Текст книги "Похищение столицы"
Автор книги: Иван Дроздов
Жанры:
Современная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)
– Племянник? Из Елабуги?.. А где она, эта Елабуга: в Африке на реке Лим-по-по или в Австралии у Южного полюса?.. Это ведь чертовски интересно, если человек из Елабуги! Я пойду...
Но Трофимыч схватил его за руку:
– Не ходите, я вам говорю! Что вы за человек? Не можете побороть своего врожденного любопытства.
– Трофимыч! – вскричал Халиф.– Опять за свое, моя национальность тебе не дает покоя.
– Национальность? А при чем тут твоя национальность?
– А кто мне говорил, что евреи любопытны, как сороки. В последнее время ты слишком много говоришь и пишешь о евреях. Как Эмиль Золя, который написал роман «Деньги». Он тоже о евреях. Или Иван Франко. И тот свихнулся на евреях.
– Гоголь тоже писал о евреях, Янкеля из «Тараса Бульбы» помнишь? А Тургенев со своим рассказом «Жидовка»? А Лесков, Салтыков-Щедрин, Достоевский, Куприн, Есенин?.. Писатель, если он большой и честный, обязательно напишет о вашем брате.
– Да, да, напишет, пиши и ты, но еще недавно такого не было. Берия не любил, когда шевелят национальность, а теперь позволили.
– Да, вы же сами отменили цензуру. Пришли к власти и отменили. Ваш пьяный президент, едва заскочил в Кремль, так и объявил: берите суверенитета, сколько можете. И говорите о чем угодно – теперь все можно! Демократия! А?.. Разве не вы это придумали? Вы!.. Вы это, конечно, придумали для себя, но при этом забыли, что в России еще живут и кое-какие другие национальности,– русские, например. Они с вами за компанию воспользовались таким правом. А теперь вам не нравится, вы уж задумались: как бы прихлопнуть эту самую свободу слова. Но поздно! Рты растворили настежь! Книги о вас написаны! Раньше вы русских месили, а нынче и за вас принялись. В России выходит больше тысячи патриотических газет,– пока малыми тиражами, да выходят! А если все-таки вам удастся газеты прикрыть, в ход пойдет листовочная стихия. Это будет море, океан! А там и заборная публицистика в глазах запестрит. Я вчера сижу у окна электрички, а на подходе к платформе «Тайнинская» на бетонном заборе аршинными буквами выведено: «Лужков – Кац».
– Лужков-то?.. Он русский!
– Я тоже думал: русский, ан, выходит, Кац. За день-то по Ярославской дороге тысяч двести проедет, и каждому по глазам ударит: «Кац!»
– Ну, и что с того?..– вскричал Халиф и остановился, машет руками, брызжет слюной: – Ну, Кац, Кац!.. А я Халиф. Так и что?..
– И я говорю: так и что?.. Но только я-то спокойно говорю, а ты вон как раскипятился. Ужалило тебя. С чего бы это? А между тем, вы так хотели, чтобы все было дозволено. Вот и этому сатирику дали право. Пришел он ночью с ведром черной краски, да и создал свой шедевр. Свои романы я ныне тысячным тиражом выпускаю,– пока-то они пройдут в толщу масс, а он трудился минут десять, а читателей двести тысяч получил. А мой сосед в вагоне сказал, что эта живопись и в субботу красовалась, и в воскресенье, и еще, может быть, с неделю повисит. Читателей-то больше миллиона будет. Я помню, как ваш Ельцин взялся крушить заводы и фабрики, да людей голодом-холодом вымаривать, так эта самая заборная сатира и пошла его стегать. Два-три месяца не прошло, как его уж весь русский народ презирал. Сами вы признавали: рейтинг его до трех процентов упал. И сейчас он пьяный да больной валяется на свалке истории и рядом с ним его соратники: Гайдар, Бурбулис, Черномырдин...
– Рейтинг упал, а во второй раз в президенты выбрали.
– Никто его не выбирал, и вы это лучше меня знаете. Результаты голосования вы рисуете, как этот гениальный художник нарисовал два слова.
