Текст книги "Терпкость вишни"
Автор книги: Изабелла Сова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
НОЧНОЙ ПОЕЗД
Мы еще не успели уложить самые необходимые вещи, как пробило полночь.
– Опоздаете, – утешила нас Мария.
– Возьмем такси. Раз в жизни можно совершить безумство. – Миленка принялась обыскивать миниатюрные карманы своей обтягивающей курточки. – О, двадцать злотых уже набралось. Вишня, у тебя есть какие-нибудь деньги?
– Семь пятьдесят. Все, что осталось после покупки двух картонок яиц.
– Могу подкинуть вам десятку, – предложила Виктория.
– Должно хватить и на билет для тебя, и на такси. Ну, пора.
Мы вызвали такси и спустя четверть часа стояли на перроне в толпе замерзших студентов.
– Значит, слушай: как только поезд остановится, вскакивай в вагон и занимай места.
– А почему я?
– Потому что ты маленькая и легко проскользнешь между людьми. А вещи я подам тебе в окно.
– Ладно, попробую, – пообещала я без особого энтузиазма. Я никогда не умела ни проскальзывать, ни распихивать других локтями.
Поезд медленно подъезжал к перрону.
– Вишня, гол! Вперед! Не сдавайся! – подогревала меня для борьбы Миленка.
Я ринулась в толпу и стала протискиваться ко входу в вагон. Вместе со мной продвигались десятки юных тел, жаждущих возвращения в родной дом. Мне удалось вскочить в купе, где уже сидели шесть человек. Я заняла два последних места и подошла к окну, чтобы взять рюкзак у Милены. Счастье, что мне помог невысокий парень, сидящий у окна. Он втащил мою сумку, потом Миленкин багаж, а в довершение и ее саму.
– Ой, спасибо, – простонала она, растирая бока. – Если бы не ты, не знаю, втиснулась бы я в коридор.
– А как же мой билет? – напомнила я.
– Ничего, подождем кондуктора. Как только в коридоре станет чуть свободней, поищем его и скажем, что хотим приобрести билет.
В купе заглянула приземистая женщина с большущей сумкой.
– У нас полный набор, – сообщил пожилой мужчина в бордовом бадлоне. Джентльмен.
– Полный набор – это карт на руках, – объявил ему другой наш попутчик, лицо которого украшали пышные сарматские усы, – а тут у нас еще вдоволь места. Надо только потесниться. Эй, молодежь, ужмитесь чуток, и будет порядок.
Мы послушно исполнили его приказание. Сидели мы, стиснутые как шпроты в банке, но никто не сказал ни слова против. Зачем провоцировать попутчиков на раздраженные замечания по поводу поколения молодых монстров?
– А теперь, – продолжал командовать усач, – молодой человек, который у окна, забросит эту сумку наверх.
– Хорошо, только сумка очень большая. Надо будет подвинуть этот рюкзак к корзине.
– Только не к корзине! – возопила шатенка, сидящая напротив Миленки. – У меня там яйца.
– И мою сумку тоже не трогать, – рявкнул тип в бадлоне.
– Ну, тогда я не знаю, – сказал сидящий у окна паренек. – Пусть тогда остается здесь, стоит на полу.
– Вот влезет такая с сумищей, – пробурчал джентльмен в бадлоне.
– Что значит влезет? Что значит влезет? – возмутилась женщина. – Были бы вы джентльменом, то поднялись бы и помогли молодому человеку передвинуть вещи.
– Здесь не Англия, чтобы быть джентльменом.
– Но чуточку культуры не помешало бы, – бросила шатенка с яйцами.
– Мне не до культуры. У меня гипертония и больное сердце, – объяснил владелец бордового баллона таким тоном, как будто болезнь сердца была предметом особой гордости.
Однако на пассажиров это признание, видимо, произвело впечатление, потому что все умолкли. Поезд тронулся. Кто-то задремал. Другие лениво просматривали бульварные газеты. Я попыталась читать, но из-за духоты и из-за того, что меня стискивали с двух сторон, все никак не могла преодолеть в книге первые четыре предложения. Через час атмосфера в купе сгустилась до такой степени, что в воздухе можно было бы развесить елочные игрушки, а может быть, даже повесить сумищу вторгшейся к нам пассажирки. Милена попробовала открыть окошко, но тип в бадлоне решительно запротестовал:
– Не смейте открывать окно, температура сейчас страшно опасная. Продует – и пожалуйста, человек сваливается с болезнью.
