Текст книги "Алиби Алисы"

Автор книги: К. Дж. Скьюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Мне нужно запускать воздушных змеев, делать гнезда из травы, скошенной на полях, обширных, как океан, и гулять под солнцем, которое днем пригревает мне спину, а по вечерам отбрасывает на поля мою гигантскую тень. А еще мне нужно часами играть в наших секретных местах, доступ в которые взрослым заказан: на тихом кладбище, находящемся по ту сторону стены, в замке на дереве или в логове из одеял – в местах, где время определяется не по часам, а по цвету неба, а пищей нам служат леденцы и газировка.

Каждое утро я просыпаюсь под бодрое «Вставай, поднимайся Клементина», а потом тетя Челле раздвигает в спальне Фой шторы и ведет нас вниз завтракать сэндвичами с беконом и кофе с молоком. После завтрака мы помогаем Стюарту привести в порядок бар и получаем от него по пять фунтов, которые можем потратить в магазине. Мы покупаем фломастеры и блокноты для рисования, приносим их в свой замок и начинаем придумывать модели будущих свадебных платьев, а потом обозреваем наши владения, где колышутся на ветру поля попкорна и резвятся на просторе единороги.

Здесь все зовут меня Алисой, или Элли. Или, когда я начинаю вести себя совсем уж неподобающим образом, Алиса Клементина Кемп. А еще они иногда зовут меня Алиска-редиска или Элли-Белли – Синдерелли.

Ах, если бы только я могла знать тогда, что очень скоро лишусь всего этого – даже своего собственного имени.

Глава пятая

Пятница, 25 октября

В шесть утра Кейден обычно начинает свою пробежку вдоль набережной. Я вышла, чтобы, как всегда, оставить у ворот пакетик конфет для Альфи, но день выдался такой спокойный, такой солнечно-яркий, что я решила понаблюдать за ним. И вот я сижу на ступеньках крыльца, держа в руке стакан клубничного «Несквика», смотрю на фургон продавца пончиков и размышляю о том, когда же он откроется. А еще я снова представляю себе Нас. На этот раз мы с Кейденом пошли за покупками в супермаркет. Он толкает перед собой коляску, в которой сидит Эмили, и строит ей рожи. Когда я думаю о нем, мне удается на время забыть о Тессе Шарп. Я нуждаюсь в нем. Он сможет защитить меня от Трех поросят. Он будет моим рыцарем Субботой с пуленепробиваемым щитом и кинжалом, которым пронзит сердца моих врагов.

Однако он постоянно занят. Он то бегает, то на работе. А после работы всегда отправляется куда-то. на мотоцикле.

Не хочу ему навязываться, но если я этого не сделаю, то буду продолжать думать о Тессе Шарп, пытаясь угадать, знала ли она, что происходит, когда чьи-то большие руки сомкнулись на ее шее, как долго продолжала биться в панике и почувствовала ли тот момент, когда в ее комнату вошла Смерть.

Внезапно появляется Кейден: майка насквозь промокла от пота, в ушах – наушники, взгляд отрешенный.

– Приветик, – говорю я.

Он ставит ногу на ступеньку и лишь тогда замечает меня.

– О, привет, Джоан, – произносит он, отдуваясь и выдернув из ушей наушники. Сегодня он в шортах, и у него совершенно умопомрачительные ноги – стройные, загорелые, покрытые мягкими светлыми волосами. Никогда еще он не выглядел так привлекательно. Капельки пота скатываются вниз по его лбу и затылку.

– Как вы сегодня? – все еще отдувается он.

– Вроде ничего, – отвечаю я, делая жест в сторону стакана.

– А как Эмили?

– В порядке, спасибо. Еще спит. – Я закатываю глаза, как делают все мамаши, желая показать, что провели очередную бессонную ночь. – Какие у вас на сегодня планы?

– Надо принять душ, а в девять начинается работа. А у вас?

– У меня сегодня смена во второй половине дня, – отвечаю я, пожимая плечами. – Это все.

Мне кажется, я достаточно прозрачно намекнула ему, что хочу, чтобы он попросил меня провести это утро с ним, но он, видимо, не уловил намек. В этот момент на ступеньки запрыгивает моя Таллула и устремляет на него свой взгляд. Мы оба смеемся, он щекочет Таллуле шею, а она обнюхивает его руку. Значит, с кошками он тоже ладит. Ну просто сплошное совершенство.