Лесная тропинка вывела их на зеленеющее хлебами поле, и приятели повернули назад, пошли краем леса к поселку. Над крышами домов вылетело раскаленное докрасна светило. Впереди в ложбине загорелся край небольшого озера. Халиф, бледный от волнения, остановился, сказал:
– Трофимыч! Хватит каркать! Скажи лучше, что мне делать? Такие-то слова не только ты один говоришь, я их и дома от Регины слышу, а недавно и Татьяна к ней подключилась: дуэтом запели. Таня рвется фамилию поменять, материнскую хочет взять. От вас только и слышишь: власть забрали, власть забрали!.. Березовскому плевать на ваши стоны! И за кремлевскими стенами вас никто не услышит. Мне за них приходится отвечать! Но я-то власть у вас не забирал!
– Ты-то власть не забирал, а вот я остался без гонораров. Книги пишу и печатаю, а деньги за них не получаю. Продадут тираж, пятьдесят тысяч рублей выручу, но столько же мне на очередную книгу нужно. Вся семья моя на картошку села! Русских каждый год полтора миллиона вымирает. А те малютки, которых могли бы родить наши женщины, и не рожают? Так что же я, по-твоему, молчать должен?.. Меня и так уж кое-кто предателем называет.
– Тебя предателем? Это за что же?
– А в последнем романе,– ты его еще не читал,– я тебя изобразил,– под другой фамилией, конечно,– и сказал, что ты хороший парень и мы с тобой приятели. Так критик и воззрился на меня: дескать, хорошего еврея нашел! И привел такую арифметику: если каждый русский назовет хотя бы одного хорошего еврея, так их, хороших, будет сто пятьдесят миллионов. А?.. Что ты на это скажешь?.. Молчишь. Ну, так я тебе скажу: еврей хорошим только в Израиле может быть, а среди других народов он всегда остается евреем.
Трофимыч говорил и говорил; он словно бы забыл о своем собеседнике, о том, как ему больно слышать такие откровения, но Трофимыч говорил правду, а Халиф хотя и не обладал талантом поэта, но человек он был не глупый и зла на Трофимыча не копил. Знал, как его любят Регина и Татьяна: он был почти родным, и Аркадий также по-своему любил
Трофимыча и частенько сам провоцировал такие диспуты. Ему с больной ногой было трудно поспевать за Трофимычем, но он шел и шел, и готов был без конца слушать этого большого, умного человека, которого многие критики, и даже из евреев, признавали за крупного русского писателя.
Но продолжать дискуссию было уже некогда: они подходили к калитке. Трофимыч, подавая Халифу руку, сказал:
– Пойду работать. Я вчера мало написал, за мной сегодня полторы нормы. Вечером, если приедут Регина с Таней, заходите.
Неприятно было слышать такое Халифу, но Трофимыч ясно дал понять, что одного его он не ждет. И словно бы в оправдание, пояснил:
– Надоело мне с тобой спорить, Аркадий. Я отдохнуть хочу, а ты непременно ворошишь политические темы. Тебе бы в думе заседать. В следующий раз мы тебя выберем. Вас и там теперь большинство. Один лишний еврей погоды не изменит.
И скрылся за калиткой.
Ребята, оставшись одни, приступили к деловой беседе. Артур объявил, что дедушка предоставляет кров Олегу Гавриловичу...
– Зовите меня Олегом,– сказал Каратаев.– Мне еще нет семидесяти.
– Хорошо. Я вам, Олег, предлагаю свою комнату,– она тут, рядом с кабинетом деда. Там есть компьютер, магнитофон, немецкий радиокомбайн и много кассет. Компьютер, как видите, есть и у дедушки. Не знаю только, как мы наладим вашу охрану...
– А никак! – прервал его Олег.– С государством никакая охрана не справится. А государство у вас, как я давно понял, это Старрок. Ему я нужен, так пусть он и охраняет.
– Вы говорите верно,– согласилась Катерина.– Но если государство это Старрок, то Старрок это мы: я и Артур. А поскольку внутри старроков идет глухая и все глубже закипающая война, то это и значит: без охраны вас не оставят.
– А если я скажу, что никакой способности половинить банковские вклады у меня нет, а это только плод больной фантазии Фихштейна и Кахарского, что, между прочим, и есть сущая правда?
