Текст книги "Реванш (ЛП)"
Автор книги: Калли Харт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)
Калли Харт
Реванш
Серия: Бунтари Роли Хай #2
Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.
Переводчик: Светлана П
Редактор: Лилия С
Вычитка и оформление: Больной психиатр
Обложка: Екатерина О
Переведено для группы: https://vk.com/bellaurora_pepperwinters
Любое копирование без ссылки
на переводчика и группу ЗАПРЕЩЕНО!
Пожалуйста, уважайте чужой труд!
Глава 1
Сильвер
Самуэль Адриан Хоторн
Преданный сын.
Любимый друг.
Талантливый спортсмен.
Яркий свет, угасший слишком рано.
Здесь, на Земле, мы плачем, но на Небесах Ангелы радуются тому,
что один из них вернулся домой.
Полуночный лес рядом с кладбищем словно глубоко дышит, втягивая ночь в свои легкие, его скорбные ветви покачиваются на холодном ветру, когда я смотрю вниз на могилу Самуэля Адриана Хоторна. Мерзлая земля словно пульсирует у меня под ногами, сквозь тонкие подошвы кроссовок доносится глухой барабанный бой, но это всего лишь моя кровь протестует против того, что я стою здесь слишком долго. Скоро придет время уходить, но сегодня я пришла сюда, чтобы встретиться лицом к лицу с демоном, и не уйду, пока не убью его.
Позади себя слышу приглушенный шум волн, набегающих на берег озера Кушман. Зима вступила в полную силу, скоро озеро начнет покрываться льдом, но пока вода остается свободной, накатывая на гальку и разгребая песок на береговой линии.
Мэллори Хоторн, мать Сэма, отказалась хоронить своего сына на кладбище Роли-Гарденс-оф-Рест на окраине города. Никому не нужно было спрашивать почему, так как Мэллори обошла весь Роли, громко крича всем, кто был в пределах слышимости, что она не позволит своему бедному убитому сыну удобрять ту же землю, что и больной ублюдок, который убил его. Трижды она подавала прошение мэру Гриффиту, требуя эксгумации и кремации Леона Уикмена, чтобы никому больше не пришлось видеть его надгробие. Трижды мэр Гриффит отмахивался от нее, прося оставить это дело в покое, говоря, что шансы на то, что это произойдет, ничтожно малы. Миссис Хоторн продолжает ходить по Роли от двери к двери со своим списком подписей, и каждый раз, когда она появляется в ратуше, ее петиция становится все длиннее. Это всего лишь вопрос времени.
Какая-то ночная птица издает жуткий жалобный вой в глубине леса, и у меня волосы встают дыбом. Не хочу здесь находиться. Я не тусуюсь на кладбищах среди ночи ради удовольствия. Но меня отчаянно тянуло сюда. Какая-то непреодолимая сила зовет меня сквозь позднюю ночь, пока я вела Нову по длинным извилистым дорогам, ведущим к озеру, а фары машины направляли меня к Сэму.
Преданный сын.
Любимый друг.
Талантливый спортсмен.
Мои глаза следят за резкими линиями и изгибами, образующими буквы каждого выгравированного слова, зная без малейшего проблеска сомнения, что Мэллори Хоторн считает эти утверждения истиной.
Удивительно, как мало родители на самом деле знают о своих детях. Они рождают это существо, которое высасывает их досуха физически, финансово и эмоционально. По мере того как ребенок растет, начинает формироваться, развивает черты характера и личностные особенности, которые делают его уникальным винтиком в махинациях общества; матерям и отцам действительно становится очень трудно увидеть зубы, которые формируются на этом винтике. Их взгляд сквозь розовые очки окрашивает детей всеми прекрасными дарами, которые они хотят видеть: добротой, преданностью, честностью, умом. Слепая любовь, которую они испытывают к своему ребенку, делает их такими безупречными, совершенными существами, наполненными таким огромным потенциалом, что потомство с большим успехом может быть вторым пришествием Христа.
Поэтому, когда они узнают, что их безупречный, совершенный ребенок на самом деле чудовище, нет ничего удивительного в том, что они не принимают правду. Некоторые винтики не вписываются в отведенные им места. Они заставляют машину подпрыгивать, их зубы слишком острые и слишком скрипучие. Они как квадратные колышки, которые не помещаются в круглые отверстия. Это, конечно, не означает, что решительные и настойчивые люди не будут продолжать пытаться поставить их на место. Мэллори Хоторн будет верить, что ее сын был святым, до самой своей смерти.