– Я видел объявление о пропавшем коте, похожем на нее, на одной из соседних улиц, – говорит он, разглядывая ее ошейник без имени.

– Правда?

– Да. Даже белое пятно вот тут на шее, – добавляет он, гладя кошку.

– Ах да. Я видела это объявление, – придумываю я на ходу. – Это не она. Это моя Таллула.

– Того кота, кажется, звали Педро. Ну ладно, мне. пора. Увидимся. – И он взбегает по ступенькам к двери. Я жду, чтобы он обернулся и посмотрел на меня еще раз, как те мужчины в кино, которые не могут сказать о своей любви и выражают ее лишь взглядом, но тщетно.

И тут я снова со всей отчетливостью вижу мертвое лицо Тессы Шарп.

Кажется, Эмили завозилась. Одним глотком проглатываю то, что осталось в стакане, прихватываю тарелку с крошками и бегу к ней.

Я и она. Я меняю ей подгузник и прижимаю ее к себе посреди ночи. Только мы вдвоем. И так будет всегда, думаю я. Но в следующее мгновение в моей голове уже грохочет гром и сверкают молнии, и мне хочется, правда всего лишь на секунду, чтобы на месте Тессы Шарп была я.

А еще через мгновение я чувствую себя ужасно, словно внутри у меня все прогнило. Как могло мне захотеться умереть, пусть даже на секунду? После всего того, что сделал Скантс, чтобы защитить меня! Да просто потому, что это будет означать, что все это – погони, укрытия, постоянная ложь – наконец закончится, и я смогу снова стать собой: Алисой-которая-умерла. Вместо того чтобы быть Джоан-которой-никогда-не-было. Не хочу быть такой, какой они хотят меня видеть. Я никому ничего не должна. Даже Скантсу.

Позвонила на работу и сказала, что сегодня приду поздно, потому что иду на похороны. Это правда: я действительно иду на похороны какой-то Джун Басби, хотя понятия не имею, кто она такая. Я услышала про них, когда на прошлой неделе ходила на похороны Леонарда Финча. Интересно, а сегодня тоже будут давать волованы[6]6
  Пикантная закуска французского происхождения: небольшая выпечка из слоеного теста в форме башенки с несладкой начин-кой.


[Закрыть] с грибами? Так было вкусно!

Только не подумайте, что я хожу туда поесть. Просто мне нравится находиться в кругу семьи, пусть даже и не своей собственной. И там почти никогда не спрашивают, кто я. Люди обычно так поглощены изучением коляски Эмили, стараясь разглядеть ее, что не спрашивают, подруга ли я или дальняя родственница. Я могу быть соседкой, коллегой по работе, кем-то, с кем покойница случайно познакомилась в парке, кормя уток, или кто выгуливал собаку покойного незадолго до смерти. Какая им разница!

Но сегодня я пошла без Эмили, мне хотелось побыть одной. Вся в черном, я медленно бреду сквозь туман к большим кладбищенским воротам. Подойдя ближе, вижу гроб, установленный на катафалке: темно-коричневый с бронзовыми ручками. На крышке – цветочная композиция с карточкой-некрологом. За катафалком следует большой черный лимузин. У дверей похоронного дома они останавливаются.

Из лимузина выходят члены семьи усопшей. Люди собираются вокруг мужчины в черном костюме с рыжей бородой и светлыми волосами. Рукопожатия, объятия, дружеские похлопывания по плечу: «Надо это пережить, дружище».

Мне протягивают брошюрку «Празднование жизни[7]7
  Во многих англоязычных странах вместо поминок устраивается «Празднование жизни».


[Закрыть] Джун Миранды Басби».

Открываю первую страницу – вступительная музыкальная тема Yesterday Once More[8]8
  Песня американской кантри-группы The Carpenters, вышедшая в 1973 году.


[Закрыть]. Перелистываю на последнюю – заключительная тема «Не плачь по мне, Аргентина». На похоронах Леонарда Финча заключительной мелодией была «Оклахома», что все почему-то сочли очень забавным.

Все начинается с вступления, произнесенного распорядительницей, некой мисс Глорией Эндрюс. Потом гимн (ну очень длинный), а за ним – прощальное слово от родственников, зачитанное сыном умершей Филиппом. Еще один гимн, и гроб, наконец, уезжает за занавеску.