– Говорить можно, но вам никто не поверит,– сказала Екатерина. И сама тут же подумала: «И я вам не верю, а вы хотите, чтобы в это поверил Старрок».
– А знает ли Старрок или будет ли он знать, что я здесь живу?
– Не знает! – заверил Артур.– Он и вообще не знает, что мой дедушка – писатель. Из моего начальства это знает только вот она – Екатерина Михайловна.
Майор Катя заметила:
– Старрок если и узнает ваш адрес, то никому не скажет. Он попытается скрыть вас от всего мира и оставить только для себя. Но давайте решим: насколько важно нам прятаться от генерала?.. Он же будет наседать и от меня не отстанет.
– С генералом я буду открыт, как и с Мишей Кахарским и Сеней Фихштейном. Они мое главное прикрытие и защита. Эти два молодца вырвали меня из железных лап начальника военной базы. Я устроил им по сто тысяч долларов, и они готовы за меня век молить своего бога Яхве. И я понимаю: стволами Калашникова они меня окружат. Но пусть уж лучше эти стволы будут в ваших руках, чем в каких-нибудь других.
Екатерина задумалась: ее смущала информация Артура о том, что Автандил знает о пассажире, которого встречали в аэропорту люди Старрока. Но известно ли ему, что за птица Олег Гаврилович?
Взяла сотовый телефон, набрала номер.
– Лида! Я тебя разбудила? Ничего. Нам с тобой придется много работать. Разбуди генерала. А?.. Спит крепко? Ничего. Ему тоже придется поработать. Разбуди и сунь ему в руки телефон. Я буду с ним говорить.
Через минуту продолжала:
– Господин генерал! Это я, Катя. Грех не захотел жить у вас, но охотно будет с вами работать. Признает вас за единственного хозяина. Он надежно укрылся, и вы не пытайтесь его искать. Ему нужна свобода и тихая мирная жизнь. В других условиях он не сможет работать. Да проснитесь же вы, наконец! Я сейчас поеду в милицию, а вы узнайте, откуда о нашем хакере пронюхал Автандил?
Артур и Олег Гаврилович слушали Катю с нарастающим интересом; они не могли понять природы ее тона, ее неженского натиска и даже как будто бы несвойственной для нее наглости. Генерал все-таки! Начальник милиции, а совсем недавно был заместителем министра. Уж нет ли между ними каких-либо личных отношений?
И для Артура, и, особенно, для Олега Катя оставалась большой загадкой: была какая-то пропасть между ее чисто женской внешностью и отвагой человека, способного на любой отчаянный шаг. Для нее, казалось, не было границ и препятствий в стремлении к намеченной цели. Клокочущая энергия дышала в этом юном прелестном создании. Олег, которому было уже за тридцать и он, естественно, повидал на своем веку женщин, впервые встретил такую, которая смущала его мужскую природу, чем-то обезоруживала и побуждала держаться на расстоянии. Вот тот самый случай, где годится русская пословица «На бешеной козе не подъедешь». И если это впечатление лишало Артура всякого желания думать об амурах, хотя, как он полагал, Катя была того же возраста, что и он, для Олега же, умеющего проникать в непролазные дебри компьютера, Катя явилась существом таинственным и все более загадочным. В одном сходились Артур с Олегом: Кате можно верить, она не подведет.
Солнце едва поднялось над золотыми куполами Сергиево– Посадской лавры, когда Катя выехала из дачного поселка и на скорости сто двадцать – сто тридцать километров полетела в Москву. В милиции она застала Автандила лежащим в своей тайной комнате и стонущим от боли в голове. То место, по которому его ударил кто-то из его соратников, распухло и сильно болело. Он схватил Катерину за руку и, всхлипывая как ребенок, говорил:
– Не бросай меня, Кэт. Мне плохо. Я дам тебе дэнег на твою фабрику – ты только нэ бросай, а зови сюда доктора, профессора – много профессоров – пусть лечат!
– Собирайтесь! Я повезу вас в больницу.
– Нэт! – приподнял на подушке голову и завращал страшными глазами Автандил.– Нэ надо в больницу. Зачем больница, если сюда приедет любой профессор и даст лекарство.
И полковник уронил голову на подушку.
