Текст книги "Реквием (ЛП)"

Автор книги: Калли Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

20

ТЕО

ТРИ ГОДА НАЗАД

Ненавижу эту гребаную песню.

Всегда ненавидел.

Убил бы того, кто продолжает проигрывать ее на повторе. Киран никогда раньше не устраивал вечеринки, и это сразу видно. Чуваку нужны какие-то гребаные подсказки. Указание номер один: не разрешай всем подряд доступ к звуковой системе. Найми ди-джея, составь чертов плейлист. По крайней мере, конфискуй iPad, подключенный к гребаным динамикам, чтобы этого дерьма не случилось.

Снова звучит песня «I'm Blue» группы «Eifeel 65», и я стискиваю зубы, допивая остатки пива. Последнее, что мне сейчас нужно, это пустой стакан. Пересекаю шумную толпу своих одноклассников, танцующих в разгромленной гостиной Кирана, когда Себ спускается по лестнице и хватает меня за руку.

– Я только что трахнул Сойер Смит в задницу на столе Дейва Литлмора.

Мистер Дейв Литлмор, отец Кирана, окружной прокурор, он будет в припадке, если узнает об этом. Однако Себ не выглядит слишком обеспокоенным. Выглядит как парень, который только что вломился в заднюю дверь чирлидерши.

– Поздравляю, – говорю я, закатывая глаза.

Еще пива. Мне нужно больше гребаного пива для этого. Я даже не хотел приходить сюда, но отказался от дурацкой вечеринки «Первой ночи» брата Себа в начале месяца, так что у меня действительно не было особого выбора.

Направляясь на кухню, я проталкиваюсь сквозь раскачивающиеся, потные тела.

– В чем твоя проблема, чувак? Ты же всегда говорил, что у Сойер лучшая задница в «Туссене». Несколько месяцев назад ты сказал мне, что хочешь трахнуть ее так сильно, что думал, твои яйца взорвутся.

Я фыркаю себе под нос.

– О, да? И если я действительно так сказал, то каким другом это делает тебя?

– Я лишь контролировал качество, придурок. Не могу допустить, чтобы ты макал свой драгоценный фитиль в потенциально испорченный товар.

– Я бы сказал, что теперь, когда ты засунул свой член ей в задницу, она определенно испорченный товар, – открываю кран на бочонке и начинаю наполнять свой стакан.

– А-а-а, да ладно. Мы же как братья. Братья делятся. Тебе будет приятно узнать, что я не полностью испортил эту тугую маленькую попку. Дай ей неделю, и она будет в порядке.

– Ты отвратителен.

Выпиваю залпом половину пива и сразу снова наполняю стакан. Где-то на этой бушующей вечеринке Соррелл Восс танцует с Эшли и Бет. Прошло три недели с тех пор, как она вернулась из Нью-Йорка, и все было… странно.

Я не могу перестать смотреть на нее.

Не могу перестать думать о ней.

Я. Безумно. Хочу. Трахнуть. Ее.

Никогда не думал о ней так раньше. Так какого черта делаю это сейчас?

«Может быть, это как-то связано с тем фактом, что она чертовски красива», – подсказывает раздражающий голос в моей голове. – «Или тем фактом, что ее сиськи выглядят потрясающе, и ты хочешь зарыться лицом между ее длинными, великолепными, загорелыми ногами и вылизать ее киску».

Мои щеки вспыхивают от этой живописной мысли, и жар распространяется прямо в мой член. В последнее время я много думал об этом. Был одержим мыслью о том, какова на вкус киска моей лучшей подруги. Я чертов извращенец или что-то в этом роде. Я же, черт возьми, дразнил ее за то, что она жевала собственные волосы, когда ей было пять.

Себ толкает меня, сдвигая в сторону, чтобы налить себе пива.

– Слушай. Все, что я говорю…

– Я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь. И дерзай, чувак. Хочешь перетрахать половину академии, тогда вперед. Это не значит, что я должен это делать.

