Текст книги "Терпкость вишни"

Автор книги: Изабелла Сова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

НЕДЕЛЯ ДО АНДЖЕЕК[5]5
  Анджейки – народный обряд с гаданием накануне Дня св. Анджея (Андрея), 10 декабря.


[Закрыть]

Мы закончили затыкать окна. Сейчас сидим в кухне. Греем замерзшие ноги в тазу с горячей водой. Смотрим на первый снег и говорим на серьезные темы.

– Так что со стипендией? – спросила Милена.

– Как обычно в подобных столкновениях с организацией: личность всегда проигрывает.

– Может, все-таки не стоит смиряться?

– А у тебя есть соображения, что мне делать дальше? – заинтересовалась Виктория. – Облиться бензином перед секретариатом? Похитить декана?

– И сколько тебе не хватило для получения стипендии? – осведомилась я.

– Две сотых. Я была вторая под чертой.

ДВЕ СОТЫХ

Средний балл – 4,75. Двенадцать экзаменов, три из них на шестерку. Если бы учли эти шестерки, у нее было бы ровно 5 и самая высокая стипендия. А так она оказалась вторая под чертой. А давали стипендии с 4,77 балла, потому что это была граница для тридцати процентов самых лучших. За последний месяц Виктория побывала в деканате, ректорате и секретариате. И везде ее отсылали либо выше, либо ниже.

– Мне крайне жаль, но решение об учете шестерок принимает декан, – объявила ей директор по работе со студентами.

– Я принимаю? – удивился декан. – Это в компетенции вашей дирекции.

– Да, действительно, я, вероятно, ошиблась. Шестерки утверждает университетская комиссия, – вспомнила директор.

– Мы только устанавливаем балл, с которого начинают платить стипендию, – чуть ли не хором ответили Вике в комиссии. – Тебе надо написать заявление ректору.

Вика сочинила жалостливое заявление об учете трех шестерок. Написала, что находится на содержании одинокой, финансово несостоятельной матери, что изучала на пять предметов больше, чем положено, что выбирала самые трудные, а не какую-нибудь ерундистику, где пятерки ставят за случайный проблеск интеллекта в левом глазу, длинные ноги или многообещающую улыбку. А в конце написала: «Я понимаю, что существуют определенные правила. Но бывают также ситуации, в которых нужно видеть нечто большее, чем жестко установленные границы, средний балл, раз и навсегда определенный уровень. И судорожно придерживаться в таких случаях правил не слишком почтенно, на это способна каждая машина. Куда важнее увидеть человека. И принять гуманное решение. Я надеюсь, что пан ректор не окажется машиной…»

Два дня она ждала гуманного решения. С утра примчалась в деканат. Секретарша вручила ей заявление. Вика взглянула на резолюцию. Сначала шли какие-то зачеркивания, а потом – «Отказать». Знакомая из комиссии шепнула ей по секрету, что ректор колебался (потому-то и появились зачеркивания), но директор заявила, что и речи быть не может о том, чтобы учитывать шестерки.

– Тогда пришлось бы все пересчитывать заново, так как и у других тоже есть шестерки. Так что вовсе не факт, что эта студентка окажется среди тех, кто получит стипендию. И вообще не стоит городить такой огород из-за нескольких сотен злотых.

* * *

– А когда я пришла к ней на прием, – завершила рассказ Виктория, – то услышала, что люди учатся для себя, а не для денег. И что мне должно быть достаточно внутреннего удовлетворения, потому как шестерки так красиво смотрятся в зачетной книжке.

– Как звездочки в тетрадке первоклассника, – сказала Миленка, – и значат они ровно столько же.

ТРИ ДНЯ ДО АНДЖЕЕК

Сегодня я писала зачетный тест. И для меня это был жуткий стресс из-за студентки из нашей группы Зофьи Бедняжек. Милена меня предупредила:

– Держись от нее подальше, – но никаких компрометирующих эту самую Зофью подробностей не привела.

– Что-нибудь конкретное?

– Скажу только, что Зоська – это совершенный гибрид пираньи с ракетой. Кровожадная, бездушная и рвется вперед.

И вот сегодня мне подвернулась оказия убедиться, что в этой характеристике нет ни вот столечко преувеличения. А началось все достаточно невинно. Зоська спросила, может ли она сесть рядом со мной.

– Понимаешь, – затрепетала она темно-синими ресницами, – я почти ничего не умею, а ты всегда прекрасно подготовлена.

