Текст книги "Похищение столицы"

Автор книги: Иван Дроздов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Надела кепочку, которую назвала «лужковкой», на плечи накинула просторную не по фигуре кожаную куртку, а свой изящный носик оседлала громадными, закрывшими большую половину лица, черными очками.

– Пойдемте, я подвезу вас до метро.

Выходили из парадных дверей мимо часового, который браво приветствовал майора и Артура. Шли вдоль здания и свернули за угол. Здесь их ждал автомобиль под стать тем, на которых ездят главари мафиозных банд, президенты. За рулем сидел молодой парень в модной куртке и с золотым перстнем. Катя, садясь на переднее сиденье и поворачиваясь к Артуру, сказала:

– Это мой младший брат Филипп. Знакомьтесь.

И, когда они тронулись, любовно проговорила:

– Не правда ли, экзотическое имя? А?.. Королевское. Это у нас мама фантазерка: имен надавала. Старшего брата Эдуардом обозвала. Хорошо хоть меня пощадила, но тоже – по имени двух русских цариц нарекла.

Проезжали мимо метро «Рижская», но Катерина машину не остановила, а лишь сказала:

– Вон там на проспекте Мира наш дом.

Машина входила в узенький переулок, когда откуда-то из-за угла раздалась дробь автоматной очереди. Три пули попали в боковое окно заднего сиденья, но стекла не пробили. Филипп наддал газу, и они вылетели на проспект Мира. У подъезда дома вышли из машины, осмотрели следы от пуль: на счастье, они даже не прогнули

пуленепробиваемое стекло, а лишь оставили след в виде звездочек со множеством лучей. Катерина, казалось, была спокойна, и лишь слегка побелевшие щеки и подбородок выдавали ее волнение. Негромко проговорила:

– Все как на войне.

Жили они на третьем этаже девятиэтажного кирпичного дома-башни. Входные двери в подъезд были тяжелыми, в просторном коридоре у стола сидела женщина. Дежурная. А в застекленной кабине – парень в пятнистой форме бойца-омоновца. Завидев майора, поднялся, принял стойку cмирно. Катя с ним поздоровалась. А когда вошли в лифт, Артур спросил:

– А часто они... по вам стреляют?

– Да нет, так нагло – впервые.

В квартире у двери лежал огромный лохматый пес – московская сторожевая. Завидев Катю, лениво поднялся, замотал хвостом. Тянулся мордой к хозяйке, а смотрел на Артура и был недоволен, неохотно отстранился.

И когда они раздевались в просторном, но скромно отделанном и обставленном коридоре, к ним вышла молодая женщина, приветливо поклонилась Артуру.

– Здравствуйте! Я Катина мама, Валентина Павловна.

Катерина представила:

– Наш новый сотрудник, Артур.

И предложила идти в комнату вслед за ее мамой. Валентина Павловна казалась совсем молодой и больше походила на сестру Катерины или на ее подругу. Девичья фигура, прическа под мальчика, скорая летящая походка. Она все время оборачивалась, спрашивала:

– Надеюсь, вы не на минутку, как всегда залетает в родное гнездо вот эта птичка,– кивнула на дочь. И продолжала: – Я только что сварила борщ, Эдуард с прогулки вернулся. Мы на славу пообедаем.– И потом, когда расположились в креслах: – А где Филипп? Надеюсь, он не ждет тебя там в своей машине?

Артур подумал: «Знала бы она, какой опасности подвергались ее дети всего лишь несколько минут назад».

Катерина сказала:

– Да, конечно, мы с тобой пообедаем.

Катерина была спокойна, и только легкий румянец да тревожные интонации голоса выдавали только что пережитый ею стресс.

Вошли в большую комнату: здесь на средине ковра в металлической коляске сидел мужчина лет тридцати, чисто выбритый, тщательно причесанный, в зеленой рубашке с короткими рукавами. Он смотрел на Катерину и, кажется, не замечал вошедшего с ней Артура. А Катерина подошла к нему, обняла за шею и крепко прижалась щекой к его щеке. Потом отстранилась и, кивая на Артура, сказала:

– Это Артур. С ним мы провернули нынче крупную операцию.

– Суданец?.. Ну, и как вы разобрались с чеченской ма– фией?

