Текст книги "Похищение столицы"

Автор книги: Иван Дроздов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

– Ну, ладно – тебя не останови...

– Хорошо, хорошо – не буду больше. Я поел, и мне надо полежать. Ты знаешь, я снова набрал вес – такой вес, что боюсь вставать на весы. Стрелки зашкаливают.

– Вот это скверно! Умрешь – кто тогда будет хранить мои деньги?

– Умру? Типун тебе на язык! Я – умру. Да такое и вообразить невозможно. Ты смотри, не скажи кому другому. Г оворил тебе, что Роман у тебя в кармане. Буду молчать как рыба, а если придет чиновник, суну ему пачку долларов и он поцелует мне пятки.

– Вот и ладно, пусть целует. А теперь спокойной ночи.

Олега позвали ужинать.

Утром Олег приехал на радиозавод. Директор представил ему Ваню, это был паренек с ясными, почти прозрачными голубыми глазами, с короткой челкой русых волос. Втроем они зашли к главному инженеру, и уже вчетвером пошли в лабораторию. Здесь было семь сотрудников, и они все вместе стали осматривать комнаты, в которых были размещены аппараты, приборы и целые компьютерные системы – самого современного образца, отечественные и зарубежные: японские, американские.

– Ты чего-нибудь в них смыслишь? – спрашивал Олег у Ивана, которого обнял за плечо и держал все время возле себя.

– Нет,– признался Иван.– Я таких не видал.

– А чего же тогда смыслишь?

– Не знаю.

– Ну, вот – а я думал, будешь мне помощником.

И потом, когда они остановились возле пульта, на котором разноцветные кнопки стелились словно клавиши концертного баяна, Олег, коснувшись их пальцами, с нескрываемой радостью проговорил:

– Ого! Эта система мне знакома. Буду с удовольствием с ней работать.

И обратился к главному инженеру:

– Одна такая на заводе?

– Мы их сами делаем. Недавно наладили производство. Да вот беда: не заказывает нам их наша армия. И академии, институты – тоже не заказывают.

– А мы их бесплатно будем поставлять; всем, кому они нужны.

И повернулся к Ивану:

– Будем бесплатно поставлять?

– А труд рабочих кто будет оплачивать?

– О-о!.. Да ты, Иван, экономист!

Олег притянул его к себе, взъерошил его русую головку. Было видно, что парень ему понравился и они станут большими друзьями. Парню было четырнадцать лет, он учился в девятом классе и, как говорили Олегу, «выказывал поразительные способности в компьютерных делах».

Потом Олег устроил небольшое совещание с сотрудниками, дал им программу действий и, когда все разошлись по своим местам, стал работать на пульте. Иван сидел рядом и смотрел на экран. А там появились ряды цифр, каких-то знаков, кодов и слов.

– А это банки Нью-Йорка,– сказал Иван.

– Откуда ты знаешь? – с тревогой в голосе спросил Олег.

– Знаю,– коротко ответил Иван.

Олег задумался, потом, заглянув парню в глаза, тихо проговорил:

– Никогда и никому не говори про наши дела. Ладно?

– Я сам знаю,– обиженно буркнул Иван.– Я и отцу не говорю про то, что делаю.

– А что ты делаешь?

– Два раза в неделю выхожу на связь с Васей с Кергелена. Он мне тоже говорит: «Молчи, как рыба. Наши дела секретные».

– А где он, этот Вася?

– Не скажу. Если даже меня убивать будут – не скажу.

– Ну, мне-то ты говори. Мы же с тобой вместе работать будем.

– И вам не скажу. Я честное слово дал – никому не говорить. Он скоро приедет ко мне. Тогда и спрошу у него: можно ли вам сказать?

Олег долго смотрел в глаза парня – чистые, светлые и снова потрепал его по голове, сказал:

– Молодец. Наши дела строго секретные, о них никто не должен знать. Никто! – слышишь?

– Слышу, не глухой,– снова обиженно проговорил Иван.– А вы меня на этом пульте работать научите?

– Я тебя на всех пультах учить буду. Важно, чтобы ты не ленился и компьютеру посвящал шесть часов в сутки.

– Шесть часов? – проговорил Иван.– Да я за ним и по десять каждый день сижу. Я вот вам покажу, чего я умею.

