Текст книги "Рассказы о русских кораблестроителях"

Автор книги: Израиль Быховский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Мещанин Симеон Рамодоновский, марта дня 1800 г.» [319].

В этот раз конференция Академии наук, не связанная царским повелением о вторичном рассмотрении проекта

подводного судна, уделила ему еще меньше внимания, чем в первый раз. Для рассмотрения чертежей подводного судна и его описания, представленных Ромодановским вместе с доношением, на этот раз не было выделено никакого Комитета. Никто из академиков не пожелал не только испытать почти законченное постройкой подводное судно, но даже осмотреть его на месте. В тот же день, когда было подано доношение Ромодановского, .конференция, выслушав объяснения изобретателей, подтвердила первое решение:

«Житель Кременчуга и его компаньоны Колынский и Терехов из С.-Петербурга обратились с просьбой об испытании Академией их проекта безопасного подводного плавания и представили чертежи и описание изобретенного ими для этой цели судна, модель которого была представлена 7 мая 1799 года.

Конференция, обсудив это описание и объяснения, дававшиеся Раводановским и его компаньонами, которые его за это время осуществили, ничего не нашла такого, что могло бы преодолеть указывавшиеся трудности Для осуществления проекта судна. Конференция решила придерживаться ранее вынесенного вывода о практической непригодности проекта» [314].

Такое отношение Академии наук к творчеству целого коллектива отечественных изобретателей объясняется тем, что после того как ее стал возглавлять страсбургский барон Генрих-Людвиг Николаи – беспардонный карьерист, втершийся в доверие к Павлу I, там господствовала атмосфера догматизма и схоластики. Академики, среди которых преобладали иностранцы, вообще пренебрежительно относились к творчеству русских людей, старались замолчать или обесценить их изобретения, превратив русскую науку в свою вотчину. Об этом откровенно заявил академик барон Крафт еще в 1799 году. После осмотра модели подводного судна Ромодановского он доложил конференции, что выполнил его лишь в угоду «русским традициям».

Вторичное решение конференции Академии наук глубоко разочаровало компаньонов Семена Ромодановского. Встретив бюрократические трудности, они спасовали и отошли от изобретателя, несмотря на то, что более года работали вместе с ним.

Ромодановский, оставшись один, не бросил своего детища и продолжал совершенствовать детали подводного судна. Почти три года упорно и настойчиво трудился изобретатель, истратив почти все свои личные средства. И все же у него не хватило денег, чтобы окончить работу. В это время на русском престоле уже царствовал новый император Александр I, сменивший убитого Павла I. К нему-то и решил обратиться за поддержкой изобретатель. Об этом свидетельствует следующая запись графа Кушелева в книге докладов царю: «7 августа 150 1801 году мещанин Ромодановский просил, чтобы ему

отпустили от государства денег для окончания постройки подводного судна за счет казны» '[317].

Против этой записи сохранилась пометка: «Обер-секретарю Обручеву доложить». В царствование Александра I Обручев был видным человеком в Сенате – ведал финансовыми делами. Мало вероятно, чтобы он выделил какие-либо ассигнования неизвестному изобретателю, проект которого дважды отклоняла Академия наук. К сожалению, больше никаких материалов ни о дальнейшей судьбе самого Ромодановского, ни о судьбе его подводного судна пока обнаружить не удалось.

Несмотря на то, что публикуемые в настоящем очерке документы не содержат чертежей и описания подводного судна, спроектированного и строившегося Ромодановским, однако они позволяют сделать ряд обоснованных предположений, на основании которых можно составить хотя бы приблизительное суждение о его размерениях и конструкции. В этом отношении большой интерес представляет «Мнение» Комитета Академии наук по первоначальному проекту Ромодановского.

Можно с уверенностью предположить, что по форме подводное судно напоминало небольшие надводные суда того времени, о чем свидетельствуют упоминания о наличии в некоторой части его корпуса «гибких» обводов, а также трапециевидной кормы, из которой выдвигалась плоскость, создававшая упор. Сверху судно имело палубный настил, а с обоих бортов – подобия булей из кожи.

Вероятнее всего, корпус судна был выполнен целиком из дерева, кроме упомянутых кожаных мехов.

