Текст книги "Реванш (ЛП)"
Автор книги: Калли Харт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
С минуту мы с Кэмом работаем молча. В конце концов он доволен своим результатом, и идет, чтобы поставить ее в духовку рядом с той, что уже готовится. Вернувшись, он открывает бутылку пива и ставит ее передо мной.
– Я собираюсь сделать кому-то очень больно, – твердо говорит он. – И мне нужно, чтобы ты сказал мне, кому я должен причинить боль.
Вот черт!
Это просто проверка.
Пиво и заявление.
На хрен.
Я беру пиво и делаю большой глоток, пытаясь выиграть немного времени. Бутылка уже наполовину опустошена, когда я опускаю ее с губ.
– Что сегодня случилось с Сильвер? – тихо спрашиваю я. – Если вы говорите о безумном желании причинить кому-то боль, то я должен знать.
Мускул на челюсти Кэма дергается, пока он обдумывает это. Он поправляет очки на переносице.
– В ту ночь, когда родилась Сильвер, я собирался сесть на самолет до Вашингтона. Одна крупная компания предложила мне пройти стажировку на восточном побережье, и я подумал, что к черту все это. Я слишком молод для ребенка. С Селестой все будет в порядке, если я уйду. Она такая чертовски сильная, и вся ее семья здесь, чтобы помочь ей. И вообще, что хорошего я мог ей предложить? Я был чертовски напуган. Никогда еще я не был так напуган за всю свою гребаную жизнь. Я уже приехал в аэропорт, когда получил голосовое сообщение от мамы Селесты, что у нее начались схватки. Я сидел там и говорил себе, что вернуться назад – это самое худшее, что я могу сделать. В Вашингтоне я мог бы заработать больше денег и смог бы лучше поддерживать их материально, если бы жил в большом городе, а не пытался влачить жалкое существование здесь, в Роли. Я смог бы создать себе жизнь и имя на другом конце страны, чего никогда не смогу сделать в этом захолустном городке, и однажды... Однажды мой ребенок сможет по-настоящему подумать о том, что я сделал и почему я это сделал, и действительно будет гордиться мной за то, что я сделал трудный выбор. Ты можешь себе это представить? Я действительно пытался убедить себя в том аэропорту, что делаю Селесте и ребенку одолжение.
Он горько смеется.
– Я сидел там со всеми этими сообщениями, наводнившими меня, потому что я не отвечал на мой древний гребаный мобильный телефон Nokia, и принял решение. Я уже собирался уехать. Они открыли посадку на мой рейс, а я сидел там, наблюдая, как все остальные показывают свои билеты и садятся в самолет, и я говорил себе это снова и снова. Кэмерон Париси, ты садишь в этот чертов самолет до Вашингтона и не будешь оглядываться назад. Не смей, бл*дь, оглядываться назад. Они выкрикивали мое имя через громкоговорители. Сказали, что у меня есть пять минут, чтобы добраться до ворот, иначе самолет улетит без меня. Они понятия не имели, что парень, которого они ждали, задерживая весь полет, был тем самым парнем с рюкзаком у ног, который сидел на стульях перед стойкой регистрации и смотрел на дорожку, ведущую к самолету, как будто это были врата самого ада.
– С минутой в запасе, я встал, схватил сумку и отдал женщине свой билет. Она провела меня внутрь, сказала, что я еле успел... но мои ноги ни хрена не несли меня вперед по этому проходу. Мы с Селестой так и не узнали, будет ли у нас девочка или мальчик. На ранних сроках беременности так нам было легче быть менее напуганным. Я даже был немного взволнован. Сама мысль о подобном сюрпризе пришлась мне по душе. Но стоя в том аэропорту, готовясь улететь навсегда, я вдруг понял, что даже не видел лица своего ребенка. Я не знал, кого именно оставляю позади. И это... это ударило меня прямо сюда, – говорит он, ударяя себя кулаком в центр груди. – Если я уйду, то никогда не узнаю. Селеста дала бы мне знать, мальчик это или девочка. Она бы сказала, как назвала ребенка. Она могла бы даже прислать мне фотографии через некоторое время, когда была бы менее сердита и менее обижена, но я никогда по-настоящему не узнаю этого ребенка. И эта мысль была мне невыносима. Это чертовски раздавило меня.