– Хорошо, покажешь. А сейчас ты побудь в лаборатории, а я пройду к директору, поговорю там с ними. А потом, если тебе родители разрешат, пойдем с тобой собак ловить.

– Собак? А зачем их ловить?

– А я, видишь ли, собак люблю, а у нас во дворе бездомные собаки живут. Я там подсмотрел двух. Ну, мы с ними и договоримся, чтобы они у нас жили.

Иван пожал плечами,– наверное, подумал: «Чудак он, этот американский

компьютерщик», но ничего не сказал. Идея договариваться с собаками ему нравилась.

С директором и главным инженером речь шла о мини-телефонах. Олег, держа на ладони аппарат, говорил:

– Не хочу я один на один оставаться с этой проблемой – давайте вместе ее решать. Я вот вам дам по два аппарата, а вы как хотите, так ими и распоряжайтесь. Можно наладить их производство, но стоит ли это делать? Как затем распорядиться ими? Продавать? – смысла нет. Деньги мы будем иным путем добывать. Думайте и мне потом скажете свое решение. У него есть слабое место: титановая нить. Рецепт, по которому я ее делаю, предполагает три месяца службы, потом эта нить непонятным для меня образом теряет первоначальные свойства и перестает проводить сигналы. Нужна другая формула, другая математическая зависимость. Я хочу поехать в Петербург и там встретиться со знакомым математиком. Надеюсь, он мне поможет. Но пока вот так: срок жизни нашего телефончика

три месяца.

Вялов и Малютин разглядывали аппаратик, и каждый думал свою думу. Они, как и Олег, не знали еще, как им распорядиться этим изобретением. Одно было ясно: аппаратик способен внести большие перемены во всю жизнь человечества, и пока им неизвестно, чего он принесет больше: удобств или страданий.

– А теперь давайте решим: на какие радиоэлектронные заводы будем переводить деньги и в каких размерах?

Вялов достал из кармана записную книжку, стал называть заводы, директоров, счета.

– Заводы все лежат или почти лежат. Рабочие, техники, инженеры пробавляются на рынках. Пока они еще числятся в штатах предприятий, изредка посещают рабочие места, но скоро разбредутся и связь с ними потеряется.

– Много ли в Москве радиоэлектронных заводов?

– Больше двадцати будет. И почти всех директоров я знаю. С одними и сейчас встречаюсь, с другими говорю по телефону. Если бы на счета этих предприятий перевести деньги,– хотя бы немного, по пять-шесть миллионов долларов,– они бы ожили, вернули бы на места рабочих.

– Но вы мне скажите: если я кину им на счета по полсотни, а то и по сто, двести миллионов,– как бы они распорядились этими деньгами? Не ухнули бы эти миллионы в карманы директоров или министерских начальников?..

– Есть, конечно, и такие хищники среди директоров, но большинство-то из них люди порядочные.

– Есть предложение,– сказал Олег,– создайте на своем заводе нечто вроде контрольной комиссии. И пусть она докладывает моему бухгалтеру,– есть у меня такой! – кто и как распоряжается моими деньгами. Если убедимся, что директор – честный человек, то такому дадим много денег.

– Это несложно,– согласился Вялов.– Завтра же такая комиссия будет создана.

Олег стал прощаться с друзьями.

Ване сказал:

– Ты пока оставайся на заводе, учись работать на Большом пульте, а потом мы с тобой встретимся.

– А собаки?

– Придется подождать с собаками. У меня сейчас будет много неотложных дел.

Приехав домой, засел за компьютер. Вызвал на экран банки Нью-Йорка. Вошел в

водоворот финансовых операций, кредитных сделок, займов и различных расчетов. Укоротил одну сумму – на пятьдесят миллионов долларов. Заделал подпись: «Жирный паук! Если будешь вопить – пущу на ветер! Вася с Кергелена!» Другого – этот был из российских олигархов – наказал на тридцать миллионов. И старославянским шрифтом нарисовал слова: «У меня адреса всех твоих вкладов и недвижимостей. Будешь огрызаться, все отниму и сообщу в штаб Армии народной воли». И – вместо подписи: «Ай, Вась! Не пришел вчарась...»