Можно лишь предположить, что первоначально Ромодановский проектировал очень маленькое судно, рассчитанное на одного человека, т. е. длиной не более двухтрех метров, но затем, создавая новый переработанный проект, увеличил его размеры, самое вероятное, до четырех-пяти метров, не больше.

Несомненно, единственным двигателем, которым мог располагать изобретатель в то время, была лишь мускульная сила экипажа судна.

В «Мнении» Комитета академиков упоминается о том, что подводное'судно Ромодановского должно было приводиться в движение при помощи особой плоскости, выдвигаемой за корму и возвращаемой обратно в подводном положении. Можно предположить, что движитель, придуманный Ромодановским, действовал по тому же принципу, что и обычное кормовое весло, которым пользуются рыбаки на реках Восточной Азии. Вероятно, эта плоскость представляла собой деревянную доску, скрепленную с перпендикулярно расположенным по отношению к ней деревянным штоком, другой конец которого проходил внутрь корпуса судна через отверстие в его транце. Когда

экипаж подводного судна своей мускульной силой выдвигал .шток, а вместе с ним и доску за его корму, то создавался упор, который, по замыслу изобретателя, должен был двигать судно вперед. После того как давление воды вдавливало шток обратно внутрь судна, экипаж снова выдавливал его наружу и т. д. Конечно, маловероятно, чтобы подобный движитель оказался более эффективным, чем другие движители весельного типа, приводившиеся в действие силой экипажа (ив этом отношении заключение академиков было справедливым). Однако заслуживает внимания старания автора проекта найти новое конструктивное решение для того, чтобы сделать возможным подводное плавание.

Можно с уверенностью утверждать, что система погружения и всплытия была основана на использовании принципа изменения объема судна, в отличие от принятой на «потаенном» судне Ефима Никонова, где в основу той же системы был положен принцип изменения веса за счет использования водного балласта.

Существенными элементами системы погружения и всплытия на подводном судне Ромодановского были особые меха-крылья, изготовленные из кож. Они прикреплялись намертво снаружи по бортам корпуса, наподобие булей у полуторакорпусных подводных лодок. Заметим, что в некоторых проектах зарубежных, а также в более поздних проектах отечественных изобретателей встречаются схожие устройства, что позволяет сделать предположение о такой же конструкции на подводном судне Ромодановского.

Вероятно, меха-крылья на подводном судне Ромодановского по конструкции напоминали складывающиеся «гармошки» и через забортные отверстия в корпусе сообщались с подобными «гармошками» внутри судна. Когда судно погружалось под воду, забортное давление надавливало на наружные гармошки и складывало их, прижимая к бортам. При этом весь воздух из наружных гармошек перемещался во внутренние гармошки, которые, наоборот, разжимались. В таком положении подводное судно Ромодановского имело отрицательную или близкую к нулевой плавучесть.

Для увеличения плавучести подводного судна при всплытии, возможно, существовало какое-либо примитивное приспособление, наподобие следующего. К поверхностям внутренних гармошек, обращенных к диаметральной плоскости, прикрепляли по нажимной доске, которые устанавливались по бортам, параллельно той же плоскости. В середине каждой доски было предусмотрено по гнезду для торца червячного винта с двухсторонней резьбой. Винт состоял из двух частей, соединенных При по-152 мощи гайки-ползунка с рукоятками, при помощи которых

ее можно было вращать. При вращении ползунка винт то ввинчивался, то вывинчивался, сжимая или разжимая внутренние гармошки, в результате чего весь или часть находящегося в них воздуха поступала в наружные гармошки (или, наоборот, нагнетали воздух во внутренние гармошки). Соответственно наружные гармошки раздавались (или сжимались), а следовательно, увеличивался (или уменьшался) общий объем подводного судна.

Подводное судно должно было иметь на вооружении артиллерийские орудия, для стрельбы из которых оно всплывало.

По-видимому, Ромодановский рассчитывал, что созданное им судно будет погружаться лишь на самые малые глубины и плавать в подводном положении почти у самой поверхности воды. Такое предположение объясняет, почему изобретатель не задумывался над действием забортного давления на корпус лодки и не добивался повышенной прочности корпуса. По той же причине он не искал способа, с помощью которого можно осуществить обмен воздуха внутри судна, поскольку при плавании у поверхности воды это не составляло трудности.