– Но здесь воняет носками, которые не стираны уже сто лет, – настаивала Миленка.
– И что из того? От вони еще никто не умер, а от мороза погибла вся наполеоновская армия.
– Какого мороза? – удивилась я. – Конец марта.
– Вот-вот, самый коварный месяц. Потому я категорически против открывания окна, и точка.
Миленка вернулась на свое место, демонстративно обмахиваясь журналом о новых тенденциях в косметологии. Прошел еще час. В коридоре по-прежнему клубилась угрюмая толпа, а у нас в купе воняло уже двухсотлетними носками, но нам это уже не мешало. Должно быть, потому, что наши мысли сосредоточились на чем-то более конкретном: мы ощутили голод. Сперва забурчало у меня в животе. И тут же следом в шоколадном животике Милены.
– Черт, я вдруг вспомнила, что в последний раз поела утром, да и то самую малость. Потом как-то все не было возможности, – шепнула Миленка.
– И я тоже. Стакан молока и половинка черствой булочки. Чувствую, как у меня падает содержание сахара.
И в этот момент парень, сидевший у окна, извлек из рюкзака большущий багет с толстенными ломтями сыра. Мы сглотнули слюну. Одновременно. Парень откусил здоровенный кусок и стал сосредоточенно жевать.
– Помнишь, – опять шепнула Миленка, держась за живот, – мы говорили о том, можно ли съесть труп?
– Ну?
– Так вот сейчас я признаюсь тебе, что кусочек я, наверно, могла бы съесть. А посижу еще час – и смогу съесть большой кусок.
– Угощайся! – Парень у окна услышал страдальческий шепот Милены.
– Нет, спасибо, – ответила смущенная Миленка. – То есть да, кусочек, потому что чувствую, что сейчас вцеплюсь кому-нибудь зубами в икру.
– Ешь весь. – Парень протянул ей багет. – У меня еще один в рюкзаке.
– А можно я поделюсь с подругой?
– Конечно. Извини, что я сам не предложил. Все-таки я жуткий эгоист, никак не могу исправиться.
– Но нам, однако, ты спас жизнь, а мне так даже дважды, – улыбнулась Миленка.
Следующие несколько минут мы заглатывали булку, забыв обо всем на свете. И даже не заметили, что в коридоре стало свободней, а вскоре в купе заглянул кондуктор.
– Мы хотим вам сообщить, что у нас нет билета, – объявила Миленка, стряхивая с колен последние крошки.
– Поздно, – буркнул кондуктор, ища книжку со штрафными квитанциями.
– Как это поздно? – занервничала Милена. – Ведь еще пять минут назад тут была такая толкучка, что двери невозможно было открыть.
– Но уже пять минут как свободно, и вы могли обратиться ко мне.
– Я просто не успела.
– Это я вижу, – радостно объявил кондуктор. – Выписывать квитанцию для последующей оплаты или заплатите на месте?
– У меня даже на минералку не останется, – расстроенным голосом произнесла Миленка.
– Можно вас на минутку? – Паренек, угостивший нас булкой, потянул кондуктора за рукав, и они оба вышли в коридор. Какое-то время он что-то объяснял кондуктору, размахивая руками, а потом полез в карман. Через минуту, улыбаясь, вернулся в купе.
– Ты не обязан был это делать, – сказала Милена.
– Не обязан, но сделал.
– Сколько мы тебе должны?
– Имя, фамилию, рост, вес и несколько минут беседы за кофе в вагоне-ресторане, – отрапортовал он.
– Пошли.
Милена встала, натягивая на пупок коротковатую розовую блузочку.
Я осталась одна. И почувствовала себя страшно одинокой, несмотря на попутчиков, прилипших ко мне с обеих сторон. А ведь сейчас я могла бы находиться у себя в комнате. Могла бы сидеть за своим столом или обсуждать с мамой, что мы положим в пасхальную корзинку. И что испечем на праздники. Если бы только я признала, что совершила ошибку. Но теперь уже поздно. Через несколько минут мы приедем, и я буду притворяться, будто мне безумно весело с незнакомыми людьми, которые абсолютно равнодушны ко мне. В жутком настроении я вышла в коридор глотнуть свежего воздуха. Но, увы, в метре от меня остановился молодой мужчина и, не обращая внимания на табличку, запрещающую курить, достал сигареты. В ногах у него путался усталый пятилетний мальчонка с плотно сжатыми губами. Я улыбнулась ему, но он отвернулся и принялся пинать дверь купе. Папаша спокойно затянулся сигаретой, после чего влепил малышу затрещину.
