Текст книги "Реванш (ЛП)"
Автор книги: Калли Харт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)
Не оглядываясь, она бросается к двери, оставляя ее зияюще открытой за собой. И я понимаю, более чем немного ошеломленная тем, что я только что увидела, что одна из моих бывших лучших подруг раздевается за деньги за спиной своей матери.
Глава 14.
Алекс
В баре катастрофически не хватает персонала, поэтому Монти предлагает мне тройную плату за то, чтобы я остался здесь и поработал. Я соглашаюсь, но не из-за денег, как таковых. Мой разум мчится со скоростью мили в минуту, и с Сильвер, преподающей уроки до самой ночи, перспектива вернуться в трейлер и находиться там в одиночестве звучит не очень привлекательно. Люди продолжают вливаться в дверь по мере того, как наступает ночь, и следующие шесть часов пролетают в размытом пятне пролитого пива, разбитого стекла, шумных споров и нескольких брошенных ударов.
Появляется Холлидей и выходит на сцену. Я не замечаю ее присутствия, а она, в свою очередь, делает вид, что меня не существует – негласное соглашение, которое я всем сердцем поддерживаю. К полуночи это место пустеет. Снежная буря, может быть, и прошла, но дороги все еще опасны, особенно после наступления темноты, и копы всегда на страже после напряженной ночи в «Роквелле». Никто не хочет оказаться в канаве или, что еще хуже, попытаться пройти тест на трезвость, когда они выпили больше, чем должны были.
Пол отпускает меня в двенадцать тридцать. Я выхожу на улицу тем же путем, что и вошел, готовясь к холоду, кладу в карман свою ночную зарплату и уже собираюсь забраться в Camaro, когда чья-то рука опускается мне на плечо, грубо разворачивая меня.
Когда ты растешь в приемных семьях, или, по крайней мере, в таких приемных семьях, где рос я, у тебя вырабатываются довольно острые рефлексы; мой кулак замахивается еще до того, как я замечаю, кто пытается меня ударить. В моем мире нерешительность может убить тебя.
Ублюдок позади меня – это не более чем черная полоса, когда он отшатывается назад, за пределы моей досягаемости.
– Ну-ну, Моретти. Черт возьми. Становишься немного медлительным на старости лет? – говорит голос с усмешкой.
Я делаю шаг вперед, нацеливаясь на кусок дерьма, который пытается прыгнуть на меня, но затем мои уши догоняют мой мозг, и я понимаю, что знаю этот голос. Я очень хорошо его знаю.
Вторичный апперкот, который я собирался отправить в полет, останавливается в воздухе. Там, передо мной, одетый в кожаную куртку, которая выглядит слишком новой, и пару нелепо тесных выстиранных джинсов, стоит парень, которого я никогда не думал увидеть снова.
Ну, черт возьми!
– Зандер Хокинс. Что б я сдох. – Я не очень то рад его видеть. Это и понятно, когда я в последний раз видел этого ублюдка, он заплатил парню по имени Хорхе пятьдесят баксов за то, чтобы тот затеял со мной драку в кафетерии центра содержания несовершеннолетних. Я был почти уверен, что Зандер убьет кого-нибудь до того, как его выпустят из колонии, и закончит тем, что его задницу переведут в законную тюрьму, и все же он, бл*дь, стоит здесь. И вот это меня и беспокоит. – Какого хрена ты делаешь в Роли?
Зандер пожимает одним плечом.
– Были кое-какие дела. Меня вызвали из Беллингема. Я слышал, что ты здесь работаешь, поэтому и задержался. Думал, что не плохо бы наверстать упущенное. Старые добрые времена, понимаешь?
Зандер почти такой же высокий, как и я, с такой же сердитой искоркой в глазах. В колонии он проводил большую часть времени с парой гирь в руках или на корточках, тренируясь как дьявол. Я тоже решил скоротать время за этими занятиями... вот так мы и подружились.
– Старые добрые времена?