Несомненно, для погружения под воду внутрь корпуса подводного судна Ромодановского необходимо было загрузить довольно значительное количество какого-либо твердого балласта, хотя об этом нигде не упоминается.

К сожалению, больше никаких сведений об этом любопытном проекте пока обнаружить в архивах не удалось, поэтому трудно высказывать более подробные гипотезы о его конструкции.

Важно отметить, что Ромодановский, подобно своему предшественнику Ефиму Никонову, строил небольшое подводное судно с деревянным корпусом, предназначавшееся для подводного плавания лишь на малых глубинах, вблизи водной поверхности. Как и Никонов, первоначально Ромодановский предполагал вооружить свое подводное судно пушками. Однако, по сравнению с Никоновым, Ромодановский пошел несколько дальше в своих поисках решения проблемы подводного плавания и выдвинул впервые несколько новых идей. Так, для обеспечения погружения и всплытия своего подводного судна он рассчитывал использовать принцип изменения его объема, а не веса. Ромодановский придумал специальную систему для удержания судна на определенной глубине погружения, основой которой были бортовые меха – крылья. Он также разработал конструкцию оригинального движителя для обеспечения передвижения судна в подводном положении. Движитель должен был приводиться в действие за счет использования мускульной силы экипажа.

Следует учесть, что все упомянутые идеи содержались лишь в первоначальном проекте подводного судна Ромо– 153

дановского, впоследствии ставшего основой для нового проекта, созданного совместно с Тереховым и Колын-ским. Новый проект они сообща пытались осуществить в течение почти целого года. Несомненно, что за это время у Ромодановского и его компаньонов родились новые творческие решения. К сожалению, до сих пор не удалось разыскать никаких сведений об этом втором проекте. Вероятно, их вообще не удастся обнаружить и в дальнейшем, поскольку Академия наук не интересовалась ими.

Вместе с тем, на основании даже тех немногих новых идей, выявленных из отрывочных сведений немногочисленных, публикуемых впервые в настоящем очерке документов, можно утверждать, что Семен Андреевич Ромодановский – достойный продолжатель творчества «зачинателя подводного оружия» – Ефима Прокофьевича Никонова.

УЗНИК-ИЗОБРЕТАТЕЛЬ

ЧАРНОВСКИЙ

Имя Казимира Г авриловича Чарновского долгие годы оставалось неизвестным для всех историков отечественного кораблестроения. Труды этого человека в области подводного плавания и его проекты подводных судов различных типов более столетия безвестно пролежали в пыльных делах секретных архивных фондов. Лишь сравнительно недавно советским исследователям удалось обнаружить их и установить, что Чар-новский в те годы высказал много оригинальных идей, нашедших свое воплощение в современном подводном плавании {327]. Царское правительство предавало забвению не только имена, но и творчество своих узников – борцов за свободу, видя в них угрозу самодержавному режиму. Достаточно напомнить о трагической судьбе талантливого изобретателя-революционера Николая Кибальчича, выдвинувшего перед казнью идею создания реактивного двигателя, которая также была предана забвению царскими сатрапами.

Трагичной была и судьба Казимира Чарновского, о жизни и творчестве которого многое рассказали пожелтевшие от времени документы, разысканные в различных архивах нашей страны [328, 331—334].

В 1791 году в семье помещика Гавриила Станиславовича Чарновского, проживавшего в своей усадьбе в деревне Корытница Игуменского уезда Минской губернии, родился сын Казимир. Старшему сыну – Станиславу тогда 154 исполнилось семь лет.

Чарновские – выходцы из польского чиновного люда владели в Минской губернии более чем трехстами десятинами земли. Им принадлежало шесть или семь деревень в Игуменском и Чаусском уездах и почти четыреста крепостных «душ» [333].

Гавриил Станиславович – человек передовых взглядов, образованный, был прежде всего страстным польским патриотом, мечтавшим о расцвете Речи Посполитой. Он нередко посещал Вильно и Варшаву, ездил вместе со своей семьей за границу. В 1817 году ему присвоили дворянское достоинство (326], что еще более укрепило тайные связи Чарновского с бунтарской частью шляхетского подполья, стремившегося порвать узы, связывавшие Королевство Польское с русским самодержавием.

