Текст книги "Рассказы о русских кораблестроителях"

Автор книги: Израиль Быховский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

«Читано из конторы адмиралтейской выписки потаенных судов о мастере Ефиме Никонове, который поданным своим в прошлом 718 году блаженные и вечно достойные памяти е. и. в. прошением объявил, что сделает такое судно, когда на море будет тишина оным судном будет ходить в воде потаенно и будет разбивать корабли, а по подаче того своего прошения через десять лет не токмо такого судна, ниже модели к тому делу действительно сделать не мог, которое хотя и строил и адмиралтейских припасов и адмиралтейскими служителями и на строение тех судов употреблена из адмиралтейских доходов не малая сумма, но оная по пробам явилась весьма не действительна, того ради его Никонова за те его недействительные строения и за издержку не малой на то суммы определить в адмиралей-ские работники и для того отправить его в Астраханское адмиралтейство с прочими отправляющимися туда морскими и адмиралтейскими служителями под караулом, которому денежное и хлебное жалованье и мундир давать против прочих адмиралтейских работников с вышеописанного числа, а для пропитания в пути выдать ему при С.-Петербурге денежное и хлебное жалованье против здешних адмиралтейских работников мая по 1 число сего 728 года» [296].

Отдаленный Астраханский порт, основанный Петром I лишь в 1722 году, был в то время своего рода местом ссылки для опальных людей. Адмиралтейств-Коллегия и решила упрятать в этот порт надоедливого мастера «потаенных» судов, предварительно разжаловав его в рядовые адмиралтейские работники. О дальнейшей судьбе этого замечательного самородка-изобретателя, автора пер-

вого из известных в нашей стране проектов подводных судов, никаких сведений пока обнаружить не удалось. Не нашлось и описания этого судна или чертежей, с помощью которых удалось бы составить суждение о его конструкции и любопытном вооружении. Вместе с тем, по некоторым косвенным сведениям можно предположить, что описание этого судна существовало, а поэтому исследователи должны продолжить его поиски.

Однако в наши дни можно уже выполнить некоторые исследования, позволяющие составить хотя бы приблизительное суждение об этом подводном судне, его кораблестроительных элементах, конструктивных особенностях, а также об устройстве его оборудования и пр.

Такая возможность появилась после того, как в Центральном Государственном Архиве Военно-Морского Флота обнаружили «Столп о построении села Покровского крестьянином Ефимом Прокофьевым потаенного судна-модели». Этот интересный документ о поставке материалов для строительства опытного подводного судна начат в 1720 и окончен в 1724 году. В нем – 59 листов, содержащих главным образом «доношения» и требования самого Ефима Никонова в Обер-сарваерскую контору о поставке различных материалов, инструментов, а также о присылке рабочих для постройки опытного «потаенного» судна [305].

Анализируя требования на поставку материалов, направленные Ефимом Никоновым в Обер-сарваерскую контору, можно приблизительно определить размерения «потаенного» судна. Так, требование на поставку одного паруса «большой руки» специально для накрывания судна, поданное как раз тогда, когда заканчивалось строительство его корпуса, свидетельствует о том, что длина этого судна не превышала 6—8 ж, так как размеры самых больших парусов в то время достигали 8 —10 ж. Вероятнее всего, длина судна не превышала б ж (это длина сосновых досок, выписанных Никоновым явно для строительства корпуса, что позволило изобретателю избежать наличия стыков в обшивке).

Если учесть, что у большинства малых судов того времени отношение длины к ширине обычно не превышало 3 или 4, то ширина «потаенного» судна должна примерно составить 1,5 – 2 ж.

Высота судна достигала не менее 1 – 1,5 ж, поскольку иначе в нем трудно было бы расположить людей, составляющих его экипаж.

Прежде чем делать какие-либо предположения о примерном водоизмещении «потаенного» судна, целесообразно подумать, какую форму придал изобретатель его корпусу. Ввиду того, что во всех имеющихся документах 138 упоминается лишь о наличии дна у судна, естественно,

любые предположения относительно формы судна будут весьма приблизительными. В данном случае приходится рассуждать логически. Ни Ефим Никонов, ни его наставник в области кораблестроительного искусства – Петр I не знали никакой иной формы, кроме присущей обычным надводным судам. Если учесть, что ряд иностранных изобретателей, конструировавших подводные суда примерно в то же время, придавали их корпусам форму, близкую к обычной форме надводных судов, то вполне логично предположить: Ефим Никонов шел тем же путем. Если это так, то наиболее вероятно, что по форме «потаенное» судно Никонова было похоже на плоскодонный прам с герметичной верхней палубой, служившей ему крышей.

