Текст книги "Реванш (ЛП)"
Автор книги: Калли Харт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
Она мягко улыбается, легонько целует меня в губы... а я просто сижу, застыв, как столб.
Черт возьми, Моретти, да что с тобой такое? Возьми себя в руки.
В конце концов я вспоминаю о том, что надо поцеловать ее в ответ, но, вероятно, делаю это очень плохо. Видите ли, у меня голова идет кругом. Из того, что я узнал о людях за последние семнадцать лет, я понял, что люди не задерживаются, когда им становится трудно. Они исчезают в клубах дыма, так быстро, что их невозможно разглядеть из-за пыли. Мой отец сбежал. Приют для мальчиков выгнал меня при первых же признаках того, что я могу оказаться «трудным ребенком». После этого уйма приемных семей закрыла свои двери передо мной и Беном, одна за другой. Даже моя мать бросила нас. Да, она была больна, и теперь, оглядываясь назад, это было давно, но она приняла решение, когда сунула пистолет в рот. Она решила, что лучше покончить с собственной жизнью, чем торчать здесь и заботиться о своих сыновьях. Только один человек оставался неизменным в течение более чем шестимесячного периода после смерти моей матери, и это был Гэри Куинси. Довольно ужасно, потому что Гэри дал мне крышу над головой по одной единственной причине: чтобы он мог сломать меня к чертовой матери.
И вот Сильвер – невероятная девушка, которая не может быть реальной. Слишком сильная. Слишком неистовая. Слишком красивая. Слишком совершенная. И каким-то образом, вопреки всякому здравому смыслу, логике и справедливости, она стала моей. Она просто посмотрела мне в глаза и сказала, что останется со мной, несмотря ни на что, и я черт возьми ей поверил. Ничего из этого... черт, ничего из этого не имеет смысла.
Сильвер кладет голову мне на грудь, прижимаясь к моему боку, и меня охватывает парализующее чувство падения – головокружительное, неуравновешенное, тошнотворное ощущение, от которого паника поднимается горячими волнами к горлу. Это так приятно—быть здесь с ней. Такое чувство, что жизнь наконец-то меняется к лучшему, и это чертовски страшно. Потому что реальная жизнь может повернуться на сто восемьдесят градусов, и внезапно все, бл*дь, просто меняется. Всегда происходит что-то ужасное. Что-то жестокое и разрушающее душу, а все хорошее, кажется, будто засасывается в черную дыру.
Я был слишком плохим, чтобы заслужить что-то настолько хорошее. Вселенная забыла о том дерьме, которое, по ее мнению, было моим по праву рождения, и, похоже, отправилась в отпуск, но пройдет совсем немного времени, прежде чем она вспомнит, какой я никчемный кусок дерьма, и вернет естественный порядок вещей.
А пока у меня нет реального выбора, я предпочитаю верить, что Сильвер поддержит меня, когда я получу опеку над Беном. Я позабочусь о том, чтобы насладиться каждой чертовой секундой, проведенной с ней. Я постараюсь не думать об этом, не анализировать каждое проходящее мгновение. Я собираюсь надеяться. И это, пожалуй, самая опасная вещь из всех.
Гостевая спальня, которую Кэмерон выделил мне, находится на первом этаже. Наверху есть еще две гостевые комнаты, но отец Сильвер явно стремится сделать так, чтобы между мной и его дочерью было как можно больше пространства. Я все понимаю. Это вполне логично, и я с удовольствием поиграю по его правилам. Ну, может, я не в восторге от этого. Но это чертовски мучительно – знать, что Сильвер лежит в постели наверху, меньше чем в пятидесяти футах от меня, и мне запрещено засыпать с ней голой в моих объятиях. В этом-то все и дело – вся эта запретная штука. Запретный плод всегда сладок.
Комната для гостей мужская, стены выкрашены в сланцево-серый цвет с темно-бордовым оттенком. Простыни на огромной кровати серые, в тон стенам, с узором в аккуратную черную полоску. Тяжелые медные инструменты стоят в верхней части комода, они выглядят так, словно были предназначены для калибровки и проведения измерений. Скорее всего, архитектурные безделушки. На стене над кроватью висит огромное зеркало в позолоченной раме, которое отражает все пространство, делая его еще больше, чем оно есть на самом деле.
