Текст книги "Алиби Алисы"

Автор книги: К. Дж. Скьюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

– Мужчина в Ливерпуле плеснул мне в лицо кислотой.

– Неправда. Какой-то пьяный кинул в воздух банку с пивом, когда Ливерпуль побил Дортмунд 3:0 в Лиге чемпионов. Ты просто оказалась рядом. Никакой кислотой там и не пахло. Все проверено.

– Это могла быть кислота.

– Могла. Но не была. Я не могу в пятый раз подавать заявление и просить выдать тебе новые документы только потому, что ты получила этот каталог и «как бы опознала» трех мужиков. Да меня просто высмеют.

Я пересаживаюсь на кресло прямо напротив него, чтобы он не мог уклониться от моего взгляда.

– Я узнала его смех, Скантс. Ты ведь сам сказал после Скарборо, что я должна сразу звонить тебе, если увижу или услышу что-либо подозрительное.

– В Скарборо на тебя напали. Но это случилось восемь лет назад, и с тех пор все было тихо. – Мне хочется заплакать, но я стараюсь держать себя в руках. – А этот каталог ничего не доказывает.

– Но ведь он для мертвых, – говорю я и поправляюсь: – Даже хуже. Для почти мертвых.

И тут я чувствую запах – от него пахнет виски. Словно осознав, что я догадалась, он отодвигается подальше.

– Перестань морочить мне голову, Джоан. Ты ведь знаешь, что я терпеть этого не могу.

– Даже и не думаю.

– Эти трое сказали что-нибудь? Как-нибудь намекнули, что знают тебя?

– Один из них открыл передо мной дверь и сказал: «Осторожнее, не споткнитесь». И мне показалось, что у него бристольский выговор.

Скантс шумно вздыхает.

– Давай так. Если бы тебе бросили кирпич в окно, я бы организовал твой переезд за один час. Я могу что-то сделать, если кто-нибудь попытается взломать твою дверь или оставит зажженный фейерверк в почтовом ящике. Но смех, подозрительный выговор, всякий мусор по почте? – Он качает головой. – Твоя кнопка экстренного вызова теперь работает, правда?

– Да, с первого раза даже не смогли нормально установить.

– И ты была уверена, что парень, который пришел ее устанавливать, нарочно не подключил провод. Я уже это слышал.

Эмили завозилась в своей кроватке, и я иду в спальню, чтобы взять ее на руки. Вернувшись, я протягиваю Скантсу вчерашнюю газету. Поначалу он выгладит совершенно сбитым с толку, но потом замечает заголовок на первой полосе «Смертьучительницы в отеле на набережной: она была задушена».

– Это там, где ты работаешь? – хмурится он.

– Я видела тело до того, как прибыла полиция. Ее задушили, как и моего отца. На шее остались синяки. И она выглядела совсем как я – голубые глаза, рыжие волосы, тот же возраст.

– Это ты ее нашла?

– Нет. Но я видела ее до того, как они ее забрали. Ты не можешь сказать, что я это придумала или что это простое совпадение. Мне нужна охрана.

– Тебе было отказано в охране, потому что ты относишься к категории невысокого риска. Шансы, что тебя кто-нибудь узнает, практически нулевые, потому что за восемнадцать лет ты сильно изменилась. Так что это, – он делает неопределенный жест рукой в сторону газеты, лежащей на журнальном столике, – не имеет к тебе никакого отношения.

Я удаляюсь в кухню, чтобы протереть столешницу и сложить кульки, и замечаю, что он снова смотрит на счастливое лицо Тессы, взятое с ее страницы в «Фейсбуке». Мне хочется верить его словам, но теперь я вижу, что он и сам не уверен в них. Это видно по его глазам.

– Я знаю, что раньше часто лгала, – говорю я.

– Ты и сейчас все время лжешь, – говорит он, складывая газету и возвращаясь к своему чаю. – Ты выросла во лжи. Твоя придумка с раком – это только вершина айсберга.

– Но я ведь не лгу, говоря о странных телефонных звонках, каталоге гробов и моем ощущении, что за мной все время следят. А вот теперь еще и Тесса Шарп. Никакая краска в мире не может скрыть того факта, что я рыжая. И у меня тоже голубые глаза. Они искали меня. – Я опираюсь на стиральную машину. – Скантс, я хочу домой.