Он протянул руку Артуру:

– Эдуард.

И продолжал:

– Я тебе говорил: ваш Автандил никакой не грузин, а чеченец. Это они сейчас захватывают милицию и торгуют живым товаром. У грузин на это кишка тонка. Грузины не так спаяны и трусоваты. Им, как азикам, на рынках укропом торговать.

Эдуард был офицером и командовал в Чечне танковой ротой. Его танк наехал на фугас, и его сильно тряхнуло. У него что-то лопнуло в спине, он был доставлен в госпиталь в Москву, пролежал там три месяца, немного подлечился, но врачам не удалось его радикально вылечить. Предлагали операцию на позвоночнике, но он отказался и вот уже полгода как передвигается в коляске. Коляска изготовлена по особому заказу, но и она не доставляет особой радости. Эдуард заочно учится в радиотехническом институте, читает газеты, книги, включает магнитофон, но всегда жадно вслушивается: не раздадутся ли шаги за дверью? Ждет свою любимую сестренку Катерину и сильно за нее волнуется. Много раз ей говорил: «Брось ты свою милицию, будем жить на мою пенсию и твою фабричную зарплату».

Эдуард поехал на кухню,– видно, захотел помочь матери. Пришел Филипп, но лишь заглянул в комнату и тоже пошел к матери. Он-то был и совсем спокоен, будто автоматные очереди барабанили по стеклу его автомобиля каждый день. «Вот парень! – с завистью подумал о нем Артур.– А я?.. Не мечут ли мои глаза страх и тревогу?»

Он очень бы не хотел показаться Катерине трусом. И, может быть, потому неуместно часто и, как думалось ему, неестественно глупо улыбался.

И Катерина это заметила. Спросила:

– Теперь настала ваша очередь улыбаться. Вам, я вижу, весело.

– Нисколько. Мне даже как будто бы страшновато. Хорошо, что стекла машины у вас такие. А если бы...

– Если бы... нас бы уже не было. Но по мне так это и хорошо. Я боюсь жизни долгой и немощной. Будешь ходить с палочкой, кряхтеть и пугать своим видом детей. Мне только жаль девочек, которых мы спасаем от рабства. Я за время работы в милиции шестьсот юных москвичек вырвала из рук мафии. Почти половина из них трудится на моей фабрике, для остальных мы строим большой корпус. Вот только денег пока на строительство не хватает. А так-то, если бы не было земных забот, хоть завтра готова к Богу полететь.

– А вы верите в загробную жизнь? – спросил Артур.

– Верю!

– Вам легче умирать будет. А я вот не верю.– И, помолчав: – Я вас немощной не представляю.

– Вы думаете, я себя представляю такой?

С минуту сидели молча, как старички, задумчиво смотрели себе под ноги.

– Хотела бы вас спросить: не жалеете ли вы, что приняли мое предложение и пошли к нам на работу?

– Нет! – решительно возразил Артур.– Работа эта больше мужская, чем женская. Но если уж вы ее не боитесь...

Катя снова задумалась. И потом:

– Как не боюсь,– боюсь, конечно, да война ведь... Это только глухой и глупый обыватель не видит, что война у нас полным ходом идет – и на многих фронтах. С нами, русскими, кто только теперь не воюет, да автоматные очереди, которыми нас с вами угостили, не все слышат. Москва окружена. Я вчера прочла небольшую книжицу, там сказано, что в Москве и под Москвой проживают сотни тысяч кавказцев. Теперь еще и корейцы, вьетнамцы, китайцы появились. И никто из них,– или почти никто,– не работает на заводах, фабриках, в мастерских. Что они делают, чем занимаются – никто вам не скажет. Только нам, работникам милиции, кое-что открывается. Еще недавно они продовольственные рынки оккупировали, теперь и другие рынки появились. Мы с вами на рынке живого товара воюем. Тут девушек, подростков и даже детей продают.

Она так и сказала: «Воюем». Катя сидела в кресле у окна, смотрела на детишек, игравших в зеленом и хорошо ухоженном скверике. Возле них бегали собачки, важно ходил, задрав крючковатый хвост, английский дог, а на лавочках сидели возле детских колясок молодые мамы. Артур тоже сидел поблизости от окна и мог наблюдать эту идиллическую картину. Подумал: вот там когда-нибудь так же будут играть дети Катерины...