Вместе с тем, присутствие в составе мастеровых, строивших «потаенное» судно, специалиста-бочара дает некоторые основания и для другого, хотя и менее вероятного, предположения о том, что судно могло быть сконструировано в виде огромной бочки.

Если учесть предполагаемые основные размерения «потаенного» судна-модели и одну из гипотез о форме его корпуса, то примерный объем судна, не должен превышать 8 – 12 ж³. Это предположение подтверждается количеством шестиметровых досок, использованных для обшивки корпуса, общая поверхность которых как раз и соответствует предполагаемому объему.

Для определения весового измерителя можно взять за аналог Современную деревянную шлюпку. В этом случае вес деревянного корпуса, выраженный в тоннах, составит приблизительно 10% от числа кубических метров его объема.

Если считать, что вес корпуса «потаенного» судна-модели составлял одну тонну, а его объем 1,25 ж³ (при удельном весе дерева 0,8), тогда объем нетто внутреннего помещения судна 8,75 ж³.

При постоянном плавучем объеме судна, равном 10 ж³, и весе его без балласта 1,5 т (с учетом веса корпуса и внутреннего оборудования) для обеспечения нулевой плавучести необходимо было загрузить в него 7 т гравия и принять 1,5 т водяного балласта, который составлял 15-процентный запас плавучести.

Теперь о материале корпуса. Несомненно, он выполнен целиком из дерева, причем обшивку делали из досок, тщательно выструганных до толщины 40 жж и набранных «вгладь». Доски соединялись между собой лишь по пазам внутренними соединительными планками – «скалами». Соединение «скал» с досками обшивки осуществлялось с помощью пенькового каната, предварительно натертого мягким мылом. Все пазы обшивки проконопатили и просмолили. В обшивке корпуса стыков не было.

Никонов рассчитывал выпускать из лодки в подводном положении водолаза. Для выхода он предусмотрел шлюзовую камеру и люк. Вероятно, этот люк одновременно служил и входом в судно. Вместе с крышкой люк был устроен в верхней части, т. е. в палубном настиле судна.

По ряду косвенных признаков можно с уверенностью утверждать, что система погружения и всплытия судна основывалась на испрльзовании принципа изменения его веса за счет погашения запаса плавучести с помощью водяного балласта, принятого из-за борта.

Существенный элемент системы погружения и всплытия «потаенного» судна – специальное устройство, состоявшее из 10 оловянных пластин размером примерно по 200X200 мм с просверленными в каждой 500 сквозными отверстиями толщиной в «волос». Вероятно, все пластины были врезаны и вделаны в обшивку нижней – днищевой части судна и служили для приема из-за борта водяного балласта при его погружении. При всплытии воду изнутри корпуса откачивали с помощью медного поршневого насоса, действовавшего вручную (насос являлся элементом системы погружения и всплытия).

В требованиях на поставку материалов для постройки – судна неоднократно упоминается о «юхотных» кожах, а также о толстом холсте и голландском полотне, понадобившихся изобретателю для изготовления каких-то особых мешков. Возможно, что речь шла о подобии балластных цистерн, в которые через вышеупомянутые оловянные пластины с отверстиями, в процессе погружения принималась из-за борта вода. Видимо, они также относились к системе погружения и всплытия.

С помощью опытного «потаенного» судна-модели предполагалось выяснить, сможет ли человек по своему желанию погружаться и всплывать, а также, погрузившись на глубину, пробыть там в течение двух-трех суток. Ввиду того что изобретатель не ставил перед собой задачи передвижения под водой, на судне он не установил ни двигателя, ни движителя. Однако документы свидетельствуют о том, что после успешных испытаний Никонов должен был приступить к постройке уже боевого «потаенного огненного» судна, способного передвигаться под водой и подходить под днища вражеских кораблей. Несомненно, для движения судна изобретатель мог использовать лишь мускульную силу экипажа, так как никакого механического двигателя тогда еще не было. Движителем «потаенного» судна могли служить обычные весла или разновидность их.