Его кислая улыбка полностью исчезает.

– Ты и так дома.

– Это не дом. Моим домом был наш с Фой замок.

Я смотрю на него и вижу, что он пытается незаметно налить в чай виски из фляжки, которую достал из внутреннего кармана пальто. Поняв, что я заметила это, Скантс молча кладет фляжку в карман и делает вид, что разглядывает мои вещи, развешанные на сушилке.

– Вешай лучше снаружи. Это никуда не годится – сушить белье в квартире.

– Я хочу домой, Скантс.

Он со стуком ставит кружку на журнальный столик, подходит к сушилке и, ни слова не говоря, начинает сваливать стирку в неряшливую кучу на диване.

– Ты собираешься все перегладить? А утюг у тебя есть? Если нет, я уверен, что они выделят на него деньги.

– Я хочу, чтобы мне вернули мое прежнее имя.

– Я могу одолжить тебе утюг, пока ты не купишь свой.

– Я была счастлива, когда меня звали тем именем. Я ведь ничего не забыла. Прошло не так много времени. Только тогда я и была счастлива. Я хочу все вернуть обратно.

Скантс не смотрит в мою сторону. Я вижу, что он сердится все сильнее, потому что, покончив с вещами, принимается аккуратно складывать коробочки с дисками, разбросанные на полу перед телевизором.

Я стою у стола, прижимая теплую головку Эмили к своей шее.

– Во время вчерашней утренней программы кто-то из телезрителей позвонил с вопросом о том, как иногда полезно возвращаться назад в…

В следующее мгновение я вижу направленный на меня палец Скантса.

– Я больше не хочу об этом говорить! Ты слышишь меня? – Комната наполняется парами виски. Мы оба знаем об этом, но, похоже, ему уже все равно. – Ты же знаешь, что правда открывает врата опасности. Ты ведь не была в Карю, нет?

– Нет. Клянусь.

– Имей в виду, если ты покажешься там – все кончено. Они заберут у тебя и эту квартиру, и кнопку экстренного вызова, и больше ничего и никогда не дадут:

– Я знаю об этом. Ты постоянно напоминаешь. Но, может быть, можно…

– Твое имя Джоан Элизабет Хейнс, и точка.

– Я все время забываю об этом, – говорю я, целуя головку Эмили.

– Это потому, что ты все время меняешь роли, – он укоризненно качает головой и смотрит на Эмили. – А что с ней?

– Это моя дочь.

– Это кукла.

У меня перехватывает дыхание, и я покрепче прижимаю Эмили к себе. Раньше он никогда этого не говорил. Знал, но не говорил. Ведь ему известно, как мне больно слышать эти слова.

Я приглаживаю губами пушистые волосики у нее на голове, но она уже не кажется мне такой теплой. И от нее пахнет – сладковатым запахом новой пластмассы.

– Не говори о ней так. Это моя дочь.

– С каких это пор «Амазон» отправляет по почте детей? Мне надоело притворяться. Ты должна сосредоточиться на Джоан и забыть обо всех остальных ролях. Полностью погрузись в Джоан, пока не забудешь все остальное. Ты родилась в Ливерпуле. В следующем апреле тебе исполняется двадцать девять.

– Но ведь я родилась в сочельник.

– У тебя три брата: один работает системным аналитиком и переехал в Брисбен, другой где-то в Дубае, а третий готовится стать адвокатом в Йорке. Твои родители погибли в автокатастрофе во время поездки на Крит десять лет назад.

– Неправда.

– Ты пошла в художественное училище, но бросила. Провела год в Индии, работала с сиротами в Камбодже, а потом поселилась здесь, потому что с этим местом у тебя связаны приятные детские воспоминания. Ты работаешь горничной в «Лалике», чтобы снова скопить денег на путешествия. Все. Вот это – ты.

Я покачиваю Эмили, прижимая ее к плечу.

– Единственной правдой во всем этом является то, что я работаю в «Лалике». Единственной.

– Да что за хрен! – шумно выдыхает он. – Ты согласилась на это после Скарборо. «Только уберите их от меня и дайте пожить нормальной жизнью». Разве это не твои слова?

Он подходит ко мне, вырывает Эмили у меня из рук и бросает ее на диван лицом вниз. Она не плачет. Или мне просто не слышно?