– У-у! – взвыл мальчонка, пиная дверь с удвоенной яростью.
– Перестань, а то сейчас увидишь! – Родитель с такой силой дернул отпрыска за шиворот, что едва не порвал на нем курточку.
– У-у-у! Что увижу?! – Малыш опять пнул дверь и приложил еще кулачком.
– Откуда в тебе столько агрессии?
– Должно быть, от папы, – бросила Милена (она как раз вернулась из буфета) и, прежде чем папа сообразил, что ответить, указала ему на табличку: – Здесь не курят.
– Не понял! – рявкнул тот и выпустил клуб дыма.
– Ну, если это все, что вы можете нам сказать, то вряд ли стоит терять время на продолжение дискуссии, – отреагировал наш спаситель.
– Не понял! – с поразительным однообразием вновь рявкнул курильщик, гася сигарету о стекло.
– Успокойся, Филипп, – сказала Милена. – Не для того ты семь лет занимался кунг-фу, чтобы позволить себя спровоцировать любителю.
Тип недоверчиво приглядывался к нам.
– Ой, уже подъезжаем! – воскликнула я. – Пора доставать сумки!
И мы исчезли в купе, прежде чем этот хмырь решил, есть ли смысл связываться. Филипп, наш ангел-хранитель и специалист по переговорам с кондукторами, достал с багажной полки вещи.
– Интересно, ждут ли уже нас? – бросила в воздух Миленка. – Надеюсь, что да. Они всегда встречали меня.
– В случае чего я провожу вас до самых дверей и даже на шаг дальше, – пообещал Филипп.
– Наверно, нас встретят. – Миленка выглянула в окно в коридоре. – Уже почти подъехали. Ой, вижу Бари! – закричала она. – И Кайтека, и Азу! А вон и папа!
Нам удалось открыть двери как раз в тот самый момент, когда поезд остановился. Миленка выскочила, я подала ей рюкзак. Потом вылезла сама, волоча свою сумку. Вдруг Миленка бросила мне рюкзак прямо на ногу и помчалась, лавируя между группами здоровающихся людей. Метрах в двадцати я увидела высокого обросшего мужчину, а рядом с ним трех собак – овчарку и двух дворняжек из тех, что, испугавшись, истерически лают, а когда отвернешься, хватают зубами за щиколотку. Вся четверка заметила бегущую Миленку и устремилась навстречу. Они столкнулись на полпути и стали здороваться, как в итальянских фильмах о родственных узах в мафии. Наконец Милена оторвалась от отца и показала пальцем на меня. Я улыбнулась, пряча испуг в задний карман джинсов. Ты должна быть отважной, Вишня. Не переставай улыбаться. Держись, держись. Все будет хорошо.
– Приветствую жертву интеллектуальной тирании. – Отец Милены встряхнул мою руку, широко улыбаясь, как настоящий мафиози. – Рысек, отец Млечки.
– Папа, перестань называть меня Млечкой, а то я чувствую себя коровой, – сделала ему выговор Миленка.
– Все, Млечка, больше не буду. А это наши мальчики – Бари, Кайтек и Аза.
– Мама настояла на таком имени, – объяснила Миленка. – Сказала, что если у Кундеры сучка может зваться Каренин, то нашего кобелька можно назвать Аза.
– А уж если наша мама упрется, то ее не сдвинешь. Верно, Млечка? – Рысек еще шире расплылся в улыбке. – Идемте, а то Ядя уже, наверно, от нетерпения обгрызает ногти на ногах.
Мы направились в сторону паркинга, где стоял крайне пожилой «вартбург». Я уселась на заднее сиденье, придерживая головой угол оторвавшейся обивки потолка. Миленка шлепнулась рядом. Бари вскочил на переднее сиденье, а дворняжки устроились у нас на коленях. Один дышал в лицо Миленке, второй – мне.
– А что дома? – спросила Миленка.
– Ничего. День проходит за днем. Так называемая стабильность, которую некоторые считают скукой, – ответил Миленкин папа, сражаясь с блокировкой руля. – Нет, было одно происшествие.