В семье Чарновских обращали большое внимание на образование детей, стремясь при этом воспитать их патриотами. Оба сына – Станислав и Казимир прекрасно владели польским и французским языками, хорошо знали современную литературу, увлекались творчеством Адама Мицкевича и Пушкина, разбирались в вопросах философии. Станислав впоследствии окончил медицинский факультет Виленского университета, где затем долгие годы являлся профессором медицины и философии [331].

Казимир Чарновский увлекался чтением и сутками пропадал в обширной отцовской библиотеке. Особенный интерес проявлял он к техническим дисциплинам. Казимир неплохо рисовал, быстро освоил черчение, увлекался архитектурой, интересовался всевозможными техническими новинками. >

Связь родителей с польскими патриотами оказала влияние на формирование мировоззрения младшего сына. Казимир Чарновский в 1821 году примкнул к тайной шляхетской организации «Национальное патриотическое общество», организованное и возглавляемое Валерианом Лукасиньским. Этот видный польский националист считал, что успешная борьба с русским царизмом за восстановление независимости Польши возможна лищь при тесном взаимодействии польских и русских революционных сил. Лукасиньский установил связи с многими русскими революционерами и, в частности, с Пестелем, руководившим Южным обществом декабристов. После ареста Ду-касиньского Казимир Чарновский мечтал продолжить его деятельность, однако, по его мнению, необходимо было начинать не с окраин Российской империи, а с центра – с ее столицы.

Во время одной из поездок в Варшаву молодой человек познакомился с дочерью крупного местного торговца – Эмилией, которую отец с радостью выдал заму)к за дворянина, сына помещика. Вскоре молодые уехали в усадьбу Чарновских, где у них родился сын Ян.

Жизнь в захолустной белорусской деревенской усадьбе вряд ли прельщала молодую горожанку. Видно, она скучала по отцовскому дому в Варшаве и не разделяла устремлений своего мужа, мечтавшего только об общественно-патриотической деятельности или увлекавшегося изобретательством. Возможно, это и послужило причиной фактического разрыва Казимира Чарновского с женой, которая, забрав сына, уехала к своим родителям в Бар-шаву, чтобы больше никогда не возвращаться к мужу.

Вскоре после отъезда жены скончался отец Чарновского. Все его имущество поделили между собой сыновья. Казимиру Чарновскому досталась усадьба и деревня Ко-рытница в Игуменском уезде и еще две другие деревни – Поташино и Панега в соседнем Чаусском уезде. Никакие семейные связи больше не удерживали молодого помещика в родных местах, а посвятить всю свою жизнь сельскому хозяйству он никогда не собирался. Долго не раздумывая, Казимир Чарновский продал все доставшееся ему от отца имущество. На вырученные деньги он решил отправиться в Петербург и организовать там революционную работу среди польских патриотов. По прибытии в российскую столицу Чарновский установил связи с проживавшими там членами «Национального патриотического общества» и вскоре стал одним из наиболее активных руководителей этой тайной организации.

Пока не удалось установить, насколько тесными были связи лично Казимира Чарновского с декабристами. Однако существует ряд свидетельств, позволяющих утверждать, что симпатии Чарновского были на стороне восставших. После разгрома декабристов Чарновский занимался распространением прокламаций продекабристского толка и продолжал принимать активное участие в деятельности «Национального патриотического товарищества», вовлекая в него новых членов.

Между тем, жандармам Николая I потребовалось совсем немного времени, чтобы после подавления восстания декабристов раскрыть ряд сочувстовавших им тайных организаций. Б числе их оказалось и «Национальное патриотическое товарищество», среди членов которого начались аресты. Избежав участи многих, Казимир Чарновский временно прекратил свою деятельность и принял меры к конспирации.