Париси не просто богаты, осознаю я, снимая рубашку и вешая ее на спинку кожаного кресла у окна. Они чертовски богаты. Хорошо обеспеченные, спокойные богачи, что заставляет меня думать, что здесь замешаны старые деньги. Новые деньги говорят гораздо громче, чем заниженная роскошь дома Сильвер. Они кричат. Здесь нет ничего показного или чрезмерного. Если бы не огромные размеры дома, не колонны в колониальном стиле, не показная длина подъездной дорожки и не солидное качество всей мебели, можно было бы легко подумать, что вы находитесь в самом обычном американском доме среднего класса.
Уже поздно, почти час ночи, а Кэмерон все еще сидит в своем кабинете через две комнаты и стучит по клавиатуре. Я забираюсь в постель, стараясь не вздыхать вслух, как долбаный неудачник, когда чувствую простыни на своей обнаженной коже. Я понятия не имею, чем они так отличаются от простыней на кровати в трейлере, но они прохладные и хрустящие и заставляют меня содрогаться от удовольствия.
Я никогда не мог быстро заснуть в новых местах и готов провести следующий час ворочаясь с боку на бок, мои мысли несутся со скоростью ста двадцати миль в час, беспокоясь о Бене, но потом...
…я, черт возьми, отключаюсь.
– Алекс?
Я шевелюсь, переворачиваясь на спину
– Алекс?
Скользя по поверхности сознания, мысли начинают формироваться в моей затуманенной сном голове.
– Алекс! Да проснись же, черт возьми! Я тут свою задницу отмораживаю!
Мои глаза резко распахиваются, и на мгновение я застываю в полной растерянности. Черт, где я? И кто, черт возьми, ворчит на меня в темноте? Мне нужно быстро ущипнуть себя за бок, чтобы мой мозг заработал, и я вспоминаю, как Кэмерон пришел забрать меня из трейлера.
Сильвер стоит у кровати, обрамленная лунным светом, льющимся в окно позади нее. Голые руки и ноги, она одета в шелковую маечку и крошечные красные шелковые шорты – не более чем обрывки ткани, которые оставляют очень мало воображению. Ее соски торчат торчком под кружевной отделкой маечки, и мой член шевелится быстрее, чем все остальное во мне. Ее распущенные волосы густыми волнами спадают на плечи. Ее лицо в тени, но я почти могу различить форму разочарованной улыбки, когда она тычется меня в грудь через простыню.
– Двигайся. Через секунду у меня начнется переохлаждение.
Первой моей мыслью было откинуть одеяло, схватить ее за бедра и прижать к себе. Я едва проснулся, и мое тело отчаянно жаждет ее. Но…
Я стону, потирая лицо одной рукой.
– Сильвер. Черт. Твой отец взбесится, если узнает, что ты спала здесь.
– А кто вообще говорил о сне? – шепчет она. – Через час я снова буду лежать в своей постели. Он никогда не узнает.
О, черт. Мой член уже давно не шевелится, он стоит по стойке смирно. Все, о чем я могу думать – это как можно глубже вонзиться в Сильвер.
– Argento, ты меня просто убиваешь. Я пытаюсь быть здесь хорошим парнем.
– О. Хмм, – тихо напевает она, как будто немного разочарована. – И вот я здесь, ищу плохого парня, в которого влюбилась. Я и не подозревала, что он ушел ночью, не попрощавшись.
Да, твою же мать. Я ерзаю на кровати, подтягиваюсь и прислоняюсь спиной к изголовью из красного дерева. Мои глаза привыкли к темноте, и теперь я вижу ее еще лучше. Она знала, что делает, когда спустилась сюда в этой ночной одежде. Ткань облегает изгиб и выпуклость нижней части ее груди, подчеркивая их форму и полноту, и мне приходится прикусить внутреннюю сторону щеки, чтобы не застонать вслух.
– Ты пытаешься спровоцировать меня, Argento? – грохочу я. – Потому что это, вероятно, не очень хорошая идея.
Сильвер поворачивает голову, и лунный свет окрашивает ее черты в серебристый цвет. Она безрассудно улыбается, выгибая бровь.
– Почему нет? Ты не хочешь меня?
– Дело не в этом.