Никонов утверждал, что опытное судно-модель может находиться под водой в течение двух-трех суток.

Т40 Возможно, запас воздуха, необходимый для дыхания

экипажа, на это время предусматривалось хранить в четырех деревянных, обшитых кожей бочонках, упоминания о которых встречаются в документах.

Создатель «потаенного» судна рассчитывал использовать его исключительно для военных целей и первоначально предполагал вооружить артиллерийскими орудиями. Очевидно, Никонов считал, что, сблизившись с вражескими кораблями, судно всплывет в надводное или полуподводное положение для использования своего оружия.

После неудачного испытания судна-модели в 1724 году изобретатель придумал новое оружие – «огненные трубы», представлявшие собой медные цилиндры, наполненные пороховым зарядом. В донной части каждого такого цилиндра находился взрыватель, основным компонентом которого являлась селитра (в виде мази). Сохранившиеся документы не дают возможности уточнить характер и принцип действия данного оружия, однако позволяют предположить, что в данном, случае речь могла идти об огнемете или же об одной из ранних разновидностей боевых ракет.

Эту гипотезу подтверждает тот факт, что при Петре I некоторые фрегаты имели на вооружении зажигательные трубы. Сохранилась даже боевая инструкция об использовании подобных труб, составленная лично Петром I. Приведем ее полностью:

«1) Надлежит во время боя фрегатам, зажигательные трубы имеющим, быть близ командующего корабля, дабы приказ словесный слышать могли, над которым кораблем неприятельским повелено будет.

2) Ежели от стрельбы слышать не будет голосу, тогда будет поднят сигнал, а именно: зеленый гюйс на грот-стеньге при вымпеле, который для позывания того фрегата командира учинен. Но понеже не может знать офицер сего фрегата, которому сигнал такой учинится, который неприятельский корабль зажечь, того ради при том же знаке поднят будет того капитана сигнал (который чинится для его позыву), с которым тот неприятельский корабль бьется, который велено зажечь.

3) Получая словесный или чрез сигнал указ, тотчас идти и зажечь

неотменно, под наказанием яко преслушателя указа. Но при сем случае надобно резолютно и бережно поступать: 1) чтоб придти

не сбоку корабля, но сзади или лучше между боку и заду, к галереям;– 2) чтоб недалеко быть, дабы эффект трубы довольно исполниться мог; 3) бережно прыскать, дабы своего корабля не зажечь» [302].

В дальнейшем эти указания Петра I нашли свое отражение в напи#рщом им Морском уставе. Возможно, что именно цод&бцого? типа зажигательные трубы и предполагал Ефим Никонов, по совету своего покровителя, установить на «потаенном огненном» судне.

. Вполне возможно и иное предположение: «огненные трубы» – одна из самых ранних отечественных разновидностей боевых ракет, сконструированных Никоновым 141

(вероятно, с помощью Петра I) значительно раньше, чем это сделали англичанин Конгрев и наши соотечественники: Шильдер, Засядько и Константинов.

При Петре I ракеты широко использовались для устройства грандиозных фейерверков, а также для военной сигнализации. Возможно, наблюдая за многочисленными фейерверками по случаю заключения Ништадт-ского мирного договора и слушая рассказы и объяснения Петра I, который сам любил конструировать фейерверки, Ефим Никонов пришел к выводу – применить ракеты для зажигания вражеских кораблей.

Вызванный в 1724 году на допрос по делу о неудачном испытании опытного «потаенного» судна, Никонов в своей сказке упомянул еще об одном виде оружия, которое он намеревался использовать: «.. .оное судно сделать может и в воде будет потаенно и подойти под военный корабль под самое дно (точию действовать в нем инструментами в тихую погоду) и можно все распиловать и развертывать» [296].

Следовательно, изобретатель предполагал, что из погрузившегося под воду судна сможет выходить водолаз, который будет разрушать специальными инструментами днища вражеских кораблей.

Для этой цели на «потаенном» судне предусматривалось наличие нескольких комплектов водолазного снаряжения.