Именно в этот период вынужденного бездействия Казимир Чарновский решил продолжить свое образование и в 34-летнем возрасте становится студентом-волонтером первого курса медицинского отделения Санкт-Петербургской Медико-хирургической академии. Непонятно, что заставило Чарновского взяться за изучение медицины – вся его последующая деятельность не дает ответа на этот 156 вопрос. Вероятнее всего, он воспользовался советами

старшего брата-медика, решив в выборе профессии, следовать по его стопам {334].

Несмотря на строгую конспирацию, в число членов «Национального патриотического товарищества» проник провокатор – студент Медико-хирургической академии Илличевский, которого привлек в тайное общество Чар-новский. Илличевский написал донос в Министерство внутренних дел (в ведении которого тогда находилась Медико-хирургическая академия) о связях Чарновского с разогнанным тайным обществом. Президент академии Шлегель получил указание установить негласный надзор за своим студентом, кроме того, строгий надзор вело за Чарновским жандармское управление.

В одном из донесений тайных агентов шефу жандармов Бенкендорфу о Чарновском говорилось, что он «.. .имел с некоторыми молодыми людьми преступные связи, клонившиеся к политическому злоумышлению... в кои он старался завлекать своих товарищей...». Этот донос был проверен и сообщенное в нем подтвердилось: жандармы установили факт «злостных намерений» со стороны Чарновского.

В апреле 1829 года на холостяцкую квартиру на набережной Мойки, где проживал тогда Казимир Чарнов-ский – студент четвертого курса, наглянули жандармы во главе с полковником Мухановым, ведавшим особо важными делами о государственных преступлениях. После тщательного обыска Чарновского арестовали и в черной жандармской карете доставили в III отделение «собственной Его Величества» канцелярии, а оттуда – на допрос к самому генерал-адъютанту Бенкендорфу.

Казимир Чарновский вел себя мужественно и отказался выдать жандармам имена своих единомышленников. Ничего не добившись от арестованного, шеф жандармов доложил о нем Николаю I. Взбешенный упорством «злоумышленника», Николай I приказал заточить Чарновского в одиночную камеру Кронверкской куртины Петропавловской крепости, куда его поместили 6 мая 1829 года.

Через два с половиной месяца после заточения 19 августа 1829 года Чарновский обратился с письмом к Николаю I:

«Первый опыт трудов моих с верноподданным усердием дерзаю представить у подножия трона вашего императорского величества. В 1825 году я изобрел подводное судно, до нынешнего времени старался оное усовершенствовать и надеюсь, что мое усовершенствование может иметь отличительный успех перед другими доныне известными. Итак, ежели будет приготовлен материал и достаточное количество рабочих нужных людей, то в продолжении 40 дней могу построить подводную лодку в несколько саженей, в которой можно будет плавать под водой, опускаться на морское дно для собирания растений и жемчуга, где находиться. И в военном искусстве она будет полезной, потому что можно будет под водой подплыть под неприятельские корабли и оные истреблять, либо делать вылазку

в местах во всех неожиданных неприятелем. В продолжение же 60 дней могу построить подводное судно, в котором можно будет поставить несколько пушек. И так нынешней еще осенью можно будет действовать на подводных судах против неприятелей.

Августейший монарх, единый взгляд всемилостивейшего государя на верноподданного своего, который не жалеет ни трудов, ни жизни своей, чтоб только быть полезным своему государю, – прекратит мои несчастия.

Вашего императорского величества всемилостивейшего государя верноподданный. Казимир Чарновский» [337].

Так к Николаю I поступило небывалое для того времени творческое предложение человека, бравшегося осуществить на практике свою смелую идею овладения просторами морских глубин. Заявляя, что он не жалеет «ни трудов своих, ни жизни», изобретатель просил царя лишь об одном: дать ему возможность осуществить свой проект.

Ради этого Чарновский, так ненавидевший царя и весь самодержавный строй, решил пойти на унижение, избрав раболепно-верноподданнический стиль для своего послания на «высочайшее имя».

Николай I, видимо, серьезно заинтересовался идеей подводного плавания, но приказал объявить Чарновскому, что «.. .прежде нежели может быть приступлено к испытанию его судна, должен он представить подробное описание оного» [337].

Чарновский взялся за выполнение царского требования. По истечении менее трех недель он составил подробное описание своего проекта.