– Ты – последний мерзавец.

– А ты – взрослая женщина. Так что веди себя соответственно. Тебе кажется, что у тебя проблемы? Выйди на улицу, скажи, как тебя зовут, и ты увидишь, что произойдет. Упомяни свое имя и адрес в «Твиттере», и я гарантирую, что через неделю ты будешь мертва.

– Не говори так. – Слеза скатывается вниз по моему носу. – Ты ведь сам сказал, что никакой угрозы нет. Иногда я думаю, что лучше мне умереть – по крайней мере, не нужно будет все время бояться.

Он бросает взгляд на Эмили, а потом на часы.

– Блин. Мне пора возвращаться. У меня совещание.

– А ты скоро придешь снова?

– Не знаю. – Этот его ответ беспокоит меня. Обычно он хоть как-то намекает на то, когда мы увидимся в следующий раз. Дойдя до двери, он оборачивается. – Сделай мне одолжение, не ходи больше никуда с куклой.

– Почему?

– Ты привлекаешь к себе внимание. Скажи, что ее забрал к себе отец.

– Я не могу этого сделать. О ней знает слишком много людей.

– Тогда скажи им, что она умерла!

Он знает, что зашел слишком далеко. Я поднимаю Эмили с дивана и зарываюсь лицом в ее холодную пластмассовую шею. Все вокруг меня рушится.

– Почему ты сегодня такой ужасный?

Я не смотрю в его сторону, только слышу, как дверь открывается.

– Я разузнаю про Тессу Шарп, хорошо? Так и быть, сделаю это для тебя. Только, пожалуйста, перестань морочить мне голову с переменой имени. Позвоню через несколько дней.

– А что мне делать пока?

– Иди на работу и встраивайся, – он с отвращением смотрит на Эмили. – И перестань, наконец, всем врать.

Я достаю из-под панциря бронзовой черепашки, стоящей на журнальном столике, несколько мятных леденцов и протягиваю их Скантсу.

– Погрызи перед совещанием. От тебя разит.

Глава седьмая

Среда, 30 октября

Все утро слова Скантса чирикают в моей голове, как пташки, пытающиеся разбудить Золушку. Ты должна сосредоточиться на Джоан и забыть обо всех остальных ролях. Полностью погрузись в Джоан, пока не забудешь все остальное.

Родилась в Ливерпуле двадцать девять лет назад.

Три брата. Один в Брисбене. Системный аналитик. Другой в Дубае, и еще один – адвокату в Йорке. Родители погибли на Крите десять лет назад. Стивен и… Ну вот, я не могу даже запомнить имя моей мнимой матери.

Училась в киношколе, нет, в художественном училище. Бросила. Провела год в Индии. Работала в приюте где-то там еще. Вернулась обратно, но снова хочу путешествовать, поэтому коплю деньги, работая в «Лалике».

И все это совершеннейшая ложь, абсолютно несравнимая с теми невинными сказками, которые я рассказываю незнакомцам. Ну, говорю в парикмахерской о своем красавце муже и детях людям, которых больше никогда не увижу. Ну, рассказываю продавцу пончиков о моих несуществующих романах. Но это – как в игре «Хочешь – верь, хочешь – не верь», в которую мы любили играть с Фой. А тут ведь речь идет о моем свидетельстве о рождении, паспорте, работе. Меня тошнит от всего этого с тех самых пор, как я стала Мелани Смит, которая работала в «Макдоналдсе», чья сестра жила в Бернли, а родители уехали за границу. Я так больше не могу. Джоан Хейнс навевает на меня тоску, постоянно напоминая, кем мне не позволено быть:

Алисой Клементиной Кемп.

Моими родителями были Дэниел Кемп и Фэй Эллис, любившие друг друга с самого детства. Дэнни был строителем, а Фэй – учительницей. Роды продолжались семнадцать часов и завершились кесаревым сечением в 5:46 утра в сочельник. Отец держал меня на руках, и они обсуждали мое имя. С первым определились быстро, а вторым хотели как-то намекнуть на Рождество. Отец при упоминании Рождества всегда вспоминал запах свеже-очищенных клементинов. Не успел он поделиться этой мыслью с матерью, как она замолчала. Врачи сказали, что произошло кровоизлияние – в матке остался кусок плаценты. По словам коронера это «была непростительная небрежность, которая дорого обошлась семье». Началась шумиха в прессе. Отец получил компенсацию и употребил ее на то, чтобы купить дом в Бристоле на Смит-роуд, поближе к стадиону, где играла его любимая команда.