– Садись. – Я была рада, что наконец хоть кто-то заметил меня. Потому что до сих пор все мои попытки установить контакт с группой выглядели следующим образом:

Попытка 1

– Привет. Он еще не пришел? – спрашиваю я про доктора Сверчка.

– Нет. Минут пятнадцать еще подождем, и надо смываться, – лениво отвечает мне группа.

– Куда-нибудь пойдете потом?

– Возможно, возможно…

Ну да, большой секрет кому попало не выдают.

Попытка 2

Перерыв между лекциями.

– О, у тебя такая же ручка, как у меня, – делаю я сенсационное открытие. И все лишь для того, чтобы изобразить хоть видимость контакта.

– Не совсем, – цедит владелица ручки. – Моя – фирменная, из лимитированной серии «Паркера», а твоя…

Из соображений гуманности она не сообщает, где была произведена жалкая подделка ее сверхдорогого «Паркера». А напрасно, я бы с удовольствием узнала.

Попытка 3

– Слушай, у тебя есть предыдущая лекция? – спрашиваю я симпатичную девушку с забавной короткой челкой.

– Есть.

– Ой как здорово!

– Но конкуренткам я лекции не даю.

– Конкуренткам? – удивляюсь я.

– Ну ты же знаешь, что экзамен сдадут только тридцать процентов лучших.

Теперь знаю. Я хочу поблагодарить за информацию, но симпатичная девушка ворчит, что я мешаю ей писать отчет, и отворачивается.

Так что ничего удивительного, что просьба Зофьи страшно обрадовала меня. От счастья я совершенно забыла, что передо мной гибрид пираньи и ракеты. Возможно, потому что гибрид этот мило улыбался и на нем была красивая безрукавка в голубых ромбах. Я подвинулась, чтобы освободить Зосе как можно больше места. А потом сразу пришел Сверчок и с помощью нервных ассистентов раздал тесты.

– Напоминаю, что всякий, кто будет пойман на списывании, автоматически получает неудовлетворительную отметку.

Ну, меня это не касается, я не собираюсь списывать.

– Тот, кто дает списывать, тоже, – добавил Сверчок, и мне показалось, что он посмотрел в мою сторону.

А это меня уже касается. Но придется рискнуть, чтобы не чувствовать себя новенькой в доме Большого Брата.

Тестирование началось. В аудитории слышны были только тихие шаги ассистентов, которые лениво прохаживались между рядами. Один из них остановился рядом с нами и великодушно притворялся, будто не видит, как я помогаю Зосе. Когда же он повернулся, закрывая нас от Сверчка, Зоська шепнула, чтобы я поскорей сообщила ей следующий ответ.

– Я еще не знаю. Надо подумать.

– Так поторопись, – прошипела она. – Осталось пять минут.

И вдруг мы услышали:

– Студентки с пятого ряда пойманы на том, что они помогают друг другу.

– Но пан доктор, – вскочила Зоська, одергивая свою голубую безрукавку, – я только говорила своей соседке, что она должна писать сама и что нечего постоянно заглядывать в мою работу. Она это делает с самого начала.

– И вы никак не реагировали?

– Я не хотела доносить. Хотя знала, чем рискую.

– Понятно. – Сверчок откашлялся. – В таком случае попрошу студентку в вишневой безрукавке сдать свой тест.

Я молча подошла к столу и положила свою работу.

– Однако вы много успели, – заметил Сверчок.

А я, вместо того чтобы оправдываться, неподвижно стояла, словно фигурка клоуна на мебельной стенке у моего дяди.

– Вы позволите мне сказать несколько слов? – внезапно произнес ассистент, тот самый, который загораживал нас от пронзительного взгляда Сверчка. – Мне кажется, произошла ошибка. Так получилось, что я несколько минут стоял неподалеку от этих студенток…

– Ясное дело, молодые налитые тела в обтягивающих безрукавках всегда вызывают вполне понятный интерес, – вздохнул Сверчок. – И что же вы там, коллега, узрели? Разумеется, кроме притягательных достоинств этих юных тел?

Ассистент прошептал что-то в мохнатую ушную раковину доктора Сверчка.

– Неужели?

– Думаю, это будет легко проверить, пан доктор. Достаточно проэкзаменовать обеих студенток.

– Да, пожалуй. – Сверчок кивнул большой, забитой устарелой терминологией головой. – Только мне что-то не хочется, а вас, уж извините, можно заподозрить в пристрастности.