У меня короткостриженые ногти на пальцах, с учетом того, что я каждый день скрупулёзно играю на гитаре; если бы нет, я бы впился ими в ладони, пытаясь отвлечься от боли, пока решаю, что, черт возьми, я должен делать. В течение одиннадцати месяцев Зандер был рядом со мной, присматривая за мной, готовый искалечить каждого, кто косо на меня посмотрит. Я завел еще пару друзей во время моего заключения, но Зандер был чем-то большим. Он был мне как брат. А потом этот самый брат предал меня за день до моего освобождения? Да, это чертовски отстойно.
Зандер беззаботно ухмыляется мне. Он ни секунды не беспокоился о том, как его здесь примут. Он просто появляется здесь, плечи откинуты назад, средний палец поднят вверх на весь остальной мир и ожидает, что я буду рад его видеть. Ну, ублюдок глубоко заблуждается. Он был готов к первому удару кулака, который я ему послал. Я остановил второй. Третий появляется из ниоткуда и застает нас обоих врасплох. Мой кулак соединяется с его челюстью, приземляясь тяжело и жестко, прямо туда, куда он показал мне ударить, когда-то давно.
Боль пронзает мою руку подобно огненному столбу, оседая в моем плечевом суставе и пронзая нервные окончания в моей шее. Причинение вреда кому-то другому всегда заканчивается тем, что вредит и вам, так или иначе. Это естественный порядок вещей. Действие и следствие. Я наслаждаюсь пульсирующей болью в моей руке, радостно приветствуя ее, с готовностью принимаю компромисс, когда глаза Зандера Хокинса закатываются назад, и он падает на гребаную землю.
Вообще я редко курю. Время от времени, когда особенно раздражен, я закуриваю и смакую одну-единственную сигарету, размышляя о темных мыслях, позволяя себе всю длину этой сигареты бушевать и беситься, чтобы упорядочить мысли в моей голове и привести мир в порядок. Но когда я затушу её, все будет кончено. Я пожимаю плечами, выбираясь из темноты, отбрасывая прочь гнев, и умываю руки от любого насилия, которое позволил себе впустить в свои вены. Обычно я становлюсь намного спокойнее к тому времени, когда завершаю ритуал, но сегодня этого спокойствия, черт возьми, нигде не видно.
Я курю сигарету номер пять и все еще не могу остановить свое колено, которое подпрыгивает, как отбойный молоток. Какого хрена он здесь делает? Какого хрена ему надо? И почему, черт возьми, он околачивается здесь, чтобы увидеть меня? К тому времени, как Зандер шевелится, стоянка у бара почти пуста. Он стонет на заднем сиденье, хлопая себя по лицу тыльной стороной ладони, как будто пытается отогнать рой мух.
– Блин, какого хрена, Моретти?
Я выдыхаю полную грудь дыма и щелчком выбрасываю окурок в окно. Он шипит, когда падает на снег.
– Брось это дерьмо. Уже поздно, и я очень устал. Ты прекрасно знаешь, почему я тебя ударил.
Он хватается за подголовник кресла перед собой, используя его как рычаг, чтобы выпрямиться. Я чертовски доволен собой, когда замечаю темную тень синяка, который уже формируется вдоль его челюсти.
– Если ты все еще злишься из-за Хорхе, то ты просто тупица, – жалуется он, потирая затылок. – Это было ирландское прощание.
Я пристально смотрю на него в зеркало заднего вида.
– Не думаю, что это означает то, что ты думаешь.
– Э-э, неважно. – Он отмахивается от меня одной рукой. – Это было похоже на ирландское прощание. Это же колония для несовершеннолетних. Я не мог позволить тебе уйти раньше меня, избежав жалкого прощания, так что... ну, ты знаешь.
– Значит, ты заплатил кому-то, чтобы он попытался ударить меня ножом. Ты же гребаный психопат.
Зандер ухмыляется как сумасшедший. Сумасшедший с очень больной головой.
– Но ты ведь не скучал по мне, правда? Я просто делал тебе одолжение. Можно мне взять одну из этих сигарет?
– Как насчет того, чтобы пойти нахер?
– Оу, никогда бы не подумал, что ты из тех парней, которые все драматизируют из-за небольшой перепалки между друзьями. Да ладно тебе. Дай одну. – Он протягивает руку, указывая на пачку. Я неохотно вкладываю её ему в руку. Он мрачно посмеивается себе под нос, достает сигарету и закуривает. – Будь реалистом, Моретти. Если бы ты ушел из Денни как мой лучший чертов приятель, что бы ты сделал дальше?