– С тетей Ганкой? – догадалась Милена.
– Как обычно.
– И что же на этот раз?
– Все то же. Очередное разочарование в любви. Ганка отправилась в Ченстохову, чтобы подзарядить батареи и найти ответ на вопрос, что она должна сделать со своей жизнью.
– Поездка в Лурд не помогла?
– Всего на полгода. А потом Ганка утратила мотивацию. И опять начала томиться и жаловаться, что не знает, чего хочет. Ну, Ядя посоветовала ей съездить в Ченстохову.
– И что?
– Она поехала. Обычным рейсовым автобусом, не с паломниками. На середине пути в автобус сел мужчина. Весь в белом, волосы зачесаны назад. Мужественный тип в позднерепродуктивном возрасте, то есть просто создан для нее. К тому же без обручального кольца на пальце.
– А может, он носит его где-нибудь в другом месте, – высказала предположение Милена.
– То есть где? – заинтересовался ее отец.
– К примеру, в кармане пиджака. А ты думал, я назову что-то еще? Ой, Рысек, Рысек! Ладно, заканчивай про тетю Ганну.
– Сейчас, сейчас… только двигатель включу. Это требует сосредоточенности, и я не могу раздваиваться. Ну, давай же, скотина… Есть! Едем! Итак, в автобус вошел мужчина без обручального кольца, купил билет до какого-то городка под Ченстоховой и громко говорит водителю: «Не могли бы вы остановиться у большой белой виллы возле самой дороги?» Все женщины сразу оживились. Мало того что мужик симпатичный и свободный, так у него еще есть белая вилла.
– И к тому же живет рядом с Ченстоховой, – добавила Миленка с миной, именуемой «большой жирный плюс мужику».
– А Ганка сразу подумала, что это перст судьбы. И ответ на один из вопросов, а именно «что дальше?». И вдобавок, можете себе представить, он садится рядом с ней. Заговорил о погоде, а потом о кризисе и тяжелых временах.
– И тетя влюбилась?
– Любовь поразила ее, как сицилийская молния, – подтвердил Миленкин папа. – Они проговорили всю дорогу. Даже выпили вина из термоса. И уже должны были перейти ко взаимным признаниям, но тут вмешался водитель, крикнув, что автобус подъезжает к белой вилле. Ганка схватилась за сумку и уже готовится к выходу. Уж коли любовь, так любовь. Автобус остановился, и она увидела на ограде огромную вывеску «Корчма „У Витуся“». Но до нее еще не дошло. И только когда попутчик спросил, не выйдет ли она с ним выпить по рюмочке, она сшурупила, что это питейное заведение. И чье оно. Попутчик-то ей представился: «Витек». Такая вот невезуха.
– Есть от чего впасть в отчаяние, – согласилась Милена, не скрывая иронии.
– Что Ганка и сделала. Ничего нет хуже несбывшейся надежды на счастье. Ну, вот и приехали. Вы идите наверх, а я возьму вещи.
Я медленно поднималась по лестнице. Сейчас отворится дверь, и мама Миленки сделает удивленное лицо. Миленка будет неловко оправдываться, что я всего на один день, ну, может, на два, а ее мама будет притворяться, будто несказанно рада нежданной гостье. Милена нажала на звонок, такой же ветхости, как «вартбург».
– Разумеется, не работает, как половина того, что находится в этой обители, славящейся покоем и комфортом. Ты взгляни на дверь.
Только сейчас я заметила, что на месте глазка находится неровное отверстие величиной с блюдце.
– Не боитесь?
– Чего? – засмеялась Миленка. – Что кто-нибудь пролезет сквозь него?
– Что увидит…
– Что? Темный коридор со старым линолеумом? И календари на стенах? Ладно, заходим. – Она крикнула в отверстие: – Мама! Это мы!
Что-то зашуршало, а потом заскрежетал замок.
– Наконец-то! Старик, видно, вез вас вокруг города?
– Нет, поезд опоздал. – Миленка обнялась с взлохмаченным привидением во фланелевой ночной рубашке и сказала, указав на дверь: – Я вижу, все по-старому.
– А я жду, когда она наконец сама рухнет, – радостно проорало привидение. – Она уже едва держится в раме. Заходите! А ты – Вишня?