Полагаю, что он был довольно хорош в спорте.
«Сэмми только что вернулся с серфинга на Гавайях. Как ты думаешь, он горячий?»
Воспоминания нахлынули на меня, как холодная вода прилива озера Кушман. Я стараюсь не думать об этом, но картинки и звуки той ночи ярки, как кометы, вспыхивающие в моем сознании, и совершенно неудержимые: Сэм, стоит без рубашки перед зеркалом в ванной, с расплывшейся улыбкой на лице, затем наклоняется, чтобы вдохнуть дорожку кокаина. Джейк стоит позади меня, прижимая свой твердый член к моей заднице и обмениваясь многозначительными взглядами со своими друзьями. Сэм включает музыку громче, чтобы заглушить мои крики. Сэм протягивает Джейку бритву, которой он разрезает мою одежду. Сэм наваливается на меня всем своим весом, удерживая, пока Джейк лапает мое обнаженное тело. Сэм, в свою очередь, забирается на меня сверху, его дыхание пахнет виски, глаза расфокусированы, и эта ужасная, бессмысленная ухмылка все еще искажающая его черты, как у какого-то циркового клоуна.
А потом, когда все это закончилось, Сэм спустился вниз на вечеринку…
Я быстро моргаю, впиваясь пальцами в ладони, надеясь, что боль вытряхнет меня из прошлого, но уже слишком поздно.
Я знаю эту песню, звучащую в самой современной акустической системе мистера Уикмена за тридцать тысяч долларов, но на самом деле не слышу ее. Из-за пронзительного звона в ушах почти ничего не распознать. Хотя мой рот все еще формирует текст песни, когда они просачиваются в гостиную. Губы работают сами по себе, беззвучно повторяя припев песни как молитву. Я ничего не чувствую. Даже когда спотыкаюсь на последней ступеньке лестницы, выворачивая лодыжку, когда качаюсь вперед, едва удерживаясь на ногах, прежде чем растянуться на голубовато-сером мраморном полу в фойе, я абсолютно ничего не чувствую.
Дом забит под завязку. Здесь есть лица, которых я не узнаю. Или... может быть, все-таки их знаю. Все выглядят незнакомцами, когда я ковыляю к входной двери, желчь кипит в животе, душит меня, царапает мне горло.
– Сильвер? Сильвер, Господи, что за хрень на тебе? Это одна из рубашек мистера Уикмена?
Передо мной стоит девушка. Тонкие пряди ее прекрасных рыжих волос прилипли ко лбу, завились, пропитанные потом. Она одета в платье насыщенного синего цвета, которое делает ее глаза такими же бездонными, как море. Ее зрачки широко раскрыты.
Холлидей. Ее зовут Холлидей.
Она одна из моих лучших подруг, и она хмурится на меня, как будто только что поняла, что со мной что-то не так.
– Сильвер? О Боже, Сил, это что, кровь?
Машинально я смотрю вниз, туда, куда она указывает. Я просидела на полу душевой кабинки в течение... не знаю, сколько времени просидела там, чувствуя, как ледяная вода стучит по моей коже. Я думала, что смыла всю кровь. Но внутренности моих бедер скользкие от неё.
Свежая. Яркая. Красная.
Мне не удалось найти никаких штанов…
Я протягиваю руку, хватаясь за разреженный воздух, пытаясь за что-то ухватиться.
– Меня сейчас вырвет.
– Черт, давай вытащим тебя на улицу. Тебе нужен свежий воздух.
Холлидей обнимает меня за плечи и торопит к двери. Я едва успеваю спуститься по ступенькам крыльца на лужайку, как падаю на четвереньки и меня тошнит прямо в траву. На самом деле ничего не выходит. Меня стошнило по меньшей мере три раза в душе, прежде чем я вслепую поплелась вниз по лестнице, так что на этот раз ничего не осталось, кроме глотка желудочной кислоты.
Горло ужасно жжет. Вкус отвратительный.
Когда я опускаюсь на колени, Холлидей обхватывает рукой собственное тело и прикрывает рот. Ее глаза цвета океана полны слез.