– Вы ведь зайдете в паб на кружечку? – спрашивает Филипп мужчину, стоящего рядом со мной и разглядывающего цветочные композиции.

– Конечно, – отвечает мужчина.

– Конечно, – эхом повторяю я, и Филипп поворачивается ко мне и церемонно улыбается. Ему совершенно не интересно, кто я такая – важно, что его мать чтут и помнят.

Я начала ходить на чужие похороны только после того, как не смогла присутствовать на похоронах отца – тогда я все еще лежала в больнице и с трудом могла двигаться. Только однажды мне удалось посетить его могилу на кладбище в Скарборо, а потом Скантс строго-настрого запретил мне туда возвращаться. «Никогда не оглядывайся назад – это очень опасно. Ты должна идти только вперед», – сказал он. И куда, собственно? Куда, скажите мне, я должна идти?

Я честно пыталась все забыть и снова начать встречаться с людьми, как настойчиво советует Скантс. Но сейчас все выглядит совсем не так, как когда я была ребенком. Тогда было достаточно сказать «Привет, давай поиграем в покемонов», и дело было сделано. Взрослые же полны всяческих страхов и подозрений. Однако с детьми мне до сих пор удается заговорить безо всякого напряжения – будь то на причале, на пляже или у игровых автоматов, мимо которых я прохожу по утрам и вечерам. У нас с ними одни и те же интересы, одни и те же цели – в основном, сиюминутное счастье. Они просто не думают о завтрашнем дне. Я же не отваживаюсь думать о нем.

Скантс находит это странным. «Не играй больше с чужими детьми, – говорит он. – Ты ведь не дружишь с ними, ты их приманиваешь. Лучше вступи в клуб, пойди на кружок или найди себе хобби. Ты должна общаться с людьми своего возраста».

Но взрослые ненадежны и коварны. Они совершают ужасные поступки.

Помимо еды и просмотра мультиков я могу только наряжать кошек или прохаживаться вдоль игровых автоматов в надежде поиграть в кегли с Мэтью. Я не ныряю с аквалангом по выходным, не играю в лакросс по средам и не делаю ничего подобного в другие дни недели. Я недостаточно общительна, чтобы «вступить в клуб по интересам». Кто вообще может это сделать? В каком это Мире люди идут куда-то и, боже упаси, знакомятся с кем-то и рассказывают им о себе?

Я не из тех, кто легко сходится с людьми, я из тех, кто запирается в своем доме.

Кроме тех случаев, когда мне надо идти на работу. Или купить пончики.

– Привет, Шарлотта! – раздается веселое приветствие уличного торговца, когда я иду мимо него на работу.

– Привет, Джонни, – отвечаю я. – Как дела?

– Я видел тебя несколько дней назад и предлагал дырки от бубликов. Помнишь?

– Да? Прости, видимо, я тебя не услышала.

– Да. Ты куда-то очень торопилась. А где твоя дочка?

– У няньки. Сегодня утром я ходила на похороны.

– О господи! Кто-нибудь из близких?

– К счастью, нет. А теперь мне надо закончить мой роман. Только вот сначала захотелось угоститься.

– Отличная идея, – говорит он, опуская корзинку в кипящее масло. – Дай мне три минуты. Нажарю тебе свежих.

Он отворачивается к миске с тестом, а я переключаюсь на роль Шарлотты – перекидываю через плечо шарф и чувствую, как мой позвоночник в мгновение ока удлиняется.

– Спасибо. Мне сегодня потребуется много сахара. Придется почти все переписать.

– Прискорбно слышать, – говорит Джонни. – Что, редактору не понравилось?

– Увы. Я сама все испортила, и мне пришлось сократить сорок тысяч слов. Но это ничего, бывало и похуже. Мне кажется, что с каждым разом писать становится все сложнее и сложнее.

– Сорок тысяч слов! Как же быстро ты пишешь?

– Да я могу снова настучать их за неделю. Да, Джонни, дай мне еще соку.

– Нет проблем, – говорит он, прихватывая из холодильника банку. – Давненько я тебя не видал, Шарлотта. Начал уже подумывать, что ты нашла другого продавца пончиков.

Он дружески подмигивает, и мне становится приятно.