– Потому что я хочу тебя. Я лежала там в постели и не могла перестать думать о тебе. Я хотела, чтобы твои руки касались моей кожи. Хотела, чтобы мои соски были у тебя во рту. Я не могла перестать думать о твоем члене между моих ног, о том, как его кончик медленно входит в меня. Я так промокла, что больше не могла этого выносить и начала трогать себя руками. Я не могла остановиться. А потом этого оказалось недостаточно. Мне пришлось спуститься сюда и попросить тебя прикоснуться ко мне…
Бл*дь.
Это жестоко, твою мать.
Я так сильно прикусил внутреннюю сторону щеки, что рот наполнился медным привкусом.
– Я никогда больше не смогу трахнуть тебя, если твой отец кастрирует меня, Argento. Ты этого хочешь?
– Нет, – говорит она немного раздраженно. – Но этого никогда не случится. Минуту назад я слышала, как он храпит. Он спит как убитый. И мы будем вести себя тихо.
– Сильвер…
Она обрывает меня, заглушая мое следующее возражение прежде, чем я успеваю произнести его вслух; уверенными, целеустремленными движениями она протягивает руку и спускает тонкие бретельки своей маечки с плеч. Вся одежда сползает вниз по ее торсу. Лунный свет омывает фарфоровое совершенство ее кожи, обесцвечивая ее до белизны, и мне требуется вся моя выдержка, чтобы не вскочить с кровати, не схватить ее в объятия, не прижать к стене и не погрузить в нее свой неистовый стояк.
Похоже, все ставки отменяются. Все мои отчаянные попытки сдержаться были напрасны.
– Тебе действительно не следовало этого делать, – рычу я.
Сильвер наклоняет голову, губы приоткрыты, глаза немного дикие. Ее волосы падают на плечо, словно шелковый занавес на мгновение скрывающий левую грудь. Она медленно тянется вверх, проводя кончиками пальцев по округлой выпуклости своей плоти, снова убирает волосы, открывая свой сосок, и это почти чертовски тяжело вынести.
– Почему? – шепчет она. – Тебе нравится мое тело, Алекс? Твой член твердый? Тебе нравится смотреть на меня голую?
Бл*дь. Я не мог держать свои руки подальше от Сильвер с тех пор, как мы начали встречаться, и она тоже не могла держать свои руки подальше от меня, но она никогда не была такой, такой прямолинейной и требовательной, кристально ясной в своих желаниях и полной решимости получить это. Это так сильно заводит, что я действительно больше не смогу сдерживаться.
– Беги, – рычу я, медленно выпрямляясь. – Если ты не хочешь, чтобы я прижал тебя к земле и оттрахал до полусмерти прямо сейчас, то тебе лучше бежать.
Мои руки работают сами по себе, хватают простыни, откидывают их, и я вижу тень сомнения в глазах Сильвер. Неужели она сомневается в своих действиях теперь, когда поймала меня на крючок? Может быть, она поняла, что вот-вот получит немного больше, чем рассчитывала.
Она тяжело сглатывает, но остается стоять у кровати.
– Я никуда не собираюсь убегать.
Храбрая глупышка Argento. Она пришла сюда с огнем, горящим внутри нее, не понимая, что ее тело – это пороховая бочка. Она понятия не имела, какой ад начнется, когда она выскользнет из этой маечки. Понятия не имела, как быстро ее поглотит пламя.
Когда я вылезаю из кровати и встаю перед ней, пол под моими ногами ледяной.
Сильвер такая нежная и хрупкая, как фарфоровая кукла. Ее черты настолько тонки и грациозны, что противоречат ее истинной природе. Впрочем сейчас, не имеет значения, насколько она сильна. Если только она не скажет мне остановиться, что она не хочет, чтобы я прикасался к ней, тогда я сожру ее и к черту все последствия.
Сильвер отступает на шаг, откидывая голову назад, чтобы осмотреть мое тело как следует. Мышцы в ее горле работают, когда она снова сглатывает.
– Сними эти шортики. Сейчас же, – приказываю я. – Если ты приходишь сюда и подразнить меня, Сильвер, то тебе лучше, бл*дь, взять на себя обязательства.
На мне только спортивные штаны, никакого нижнего белья, и мой член торчит, как железный посох, натягивая мягкую материю. Меня не смущает то, как я возбужден. Отнюдь нет. Когда взгляд Сильвер устремляется вниз, к ситуации между моих ног, я хватаюсь за свой член через штаны, сжимая его так сильно, пока не заставляю себя выругаться.