– Сильвер, что, черт возьми, случилось? – шепчет она.
Она уже знает. Подозревает. Она бы не смотрела на меня так, как сейчас, если бы не подозревала. Я так чертовски устала, что могу заснуть прямо здесь, на лужайке.
– Мне нужно домой, Хэл. Ты можешь... можешь найти мою сумочку?
Звук моего собственного голоса удивляет меня. Я говорю вполне нормально. Адекватно. Звучу, как я. Хотя это больше не я. Я трагически сломленная самозванка, занимающая искалеченное тело, которое принадлежит кому-то другому. Точнее, трем людям: Джейкобу Уивингу, Сaмуэлю Хоторну, Киллиану Дюпри. Эта израненная, неудобная оболочка из мышц, плоти и костей принадлежит им. Они окропились моей кровью, и теперь я принадлежу им…
Холлидей подавляет всхлип.
– Сильвер. – дрожащей рукой она убирает с моего лица спутанную прядь влажных волос. – Думаю, следует позвонить твоему отцу.
Я резко оборачиваюсь, наконец-то сфокусировав взгляд на ее лице.
– Нет. Я не хочу, чтобы он был здесь. Не хочу разговаривать. Я просто хочу вернуться домой. Мне нужна моя сумочка, Холлидей.
Мой телефон находится в сумочке от Тори Берч. Как и ключ от дома. Если я не найду свои ключи, то не смогу войти в дом, не разбудив маму и папу…
– Пожалуйста. Просто зайди внутрь и найди её, чтобы я могла уйти.
– Где она? – шепчет она.
Я сглатываю. В горле так пересохло, что кажется, будто давлюсь битым стеклом.
– Вверх по лестнице. Верхний этаж. Ванная комната в конце коридора.
– Хорошо, я найду её. Ещё найду Кейси. Она должна знать, что делать.
Я чувствую, что киваю.
Время проходит. Начинаю дрожать, но не чувствую холодного ночного воздуха. Я отстранена от самой себя, не привязана, моя психика пытается уплыть вниз по течению, но как бы сильно ни старалась оттолкнуться и уплыть прочь от страданий моего собственного существования, все равно нахожусь в ловушке внутри него. Я понятия не имею, как долго жду, стоя на коленях в траве. Наконец встаю на ноги, шатаясь, как новорожденный олень, и подхожу к окну, вглядываясь сквозь стекло.
Мне повезло, я сразу же вижу Холлидей. Она в коридоре. Мой взгляд падает на ее рыжие волосы. Она оживлена, ее руки двигаются в воздухе, указывая на входную дверь. Прямо перед ней Кейси яростно стучит в своем телефоне.
Моя лучшая подруга выглядит обеспокоенной. Ее острый взгляд пронзает людей насквозь, когда она прижимает телефон к уху. Свет от экрана отбрасывает голубое сияние на ее лицо. Кейси нервно заправляет волосы за ухо и…
В груди у меня все сжимается, острая боль расползается по грудной клетке, как корни дерева.
Сэм…
К ним подходит Сэм и слушает то, что отчаянно говорит Холлидей. Она указывает на входную дверь, несомненно, рассказывая историю обо мне, одетой только в огромную рубашку с пятнами крови на бедрах, рухнувшей на лужайку перед домом.
Нет. Нет, нет, нет. Боже, пожалуйста, нет.
Сэм поворачивается и, прищурившись, направляется к двери. Ко мне. Мое сердце почти взрывается в груди.
Беги! Беги, Сильвер. Быстрее!
Я просто парализована. Не смогла бы убежать, даже если бы попыталась.
Дверь открывается, выплескивая теплый свет в темноту, и я молюсь, чтобы раздался голос Холлидей. Однако она не последовала за Сэмом. Он пришел ко мне один.
Гравий дорожки хрустит под подошвами его ботинок. Сэм останавливается прямо рядом со мной. Он всего в пяти-шести дюймах от меня. Мне кажется, будто десятитонный груз давит мне на затылок, не давая смотреть ему в лицо.
Ошеломленный смех Сэма звучит тихо, но он кажется громким из-за грохочущих басов музыки, все еще звучащей внутри.