– Закопалась в делах, только и всего. Я только что вернулась из большого турне, а тут еще на неделе у некоторых из моих приятелей вышли новые книги. Короче, сплошной кавардак, – я улыбаюсь и тяжело вздыхаю, чтобы показать, как я устала.

– Ох-хо-хо, – понимающе говорит он, подбрасывая пончики в корзинке. И тут мое внимание привлекает мелькание белой бумажки – на столбе позади Джонни трепещет на ветру объявление о пропаже кота. Какой-то Жуки. Пропал в июле. Это мой Принц Роланд. Пончики уже готовы. Джонни вываливает их на противень и посыпает сахаром.

– Пять за фунт или – специально для тебя – четыре за сто пенсов и один в придачу даром.

– Спасибо, Джонни. Я возьму пять.

Он ссыпает пончики в бумажный пакет, завязывает его узлом и кладет теплый пакет мне на ладонь. Я протягиваю ему два фунта, и он достает сдачу из прикрепленной к поясу сумочки.

– Пахнет просто великолепно. Спасибо, Джонни, – я порываюсь взять один пончик, но они такие горячие, что обжигают мне пальцы.

– Как продается твой последний роман? – спрашивает он, облокачиваясь на прилавок.

– Ты знаешь, неплохо. Пристроила его в Грецию и… в Бельгию. Вот прямо сегодня утром.

К фургону приближаются два подростка, читая плакаты, висящие на его боку.

– Это здорово! А ты уже встретилась с Дэвидом Швиммером?

Несколько недель назад я сказала ему, что Дэвид Швиммер согласился на роль в фильме, который будет сниматься по моему роману «Любовники на войне».

– Еще нет, но, кажется, он скоро должен приехать. Может быть, тогда. Спасибо за пончики, Джонни, – говорю я, прихватывая холодную банку с соком, которая остужает мои чересчур прыткие пальцы.

– Окей, не исчезай надолго, Шарлотта. – И Джонни поворачивается к двум подросткам. – Привет, парни. Чем могу вам помочь?

Признаюсь, я использую продавца пончиков. Мне приходится использовать его, чтобы почувствовать себя нормально. Иногда это срабатывает, но не сегодня. Пончики слишком горячи, а Джонни слишком занят, чтобы мой флирт мог достичь того уровня, когда я начинаю чувствовать себя уверенно. Мне хочется пойти в квартиру, сесть на кровать, зарыться в одеяло и скрыться от всех, поглощая пончики.

Но приходится идти на работу – у меня ведь сегодня послеобеденная смена.

Мне удается подслушать разговор нашего менеджера Кимберли с сержантом полиции.

Оказывается, руки Тессы Шарп были связаны синей кабельной стяжкой. Однако Кимберли утверждает, что Тревор всегда пользуется только черными. Значит, тот, кто убил Тессу Шарп, принес их с собой.

Двадцать девятый номер все еще опечатан, и полиция все утро опрашивала персонал отеля. Ко мне, однако, никто не проявляет никакого внимания. Я начинаю беспокоиться, но Тревор информирует меня, что они опрашивают только тех, кто работал в тот вечер между семью вечера и полуночью.

– Ты уже закончила? – спрашивает Вацда, когда я просовываю голову в дверь подсобки, чтобы услышать то, что она отвечает детективу.

– Нет. Хотела спросить, где салфетки для протирки. Не могу их найти.

Закончились. Придется открыть новую упаковку. И закрой уже дверь, а?

Так я и поступаю. Никто не говорит мне, что происходит – ни Сабрина, ни Мэдж, ни временно работающая у нас Клер, – а все, что мне удается выжать из Тревора, это только: «Все теперь в руках полиции. Дай им закончить свою работу».

А что, разве это я не даю им закончить работу? Я только хотела спросить, выяснили ли они уже, кто это сделал. Что ему, трудно сказать?

Когда моя смена заканчивается, я нахожу его в столовой починяющим кофе-машину.

– Не знаешь, проверяли ли они, не заходил ли в отель кто-нибудь посторонний? – спрашиваю я.

– Не знаю. Та женщина-детектив, которая приходила вчера, упоминала ее бывшего парня. Я думаю, его теперь ищут. Но они не будут слишком распространяться, потому что все это нас не касается.

– Еще как касается. Это произошло в месте, где мы работаем.