Его размышления прервал мобильный телефон, лежащий на столе. И по первым же словам, раздавшимся в аппарате, по выражению лица девушки, которое вдруг стало озабоченным, Артур понял, что случилось что-то серьезное.

Катя решительно поднялась с кресла:

– Мы должны быть на работе. Поедемте.

И уже в коридоре, одевая плащ, крикнула:

– Филипп! Едем.

Брат выходил из кухни недовольный, ворчал:

– Не дадут и поесть.

А Валентина Павловна, схватив Катеньку за руку, запричитала:

– Ну, что там твоя милиция! Не сгорит же она без тебя!..

Подъехал Эдуард. Катя склонилась к нему:

– Простите меня. Что-то там случилось.

Артур заметил: обратно ехали каким-то другим путем, кружили по переулкам. Ничего не спрашивал, но понял: Филипп выбирал безопасную дорогу. Сердце зашлось тревогой: война! Он призван на нее солдатом, и теперь опасность для него будет постоянной. Смотрел на сидевшую рядом с братом Катерину: профиль ее лица был спокоен и невозмутим. Подумал о силе духа этого юного и такого хрупкого существа. Знает, что со всех сторон подстерегает опасность, и совершенно о ней не думает. Чувства страха и сомнений она, казалось, не знает.

Удивляло Артура ее молчание. Ну, сказала бы ему что-нибудь! Что-то же произошло там в милиции? Наконец, и он не посторонний в ее делах.

Не знал Артур, что Катерина опасалась вести с ним деловые разговоры там, в милиции, и в собственной квартире, и даже в салоне автомобиля. Везде могут быть наставлены «жучки» для подслушивания. Дела они ведут сверхсекретные, а противник, с которым они имеют дело, вездесущ и коварен.

Но Катя вдруг к нему повернулась, вынула из кармана плаща пачку долларов и, подавая, сказала:

– Это ваша доля.

– Доля?..

Катя прижала к своим губам указательный палец: дескать, молчи и ни о чем не спрашивай.

Артур сунул деньги в карман. Мельком взглянул на пачку банкнот и понял: сумма большая. И хотя деньги ему, ох, как нужны, но тревога царапнула сердце: если деньги, то тут что-то нечисто. Однако откинулся на спинку сиденья, принял абсолютно равнодушный вид. И для себя решил сохранять такое же олимпийское спокойствие, и даже величие, которое все время читал на лице Екатерины.

У дверей кабинета Автандила стояли двое часовых, Катю они не смутили. Она кивнула им и открыла дверь. Тут ее ждал незнакомый Артуру подполковник. Она подала ему руку и, кивнув на Артура, сказала:

– Я ему доверяю.

А потом тихо, шепотом:

– Что произошло?

Подполковник тоже заговорил тихо и будто от кого-то отворачиваясь и как бы машинально оглядывая стены, потолок:

– Автандил допрашивал двух грузин... ну тех, которых взяли во время вашей последней операции. Один ему сказал: «Ты, шайтан, предал нас!» И ударил по голове вон той хрустальной вазой. Автандил потерял сознание, но ненадолго. А когда сознание вернулось к нему, сказал: «Не надо звать “скорую помощь”. Позовите Катю».

Подполковник снова кинул тревожный взгляд на стены, потолок. Артур понял: высматривает «жучков». Очевидно, здесь налажена слежка всех и за всеми. И еще подумал: надо быть осторожным. Молчать как рыба.

Катерина потушила свет, метнулась к окну и задернула наглухо плотные шторы. В кабинете воцарилась темнота. Подошла к подполковнику, в ухо ему зашептала:

– Идите к полковнику, не дайте ему подняться с дивана. Мне нужно десять минут.

И – к Артуру:

– Встаньте у двери кабинета, никого не впускайте.

Распоряжения ее тотчас были исполнены, а она подошла к сейфу. Через минуту дверца его издала негромкий и будто бы недовольный визг и изнутри сейфа, осветив кабинет, вырвалась яркая полоска. Артур видел, как майор выгребала из сейфа пачки банкнот, как она затем открыла находящийся внутри потайной ящик, выгребла и из него содержимое и уж затем тихо притворила все дверцы.