– Ты что, не вымыла свою грязную маленькую пизду, Париси?
Я вздрагиваю, съеживаясь, уклоняясь от его голоса. Он протягивает руку и проводит пальцами по линии моего подбородка. Я замираю. Не издаю ни звука.
– Твои подружки там, собирают войска, – мягко говорит он. Едва ли звучит заинтересованным, не говоря уже о том, что он обеспокоен этой информацией. – Просто любопытно. Ты принимаешь противозачаточные? Если вдруг забеременеешь, это будет ооочень плохо, тебе не кажется? Тебе придется объяснить, что ты трахалась не с одним, а с тремя парнями на вечеринке. Думаю, твоим родителям будет противно.
Мой разум – пустота.
В ушах у меня звенит еще громче, чем раньше.
Мое сердце бешено колотится.
Сэм поднимает пальцем мой подбородок, заставляя встретиться с ним взглядом. Он смотрит на меня сверху вниз, как будто я самое отвратительное существо, которое он когда-либо имел несчастье видеть своими собственными глазами.
– Я слышал, экстренная контрацепция довольно эффективна. «Диллинджер» открыт двадцать четыре часа. Советую сделать остановку там, прежде чем отправишься домой. Было бы глупо рисковать. Как думаешь, детка?
Детка.
Детка.
Детка.
Детка.
Я не могу остановить это слово, которое снова и снова повторяется в моей голове.
Детка.
Детка.
Детка.
Я хлопаю себя ладонями по ушам, зажмуриваю глаза, отказываясь дышать. Если перестану дышать, то могу потерять сознание. Я могла бы подохнуть. По крайней мере, если умру, это безумие наконец прекратится.
Рука Сэма опускается.
– Ты меня слушаешь?
Я не могу. Я не могу. Я не могу. Я не могу.
– Сумасшедшая гребаная сука. – Он тычет пальцем мне в грудь, злобно ухмыляясь, и его фальшивое безразличие исчезает в клубах дыма. – На твоем месте я бы очень осторожно отнесся к тому, что будет дальше. Перед тобой будет стоять выбор. Я дам тебе один совет, Париси. Прямо сейчас ты стоишь на распутье. Слева от тебя – выпускной. Окончание школы. Лето с твоими друзьями. Ты заканчиваешь свое пребывание в Роли с улыбкой на лице, и мы все расстаемся друзьями. С другой стороны? – Он качает головой, и на его лице появляется разочарование. – Справа от тебя – огромное количество боли и страданий. Унижение. Смущение. Ты не доживешь до выпускного, если пойдешь в этом направлении. Джейк позаботится об этом. Не нужно было бросать ему вызов там наверху. Ты реально проникла ему под кожу, поимела его мозги.
Я не в своем уме. Холодная, ледяная вода из душа, должно быть, затуманила мне разум. Если бы мыслила здраво, то постаралась бы не допустить, чтобы из моего рта вырвался слегка безумный лающий смех.
Взгляд Сэма становится твердым, как кремень. Он тихонько вздыхает и делает шаг назад к дому.
– Подумай хорошо, детка. Это твои гребаные похороны. Помни об этом.
Он заходит внутрь.
Я прижимаюсь лбом к оконному стеклу, наконец-то втягивая дрожащий, испуганный вдох в свои горящие легкие. Когда поднимаю глаза к окну, Сэм снова стоит перед моими друзьями, засунув руки в карманы. Он разговаривает с Кейси, его лицо очень спокойно, плечи расслаблены. А Кейси? Кейси становится все более и более взволнованной. Она краснеет, ее льдисто-голубые глаза наполняются той холодной, мертвой яростью, которая обычно означает, что кто-то вот-вот будет публично выпотрошен. Проходит минута. Две. Сэм не прекращает говорить все это время, слова вытекают из его рта, как чертово масло, а Кейси только и делает, что стоит и слушает. В какой-то момент Холлидей реагирует на то, что он говорит, закрывая рот обеими руками. Поза Кейси застывает, от нее исходит столько напряжения, что кажется, будто она вот-вот взорвется. Холлидей пытается что-то сказать, но она резко поворачивается и рычит на нее сквозь оскаленные зубы.