На кухне полный бедлам. Группа людей собралась вокруг мраморного острова, играя в игры с выпивкой. Один за другим они вытаскивают маленькие сложенные листочки бумаги из стеклянной чаши, выбирая либо правду, либо вызов. Одна из девушек визжит, когда обнаруживает, что ей выпало обнажить грудь перед всеми в комнате. Она притворяется, что не хочет, что стесняется, но огромная дерьмовая ухмылка на ее лице, когда все-таки задирает рубашку и подпрыгивает вверх-вниз, заставляя сиськи трястись, говорит о том, что ее это совершенно устраивает. Более чем.

На мгновение отвлекшись, Себ таращится на цыпочку, и я пытаюсь уйти. У капитана команды по лакроссу другие планы. Парень сжимает верхнюю часть моей руки, как тисками.

– Мне уже порядком надоело, что ты хватаешь меня, – я добавляю в свой тон нотку злобы.

– Да, ладно. Тебе это нравится, – парирует Себ.

Я собираюсь продемонстрировать ему, насколько мне это не нравится, когда Эшли и Бет входят на кухню, цепляясь друг за друга и хихикая. Они поддерживают друг друга; черт знает, сколько они уже выпили.

Соррелл пропала без вести.

– Я бы определенно ей засадил, – говорит Себ, указывая своим пивом на Эш. – А Бет умоляла тебя о члене с лета. Понятия не имею, почему ты ее до сих пор не трахнул, чувак. Она выглядит чертовски развратной. Я так и вижу, как она лижет задницу, как чемпион. Держу пари, она засунет свой хорошенький язычок так далеко за твой сфинктер, что ты найдешь религию.

– Пожалуйста, напомни мне, почему мы друзья, – рычу я.

– Потому что я делаю тебя менее скучным, Мерчант. И, как бы мне ни было неприятно это признавать, ты привлекательный чувак. Не говорю, что ты сексуальнее меня, но все же. Здесь есть те, кто хочет, чтобы наши члены сосали, и вся эта чушь о том, что «воздержание делает меня интересным», выставляет остальных из нас в плохом свете. Все эти цыпочки ждут тебя. В тот момент, когда ты трахнешь хотя бы одну из них, остальные довольствуются остальными из нас. Это действительно справедливо, придурок. Ну же. Поймай и отпусти.

– Не вини свою неспособность потрахаться в том факте, что я не хочу трахать все, что движется, Уэст.

– Я только что закончил трахать Сойер Смит. Я же только что сказал тебе это.

– Тогда перестань беспокоиться о том, что я делаю со своим членом, и иди вымой свой.

– Черт возьми. С тобой невозможно разговаривать, – бормочет Себ, ставя свое пиво на стойку рядом со мной. – Пойду найду Каллума. С ним сейчас гораздо веселее, чем с тобой. Никогда не думал, что произнесу эти слова, Мерчант.

Я смеюсь про себя, когда этот ублюдок с важным видом выходит из кухни в бурлящую толпу тел, танцующих в коридоре.

Это пиво не помогает.

Даже близко.

Осушаю стакан еще раз (потому что какой смысл тратить разбавленное, слабое, как моча, пиво?), а затем роюсь в шкафчиках в поисках низкого стакана. Стакана, из которого мог бы пить настоящий взрослый человек. В конце концов нахожу один из них в глубине шкафа, на самой верхней полке. Бокал из граненого хрусталя, красивый и, вероятно, очень дорогой. Отец Кирана сошел бы с ума, если бы узнал, что я собираюсь сделать, но он даже понятия не имеет, что Киран устраивает вечеринку сегодня вечером. Киран достаточно милый, но не такой умный. Он все сделал неправильно. Его родители остановились в отеле менее чем в часе езды отсюда, чтобы отпраздновать двадцатую годовщину своей свадьбы. Я даже не буду начинать перечислять все причины, по которым они могут вернуться домой раньше. Их миллион. Начиная с: «Мы просто хотели спать в своей постели». У них будет шок, когда они поймут, что под их простынями из египетского хлопка в тысячу нитей извивается кучка подростков, занимающихся сексом.

Требуется некоторое время, чтобы найти виски, но я упорствую, потому что знаю, что виски в доме есть.