– Ну и что? Ведь мы никак с этим не связаны.

– Может, и связаны… – говорю я, прикусив губу.

– Как же?

– А что, если это серийный убийца и Тесса Шарп – его первая жертва?

– Чушь! Я ведь сказал тебе, что они занимаются ее парнем.

– А что, если это не он?

Тревор перестает ковыряться в кофе-машине и пристально смотрит на меня.

– Ты хочешь сказать, Жен, что убийца где-то рядом и только и ждет-подходящего момента, чтобы нанести следующий удар?

– Возможно.

– Ну и кто же это тогда, мисс Марпл? Кого ты держишь на примете? Одного из поваров, мужика, который приходит чистить канализацию, или, может быть, меня?

– Я не знаю. Никто не знает. Я только говорю, что не чувствую себя в безопасности. Ты не знаешь, ее… изнасиловали?

Он оборачивается ко мне и указывает на меня отверткой.

– Эта девушка умерла ужасной смертью. Всем и так не по себе. А тут еще ты со своими вопросами и подозрениями. Ты всех пугаешь.

– Не собиралась я никого пугать, Тревор. Я просто говорю то, что чувствую.

– Не лезь не в свое дело. Дай полиции во всем разобраться. Завтра приезжают члены ее семьи, чтобы поговорить с полицией. Нам тут не нужны истерички.

– Я не истеричка, Тревор. Я просто беспокоюсь.

«– Угу. А ты думаешь, я не беспокоюсь? Еще как беспокоюсь, потому что не хочу потерять эту чертову работу.

Больше ему нечего мне сказать. Не знаю, почему он так ведет себя со мной я ведь не обвиняю его. Наверное, это Ванда и остальные настроили его против меня. Они все думают, что я странная. Говорю странные вещи. Странно ем печенье во время перерыва на чай: сначала счищаю зубами крем, потом складываю печеньки вместе и обгрызаю по кругу. Я видела, как все они смотрят на меня – так стая львиц смотрит на обреченного львенка, преподе чем оставить его умирать под деревом. Но я их за это не виню.

Прохожу через стоянку и вижу Лолу и Кики, стоящих возле машины, нагруженной чемоданами и сдутыми надувными матрасами. Машу им рукой, но они не замечают меня. На моем безымянном пальце все еще надето кольцо, которое они мне подарили. Если бы кто-нибудь спросил, я бы ответила, что обручена, но никто, к сожалению, не спрашивает.

Забираю Эмили и, прижимая ее к себе, чувствую себя лучше. Мы начинаем долгий путь домой. Возле тренажерного зала, где работает Кейден, я задерживаюсь, чтобы посмотреть, не видно ли его. Он занят с какой-то, судя по виду, новенькой девушкой в купальнике с тонкими, как спички, руками. Они сидят друг напротив друга и заполняют какие-то документы. Он флиртует с ней, а она улыбается и поправляет волосы. Мое сердце болезненно сжимается, и я прохожу мимо.

Если вам снова станет страшно, позвоните мне. Если меня нет дома, значит, я в тренажерном зале.

Но ведь мне сейчас не страшно, правда? Мне просто грустно, потому что Тревор теперь тоже ненавидит меня, а ведь он был моим единственным другом. И Скантс не хочет, чтобы я звонила ему, если нет ничего срочного. А Кейден флиртовал с девушкой. Я хочу домой. К себе домой. Туда, где все меня знали и любили.

Но это, увы, невозможно. Поэтому я возвращаюсь в свою квартиру и вижу в тусклом свете уходящего дня, что в моем почтовом ящике что-то есть. Как всегда, рекламные брошюры: на кольцевой дороге открылась новая камера хранения, конец летней распродажи в одном универмаге, осенняя распродажа в другом. А это что? Адресовано мисс Джоан Хейнс. Каталог, который я не заказывала.

Каталог гробов.

Глава шестая

Вторник, 29 октября

Сегодня уже четвертый день с тех пор, как я в последний раз была на работе. Утром я снова позвонила нашему менеджеру Кимберли и услышала, как Ванда кричит ей:

– Пусть наконец принесет справку от своего гребаного доктора!

Но не работа сейчас волнует меня. Ярко-оранжевые корни волос снова начали проступать, и вся моя голова словно охвачена пламенем. Мне нужно выбраться из дома, купить еды. В моем буфете остались только три ломтика черствого хлеба и один гигиенический тампон.

