чтобы я просто отпустила это? О, я поняла. Ты думаешь, мне нужно просто вынести его со вчерашним мусором, потому что он умрет, и мудрее будет перестать заботиться о нем сейчас, чтобы потом не было так больно!
– Я не это имел в виду. Однако звучит так, будто ты пытаешься себя в этом убедить, – отрезал Риодан.
– Так какого черта ты просишь меня отпустить? – яростно прорычала я. – Поясни, мать твою!
– Я хочу, чтобы ты выпустила эту проклятую боль, – резко ответил он. – Злись. Плачь. Побей меня. Швыряйся вещами. Мне все равно. Делай что хочешь. Но отпусти эту боль.
Я начала дрожать, и понятия не имела, почему. Я поела по дороге сюда. Мне не было холодно. Мне казалось, что моя кожа сделалась слишком тесной для моего тела, а грудь – слишком маленькой для моего сердца.
Я вдохнула, глубоко и медленно. Выдохнула еще медленнее и ровнее. Повторила.
– Не надо! – проревел Риодан, вновь встряхивая меня. – Не смей этого делать, черт подери. Не смей снова отключать это.
Я холодно ответила:
– Не суди меня. У тебя нет никакого права. Ты не был на моем месте.
– Я не сужу тебя. Я пытаюсь помочь тебе увидеть другой путь.
– Мне не нужен другой путь, – я сбросила его руки с плеч. – Я в порядке. Я всегда в порядке. И всегда буду.
– Проклятье, Дэни, что мне нужно сделать…
Я перешла в режим стоп-кадра и вылетела за дверь.
Когда она почти закрылась, я услышала удар кулака по стене, звон ломающегося стекла и яростное:
– Дерьмо! Проклятье! Черт! Проклятье!
– Дэни ушла, – прошептала я безучастно и исчезла.