– Всю обратную дорогу до Роли я ехал на двадцать миль сверх установленной скорости. Я приехал в больницу как раз к родам. Селеста даже не подозревала, как близко я подошел к тому, чтобы бросить ее. Я никогда не говорил ей об этом. Она была так благодарна мне за то, что я был там, когда пришло время... я не знаю. Мне показалось жестоким сказать ей, что я уже почти ушел. А потом... появилась Сильвер. Она появилась на свет с этим странным маленьким хмурым выражением на лице, как будто была чертовски смущена тем, что только что произошло с ней. Она закричала, когда поняла, что больше не находится в своем безопасном, теплом маленьком коконе, и я имею в виду реально заорала. Медсестры никак не могли её успокоить. Даже когда её положили на грудь Селесте она не остановилась. Она выла и визжала все это время, пока медсестра не забрала ее у мамы и не передала мне.
– Я никогда раньше не держал в руках ничего такого крошечного, такого хрупкого. Когда я взглянул на ее маленькое личико, мое сердце бешено заколотилось в груди. Она открыла глаза. Она увидела меня, а я увидел ее, и мне показалось, что мир впервые в моей жизни сфокусировался. Действительно стал в фокусе, как будто я наконец-то увидел то, что было важно, и это была крошечная маленькая девочка, смотрящая на меня, как будто я повесил чертову луну. Она тут же перестала плакать, и мы долго смотрели друг на друга, гадая, кто же, черт возьми, этот другой человек. Одна из акушерок взглянула на нее, закутанную в одеяла, и сказала: «Она просто нуждалась в своем папочке». И это... это чертовски убило меня. Этот ребенок, этот беспомощный младенец, которого я уже обожал и боготворил больше, чем саму жизнь? Я почти ушел от нее, а она нуждалась во мне. Я тут же дал себе клятву, что никогда не покину ее. Что никогда не перестану быть там, если она будет нуждаться во мне в будущем. Я всегда буду защищать ее и заботиться о ней, и мне кажется, что я чертовски хорошо справлялся с этим, Алекс. До этого года я был для нее всем, чем поклялся быть. Ее защитником. Ее рыцарем. Ее кормильцем. Единственным человеком, к которому она может обратиться, когда ей больно или грустно. Но что-то случилось, и теперь все серьезно, по-королевски испорчено, а я не позаботился о своей дочери, когда она нуждалась во мне, Алекс. Я даже не могу сказать тебе, что это делает с мужчиной, когда он это осознает. Так что, пожалуйста, знай, что я уничтожу тебя на хрен, если ты не скажешь мне, кто причинил боль моей дочери, и я сделаю это с радостью, с улыбкой на лице, потому что мне надоело не быть рядом с Сильвер, когда она нуждается во мне.
Святое гребаное дерьмо. Кэмерон потерял свой вечно любящий разум. Он угрожает мне, чтобы получить то, что он хочет, что, как правило, не очень хороший план. Обычно я восстаю против угроз только из принципа, но Кэм…
– Папа? С кем это ты разговариваешь?
Я чуть не выпрыгиваю из своей кожи, когда слышу голос Сильвер в коридоре. Кэм откидывается назад, приклеивая на лицо улыбку, которой еще минуту назад точно не было. Когда Сильвер входит в кухню, со слегка взъерошенными волосами и покрасневшей щекой от подушки, ее отец выглядит так, словно ему на все наплевать в этом гребаном мире. Глаза Сильвер вспыхивают, когда она видит меня, и острый, болезненный узел сжимается в моей груди. Я никогда не привыкну к тому, что другие люди смотрят на меня вот так. Как будто я заслуживаю всей любви и обожания в мире. Я не стою и трех секунд времени этой девушки, и все же каким-то образом она позволила мне влюбиться в нее по уши, и это просто... чертовски невероятно.
– У нас закончились те маленькие оливки с перцем, которые ты любишь, – говорит Кэм, целуя дочь в макушку. – Я сейчас сбегаю в магазин и куплю. Если вы, ребята, вспомните что-нибудь еще, напишите мне и дайте знать. Я не задержусь надолго.
