Текст книги "Похищение столицы"

Автор книги: Иван Дроздов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

И она показала крепко сжатые кулачки.

В кабинете генерала собеседники расположились далеко друг от друга; Грех сидел в кресле возле окна, из которого была видна кухня, и там, за неплотными занавесками, двигались тени женщин. Грех украдкой поглядывал на них, о чем-то все время соображая. Впрочем, успевал и обдумывать ответы на вопросы генерала.

– У вас, конечно, есть в Москве квартира и, наверное, дача – где вы собираетесь жить?

– Дачи у меня нет, но квартира есть, и не одна. Есть у меня жилье и в Петербурге. Я люблю этот город и часто там бываю.

– Нам нужно организовать охрану,– надеюсь, вы не возражаете?

– Возражаю, и – категорически!

Старрок сидел за своим столом и при этих словах откинулся на спинку кресла.

– Не понимаю вас! Почему?

– Тут и понимать нечего. Свою жизнь я не хочу вверять незнакомым людям. Я буду жить в России по своему плану и порядку. Но я реалист и понимаю: с вами надо ладить. Хотел бы иметь вас в качестве самого близкого друга и на случай беды обращаться к вам за помощью.

– Да, конечно,– пожалуйста, я счастлив иметь такого друга. И, если будет нужно, брошу всех своих подчиненных на вашу защиту, а в моем распоряжении не одна тысяча вооруженных людей. Кстати, есть и специально сформированный Русский отряд, которым командует майор Екатерина, с ней вы только что имели честь и удовольствие ужинать. Несмотря на свою молодость, она богата, имеет пошивочную фабрику и в наших делах отличается зрелым умом и неженской отвагой.

– Да, я ее знаю. И кое-что наслышан о ее делах. Но вы сказали: «Русский отряд». А какие же еще могут быть отряды в столице русского государства?

– О-о-о! Вы сильно отстали в понимании процессов, происходящих ныне в России. Да, по истории и по понятиям многих, Москва – русская столица. Но в наше время потоки людей стремительно движутся; в Москве стали продавать квартиры, и их покупают денежные люди, а русским, как вы сами знаете, деньги не даются. Так было и так будет. Русский человек – работник, но он не умеет считать и, тем более, торговать. И уж совсем не понимает, что такое кредит и процент. Теперь в Россию снова вернулась власть денег. А вместе с этой властью пришли и другие люди. В Москве чисто русских живет два миллиона, одна четвертая часть от всех жителей. А у власти русских и совсем нет. Начальник вашей главной тюрьмы Бутырки – и тот полковник Ибрагим.

– Вы сказали: вашей? Вы что же меня числите за рус– ского?

– Да, конечно. Нам давно известно, что вы русский. А фамилию вы, конечно, взяли для маскировки. И, может быть, с целью чисто тактической: быть поближе к людям, держащим высшую власть и владеющим деньгами.

– Угу,– неопределенно промычал Грех.– Может быть, и так. А вы скажите мне вот что: превращая Москву в Вавилон, вы не опасаетесь за судьбу свою собственную? Ведь те, которых ваша власть привела в Москву, они в судный час не пощадят и вас, новых хозяев столицы. А? Что вы скажете на этот счет?

– Мы так далеко в своих мыслях не идем. Мы не мечтатели, как вы, русские. Предпочитаем держать синицу в руках, чем журавля в небе. Потому и планов о всеобщем процветании мы никогда не строим.

– Ну, почему же! Вы тоже отличаетесь большой фантазией. На протяжении многих тысячелетий строите грандиозные планы, например о мировом господстве. И случались времена, когда вы вплотную приближались к своей цели,– как вот теперь, но как-то так выходило, что планы ваши всегда рушились. Ну, да ладно: не люблю прений о большой политике. Давайте перейдем к делу: что вы обо мне знаете и зачем я вам нужен?

Глаза генерала загорелись, потеряли устойчивость – бегали туда-сюда, и весь он задвигался, то подавался вперед, ложился грудью на стол, а то откидывался на спинку кресла и устремлял взгляд почти безумных глаз на гостя. И голосом, изменившимся до неузнаваемости, хриплым, нетвердым, заговорил:

– О вас знает верх – самый верх, но вы мне скажите: разве это вам нужно?..

Строй речи его тоже изменился, стал каким-то местечковым, первородным. Было видно, что генерал сильно волновался. Волновался так, словно увидел кучу золота и боялся, как бы ее не схватил кто другой.

Он продолжал:

– Вы человек редкий, такого нет на свете. Есть в Малайзии, он сделал так, что банк в Америке полетел в трубу; мне бы так уметь! Ну, ладно. В Малайзии есть, а в Англии нет, и в Америке нет,– и даже в Японии. Да?.. Хорошенькое дело! Взять и тряхнуть банк. Там куча денег, а он – хлоп! И сделал их нищими. Десять тысяч сотрудников оказались безработными.

Он распалялся, а Грех смотрел на окно в кухне, видел профиль сидящей женщины, хорошенькую головку... «Такие бывают в музеях, картинных галереях...» И еще подумал: «Это Катя, таинственный майор милиции, которого он совсем не боится, а даже наоборот: готов ввериться ей и идти за ней куда угодно». Он вспоминал хорошеньких женщин в Америке. Там тоже, когда прознали о его способностях манипулировать компьютерными операциями, пустили в ход юных красавиц; эти кошечки пытались прикрутить его покрепче к ЦРУ. Одной из них он доверился, и не ошибся: она оказалась больше российской разведчицей и помогла ему в переписке с друзьями из России. «Странная у меня способность! – думал он сейчас.– Я чувствую человека и, как уже не однажды доказано, не ошибаюсь». Катерину он тоже почувствовал. Всем сердцем, всей душой. И все больше укреплялся в желании быть к ней поближе, и, если фортуна повернется к нему лицом...