– Да, – подтвердила за меня Милена. – Вишня во всем великолепии своих сорока трех килограммов.
– Надеюсь, аллергии на кошачью шерсть у тебя нет?
– Не знаю, по-моему, нет.
– Я спрашиваю потому, что в прошлом году Миленка привезла к нам на каникулы знакомого! У него тоже были недоразумения дома!
– Это Олек, который живет с Ендреком, – объяснила Милена.
– Правильно! Олек! Он вошел в комнату, сел в кресло, посидел минут пять и вдруг начал задыхаться! Я в полной панике! Рысек тоже! Счастье еще, что Миленка позвонила в «Скорую помощь»!
– Если бы я чуть промедлила, не знаю, что было бы. Но хуже всего, что пришлось перевезти кошек к тете Ганке.
– Ничего страшного! Небольшие трудности никому вреда еще не причинили! О господи! – вдруг вскрикнула она так пронзительно, что мы с Миленкой даже подскочили.
– Что случилось? – спросила Миленка, хватаясь за левую грудь.
– Я тут болтаю, а вы, наверно, голодные! Миленка! Доставай тарелки!
– В такую пору? Хотя, по правде сказать, мы с утра ничего не ели. – Но тут Миленка вспомнила: – Если не считать куска булки.
– Вот видишь! А у меня борщ уже греется! Только не бойся, что растолстеешь! Я даже и ложечки масла не положила!
– Ты всегда так говоришь. – Миленка плюхнулась на узкую лавку. – А потом оказывается, что бухнула целых полпачки.
– Ты что! – возмутилась мама, наливая тарелку до самых краев. – Это постный борщ, приготовленный специально на Страстную пятницу.
– Ну, тогда и мне налей. – Миленка подставила тарелку, разрисованную турецкими огурцами. – Только до этих вот листиков, не больше.
– Ты думаешь, мне только и дело, что высматривать какие-то листики? В четвертом часу ночи? В крайнем случае, если оставишь, отец доест! Ну как? Хороший?
– Вкусный, – уверили мы обе, работая ложками словно на соревнованиях обжор.
– Ай! Вы же не посолили! – Мама взяла щепотку соли и сыпанула в тарелку Милене. – Помешай!
– Мама! Я же сказала, что вкусно! – возмутилась Милена. – Если бы надо было, я сама бы посолила!
– Правда? – Мама поискала ложку. – Дай попробовать! – И она зачерпнула борща из Миленкиной тарелки.
– Видишь, Вишня? – возмущенно спросила Милена. – Ей всегда нужно попробовать из чужой тарелки. Даже если у нее все то же самое.
– А потому что в чужой как-то по-другому выглядит! – улыбнулась мама, облизывая ложку. – Вот теперь я чувствую вкус! А у тебя, Вишня, как борщ?
СТРАСТНАЯ ПЯТНИЦА, ВЕЧЕР
– А откуда твои родители знали, что я приеду? – наконец-то отважилась я задать вопрос, не дававший мне покоя с четырех утра.
– Но ты ведь живешь с нами на квартире уже почти два месяца, – ответила Миленка, не переставая гладить попеременно Гризека и Кайтека. Я же старательно гладила Азу, который сидел у моей ноги и смотрел на меня, как некоторые четырнадцатилетние девчонки смотрят на фото Энрике Иглесиаса.
– Ну да, живу, – согласилась я. – И что из того?
– Они знают про твою ситуацию, я им рассказала по телефону еще в феврале. Они сами велели привезти тебя. И не беспокойся ты так, Вишня, ты не первая, кто проводит у нас праздники. И не последняя.
– Но они правда не сердятся из-за моего приезда?
– Да ты шутишь! Если бы они могли, то пригласили бы к себе всех моих обиженных судьбою знакомых. Что вовсе не значит, будто они идеальные. Кстати, возьми. – Она протянула мне несколько упаковок берушей. – Мама у меня очень громко говорит, папа жутко храпит, а собаки страшно лают, особенно в шесть утра. Так что беруши пригодятся.
СТРАСТНАЯ СУББОТА
Еще как пригодились – благодаря им я спокойно проспала почти всю ночь. Правда, утром меня разбудил яростный лай за дверью, но я лишь глубже всунула беруши, особенно в правое ухо, и опять погрузилась в сон. А сейчас мы идем в костел. Мама Миленки заканчивает корзинку для меня. Изумрудные банты из бумаги, ручка, увитая искусственным плющом, а на кружевной салфетке пластиковые маргаритки, маки и другие муляжи полевых цветов.