Сэм наконец замолкает. Он пожимает плечами, улыбается девушкам, а затем поворачивается и уходит, возвращаясь к хаосу вечеринки, который все еще бушует вокруг них. Кейси пронзает Холлидей взглядом, от которого у меня кровь стынет в жилах.
И все-таки я идиотка. Все же не думаю, что это произойдет.
Когда Кейси и Холлидей выходят из парадной двери дома Уикманов, я ожидаю, что моя лучшая подруга возьмет меня за руку и обнимет. Жду, что она погладит меня по голове и скажет, что все будет хорошо. Ожидаю, что она превратит свою легендарную ярость в острые режущие слова, отточит их до смертоносного оружия и пошлет в полет на парней, которые причинили мне боль.
Никогда в жизни я так не ошибалась…
Когда Кейси останавливается передо мной, она не смотрит мне в глаза. Она бросает что-то мне под ноги, устало вздыхая. Это моя сумочка.
– Что я тебе говорила? – сплевывает она.
– Ч… что?
– Что я тебе говорила раньше, в ванной с Зен? Я же предупреждала, что он не для тебя, не так ли? Я же говорила тебе не связываться с Джейком. А теперь посмотри на дымящуюся кучу дерьма, в которую ты угодила. По правде говоря, меня тошнит от тебя, Сильвер.
Холлидей опускает голову и тихо плачет. Она переводит взгляд с меня на Кейси, а потом снова на меня, как будто то, что видит, невозможно остановить, но она не может отвести взгляд.
Кейси наконец поднимает голову. Она всегда была жесткой, всегда с трудом справлялась со своими чувствами. Гнев всегда был единственной эмоцией, которую она выплескивала в мир, но сейчас, когда оглядывает меня с ног до головы, гнева в них нет, лишь презрение.
– Ты сама постелила себе постель, Сильвер. Боюсь, тебе придется лечь в нее. Иди домой. Я даже не хочу смотреть на тебя, как и другие девушки. Сирены не могут быть замечены рядом с таким мусором, как ты.
Все происходит именно так. Быстро, словно сорвав пластырь. Кейси уходит и больше не оглядывается. Она лишь останавливается в дверях дома, свет отбрасывает ее тень, и она ждет, положив одну руку на дверной косяк.
– Холлидей! Иди в этот дом сейчас же, или ты останешься там с ней навсегда.
Она не имеет в виду торчать снаружи дома. Она имеет в виду, что застрянет снаружи, отрезанная от света и тепла своей доброй милости, вечно дрожащая в одиночестве длинной тени, которую отбрасывает Кейси. Холлидей бросает на меня последний растерянный взгляд, прежде чем последовать за подругой внутрь.
Следующий час – это ад. Оставшись одна, я иду босиком до конца подъездной дорожки и жду Uber, который заказываю по телефону. Водитель думает, что я пьяна, и отказывается пускать меня в машину. Он грозит мне грабительскими счетами за уборку, если меня стошнит, но в конце концов везет через весь Роли в аптеку на Хай-стрит. Как и говорил Сэм, фасад «Аптеки Диллинджера» освещен – единственный бизнес, кроме бензоколонки, который все еще открыт в три часа ночи в пятницу.
Парень из Uber теперь понимает, что я не пьяна. По-моему, он даже немного беспокоится обо мне.
– Ты хочешь, чтобы я подождал тебя, малышка?
Я даже ни разу не взглянула на него. Сидела на заднем сиденье, дрожа от ужаса, потому что мне удалось поймать себя в ловушку в таком маленьком пространстве, наедине с мужчиной.
– Нет, со мной все будет в порядке. Спасибо. – Ноги угрожают сбросить меня в канаву, когда я вылезаю из машины. Это требует некоторого усилия, но мне удается убедить их держать меня прямо.
Окно водителя с жужжанием опускается. Там появляется чье-то лицо, но я по-прежнему не смотрю на него.
– Я бы предпочел увидеть, как ты войдешь в свою парадную дверь, если тебе все равно, – говорит он. – Меня зовут Гарри. У меня дочь твоего возраста. Я бы чувствовал себя дерьмовым отцом, если бы не убедился, что ты благополучно вернулась. Похоже, у тебя была тяжелая ночка.