Катя не знала, что верный человек сообщил ему по телефону о готовящейся над ним расправе. Паханы его чеченской мафии не хотели простить ему дикой жадности: все деньги от продажи русских рабов он закладывал себе в сейф, и решили от него избавиться. Ждали только случая, когда он вылезет из своей берлоги, то есть выйдет из милиции. И он не выходил. Даже в больницу не хотел ложиться. И не подпускал к себе больше чеченцев. К нему могли входить только Старрок, подполковник Тихий да Катя.
Екатерина не настаивала; наладила ему свежую примочку, которую выписал доктор, дала утреннюю порцию лекарства и заказала в буфете завтрак. Автандил приободрился. Гладил своей горячей рукой руку Екатерины и как-то плаксиво, едва сдерживая истерию, говорил:
– Нэ знаю, пачему, но я смотрю на тебя, как на вершину горы Казбек, что у нас на Родине, и мне становится легче. Вот и сейчас... ты пощупай мою голову: опухоль стала меньше. Как ты пришла, она стала меньше.
Катя села в кресло у его изголовья. Слышала сердцем, что он хочет сказать ей что-то важное, и молчала, не хотела путать его мысли, побуждала к дальнейшим откровениям.
Автандил торопился:
– Катя! Катуш!.. У нас мало времени. Жизнь так устроена: летит как водопад. И меня, и тебя хотят убить. Худые люди всегда бывают жадные. Им всегда мало. Они думают, у меня много денег, и ждут больше, больше. Но это ладно. Переживем. К нам с тобой из Америки пришла новая беда: хакер прилетел. Ты знаешь, что такое хакер?.. Нет, ты не знаешь. Откуда знать, если ты женщина. У нас женщины совсем ничего не знают. Им и не надо знать, а тебе – надо. Хакер – это такой человек, который может взять деньги из любого банка и дать тебе. А?.. Ты теперь понимаешь, что такое хакер?.. И ты поймешь, почему его встречал Старрок. Хакер нужен стране, всем людям, а его забрали к себе Старрок и Трофимов. А?.. Это тебе чего-нибудь говорит?..
– Старрок – начальник милиции, ему поручил Трофимов. Все ясно.
– А-а-а... дэвка!..
– Я не девка, я женщина,– возразила Катерина.
– Ну, женщина – все равно – дэвка! Старрок, Трофимов положат хакера в карман. Ты этого хочешь?..
– Я хочу, чтобы хакер, если он уж умеет распоряжаться банками, служил нашей Родине, России.
– А-а-а!..– застонал, как от зубной боли Автандил.– Родина, Россия... Это слова, как жил белый бычок. Ваш дедушка Крылов сказки детям рассказывал.
– Крылов писал басни.
– Сказки, басни – есть разница? Да?.. На свете есть деньги, а больше ничего нет. И еще квартира, а еще дача – вот это есть, а басни?.. Они нужны тебе?.. У тебя фабрика – она тоже есть. Но к ней нужны деньги. Много денег! Возьмем их у хакера.
– Да как же мы их возьмем, если хакер попал в распоряжение Старрока и Трофимова. Его закроют, будут охранять, и мы к нему не попадем. А если и попадем, как же у него попросишь деньги? Что он о нас подумает?..
Автандил сбросил одеяло, сел на диване. Из-под халата видны были волосатые, как у обезьяны, ноги. Повязка на голове сбилась, обнажив лысеющую со лба и смазанную йодом ушибленную голову. Вылезшие из орбит глаза страшно вращались, губы пересохли.
– Дэвка!
– Я не девка, а майор Екатерина, как вы обычно меня называете.
– Ладно. Майор. Сегодня майор, а завтра будешь полковник, а я – генерал. И ты будешь говорить: господин генерал, позвольте войти! И я тебе буду говорить: входите и садитесь вот сюда, в кресло у моего стола. Но для этого...
Он больно схватил ее за руку, потянул к себе. Брызжа слюной в ухо, зашипел:
– Тихо! Надо говорить тихо.
И оглядел комнату – стены, потолок.
– Жучки! Они везде! Ты знаешь? У тебя в кабинете тоже жучки. Их ставит Старрок. Он хочет все знать, все слышать. Но Автандил тоже не дурак. Автандилу из Англии привезли много жучков, я тебе их дам. Но только ты не ставь их у меня.