– Ну, все!
– Выглядит как вилла из рассказа Болека, верно? – Миленка заговорщицки подмигнула мне и вдруг стала прислушиваться. – Кто это так стучит? Ремонт, что ли, делают? В Страстную субботу?
– Какой ремонт! – возмутилась мама. – Это Зоська Кабатова, новая соседка, дразнит баб с нашей лестницы! По субботам в это время она всегда колотит молотком, чтобы думали, будто на обед она готовит отбивные! Пусть жаба душит!
– А откуда ты знаешь?
– Мы как-то разговорились у ветеринара, потому что у Зоськи тоже два кота! Я возьми и ляпни, что терпеть не могу торчать на кухне! И не выношу возиться с компотами, маринадами! Да и вообще!
– Знаю, я тоже не люблю, – созналась Миленка.
– Зоська обрадовалась, потому что она умеет только лепить русские пельмени, да и то лучше, если ей помогает мужик!
– И правильно! – согласилась Милена. – Пускай не ленится, а напрягается и, главное, работает над начинкой. Так что с отбивными-то?
– Она призналась, что ее из себя выводят домохозяйки, которые из кухни не вылезают! И у нее есть метод против них! Она уже с утра лупит по доске для разделки мяса! А соседки из себя выходят от зависти, что она хозяйственной их!
– Развлечения маленького городка, – с улыбкой прокомментировала Милена.
– Господи!!! – взревела мама. – Уже полдень! Бегите, девочки, потому что потом надо будет перекусить! Рысек сейчас вернется и начнет ворчать!
– А где он?
– Вышел погулять с собаками! Наконец хоть немного тишины! – улыбнулась мама. – А вот он, легок на помине! Хоть разок бы без шума, без грохота!
– Я уж думал, что лопну. – Миленкин папа бросил куртку на пол в коридоре и ринулся в ванную.
– Ну, Рысек! Ты смело мог бы выступать в «Большом брате»!
– Папа! Закрой дверь как следует! – крикнула Миленка чуть ли не громче своей мамы. – Тебе не стыдно?
– Что? У-у-у! – простонал папа. – Прикройте сами и не подслушивайте, а то я сосредоточиться не могу.
– Пошли скорей, – объявила Миленка, – а не то я сейчас умру от стыда.
– Да ничего особенного, – уверила я ее. – Все нормально, как у всех.
Мы сбежали по лестнице и галопом понеслись к костелу. По дороге я потеряла два василька и пушистого цыпленка, но, к счастью, Миленка заметила, как они свалились с салфетки. Мы успели в последний момент и побежали в сторону центрального прохода. Миленка открыла содержимое корзинки. Я последовала ее примеру.
– Наконец-то корзинки как положено, – похвалил ксендз, косясь на Миленкину розовую блузочку. Он взмахнул кропилом, щедро оросив нас святой водой.
– Наконец-то свячение как положено, – не осталась в долгу Миленка. – Бывало, до меня и капельки святой воды не долетало. Ну ладно, минутка сосредоточенности у Гроба Господня, а потом идем целовать крест.
Мы опустились на колени у полистироловой пещеры, окруженной скалами из папье-маше. На возвышении, изображающем скальный уступ, покоилось худое тело, плотно укутанное в хлопчатобумажные пеленки. Одна рука безвольно свисала, страша кровавыми ранами.
– Выглядит как настоящая, – шепнула я Милене.
– Восковая. Сделана по заказу, – объяснила мне она. – Наш ксендз любит сильные эффекты. Завтра на этой скале будет висеть копия савана. Тоже производит большое впечатление, особенно на детишек. Ну что, идем к кресту?
Мы терпеливо выстояли в длиннющей очереди. Перед нами оказалась маленькая худенькая старушка. Мы помогли ей опуститься на колени. Старушка старательно обцеловывала ноги Христа. А когда дошла до бока, с ней приключился приступ влажного кашля. Под конец она чихнула, изрядно обрызгав божественное лицо.
– Вот потому я никогда не касаюсь его губами, – сообщила мне таинственным шепотом Миленка. – Хотя иногда меня подмывает поцеловать Христа в самые губы.
– Видно, ты и впрямь любишь привлекать взгляды.