Он воспитывал меня один. Женщины не задерживались с ним подолгу, потому что на него нельзя было положиться. По той же причине ему не везло с работой. Ему частенько становилось грустно. А когда ему становилось грустно, он был готов рисковать всем. Так все и началось.

Как можно забыть про кирпичики, из которых ты построен? Как можно смотреть на себя в зеркало, а видеть кого-то другого? Я могу на время надеть на себя личину Энн, Клер, Мелани или кого-нибудь еще, но не могу ничего забыть. Тогда я перестану быть собой – Алисой Клементиной Кемп.

Прикладываю все усилия, но работать сегодня дьявольски трудно. Мои коллеги нашли новый способ досадить мне – вместо того чтобы смеяться надо мной или шушукаться за спиной, меня теперь полностью игнорируют. Тревор, правда, ответил на мои вопросы о том, где моя тележка и с какого этажа начинать, но большую часть времени я чувствую себя словно человек-невидимка. С таким же успехом я могла бы быть и Тессой Шарп.

– Пока, – говорю я, просунув голову в дверь подсобки, закончив смену в 14:00, но в мою сторону никто даже не смотрит.

На улице льет проливной дождь. Перехожу через дорогу, роясь в сумке в поисках складного зонтика и денег, чтобы купить пончиков, но фургон уже закрыт. Приближаюсь к своей квартире и вижу фигуру в блестящей зеленой куртке с поднятым капюшоном, вглядывающуюся в мой двор. Одна рука на моей калитке, другой рукой незнакомец достает из кармана телефон, проверяет что-то на экране и снова убирает его в карман. Он явно кого-то поджидает. Мне нельзя идти домой.

Возвращаюсь к игровым автоматам и замечаю играющего в баскетбол Мэтью. На шее у него болтается несколько связок выигранных купонов.

– Ой, а вот и ты, – произносит он. – Где ты была?

– Мой приятель сделал мне подарок – свозил на несколько дней на Корфу.

– Что-то ты не слишком загорела.

– Я плохо загораю, – отвечаю я, глядя на его купоны. – Ты все это сегодня выиграл?

– Угу, – гордо отвечает он. – Хочешь поиграть в хоккей?

– У меня нет денег.

– А у меня – до фига! – Он вытаскивает из кармана джинсов целую пачку десяток.

– Где ты их взял?

– Отец дал вчера вечером.

– Но почему?

– Наверное, от чувства вины. Пошли. Я угощаю.

На две десятки он покупает нам пару гамбургеров, напитки и такую кучу жетонов, что они с трудом помещаются у нас в карманах. У автоматов шумно и многолюдно. У меня сегодня нет настроения играть, поэтому я просто стою рядом с Мэтью и наблюдаю за ним. Мне кажется, он затащил меня сюда только для того, чтобы показать, какой он крутой. Чем больше я говорю ему «Молодец» и «Как классно», тем шире расплывается его улыбка. Каждый раз он выигрывает сотни купонов, но никогда не меняет их на призы. У него их, наверное, уже столько, что он мог бы взять себе самого большого плюшевого медведя или даже что-нибудь электронное, но его интересуют только сами купоны.

Мэтью влепляет заряд прямо в злого пирата, стоящего позади пушки. Звенят звонки, зажигается радуга лампочек, и из автомата вываливается целая куча купонов.

– Ого-го! Класс! – кричит он. – Смотри, сколько сразу!

Этого вряд ли хватит даже на один «Сникерс», но я одобрительно улыбаюсь. Мне очень хочется спросить у него совета, но я не знаю, с чего начать. Не хочу рассказывать ему про Тессу Шарп, потому что это может напугать его, а у него и своих проблем хватает.

Мы играем на всех автоматах, но наконец ему пора возвращаться домой. Он смотрит на экран телефона и идет к дверям, бросив небрежное: «Чао». Что ему стоит уйти? Для него это пустяк, а я опять остаюсь одна. А тот незнакомец, возможно, все еще шныряет вокруг моей квартиры.