Была тяжелая ночка…
Я пытаюсь придумать подходящее слово, чтобы описать, насколько тяжелой была сегодняшняя ночь, но не думаю, что в родном языке есть достаточно жестокое слово. Можно, конечно, дойти пешком до дома из города, но это был бы жалкий поход без обуви, учитывая, что моя жизнь только что закончилась. Я могла бы вызвать другое такси, но велика вероятность, что следующий водитель тоже будет парнем, и, возможно, в следующий раз этот водитель не будет так беспокоиться о моем благополучии. Может быть, он увидит во мне возможность и воспользуется ею. Я так чертовски устала.
– Хорошо. Я не долго.
Свет в аптеке слишком яркий. Сильный медицинский, травяной запах ударяет в нос, как только я вхожу, заставляя голову кружиться. На рубашке, которую я стащила из корзины для белья мистера Уикмена, над левым нагрудным карманом красуется чернильное пятно в форме полумесяца. Я смущенно вытираю его, что нелепо, потому что голая под рубашкой, и материал едва доходит мне до середины бедра. Не говоря уже о том, что мое лицо все еще испачкано остатками туши, я вся в крови, а ноги совершенно грязные.
Женщина за прилавком видит меня и останавливается как вкопанная, наполовину поднеся телефонную трубку к уху.
– Пресвятая Дева Мария, Матерь Божья, – выдыхает она. – Что с тобой случилось, дитя мое?
Ей примерно за пятьдесят. Светлые волосы, седеющие на висках. Небольшого роста. Немного коренастая. Ни капли косметики на ее лице. Ее брови взлетают вверх, словно вышли из-под контроля. Кажется, я не могу перестать замечать ее детали. Когда подхожу достаточно близко к прилавку, то чувствую ее запах – тальк и мята – и чуть не плачу. Я даже не знаю почему.
– Дорогая, все в порядке? – Она кладет телефонную трубку обратно на рычаг. – Ты выглядишь так, словно побывала на войне.
– Я… – мой голос срывается. Мне нужно прочистить горло. – Мне нужно... противозачаточные после…
Лицо женщины покрывается пятнами всех цветов. Ее лицевые мышцы расслабляются самым странным образом, как у актера в фильме, притворяющегося мертвым, и все в нем просто провисает. Она прислоняется к стойке на секунду, успокаиваясь. Потом она тянется ко мне и берет за руку.
– Почему бы тебе не присесть вон там, около лекарств от кашля, милая? Наверное, мне следует позвонить в полицию.
– Нет! Нет. Я просто хочу получить то, ради чего пришла сюда, и вернуться домой. Я… – у меня перехватывает горло. Как бы ни старалась, мне никак не удается выдавить из себя эти слова. Работница аптеки покачивается, ее образ странным образом искажается. Я думаю, что сейчас потеряю сознание, но потом понимаю, что плачу. – Я просто... хочу домой.
– Ладно, хорошо. Господи Всемогущий, помоги мне, – бормочет женщина.
Она отходит от меня и спешит к одной из узких полок позади нее, встает на цыпочки и достает нужную коробку. Осторожно кладет её между нами, выглядя лет на десять старше, чем была, когда я вошла сюда несколько минут назад.
– А вы не могли бы... не могли бы вы ее открыть? – сухим голосом спрашиваю я.
Коробка запечатана в толстый пластик, наподобие того, в который упаковывают бритвенные лезвия. Вам всегда нужны ножницы, чтобы справиться с этой штукой. У меня нет никакой надежды разорвать его зубами.
Женщина смотрит на меня из-под плотно сдвинутых бровей.
– А ты не хочешь подождать, пока вернешься домой, сладкая…
– Нет.
Она кивает, ее руки быстро двигаются, доставая нож из кармана своей белой куртки и ловко разрезает толстый пластик. Женщина вынимает коробку из футляра и протягивает мне. Я с трудом удерживаю эту чертову штуковину на месте, пытаясь открыть ее. Требуется три попытки, чтобы разорвать картонный язычок, а затем еще две попытки успешно вытащить запечатанную блистерную упаковку, содержащую одну крошечную таблетку.
– Постой, позволь мне дать тебе немного воды.
Я не жду воду. Вскрываю металлическую фольгу на обратной стороне пластикового листа, вынимая таблетку большим пальцем с другой стороны, и бросаю ее в рот так быстро, как только могу, с трудом сглатывая.