Кажется, это подходит под определение чрезвычайной ситуации, поэтому я звоню Скантсу.

Он появляется около 12:30, как раз когда я укладываю Эмили спать, весь нагруженный кульками с продуктами, как пират сокровищами, только вместо «Эй там, на корабле!» он прямо от двери начинает:

– Куриные наггетсы я не купил из принципа. Мне все равно, что кур выращивают в Бразилии, но когда потом их везут на переработку в Китай, это уже чересчур.

– Спасибо, Скантс. Я так рада видеть тебя! Спасибо, что пришел. – Мне хочется обнять его, но я напоминаю себе, что он терпеть не может объятий. Правда, когда я была маленькой, он частенько прижимал меня к себе на манер отца, обнимающего свою дочь. Иногда мне даже хотелось, чтобы он был моим отцом. У него нет своих детей. Однажды он сказал, что его жена «не может иметь детей», и больше мы к этому не возвращались.

– Почему бы тебе в следующий раз не сделать заказ по интернету? – спрашивает он, протягивая ладонь в ожидании денег. – Ведь не каждый же раз они будут присылать тебе просроченные продукты или коричневые бананы.

Под глазами у него глубокие морщины, а на щеках многодневная щетина. Зато сегодня он не в костюме. На нем черный джемпер, коричневые джинсы и рабочие ботинки.

Лезу в сумку, выуживаю деньги – точную сумму – и протягиваю ему:

– Вот.

Он берет деньги и ставит кульки на стол.

– А знаешь, что спросил мистер Занг? «Как там рак мозга у вашей жены?» – И он бросает на меня вопросительный взгляд.

– А откуда…

– Откуда я знаю, что ты сказала ему, что у тебя рак мозга? – Скантс продолжает сверлить меня взглядом. – Потому что в твоем списке было вот это.

Он протягивает мне три пакетика лакричных палочек, которые я попросила его купить.

– Мистер Занг сказал, что держит их исключительно для Бетси, леди с раком головного мозга, а потом предположил, что я твой муж, потому что ты «так много обо мне говоришь».

– Ой…

– А еще он сказал, что ты носишь шапочку, а иногда приходишь с ребенком в коляске. Между прочим, а где Эмили?

– Спит в своей кроватке в моей комнате. И что ты ему сказал?

– Что, по-твоему, я мог ему сказать? – Он сплевывает, надувает губы и становится на двадцать процентов больше шотландцем. – Стоял, проглотив язык. Зачем ты сказала ему, что твоего мужа зовут Дэвид и что у тебя рак?

– Но ведь я же не сказала ему, что мой муж – это ты. Я просто сказала, что у меня есть муж, которого зовут Дэвид.

– Ну а про рак ты зачем придумала?

– Когда я зашла к нему в первый раз, мои волосы были убраны под шапочку, потому что корни волос начали проступать, вот он и предположил.

– Что-то он слишком много предполагает. – Скантс облокачивается о буфет и складывает руки на груди. – Такой приятный мужик. И не стыдно тебе так с ним играть?

Скантс помешан на правде. Когда я, будучи еще ребенком, спрашивала его, что происходит, он всегда говорил мне правду. Или ту часть правды, которую я могла переварить в свои десять лет. Может быть, он просто хотел компенсировать постоянную ложь, которой потчевал меня отец? Особенно после того, как он разлучил меня с Фой.

Элле, я должен проверить, не надо ли чего старой тетушке Хаббард. Не открывай посторонним, особенно если на них бабушкина сорочка.

Позвонила Бо Пип. Она хочет, чтобы я присмотрел за ее овечкой. Ты остаешься охранять дом, Алиса. Не отвечай на телефон и не открывай дверь.

Мы обязательно снова увидим Фой. Я отвезу тебя к ней, как только злой император позволит нам.

Я была ребенком. У меня не осталось никого, кроме отца. Мне нужно было узнать, как же это случилось. Но отец никогда не говорил мне всей правды, как я его ни умоляла. Я не могла снова увидеть Фой, не могла больше играть в нашем замке. Это было невыносимо. А когда я повзрослела настолько, чтобы заставить отца ответить, было уже поздно.

Зато мне все рассказал Скантс.