Он берет связку ключей с тарелки у входа и выходит, не сказав больше ни слова.
– Так тактично, – говорит Сильвер с изрядной долей сарказма. – Он сбегает, чтобы мы могли поговорить.
Я верчу в руках полупустую бутылку пива, сверля взглядом ее лицо. Под её кожей уже появляются новые синяки, оставляя пурпурно-черные тени, которых не было раньше, когда я видел ее возле офиса Дархауэра. Мой гнев – стальная перчатка, сжимающая меня все сильнее. Живое, дышащее существо, прямо под поверхностью моей кожи, которое хочет, чтобы я потерял хладнокровие и в бешенстве начал разбивать вещи. Но я не могу этого сделать. Мне нужно... мне нужно оставаться чертовски спокойным, или это будет катастрофа.
– Это было очень мило с его стороны, – говорю я. – Нам действительно нужно поговорить. – Я беру время, чтобы выровнять дыхание. Только когда я думаю, что мое дерьмо заперто, я позволяю себе снова открыть рот. – Ты хоть представляешь, как трудно прожить целый день и половину вечера, не зная, что случилось с тем, кто тебе дорог? Видеть их обиженными и явно расстроенными, и не иметь ни малейшего представления, почему, что случилось и кто это сделал?
Она смотрит вниз, на кухонный островок, волосы образуют занавес вокруг ее лица, скрывая раскаяние.
– Мне очень жаль, Алекс. Если бы я рассказала тебе о случившемся в смс или звонке, ты бы пошел и сделал какую-нибудь глупость, а я не могу этого допустить. Если ты кого-то побьешь или сломаешь что-то, последствия будут гораздо более ужасными для тебя, чем для кого-либо еще.
– Потому что я – трейлерный отброс?
Она смотрит на меня печальными, спокойными глазами.
– Потому что ты уже попадал в беду раньше, и некоторые люди в этом городе хотели бы только одного – чтобы тебя отослали подальше, где ты больше не будешь для них занозой в боку.
Я откидываю голову назад, подавляя рычание.
– Давай перестанем притворяться, Сильвер. Мы оба знаем, кто сделал это с тобой, не так ли? Очевидно, что это был Джейкоб Уивинг. Пожалуйста, просто скажи мне, что случилось. Скажи, что с тобой все в порядке. Я просто схожу с ума.
– Окей. Но ты должен пообещать мне…
– Нет. Больше никаких долбаных обещаний! – Я уже принял решение об этом до того, как покинул Роли сегодня днем. Очень тяжело было найти способ привлечь Уивинга к ответственности с ограничениями, установленными Сильвер, блокирующими меня на каждом шагу. Я больше не собираюсь запутываться в каких-либо ограничениях. Время для этого давно прошло.
– Тогда я не могу тебе сказать, – неохотно говорит Сильвер. – Я сама разберусь с этой ситуацией. Я…
– Нет! – Боль хлещет вокруг моего запястья, стреляя вверх по моей руке, когда я ударяю в мраморную столешницу. Я не хочу на нее кричать. Не хочу быть тем парнем, который злится, когда не получает того, что он хочет, но это уже слишком. Сильвер распахивает глаза, удивление и шок отражаются на ее лице. – Ты больше не одна! Это больше не секретная история насилия, которую ты должна носить в себе, как яд в своем сердце, притворяясь, что это не убивает тебя изнутри. Это дерьмо чертовски ядовито. Я здесь, с тобой, черт возьми. Я люблю тебя. Я обещал, что тебе никогда не придется иметь дело с этим дерьмом в одиночку, и ты делаешь невозможным для меня сдержать это обещание. В чем дело, Сильвер? Ты чувствуешь, что должна быть в состоянии вынести весь этот груз самостоятельно? Думаешь, что ты будешь выглядеть слабой, если кто-то другой возьмет оружие и поможет тебе сражаться в этих битвах? Потому что теперь это уже не так работает.
Сильвер выглядит так, словно идет по тонкой грани между страданием и яростью. Она дрожит, ее глаза наполняются слезами.