– Я бы навестил тебя…
– Именно. И прости меня за то, что я так говорю, но это на хрен никому не надо. Последнее, что кто-либо хочет сделать после того, как он выберется из такого места, это нанести туда гребаный визит. И если бы мне пришлось смотреть, как ты входишь и выходишь из этого места, расслабленный и свободный, это заставило бы мои последние несколько месяцев чувствоваться в десять гребаных раз дольше.
– Ты же понимаешь, что мог бы просто сказать мне не возвращаться.
Зандер берет с кончика языка кусочек табака, хмуро смотрит на него, прежде чем стряхнуть.
– У каждого из нас есть свой собственный способ делать дела, не так ли? В любом случае, я не понимаю, почему ты так бесишься. Хорхе даже близко к тебе не подошел. Ты положил этот мешок дерьма в лазарет на три недели.
– А если бы кто-нибудь меня сдал? Сказал, что это я сломал ему чертовы ребра? Я бы застрял там, мать твою!
– Ну ладно, ладно. Оглядываясь назад, думаю, что это была глупая идея. Но мои намерения были благими. – Он хватается одной рукой за грудь, драматично сжимая свою кожаную куртку. – Я просто не мог расстаться с тобой как друзья.
Черт возьми!
– Просто вылезай из машины, Хоук.
– А ты не хочешь спросить, какое дело у меня было к Монтгомери?
– Нет.
– А должен. Тебе действительно нужно это знать.
– Последние шесть часов я горбатился из последних сил и слишком устал, чтобы играть с тобой в дурацкие кошки-мышки, ясно? Я зашвырнул твою задницу назад, чтобы ты не подхватил переохлаждение. Но сейчас ты очнулся. Не пора ли тебе тащить свою задницу обратно в Беллингем?
Хоук смеется слишком громко для человека, у которого только что чуть на выпали несколько передних зубов.
– Я не собираюсь возвращаться в Беллингем. Я собираюсь остаться здесь на некоторое время. Слышал, что школьная система здесь, в Роли, чертовски впечатляет.
О нет. О, черт возьми, нет. Я бросаю на него убийственный взгляд через плечо, мышцы на моих плечах напряглись до предела дискомфорта.
– Ни хрена не выйдет, Хоук. Роли совсем не похож на Беллингем. Это очень хороший город. Ты не можешь здесь просто мутить дерьмо и ожидать, что не будет никаких последствий.
Парень, который прикрывал мне спину в Денни, откидывается на спинку сиденья с оскорбленным выражением лица.
– Я? Мутить дерьмо? Чувак. С меня хватит судебной системы штата Вашингтон на всю жизнь. Я на пути исправления. Я планирую закончить школу с блестящими результатами и сделать из себя что-то. Ты не получишь из-за меня никаких неприятностей, слово скаута. А теперь... ты не хочешь меня подвезти? Я умудрился забить себе довольно охренительно милую ночлежку.
Мне кажется, что моя кровь вот-вот закипит.
– Немедленно вылезай из этой гребаной машины, Зандер Хокинс, или, клянусь, я закопаю тебя в эту гребаную землю.
Его дерзкая, дерьмовая ухмылка не сходит с его лица, когда он вылезает из машины. Я все еще вижу его лицо в зеркале заднего вида, когда растворяюсь в ночи, оставляя его одного в темноте.
Глава 15.
Сильвер
– Эй! Ты сказал, что Холлидей работает в «Роквелле». Ты не говорил, что она раздевается!
Наступает утро вторника, и у меня была целая ночь, чтобы обдумать то, что я видела в доме Ричмондов. Раньше, когда я еще была Сиреной и дружила с девочками, мы надевали довольно сомнительные наряды, когда устраивали вечеринки. Я ломала голову, пытаясь придумать какое-нибудь альтернативное объяснение вчерашнему наряду Холлидей.