– Вам нужны жучки, а мне-то зачем?
– Ах, дэвка! Ты молодая и ничего не знаешь. Я узнал такое, что мы с тобой...
Он снова оглядел комнату. И зашептал со свистом:
– Я узнал секрет, страшный секрет! Старрок скоро нас уволит. Ему не нужен отдел борьбы с организованной преступностью. Больше нэ надо ни с чем бороться. Эта борьба дает мало денег, а ему нужно много. Он хочет быть богатым; таким, как Гусинский и Абрамович. И нам покажет на дверь. Но я знаю, как его умыть.
– Умыть?
– Да, умыть. Кинжалом немножко резать и умывать. Хакер был его, а станет наш. Тебе нужны деньги, и я их тебе дам, а ты мне дай хакера.
– Откуда же я возьму... этого хакера? Я его и в глаза не видела!
– Ой, ой, ой... нэ надо! Автандил не такой умный, как Старрок, но все знают, что я похож на Сталина и так могу чик-чикать своих друзей, как это делал Сталин. Таких мудрых людей, как живут на Кавказе, нет и в Кремле, где даже Ельцина делали трезвым и умным. Старрок еврей, а все евреи – трусы. Ему надо показать нож и повертеть под носом, он тогда поднимет руки и будет тихо плакать.
– Но кто же ему покажет нож? Я, что ли?..
– Найдем. Такие люди есть у меня. Ты только палуби хакера, и он будет наш. Я знаю, что Старрок говорил Трофимову. Он говорил: приставлю к нему Екатерину и он будет у нас в кармане. Приставлю! Ты меня слышишь?.. Значит, хакер уже у тебя. Я знаю: ты все можешь. Любой мужик, если на тебя глянет, он уже не мужик, а баба. Ничего не может. Я тоже ничего не могу. Когда ты ко мне приходишь, я ничего не могу. И хакер тоже... Он же мужик!..
Екатерина поняла: дальше ей отпираться не стоит. Ей остается повести двойную игру, но как это делать? Она пока не знала. Старрок – начальник, за ним вся сионистская рать, но и Автандил ведет за собой колонну, сплоченную, как стальной кулак, готовую любому отсечь голову. Автандил не однажды ей намекал: с ними и мэрия столицы, многие важные чиновники в министерствах и Кремле. А уж в милиции-то, во всех отделениях, все больше становится чеченцев. Такова стратегия чиновников-сионистов: как Ленин в свое время делал ставку на латышей, так теперь «отцы отечества» подтягивают в столицу и во все другие русские города иноверцев; их-то в судный час легче поднять и бросить на подавление основной массы народа. Такую линию в Германии вел многие годы канцлер Коль, и сейчас в Берлине азиатов, арабов и евреев едва ли не больше, чем немцев. Консервативные и аполитичные арийцы не заметили, как снова очутились в мешке чужеземцев. Париж тоже не принадлежит французам. Такая же участь ожидает Москву. Но этот процесс особенно бурно протекает в Америке: там в Вавилон превращается вся страна. И оттого жизнь в американских городах, особенно в больших, становится невыносимой. Белые состоятельные люди даже детей не хотят учить в школах; отправляют их в монастыри.
– Ну, хорошо,– в раздумье заговорила Екатерина.– Нож и всякие кровавые дела я отвергаю. Предлагаю вам с генералом заключить союз, а я позабочусь, чтобы хакер работал и на вас, и на генерала. Но вот что я уже узнала: хакер только работает над проблемой тайной переброски денег из одного банка в другой. Он этого делать пока не умеет.
– Ты, дэвка, идиота из меня не делай! Он может качать туда-сюда миллиарды!
– Я майор, а не девка.
– Ладно, ладно. Ты – дэвка...
– Майор!
– Ну, майор. Но ты женщина. У тебя слабое сердце, и рука дрожит. Хочешь союз? Но ты...
Он снова больно захватил руку Екатерины и зашипел, как кот на собаку:
– Ничего не говори генералу. Ты будешь молчать. Хочешь жить – молчи, не будешь молчать – крык!...