– Больше не так? Что изменилось, Алекс? Ничего. Эти ублюдки в Роли всегда так делают…
– Ты изменилась! Я изменился! Все чертовски изменилось! Когда кто-то причиняет тебе боль, мне тоже приходится это терпеть, потому что я люблю тебя больше, чем когда-либо любил что-либо за всю свою несчастную гребаную жизнь. Ты мое сердце и моя душа, и я буду защищать эти две вещи своей собственной жизнью. Я не вынесу, если с тобой что-нибудь случится. Я не могу видеть твою боль и не чувствовать ее. Я не могу видеть, как ты страдаешь, и не чувствовать, как что-то увядает и умирает внутри меня. Я не могу видеть, как ты ранена, и не чувствовать, что я тебя подвожу. Если ты просишь меня не реагировать на это, то ты просишь меня больше не заботиться о тебе. Ты просишь меня перерезать чертовы провода к моему сердцу, а я не могу... не хочу этого делать.
Она даже не дышит. Сильвер застыла на месте, дрожа, ее глаза наполняются слезами, когда она смотрит в центр моей груди, как будто ее взгляд может проникнуть сквозь ткань моей рубашки, через кожу, кости и мышцы, пока она не увидит тот самый орган, о котором я только что упомянул. Я надеюсь, она его заметит. Надеюсь, что она сможет увидеть, как оно сломано и изношено, что оно держится вместе с веревкой и гребаной клейкой лентой. Надеюсь, что она сможет увидеть, как мне чертовски больно прямо сейчас.
– Трудно признаться, что мне нужна помощь, – шепчет она себе под нос. – Мне никогда раньше не приходилось этого делать. Может быть, я слишком гордая. Но как я могу говорить тебе такие трудные вещи, когда у меня нет никаких гарантий, что ты не сделаешь чего-то такого, что неизбежно приведет к тому, что тебя заберут у меня?
– Ты должна мне доверять. Вот как это работает. Я только что нашел тебя, Argento. Я вспыльчивый и реактивный, но ещё я чертовски умный. Я никогда не буду подвергать нас опасности. Для меня нет ничего важнее.
Одинокая слеза стекает по ее щеке, и боль пронзает мою грудь словно ножом. Я просто не могу видеть, как она плачет. Это мучительно.
– Ты совершенно прав. Ты знаешь, кто это сделал, – говорит она, указывая на синяки на шее и щеке. Она выглядит такой подавленной. – Я не собираюсь произносить его имя вслух.
Я выдыхаю воздух через нос. Может быть, снаружи и холодно, но прямо сейчас в моей голове завывает пустынный ветер, становясь все горячее и горячее с каждой секундой, сжигая все на своем пути в пепел и прах.
– Он был один? – цежу я сквозь зубы. – Или с ним кто-то был?
– Один, – бормочет Сильвер. – Мы были одни.
Мой желудок бунтует, тошнота поднимается к горлу.
– Зачем он это сделал?
– Ну, не знаю. Я разозлила его. Почему Джейк вообще что-то делает? Он попытался поцеловать меня. Он продолжал бить меня затылком о стену…
Ох. Бл*дь. Нет. Он. Не. Сделал. Это.
– ...а потом он попытался затащить меня в раздевалку для мальчиков, и я... я просто сорвалась. Я ударила его кулаком и продолжала бить, пока он не отпустил меня. Следующее, что я помню, это то, что он лежит на земле, а я сижу на нем, и мои руки кровоточат. Я не могла перестать бить его. Кажется, я сломала ему нос.
Я обрушиваюсь сквозь кухонный пол, мысленно посылая якоря вниз, в подвал, через фундамент дома, глубоко в мерзлую землю под нами. Я застываю на месте так, что едва могу пошевелить хоть одним мускулом, и это отнимает у меня каждую унцию силы.
Я убью его на хрен. Я собираюсь, бл*дь, содрать с этого ублюдка кожу живьем. Он умрет с криками, а я буду наслаждаться каждой последней секундой.
Я прерывисто выдыхаю воздух, подавляя темные мысли, которые поднимаются в моей голове, откладывая их, чтобы разобраться с ними позже, когда мне не нужно будет доказывать девушке, которую люблю, насколько разумным и спокойным я могу быть.
Я задаю единственные важные вопросы, которые имеют значение в данный момент.
– Ты в порядке, Argento? Что я могу сделать?