Сохранилось описание инструмента и этого снаряжения, составленное со слов Ефима Никонова по его «сказке» во время допроса, где он заявил, что необходимо изготовить: «.. .на каждого человека из юхотных кож по два камзола со штанами, да на голову по обшитому или обивному кожей деревянному бочонку, на котором сделать против глаз окошки и убить свинцом скважинами и с лошадиными волосами, и, сверх того, привязано будет для грузу к спине, по пропорции, свинец или песок и когда оное исправлено будет, то для действия к провертке и зажиганию кораблей, сделать надобно инструменты особые, которым подаст роспись» [299].

Как справедливо утверждал покойный профессор Р. А. Орбели, водолазное снаряжение, задуманное Ефимом Никоновым, представляет собой «.. .огромный шаг вперед на пути развития водолазного и судоподъемного дела. Это переход на русской почве от царившей тогда идеи водолазного колокола к дальнейшему этапу – свободному передвижению человека по дну, к созданию современного нам скафандра» [299].

Глубина погружения «потаенного» судна-модели не должна была превышать трех-четырех метров, т. е. глубины Невы у Галерного острова. Никонов сам заявлял, что судно строилось «.. .не в такую меру, которым бы

в море подойтить под корабль, но ради показания и в реке испытания». Нам известно, что это судно во время испытания как раз погружалось на подобную глубину, до самого дна реки, о которое и было повреждено его днище.

В различных документах и источниках строившееся Ефимом Никоновым судно именуется по-разному: «потаенное» судно, «огненное судно», «потаенное огненное судно», «потаенное судно-модель», «потаенное судно Мо-рель», «образцовое судно». В некоторых документах говорится не об одном судне, а о судах, якобы строившихся Никоновым. На основании анализа всех наименований можно утверждать,' что Никонов строил всего лишь одно – опытное судно. Изобретатель должен был начать строить боевое потаенное судно лишь после окончания успешных испытаний модели. Название «Морель» – не собственное имя, а писарская описка, искажение слова «модель», так чаще всего на Галерном дворе именовали опытное судно. Не исключена возможность, что в дальнейшем Никонов предполагал создать два варианта или типа «потаенных» судов: «огненное», т. е. вооруженное «огненными трубами», и обычное – с артиллерийскими орудиями. На этом судне запланировали испытать десять «огненных труб», однако это не было осуществлено.

Всего на постройку опытного «потаенного» судна израсходовали около четырехсот рублей. В эту сумму вошла стоимость материалов, припасов, рабочей силы и ее пропитания, а также все выплаченное Ефиму Никонову жалованье. Адмиралтейств-Коллегия посчитала эту сумму огромной, почти равной стоимости галеры, поэтому «за недействительные строения» разжаловала Никонова и сослала в отдаленный Астраханский порт.

Между тем, идеи и все творчество неграмотного, но талантливого крестьянина-умельца сыграли огромную роль в развитии подводного плавания в нашей стране.

Впервые в истории подводного плавания Никонов выдвинул идею использования подводного судна для военных целей, т. е. стал инициатором создания подводного оружия.

Он изобрел и построил первое отечественное подводное судно, в котором погружался под воду. Ему, первому принадлежала идея о возможности вооружить подводное судно артиллерией, кроме того, он рассчитывал применить на подводном судне новое оружие – «огненные трубы».

Никонов создал оригинальную систему погружения и всплытия, основанную на использовании изменения веса подводного судна, а также выдвинул идею о возможности выхода водолаза из погруженной подводной лодки и даже пытался осуществить ее.

Отсутствие описания и чертежей «потаенного» судна не дает возможности ознакомиться и с другими идеями Никонова, которые несомненно нашли в них свое отражение. Однако и без этого творчество изобретателя свидетельствует о его самобытном таланте.

Имя Ефима Никонова – изобретателя подводного ору-. жия и строителя первого отечественного подводного судна, навсегда вошло в историю отечественного подводного плавания и подводного судостроения.

Долгие годы после мастера «потаенных» судов в России никто не занимался вопросами постройки подводных судов. До нас дошло лишь одно упоминание. В 1786 году некий изобретатель Евтимий Кальин подал на имя президента Коммерц-коллегии графа Александра Романовича Воронцова докладную записку, в которой заявлял, что изобрел подводное судно {308]. Никаких иных сведений ни о конструкции судна, ни о самом изобретателе до сих пор обнаружить не удалось.