Судя по этому описанию проекта, Казимир Чарновский был образованным человеком, знал многие естественные науки, технику и математику. Несомненно, Чарновский знакомился с основами судостроения и попытками его предшественников в области разрешения проблем подводного плавания.

В этой связи возникает законный вопрос: каким образом идея создания подводных судов пришла в голову не профессионалу моряку или кораблестроителю, а безвестному студенту-медику, сугубо сухопутному человеку, уроженцу Минской губернии, удаленной от морей?

Думается, дело обстояло вот как. Поступив в Медикохирургическую «академию случайно, Чарновский мало интересовался своей будущей профессией. Его гораздо больше увлекали технические дисциплины, склонность к которым проявилась у Чарновского с юных лет. Напомним, что это был период промышленного переворота, технических нововведений и изобретений, охвативших тогда страны Старого Света. Чарновский внимательно следил за прогрессом технической мысли за границей, регулярно выписывал газету «Московский телеграф», на страницах которой чаще всего печатались подобного рода статьи и публикации. В конце 1825 года, т. е. как раз 159

тогда, когда Чарновский был вынужден временно отойти от революционной деятельности, на страницах «Московского телеграфа» появилось несколько статей, в которых сообщалось о попытках разрешить проблему подводного плавания не только за границей, но и в России. Внимание Чарновского привлекла статья В. Н. Верха «Об изобретении подводных судов в России в 1719 году». Автор рассказывал читателям о попытках крестьянина Ефима,Никонова построить в царствование Петра Первого деревянные подводные суда. Это сообщение заинтересовало Чарновского. Идея подводного плавания целиком завладела его умом.

Прежде всего изобретатель попытался найти разгадку подводного плавания в животном мире, населяющем моря и океаны. Он взялся за изучение многочисленных трудов по ихтиологии и о жизни морских животных (все это он нашел в библиотеке Медико-хирургической академии). В Публичной библиотеке он познакомился с трактатами Леонарда Эйлера по теории корабля, с трудами Гамалея и Стакарда по корабельной архитектуре. Там же Чарнов-скому попалась книжка на французском языке лейтенанта Монжери, пытавшегося трактовать вопросы подводного плавания [2].

В течение более трех с половиной лет, вплоть до ареста, Чарновский упорно трудился над созданием проектов подводных судов. Он нарисовал и вычертил десятки эскизов, схем и чертежей подводных судов различного назначения, а также их устройств, деталей и оборудования. Изобретатель не сомневался, что в недалеком будущем подводные суда будут свободно бороздить морские глубины. Он занимался классификацией подводных судов, составлял планы возможного практического использования их и прочее. Не исключено, что Чарновский предполагал каким-то образом применить изобретенные подводные суда для борьбы за независимость Польского государства, о чем он никогда не переставал мечтать. К сожалению, пока в архивных фондах удалось обнаружить лишь те работы Чарновского в области подводного плавания, которые он создал за время своего пятилетйего заключения в одиночках царских крепостей.

По приказанию Николая I дежурный генерал передал 16 августа «Описание подводных судов», составленное Чарновским, на отзыв и экспертизу генерал-майору корпуса путей сообщения Базену. Спустя примерно две недели Базен представил на усмотрение Николая I свое обширное и весьма серьезное заключение по проекту Чарновского.

Критикуя первую часть «Описания», в которой Казимир Чарновский впервые в истории подводного плава-160 ния пытался классифицировать подводные суда, а также

*Ло*п*Си.

Хе/апье^ %7п4ертпли!

*25ШЗЙ-^^•^м«м>

4

–*-*-*-

/

^{2 3}Са^еМ4

Чертежи подводной лодки Чарновского.

Выполнены К. Г. Чарновским.

установить некоторые правила их постройки, генерал-майор Базен ссылался на то, что «.. .правила постройки подводных судов еще не дошли до такой степени совершенства, чтобы позволено было заниматься приложением сих правил к постройке военных подводных судов больших размеров. До приступа к такому обширному приложению необходимо усовершенствовать подводные небольшие суда до возможной степени...»

В своем заключении Базен привел подробную историческую справку о развитии подводного плавания, представляющую большой интерес. Это один из наиболее ранних подобных отечественных документов.