Такой человек, как отец Кирана, не приходит домой с такой работы, как у него, и не успокаивает свои расшатанные нервы стаканом чертовски сладкого чая. Он также не запирает свое дорогое дерьмо в винном шкафу, где его своенравный засранец сын неизбежно доберется до него. Нет, он прячет это у всех на виду. Ну, вроде того. Коллекция виски окружного прокурора Литтлмора находится в прачечной, в шкафу, спрятанная за стопкой свежевыстиранных полотенец. Не думаю, что это постоянное место его тайника. Очевидно, мужчина решил, что стирка – это единственное, чем его сын не собирался заниматься, пока его не будет, и на время спрятал здесь свой запас алкоголя.

Наливаю себе на три пальца из бутылки «Балвенни» и проскальзываю обратно на кухню, держа в руках хрустальный стакан, как будто это сам Святой Грааль.

Я стою в стороне от толпы.

Скучая, смотрю, как разыгрывается игра «Правда или действие», отсчитывая минуты до полуночи – как только часы пробьют двенадцать, я сваливаю отсюда к чертовой матери. И изо всех сил стараюсь не думать о Соррелл. Однако пытаться не думать о ней – все равно что пытаться не подчиняться законам природы. Пытаться не моргать. Не дышать.

Это невозможно.

Потолочный вентилятор над головой пыльный.

Виски обжигает мне горло, прокладывая путь вниз, к желудку. Я начинаю чувствовать приятное оцепенение.

На холодильнике есть карточка с напоминанием о посещении стоматолога для Кирана, на завтра в девять утра. Этот ублюдок ни за что этого не сделает.

Допиваю свой напиток и наливаю еще, возвращаясь на свое место на кухне, прислоняясь к столешнице. К тому времени как наполовину выпиваю второй стакан, я чувствую себя свободнее, немного менее раздраженным выходками своих школьных друзей. Но лишь незначительно. Мое сердце замирает, сжавшись в центре груди, когда Соррелл, наконец, появляется, таща за собой Эшли, в то время как девушка с яркими светлыми волосами тащит ее сквозь толпу на кухню.

Глаза Соррелл – разномастные и красивые – полны дикой энергии. Ее густые черные волосы искусными волнами ниспадают на обнаженные плечи. Платье, которое на ней надето, обтягивающее и черное, и – Господи, блять, Иисус Христос – не оставляет места воображению. Ткань облегает изгибы девушки, подчеркивая сиськи, бедра и задницу так, что мне хочется громко застонать, как какому-нибудь изголодавшемуся по сексу пещерному человеку. Вместо этого я стону внутренне, превращая свое выражение лица в пустой фасад, заставляя свои черты повиноваться мне и оставаться невозмутимыми, но внутри я – бушующий ад.

Соррелл никогда раньше не носила платьев, не говоря уже об обтягивающих фигуру. Ее любимая футболка с группой «Нирвана», рваные джинсы и потрепанные кроссовки сегодня пропали. Она разрешила Эшли нанести немного подводки на веки и туши на ресницы. Ее губы накрашены в яркий, порочный красный цвет. Соррелл всегда была красивой, без тени сомнения, но сегодня вечером, стоя на этой чрезмерно причудливой кухне, все остальные девушки в комнате бледнеют по сравнению с ней. Они выглядят тусклыми и желтоватыми – увядающие одуванчики, кажущиеся совершенно обычными рядом с нежной красотой орхидеи.

Короче говоря, от Соррелл чертовски захватывает дух.

Взгляд девушки скользит по комнате, разномастные глаза встречаются с моими, и ее улыбка превращается в нечто большее, когда внимание Соррел удерживается на мне. Эшли что-то говорит ей, но она слишком занята, глядя на меня, чтобы ответить. Через секунду Эшли толкает ее локтем, и Соррелл вздрагивает, возвращая взгляд к подруге.

В одну секунду я греюсь на солнце, прогретый до костей жаром ее внимания, а в следующую брошен в холодную пустошь, лишенный единственной вещи, способной поддержать меня. Эшли Райнер хуже всех.

Говоря об Эшли, она пытается налить себе выпить из кучи алкоголя на кухонном островке, но один из парней, наблюдающих за игрой, говорит ей, что сначала нужно заплатить налог. Другими словами, сначала нужно выполнить одно из заданий. Она достает из вазы сложенный листок бумаги и разворачивает его. Вызов отстойный. Покажи самую постыдную фотографию на своем телефоне или еще какая-то хрень. Эшли передает свой телефон группе, на экране появляется ее фотография топлесс. Девушка не смущена. На самом деле, выглядит чертовски самодовольной из-за этого. Соррелл закатывает глаза на свою подругу, смеясь вместе с остальными, когда Эшли быстро выпивает свой напиток.