– Ну тогда пусть этим займется для разнообразия коллега Русинек, а то он уже минут двадцать пялится на лепнину на потолке и ковыряет в носу.

– В таком случае прошу пригласить ко мне и студентку в голубом, – милостиво согласился Сверчок.

Через час мы вышли из кабинета Сверчка. Я с четверкой с плюсом, а Зоська… ну, что уж поделать, с парой.

* * *

– Казалось бы, я должна испытывать удовлетворение, – исповедовалась я Травке. Я его встретила около дома и успела рассказать, что произошло.

– Испытывать удовлетворение? – удивился он. – Звучит ужасно, как в учебнике по сексологии. Прежде всего ты должна испытывать огромную усталость. Я слышал, что Русинек – кандидат на звание чемпиона по занудству. Он вел занятия у Миленки.

– Да, пожалуй, – согласилась я. – Но знаешь, после большинства устных экзаменов я чувствую странную неудовлетворенность.

– Комплекс отличницы? – усмехнулся Травка. – Если тебя как следует не выжмут, чувствуешь неудовлетворенность… Какое счастье, что, с тех пор как я вошел в некончающийся период созревания, эти проблемы мне чужды.

– А я, к сожалению, обычно испытываю неудовлетворенность. Но сегодня – нет. Русинек был на высоте. Хотя, разумеется, я предпочла бы писать, как все, тест.

– Ничего не поделаешь, конкуренция теперь коснулась и девушек. Знак нашего времени. К тому же чем дальше, тем она острей.

– Да брось ты, не все такие.

– Не все, – согласился он. – Например, Виктория не такая, но на это работали целые поколения из-за восточной границы.

– Из-за восточной?

– Деды у Вики не то русские, не то белорусы, а какая-то из ее прапрабабушек, кажется, из Эстонии. Так что было кому передать ей бесценные гены спокойствия и согласия с миром.

– Я вот думаю, а что мне передали родители?

– Мне мой старик передал жидкие волосы, страх перед стабильностью и аллергию на молоко.

– Наверно, ты получил от него и какие-нибудь полезные качества, – попробовала я утешить его.

– Наверно, – согласился он. – Только вот пока еще не знаю какие. Но у меня впереди целая жизнь, чтобы узнать, – улыбнулся он. – Ты к девчонкам? – Мы уже несколько минут стояли у дверей их квартиры.

– Угу. Хочу сказать Милене, что она была права насчет Зоськи.

– Милена редко бывает не права, – признал Травка. – Разве что насчет собственной внешности…

И он побежал вниз.

– Тук-тук. Вы дома?

– Заходи, мы тут болтаем.

Как будто они могли заниматься чем-то другим.

– И вы давно уже не встречаетесь? – услышала я.

– Уйму времени. – Милена ставила чайник. – Уже больше двух месяцев, пожалуй. Я даже почти забыла, как он выглядит.

– Ну да? А в августе ты света белого за ним не видела, – посмеивалась Виктория, открывая банку с консервированным алоэ. Вика любит выискивать в магазинах всякие экзотические продукты.

– Да, не видела, но, когда он исчез из моей жизни, пришлось меняться, иначе с сентября я ходила бы с белой тростью.

– А что он тебе сказал? Хочешь попробовать алоэ? На вкус как сироп.

– Нет. – Милена даже содрогнулась. – Ничего не сказал. Влетел в квартиру Маркуса, презрительно взглянул на меня и вылетел. Решил, что я ему изменяю. Когда-то, еще в самом начале, он сказал мне, что не прощает измен.

– Но сам-то он позволял себе, – заметила Вика, выуживая из банки белые студенистые комочки.

– Это были не измены, просто ему в жизни нужно было разнообразие. Он встречался просто так, несерьезно.

– Ну да, несерьезно, потому что в яйцах у него свербит. Они ему мозг заменили, если можно вообще говорить в этом случае о мозге.

– А мне можно узнать, о ком вы? – спросила я, жутко заинтригованная романом Милены с парнем, у которого вместо мозга яйца.

– Отчего ж нельзя, но нужно начать с того, что было полтора года назад.