Может быть, она собиралась тусоваться у своего бывшего или еще где-нибудь. Гай и Холлидей больше не вместе, насколько я понимаю, уже давно, но они все еще очень близки. Гай состоит в команде по плаванию, и в отличие от Леона, который очень серьезно относился к своему месту, отказываясь от алкоголя, как будто это был буквально яд, который забрал бы его жизнь одним маленьким глотком, Гай и его брат-близнец Дэвис отрываются больше, чем любой другой подросток в истории средней школы Роли. Хотя я проверила Instagram, и прошлой ночью не было никаких вечеринок. Если бы была вечеринка, обо этом бы обязательно упомянули в соцсетях, но там ничего не было. Тишина. Что оставляет мне только один логичный ответ: Холлидей вертится вокруг шеста.
Алекс выглядит усталым за рулем Camaro. Под его глазами залегли тени цвета сердитого зимнего утра. Он тяжело вздыхает себе под нос.
– Она заставила меня пообещать, – сухо говорит он.
– Я же твоя девушка. Ты должен мне все рассказать, – возражаю я.
Он действительно выглядит немного раскаивающимся. Но по-прежнему остается верен своему молчанию.
– Мои обещания абсолютно нерушимы. Не просто иногда, и для некоторых людей. Всегда. Единственная причина, по которой я когда-либо могу нарушить обещание, если это может каким-то образом навредить тебе. В противном случае мне не приходится выбирать. Такой я человек. Прости, Dolcezza.
Боже, ненавижу, что он прав. Ненавижу себя за то, что разозлилась на него, что он не сказал мне этого. Мы с Холлидей больше не друзья, и меня совершенно не касается, чем она занимается в свободное время. Тем не менее, это кажется чем-то важный. Мне кажется, что я должна была это знать, потому что Холлидей должна была мне сказать.
А потом понимаю, что у меня тоже есть секреты от него. Мои собственные секреты, черт возьми. Я не рассказала ему ни об одном из полученных сообщений, просто удаляла их так же быстро, как они приходили, и кажется, что вес этой единственной нераскрытой информации душит меня до смерти. Даже думая о сообщениях, чувствую себя неуютно в собственном теле, как будто моя кожа кишит огненными муравьями. Я быстро отбрасываю все мысли о них, бросив их в глубокую, темную, бездонную коробку в своем сознании, где, надеюсь, они не смогут беспокоить меня снова в течение некоторого времени. Однако мои уродливые мысли и воспоминания имеют свойство выползать обратно из моих ментальных тюрем.
Я чувствую жар взгляда Алекса на своем лице, и смотрю на него краем глаза. Боже, я так отвлеклась на эту историю с Холлидей, что даже не поздоровалась с ним. Он одет в редкую белую футболку с логотипом «Dead Kennedys» на груди. Его знакомой кожаной куртки нигде не видно, она заменена на красно-черную фланелевую, рукава закатаны до локтей. Сегодня утром на улице ниже нуля, но Алекс, очевидно, увеличил температуру в Camaro до одиннадцати, прежде чем приехать ко мне; он, кажется, совсем не беспокоится о том, что, вероятно, замерзнет, как только мы доберемся до школы. Вероятно, не так сильно, как Киллиан Дюпри замерз у оврага, но все же.
Я до сих пор еще не разобралась в своих чувствах, узнав, что Киллиан сейчас в больнице, благодаря Алексу. Я не могу решить, нарушил ли он мои правила, но совершенно очевидно, что сам Алекс в это не верит. Он не стал бить Киллиана монтировкой. Даже руку на него не поднял. Хотя поставил его в ситуацию, которая могла стоить ему жизни, но... я нахожу, что не сержусь на него, а даже чувствую некоторое облегчение.
Я не могу оторвать глаз от татуировок на тыльной стороне ладоней Алекса —страшного волка и прекрасной розы. Роза олицетворяет мать Алекса, но я понимаю, что она также олицетворяет его доброту, преданность и честность. Смысл волка очевиден; он никогда не скрывал это от меня. Это знамя силы Алекса, его мужество, решимость и способность побеждать. А также этот свирепый символ олицетворяет его непоколебимую безжалостность.
Когда Алекс сгибает руку, сухожилия на предплечье натягиваются и розы вместе с виноградными лозами, которые ползут вверх по его руке, перемещаются.