– Если ты не разденешься за три секунды, Argento, я не могу отвечать за то, что будет дальше.
Меня тянет вниз, в безумие моей собственной похоти, но под всем этим я все еще мыслю совершенно ясно. В тот момент, когда я увижу нерешительность, мелькающую в ее глазах, в тот момент, когда я почувствую, что ее сердце пропустило удар от беспокойства, а не от желания, тогда все это остановится. Я никогда не причиню ей вреда. Я бы никогда не попросил ее сделать то, чего она не хочет. И определенно никогда не заставлю ее сделать что-то против ее воли, и Сильвер это знает.
Она доказывает это, когда берет свои шорты за пояс и медленно спускает их вниз по бедрам, а затем по ногам. Я зачарованно смотрю, как она выходит из лужи красного шелка у ее ног, моя грудь вздымается, сердце бьется, как разъяренный мул, о внутреннюю часть моей грудной клетки. Она больше, чем я когда-либо мог мечтать. Как я мог мечтать о такой девушке, когда даже прекрасные вещи, которые я пережил в этой жизни, были уродливы по сравнению с ней?
Мои ладони горят, мне так хочется дотронуться до нее, но я еще не готов. Я хочу восхититься ею еще немного. Мне нужно насладиться ею. Сделав шаг вперед, я доволен, и возбужден, и жажду её всем телом, когда она отражает мое действие, отступая назад, прочь от меня. Я дал ей шанс убежать, и это время прошло. Сильвер знает это достаточно хорошо, но все равно, похоже, собирается немного поиграть со мной.
Еще один шаг вперед, и Сильвер отходит назад, ее голая задница почти упирается в стену позади нее. Ее взгляд скользит к двери спальни, и я немного смягчаюсь, инстинктивно наклоняясь, давая ей понять, что она может добраться до выхода, если решит сбежать.
Ее ноздри раздуваются, когда она снова смотрит на меня. Ее спина выпрямляется, и она качает головой.
– Я не хочу, чтобы ты это делал, – говорит она. – Не давай мне выхода. Если он мне понадобится, я его попрошу.
Я останавливаюсь в футе от неё, делая медленные, длинные, глубокие вдохи в попытке успокоить рев в моей голове.
– Ты контролируешь свой страх? – Мой голос звучит приглушенно в тяжелой тишине комнаты.
Сильвер смотрит на меня снизу вверх, ее челюсть вызывающе выпячивается.
– Да. Я могу справиться со всем, что у тебя на уме.
Она очень, очень ошибается. Боже, я еще никогда в жизни не встречал человека, который бы так сильно ошибался. Я вряд ли собираюсь показывать это, но все же. Она не права. Потянувшись к ней, я беру прядь ее волос и медленно накручиваю на пальцы.
– Ты сама не знаешь, о чем говоришь...
– Ты думаешь, я не знаю? Я тебе докажу. – Ее тон ровный, уверенность изливается из нее достаточно сильно, что я почти убежден ее заявлением. – Поцелуй меня, – приказывает она.
Поцеловать ее? Я ухмыляюсь, мой член болезненно пульсирует под моим штанами, умоляя дать ему волю. Если она думает, что мои поцелуи что-то докажут, то она ошибается. Не думаю, что она обдумала это должным образом, но все же... я вряд ли откажу ей в гребаном поцелуе.
Я делаю последний шаг вперед, Сильвер напрягается, когда понимает, что у нее кончилось пространство и теперь ей некуда отступать. Ее руки остаются безвольно опущенными по бокам, когда я слегка наклоняюсь, прижимаясь губами к ее губам. Поцелуй похож на обжигающее клеймо, горячее и головокружительное. Ее губы такие мягкие и податливые. В тот момент, когда я устанавливаю контакт с ней, мое воображение бунтует над тем, что можно сделать с таким мягким, сладким, трахательным ртом. Как я держу свои руки в волосах Сильвер, направляя ее голову вниз, когда она берет мой член в рот так глубоко, как только может. Я никогда раньше не вгонял себя ей в горло по самые яйца. Я никогда не просил ее выходить за пределы своих возможностей. Я никогда не просил ее отказаться от кислорода, чтобы взять еще один дюйм меня.