Сильвер поднимает подбородок, в ее глазах появляется сталь. Взмахнув руками, она смахивает слезы. Эта женщина – сложное создание, но я знаю, как вращаются шестеренки и винтики внутри нее. Мы с ней очень похожи. Ей больно, и она боится, но я не могу так с ней обращаться. Я не могу обойти вокруг кухонного островка и обнять ее. Только не сейчас. Может быть, через час или около того я смогу обнять её и прижать к себе. Я смогу сделать так, чтобы она чувствовала себя в безопасности. Если я только подумаю о том, чтобы нянчиться с ней сейчас, ее боль и страх станут еще хуже. Они набросятся на неё с разрушительной силой, и это не поможет. Вопреки собственному здравому смыслу, я стою прямо и позволяю ей дышать.
– Я в порядке. Немного болит, но я буду жить. Если ты хочешь помочь, тогда, может быть, мы все будем вести себя нормально. Просто хорошо проведем вечер и приготовим что-нибудь поесть. Я больше не хочу об этом думать. Хорошо?
Не думать об этом равносильно тому, чтобы зарыть голову в песок, но сейчас все очень сложно, и Сильвер нужно время, чтобы все обдумать. После долгого молчания, глядя ей в лицо, я даю ей то, что она хочет.
– Ладно. Но если я узнаю, что ты один из тех монстров, которые кладут ананасы на свою пиццу, мне придется пересмотреть все эти отношения. Некоторые вещи просто неприемлемы.
Она улыбается, и похоже, что буря, назревающая внутри кухни, только что утихла, так и не достигнув своего апогея. Я чувствую облегчение. Я умею притворяться, шутить и смеяться. Чтобы смотреть на синяки, которые она носит, и не перейти в состояние максимальной боеготовности. Я могу делать все это, потому что я чертовски хорошо научился скрывать свои чувства, когда жил с Гэри гребаным Куинси, и я могу спрятать свои эмоции, когда мне действительно нужно. Но внутри у меня полный бардак.
Кэм возвращается, и вечер продолжается, как будто ничего необычного не произошло. Мы втроем смеемся и бросаем друг в друга тонкие взгляды, пока готовим себе еду. Во время еды говорим о легких вещах. Несущественных вещах. Я спрашиваю Сильвер, не хочет ли она прийти в пятницу вместе со мной и Беном на «Станцию страха II». Это почти как если бы сегодня был обычный вечер, такой же, как и любой другой, и мы все прекрасно проводим время. Однако лежащий в основе этого поток напряженности в семье Париси старательно игнорируется, но ощущается всеми.
Все не в порядке. Все не в порядке. Все не в порядке.
В начале одиннадцатого Сильвер со стоном отодвигает тарелку и смотрит на отца.
– Алекс останется на ночь? – Она говорит это как утверждение, но на самом деле это вопрос.
Кэм открывает рот, глядя на свою пустую тарелку, но я заговариваю раньше, чем он успевает это сделать.
– Вообще-то мне пора возвращаться в Солтон-Эш. Есть пара вещей, о которых я должен позаботиться там, в трейлере.
Ага. Я должен погуглить несколько новых интересных методов пыток и наточить свои чертовы метательные ножи.
Сильвер выглядит разочарованной, но думаю, что она все еще измучена кошмаром прошедшего дня. Кэм оставляет нас одних, а я прощаюсь с ней у подножия лестницы.
– Если я тебе понадоблюсь, напиши мне, и я приеду, – шепчу ей в волосы. Сейчас самое время для объятия. Я притягиваю ее в круг своих объятий, и праведная месть, которую я подавлял весь вечер, оглушительно громко звучит в моих ушах. Сильвер ощущается такой хрупкой, прижавшись к моей груди. Столь маленькой. Она почти ничего не весит. Мысль о том, что Джейкоб Уивинг поднял на нее свои руки, когда она кажется такой уязвимой, прижавшись головой ко мне, ниже изгиба моего подбородка, заставляет меня хотеть стереть с лица земли весь Роли.
– Завтра утром у меня назначена встреча с социальным работником, но увидимся в школе?
Сильвер откидывает голову назад, и я глубоко целую ее, поглаживая большими пальцами ее щеки. Чтобы отпустить ее, требуется больше силы воли, чем у меня есть. Безумно трудно не последовать за ней по лестнице, но каким-то образом я нахожу в себе силы сделать это.