– Видишь что-нибудь новенькое? – спрашивает он низким, веселым голосом.
Вот черт! Я пристально и слишком очевидно пялилась на него.
– Прости. Я просто... на секунду потерялась в своей собственной голове. – Это жалкое оправдание, но это правда. – Сегодня утром мой отец... просил передать тебе, что тебя ждут в нашем доме на День Благодарения. Никаких оправданий.
Быстрая смена темы, Сильвер. Умно. Отлично сработано.
Боже, мой внутренний голос иногда может быть такой саркастичной маленькой сучкой.
Алекс втягивает в рот нижнюю губу и хмуро смотрит вперед через лобовое стекло. Мне очень нравится быть обернутой вокруг него на задней части мотоцикла. Нравится, как свободно и дико это ощущается. Я даже люблю холод, пронизывающий мою одежду, и ветер, угрожающий сорвать меня с сидения и отправить в полет, но сегодня утром мне не грустно, что Алексу пришлось убрать свой мотоцикл, пока снег не успокоится. Сегодня утром, глядя на него, пока он ведет машину, у меня кружится голова и хочется засосать его нижнюю губу в свой рот.
Алекс больше, чем просто семнадцатилетний старшеклассник со склонностью к неприятностям. Он – воплощение дьявола, пришедшее искушать самыми отвлекающими способами, и я ни капельки не жалуюсь на это.
На переносице у него появляются удивительно милые морщинки, которые не очень хорошо смотрятся на его обычно очень серьезном лице. Я просто в восторге от этого зрелища. Мне так хочется вытащить свой телефон и сфотографировать его, но я недостаточно быстра. Как только она образуется, то почти сразу исчезает.
– Вообще-то я не из тех, кто любит День Благодарения, – тихо говорит Алекс. – Обычно я стараюсь избегать праздника любой ценой.
Я поворачиваюсь на своем сиденье, выгибая бровь в его сторону.
– Ты что-то имеешь против индейки, Алессандро Моретти?
– Вообще-то против тыквы. Такой оранжевой. И... бугристой.
– Бугристой?
Он кивает головой.
– Ну ладно, я заставлю папу пообещать, чтобы в этом году он попридержал коней. Обычно он украшает ими каждую комнату в доме, но для тебя…
– Для меня он повесит их на стропила и заполнит ими всю гостиную от пола до потолка, – шутит он.
– Возможно. Но только потому, что ты ему нравишься.
Губы Алекса слегка кривятся.
– Я ему нравлюсь. – Похоже, эта идея его забавляет.
– Да. И ты единственный человек, который нравится собаке, так что ты просто обязан прийти. Мама везет Макса к моей тете в Торонто, так что в противном случае дом будет слишком пуст.
– А что насчет тебя, Argento?
– Хм?
– Тебе я нравлюсь?
Я могу сказать, что грешная ухмылка зудит в уголках его рта, но он изо всех сил старается её подавить. Если бы я не знала Алекса так хорошо как сейчас, то даже не заметила, что он так старался сдержаться, черты его лица словно высечены из камня, но я вижу это в его глазах.
Я откидываюсь на спинку сиденья, изучая свои ногти, изображая скуку.
– О, я даже не знаю. Я думаю, ты вполне терпимый.
Неожиданно машина поворачивает налево, и двигатель глохнет. Сквозь запотевшее стекло я замечаю неясные серые очертания здания средней школы Роли и несколько расплывчатых цветных пятен, спешащих к главному входу, пытающихся укрыться от холода. Алекс отстегивает ремень безопасности и быстро наклоняется, упираясь рукой в окно рядом со мной. Он так чертовски близко. Его запах наполняет мою голову. Он единственный человек во всем мире, который может заставить меня чувствовать головокружение и одурманить даже малейшим следом своих феромонов. Например, сейчас я не могу сформировать ни одной связной мысли, когда смотрю в его темные глаза и медленно, медленно тону в них…
Я не могу дышать.
Он опускается на дюйм ниже, его губы касаются моих. Он так близок к тому, чтобы поцеловать меня. Его губы находятся в двух крошечных миллиметрах от соприкосновения с моими…
Мое сердце застряло где-то в нижней части моего горла.