Однако Соррелл не выглядит такой уж воодушевленной тем, что играет в их дурацкую игру, когда ей говорят сунуть руку в вазу с вызовами.

Девушка осторожно выбирает листок бумаги, разворачивает его и кладет на островок.

Эшли читает вызов вслух, чтобы все слышали.

– Кто сейчас самый горячий человек в комнате?

Побледнев, Соррелл приобретает цвет только что выбеленной простыни.

– Я думала, это должны были быть «вызовы»?

Боже.

Она такая чертовски сногсшибательная.

Я не могу отвести от нее глаз.

Парни, отвечающие за игру, – два идиота из футбольной команды – толкаются и ругаются, о чем-то спорят, но я не обращаю на них внимания. Однако они привлекают мое внимание, когда один из них называет Соррелл «девочкой-волком». Она всегда была чувствительна к своим глазам. Всегда ненавидела, когда люди комментировали или делали замечания в их адрес. Я думаю, что ее глаза чертовски завораживающие, но Восс никогда не нравилось, когда люди указывали на то единственное в ней, что так явно выделяет ее из толпы. Я делаю мысленную пометку позже выбить этому парню его гребаные передние зубы.

Сегодня Соррелл даже не вздрагивает от старого прозвища, которое преследует ее со средней школы. Она берет стопку с алкогольным желе и выпивает. Затем улыбается и указывает пальцем через кухню.

– Он.

Случайный чувак, которого я никогда раньше не видел, указывает на себя.

– Я?

– Нет. Позади тебя. – Крошечная, дразнящая улыбка приподнимает уголки рта Восс.

Все оборачиваются и смотрят. И довольно быстро понимают то, что я уже понял: она говорит обо мне.

– Черт возьми, Мерчант. Я был уверен, что она выберет меня. Почему бы тебе не найти другое место, где можно спрятаться, ублюдок? – ворчит один из парней из футбольной команды.

Бейсболка «Сиэтл Маринерс» ударяется о дверцу шкафа рядом с моей головой – почти уверен, что она должна была попасть мне в лицо. Я игнорирую это пренебрежение. Мои глаза прикованы к Соррелл.

Дом мог бы быть в огне.

Я мог бы быть в нескольких секундах от того, чтобы в меня врезалась машина.

Мог бы быть в нескольких шагах от того, чтобы сойти с края обрыва.

И все равно я не смог бы отвести от нее взгляд.

Соррелл – самое прекрасное существо, которое я когда-либо видел.

Медленно делая глоток виски, я наслаждаюсь жаром, разгорающимся за моей грудной клеткой, но на этот раз это не от алкоголя. Это от осознания того, что теперь между мной и Восс что-то изменилось. С тех пор как она вернулась, между нами все было странно. Натянутое напряжение гноилось там, где раньше его не было. Легкость, которая раньше существовала между нами, была своего рода комфортом, который существует между братьями и сестрами. Электричество, которое обрушилось на нас за последние пару недель, было совершенно другим. Я знал это. Соррелл это знала. Я сказал себе, что даю ей время вернуться к жизни в Самнере, позволяю ей привыкнуть к «Туссену». Я держал рот на замке, боясь, что если что-нибудь скажу или сделаю шаг, то разрушу нашу дружбу.

Соррелл только что проявила храбрость ради нас обоих, и, черт возьми, мой член сейчас тверд.

Медленно улыбаюсь ей поверх края своего бокала, и это ошибка, потому что я вижу огонь в ее глазах, то, как девушка втягивает нижнюю губу в рот, смачивая ее, и первобытная часть моего мозга кричит.

Заполучить ее.

Схватить ее.

Сделать ее своей.

Предъявить на нее права.

Она моя.

Моя.

МОЯ.

Черт, я должен убраться отсюда, пока не натворил чего-нибудь крайне противозаконного. Медленно поворачиваюсь и выхожу из кухни, звук моего пульса отдается в ушах, заглушая глухие басы музыки в холле.

Я уже на полпути к лестнице, когда чья-то рука опускается мне на плечо, разворачивая меня.