– Пока я еще не отважилась. Но мысль эта вертится у меня в голове. Психолог предостерегал, что это может стать началом невроза навязчивых состояний. Ладно, моя очередь.
Миленка приблизилась к кресту.
Минуты через две мы сидели на одной из задних скамеек.
– Хочешь еще побыть? Помолиться? – спрашивала Милена. – Может, попытаемся пробиться на исповедь?
– Нет, я исповедалась еще во вторник.
– А я, как всегда, опоздала. Ладно, – махнула она рукой, – схожу после праздников, по крайней мере не придется ждать семь часов.
– Я ждала пять.
– Повезло. Ну, возвращаемся. – Вдруг она схватила меня за руку: – Ты гляди, Филипп. Ну, тот парень из поезда, что договаривался с кондуктором. Вишня, как я выгляжу?
– Как обычно, – пожала я плечами, – только что волосы у тебя сколоты в узел.
– А лицо?
– Ну как ты можешь выглядеть? Я ведь не скажу, что у тебя стерлась помада.
– А вообще? – нервно спросила Милена.
– Вообще – о’кей. Ты же видела, какое лицо было у ксендза.
– Он эстет никакой. Другое дело – ксендз Адам. – Миленка взволнованно огляделась. – Надо подойти к нему?
– Конечно, если он тебе нравится… Он как раз стоит в очереди на исповедь. Если поторопишься, займешь за ним.
– Домой одна пойдешь?
Я кивнула.
– Тогда возьми и мою корзинку.
Я взяла по корзинке в руку и покорно потопала обратно. Довольно долго я бродила вокруг дома Миленки, отдаляя, насколько возможно, встречу с ее родителями Отдаляя никчемушные разговоры. Тягостные паузы.
– Вишенка? А чего ты сидишь одна на скамейке? Поднимайся наверх! – крикнула Миленкина мама, по пояс высунувшись из окна.
Я поднялась.
– А Миленка где? – спросила мама, открывая ветхую дверь.
– Захотела исповедаться, – сообщила я, ставя корзинки на консольку у зеркала.
– Только не сюда! – крикнула мама прямо мне в ухо. – Эту рухлядь сделал Рысек! Я жду не дождусь, когда она развалится!
– Уже недолго. Задняя ножка едва держится, – утешил ее создатель рухляди, облепленный от ступней по буйную шевелюру четвероногими. – Поди ж ты, Млечка на исповеди. Похоже, в первый раз она успеет исповедаться до Светлого понедельника.
– Но это будет не скоро. Она шестидесятая в очереди.
– Которая?! Все, я ей отнесу чего-нибудь перекусить в костел! Она ж помрет с голоду!
– Не надо. Она взяла из корзинки булку и кусок хрена.
– Хрена?!! – крикнула мама так громко, что у меня чуть барабанные перепонки не лопнули. – Она совсем не следит за собой! Вот наживет язву, если только уже не нажила!
– Миленка просила ничего ей не приносить, – сказала я. – В крайнем случае, если проголодается, выйдет из очереди. Так она говорила.
– Слышала, Ядвига? Никуда она не денется. Давай лучше займемся Вишней, а то она начнет жалеть, что приехала.
– Точно! Так, может… – Мама на секунду задумалась. – Давай я покажу тебе комнату Милены!
– А та, вчерашняя…
– Я положила вас в спальне! – объяснила она. – А мы спали в большой комнате! Когда приезжает Милена, мы всегда переходим туда, потому что у нее нет кровати! Не помещается она на четырех квадратных метрах!
– А… – только и успела сказать я, потому что мама начала экскурсию по Миленкиной комнате.
– Это вот и есть ее комната, а заодно доказательство, что у Рысека руки не тем концом вставлены!
– Да, – согласился Миленкин папа, ничуть не оскорбленный столь критическим высказыванием о нем, – в кружок «Умелые руки» меня не возьмут.
– Это еще слабо сказано! – заметила мама. – Взгляни, Вишня, на эту деревянную панель!
Я взглянула. Полуметровый участок стены был покрыт неровно отлакированными досками.
– Интересно, кому и зачем нужны сорок семь сантиметров деревянной панели?! – задала мама (надо думать, не первый раз) риторический вопрос.
– Как зачем? Для красоты, разумеется.