Такое ощущение, что я соскальзываю, падаю, распадаюсь ...
– Мы прибыли в самый последний момент, – шепчет Алекс. – Я собирался съехать на обочину и выяснить, как много от меня ты можешь вытерпеть. Но... – он отстраняется, опускаясь обратно на свое место, разворачивается, протягивая руку на заднее сиденье за своей сумкой. Я пошатываюсь, все еще ожидая давления его рта на мой, опьяненная его запахом. – Похоже, мы уже опаздываем. Нам придется выяснить это в другой раз.
Ухмылка, которую он сдерживал раньше, теперь проявилась в полную силу. Кривизна его рта гораздо сильнее, чем откровенная ухмылка. Маленькие ухмылки Алекса Моретти похожи на завернутые в подарочную упаковку секреты, намекающие на то, что они могут скрывать, но ничего не выдающие. Он много говорит, когда пускает их в действие, и прямо сейчас говорит: «Я знаю, что ты чертовски хочешь меня, Argento. Я могу играть с тобой. Могу дразнить тебя. Могу сводить с ума самым простым предложением поцелуя».
И он чертовски прав. Даже если не рассказал мне о Холлидей.
– Я слышала, что ее отправили в какую-то психиатрическую клинику. Марго, моя соседка. Ее мама сказала моей маме, что она пыталась утопиться в бассейне прошлой ночью. Я имею в виду, кто так делает?
– Почему они до сих пор не осушили свой бассейн?
– Это же крытый бассейн, тупица.
Я точно знаю, о ком сплетничают девушки рядом со мной, когда иду в раздевалку. Лори Гулливер и Джейд Прескотт – обе участницы Сирен Роли Хай, девушки, которых Кейси часто терроризировала в те дни, когда находила забавным доводить других болельщиц до нервного срыва. Забавно, но я никогда раньше не слышала, чтобы они так много говорили за один раз. В прошлом они всегда говорили только: «Да, Кейси», «Нет, Кейси», «Прости, Кейси». Было только одно, что Кейси нравилось больше, чем устраивать этим бедным девочкам ад, и это то, когда она просила одну из нас сделать это вместо нее. Я, Холлидей, Зен, Мелоди: все мы виновны в том, что заставляли этих девушек плакать в тот или иной момент времени.
Похоже, они были в восторге от того, что одну из их прежних мучителей увезли в психушку, и могу сказать, что не виню их за это. Мы попортили им много крови. Зен – единственная из нас, у кого есть крытый бассейн, и весь Роли все еще гудит о ее кошачьей драке с Розой Хименес. Не нужно быть детективом, чтобы понять, что Лори и Джейд сплетничают о ней.
– Знаешь, ей придется побриться наголо. Она ни за что не сможет этого сделать. У нее череп странной формы, – хихикает Джейд.
Лори закатывает глаза.
– Как по мне, так ее голова выглядела совершенно нормально. Роза оставила ее с дюймом волос в нескольких местах, помнишь? Говорю тебе, что сегодня она появится в школе в самом дорогом, потрясающе выглядящем парике, и все будет так, как будто ничего никогда не было. Такое дерьмо не прилипает к команде Кейси Уинтерс.
– К Сильвер же оно прилипло, – возражает Джейд.
Именно тогда они замечают меня позади себя, вытаскивающей свитер Роли Хай и спортивные штаны из сумки. Девушки зловеще замолкают. Я привыкла подслушивать всякое дерьмо о себе, так что не собираюсь терять сон из-за неожиданного замечания Джейд. В конце концов, она права – дерьмо действительно прилипло ко мне. Не думаю, что девчонки когда-либо были пойманы так откровенно говорящими обо мне, или Зен, или о ком-то еще, если уж на то пошло, и они, кажется, не знают, что с собой делать.
Стягиваю рубашку, быстро заменяя ее футболкой с логотипом «Сирены Роли Хай», желая одеться как можно быстрее. Формально я не должна носить футболку Сирен, я уже давно не в команде, но это не имеет значения. Еще секунда, и мой свитер «Роли» все равно скроет предмет одежды от посторонних глаз.