С нью-йоркских банков перекинулся в Лондон,– и здесь учинил несколько операций. Затем вошел в кварталы знаменитых швейцарских банков, «пощипал» и тут летящие куда-то десятки и сотни миллионов. Заполнил все счета московских заводов и уж готов был влить свежую кровь в питерские заводы и, особенно, в известный ему еще со студенческих лет гигантский завод радиоэлектронных машин «Светлану», но тут к нему вошли адвокат и Маша, позвали обедать.

После обеда прилег на диван и уснул. И во сне видел он себя летящим высоко-высоко над океаном, хватающим за хвост каких-то диковинных птиц, и слышал, как в ладонях, сверкая искрами, потрескивают и позванивают металлические предметы. Это деньги, много денег!.. Увидел остров посреди океана. Подлетел ближе: Деньги!.. Золотые, серебряные... Они ярко блестят под лучами солнца, слепят глаза. Деньги, деньги... Люди насыпали эту гору – зачем, для чего?.. Он спрашивает, кричит кому-то, но ответа нет. Никто не знает, зачем и кто придумал деньги... Вот он живет без денег, и – ничего. Живет. Сказал же Ленин: «Мы из золота построим нужники». Хочет вновь подняться в воздух, полететь, но гора оказалась магнитной и оторваться от нее не было сил...

Проснулся вечером. И снова – за компьютер. На счет директора, близкого друга Вялова и очень хорошего человека, кинул пятьсот миллионов. И подписал: «Вася с Кергелена».

Заглянул в тот банк, где потрудился в начале своего рабочего дня. И здесь прочел электронное письмо, направленное банкиру хозяином счета, с которого смахнул пятьдесят миллионов. Написал ему: «Прекрати гвалт! Иначе выверну карманы и сделаю нищим! Вася с Кергелена». Еще триста миллионов перевел на счет Екатерины. И полмиллиона – на счет Старрока. После этого принялся качать деньги в питерские заводы, затем во все остальные, бывшие в списке, составленном Вяловым и Малютиным. Не забыл и их самих: решился на дерзкую меру – кинул им на счета со швейцарских банков по полмиллиарда долларов.

Неслышно, точно кошка, подошла к нему Катерина; он услышал тонкий запах духов и повернулся. Она стояла в новом и очень красивом наряде, хотя и не совсем модном, современном. Серая кофта и примерно такого же цвета жакет, на кармашке которого то ли пуговица, то ли брошь – его телефончик. То было для него открытие: его, оказывается, можно было носить на куртке, жакете, на лацкане костюма, и он вполне сходил за оригинальный значок.

Катя улыбалась. Кажется, он впервые имел возможность долго смотреть на ее веселое, смеющееся лицо.

– Что вы находите во мне смешного?

– В вас ничего нет смешного; наоборот: когда вы долго работаете за компьютером и затем от него отрываетесь, в ваших глазах еще пылает огонь схваток с вашими клиентами. Вы будто внезапно прекращаете бой и не можете отдышаться. В такие минуты я боюсь за вас: как бы не разорвалось ваше сердце. Вы иногда думайте и обо мне: если с вами что случится, я буду сильно страдать. Мир для меня опустеет, и я уж не найду в нем места.

Это было почти признание, но он принял его за милый остроумный комплимент. Вышел из-за компьютера, сел в кресло у балкона, задумался. Она молчала, а он с некоторой тревогой в голосе заговорил:

– Сегодня я обнаглел и потрошил богачей, как хороший мясник. Рубил с плеча и отваливал большие куски. Забросил деньги на счета многих заводов, и друзьям своим Вялову и Малютину кинул по полмиллиарда долларов. Триста миллионов долларов послал и на ваш счет. Я еще никогда так лихо не резвился. Ночью снова пройдусь по банкам, послушаю гвалт, крики обиженных, реакцию банкиров. Боюсь, как бы они не подняли вселенский шум.

– А если поднимут? – испуганно спросила Катя.– Что будет тогда?

Олег улыбнулся:

– Тогда заговорят газеты, затрещат сороки, то есть дикторы радио и телевидения. А уж потом возьмутся за дело всех родов комментаторы, борзые псы вроде наших Киселева и Доренко. Эти-то за тридцать сребренников мать родную не пощадят.