Я выхожу из аптеки, не сказав больше ни слова.
Только когда возвращаюсь домой, вставляю ключ в замок входной двери, крадучись пробираюсь в свою спальню, отчаянно стараясь не разбудить маму и папу, я понимаю, что даже не заплатила за таблетку.
Далекий вой сирены заставляет меня вырваться из кошмара наяву. Я снова на кладбище, снова в ледяном холоде, смотрю на могилу Самуэля Хоторна. Все это еще так чертовски свежо в моей памяти. Такое чувство, что это случилось вчера. Иногда мне кажется, что прошло совсем немного времени, и я все еще торчу в своем парализованном теле за тем окном, смотрю внутрь, не в силах пошевелиться или отвернуться, наблюдая, как мои друзья отворачиваются от меня.
– Какого черта ты ей тогда сказал, а? – шепчу я надгробию. – Какого хрена ты сказал Кейси, что она так отреагировала?
Я уже очень давно задаю себе этот вопрос. Должно быть, что-то очень плохое. Действительно чертовски плохое. Я как-то спросила Кейси, сразу после вечеринки, а она плюнула мне в лицо. Буквально.
Из своей холодной, одинокой могилы Самуэль Хоторн отказывается признаваться в своих тайнах.
Я вздыхаю, ставя на землю сумку, которую крепко держала все это время. Металл лязгает о металл, когда расстегиваю молнию на его верхней части, вынимая зубило и молоток, папины инструменты, позаимствованные из гаража. Сейчас он почти все время проводит за чертежным столом, но еще в колледже ходил на занятия по каменной кладке. Он пообещал себе, что в какой-то момент вернется к этому, но пока у него не было времени.
Я понятия не имею, как пользоваться зубилом и молотком, которые достаю из сумки, но понимаю в общих чертах: ставишь зубило, ударяешь по зубилу молотком, оставляешь след.
Я принимаюсь за работу.
Это гораздо сложнее, чем себе представляла, но через двадцать минут достигаю того, что намеревалась сделать. Мои навыки работы с камнем оставляют желать лучшего, но слово, которое я вырезала на надгробии Сэма Хоторна, совершенно разборчиво.
Преданный сын.
Любимый друг.
Талантливый спортсмен.
НАСИЛЬНИК
Мэллори Хоторн – чертов любитель. Она думает, что никто не знает, что именно она каждый вторник вечером пробирается на кладбище Роли-Гарденс-оф-Рест и пишет слово «убийца» на надгробии Леона Уикмена. Хотя красная краска из баллончика может выглядеть довольно драматично, но она хорошо отмывается жесткой кисточкой, мылом и небольшим количеством физической силы.
Я же, с другой стороны, долго и упорно все это обдумывала. Ни за что на свете никто не сможет это смыть.
ПОЛУЧЕНО ТЕКСТОВОЕ СООБЩЕНИЕ:
+1 (564) 987 3491: ты не доживешь до выпускного, Сильвер. Ты пожалеешь, что, блядь, вообще родилась на свет.
Глава 2.
Алекс
В прошлом я совершал довольно сомнительные поступки, но до сих пор никогда никого не убивал, черт возьми. В моей руке пистолет, который Монти пихнул мне в грудь, перед тем как час назад я покинул Роквелл, ощущается как бомба замедленного действия. Сам он великолепен, гладкие линии и холодная, неумолимая черная сталь, но я чертовски ненавижу эту штуковину. Не хочу иметь с этим ничего общего.
Некоторые люди могли бы предположить, что моя ненависть к оружию происходит от моей недавней стычки со смертью в библиотеке средней школы Роли. Иногда по ночам, когда остаюсь один в трейлере, ловлю себя на том, что прижимаю кончики пальцев к аккуратному фиолетовому шраму, который заработал в тот день. Вздрагиваю от воспоминаний о том, как мое тело сотряслось от горячего металла, ударившего в грудь. Порой, когда закрываю глаза, чувствую тот же самый безжизненный, нарастающий холод, просачивающийся по моим венам. Однако это не та причина, по которой сегодня вечером мне приходится стискивать зубы, изо всех сил стараясь держать руку ровно, целясь пистолетом в затылок Питера Уэстбрука.
Нет.