Позднее, в конце XVIII столетия, появился другой изобретатель, творчеством своим продолживший дело, которое начал Ефим Никонов. Речь идет о Семене Андреевиче Ромодановском, представившем проект подводного судна императору Павлу I.

Об этом изобретателе удалось собрать еще меньше сведений, чем о его предшественнике. Достоверно известно, что он родился примерно в 1765 году в украинском городе Кременчуге, раскинувшемся на берегу реки Днепр, в среднем ее течении, где она была особенно широкой, глубокой и судоходной.

Дата рождения Ромодановского точно не установлена. Известно, что к моменту изобретения подводного судна ему исполнилось немногим больше тридцати лет.

Несомненно, Семен Ромодановский был достаточно состоятельным человеком. Его не обременяли служебные обязанности и заботы об изыскании средств к существованию. На свои личные средства он приехал из Кременчуга в Санкт-Петербург и прожил в столице несколько лет. А ведь на все это нужны были немалые суммы!

Если судить по дошедшим до нас документам, составленным и собственноручно написанным Ромодановским, в отличие от Ефима Никонова, он был не только грамотным, но и образованным человеком. Ромодановский умел рисовать, разбирался в чертежах, да и сам

144 чертил.

В различных документах, сохранившихся в делах Академии наук, а также придворного ведомства, фамилия Ромодановского неоднократно искажалась писарями и переписчиками. Его именуют то Рамодоновским, то Равода-новским и даже РаВидиловским, однако из текста всех документов ясно, что во всех случаях речь идет о Семене Андреевиче Ромодановском.

Возможно, Ромодановский отправился в дальнее путешествие из Кременчуга в Санкт-Петербург, воспользовавшись наиболее удобным при тогдашнем бездорожье санным путем, зимой, в конце декабря 1798 года. Он не писал, подобно Никонову, челобитную, чтобы представить царю свой проект подводного судна. Все оказалось гораздо проще. Быстро освоившись с обстановкой в столице, он выяснил, что по всем морским вопросам Павлу I постоянно докладывает его любимец – адмирал граф Григорий Григорьевич Кушелев, занимавший тогда пост вице-президента Адмиралтейств-Коллегии. В конце января 1799 года Ромодановский подал на имя Кушелева прошение, в котором сообщал, что изобрел подводное судно. На этом судне, по его словам, «.. .можно погружаться на дно моря, плавать там по желанию и всплывать на поверхность воды без риска и малейшей опасности. ..» 1[314].

В этом же прошении изобретатель, кроме того, сообщал, что им также изобретен способ и составлен рецепт для приготовления... водки высшего качества! Возможно, зная о пристрастии к спиртному у некоторых приближенных императора, Ромодановский рассчитывал таким образом расположить их к себе.

Вместе с прошением изобретатель передал графу Куше-леву собственноручно изготовленную модель изобретенного им подводного судна и объемистый сосуд с пробой водки, приготовленной по его рецепту. Ромодановский уговорил графа передать все это императору Павлу I вместе с прошением.

Как явствует из документов, 2 февраля 1799 года адмирал граф Кушелев сдержал свое слово и выполнил просьбу Ромодановского: доложил Павлу I о его изобретениях. Об этом сохранилась запись в книге докладов царю по морским вопросам: «Города Кременчуг мещанин Равидиловский представил модель изобретенного им подводного судна, а также пробу делаемой им водки из белых грибов, изюму и белых сухарей, коих по равной части полагая по 1 пуду, выходит водки лучшей три ведра» [315].

В упомянутой книге против первой части записи, на полях, стоит резолюция Павла I, сделанная графом Ку-шелевым со слов императора: «Рассмотреть в Академии 145

наук». Против второй части записи, на полях, Кушелев сделал пометку: «Испытать в камергерской».

Адмирал Кушелев, исполняя волю Павла I, 7 марта 1799 года отослал в Академию наук модель подводного судна Ромодановского, сопроводив ее следующим отношением:

«Его императорское величество государь император, высочайше указать соизволил, представленную города Кременчуга мещанином Раводановским модель изобретенного им подводного судна, ч'ленам Академии наук, обще с профессорами оной, рассмотреть, может ли судно таковое употреблено быть в дело, о чем Академии наук, с препровождением сказанной модели, через сие сообщается».