– Ну, и что же? Вас-то они достанут?

– Меня – вряд ли; я укрыл себя четырьмя слоями защиты. Кинутся на остров Кергелен разбойника Васю искать. Все пещеры прошарят, рвы и овраги, но там даже и электричества нет. Васю-то им не видать, как своих ушей.

– Ну, а если, все-таки, прознают и найдут нас?

– Боитесь, майор Катя? Трусите, как зайчишка? А трус не играет в хоккей, волков бояться – в лес не ходить. Прознают – так и закипит дипломатическая война. Наши политики схватят меня и в лес отвезут. В тюрьму сажать не станут, убивать меня тоже не

резон. Я любому режиму и любой стране живехонький нужен, да и так, чтоб хорошее настроение было у меня. Я ведь живу и действую как Пушкин, которому для писания стихов нужно было душевное спокойствие. Прежде, чем меня схватить и в лес отправить, в какой-нибудь отдаленный дворец засунуть, спросят меня: а что вам, мил человек, для успешного вашего творчества нужно? А я им и скажу: а ничего особенного, а только то и нужно, чтобы возле меня майор Катерина безотрывно находилась. Я тогда любой банк до чистого пола распотрошу, любые карманы миллиардами наполню. Ну, они, конечно, и вас в мешок запакуют и вместе со мной в лес отправят.

Любо Катерине слушать такие его шуточки, но для важности она сказала:

– Ну, меня-то вы не трогайте. Я в ваших фокусах не замешана.

– Оно и правда – не замешана, и состояние ваше к миллиарду приближается, в этом тоже вашей вины нет; вы-то ведь меня не просили. Все так, да власть верховная вашего настроения спрашивать не будет. Серые мыши, что в Кремле сидят, они интересов своих ради миллионы людей готовы на распыл пустить, а не то что прелестную девочку Катю по рукам и ногам связать и возле моего компьютера посадить. Что же до вашего слуги покорного... Он, если будет на то ваша воля, один отправится в заточение, но и стихов они от меня не дождутся; буду я лежать на какой-нибудь сафьяновой кушетке и печально смотреть в потолок. И компьютерная война мне уж будет не интересна.

Завизжал сотовый телефон и отвлек Катерину. Звонил Петрунин:

– Товарищ генерал-майор! Разрешите доложить?

– Не скоморошничай. Называй меня меня Катей или Екатериной Михайловной.

– Для меня вы всегда будете генералом. Так вот докладываю: из трехсот девушек двести девяносто запросили работу на вашей фабрике и в лагере. Двести шестьдесят просят устроить рядом с ними знакомых парней, братьев или соседей. Всего в список набежало семьсот человек. Что будем делать?

– Всех возьмем и устроим. Создавайте контору, оформляйте пока на фабрику, а потом будем регистрировать лагерь, оформим его как туристскую базу. Я обещала всем наперед дать денег – выплачивайте немедленно.

– А дружинники? К нам пришло четыреста человек, желающих носить красную повязку.

– Создавайте боевые отряды, назначайте командиров, выделите для них помещение в лагере. И всем загодя раздайте по тысяче долларов.

– Мой генерал! У вас немного того... крыша едет.

– Не рассуждайте! Распоряжение мое выполняйте в срок и в точности.

– Где деньги возьмем?

– Петрунин! Действуйте четко. Составьте ведомость и в течение трех дней вручите всем деньги. Забыли, как вы сами бедствовали? Так вот – думайте и о других. Деньги есть, и нам незачем их солить. До свидания.

Олег во все время ее разговора смотрел на нее с восхищением. И когда она кончила, сказал:

– Мне нравится ваш размах и решительность. Одаривайте щедро людей. В этом теперь смысл нашей жизни. Я на ваш личный счет и на счет вашей фабрики переведу много денег. Найдите таких людей, которые будут создавать дружины во всех районах Москвы. Денег и для них жалеть не станем. И заодно, не медля, подбирайте людей для работы в других городах, пусть они создают Армию народной воли по всей России. Если еще недавно я сомневался, черпать ли мне много денег из зарубежных банков или отщипывать помалу, то теперь решил брать пригоршнями. Буду перекачивать миллиарды из карманов богачей всего мира – и прежде всего своих олигархов.