ПОЛТОРА ГОДА НАЗАД

Милена была одной из множества неприметных выпускниц где-то в Восточной Польше. Невзирая на изрядные успехи в учебе (средний бал на выпускных экзаменах 5,5, участие в различных олимпиадах и конкурсах), она чувствовала, что в ее упорядоченной жизни отсутствует капелька чего-то очень важного. Может, самой жизни? Именно тогда она взяла очередную книжку Милана К. и наткнулась на фрагмент о взглядах. На странице 202 она прочитала, что людям необходимо, чтобы кто-то на них смотрел. Одни не могут жить без взглядов анонимной толпы и становятся звездами MTV или героями экспериментов наподобие «Продемонстрируй миру свое нутро и грязное белье». Другим достаточно взглядов гораздо меньшего количества людей. Они охотятся на них в клубах и на дискотеках, устраивают шумные праздники по самым незначительным поводам либо переезжают в маленький городок. Благодаря этому они оказываются в окружении десятков и сотен взглядов. Затуманенных спиртным, большой дозой кокаина или подстрекаемых соседским любопытством. Но неизменно знакомых взглядов. Есть и такие, кому достаточно взгляда любимого существа. И когда это любимое существо уходит, они бросаются на поиски другого, лишь бы спрятаться от пугающей пустоты. И наконец, последняя, уже вымирающая, группа – романтики, живущие под воображаемыми взглядами отсутствующих. Средневековые рыцари, которые ради дамы сердца хватались за меч и метелили противника до тех пор, пока тот не становился похож на паприкаш в исковерканной банке. Воины, которые ради любимого короля, возлежащего на медвежьей шкуре в замке за несколько сотен миль, лишали жизни тысячи язычников, хлопающих от удивления глазами. Милена сообразила, что она тоже не может жить без взглядов. Каких, она еще не поняла, но сознавала, что жить без них не может, и баста. Потому она решила все изменить и высунуть нос из-под стеклянного колпака, где ее держали сверхзаботливые родители. В первый раз после стодневки[6]6
  Стодневка – школьный праздник, устраиваемый за сто дней до вручения аттестатов зрелости.


[Закрыть] она пошла на дискотеку в «Пассию». И там встретила Маркуса, который в совершенстве владел искусством пирсинга, татуировки и соблазнения наивных молодых девчонок. Маркус и объяснил, какого рода взгляды ей необходимы:

– Тебе нужно, чтобы тебя пожирали взглядами мужики. Молодые и старые. Знакомые и незнакомые… Ну, крошка, так когда ты придешь ко мне делать татуировочку?

Маркус создал пятый элемент, а также новый облик Милены. За несколько недель он превратил серую мышку в интригующее сочетание Кайли Миноуг, Барбареллы и завлекательных трансвеститов с дискотек Южной Швеции.

Полгода он обожал Миленку, как всякий Пигмалион, довольный плодом своих трудов. Потом позволил ей совершить пробную вылазку на Плянты. И там оставил. Милена месяц проплакала, но потом вспомнила про свою жизненную миссию – коллекционировать восхищенные взгляды мужчин (а временами и женщин, почему бы и нет?). И она коллекционирует.

* * *

– А что с другими мужчинами? – полюбопытствовала я.

– Случаются, но каждый лишь на два-три месяца, – проинформировала меня Вика. – И каждый, к сожалению, напоминает Маркуса: преобладание формы над содержанием и яиц над мозгом.

– А тот, последний?

– Да такой же, как остальные, – отвечала Милена, выуживая огурец из огромной банки. – И вдобавок ревнивый. Потому-то мы и расстались.

– Что у вас произошло?

– Я договорилась с Маркусом, что сделаю у него татуировку. Роберту я об этом не сказала, она должна была стать сюрпризом на Мужской день: его бывшая рассказала, что он тащится от татуировок на лодыжке. И я решила сделать там пылающее сердце, пронзенное молниями. Представляете, как гениально это выглядело бы? – Она откусила кусок огурца, забрызгав рассолом стол и окрестности.

– Ты не можешь не брызгаться? – вытирая лицо, сделала ей выговор Вика.

– Я же не виновата, что попался такой дряблый. Папа опять экспериментировал при засолке.

– Ну и что? – спросила я.

– Как обычно, получились вот такие взрывчатые. Каждый как бочка с рассолом.

– Да нет, что с Маркусом?

– А, с Маркусом… Пришла я к нему, села, стали вспоминать прошлое. Как нам было хорошо и вообще. Он так растрогался, даже пожалел, что бросил меня тогда на Плянтах, поскольку следующая Галатея ободрала его как липку. И вдруг он мне говорит, что не хочет брать с меня денег за татуировку. Он хочет всего лишь побрить мне ножки.

– Он так и сказал – «ножки»?