Лори и Джейд по-прежнему молчат; тишина в нашем маленьком уголке раздевалки с каждой секундой становится все более неловкой. В конце концов я не выдерживаю и поворачиваюсь к ним лицом.
– Зен не наденет парик. Она слишком горда, чтобы скрыть то, что произошло. Она побреет себе голову, – говорю я им. – И она никогда бы не попыталась утопиться. Это не в ее стиле. Если бы Зен собиралась покончить с собой, она была бы немного более театральной. – Я на секунду задумываюсь. – Она бы, наверное, повесилась. Где-нибудь на публике. Зен получила бы удовольствие от того факта, что кто-то найдет ее болтающейся на фонарном столбе.
Краска отхлынула от лиц девушек. Они выглядят так, словно увидели привидение. Девушки смотрят на меня широко раскрытыми немигающими глазами, пока я продолжаю собираться, снимая джинсы и надевая серые спортивные штаны. И только когда я завязываю шнурки на кроссовках, они осмеливаются хоть слово сказать в мою сторону.
– Кейси и Зен не посещают школу... – начинает Джейд. Ей приходится смотреть на Лори, чтобы та закончила за неё фразу.
Лори, похоже, не очень-то рада помочь.
– Теперь, когда они обе ушли, нам интересно... ты планируешь снова вернуться в команду?
Моя голова вскидывается так быстро, что я чуть не получаю хлыстовую травму.
– Прошу прощения?
– Команда, – слабым голосом говорит Джейд. – Сейчас есть два свободных места, и девушки из запасного списка Кейси, ну... они вроде как погибли... при стрельбе... так что…
Что, черт возьми, они предлагают?
Я слегка качаю головой, пытаясь понять.
– Я... вы... – Нет. И все же это не имеет никакого смысла. – Ты спрашиваешь, вернусь ли я к Сиренам?
Джейд и Лори обмениваются настороженными взглядами.
– Я имею в виду, – говорит Лори, – что у нас есть письма о приеме в колледж, основанные на наших спортивных достижениях. Если команда не преуспеет в этом году в соревнованиях, мы можем попрощаться с нашими надеждами попасть в приличный колледж. А ты... ну, у тебя никогда не было качеств для капитана…
– Воу. Спасибо.
– Ничего личного, – быстро добавляет Лори. – У нас всех тоже нет лидерских качеств для капитана. Но ты была отличным членом команды и всегда выкладывалась на все сто процентов, а это именно то, что нам сейчас нужно. Кто-то надежный, кто сделает хорошую работу.
Господи Иисусе, только не надо мне льстить или еще что-нибудь в этом роде. Я никогда раньше не получала от них такой блестящей рекомендации.
– Я так не думаю. У меня сейчас очень много дел. На самом деле у меня нет времени из-за уроков игры на гитаре, а также с делами по дому и все такое.
Я даже толком не понимаю, какое оправдание им даю, я совершенно ошеломлена тем, что они вообще меня спрашивают. Еще недавно они не признавали меня живым, дышащим существом. Удивительно, как быстро все меняется. С уходом Кейси голова этой конкретной змеи была отрезана, и тело больше не знает, что с собой делать.
– Ну ладно, если ты передумаешь... – бормочет Джейд. – И еще... – она опускает глаза на свои ноги, нервно ковыряя лак. – Если вспомнишь, не могла бы ты сказать своему парню, эм, спасибо за... – она замолкает, не в силах закончить.
– В тот день мы были в библиотеке, – говорит Лори, ее голос звучит резко. Я распознаю гнев в ее тоне, потому что это единственный способ, которым она может говорить о том, что произошло, не разваливаясь на части. – Я видела выражение лица Леона. Будь у него такая возможность, он бы пристрелил каждого из нас. Мы все были бы уже мертвы, если бы Алекс не схватил его.
Я киваю, переводя взгляд с одной девушки на другую, не зная, как поступить дальше.
– Ну ладно... если ты хочешь поблагодарить его, то, может быть, будет лучше, если ты сделаешь это сама, – предлагаю я.
Джейд хватает свои спортивные туфли и прижимает их к груди. Она яростно мотает головой из стороны в сторону.
– Я не могу, он меня пугает.