Я еще увижусь с Фой?

Нет, Алиса.

А что с нашим замком?

В замок больше нельзя. Ты должна оставаться здесь.

А эти трое мужчин до нас здесь не доберутся? Нет. Обещаю тебе. Сейчас ты в безопасности. Принимаюсь разбирать продукты.

– Мистер Занг сказал, что у его жены тоже был рак мозга первой степени. Ей сделали химию, и опухоль исчезла. Не успела я сообразить, что к чему, как он уже предложил мне ее парики. И что мне оставалось делать?

Шапочку я надела случайно, но оказалось, что это была великолепная находка. Если люди думают, что у тебя рак, они сразу становятся более приветливыми. Или хотят сделать тебе что-нибудь приятное, или же полностью игнорируют и стараются сделать так, чтобы ты исчез с глаз долой как можно скорее. В обоих случаях обслуживают гораздо быстрее.

– Мы уже говорили об этом, – раздраженно фыркает Скантс. – Ты лжешь всем подряд.

– Не всем подряд, а только одному-двум.

– А ты все еще продолжаешь морочить голову продавцу пончиков, рассказывая ему, какая ты крутая писательница?

– Угу.

Скантс возводит глаза к потолку.

– Если ты будешь врать каждому встречному, ты скоро запутаешься в собственной лжи. Городок ведь маленький. Все всё про всех знают.

– Но ты же сам хотел, чтобы я представлялась кем-нибудь другим. Это ты все время твердишь: «Правда открывает врата опасности».

На это ему нечего сказать.

– Не ври хотя бы про рак. И скажи ему, что я не твой муж. – Он протягивает мне корнфлекс, банки с тушеными бобами, хлеб, спагетти, смесь для приготовления шоколадного торта и зеленый пищевой краситель.

– А что же я должна ему сказать?

– Скажи, что я помогаю тебе по дому. Или что я твой дядя. Или сутенер. – Герцог Иоркумский начинает увиваться вокруг его ног, но Скантс сердито отодвигает его в сторону.

– Он мне не поверит.

– Не вижу никакой причины тебе не верить. Ведь поверил же он твоей истории про рак?

– Ой, а ты не купил бумажные полотенца с картинками из «Истории игрушек»?

– Нет.

– Но почему?

– Потому что тебе уже двадцать восемь. Поставить чайник?

– Я возьму сок. – Я открываю упаковку «Кит-Кат», отламываю крайний батончик, обкусываю шоколад с наружного края, затем с обоих концов, затем сверху, а потом разделяю вафли и запихиваю их в рот, ожидая, пока они размякнут.

Скантс продолжает хмуриться, доставая из коробки пакетик чая. Я уж и не помню, когда в последний раз видела его улыбающимся. Кажется, с тех пор, как он приходил в последний раз, меж его бровей пролегла еще одна морщина.

– Не хочешь чего-нибудь поесть? – спрашиваю я, но тут Граф Грей запрыгивает на сушилку для посуды и начинает лакать из блюдца вчерашнее молоко.

– Нет уж, спасибо, – Скантс бросает на меня взгляд, призванный показать, что он не одобряет, когда кошки бродят по столам. Он ужасно боится микробов, предпочитает максимально сухую пищу, никогда не ест овощей и не изучает меню. Наверное, это у него такая фобия. Он даже сказал однажды, что с удовольствием получал бы все необходимое через капельницу.

– Когда уже поменяют этот линолеум на полу? Он выглядит ужасно.

– Я просила хозяина квартиры, когда переехала сюда, но он ответил, что это может подождать. Заказала коврик, чтобы прикрыть это безобразие, но он еще не пришел.

– Здесь просто ходить опасно. Он ведь даже не прилегает к полу.

Я не отвечаю. Ничего не понимаю в линолеуме, и потом, мы ведь собирались говорить вовсе не об этом. Сколько можно ходить вокруг да около.

– Что случилось на этот раз? – спрашивает он, когда чайник закипает. – Ты сказала, что получила что-то по почте?

Достаю из-под раковины конверт и протягиваю ему. Он с недоумением открывает его.

– Каталог?

– Может быть, тебе стоит надеть перчатки? На конверте могут остаться отпечатки пальцев.

– Ну да. Твоего почтальона и еще нескольких десятков людей, работающих на почте.