Снова зазвонил телефон, на этот раз лежащий возле компьютера. Раздался радостный голос Кахарского:

– Мы с Семеном дома. Как тебя увидеть? Хорошо бы сейчас же. Мы едем!

И бросил трубку.

Олег приуныл, и Катя это заметила:

– Что произошло? Кто вам звонил?

– А-а... Прилетели, соколики! Вот от кого не отвертишься.

И рассказал о дружках, что помогли ему бежать из Америки.

– Неприятные субъекты, но, может, и здесь пригодятся. Пусть Маша приготовит угощение. Поесть и выпить эти гаврики зело как любят.

Сразу их в дом не пустили; предварительно зашли подполковник Тихий и Степан, начальник охраны соседа Малика Вартаняна. Он несколько дней где-то пропадал, и Катя его не видела, а увидев на пороге квартиры, воскликнула:

– Степан? Какими судьбами?..

Степан рассказал, что охраняет соседа, очень богатого армянина, и что с Олегом Г аврилычем он уже знаком, а теперь вот...– кивнул на Тихого,– познакомился и с ним.

– Сколько же мы с тобой не виделись?

Рассказала Каратаеву, что они со Степаном учились в одной школе и некоторое время служили вместе в милиции.

– К вам два сомнительных субъекта,– сообщил он не то Каратаеву, не то Катерине.– Я бы не хотел с ними иметь дело.

– Почему? – спросил Олег.

Степан пожал плечами. Ответил уклончиво:

– Есть категория людей, которые несут информацию туда, наверх. А у меня инструкция: не запускать в подъезд шпионов.

– Но в подъезде живет не один ваш хозяин,– недовольно проговорил Каратаев.– Эти люди – мои друзья.

– Другой ваш сосед, нефтяной магнат, боится этих людей еще больше, чем мой хозяин. Если я их пущу, меня уволят с работы. Но дело и не только во мне: у вас тоже могут быть неприятности. Оба ваши соседа – очень влиятельные люди, они почти олигархи, и возможности у них большие.

– Что же они могут нам сделать? – спросила Катя.

Степан пожал плечами: этого он предусмотреть не мог, а лишь только сказал: люди они восточные, а восток, как известно, дело тонкое.

Олег, обращаясь к Кате, сказал:

– Не хочу усложнять вашей задачи. Решайте: что будем делать?

– Поедемте ко мне в милицию. У меня там большой кабинет, а мы возьмем Машу, захватим вина, провизии и там устроим им угощение.

Олег давно хотел посмотреть, как живет на службе Катя, и охотно согласился.

Вышли на улицу, и тут их встретили Фихштейн и Кахарский. Первый выглядел больным, уставшим, худ и бледен,– он был таким и в Америке, второй, наоборот: походил на хорошо откормленного кабанчика или на Г айдара. Кстати, он так же смачно шлепал толстыми мокрыми губами, но только в отличие от Гайдара, сучившего по сторонам маленькими испуганными глазками, имел глаза большие, выпуклые и не сучил ими, а смотрел прямо, пристально, и так, будто сильно тебе обрадовался и вот-вот бросится на шею.

Сеня Фихштейн говорил мало и смотрел себе под ноги, но зато Миша Кахарский не умолкал:

– Старик! – обращался он к Олегу.– Тебя и здесь закрыли, как там, в лаборатории?.. Нас встретил медведеподобный амбал и не пускает. Представляешь?.. Я ему сую под нос удостоверение сотрудника Федеральной службы,– ты же знаешь, я немножко там работаю,– а он и усом не ведет. Ты дал ему такие инструкции?.. Не хочешь уже нас пускать?.. Нам это не нравится.

– Меня тоже едва пустили в мою квартиру. Что же делать? Надо мириться.

Едва заслышав речь с еврейским акцентом, Олег автоматически, помимо своей воли, и сам переходил на такой же акцент, чем смущал своих слушателей. Они зорко в него всматривались: нет ли в чертах его лица еврейских примет?

– Но почему надо мириться? Ты разве и тут не свободен? Скажи нам, и мы тебе все устроим. Если ты хочешь, будет тебе охрана. Если не хочешь – не будет охраны. Живи так, как ты хочешь.