Она быстро уходит в носках, дико размахивая хвостиком, направляясь в спортзал.
К тому времени, как я приняла душ и оделась после волейбола, мне удалось разобраться с большей частью того, что произошло с Джейд и Лори. То, что другой студент специально обратился ко мне – это был шок. Я уже целую вечность не разговаривала ни с кем из своих одноклассников обычным, будничным тоном, так что не могла перестать гадать, когда же спустится курок. Когда они собираются рассмеяться мне в лицо. Когда они собираются начать шептаться за спиной, бросая на меня злобные косые взгляды, достаточно едкие, чтобы содрать краску.
Однако этот момент так и не наступил, и на протяжении всего урока физкультуры я только и думала про себя: «Ты не можешь вернуться к Сиренам. Ты не можешь вернуться к Сиренам. Ты не можешь вернуться к Сиренам.»
Беда в том, что я скучаю по этому. Скучаю по команде больше, чем по всему остальному, что потеряла во время своего великого падения. Любящая Билли Джоэла, обутая в конверсы, играющая на гитаре, задиристая версия меня бьет по самой идее, что я, возможно, захочу снова заняться чирлинингом. Она говорит мне, что я лучше, чем это, и только злобные монстры облачают себя в форму болельщицы. Однако другая, большая часть меня (которая не слушает Билли Джоэла) знает, что это не так. В команде поддержки много девушек, которые не являются безмозглыми, тщеславными тупицами, вечно флиртующими с мальчиками. Некоторые девушки присоединились к команде, потому что они настоящие спортсмены, и им нравится этот веселый вид спорта. Я всегда завидовала этим девушкам. Мне, конечно, никогда не разрешалось этого говорить, но они были настоящими звездами шоу.
Я не спеша расчесываю волосы, ожидая, пока коридоры опустеют, прежде чем выйти из раздевалки. У меня впереди свободное время и свидание с несколькими учебниками в библиотеке, а так как у Алекса сейчас урок истории, мне нет никакой необходимости пробираться через наплыв людей, которые пытаются попасть на следующий урок вовремя.
Ты не можешь вернуться к Сиренам. Ты не можешь вернуться к Сиренам. Ты не можешь вернуться к Сиренам.
Я повторяю эту мантру снова и снова, когда наконец выхожу. Мой телефон жужжит в заднем кармане, и я уже протягиваю руку, чтобы вытащить его, когда вижу, что дверь в раздевалку мальчиков распахивается и кто-то появляется.
Моя кровь мгновенно становится ледяной.
Джейкоб Уивинг.
Его сумка перекинута через плечо, только одна лямка, и он без особых усилий выглядит круто. Естественно, на нем его куртка. Светлые волосы зачесаны назад в той дурацкой манере, которая делает его похожим на того, кто только что пришел с фотосессии для «Abercrombie & Fitch» (прим. бренд, который определил стиль одежды на несколько десятилетий вперед и стал основой американской культуры.). Я признаю, что он красив, точно так же, как при взгляде на небо ты замечаешь, что оно голубое, но в то же время он вызывает у меня такое отвращение, что я чуть не сгибаюсь пополам и блюю на пол в коридоре.
Его голубые глаза становятся стальными, когда он видит меня.
– Ух ты, неужели это сама Боудикка (прим. Боудикка, супруга вождя племени иценов, после смерти мужа оказалась в плену у римлян, которые постепенно отвоевывали территории бриттов, попутно уничтожая и грабя население острова. После смерти мужа римские войска заняли её земли, а император Нерон лишил её титула, что побудило её возглавить антиримское восстание 61 года.). – Яд в его голосе шокирует; это не тот игривый, слегка надменный Джейк, которого он представляет остальному миру, когда вокруг находятся другие люди. Это полный ненависти, злобный, жалкий кусок дерьма, который заставил своих друзей держать меня, пока пытался погрузить свой все более увядающий член внутрь меня на полу ванной комнаты. Думаю, что, возможно, я один из очень немногих людей, которые когда-либо встречали настоящего Джейкоба. Я не могу решить, жалею ли я его, потому что ему все время приходится скрывать, насколько он отвратителен как личность, или же я благодарна ему за то, что у него хватает на это порядочности.