После этого вышла в коридор и отпустила часовых. Сама же прошла в свой кабинет, взяла там большую наплечную сумку и сложила в нее все содержимое сейфа. Вручила эту сумку Артуру, сказала:

– Идите к себе.

Сама же прошла в комнату, где лежал и слегка постанывал Автандил. Завидев ее, тихо, скрипучим голосом проговорил:

– Вас так долго не было.

Показал на голову, где в седых редких волосах запеклась кровь.

– Это они... твои шакалы хотели со мной покончить.

– Это ваши шакалы, а не мои, господин полковник.

– Ах, Катэрин, нэпутевая девка! Знаешь, что я тебя люблю, и позволяешь себе дэрзости. Будэшь дальше злить начальника – накажу.

– Испугали! Да я и генерала нашего не боюсь, не то что вас. Лежите спокойно, не то «скорую» вызову; она в больницу отвезет. А там, на больничной койке, вас быстро шакалы достанут.

– Нэ надо «скорую»! И никого нэ надо! Пусть никто нэ знает, что шакал по голова ударил. Никто! – слышишь? Народ ваш русский худой, смеяться любит. Покажет пальцем, говорить будет: вон полковник, которого чечен хрустальным горшком на голова бил. Дырку у черепа дэлал. Ты этого хочешь?

– Слышу, слышу. Раскудахтался. Эти ваши грузины разболтали, что и не грузин вы никакой, а чечен из приграничного с Грузией района. Там вы их язык узнали и теперь выдаете себя за грузина.

Автандил поднял голову над подушкой, страшно вращал глазами:

– Я – чечен, да? Ты, дэвка, с ума спятил! Исчо кому не скажи. Чечен!.. Чечен живет в горах. Шакалы они – не люди. А я полковник русской милиции. Да?.. Тэбе не надо об этом говорить. Ты знаешь, какой я человек? Такой чечен бывает?..

– Ладно, ладно. Лежите. Вам нельзя волноваться.

Катя спокойно подошла к аптечке, достала вату, бинты, спирт и какие-то пузырьки. Действовала она быстро, уверенно, словно фронтовая сестра. Промыла рану, перебинтовала и дала выпить лекарство; то была львиная доза снотворного, после которого минут через десять Автандил погрузился в царство, где не было тревог и человек испытывает блаженство небытия.

Пришел подполковник, и майор попросила его снова поставить у дверей кабинета часового – на этот раз одного. Самого же пригласила в кабинет Артура. Здесь она тоже потушила свет и зашторила окна. Несколько пачек долларовых банкнот отдала подполковнику, одну пачку – Артуру. Ему сказала:

– Возьмите мою машину, поезжайте домой. Когда потребуетесь – позову.

Протянула ему мобильный телефон.

– Это вам мой подарок.

Позвонила в гараж, попросила подогнать к подъезду ее автомобиль. На официальном бланке написала доверенность на вождение.

При выезде из Москвы Артура остановили два автоинспектора, долго проверяли документы. Выписанную майором доверенность на машину понесли в стеклянную будку и там долго держали, а когда вернулись, инспектор спросил:

– Вы какой национальности?

– Русский.

Инспектор пристально посмотрел Артуру в глаза. И взгляд его говорил: «Врешь ведь». Артур спокойно выдерживал эту экзекуцию и так же спокойно, и даже с оттенком удовольствия, спросил:

– Почему это вас интересует?

– А потому что, если вы кавказец, вынуждены будем звонить, наводить справки.

– Почему вынуждены?

– А потому и вынуждены! – закипал раздражением автоинспектор.– Сейчас среди кавказцев появилось много охотников обзавестись удостоверениями – вот такими, как у вас.

Артур продолжал:

– Так то же кавказцы, а я-то при чем?

Автоинспектор вернул документы, отступил на шаг и взял под козырек:

– Извините, товарищ лейтенант! Такова наша служба.

Артур тронул автомобиль. С чувством удовлетворения и какого-то еще неосознанного, но приятного воодушевления, думал: «Не знаю, сколько она дала мне денег, но, кажется, я скоро куплю собственную машину».