Повернулся к Катерине:

– А это твоя жена, невеста или так?.. Я сразу заметил: очень красивая. Ты всегда умел выбирать.

Поклонился Кате, представился:

– Михаил Кахарский. Можно звать Мишей, я молодой. А это...– повернулся к Фихштейну: – Сеня, мой друг. Он не любит называть свою фамилию, она у него шипит, точно он наступил на змею. Важно другое: он мой друг. Хороший друг. Если вы не возражаете, он будет с вами дружить. У него нюх на хорошеньких женщин. Он их очень любит.

– Надо полагать, они его тоже любят? – съязвила Катя и слегка поклонилась, назвала себя:

– Екатерина Михайловна.

Пригласила всех к машине, но Кахарский повернулся к Олегу:

– Куда вы? Мы же приехали к вам в гости.

Олег отвел его в сторону и стал объяснять свое щекотливое положение. Миша запел:

– Чи-во-о?.. Какой Малик Вартанян? Никакой он не Вартанян, а Маркус. Гриша Маркус, Григорий Моисеевич. Вот он...– кивнул он на Фихштейна,– имеет тетю, которая жена газового министра Чернохарина, через него эта тетя посадила Гришу на трубу. И он качает деньги. Много денег! А другой твой сосед Чихвиашвили, он просто Чихман! И на нефть посадил его я. Нашли кого опасаться. А если нас не пустит охрана, я их выкину на улицу и они будут подыхать с голоду. Пошли, пошли к тебе на квартиру, и ты мне дашь ветчину или рыбу, потому что я хочу есть. Ты знаешь, я всегда хочу есть, потому что так устроен и ничего тут нельзя изменить.

Он махнул рукой и все за ним потянулись. В коридоре их никто не остановил и Степан куда-то исчез. А уже в лифте Миша спросил:

– Вы смотрели телевизор? Кто-то взорвал бомбу на Пушкинской площади и там гора трупов. Но не это главное. Самое важное, что произошло в мире – Обращение высших интеллектуалов к народу. Они предупредили, что идет диктатура. Могут послать на телевидение черт знает кого, и тот будет проверять, что можно сказать, а что уже и нельзя. Если я люблю смотреть хорошеньких женщин и как они одеваются и раздеваются, и Сеня тоже любит смотреть; он даже мне говорит, что лучше, если показывают подростков и даже детей. Что поделать: он любит девочек, если они еще не совсем созрели. И что же? Вы запретите ему это любить?.. Но тогда какая же будет демократия? Будет произвол, как был Сталин. Так вот эти интеллектуалы обратились к народу. И там есть подписи: Василий Аксенов, Фильман или Шильман и с ними Г оворухин.

– Все они, как я понимаю, из ваших – фильманы и шильманы. К какому народу они обратились? К вашему или нашему?.. Но об этом после, а ты расскажи, что произошло на Пушкинской площади и много ли там жертв?

– Я же сказал: гора трупов! Но ты меня перебил. Есть Обращение: диктатура не пройдет! Мы должны все подняться и ты тоже. Дай деньги этим ребятам – много денег! Им надо печатать газеты, листовки и даже книги. Они президента поставят на место. Он уже сейчас большую власть забрал, а что будет потом?.. Сделал семь наместников и хочет всем нам зажать рты.

– Президента вы нам навязали, он из кармана Ельцина выпрыгнул. Но, видно, он подумал, подумал и решил так: зачем ему дальше разваливать Россию? Ему-то слава предателя Горбачева и пьянчуги Ельцина не нужна. Уж лучше он со Сталина возьмет пример, чем с этих недоумков. А со Сталиным шутки плохи; он-то вас всех на Колыму хотел послать. Не сумел, правда, вы его быстро на тот свет отправили, а этот, может, и сумеет. Нет, нет, вы как хотите, а мне этот наш новый президент нравится. Пока нравится, а там посмотрим.

– Ты, Олег, что-то разговорился, когда в эту страну приехал. В Америке потише был. Сидел там в своей лаборатории и помалкивал. А как в эту страну...

– Это для вас она – эта страна, а для меня Родина, Россия.

– И хорошо, если Родина, но на этой Родине тебе нужны семь наместников, которых делает ваш президент? Нужны?..