Я уезжаю не сразу. Я жду у подножия лестницы, пока не слышу, как дверь в ее спальню со щелчком захлопывается. Затем направляюсь прямо в кабинет Кэмерона и вхожу без стука. Парень стоит перед своим внушительным письменным столом, прислонившись к полированному дубу, глубоко засунув руки в карманы.
Очевидно, он ждал меня.
– Ну? – спрашивает он.
Я сжимаю челюсти, раздувая ноздри. Это плохая идея. Это действительно чертовски плохая идея, но мне уже все равно. Это должно быть сделано.
– Парня зовут Джейкоб Уивинг. И не волнуйтесь. Вы будете не единственным, кто причиняет боль. У нас есть время до вечера пятницы, чтобы заставить его страдать, и в багажнике моей машины есть сумка с хитрыми штучками, которые облегчат эту работу.
Глава 18.
Алекс
– Кажется, все в порядке. Я впечатлена тем, что это место такое чистое и опрятное.
Мэйв Бишоп, мой официальный социальный работник, ходит по трейлеру, как будто осматривает тюремную камеру, и она приятно удивлена условиями содержания. Я хрюкаю, сидя на диване и ожидая, когда она подпишет свою бесконечную кипу бумаг, чтобы я мог убраться отсюда к чертовой матери.
– Я вовсе не идиот, Мэйв. Я знаю, как мыть посуду и убирать за собой.
Она бросает на меня укоризненный взгляд поверх своего клипборда. Адский гребаный клипборд. Мне до смерти надоело смотреть на них. В течение многих лет ими размахивали передо мной, как будто они давали, держащему их человеку, какую-то власть надо мной.
– Не надо злиться, – упрекает Мэйв. – Я просто делаю свою работу. Знаешь, тебе следовало бы сказать нам, что ты больше не живешь с Монтгомери. Тебе стоит быть благодарным, что они соглашаются на новые условия проживания. Это очень необычно, что они позволили подростку, все еще находящемуся в школе, жить одному, не говоря уже о ком-то с твоим послужным списком…
– Анархии?
– Проблем с властями.
Я ухмыляюсь в ответ. Наверное, она права. Мэйв снова бредет на кухню, проверяя в третий гребаный раз, что плита действительно горит, и горячая вода выходит из крана, когда она его включает.
– Во всяком случае, теперь уже недолго, – окликает меня Мэйв. – Скоро твой день рождения, и мне больше не придется наносить тебе эти визиты.
– Да. Верно. – Мне ли, бл*дь, этого не знать? Скоро мой день рождения. Пять месяцев и все изменится. Двадцать седьмое апреля. Этот кусок дерьма, Гэри Куинси, всегда говорил мне, что они, должно быть, перепутали дату моего рождения. Он любил насмехаться над тем, что я самая большая первоапрельская шутка из всех.
– Я навещала Бена на прошлой неделе, – говорит она, возвращаясь в гостиную. – Он сказал, что после Дня Благодарения Джеки повезет его в отпуск на Гавайи. Это было бы неплохо для него, как ты думаешь? Она будет учить его там на дому до конца Рождества. Не могу вспомнить, когда мне в последний раз удавалось сбежать.
Я просто тупо смотрю на нее. Мы с Джеки едва ли в хороших отношениях, но время от времени общаемся о благополучии Бена. Она не упоминала, что собирается взять его с собой на Гавайи. Она ни хрена не сказала мне, что заберет его отсюда на целых шесть гребаных недель. В этом году я должен был взять Бена на Рождество. Что-то кислое и холодное сдавливает мне грудь.
– Ни за что, черт возьми.
Мэйв присаживается на край кофейного столика и глубоко вздыхает. Секунду назад она была яркой и солнечной, рассказывая мне, как здорово, что Бена увозят на каникулы, но теперь ее маска соскользнула, открыв под ней правду: она знала, что я плохо отреагирую на эту новость.