– Ну да. Меня это до того растрогало, что я согласилась. Марко достал пенку, мою любимую, лимонную, и принялся за дело. А Робби думал, что я сижу на занятиях, и поехал в Новую Гуту к родителям, которые, оказывается, живут в доме напротив Маркуса. Уселся он в кресло перед теликом, откупорил пиво. Полный релакс. Глянул в окно, а там какая-то дева с ногами в пенке и татуированный мен без рубашки, но зато с бритвой в руке.

– Извращение чистой воды, – заметила Вика.

– Вот-вот. Поэтому он подошел к окну, чтобы посмотреть, что будет дальше. Глядит, а это я. Ну, он выскочил из дома, прикинул по окну, какая квартира, и ворвался к Маркусу. Тот, когда влетел Роберт, как раз закончил брить одну голень. Робби бросил на меня убийственный взгляд и выбежал. Я кричала, звала его, но не побегу же я за ним с одной намыленной ногой. А у Маркуса так руки тряслись, что я решила не делать татуировку. И все из-за дурацкой ревности.

– Лет через десять ты будешь благодарить судьбу за то, что он вовремя ворвался. Хватит тебе и нетопыря на пол-ягодицы.

– Я это называю районом бедренной кости, однако на анатомические дискуссии у меня нет сил.

– А потом ты не звонила Роберту? – спросила я.

– Два раза, но он уперся и не брал трубку. Для него измена – это конец всему. Все правила игры он мне выложил уже на первом свидании.

– Да, тогда худо. Тебе надо найти нового.

– Что при твоей внешности и… не слишком завышенных требованиях, – заметила Вика, – будет несложно.

– Надеюсь, что на этот раз попадется что-нибудь приличное, – вздохнула Миленка. – Вишня, а как твои приключения с парнями?

* * *

Я и парни. Этому можно бы посвятить тетрадку в шестнадцать страниц. В линейку.

Приключение первое: вечер, который я весь протанцевала с Мацеком. Всего семнадцать танцев, из них четыре медленных. Следующие две недели Мацек клал мне на половичок у двери цветы, которые воровал с окрестных клумб. Я умирала от страха, что его поймают, и от стыда, что будет доказано мое соучастие в преступлении. Потом Мацек уехал на каникулы, а вернувшись, стал носить цветы моей соседке.

Приключение второе: службы в костеле, где мы встречались с Михалом из параллельного класса. Приходили мы по отдельности, но в одно и то же время (предопределение?). Садились рядом в боковом нефе и вместе читали молитвы Пресвятой Деве. В ноябре Михал исчез. Появился он только в марте. На Страстной неделе. Я хотела было подсесть к нему, но вдруг обнаружила, что он не один. Рядом с ним преклонила колени моя соседка.

Приключение третье: языковой лагерь на каникулах перед выпускным классом. Три недели флирта с красивым американцем с бездумными голубыми глазами. Я с самого начала знала, что у этого знакомства нет шансов пережить заморозки. Но когда лагерь кончился и беззаботные штатники уехали из Польши, я в течение недели обгрызла все заусенцы на левой руке. До живого мяса.

Приключение четвертое: все еще жду.

Хотя, с другой стороны, совсем даже нет. Я выше этого. Меня смешат псевдоромантические рассуждения о половинках души. О том, что я – та самая, единственная, идеальная. Какие-то они жалкие и, как бы это сказать, книжные. А я хочу настоящего. И когда-нибудь найду, это точно.

ДВА ДНЯ ДО АНДЖЕЕК

Травка утверждает, что нашел женщину, которая придаст глубокий смысл его беззаботной жизни. Она еще не знает об этом, но он уже над этим работает.

– Для начала у меня к вам, девочки, большущая просьба.

– Выкладывай, – подбодрила его Милена.

– Не могла бы Мария пожить с вами какое-то время? У нее произошел конфликт с теткой, и они решили отдохнуть друг от друга.

– А почему ты не пригласишь ее к себе? – спросила Миленка. – У тебя же такая большая комната, не говоря уже о кровати.

– Да в кровати-то как раз все дело. Боюсь, что, когда Мария увидит ее, у нее могут возникнуть ложные ассоциации. Может, ей даже будет казаться, будто я на нее давлю. А я хочу, чтобы все развивалось постепенно, без чрезмерной поспешности. И потом, я боюсь, что в одной комнате со мной дольше трех недель никто не выдержит.

– Почему?

– Из-за утренних вставаний.