Слайд-шоу извращенных, грязных образов предстает передо мной, когда я просовываю свой язык в ее рот. То, что я никогда и не думал делать с ней по-настоящему, из-за всего, что она пережила с Джейкобом, Киллианом и Сэмом на полу в ванной. Но дело не только в этом. Она очень хорошая, милая. Она не должна быть искажена каждым моим мерзким извращением.
Она всхлипывает, когда я целую ее глубже, зарываясь руками в ее волосы, прижимаясь всем телом. Извиваясь, Сильвер, кажется, хочет прижаться еще ближе. Ее дыхание становится неистовым, когда она берет меня за запястье и направляет мою руку от своих волос вниз... я думаю, что она поощряет меня прикоснуться к ее груди, но она останавливает мою руку у своей шеи, направляя меня к колонне ее бледного горла.
Я вдруг понимаю, чего она хочет от меня, и волна желания вспыхивает вокруг моего тела, как пуля, выпущенная из пистолета. Она хочет, чтобы я сжал её горло. Мои пальцы рефлекторно сжимаются, всего на секунду, глубокая пропасть удовлетворения зияет в моей груди, но затем я отрываю свою руку, сжимая ее в болезненный кулак.
– Нет. Ни хрена. Я этого не сделаю, – тяжело дышу я.
Сильвер хватает меня за руку и снова прижимает ее к своему горлу.
– Сделаешь. Я хочу этого.
На этот раз я отодвигаюсь от нее всем телом, не доверяя себе, чтобы придерживаться своего решения.
– Ни хрена. Мы не будем втягиваться в эту ерунду с демонстрацией силы, Сильвер. Поверь мне. Ты этого не хочешь.
На ее лице появляется ошеломленное выражение растерянности.
– Поверь мне. Я хочу этого.
– Сильвер…
– Ты разве не делал этого раньше?
– Конечно, я уже делал это раньше.
– Тебе ведь нравится это? Тебя это заводит?
– Не имеет значения, заводит ли меня это. Это не... это неправильно. Во всяком случае, не для нас.
Растерянность на ее лице исчезает в мгновение ока, быстро сменяясь болью.
– Значит... ты уже трахался с другими девушками и был груб с ними. Тебе это нравилось, это заводило тебя, но ты не будешь делать этого со мной, потому что... потому что, я слишком сломлена?
– Нет, Сильвер. Ты ни хрена не сломлена. Я знаю это больше, чем кто-либо другой.
– Тогда что? Почему ты этого не сделаешь, даже если я тебя об этом попрошу?
Черт, я ненавижу то, как она смотрит на меня. Как будто я поклялся, что могу дать ей что-то, что для нее важно, а теперь отказываюсь от своих слов. Тяжело вздохнув, я возвращаюсь к ней, беру ее лицо в свои руки и снова целую. Облегчение захлестывает меня, когда напряжение в ее мышцах ослабевает, и она расслабляется рядом со мной. Я не хочу ее разочаровывать, не хочу ее подводить. Я также не хочу делать то, к чему она думает, что готова, только чтобы напугать ее до смерти и отправить по спирали головой вперед в какой-то темный гребаный кошмар посттравматического стресса, из которого она никогда не выйдет.
Моя логика, похоже, становится очевидной, приобретает какой-то смысл, потому что Сильвер отстраняется, прижимается лбом к моей груди и говорит:
– Я не глупа, Алекс. Не нужно обращаться со мной как с фарфоровой куклой. Я знаю, чего хочу.
Я провожу рукой по ее волосам и кладу подбородок ей на макушку. Это чертовски жестоко. Моя кровь – это расплавленная лава в моих венах. Моя эрекция теперь так тяжела и болезненна, что я хочу взять ее прямо здесь, где мы стоим.
– Ладно, тогда объясни зачем тебе это нужно? – спрашиваю я.
Я должен это знать. Если она не сможет дать мне разумный ответ, то я ни за что не буду думать о том, чтобы сделать что-то подобное с ней.
Поначалу мне кажется, что я поставил ее в тупик; она долго молчит. Но затем ее ровный голос нарушает тишину.