– Да ладно тебе, Алекс. Тебе не обязательно поднимать шум. Подумай о Бене. Шесть недель на солнце, и каждый день играть на пляже? Джеки сказала, что записала его на уроки серфинга. В наши дни обычные дети с обычными семьями не настолько удачливы, чтобы получить такой отпуск. Для ребенка, находящегося в приемной семье, это просто неслыханно. Ты можешь себе представить, чтобы кто-нибудь из твоих старых опекунов так с тобой обращался?
– Нет, – натянуто отвечаю я. – Они все были слишком заняты, пытаясь сжечь меня своими сигаретами.
Мэйв – хороший координатор, и она отлично справляется со своими документами. Однако она не очень хорошо справляется с эмоциональной стороной своей работы. Ей становится не по себе, когда такие люди, как я, рассказывают ей грубые, неприукрашенные, голые факты жизни. Если бы она могла сделать это по-своему, она бы проводила свои дни, полагая, что дети, помещенные в систему опеки, суетные и обожаемые, как милые маленькие щенки, и с ними никогда не случается ничего плохого.
Идеалисты никогда не должны играть роль, в которой общество, вероятно, их подведет; в конце концов, Мэйв будет настолько пресыщена тем, что она видит и слышит в этой своей работе, что она, вероятно, в конечном итоге переедет в хижину в лесу, и полностью оставит человечество. Или все это так сильно достанет ее, что она в конце концов сломается и убьет кого-нибудь.
Она тянет за тоненькую ниточку, которая свободно свисает с подола ее юбки-карандаш.
– Послушай. Хорошо. Джеки попросила меня рассказать тебе о Гавайях. Я сказала ей, что было бы лучше, если бы это исходило от нее, но она беспокоилась, что ты устроишь скандал, когда возьмешь его с собой в пятницу. Она сказала, что в обмен на Рождество ты можешь забрать Бена на Пасху.
– К Пасхе я уже буду законным опекуном Бена. И вообще, к черту Пасху. Зачем ей пытаться променять Рождество на Пасху? Какой-то дерьмовый религиозный праздник…
– Рождество – это тоже религиозный праздник.
Я бросаю на нее холодный взгляд.
– Не валите все в кучу. Рождество – это подарки, конфеты и еда для детей. Это что-то особенное. Пасха – это всего лишь неделя отдыха в середине гребаного семестра.
Мэйв разводит руками. Она выглядит раскаивающейся, но ничего не собирается делать с этой дерьмовой ситуацией. Я уже знаю, что она собирается сказать мне. Я скучающе смотрю в потолок, пока она изрыгает обычные бредовые реплики.
– Алекс, ты можешь принять это с достоинством или создать проблемы. В конце концов, не имеет значения, как ты это воспринимаешь. Ты имеешь право проводить время со своим братом, но полностью зависишь от Джеки. Она законный опекун Бена, и если она хочет взять его в отпуск на шесть недель, то ты абсолютно ничего не можете сделать, чтобы остановить ее. Мой совет?
– Дайте угадаю. Лечь, как маленькая сучка, и принять это? Позволить Джеки обойти меня?
На Мэйв это не производит никакого впечатления.
– Если ты все еще твердо намерен получить опеку над своим братом, то уступи Джеки. Если ты будешь вести себя как взрослый человек, а не закатывать истерику, то это может хорошо отразиться на тебе, когда придет время представить дело в суде по семейному праву.
Я пристально смотрю на ее профиль.
– Почему вы, люди, продолжаете нести такую чушь?
– Какую?
– Если я все еще твердо намерен забрать Бена. Здесь нет никакого «если». Это уже происходит.
Мэйв делает глубокий вдох. Она открывает рот, собираясь что-то сказать, но тут же останавливает себя. Ее слова, кажется, сформировались и покинули ее. Ее взгляд опускается, глаза останавливаются на проигрывателе в другом конце комнаты.
– Ну ладно, Алекс. Это, наверное, самая глупая вещь, которую я когда-либо делала за всю свою карьеру, но ты меня убедил. Я помогу тебе составить заявление на опеку над Беном. Я сделаю все, что смогу, чтобы это сработало для тебя. Если ты не сойдешь с ума из-за этой истории с Гавайями.