В тот же день специально по этому поводу была созвана внеочередная конференция Академии наук, на которой государственный советник Кирилл Григорьевич Разумовский зачитал послание адмирала Кушелева. Вслед за тем тогдашний президент Академии наук объявил о назначении специального комитета в составе академиков: Степана Румовского, Георга-Вольфганга Крафта, Николая Фуса, Михаила Гурьева и Иоганна-Альбрехта Эйлера. Комитет должен был осмотреть модель судна Ромодановского и выслушать все объяснения изобретателя о конструкции спроектированного подводного судна, а также о способах управления им, а затем в трехдневный срок представить Конференции самый подробный доклад о судне. Выполнить это было не так просто, если учесть, что автор проекта тогда не представил никаких эскизов или чертежей. Кроме того, среди членов Комитета не было ни одного кораблестроителя, да и вообще людей, знакомых с морским делом, за исключением академика Иоганна Эйлера – профессора физики и автора объемистого труда по гидростатике.

Члены Комитета, прозаседав три дня, обследовали модель подводного судна, расспросили Ромодановского и выслушали его объяснения. После этого они, наконец, составили свое «Мнение» и вынесли решение о данном изобретении. От имени Комитета И марта 1799 года на конференции Академии наук выступил с сообщением академик Георг-Вольфганг Крафт, сообщивший, что возглавляемый им Комитет решил: «.. .изобретение не заслуживает никакого одобрения, а также испытания, так как эффект, который обещает его автор, не обоснован. Комитет отмечает, что стремление занять свое свободное время попытками добиться успеха в данном вопросе похвально, но сам автор пока не добился в этом успеха».

Конференция поручила академику и профессору астрономии Степану Яковлевичу Румовскому тщательно откорректировать и дополнить составленное Комитетом «Мнение» и доложить о нем на следующей конференции Академии наук. 14 марта академики снова собрались. Они

заслушали и утвердили зачитанное Румовским «Мнение», а 18 марта президент Академии барон Николаи вручил его графу Кушелеву для доклада Павлу I.

Это «Мнение» – пока единственный разысканный в архиве документ, содержащий некоторые косвенные сведения. По ним только и можно составить суждение о конструкции подводного судна Ромодановского, так как ни эскиз, ни описание судна пока нигде не обнаружены. Ниже приводится полный текст этого любопытного документа.

«Мнение Комитета о подводном судне.

Академия наук в сооружении самого судна находит многие такие трудности, кои предприятие изобретателя делаю? невозможным. Трудности сии следующие:

1) Крайняя и на самом деле невозможная точность, которую в расширении мехов илй крыльев, по бокам приделанных, наблюдать должно, дабы судно, хотя на весьма краткое время, осталось в воде на желаемой глубине. При малейшем от оной отступлении, которое, однако, неизбежно, судно поднимется вверх и часть его обнаружится или совершенно погрузнет.

2) Способ сообщать судну под водой движение вперед недостаточен или ежели бы ему какое движение сообщено было, то наибольшая часть оного уничтожится, когда плоскость, служащая к приведению судна в движение, внутрь оного будет возвращаема.

3) Давление воды на судно, а особливо на гибкие части, о котором, кажется, изобретатель понятия не имеет.

4) Совершенная невозможность возобновлять внутрь судна воздух, а возобновление оного для людей, в судне находящихся, необходимо нужно.

5) Опасность почти неизбежная, чтобы вода мало-помалу не прошла в судно и тяжестью своей оного не потопила.

6) Наконец, хотя бы упомянутых трудностей не было, однако ни коим образом посредством мехов не можно достигнуть до того, чтобы точно такая часть судна из воды выставлялась, какая потребна, чтобы можно было стрелять по неприятельским судам, а наипаче ежели нужда потребует, чтобы судно паки во глубину опустилося. Ежели же изобретатель думает вредить судам неприятельским, каким бы то ни было способом, будучи под водой, то Академия не может постигнуть, каким бы образом можно было бы сие учинить, не делая в судне отверстия, а малейшее в судне сделанное отверстие причиной будет погибели людей и судна.

Иван Альбрехт Эйлер, Степан Румовский, б. Крафт, Николай Фус. Марта 18 дня 1799 г.» [316].