Он чиркнул пальцем по шее. И продолжал:
– За мной вся сила гор. Настоящая война не там, в горах, а здесь, в Москве. И ты попала в засаду. Только я тебя могу спасти. Будешь молчать – спасу. Слышишь, дэвка! Иди и работай. Только на меня работай. Автандил любит друзей, но если за спиной у него будет сверкать нож... Автандил не знает пощады. А теперь иди. У тебя есть сотовый телефон – звони Автандилу. Все время звони, каждый день.
И как раз в этот момент зазвонила ее «труба» – так называют сотовый телефон. Генерал требовал ее к себе в кабинет.
– Это кто – генерал? – весь напружинился полковник.
– Да, генерал.
– Хорошо. Ты иди. И – ни слова!
Катя кивнула и вышла.
Г енерал встретил ее словами:
– Хорошо, хорошо! Если он не хочет жить у меня – это его дело. И что он от меня побежал – будто я участковый, а он мелкий воришка,– тоже его дело. Как говорят в Одессе, в церкви тоже иногда храпят. Но вы скажите мне еще раз: он уже это сказал, что будет со мной работать? И только со мной.
Старрок ходил вокруг своего стола, двигал туда-сюда кресло, ногой задел за шнур телефона и чуть не упал. Он был небрит, волосы стояли торчком,– кажется, он забыл их расчесать. Но главные перемены случились на его лице: нос заострился и будто склонился набок, нижняя губа дрожала, а верхняя напряглась и как-то сжалась. Он был бледен.
Катя острым наметанным глазом все это разглядела и поняла: Старрок у нее в кармане. Он теперь будет трястись, как в лихорадке: ему засветили миллионы и их видение заслонило от него весь свет. Когда она вместе с подполковником Тихим, руководившим почти всеми операциями по задержанию с поличными групп преступников, завершала очередное дело, она видела, и знала, и слышала каждой клеткой своего существа, как Старрок, а вместе с ним и Автандил качали взятки из заинтересованных сторон и одного за другим отпускали преступников. Мафиози снова попадали на свободу и продолжали свои дела. И их затем долго не трогали, но проходило время, и на них снова производился налет. Генерал и полковник напоминали стервятников, сидящих на соседних деревьях и выжидающих добычу. И как только им бросали жертву, они кидались на нее и рвали на части. И трудно было понять, кто сильнее: генерал или полковник. Одно было ясно: за их плечами стояли другие стервятники, и те, другие, были тоже кровожадны.
Наконец, пришел час для майора Кати. Она поняла: можно терзать и мучить генерала и полковника, можно водить их за нос, а можно и столкнуть лбами... Вот только бы не ошибиться. Сейчас она ничего не скажет Старроку, не откроет адреса хакера, а сам он ни о чем не узнает, да ему и не надо знать. Ведь Грех сказал: будет на него работать и его единственного признает за хозяина. Олегу это тоже удобно, и генерал хорошо понимал своего будущего благодетеля. Вот только что он скажет Трофимову?.. Но и тут не было особых затруднений: генерала Трофимова они тоже возьмут в пай, а уж как там крутиться важному чиновнику, кому он будет давать взятки – его дело.
Комфортнее всего чувствовала себя Катюша. Она сейчас посматривала на дверь и думала: не войдет ли ее напарник по делам и верный друг подполковник Тихий?
– Вы спокойны, будто у вас остановилось сердце. Вы деревянная, железная!
Генерал стоял перед ней в позе провинившегося мальчика и сверлил воспаленными
глазами.
– А мне нечего волноваться. За хакером я бежала по лесу, но он длинный и быстрый, как олень; разве его догонишь? Мне было плохо, я сидела ночью в лесу и плакала, но вдруг зазвонил телефон. Это был хакер. Его голос был так приятен, и он говорил мне любезности, обещал служить только мне, а вам велел передать, что признает вас за хозяина, но при одном условии: не ищите его и выполняйте его маленькие поручения.
– Буду, буду! Так ему и скажите. Он знает меня, а я знаю его. И еще немножко его знает Трофимов. Но с этим я разберусь сам. А вы мне скажите: этот горный шакал Автандил не пронюхал о нашем хакере?
– Думаю, что пронюхал,– спокойно сказала Катя.
– О-о-о! – застонал генерал.– Вы ему сказали?
– Ну, что вы? Я же не дурочка. Но он так расстроен,– что-то знает. Не хотел отпускать к вам.