УТРЕННИЕ ВСТАВАНИЯ ТРАВКИ

Начинается процесс в полночь. Именно в это время Травка заводит свой любимый советский будильник из желтой латуни. Будильник этот величиной с кастрюлю, тиканье его напоминает топот конских копыт по мокрому асфальту, а звонок может пробудить прошлогоднего покойника. Но не Травку – поэтому для усиления звукового эффекта он ставит будильник на глубокую тарелку. Около восьми раздается пронзительный звонок. Раздается и длится примерно с минуту, пока Травка не приоткроет один глаз. Он выключает звонок и переставляет будильник на восемь десять, а потом поочередно – на восемь двадцать, половину девятого, без десяти девять, и так до одиннадцати. Тут Травка вскакивает в ужасе, оттого что снова проспал утренние занятия.

* * *

– Ну так как с Марией?

– Ладно, – согласились девочки, – но расскажи нам немножко о ней. Какая она, и вообще.

– Феноменальная, – возбудился Травка. – И при этом никакой приземленности. Я говорил вам, что она играла в кино?

– А кого? – заинтересовалась Милена.

– Воровку из провинции, крадущую вилки в супермаркете.

– В каких кинотеатрах шла эта картина?

– Нет, это был учебный фильм, инструктаж для персонала крупных магазинов и гипермаркетов, но Мария рассчитывает, что теперь предложения на нее посыплются, как конфетти. Поэтому она не всякие принимает. Как раз недавно она отказалась от выступления на теледискотеке.

– Привередливая, – отметила Виктория.

– И очень впечатлительная, – добавил Травка.

– Надеюсь, мой ночник ей не будет мешать, – высказала предположение Милена, проверяя на запястье цвет нового тонального крема.

– Ты по-прежнему спишь при свете? – изумился Травка. – Я думал, это была временная реакция на мрачные стены у Квятковской. Но здесь-то? Стены светлые, и Виктория спит рядом.

– Я включила бы лампочку, даже если бы жила на Солнце и спала в постели с пятью телохранителями.

– Мечты, мечты… – усмехнулся Травка. – Но счета за электричество у вас небось зашкаливают.

– Милена даже не позволяет мне взглянуть на них. Все сама оплачивает, – пожаловалась Вика. – Уперлась, и никак ее не пробить.

– Никто не должен за меня платить. Хватит того, что ей всю ночь лампочка в глаза светит.

– А ты хоть раз пробовала ее погасить?

– Да я так боюсь темноты, что, когда умываюсь, сперва закрываю один глаз и намыливаю половину лица, а потом ополосну и закрываю другой.

– Добавь, что перед сном ты заглядываешь за шкаф и под стол, чтобы проверить, не прячутся ли там вампиры.

– Да. И еще: уже лет десять я сплю, прикрыв шею, запястья и щиколотки.

– Почему?

– Чтобы кровь не высосали.

– Как будто нельзя высосать кровь из пальца или из щеки, – бросила Виктория.

– А ты у специалиста с этим была? – поинтересовался Травка.

– У психолога? Да, была. По его мнению, страх перед вампирами – это результат слишком ранних контактов с фильмами категории С или D.

– А как он объяснил потребность спать при свете?

– Страхом перед исчезновением. В темноте, когда я не вижу себя, я начинаю бояться, что исчезну.

– А он сказал, откуда это все пошло? – спросила я.

– У него на этот счет несколько теорий. Мне-то больше всего нравится та, по которой страх – это реакция на перемены. Прежде я жила в провинции, окруженная любовью и вниманием всей семьи. В городке у нас все и всё друг о друге знали. Переходишь главную улицу и встречаешь самое малое полтора десятка знакомых и выслушиваешь три десятка сплетен. И вдруг переезд в чужой, большой город.

– Интересно, что бы с тобой было, если бы ты переехала в Мехико-сити? – поинтересовался Травка.

– Предпочитаю этого не знать. В любом случае смена окружения была огромным стрессом: я вдруг почувствовала себя анонимной. Как зернышко в бездушном океане других зерен. А я привыкла к заинтересованным взглядам. Они мне необходимы, иначе я тут же ощущаю пустоту и впадаю в панику.

– Почему?

– Я начинаю думать, что раз никто на меня не смотрит, то, наверное, меня нет. И возникает страх. Потому я и сменила свой облик на такой, который привлекает взгляды. Так, по крайней мере, считает психолог.

– Интересная теория, – заметила Вика.

– Да, но только я до сих пор не знаю, что делать, чтобы не включать эту чертову лампочку.