Щеки Соррелл покраснели. Она дышит так часто, что кажется, что ее сиськи в любую секунду могут вырваться через верх ее обтягивающего платья. Боже, ее кожа чертовски идеальна. Безупречна. Цвет свежих сливок и алебастра. В ее глазах пляшут электрические искры, такие чертовски странные и чудесные. Соррелл никогда раньше так на меня не смотрела.

Никогда.

Она кажется запыхавшейся, когда произносит мое имя.

– Тео…

Я прижимаю девушку спиной к стене, беря ее лицо в свои ладони. Прижимая ее к себе, накрываю ее рот своим, сминая ее губы. У нее вкус лета, клубники и лайма. Влажный жар ее рта вызывает у меня головокружение. Провожу языком по ее губам, и девушка открывается мне, впуская меня внутрь, и я не могу сдержать собственнического рычания, которое поднимается из глубины моего горла. Соррелл целует меня в ответ, ее язык ласкает мой, ее дыхание обдувает мое лицо короткими, резкими, неистовыми порывами воздуха. Девушка обвивает руками мою шею. Ее сердце колотится в груди, пульс учащается под кожей, когда она выгибается навстречу мне, и в моем мозгу происходит короткое гребаное замыкание.

Святое.

Блять.

Дерьмо.

Я должен заполучить ее.

Я нуждаюсь в ней больше, чем когда-либо нуждался в чем-либо за всю свою жизнь.

Я, блять, просто умру без нее.

Отрывая свой рот от моего, девушка смотрит на меня, губы припухли, зрачки расширились, и на этот раз яркий нефритовый цвет ее левого глаза и океанскую синеву правого поглощает бездонная чернота. Она выглядит такой потрясенной, что мне хочется подхватить ее на руки, прижать к себе и защищать ее вечно, черт возьми.

– Это только мне кажется? – шепчет Соррелл, задыхаясь. – Или мы ждали этого момента очень долго?

Я провожу пальцами по ее губам, собственнически, очарованный силой этого притяжения в моем животе.

– Я был чертовски слеп, – отвечаю я.

– Это похоже на возвращение домой, – выдыхает она.

– Ты мой дом. Черт.

– Фу! Мерчант и Восс сосутся, – кричит женский голос. Неприятный тон. Злобный. Бет, естественно. Она всегда была самым доминирующим членом маленькой группы друзей Соррелл, Эшли и Бет. Она упорно трудилась, чтобы быть самой красивой, самой смешной, самой умной, самой популярной среди мальчиков. Восс вообще никогда не пыталась. С тех пор как Соррелл вернулась из Нью-Йорка, Бет вела себя с ней как настоящая стерва. Теперь же еще больше набрасывается, потому что Восс все еще не пытается, и она – все, чем Бет никогда не будет.

Я изучаю черты лица Соррелл – лицо, которое я так хорошо знаю, и все же мне кажется, что вижу его в первый раз, новыми глазами. Россыпь веснушек на переносице. Темные брови. Пухлые, полные губы, верхняя немного полнее нижней. Ее клыки всегда были немного острее, чем у большинства. Это глупая, незначительная маленькая деталь в ней, которую большинство людей не заметили бы, но с ее замечательными глазами это сочетание действительно делает ее внешность немного волчьей. Раньше я дразнил девушку за ее дикую внешность, но теперь мне и в голову не пришло бы дразнить ее за это. Она выглядит свирепой. Дерзкой. Уникальной и невероятной. И она украла мое гребаное дыхание.

Соррелл краснеет, пряча лицо в моей руке, пытаясь спрятаться от меня в моей собственной ладони.

– Не смотри на меня так, будто ты уже влюблен в меня, Тео Мерчант. Мое сердце еще не может вынести того, как ты на меня смотришь, – качает головой Соррелл, впиваясь костяшками пальцев в мои ребра, как будто мы все еще просто друзья. Как будто мир теперь не является совершенно новым уровнем существования. – Мне нужно время, чтобы подготовиться, прежде чем я смогу справиться с тем, что ты так на меня смотришь.

Я покрываю ее лоб, виски и скулы медленными, ленивыми, легкими, как перышко, поцелуями.

– Хорошо. Я остановлюсь. Но дай мне знать, когда будешь готова к этому, Восс. Потому что я буду очень ждать.