– Но откуда?
Катя стала оглядывать стены, потолок, заглянула под стол.
– Что вы ищете? – испуганно завопил Старрок.– Шашку тротила? Бомбу?..
Катя невозмутимо и ангельским голоском говорила:
– Бомба потом будет, тротил – тоже... Если в дело идут большие деньги...
Она снова смотрела на потолок, оглядела стены...
– Но что вы ищете?
– Вас подслушивают. Жучки поставили.
– Жучки? Меня?..
– Да, вас. Мне как-то полковник говорил, что в Англии можно приобрести такие крохотные жучки.
И она снова смотрела, смотрела... Теперь и генерал обшаривал глазами стены, потолок. И полез под стол. А потом стал осматривать люстру...
Майор Катя встала в стойку смирно. Подчеркнуто вежливо и почтительно сказала:
– Господин генерал! Позвольте идти?...
И, не дожидаясь ответа, вышла. На устах ее гуляла озорная улыбка.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
После завтрака Артур и Катерина объявили о своем отъезде в Москву: там, в милиции, их ждали неотложные дела. Олег вызвался доехать с ними до Сергиева Посада. И тут же позвонил своим друзьям с радиозавода, просил их приехать в Сергиев Посад и ждать его у входа в Лавру. А пока Артур готовил в гараже машину, он предложил Кате пройти с ним в сад.
– Я хочу снабдить вас деньгами.
– Деньги у меня есть. Небольшие, но имеются.
– Это хорошо, но у вас фабрика, много рабочих – я бы хотел им помочь.
Выписал чек на десять миллионов долларов. И сказал:
– Пройдите к директору банка Роману, передайте ему от меня привет и возьмите денег, сколько вам нужно.
– Так много? Никогда не держала в руках такой суммы. А еще говорите, что Старрок преувеличивает ваши способности.
– Да, преувеличивает. И вам советую развенчивать слухи о моих талантах. Но об этом мы будем говорить потом. А пока лишь скажу: больших денег в банке не берите. И даже за малой суммой ехать с охраной. Но тут уж мне вас не учить. Денежных людей пасут, выслеживают и затем на них нападают. В Америке отработана система обращения с деньгами. Если еще в Россию не пришел этот гангстеризм, то скоро придет. Америка гниет, бурно распадается, и зараза от нее ядовитым облаком накрывает другие страны.
К ним подошел Трофимыч и, обращаясь к Олегу:
– Одни с вами остаемся. Мне бы надо съездить в магазин.
И к Кате:
– Подвезете меня? Нам с вами по пути.
Каратаев сказал:
– Составьте список, что нам нужно. Я поеду в Сергиев Посад, в парикмахерскую, и там закуплю все необходимое.
– Нам нужен хлеб, крупа, бутылочка постного масла,– ну, и что-нибудь к чаю. Вот вам деньги.
– Деньги у меня есть.
И Олег легонько отстранил руку Трофимыча.
Через десять минут они въезжали в православную столицу Руси, и здесь, у небольшого пруда, что на углу Дворца культуры имени Г агарина, Олег вышел и пожелал товарищам счастливого пути.
Остановил женщину, спросил:
– Где тут адвокатская контора?
На счастье городская коллегия адвокатов была тут же рядом, через улицу и чуть ниже, если ехать или идти к Лавре. Возле конторы стоял молодой человек.
– Мне нужен адвокат,– сказал Олег.
– Я и есть адвокат. Но только молодой. Меня нанимают клиенты бедные.
– А где мы можем с вами поговорить?
– В конторе мы отдельной комнаты не найдем. Если у вас нет секретов...
– Есть секреты. Адвокаты, как я понимаю, у вас в основном не русские.
– Да, вы правы, но перед вами единственный экземпляр русского адвоката здешней коллегии. Адвокатская служба, как вы, может быть, знаете, еще в прошлом веке была полностью захвачена одним малым народом.
– Каким народом? – повысил голос Олег.– Евреями! Вы так и говорите. Боитесь, что ли? Пора бы нам, русским, вставать с колен и вещи называть своими именами.
– Да нет, не боюсь. Но наша служба... обязывает.
Олег показал рукой на пруд:
– Вон там лавочка, пойдемте и побеседуем.