– А как же? Нужны, конечно, чтобы удержать Россию от распада. Но вы-то зря задергались, наместники-то из ваших, они вам рты не закроют и деньги у олигархов не отберут. Нам, русским, придется подождать немного. Наши лидеры еще не созрели. Они на печах лежат, как Илья Муромец, и бока почесывают. А вот когда слезут с печки и возьмут булаву... Они тогда вас на Крайний Север отошлют, в Сибирь-матушку.

– Кого это вас?.. Ты, Олег, что буровишь: мы, вы, Сибирь!.. Я говорю о диктатуре, а ты – вы, мы. Диктатура придет – и не будет ни вас и ни нас. И в Сибирь никого не отправят. Дадут выстрел в живот и еще два контрольных в голову. А кому не дадут пулю, того отправят на пароход и скажут: поезжай в Израиль.

– Ну, меня в Израиль не пошлют, я мордой не вышел. К тому ж Россия – моя Родина, а если вас хочет подприжать наш новый президент – я его одобряю. Он молодой, у него есть силы, почему вас и не тиснуть как следует. Гусинского тиснули – и ничего, и все русские смеялись.

– Какие русские? Тебя тут не было, как ты мог смеяться?

– А я там смеялся. И все русские, которые со мной работали,– они тоже смеялись. Но ты помолчи. Я включу телевизор, и мы посмотрим, что за взрыв случился на Пушкинской площади. Кто совершил такое чудовищное преступление?..

Катя и Маша в этом разговоре не участвовали; Катя, принося из кухни тарелки и слыша обрывки политических деклараций Олега, делала для себя выводы, что Олег этих двух молодцов не боится и что он вообще не боится с евреями обсуждать их проблемы. На кухне работает маленький цветной телевизор, и там, приготовляя салат, она видела авторов Обращения. Все они на одно лицо, и, усаживаясь за стол рядом с Березовским, лидером новой оппозиции, прятали глаза, суетились, точно мыши в доме, где была кошка. Не очень много она смыслила в политических разборках, но понимала, что все эти говорухины, лацисы, гусинские, березовские были чужаками на нашей земле и русский народ, даже самые простые люди, давно уж называли их политической швалью и только не знали, как бы их сбросить со своей шеи. Но вот что ее тревожило: эти-то двое – Кахарский и Фихштейн – из того же ряда суетливых и оборотистых попрыгунчиков, они-то хоть и вежливо беседуют с Олегом, но тоже чужаки и всегда камень за пазухой держат.

Тревожно было на душе у Катерины. Томило сердце скверное предчувствие.

Сеня Фихштейн, обыкновенно дававший волю красноречию своего друга, на этот раз резко оборвал Кахарского:

– Мы дело делать пришли, а ты политические прения затеваешь! Тебя медом не корми, лишь бы о политике словословить!

Голос его, басовитый и хриплый, не шел к его слабенькой щуплой фигурке. Было впечатление, что он промерз и гудит от простуды. И также казалось, что Сеня имел слабые нервы, чем-то недоволен и куда-то торопится. Удивительное противоречие таилось между ними; они были разными во всем: в строении тела, в одежде, в манере держаться и говорить. Но тот, кто их хорошо знает, мог бы поведать о не менее удивительном соответствии их внутреннего мира. Одинаковыми глазами они смотрели на окружающий их мир, каждого встретившегося им человека быстро распознавали: свой или чужой; и если чужой, то насколько враждебен евреям и можно ли его как-нибудь приспособить к своим интересам. Олега Каратаева они знали давно. Раньше этот добродушный синеглазый парень совершенно не различал людей по национальности, не испытывал и тени враждебности к евреям, но, поработав год, а затем второй и третий в американской лаборатории, общаясь там с ирландцами – потомками первых колонизаторов Америки, с неграми – внуками рабов, завезенных из Африки, проникся духом национализма, наслушался рассказов негров о коварстве евреев, стал совершенно иначе относиться к своим российским товарищам – Фихштейну и Кахарскому. Был насторожен к ним и все время ожидал от них какой-нибудь гадости. И только заложенная в нем от природы безбрежная доброта и покладистость удерживали его от проявления враждебности и сохраняли между ними прежние добрые и даже товарищеские отношения. Сеня же и Миша каким– то утробным чутьем угадывали все нарастающую способность Олега творить компьютерный разбой и при этом оставаться никем не узнанным и даже не подозреваемым, понимали важность этих его способностей,– мягко стелили перед ним свою лояльность, демонстрировали готовность оказать любую помощь. Олег знал это, верил им и со своей стороны старался им быть полезным. Еще там, в Америке, набросал на их счета кругленькие суммы, но, к удивлению своему, замечал, что чем больше он накачивал им денег, тем теснее они к нему жались, неотступнее за ним следовали. «Ну и пусть,– думал про себя Каратаев.– Не свои же деньги я даю им. Беру у таких же, как они, дельцов и мошенников. Зато в случае нужды я могу рассчитывать на их помощь. Здесь, в России, они особенно сильны своими связями. Будут просить – и еще дам деньги. Жалко, что ли?..»