Я ненавижу оружие из-за того, что случилось в тот день, когда я, тощий шестилетний ребенок с отсутствующими передними зубами пришел домой из школы, и нашел свою мать, лежащей в луже собственной крови с половиной ее гребаной головы. По сравнению с этим воспоминанием, судорожное напоминание о том моменте шесть недель назад, когда Кейси Уинтерс застрелила своего бывшего бойфренда и случайно ранила меня в процессе – это прогулка в гребаном парке.
– Послушай, парень. Не знаю, что тебе сказал Монти, но я ему ни хрена не должен, – ворчит Уэстбрук. Похоже, его совсем не беспокоит тот факт, что я целюсь ему в затылок из пистолета. Такое впечатление, что ему немного скучно. Очевидно, Пит не думает, что собираюсь в него стрелять, но неохотно опустился на колени, когда я выкрикнул команду десять минут назад. – Он сделал заказ и получил то, за что заплатил. Пять сумок. Я знаю, что Монти не слишком хорошо разбирается в математике, но это же уровень гребаного детского сада, малыш. Один, два, три, четыре, пять. – Он пожимает плечами и тихо вздыхает. – Может быть, этому тупому ублюдку стоит продолжать толкать наркоту и снимать порно в своем подвале. Ты можешь передать ему от меня, что он не очень хорош в…
Рукоять пистолета издает глухой треск, когда опускаю его на затылок Уэстбрука. Я мог бы раскроить его гребаный череп таким тяжелым чудовищным оружием, но вместо этого выбрал легкое сотрясение мозга.
– Какой смысл открывать рот, Пит, если ты только и делаешь, что лжешь? Я понятия не имею, что заказал Монти. Факт в том, что ему не хватает черной спортивной сумки. Понятия не имею, что там внутри, да и не хочу знать. Мне было сказано прийти сюда и забрать её... и мне было сказано сделать твою жизнь очень некомфортной, если ты не отдашь её мне.
Тонкая струйка крови стекает по затылку Уэстбрука, впитываясь в белую ткань воротника его рубашки. Я не могу перестать смотреть на его покрасневшую кожу. Мужчина слегка поворачивает голову. Вижу его лицо в профиль, и как понимающая, самодовольная улыбка приподнимает уголки губ.
– И как, черт возьми, ты собираешься это сделать?
Очевидно, он думает, что я сопливый молокосос. Неопытный сопляк. Настолько зеленый, что буду колебаться в ту же секунду, когда ситуация обострится. Однако за последний месяц Монти поручал мне все виды хреновых заданий. Я едва оправился от проклятого огнестрельного ранения, напоминающего о себе всякий раз, когда неосторожно двигаюсь, но мой босс не собирался давать мне передышку. Похоже, в последнее время я пачкаю руки каждый гребаный день. Если мне придется сделать Уэстбруку больно, чтобы убраться отсюда и вернуться к Сильвер, то я, бл*дь, не буду колебаться ни секунды.
Нет ничего такого, чего бы я не сделал, чтобы вернуться к Сильвер.
Небрежно прислонившись спиной к столу Уэстбрука, я размышляю, как лучше всего справиться с лежащим передо мной мешком дерьма. Монти осторожен в своих словах до паранойи. Он никогда не говорил мне ломать кому-то кости. Никогда не приказывал отправить кого-то прямиком в больницу, но его намерения всегда очень ясны. Монти ожидает, что сегодня вечером я устрою здесь хаос, чтобы вернуться из Беллингема с этой черной спортивной сумкой. Он будет очень разочарован, если оставлю этого парня на ногах.
Я уже смирился с тем, что мне придется уложить Уэстбрука, когда он нарушает ход моих мыслей.
– Ты ведь тот самый Моретти, да? – говорит он. – Мальчик Джека.
Тот факт, что он использовал прозвище моего отца, на самом деле ничего не значит. Джакомо не очень распространенное имя в этих краях; большинство людей было более комфортно называть его Джеком. Но это не значит, что Уэстбрук знал моего отца. Хотя я не уверен. Отец бежал из штата Вашингтон так давно, что очень странно встретить кого-то, кто его помнит. Слышать, как его упоминают здесь, в этом темном, убогом кабинете, с лакированными деревянными панелями и плюшевым кремовым ковром под ногами, кажется... просто чертовски... неправильно.