– Да, я, пожалуйста.
Они перешли шоссе.
– Давайте знакомиться. Меня зовут Олег. Я прописан в Москве, но скоро буду жить в Сергиевом Посаде.
– Имя у вас приятное. Надеюсь, и человек вы хороший. Что же до меня – вот мои документы.
Олег читал:
– Николай Амвросьевич Бутенко. Член Сергиево-Посадской коллегии адвокатов.
– У вас тоже приятное имя. Но мы сейчас не на имя должны смотреть, а на физиономию. Надо учиться у евреев, и у всех восточных народов: встретил родственную физиономию – значит, друг и брат! И максимум доверия, и делай для брата все, что можешь. Хватит нам косо смотреть друг на друга, скрытничать, сторониться. Славяне – значит, братья! На нас теперь весь мир буром прет. Мы должны сплотиться и занять железную оборону. Голову клади за други своя! Вот как мы теперь должны относиться один к другому. А теперь за дело. Мне нужно купить автомобиль, желательно «Волгу» последней марки. И новую или почти новую.
– Здесь рынок автомобилей невелик, а вот в Пушкино или в Александрове,– это тут, недалеко,– там выбор большой. А кто будет ездить?
– У меня есть права, но их надо зарегистрировать. Я три года жил за границей, и там у меня были другие права.
– Понадобятся и те и другие. И еще нужны будут деньги. Без денег у нас теперь в России шагу не ступить. Такие порядки нам завели демократы.
– Я эту публику знаю. В Америке они тоже есть, но в этом году их место в Белом доме, кажется, займут республиканцы. Итак, ваши условия: сколько вам понадобится на эту операцию? Разумеется, кроме платы за автомобиль.
– Триста долларов.
– Вот вам пятьсот. Только сделайте все хорошо и быстро.
Почти новая «Волга» продавалась на местном рынке. Заплатили за нее четыре тысячи долларов. Бутенко знал, с кем говорить и кто тут главный. Олег наблюдал за ним и думал: «Парень деловой, действует наверняка». Ему потребовался час на оформление документов, еще час на регистрацию водительских прав. Олег записал номера служебного и домашнего телефонов адвоката, и на том они расстались. Проехал в конец города и там вошел в парикмахерскую. Через полчаса он уже был другим человеком. У входа в Лавру Олега поджидали его старые друзья – институтский однокашник Сергей Малютин и директор завода Григорий Иванович Вялов.
Встретились они как родные.
– Олег! Дьявол! – кричал Серега. Ты же спас нас – и его вот,– кивнул на директора,– и завод, и всех рабочих. А их у нас четыре тысячи. Мы тебе памятник на заводской площади поставим!
Директор стоял в сторонке и улыбался. Они не были так близки с Каратаевым,– Олег работал на заводе в конструкторском бюро и лишь незадолго от отбытия в Америку стал главным конструктором. И сейчас этот сутуловатый, синеглазый богатырь был для Вялова дороже всех людей на свете. В самый драматический для него момент, когда завод за бесценок хотели продать какому-то египтянину и директору уж предложили увольняться, из-за океана последовал звонок: «На счет завода перечислено сто миллионов долларов». Вялов не поверил своим ушам, позвал Малютина. Тот, услышав новость, взмахнул руками:
– Он! Конечно, это он, наш Олег!.. Он мне звонил, что-то говорил насчет своего хакерства. Посылайте бухгалтера, пусть получает деньги. Будем платить зарплату.
– Но-о...– замялся директор,– вдруг как меня возьмут за шкирку?..
– Но за что? Вас-то за что?.. Деньги перевели из Америки, а кто и почему – какое кому собачье дело?..
– А-а!.. Была не была! Будем тратить.
И стали давать зарплату рабочим, служащим. Рассчитались с государством, да еще закупили оборудование. Потом из Америки на их счет поступили новые деньги – однажды сорок миллионов долларов, а в другой раз двести пятьдесят. Директор закупил для рабочих и служащих сто квартир. Эта акция встревожила чиновников из министерства. Приехал заместитель министра. Вялов ему сказал:
– Мы наладили выпуск продукции, которая хорошо идет. И сделали отчисление в министерство. Вам это не нравится?