21

СОРРЕЛЛ

До сих пор у меня никогда не было повторяющихся кошмаров.

Это кошмары наяву, яркие в деталях и беспощадные в своей настойчивости. Десять дней подряд я просыпаюсь ото сна, измученная, хотя сплю как убитая. А еще есть Тео, который ждет меня. Он ничего не говорит. Мрачный и бледный, как смерть, он сопровождает меня с моего этажа в класс, на следующий урок, в столовую. За обедом парень сидит напротив меня и молча ест, опустив взгляд в тарелку перед собой.

Тео становится моим темноволосым принцем дежавю. Постепенно я кое-что о нем узнаю. Возможно, я всегда знала эти мелкие детали, которые представляются мне, но каждая из них ощущается как какое-то колоссальное откровение. Крошечный шрам на его правом мизинце, оставшийся после того, как я оторвала одно из колес у его игрушечного грузовика, и он ударился о дверной косяк, когда нам было восемь. Причудливый маленький завиток над правым виском, из-за которого его волосы торчат под странным углом, когда парень не заправляет их за ухо. Родинка у основания его шеи, которую я до сих пор толком не разглядела, спрятанная за волосами. То, как он постукивает кончиком карандаша по зубам, когда о чем-то думает. Татуировка в виде четырехлистного клевера на его правой руке, в память о его дедушке, который… который умер…

О, боже.

Когда я думаю об этой татуировке, на меня накатывает волна эмоций, глубокая, всепроникающая меланхолия, и я знаю, что смерть дедушки сломала не только Тео, но и меня тоже. Я знала его дедушку. Любила его. Я оплакивала его, когда он скончался.

После еще одного разговора с директором Форд я согласилась остаться здесь, в «Туссене», чтобы посмотреть, вернется ли ко мне что-нибудь из моих воспоминаний, и мало-помалу, мучительно медленно, план, кажется, работает. Это не значит, что я счастлива застрять здесь, в этой пыльной старой школе-интернате. Я словно призрак, идущий по коридорам, чувствующая себя оторванной от своего тела так, что не могу описать. Это не значит, что другие ученики не могут меня видеть. Я не невидимка. Но некоторые из них видят меня так, как я никогда не смогу увидеть себя, потому что они на самом деле знают меня, а я нет. Такая тревожная мысль.

На одиннадцатый день моего добровольного заключения в «Туссене» я, наконец, поднимаю глаза на Тео и задаю ему вопрос; я просто не могу больше мучиться этим вопросом.

– Ты лишил меня девственности?

Тео выплевывает полный рот томатного супа.

На другом конце стола Лани, которая за последнюю неделю постепенно подобралась к нам поближе, решив подойти и посидеть с нами, но ее брат на каждом шагу прогоняет ее, чуть не опрокидывает банку диетической колы. Она ловит её в самый последний момент.

– Господи, – шипит она. – Я не хочу присутствовать при этом разговоре.

Тео вытирает рот тыльной стороной ладони.

– В любом случае, тебе не следует подслушивать наши разговоры.

– Пф! Я и не подслушиваю! Вы двое едва ли сказали друг другу хоть слово за неделю! – Лани собирает свою сумку, перекидывает ее ремешок через плечо, берет свой недоеденный ланч и поворачивается ко мне лицом. – Клянусь богом, обычно он не такой скучный, – говорит она. – Было время, когда его невозможно было заткнуть. Всё, чего он когда-либо хотел, это поговорить с тобой. Или о тебе. Это сводило нас всех с ума дома.

– Ноэлани, – рычит Тео. – Будь добра, отвали и оставь нас в покое.

– Я просто пытаюсь помочь, – огрызается она в ответ. – Я не хочу, чтобы ты облажался в третий… Подожди, это уже четвертый раз?

– Лани. – На этот раз говорю я. – Все в порядке. Он ничего не испортил. Он просто… дает мне пространство.

Тео бросает на меня удивленный взгляд. Неужели он действительно думал, что я скажу что-то другое? Отругаю его? Заставлю почувствовать себя плохо из-за его молчаливого общения на прошлой неделе? Парень хмуро смотрит на меня, когда я обращаюсь к Лани.