Его еще тревожила та легкость, с какой валились на него деньги, но Катя и подполковнику ссудила пачки долларов, и себе взяла,– верилось, что они поставлены в такие условия, что иначе и быть не могло, что пройдет немного времени и он поймет природу таких поступков Катерины. Где-то в глубине его души теплилась вера в непогрешимость такой девушки, какой была Екатерина,– он даже на мгновение не мог подумать о неблаговидности ее поступков.

Есть люди, которым мы верим сразу, с первой встречи, и готовы убеждать других в их непогрешимости. Таким человеком была для Артура Катя. И эта вера в ее святость и непорочность точно заря взошла над ним и освещала розовым светом все вокруг. Он еще не мог признаться себе, что в его сердце залетела искра большого чувства, называемого любовью; не мог потому, что уже любил девушку, и хотя у них не было еще объяснений, но он верил, что чувства их взаимны, что само небо создало их друг для друга. Девушкой этой была Таня Морева. Он сейчас вдруг подумал, что хорошо это, что он до сих пор не признался ей в любви. Недаром же говорят, что с такими делами не стоит торопиться. Надо много и много изучать человека, а уж потом предложить ему самого себя. Вот сейчас Таня с легкостью божьей птички полетела за олигархом и, как сказал ему дедушка по телефону, еще не появлялась на даче.

Ехал он по Ярославскому шоссе, скорость держал небольшую, соблюдал осторожность. Ему хотелось бы остановиться, посчитать деньги, которые он рассовал по карманам: сколько там и как он ими распорядится, но он этого не делал, боясь привлечь к себе внимание посторонних.

На усадьбе у них был капитальный кирпичный гараж, и он завел в него машину, закрыл как следует и поднялся к деду. Петр Трофимович по обыкновению сидел за своим столом, работал. Артур поздоровался с дедом, подсел к нему и тут вдруг понял, что о деньгах говорить не сможет. В самом деле, как это он полезет в карманы и станет извлекать оттуда пачки долларов? Да Петр Трофимович и не станет слушать никаких объяснений.

Сказал деду:

– Я устроился в милицию. Мне уже звание присвоили.

И показал удостоверение.

– Так быстро? – удивился Петр Трофимович.

– Вот так, дедушка. Нашелся человек, который представил меня начальству. И оно расщедрилось: присвоили мне звание, положили хорошую зарплату. Я теперь буду получать семь тысяч рублей в месяц. Считайте, что с нуждой покончено. Беру вас на свое содержание. Ну, а как олигарх? Сделал он что-нибудь для вас?

– Да, звонила Таня, сказала: олигарх дал распоряжение оплатить переиздания всех моих книг тиражом по десять тысяч каждая. И книги привезут мне, и я буду ими распоряжаться. Все это похоже на сказку, но, кажется, все так и будет. Деньги имеют магическую власть. Они могут создавать государства, а могут их и разрушать.

– Я рад за вас, дедушка. Считайте, нам с вами повезло.

– Да, да – нам повезло, но вот государству нашему, народу русскому не везет. Мы продолжаем вымирать, и процесс этот все нарастает. Если мне дадут книги и удастся наладить их продажу, я буду отдавать свои деньги детским домам.

– Вот подождите, дедушка, я укреплюсь в милиции и заставлю всех олигархов вернуть народу отнятые у него деньги. Я каким-то одиннадцатым чутьем слышу грядущие перемены, и они будут благими и светлыми.

– Дай-то Бог, дай-то Бог!...

Артур спустился вниз и стал считать деньги. В одной пачке было три с половиной тысячи долларов – это, как сказала Катя, его доля от операции на Тверском бульваре. В кармане была и еще пачка. Огромность суммы поразила Артура: десять тысяч долларов!

Он эту пачку сунул за книги в шкафу, а три с половиной тысячи положил в карман и направился к деду. И заговорил так:

– Дедушка! Позволь мне поговорить с тобой, как мужчина с мужчиной. Мы провернули операцию по изъятию денег у главарей мафии. И там, в милиции, чины милицейские часть денег оставляют себе на подпитку бойцов, которые получают мизерную зарплату, а иногда по несколько месяцев и совсем ее не получают. Мое начальство вручило мне вот эту сумму...