Иду по боковой улице к единственному магазину – «Салону для невест на набережной», зная, что там смогу чувствовать себя в безопасности. Останавливаюсь под навесом закрытого на перерыв магазина пряжи, достаю из сумки небольшую подушечку, засовываю ее себе под свитер и, слегка переваливаясь с боку на бок, продолжаю путь в сторону «Салона».

– Здравствуйте, – приветствует меня стоящая за кассой блондинка в сером костюме. – Добро пожаловать в наш салон. Меня зовут Кэти. Чем я могу вам помочь?

Она улыбается мне фальшивой улыбкой и часто-часто моргает ресницами.

– Привет, – отвечаю я, поглаживая животик. – Сможете сделать из китихи красавицу?

– Поздравляю! – Ее лицо сияет. – А когда…

– Ах, еще только весной, – говорю я. – Можно мне присесть? Что-то прихватило.

– Конечно-конечно. – Она убирает стопку журналов с серого вельветового пуфика. С этого места просматривается вся улица. Мужчины в куртке с капюшоном нигде не видно.

– Моя Сара тоже ждет примерно в это же время. Третий внук.

– Как здорово!

– Это ваш первенец?

– Да, – гордо отвечаю я. – Мы с Кейденом пытались завести его несколько лет. Я так рада!

Поглаживаю себя по животику, внутри которого находится лишь тарелка корнфлекса, стейк, пирожок с луком и бутылка «Фанты».

– Ох-х-х, как замечательно, – произносит Кэти. – Так вам теперь все время хочется чего-нибудь такого?

– О да! Постоянно. Вчера послала Кейде-на за солеными огурцами в десять часов вечера.

Представила себе огурчик с ломтиком черного хлеба. М-м-м.

Кэти смеется.

– Ой! – вскрикиваю я. Еще одна продавщица предлагает мне стакан воды. Я вежливо отказываюсь.

– Я прекрасно помню, как это бывает, – говорит она, присаживаясь рядом со мной. – Значит, вы планируете свадьбу в следующем году, или пока ребенок еще не родился?

– Нет, после родов. Но придется учесть возможное изменение в размере.

– Нет проблем.

И тут я снова замечаю мужчину, который все так же кого-то ждет. Только какой-то он дерганый. Никак не стоит на месте. В следующее мгновение он снова исчезает из поля зрения.

Кэти все еще продолжает болтать о том, что мне может понадобиться – ткани, даты примерок, аксессуары, прическа, – и предлагает мне зайти на следующей неделе, когда «у меня будет побольше времени». Я больше ничего не могу придумать, чтобы задержаться в магазине подольше, и соглашаюсь. Она записывает мое имя в небольшой блокнот, и я, переваливаясь, вышагиваю к выходу.

Надо найти другое укрытие. Мужчина стоит на противоположном конце улицы. Высокий. Точно не один из тех, что заходили в салон красоты. Может быть, он ждет вовсе не меня. Может, это очередное совпадение. Но почему тогда он стоит возле моей квартиры? Через некоторое время он удаляется прыгающей походкой в сторону набережной. Он определенно кого-то ждет.

Надо быть рядом с людьми. Сегодня последняя среда месяца, и на набережной должен работать фермерский рынок. Дойдя до угла, рискую обернуться. Мужчина все еще там – в конце улицы. Все время нетерпеливо озирается по сторонам. Будто торопится куда-то. Я не могу как следует разглядеть его лицо.

Тесса Шарп, Тесса Шарп вертится у меня в голове. Больше я не могу думать ни о чем. Он нашел ее, значит, найдет и меня. И сделает со мной то же, что сделал с ней.

Смешиваюсь с толпой, крепко сжимая в руке зонтик, и, болтая с продавцами об их сыре, ковриках ручной работы и органических овощах, стараюсь сохранять самообладание. Продавец овощей знает меня как доктора Мэри Брокеншайр и спрашивает меня про бородавку. Леди с рассадой думает, что я Бетси Уорр, проходящая курс химиотерапии – однажды она сделала мне пятнадцатипроцентную скидку на горшочек с базиликом. Пара, продающая джин, считает, что я известный автор Шарлотта Парфлит. Все они спрашивают про Эмили, и всем им я односложно отвечаю: «Спасибо, все хорошо. Я как раз иду ее забирать». С каждой новой ложью мой страх рассеивается. Никто не бросает на меня косые взгляды. Никто не знает, кто я на самом деле – здесь я среди друзей.