– Я… перевариваю. Пытаюсь осознать. Пытаюсь понять, должна ли я вообще быть здесь или нет. Я имею в виду, что сейчас у меня нет причин оставаться здесь.

– Тебе все еще нужно закончить школу, – напоминает мне Тео.

– Тебе тоже, – парирую я.

– Нет, ему не нужно, – смеется Лани. Ее улыбка исчезает, когда она видит убийственный взгляд на лице Тео.

– Что? – Я перевожу взгляд с одного на другого, останавливая его на Тео. – О чем она говорит?

– Я уже закончил школу. Некоторое время назад, – натянуто говорит Тео, и со стуком опускает ложку обратно в миску.

– Наша мама настояла, – смущенно говорит Лани. – Ты снова была в больнице. Лорелея сказала, что не будет оплачивать расходы Тео, если он не закончит выпускной год…

Я чувствую тошноту в животе.

– Боже мой, почему ты не в колледже? Что ты здесь делаешь? – Я уже знаю ответ на этот вопрос. Тео просто многозначительно смотрит на меня.

– Мы всегда говорили, что будем учиться в колледже вместе, – тихо говорит он.

– Тебе нужно остаться здесь и закончить год, – говорит Лани. – Я тоже выпускница. И лично я в восторге от идеи быть первокурсником в колледже с вами обоими.

– Тебе чертовски повезло, – бормочет Тео.

– Взаимно! – стреляет в ответ Лани. – В любом случае, я действительно ухожу. Похоже, вы, ребята, собираетесь отправиться в путешествие по переулкам воспоминаний, а у меня нет никакого желания к вам присоединяться, – она морщит нос. – Серьезно. Отвратительно.

– Ребенок, – бросает Тео через плечо ей вслед. Он возвращается к своему супу, как только Лани оказывается вне пределов слышимости.

Я откидываюсь на спинку стула, спокойно оценивая его. Его волосы спадают на лицо, скрывая выражение лица, так что его трудно разглядеть. Однако у меня складывается отчетливое впечатление, что парень чувствует себя немного неуютно.

– Хочешь поговорить о выпускном или о девственности? – спрашивает он.

– Насчет девственности. – Если буду слишком много думать о том факте, что Тео в настоящее время повторяет свой выпускной год, хотя уже закончил школу, из-за меня, то думаю, у меня может случиться нервный срыв.

– Ты пытаешься спросить меня, была… – вздыхает Тео, глядя на меня. Разочарование застыло в его глазах. – Была ли ты собой, когда потеряла девственность? Или другой версией тебя, которая не помнила обо мне?

Мой желудок скручивается в тугой узел. Я не думала об этом в таких терминах, но теперь, когда он ставит это таким образом, полагаю, что это важный вопрос. Тео видит ответ на моем лице.

– Можешь прийти ко мне в комнату сегодня вечером? Это не та тема, которую я хочу обсуждать, когда на нас смотрит половина обеденного зала.

Я появляюсь ровно в восемь, как он и велел. Тео Мерчант может выглядеть так, будто одевался в темноте большую часть дней, но, черт возьми, он делает так, чтобы это выглядело хорошо. Его волосы мокрые, заправлены за уши. От него пахнет свежестью. Чистотой. Сегодня вечером парень не побрился, хотя, очевидно, принимал душ, и на его подбородке виднеется небольшая темная щетина. В облегающей черной футболке и синих джинсах парень до смешного сексуален. Уровень сексуальности «он-мог-заполучить-любую-девушку-какую-захочет», от которого у меня поджимаются пальцы ног на плюшевом коврике под ногами, когда Тео пересекает свою комнату и садится на край кровати.

У него могла быть любая девушка, которую он только хотел, но почему-то Тео выбрал меня. И выбирал меня снова, и снова, и снова, хотя это дорого ему стоило.

С ясным взглядом он протягивает мне руку.

– Хочу, чтобы ты была рядом со мной, – говорит Тео. Приказ. С этим я не стану спорить. Неважно, насколько чуждым мне это кажется, знаю, что в его объятиях я в безопасности. Это непреложный факт, который мое тело знает на клеточном уровне, даже если мой разум и мои воспоминания этого не знают.