Вынул из кармана пачку долларов, положил на стол. Петр Трофимович долго вертел перед глазами туго стянутую упаковку, шевелил губами,– видимо, считал. Потом сказал:

– По нашим временам это большая сумма.

– Да, дедуль. Я сам удивился. Но... начальство. Оно так распорядилось.

Петр Трофимович трогал пальцами волшебную пачку, качал головой.

– Хорошее у тебя начальство, щедрое. Мне за мою долгую жизнь такие начальники не попадались.

Посмотрел в глаза внуку и, не увидев там тревоги или замешательства, спокойно проговорил:

– Но ты, наверное, часть денег оставил себе и для матери отложил.

– Да, дедушка. Часть денег оставил и для них.

– Ну, вот, видишь – часть денег, а целое-то число, выходит, много больше... вот этих.– Он кивнул на деньги, лежащие на столе. И проговорил тихо, голосом, в котором не было ни твердости, ни силы:

– Я, сынок, не знаю, что и делать. Бешеных-то денег я всегда боялся. И, слава Богу, они мне в руки не попадались. А теперь вот лежат на столе...

– Ну, де-е-душка, я так и знал, что ты блажить станешь. Не веришь ты мне, а мне это обидно. Вроде бы никогда тебя не обманывал, не жульничал.

Петр Трофимович встал из-за стола, подошел к внуку, положил ему руку на плечо.

– Успокойся, сынок, не обижайся на своего деда, пойми меня. Не переживу я, если с тобой что случится. У меня сердце побаливает, сплю плохо. А тут еще теперь эти... случайные деньги. Их ведь у голодных и нищих людей отобрали, у таких, как твои родители. Твоя мама на свои тридцать долларов в месяц семью содержит, квартиру оплачивает, а в другой раз и мне гостинец привезет. Демократы-то все деньги у нас отняли.

– Вот, вот – демократы! А еще мафии кругом расплодились: чеченские, грузинские, азиатские и всякие другие. Одна такая мафия красивых девушек, как рыб из пруда, вылавливает и в арабские гаремы продает, в Америку, Англию отправляет. Там они богатеям служат. Одну такую мафию мы и тряхнули, карманы у главарей вывернули, а деньги сдавать некому. Ты же сам писал в романе: банки все Ельцин евреям отдал. Им, что ли, деньги сдавать?.. Они живенько за рубеж их переправят. Все так, как и в романах твоих написано.

– А они там в милиции – читали, что ли, мои книги?

– Кое-кто читал,– соврал Артур,– да я-то не говорю им, что я твой внук. Начальница обещала посетить меня на даче,– вот я тебя познакомлю с ней.

– Начальница?

– Да, она женщина. Нет, даже девушка. Ей всего двадцать три года, а уже майорское звание имеет. Очень серьезная девица. И такая смелая – ты бы ее видел!

– Это она деньгами распоряжается?

– Там еще подполковник есть, и другие важные чины. Многое мне еще неясно, но как новичок и младший по званию исполняю то, что мне прикажут.

– Ладно, сынок. Возьми ты эти деньги, пусть они полежат у тебя. Может, еще потребует их начальство. А ты мне вот еще что скажи: к даче-то на автомобиле ты подкатил. А это у тебя откуда?

– Из милицейского гаража дали. Машин у них много. Видно, от угонщиков достаются. Ну, ладно, дедушка, я спать пойду. А ты за мои деньги не беспокойся.

– Ну, ну – иди, отдыхай. А я еще поработаю.

Оставшись один, Петр Трофимович снова склонился над белым листом, пытался восстановить связи только что прерванных мыслей, но в голове ничего не было. Звенела она, как пустой чугунок. И что он хотел сказать, куда тянулся ход сюжета его нового романа – не видел, не слышал, не знал. В голову нежданно и негаданно ворвались какие-то другие, посторонние думы, гудели, шумели, суетились точно пьяные. Трофимыч откинулся на спинку кресла, пытался разобраться, что же происходит в его голове. А все дело, конечно, в бешеных деньгах, которые только что лежали на его столе. Они это замутили мозг и душу, вздыбили пыль и мусор, заслонили солнце и небо. Вспомнил пушкинские стихи: «Служенье муз не терпит суеты, прекрасное должно быть величаво». Сказал он и другое: для писания стихов ему необходимо душевное равновесие. Удивительный он был человек, этот наш поэтический гений: в юном возрасте вещал такие мудрости!