Я изучаю ее, ища ложь. Ей не положено связываться с такими вещами. Она определенно не должна мне помогать. Но я не могу найти обмана в ее глазах. Насколько я могу судить, она говорит правду. Возможно, Мэйв мне не очень нравится. Может быть, я и не считаю ее подходящей для своей работы, но это не значит, что я ее не уважаю. Как я уже сказал, она отличный координатор, и она может подать чертову форму, как никто другой. Именно она спасла меня от тюрьмы после всей этой эксгумации Гэри Куинси и последующего осквернения. Если она говорит, что поможет мне разобраться с этим делом, то мои шансы получить опеку над Беном только что выросли с тридцати пяти процентов до солидных семидесяти. Это значительное улучшение шансов.
– Но почему? Почему вы сделаете это для меня?
Мэйв вяло пожимает плечами, и на ее лице появляется усталое выражение.
– Хорошо. Тебе скоро исполнится восемнадцать. Как только наступит этот день рождения, все изменится. Ты станешь взрослым. И у меня такое чувство, что тебе нужно взять на себя ответственность присматривать за Беном, чтобы держаться на праведном пути.
Хотя она этого и не говорит, я слышу, что она на самом деле имеет в виду. Мэйв думает, что ответственность за заботу о Бене будет единственной вещью, которая удержит меня от гребаной тюрьмы.
Я ни хрена не сказал Мэйв о Сильвер. Подружка может усложнить ситуацию с опекой. Но сейчас меня удерживает не только перспектива заботиться о Бене. Мне нужно думать и о ней.
– Мне пора идти, – говорит Мэйв, поднимая свою сумочку с того места, куда бросила ее на край дивана, когда приехала. Она медленно встает и направляется к двери. – Я должна подать эти документы к концу недели. – Она держит в воздухе свой планшет, набитый официальными бланками. – И знаешь, Алекс, что бы действительно хорошо выглядело на этих бланках?
– И что же?
– Квартира получше. С отдельной спальней для маленького мальчика, чтобы он мог спать в ней время от времени.
Она хочет, чтобы я получил новое жилье? Я тихо смеюсь над невозможностью такого предположения.
– Вы знаете, как трудно найти недорогую двухкомнатную квартиру в Роли, Мэйв? Их просто не существует. Вы либо смотрите на особняк с пятью спальнями, либо на кишащую крысами однокомнатную квартиру с видом на мусорный бак, выстроенной за баром.
Она стоит в дверном проеме с приоткрытой дверью; поток ледяного холодного воздуха взрывает борт трейлера и врывается внутрь, как незваный гость. Зубы Мэйв стучат друг о друга, когда она говорит:
– Я, кажется, припоминаю, что видела сегодня утром в витрине скобяной лавки объявление о прекрасном месте. Квартира над хозяйственным магазином, я полагаю. И арендная плата была довольно разумной. Всего девятьсот, включая коммунальные услуги.
Она должна знать о моей маленькой побочной связи с Монти. Она вряд ли сказала бы, что девятьсот долларов в месяц – это разумная сумма, которую можно потратить на аренду квартиры подростку с неполной занятостью, если бы это было не так.
– Если у тебя есть немного денег, я бы рекомендовала позвонить туда и внести депозит как можно скорее. Сомневаюсь, что она будет долго оставаться доступной.
– И какого черта они сдадут мне эту квартиру? – ворчу я.
– Потому что Гарри был другом моего отца? – беспечно говорит Мэйв. – И он делает мне одолжение? – Она проходит через дверной проем и выходит из трейлера, но останавливается на ступеньке. – У тебя есть только один шанс, Алессандро. Только один. Пожалуйста, не облажайся, а то я буду выглядеть полной идиоткой, ладно?
Я неохотно отдаю ей военное приветствие.
– Боже. Это действительно плохая идея, да? Просто тащи свою задницу в школу, Алекс. И не подведи меня. – Трейлер весь дребезжит, когда Мэйв захлопывает за собой дверь.
Глава 19.
Сильвер
Роли Хай – одна из немногих школ во всем штате, где каникулы после Дня Благодарения длятся целую неделю. Однако до начала этого перерыва остается еще три дня. Папа говорит мне за завтраком в среду утром, что я могу остаться дома, если плохо себя чувствую, но я отклоняю его приглашение прогулять, решив, что не позволю этому маленькому вялочленному ублюдку выгнать меня из школы.