Принимая его руку, я сажусь к нему на колени. Судя по его удивленному вдоху, парень не ожидал, что я устроюсь поудобнее, свернувшись калачиком, но я хочу быть похороненной в нем. Хочу утонуть в его запахе, купаться в его тепле и чувствовать себя в безопасности в клетке его рук, когда они прижимают меня к его груди. Мне это нужно больше, чем я могла себе представить.

Опустив подбородок на мою голову, Тео заключает меня в объятия, прижимая к себе, именно так, как я хочу. Прильнув к парню, чувствую себя идеально, как будто мое тело было создано для того, чтобы прижиматься к нему. Его теплое дыхание шевелит мои волосы. Стук сердца отсчитывает ровный, успокаивающий ритм в моей барабанной перепонке.

– Ты всегда сопротивлялась, когда я хотел обнять тебя вот так, – говорит Тео. Басы его голоса звучат оглушительно, когда мое ухо прижато к его грудной клетке. Словно он проводит смычком своей виолончели по самой низкой ноте и идеально выдерживает ее, заставляя вибрировать сам воздух в моих легких.

C2.

Каким-то образом, из ниоткуда, я знаю, что, учитывая то, как Тео настраивает свою виолончель, самая низкая нота, которую он может сыграть – это C2.

– Почему? – шепчу я.

Парень на мгновение задумывается. Я думаю, что задумывается; я не вижу его лица. Через некоторое время он говорит:

– Ты всегда была так полна решимости быть независимой. Сильной. Яростной. Как будто ты не нуждалась во мне, чтобы почувствовать себя в безопасности. Ты не хотела, чтобы я думал, что ты слабая. Но через некоторое время ты смягчалась и сдавалась, и я гладил тебя по волосам и напевал тебе то, над чем работал, и ты засыпала.

Ударная волна неопознанных эмоций пробегает по моим венам, теплая, грустная и прекрасная. И снова у меня закрадывается подозрение, что, хотя мой мозг не может вспомнить события, о которых говорит Тео, мое тело каким-то образом помнит и глубоко тоскует по тем дням, когда жизнь была такой простой, что я могла забраться в его объятия и отключиться под звуки его мурлыканья.

– Сделаешь это сегодня? – Я немного боюсь его реакции. Тео не спал со мной в одной комнате с той ночи, как рассказал об аварии. Часть меня в ужасе от того, что каким-то образом, после всего дерьма, которое он терпел, с него наконец-то хватит.

– Я не могу.

О, черт, с него хватит.

– Почему?

– Мне нечего напевать тебе. Я… не написал ничего нового с тех пор, как…

– С тех пор?..

Тео откашливается, целует меня в висок, а затем прижимается щекой к моему лбу. Некоторое время парень не отвечает на вопрос. У меня такое впечатление, что он возвращается к воспоминаниям, которые не особенно приятны.

– Я не написал ничего нового с тех пор, как написал ту пьесу, которую сыграл в актовом зале, – наконец признается он. – Это был реквием. Твой реквием.

Мое сердце немного замирает, нервы берут верх.

– А что такое реквием?

Парень размеренно выдыхает. Рассеянно скользит рукой по моей рубашке сзади и начинает рисовать круги на моем боку. Действие знакомое и собственническое. Это заставляет меня чувствовать себя немного менее обеспокоенной тем, что он собирается сказать дальше.

– Это музыкальное произведение, написанное для мессы по усопшим. Для… похорон, – шепчет он. – Когда ты впала в кому после последней серьезной операции, они сказали, что ты не сможешь очнуться. Ни в коем случае. Я проводил много времени в часовне при больнице, хотя не верю ни во что из этого дерьма. Было тихо. Мирно. Единственное место, где я мог слышать свои мысли. Там почти каждый день был один священник. Отец Симмонс. Я привозил виолончель с собой в больницу. Надеялся, что этот звук разбудит тебя, так что он уже знал, что я играю. Священник сказал, что было бы здорово написать для тебя музыкальное произведение, как… как способ попрощаться, – неловко говорит Тео. – У меня не было планов прощаться, но я все равно написал эту пьесу. Это спасло меня. Занимало меня, пока я сидел там с тобой в той комнате, ожидая, когда ты проснешься. Как только закончил, я проигрывал ее для тебя снова и снова. И однажды, когда я играл… твоя рука дернулась.