Вышел из-за стола. Как всегда в подобные минуты, долго стоял у окна, смотрел на лес, тянувшийся от северного Подмосковья до самого Архангельска. Обычно вид леса, покачивание на ветру кроны вековых деревьев навевали думы неспешные, глубокие, новые,– он быстро отходил от окна и склонялся над листом, чтобы запечатлеть их в стройном течении фраз и предложений, но сейчас и лес ему ни о чем не говорил; думы тревожные, суетные, точных очертаний не имевшие, ползли и ползли где-то в глубинах сознания и были похожи на грозовые, подрумяненные с боков облака.

Под лопаткой заныло сердце, кровь толчками застучала в затылке. «Это давление!» – встревожился еще сильнее Трофимыч и пошел к столу измерить его. Японский электронный прибор показал: 190 на 120. Так и знал: и давление поднялось, и сердце сдавило. Проглотил таблетку коринфара, накапал тридцать капель корвалола. И пошел в спальную комнату; не зажигая света, лег в кровать. Но знал: если уж тревога, то спазмы не отпустят, будут жать и давить на сердце и на голову – до тех пор, пока не придет успокоение. Тогда надо будет снова принимать лекарства.

Природа хорошо замесила Петра Трофимовича; он на фронте был все четыре военных года и не знал никаких недомоганий и только в шестьдесят восемь впервые почувствовал боль в затылке. Жена его, страдавшая гипертонической болезнью, сказала: «У тебя давление». Бесстрастный прибор «японец» «увидел» неприятную гостью,– но, слава Богу, явилась она к нему не в раннем возрасте. С тех пор по разным признакам он знает, когда давление поднимается, и даже может определить цифру с точностью до десяти делений. Знает он и свою норму: 160 на 80. Сегодня 190 на 120. Это много. И, главное: нижнее показание нехорошее. Это – состояние сердца.

Была полночь, а он все ходил по кабинету, и то подойдет к камину, то к окну,– раскрыл его настежь и смотрел поверх темной полосы лесной кроны, старался определить, куда идут тучи, какой силы и с какой стороны дует ветер. Эти ночные картины он теперь, с возрастом, наблюдал все чаще и думал, думал о смысле всего происходящего на свете и о том, будет ли этому конец или Земле нашей суждено вечно носиться в пространстве, и человек, ее хозяин, тоже будет жить бесконечно. Тут ему приходила мысль о порче людьми всего естества на планете, лезли в голову вопросы: почему это именно человек отравляет реки и такие величественные создания, как озеро Байкал, Арал, а теперь вот еще и взялся засорять космическое пространство.

И то ли таблетка помогла, то ли думы рассеяли тревогу – боль в затылке стихла, и он пошел в темную комнату спать. Но как раз в это время раздался телефонный звонок. Услышал тревожный, почти плачущий голос Регины:

– Трофимыч, ты не спишь?.. Открой веранду, я на минутку..

– Хорошо. Я тебя встречу у калитки.

Едва подошел к калитке – увидел бегущую в свете уличных фонарей Регину. Домашний халат развевался по сторонам.

Обхватила талию Трофимыча, прильнула к нему.

– Ой, Трофимыч! Беда случилась, не знаю, что и делать.

И затряслась всем телом, расплакалась. В доме, увидев полоску света, лившуюся из комнаты Артура, стихла, заглянула к парню. И, увидев, что он спит, а на столе в беспорядке разложены долларовые банкноты, зашла в комнату. Артур, не раздевшись и отвернувшись к стене, лежал на диване. Регина, завороженная светом зеленых бумажек, подошла к ним, поворошила.

– Ого! Откуда это?

– Армянам особняк отделывал – наверное, рассчитались с ним.

– Завтра же взаймы попрошу. У нас совсем нет денег. Аркадий в Москву поехал, обещал в синагогу зайти, у раввина помощь попросить, да еще не вернулся. Видно, он завтра приедет.