– Я не хочу чувствовать себя разбитой. Я хочу чувствовать, что контролирую свое собственное тело. Меня возбуждает мысль о том, чтобы отдатьcя тебе, зная, что ты можешь сделать со мной абсолютно все, потому что я доверяю тебе и знаю, что ты никогда не причинишь мне вреда, но риск этого... риск возбуждает меня, Алекс. Это то, что тебе нужно было услышать?
– Не говори мне ничего только потому, что ты считаешь, что мне нужно это услышать.
Она снова берет меня за руку, но на этот раз не пытается обернуть ее вокруг своего горла. Решительно засовывает её между нашими телами, вниз, между своих ног. Я реагирую так же, как реагировал бы любой пылкий мужчина. Я провожу пальцами по складкам ее киски, находя клитор, и я мгновенно чувствую доказательства. Она не просто мокрая; внутренняя сторона ее бедер скользкая от желания.
– Твою мать, – шиплю я сквозь зубы. – Срань господня, Сильвер.
– Я думала о тебе сверху, когда трогала себя. Думала о том, как ты меня удерживаешь. Я думала о твоей руке на моей шее, которая отрезала мне доступ воздуха, пока ты трахал меня так сильно, что я видела звезды. А теперь ты мне отказываешь.
Если бы мне пришлось пройти тест на трезвость, я бы, бл*дь, провалился. Я опьянен Сильвер. Под кайфом от нее. То, как она говорит, то, как она дергает меня за ниточки, то, о чем она меня просит... ненавижу, что все это так сильно на меня влияет, но я ни хрена не могу отрицать этого. Я хочу доминировать над ней. Я хочу владеть ее телом. Хочу обладать ею так, что это кажется новым и немного пугающим даже для меня, черт возьми, и если я начну…
Господи, прости меня, но я уже не остановлюсь.
– Алекс, я... мне это нужно, – шепчет она. – Пожалуйста.
У меня есть пределы. Есть границы, которые даже я не могу пересечь, но, когда Сильвер умоляет меня о чем-то с таким отчаянием в голосе, я не могу, черт возьми, сказать ей «нет». Когда она просовывает свою руку под резинку моих штанов и хватает мой член, всхлипывая, когда сжимает свои пальцы вокруг меня, я знаю, что собираюсь уступить ей. Я не должен этого делать, черт возьми. Это так чертовски опасно, и это может поставить под угрозу все, что у нас есть, но я чертовски потерян в ней.
Я провожу большим пальцем по ее губе, рыча, как дикая собака, когда проталкиваю его ей в рот, мимо зубов, и прижимаю ее язык, чувствуя, как она дрожит напротив меня.
– Скажи только слово, Сильвер. Скажи слово, когда с тебя хватит, потому что я... я не знаю, как остановиться.
Через секунду моя рука уже сжимает ее горло. Основание ее черепа вплотную прижато к стене спальни, и мои пальцы входят в ее киску, толкаясь вверх внутри нее. Сильвер широко распахивает глаза, когда я крепче сжимаю ее шею, и издает напряженный отчаянный стон, когда я наваливаюсь на нее всем своим весом, отчего ей становится трудно дышать.
Она двигает свою руку вверх и вниз по моему члену, и он так тверд и так чертовски набух, что кажется, будто он вот-вот взорвется. Сильвер уже не сдерживается. Она дрочит мне так сильно, что это действительно больно, но боль только подстегивает меня, заставляя реагировать в том же духе, трахая ее пальцами, пока ее спина не выгибается, а глаза плотно закрываются, ее лицо становится тревожно-малиновым, видимым даже в темноте комнаты.
– Я хочу тебя, Алекс. Бл*дь. Пожалуйста. Мне нужно, чтобы ты был внутри меня прямо сейчас. Я не могу этого вынести. Мне нужно кончить.
Какое облегчение, что она все еще может говорить. Какое облегчение, что я смогу услышать ее, если она скажет мне остановиться. Мое сердце бешено колотится, когда я поднимаю ее на руки, мои пальцы впиваются в ее кожу, пока я несу ее к кровати и бросаю на матрас. Мои штаны сползают по ногам и мгновенно исчезают. Сильвер ногтями яростно вцепляется мне в спину, и я выплевываю грубую цепочку ругательств, когда раздвигаю ее ноги и падаю на нее сверху. В ней нет никаких сомнений. Ни минуты колебаний, когда я проверяю, все ли с ней в порядке. Боже, помоги мне, я толкаюсь в нее с такой силой, что все ее тело напрягается, вздымается вверх, а спина изгибается над кроватью.