И тут я снова замечаю мужчину в капюшоне. Он толчется возле рыбного магазина и делает вид, что разглядывает витрину. Никто кроме него не интересуется макрелью. Дождь стих, но он не опускает капюшон и вдобавок надел еще и темные очки. Теперь у меня нет никаких шансов опознать его. Он идет в мою сторону. Он ищет меня.

Мне нельзя идти домой – там я буду легкой добычей. На работу тоже нельзя – там меня все ненавидят. И снова звонить Скантсу я тоже не могу.

И тут меня осеняет. Я пойду в тренажерный зал к Кейдену. Он ведь предлагал мне прийти.

Иду быстрым шагом, прикрываясь как щитом семьями, пробующими разную еду, и выбирая на ходу кратчайший путь. Пробираюсь по боковым улочкам, постоянно оглядываясь, чтобы проверить, не идет ли за мной мужчина в капюшоне. Выхожу на аллею и бегу по ней к главной улице, где всегда полно машин, людей, прогуливающих своих собак, и мамашек с колясками. Там свидетели. Там безопасность.

Когда я прохожу мимо газетного киоска, его дверь внезапно распахивается, и оттуда выскакивает сердитая женщина с пронзительно-зелеными глазами. На ней розовые «Угги», розовые лосины и покрытый блестками топик с надписью «Разве я не сочная?» поперек груди.

– Эй, ты, – кричит она. – Ты ведь Джоана? Мой Альфи приносит тебе газеты.

– Да. Как у него дела?

– Это не твоего ума дело, – рычит она. Не понимаю, с чего это она так разъярилась. – Вот, забери.

Она тычет мне в живот помятую картонную коробку – игру, которую я купила ему.

– Это был просто подарок, – говорю я. – Однажды утром он был расстроен и рассказал мне о двух хулиганах, которые приставали к нему в школе. Я хотела немного подбодрить его, только и всего.

– Ты и сласти ему давала, разве не так?

– Только пакетики с конфетами.

– Ты всегда оставляешь ему подарочки у ворот. Не нуждается он в твоих подарочках.

– Но он всегда их забирает, – улыбаюсь я.

– Ты че, смеешься надо мной?

– И не думаю. Просто хотела сделать ему приятное.

– Ты, блин, просто приманиваешь его. Знаю я вас, гребаных извращенцев, – и, не говоря больше ни слова, она со всего размаху наносит мне удар кулаком в лицо. Я теряю равновесие и падаю возле стены. – Оставь моего сына в покое, педо-сучка.

– Я ничего такого не имела в виду, – кричу я ей, зажимая нос и рот рукой в полной уверенности, что сейчас польется кровь, но вместо этого ощущаю ее в горле и понимаю, что у меня что-то сломано. В висках стучит, и голова просто разламывается на куски.

Что плохого в том, что я дарила ребенку подарки? Никого я не приманивала. С чего бы мне его приманивать? А теперь получается, что я не только лгунья, а еще и извращенка? Подхожу к тренажерному залу вся в слезах. Голова слегка кружится.

Я хочу видеть Кейдена, мне нужна его защита. Но он уже собирается уходить. Останавливаюсь на стоянке и смотрю на часы – еще только четыре, но он очень спешит, стараясь отделаться от какого-то посетителя, который продолжает что-то ему говорить.

Но вот он выходит. На спине – рюкзак. Видно, что он опаздывает. Мне хочется узнать, к чему такая спешка, что он вообще делает, когда он не дома и не на работе. А что, если у него свидание? Например, с той девушкой в купальнике, с которой он флиртовал накануне. Нет, пожалуйста, только не с ней! И лучше вообще ни с кем. Он нужен мне. Я первая его нашла.

Через секунду он уже на мотоцикле. Нажимает на газ и уносится. Но не направо, в сторону нашего дома, а налево.

Мне еще никогда никто не изменял. Мне больно и тошно до чертиков.

Если вам снова станет страшно или заявится тот, кого вы не хотите видеть, позвоните мне. Если меня нет дома, значит, я в тренажерном зале.

Гребаный лжец. Вот теперь у меня вообще никого нет.