– Ах да, я же забыла! – улыбнулась мама и вернулась к роли экскурсовода: – А теперь взгляни на этот письменный стол!
Стол как стол. Таких полно в старых школах, библиотеках и конторах. На столе – высокий коричневый кувшин, а на нем прямоугольный кусок стекла, исполняющий функцию подставки для аквариума.
– Как ты думаешь, что чувствовала бы она, – мама указала на бойцовую рыбку, которая, не ведая об угрожающе зыбком своем положении, расправлялась с кусочком пасхальной ветчины, – узнав, на чем стоит аквариум?
– Я бы от страха, наверно, выпрыгнула на ковер, – чистосердечно призналась я.
– А вы думаете, наш мир устойчивей, чем этот аквариум? – рассмеялся Рысек.
– Не пугай молодежь, им достаточно того, что они слышат о себе по телевизору! – обрезала его мама.
– Вот-вот, – согласилась я. – Все относятся к нам как к саранче.
– Или как к грибку, – добавил папа. – А ведь вы же не виноваты, что двадцать лет назад часто выключали электричество. Люди настрогали детишек, а теперь кричат, что идет демографическая волна и несет угрозу для рынка труда.
– Да что говорить! – вздохнула мама Милены. – Сменим лучше тему, от этой меня начинает трясти!
– Так, может быть, покажем Вишне полки в кухне? – предложил Рысек. – Тоже моя работа.
– Действительно! Смотри и удивляйся!
Я вошла в кухню, где, кроме раковины, газовой плиты и столика для дошколят, имелись только две полки. Если можно так назвать неструганые доски, висящие на пластиковых бельевых веревках, привязанных к кривым гвоздям.
– Они хотя бы на гвоздях висят, а вот полочка в спальне – та на спичках, обернутых ватой! Я все жду, когда она рухнет!
* * *
Рухнула. Сегодня ночью, когда все девять насельников (ну, может, кроме бойцовой рыбки) спали крепким каменным сном. Около двух часов спички, удерживающие полку, признали, что не в силах нести дополнительную нагрузку в виде Миленкиного будильника, сломались и упали на пол. А вместе с ними упала полка и все, что на ней находилось, то есть килограммов пять книг в твердом переплете, а также вышеупомянутый будильник, у которого от удара об пол включился звонок.
– В чем дело? Что случилось? – вскрикнула Миленка, инстинктивно прикрывая запястья.
Я не успела сообразить, так как в спальню ворвались Миленкины родители вместе с домашними животными (за исключением бойцовой рыбки).
– Ну наконец-то! – Мама Миленки воздела руки в благодарственном жесте. – Свершилось!
Произошедшее безумно обрадовало и собак, потому что они принялись носиться по комнате, поминутно вскакивали на постель и лизали мне нос. Каждую ноздрю в отдельности.
– Аза очень полюбил тебя, – сообщил мне Миленкин папа. – Не всякому он так тщательно вылизывает нос. Обычно лизнет самый кончик и все. А тебе, ну прямо… Прошу тебя, подставь ему ухо. Он будет счастлив.
– А я вот не знаю, что сделаю, если вы мигом не заберете всю команду из комнаты! – рявкнула Миленка. – Я спать хочу!
– Ну, хорошо, хорошо, – ответил папа, ничуть не смущенный ее рявканьем, – уходим. Аза, оставь ушко. Папочка за это даст тебе вылизать оба своих и вдобавок пальцы на ногах.
Мы остались вдвоем.
– Ну ты и рыкнула на них, – шепнула я.
– У них иммунитет. Двадцать лет тренировок рождают мастера. И эффективно притупляют слух.
– Ты могла бы сказать нормальным голосом.
– Тогда они торчали бы тут до утра. А так можем еще поспать.
Я села на край кровати.
– Знаешь, мне расхотелось.
– Мне тоже, – призналась Миленка. – Может, почитаем?
– А что? Сумку с книгами я оставила в коридоре. Пройти туда через большую комнату у меня не хватает отваги.
– Здесь в шкафчике должны быть кое-какие книжки. Я перетащила их из своей комнаты, потому что не могла заснуть на Щепана[17]17
День св. Щепана (Стефана) – 26 декабря, второй день рождественских праздников.
[Закрыть]. Не думаю, чтобы у мамы возникло желание перенести их отсюда.
– Есть, – обрадовалась я, заглянув в шкафчик.
– Выбирай любую.