– Алекс! Черт возьми, Алекс! О боже мой!
Я отстраняюсь назад, а затем снова врезаюсь в нее, каждая часть меня выходит из-под контроля – нет не каждая часть. Я чувствую её: одна крошечная, тонкая нить сдержанности, туго натянутая на затылке, предупреждающая меня не заходить слишком далеко. Пока существует эта единственная нить, я знаю, что смогу держать себя в руках. Однако мы балансируем на острие ножа. Я не хочу оставлять на ней свои отметки. Я не хочу причинять ей боль…
Но тут рука Сильвер вцепляется мне в волосы, сильно тянет, и она отдает приказ сквозь оскаленные зубы.
– Укуси меня, Алекс. Черт, укуси меня. Я хочу, чтобы твои зубы были на мне. Заставь меня кричать.
И я это делаю. Я прикусываю нежную кожу ее плеча рядом с ключицей, и Сильвер издает задыхающийся, бессловесный крик, который застает меня врасплох. Я зажимаю ладонью ее рот, стискивая зубы, и рычу в ее кожу, зная, что уже слишком поздно. Слишком поздно для всего этого. Наверное, отец ее услышал. Я уже слишком близок к тому, чтобы кончить, и она тоже. Мы цепляемся друг за друга, руки впиваются в плоть друг друга, оба одержимые, восхищенные, обезумевшие от ощущения того, что наши тела двигаются друг против друга во времени, в нескольких секундах от того, чтобы нырнуть головой вперед в черную, головокружительную пропасть.
Ударная волна бьет меня, как молот по затылку. Это удовольствие, но не такое, какое я испытывал раньше. Это почти паническое, хаотичное удовольствие, перерезающее сухожилия на тыльной стороне моих ног и рук, делающее меня бесполезным, когда я вонзаюсь в нее в последний раз. Бедра Сильвер сжимаются вокруг моей талии, сжимая меня достаточно сильно, чтобы заставить увидеть чертовы звезды, ее голова запрокинута назад, а лицо – выражение забвения.
– О боже мой! О боже мой. О боже мой.
Она повторяет эти слова снова и снова, ее щеки покраснели от крови, пунцовая от напряжения и жестокости, с которой мы брали друг друга.
Я прижимаюсь к ней, бормоча что-то сладкое в ее влажные волосы, чувствуя, как в центре моей груди наваливается тяжесть насыщения, прекрасно понимая, что именно это и должно ощущаться, когда теряешь рассудок.
Наше дыхание постепенно замедляется, и когда я отстраняюсь, глядя вниз на Сильвер, она смотрит на меня ошеломленными глазами, зрачки поглощают ее радужки, удовольствие запечатлелось в чертах ее лица. Только когда я позволяю себе посмотреть вниз и вижу темно-красное пятно на бледной коже девушки, я понимаю, что только что сделал.
Я укусил ее так сильно, что у неё пошла кровь.
– Твою мать!– Я подталкиваю себя вверх, отшатываясь от очевидности собственной глупости. – Господи, прости меня, Argento. Я не хотел этого делать...
Она хмурится, глядя на себя сверху вниз, пытаясь понять, почему я так напуган. Прикасается пальцами к плечу, хмурит брови, когда подушечки пальцев становятся красными.
– О.
Если удовольствие, которое я испытал минуту назад, когда все еще был внутри нее, было велико, то последующее чувство вины просто немыслимо. Я никак не могу взять себя в руки.
– Где... черт, где аптечка? Дай мне найти что-нибудь, чтобы ...
Сильвер быстро садится и кладет руки мне на голую грудь.
– Нет! Нет, Алекс, перестань. Не волнуйся. Все нормально. Все хорошо.
– Нет! Это… – Я останавливаю себя, пытаясь удержать слова за зубами. Крик-это самое худшее, что я могу сейчас сделать, и это только ухудшит ситуацию. Сделав глубокий вдох, а затем еще один, я сажусь на пятки, закрывая лицо одной рукой. – Это не нормально, – выдавливаю я. – Мне не следовало этого делать.