Такова была природа их отношений. Где-то он читал про птичек, которые пасутся на теле слонов или бегемотов: склевывают с кожи животных зловредных насекомых. Веками установилась гармония интересов. Для Олега Миша и Сеня – те же полезные птички.

Катя и Маша что-то жарили на кухне, а друзья поглощали салаты, фрукты, запивали водой и вином. Сеня, тревожно поглядывая в сторону кухни, не идут ли женщины, вынул из кармана свернутый вчетверо лист, сунул Олегу:

– Тут список нужных людей. Надо бы им подбросить.

Каратаев развернул лист и читал фамилии, счета, названия банков.

– Ого! Аппетиты!..

– Ничего не поделаешь,– говорил Михаил.– Неизвестно из каких источников, но о тебе прознали и в органах, и на самом верху. Придется качать им деньги, иначе придут «искусствоведы в штатском» и предложат ехать с ними. Повезут ночью, в автомобиле с затененными стеклами, и упрячут в лесу – надолго, а может, и навсегда. Я знаю, как укрыли от всего мира, и даже от семьи, ученых, совершивших важные открытия. К ним приставляют доверенное лицо президента. Так что, если хочешь сохранять свободу, имей с нами дело.

Подошли Катя и Маша, поставили на средину стола большое блюдо с кусками жареного поросенка, и беседа приняла новое направление. Однако пир продолжался недолго, Олегу позвонили. Говорил незнакомый мужчина,– и так, что не сразу его можно было понять. Просил назначить ему встречу без свидетелей. Сказал, что он – представитель самых высших органов и имеет дело чрезвычайной важности.

Олег уклонялся:

– Я человек казенный, собой не распоряжаюсь,– вам придется обратиться к такому начальнику, выше которого уже и быть не может.

– Назовите имя вашего начальника.

– Вы так об этом говорите, будто я всякому незнакомцу называю его имя. Нет, я не имею на это права. Если хотите, передам ему трубку.

И передал трубку Кате. Та говорила серьезно и назначила встречу у подъезда дома в девятнадцать часов.

До семи вечера оставалось три часа, Маша работала на кухне, а Катя уединилась в своей комнате. Каратаев сел за компьютер, стал нащупывать банки в Америке, удобные для его операций. Деньги «выгребал» со счетов двух еврейских банкиров. При этом думал: «Вы меня извините, господа хорошие, но я должен немного вас пощипать. Не знаю, что говорит ваш бог Яхве, но наш Бог советует снимать с себя рубашку и отдавать ее ближнему. Я с вас рубашку снимать не стану, но по одной пуговице вам придется отдать вашим братьям – Сене Фихштейну и Мише Кахарскому».

«Вынул» из их банков по миллиону и перевел на счета Фихштейна и Кахарского. И тут же отстучал по электронной почте письмо:

«Миша и Сеня! Делаю вам привет и говорю такие слова: список, который вы мне показывали, можете повесить у себя в квартире и думать о том, сколько и кому вы пожелаете отсчитать из своих кошельков. Я в ваши бездонные карманы сыпанул по миллиону, и вы теперь уж можете не жидиться. И зарубите себе на носу: ваших клиентов я обслуживать не намерен по той причине, что не боюсь никаких искусствоведов в штатском. Если же они, все-таки, меня навестят, я вытолкаю их в шею, а вас в тот же день сделаю нищими, и вы лишитесь удовольствия лицезреть меня.