– Но я его не заказывала. Ты только посмотри, что это за каталог!

Он обводит взглядом комнату – горы журналов, газет, рекламных буклетов и нераспечатанных конвертов.

– У тебя тут полно каталогов.

– Только каталоги игрушек и художественных принадлежностей. Мне нужны были блестки, чтобы сделать открытки к Рождеству. И потом, как я могла забыть, что заказала каталог гробов?

– Уж ты-то точно могла забыть.

– Я не заказывала этот каталог, Скантс. Говорю тебе совершенно серьезно.

– Ты могла подписаться на что-то, а они могли продать твой адрес другим компаниям, и одна из них прислала тебе этот каталог.

Я качаю головой.

– На прошлой неделе, когда я ходила в салон красоты, чтобы прокрасить корни, туда зашли трое мужчин. Я узнала их. Точнее, узнала одного из них. Узнала его смех. Это были они, Скантс. Три поросенка.

– Мы уже говорили об этом, – снова хмурится Скантс.

– Я знаю. Но за неделю на моем автоответчике появилось два бессловесных сообщения. Я постоянно чувствую, что за мной наблюдают, а тут еще эта троица…

– Зачем ты вообще потащилась в этот салон красоты? Ведь я посылаю тебе наборы каждые шесть недель. Ты что, не получила их?

– Получить-то я их получила, но я уже больше не могу делать это сама. Это так неудобно – наклоняться над ванной, и у меня получается не так хорошо. Мне хотелось хотя бы раз сделать все как полагается.

– Ну ладно, но ведь это могли быть и не они. Или не он – тот, который смеялся. Готов побиться об заклад, что все это плоды твоего воображения.

– Но я точно узнала его смех, и у него соломенные волосы. Может, он теперь в другой банде.

Но Скантса не так-то легко убедить. Он спихивает Королеву Джорджину с кучи чистого белья, где она устроилась вздремнуть, и усаживается на диван.

– Опять ты воюешь с ветряными мельницами.

Не понимаю, что он имеет в виду, но присаживаюсь рядом с ним на диван и перевожу дыхание. Мне совершенно не хотелось произносить это вслух, и Скантс это прекрасно знает.

– Я думаю, что эти трое убили моего отца.

– Нет, – резко отвечает он, прихлебывая слишком горячий чай.

– Но…

– Я уже говорил тебе это десять раз. Я знаю, что с ними стало. Моя работа в том и состоит, чтобы следить за тем, не угрожает ли тебе что-нибудь. Двое из них сейчас в тюрьме, а третий умер в больнице от сепсиса, когда ему удаляли часть желчного пузыря, поврежденного во время драки. У меня все на учете.

– Ты говорил, что в банде было десять человек. Это могли быть трое других.

– Но если это были другие, не те, которые убили твоего отца, кто же тогда тот мужчина, который смеялся?

– Я не знаю, но…

– Они все на учете, Джоан. Банда распалась. Тебе ничего не угрожает. Мы заглядываем под каждый камешек. Я, отдел по борьбе с организованной преступностью, даже пограничники. Мы бы знали, если бы кто-нибудь проскользнул через сеть. Поверь мне.

– Тогда почему я все еще здесь? Почему я не могу вернуться к моей прежней жизни?

– Ты здесь, потому что ты под защитой. А для этого нужно, чтобы ты была здесь. Ты не можешь просто расслабиться и быть счастливой?

– Нет, – отвечаю я, качая головой. – Я хочу быть кем-нибудь другим. Джоан Хейнс мне больше не подходит. И жить я здесь больше не могу. Я не вписываюсь.

– Так ты ведь почти и не пыталась, разве не так?

– Если я говорю тебе, что что-то происходит, ты должен относиться к этому серьезно. Защищать меня – твоя прямая обязанность. Мне страшно, Скантс. Я здесь совсем одна.

Он чешет веко. Не думаю, что в этом была необходимость, но он никак больше не может выразить свое неудовольствие.

– За восемь лет ты сменила четыре имени. Ты была Энн Хилсом, Мелани Смит, Клер Прайс, а теперь ты – Джоан Хейнс…

– Я знаю.

– …и каждый раз ты говорила, что кто-то криво на тебя посмотрел, или ты уверена, что видела Трех поросят, или как-то еще убеждала власти, что находишься в опасности.