Мнение академиков президент Академии наук Николаи в тот же день переслал адмиралу Кушелеву со следующим письмом:

«Сиятельнейший граф, милостивый государь!

В исполнение высочайшего его императорского величества государя императора указа, объявленного вашим сиятельством Академии наук о рассмотрении подводного судна, изобретенного города Кременчуг мещанином Раводановским, может ли помянутое судно употреблено быть в дело, Академия наук имеет честь представить о сем мнение Комитета для рассмотрения назначенного и просить поднесть оное государю императору.

О прочем с совершенным почтением и преданностью имею честь быть вашего сиятельства покорнейший слуга. 6. Николаи.

Марта 18 1799 года».

Общий вид подводного судна С. ▲. Ромодановского.Реконструкция худ. В. Терлецкого.

На этом письме рукой графа Кушелева наложена резолюция:

«Записать в доклад, что изобретение не годится, о чем и изобретателю объявить».

А вот и упомянутый в этой резолюции доклад графа Кушелева Павлу I:

«Во исполнение высочайшего повеления Академия наук, рассмотрев во всех частях подводное судно изобретения кременчугского мещанина Раводоновского, доносит, что оное, будучи выдумано без всяких правил и опытности, не может быть употреблено ни на какое дело или когда-либо доведено в совершенство и пользу.

Марта дня 1799 года».

Павел I согласился с мнением, изложенным его фаворитом Кушелевым, и собственноручно сделал на его докладе о подводном судне Ромодановского пометку: «Отказать».

Казалось, что подобное заключение Академии наук и последовавший затем категорический отказ Павла I не только поддержать изобретателя, но даже испытать представленную им модель подводного судна заставит Ромодановского отказаться от дальнейших творческих исканий. Однако, видно, не таков был Семен Ромодановский: вся его последующая деятельность свидетельствует о том, что это был человек упорный, настойчивый, а главное – уверенный в реальности и пользе своего изобретения.

Получив отказ, Семен Ромодановский не опустил руки. Он решил остаться в столице, чтобы найти пути для

осуществления своей идеи без помощи властей. Прежде всего он стал искать себе компаньонов, обладающих знаниями и средствами для претворения в жизнь этого проекта. Ромодановский находился в лучшем положении, чем изобретатель Никонов. Мастер «потаенных» судов был обязан «таиться от чужого глаза»: он не смел не только привлечь кого-нибудь на помощь, но даже не мог с кем-нибудь поделиться своими мыслями, воспользоваться чьим-либо советом. Ромодановский не был связан подобными обязательствами. Вскоре его поиск компаньонов увенчался успехом. Он случайно встретился с двумя молодыми образованными людьми, выходцами из обеспеченных семей петербургских мещан – Ильей Максимовичем Тереховым и Иваном Ивановичем Колынским. Ромодановский рассказал им о своем проекте, они, заинтересовавшись идеей подводного судна, согласились принять участие в деле ее осуществления. Сообща компаньоны решили прежде всего заново переработать проект с учетом всех замечаний академиков. Через несколько месяцев они создали совершенно новый проект подводного судна, размерения которого несколько превосходили размерения первоначального судна Ромодановского. На этот раз была не только создана модель, но и сделаны чертежи, а также составлено необходимое описание спроектированного подводного судна.

Когда проект был окончательно готов, компаньоны решили сразу же приступить к его осуществлению, используя для этой цели лишь свои собственные силы и средства. Сняв сарай на берегу Невы, они начали строить судно. Они рассчитывали, что, узнав об их упорстве и частичном осуществлении идеи, ученые академики изменят свое мнение и вынесут благоприятное решение.

Когда строительство подводного судна близилось к завершению, весной 1800 года Семен Ромодановский уже не только от своего имени, но и своих компаньонов подал «доношение» непосредственно в Академию наук, сохранившееся до наших дней:

«В императорскую Академию наук в собрание от 2 марта 1800 г. от мещанина Кременчугского Симиона Андреева сына Рамодайовского и Санкт-Петербургских Ивана Иванова сына Колынского и Ильи Максимова сына Терехова.

Доношение'

При сем представляя чертежи и опись по оным оканчиваемого постройкой новоизобретенного подводного корабля императорскую Академию наук, всепокорнейше просим удостоить изобретение наше рассмотрением и потому о удобности оного корабля какое мнение следует сделать свое постановление.