«Древние, сколько я могу помнить из истории, имели уже понятие о подводном судоходстве. Греческие писатели говорят о некотором мореплавателе, который в лодке проплыл несколько верст под водой, чтоб известить греков об истреблении их флота бурей. В новейшие времена Корнелий Дреббель построил для английского короля Якова I подводное судно о 12-ти веслах, но с какой скоростью оно двигалось под водой, история о том не упоминает.

В начале сего века славный механик Фультон изобрел также подводную лодку, которая была приведена в движение в Париже и в портах Нормандии. Устройство как сей лодки, так и судна Дреб-белия мне неизвестно, но в 1810 году братья Куасин, с которыми впоследствии я имел случай познакомиться, построили новое подводное судно, ими изобретенное, над которым разные опыты были произведены в Гавре в присутствии особой комиссии, назначенной Морским министерством. Сии опыты заслужили полное одобрение комиссии и неоспоримым образом доказали возможность учредить подводное судоходство без больших издержек. Подводное судно братьев Куасин имело форму продолговатого эллипсоида и проходило в час половину французской мили или две версты...» [328]

Далее в том же заключении Базена, занимавшем 22 страницы, было указано на ряд замеченных недостатков, неясностей и недоработок в проекте подводных лодок Чарновского. Эксперт, в частности, обратил внимание на такие недостатки: несовершенство системы вентиляции, недостаточный объем балластных цистерн для обеспечения погружения; отсутствие оптической трубы для наблюдения из-под воды. Кроме того, он указал на необходимость оборудовать подводную лодку устройством, напоминающим современные горизонтальные рули для управления по глубине. Базен предложил Николаю I свои услуги в деле проектирования подводных судов. Он утверждал, что можно разработать проект подводного судна, якобы более совершенный, чем выполненный Чар-новским, поскольку ему известен опыт иностранных изобретателей.

Заканчивая свое «Заключение», Базен приходит к благоприятному для Чарновского выводу: «.. .я не могу не признаться, что хотя описанная лодка не удовлетворяет всем желаемым условиям, однако изобретение ее делает честь сочинителю и должно полагать, что его усердие и практические познания могли бы быть полезными при дальнейших исследованиях и производстве решительных опытов для введения и усовершенствования подводного судоходства в Российской империи».

Кроме того, Базен высказал пожелания, чтобы Чарнов-ский доработал некоторые детали своего проекта, уточнил их, а также изготовил подробные чертежи спроектированного им подводного судна средней величины.

Казалось бы, признание общегосударственного значения проекта Чарновского таким видным специалистом, как Базен, обязывало тогдашнее правительство создать изобретателю минимум условий и возможностей для про-162 должения творческой работы на благо всего государства

Российского. Однако правительство Николая I не собиралось менять условий заключения политического узника и облегчать его творческий труд. Наоборот, Чарновского по распоряжению свыше перевели, из Петропавловской крепости подальше от Петербурга – в Шлиссельбургскую крепость, находившуюся тогда в ведении Третьего отделения и собственной его величества концелярии». Это была особенно строгая, изолированная от всего внешнего мира, островная тюрьма.

При переводе Казимира Чарновского никто не позаботился уведомить коменданта крепости генерала Коло-тинского о предоставленном узнику праве продолжать работу над своим проектом, разрабатывать к нему чертежи и составлять ответы на критические замечания Базена.

В результате генерал Колотинский велел отобрать у нового узника все присланные вместе с ним бумаги и чертежно-письменные принадлежности, а самого Чарновского покрепче запереть в отдаленный, глухой каземат. Заметим, что в данном случае комендант не проявлял собственной инициативы, а лишь соблюдал строгий режим крепостной тюрьмы, в соответствии с которым для предоставления заключенному бумаги и письменных принадлежностей требовалось особое, царское повеление.

Между тем, при дворе Николая I лишь через девять месяцев вспомнили о проекте узника-изобретателя и тогда только запросили коменданта крепости о состоянии работы Чарновского. После этого генерал Колотинский обратился за разрешением к царю выдать Чарновскому бумагу и письменные принадлежности. Царское разрешение пришло осенью 1330 года, после чего при дворе надолго забыли об узнике,