Трофимыч ссыпал деньги в ящик письменного стола, накрыл Артура одеялом и, потушив свет, плотно прикрыл дверь. Регина, несколько успокоенная, поднималась на второй этаж, но тут, как только вошли к Трофимычу, снова стала хныкать и причитать:

– Таня-то твоя, Танька-чертовка, что отмочила: и сказать боюсь, как бы сердце у тебя не лопнуло.

– Г овори быстрее, чего уж.

– Твой у нее характер: фантазерка она! А теперь вот что удумала: с олигархом в Судан ехать! И вся рок-группа с ними в самолете полетит. Самолет-то у него свой, собственный – и такой большой, как у президента.

– Ну, и что же тут плохого? Чего ты взъярилась? Таня солисткой будет, кучу денег заработает.

– Да уж – деньги может заработать; дала мне понять: влюбился в нее олигарх по уши. Чего доброго – захороводит девку, а там и в гарем ее сунет, на роль жены постылой.

Задумался Трофимыч, взгляд на окно устремил. Заговорил с тревогой:

– Таня девица самостоятельная; ее, как мне кажется, голыми руками не возьмешь. Но там ведь могут пустить в дело и наркотики, и пилюли всякие. Могут, конечно, и испортить девку.

Регина в состоянии крайнего смятения спросила:

– Испортить? Ты что имеешь в виду?

– Телегонию. Ты, надеюсь, знаешь это явление?

– Телегония? Что за зверь? Впервые слышу слово такое.

– А это – эффект первого самца. Женщина от первой близости может и не понести, а след у нее останется. Недаром предки наши таких девиц порчеными называли. И замуж их не брали.

– Ну, Трофимыч, понес околесицу!

– Да нет, Регина. Никакая и не околесица. Явление это давно изучено учеными. Если сучка породистая примет самца из дворовых – все! Считай, породу загубила. От нее уж не ждут хороших щенков и из реестра породистых списывают. В Англии ученые, чтобы проверить это явление, соединили кобылу с зеброй. Она от этого брака не понесла. Но впоследствии, когда ее соединили с породистым жеребцом, она принесла полосатенького. А на моих глазах и совсем удивительный случай был. Мой товарищ, полковник генштаба, полюбил официантку, работавшую в ресторане, где часто кормились иностранцы. Ну, и взял ее замуж. Прошел год, и она ему принесла мальчика. И мальчик тот был цвета темного шоколада, то есть почти черный. Вот тебе и телегония!

Зазвонил телефон. В трубку кричал разгневанный Аркадий:

– Трофимыч! У тебя Регина? Это хорошо, скажи ты мне? Так поступают хорошие жены, чтобы в полночь бежать к чужому мужику?..

– Ты откуда знаешь, что она у меня?

– Хо! Он еще говорит! Я приехал из Москвы, а на столе лежит записка: «Я – у Трофимыча». Она уже говорит так, будто я уже не муж, а она не жена. Я вот возьму охотничий нож и буду вам резать головы, как чечен.

– Хорошо, хорошо. Я давно подозревал в тебе террориста, но только мы с Региной тебя не боимся. Приходи-ка лучше к нам, и мы тут обсудим кое-что важное. Веранда открыта, заходи.

Через десять минут словно ветер влетел Аркадий. Не поздоровавшись, зашумел:

– Татьяна едет в Судан на гастроли. В Судан – слышите! Это страна, где живут людоеды и жрут друг друга. Она будет там петь! Чего петь? Русские песни и романсы? А кто их будет слушать?.. Эти дикари, которые бегают с ножами и всех режут, как чеченцы. Нет, она мне сказала, и у меня закололо сердце.

Повернулся к жене, сидящей на диване, кинулся на нее ястребом:

– Она сидит! Сидит и в ус не дует. Ты, слышишь, Трофимыч: она – каменный истукан, а я варвар, и у меня трясутся все кишки.

Регина небрежно заметила:

– С твоими кишками ничего не случится. Съешь десяток котлет, дюжину пирожков и килограмма два творогу – и твои кишки успокоятся. А Татьяна едет не одна, ее повезет на своем самолете олигарх, чуть ли не главный вор России. Он снимет для ее рок-группы лучшие залы, и она заработает кучу денег. А, может, еще и сам олигарх отвалит ей миллион-другой. Тебе что – плохо будет, если Татьяна станет миллионершей?