Ее руки скользят по моим плечам – успокаивающие, умиротворяющие круги, которые должны были бы заставить меня чувствовать себя лучше, но облегчение не приходит.
– Алекс, пожалуйста. Не делай этого. Со мной все хорошо. Я же просила тебя это сделать. Я сама тебя просила. Это меня завело, черт возьми. Я просто так сильно хотела тебя. Я нуждалась в этой боли.
Я нуждалась в этой боли.
Христос.
Я позволяю ей убрать мою руку от моего лица, хотя мне все еще тяжело принять тот факт, что я заставил ее истекать кровью.
– Алекс, посмотри на меня, ладно? Я люблю тебя. Именно этого я и хотела. Ты ведешь себя глупо. Это всего лишь крошечная царапина. Там даже следа почти нет. А теперь, пожалуйста... просто обними меня. Я хочу немного полежать на твоей груди, прежде чем мне придется вернуться наверх.
Я действительно смотрю на нее. Заглядываю ей глубоко в глаза, пытаясь найти там хоть какую-то боль или беспокойство, но ничего не вижу. Она кажется абсолютно... нормальной. Узел горя, туго стянутый вокруг моего сердца, немного ослабевает, но не исчезает совсем.
Я дрожу, полный нервной энергии, когда снова ложусь на кровать рядом с ней, а она, извиваясь, пробирается ко мне, положив голову мне на сердце. Мой беспорядочный пульс не замедляется, пока я не чувствую, как она падает на меня и засыпает.
Я жду, пока не удостоверяюсь, что она действительно в полном порядке, прежде чем осторожно поднимаю ее с кровати и несу вверх по лестнице в ее собственную комнату.
Глава 8.
Сильвер
Ветер воет и стонет всю субботу, стучит в окна, и огромные снежные завесы проносятся над лесом, окутывая все кругом белым покрывалом. Папа ухитряется поговорить с мамой и Максом утром, чтобы убедиться, что они в безопасности, и когда электричество снова отключается около трех часов дня, он спускается в подвал, чтобы включить новый генератор, который купил в хозяйственном магазине с серьезным самодовольным выражением лица.
Если мой отец и слышал какой-то шум, который я устроила ночью, когда навещала Алекса, то ничего об этом не сказал. Честно говоря, сомневаюсь, что он знает, что я выскользнула из своей комнаты и на цыпочках прошла по коридору, мимо его комнаты и вниз по лестнице. Когда мы с Кейси были еще закадычными друзьями, я каждый вечер тайком убегала из дома, и меня ни разу не поймали. Я точно знаю, где находится каждая скрипучая половица в этом доме. Я также знаю, как глубоко спит мой отец.
Алекс проводит огромное количество времени, отжимаясь и приседая без рубашки. А я сижу и смотрю на него поверх книги, которую притворяюсь, что читаю, наслаждаясь видом, но также немного волнуясь. Он весь напряжен. Взбудоражен. Натянут, как тетива лука, готовая лопнуть в любую секунду, и я знаю почему. Я подтолкнула его сделать то, что ему было некомфортно, и теперь он просто не может примириться с собой. Алекс расхаживает перед эркером в гостиной, уперев руки в бока, пыхтя и тяжело дыша, как лошадь, на которой слишком долго ездили. До боли ясно, что он хочет выйти из дома. Он в ловушке, и это чертовски больно, что он так сильно хочет уйти. Впрочем, я все понимаю.
Вчера вечером я сама едва узнала себя. Понятия не имею, что заставило меня просить его быть со мной таким грубым. Я лежала там в своей постели, прокручивая в голове каждое гадкое сообщение, которое получила за последние несколько недель, и всего на одну секунду хотела почувствовать, что все контролирую. Я знала, что мне нужно, чтобы почувствовать себя лучше, и была права. Это заставило меня почувствовать себя возбуждающей, живой, и я ни на секунду не жалею об этом – даже если проснулась с очень очевидным укусом чуть ниже ключицы. Я, конечно, не собираюсь им хвастаться. Свитер с круглым воротом, который я вытащила из шкафа, скрывает его достаточно хорошо, делая не слишком заметным. Но Алекс вовсе не дурак. Он только раз взглянул на меня в свитере, когда с растрепанными волосами спотыкаясь вошел в кухню, и глубоко несчастная гримаса омрачила его красивое лицо.