Генерал наседал:

– Вам что лучше: иметь одного начальника или многих?

– Я не желаю иметь над собой начальников.

– Во! Так и думал. А если бы я был хакер, я бы тоже так решил. Зачем начальники, если можно иметь друзей. Мы делали операцию над вами, с нами и дело имейте. А?.. Я, Трофимов, и еще два-три человека. Всего пятеро. Нам поручили операцию по вашей эскалации...

– Что такое – эскалация?

– Ну это просто. Это наше слово. Вы были в Америке, и был у вас другой паспорт, и фамилия другая, но Миша Кахарский и Сеня Фихштейн сделали так, что вы уже у меня на даче. В переводе на наш язык: эскалация! Не харкер, конечно, но тоже кое-что. Операция стоила денег, но я надеюсь...

– Да, конечно, затраты я постараюсь возместить. Но прошу учесть: мои возможности преувеличены. Я не загребаю сотни миллионов и, тем более, миллиарды. Я выслеживаю момент, когда банки производят крупную финансовую операцию, запускаю свои щупальцы и отщипываю самую малость: миллион, или два, или пять-шесть миллионов долларов. Это моя тактика, и даже стратегия. Исхожу из принципа: малая сумма – малый шум, большая сумма – большой шум. Чаще всего банкиры стараются и вовсе не заметить моей шалости. Боятся огласки. Ведь если финансовый мир узнает, что из банка улетучиваются миллионы, кто же будет с ним иметь дело? Но и малая сумма мне дается нелегко. Порой я неделями выслеживаю добычу, как охотник на волка, сижу в засаде и лишь потом щелкаю своим компьютером. И компьютер-то у меня необычный, не тот, который стоит в вашем кабинете. Я работаю в лабораторных условиях, где установлена сложная система механизмов. Такая система есть на Московском радиоэлектронном заводе, где я буду работать. Вот это все вы должны знать и не питать особых иллюзий. Может, и вообще статься, что дела мои не заладятся и я буду вынужден продолжать свои теоретические изыскания.

– Тем более, тем более... Вам не нужно много начальников. Один, два – и хватит. Пусть буду я, ну, еще Трофимов, и три– четыре человека, которые должны нас поддерживать. Без них мы слабы, нас сожрут волки, которые там, в министерствах, в

Кремле. А вас запрут на пустынной даче в подмосковном лесу, оборудуют там лабораторию и заставят работать.

– Я уже сказал! – возвысил голос Грех.– Начальники мне не нужны.

– Хорошо, хорошо! – поднялся из-за стола Старрок.– Вы не любите этого слова – начальник, я тоже его не люблю. Но вы скажите: можно так жить, чтоб уж не иметь себе ни одного начальника?.. Я вам скажу, и вы мне поверьте: можно жить без хлеба, можно жить без теплой одежды, но без начальника?.. Я реалист. Я уже много в жизни жил. И еще недавно получал сто сорок рублей в месяц. Обходился без всего, но начальник у меня всегда был.

– Итак, мое условие,– поднялся Грех.– Вас лично я принимаю за начальника, а вы уж там смотрите, кто вам нужен, а кто не нужен. Но так, чтобы я вас не видел, и вы меня не видели. И никакой охраны! Ко мне можете присылать только майора Катю. И звоните мне в любое время. Я вам тоже буду звонить – каждый день! Дадите мне свои счета в российских и зарубежных банках и счета нужных вам людей – я для них постараюсь. Но, повторяю, сказки о миллионах выбросьте из головы. Это бредни Кахарского и Фихштейна. Я могу кое-что прибавить к вашей зарплате, но – миллионы!.. Этого в голову не забирайте.

Генерал Старрок напрягал свое внимание, кивал головой,– было видно, что он, действительно, все понимал, но в то же время глаза его слипались и он едва держал свою тяжелую кудлатую голову над столом. Грех тоже хотел спать. Пошел в туалетную комнату, а когда вернулся, Старрок, хлебнувший большую дозу снотворного, мертвецки спал. Грех походил по кабинету, потрогал окно, без труда растворил обе рамы: аромат сада, леса и теплой июньской ночи живительно пахнул на него. Снаружи рядом с окном белела водосточная труба. Потрогал ее – крепкая. И тут же пришло решение: бежать!

Подсел к столу и на листке написал:

«Не ищите меня. Принимаю ваши условия. Я вам позвоню. И мне звоните в любое время – даже и ночью.

Грех».

И через минуту он уже был на земле.

А женщины все это время пили кофе и много о чем еще говорили. Катя уже знала, что гость будет спать в кабинете на диване возле окна, на которое она все время смотрела.

Лида предложила подруге идти с ней в ее спальню, но Катя сказала, что останется в кухне и будет наблюдать за окном. И еще спросила: крепко ли будет спать генерал и можно ли ночью, не разбудив его, зайти к ним в кабинет.

– Старик после моих капель спит как убитый. Его даже трясут за плечи, а он мычит и не встает.

Катя отослала Лиду к себе, а сама осталась у окна. У нее созрел план: глубокой ночью, когда будет спать и охрана, пробраться в кабинет и разбудить хакера. Она была уверена, что и он не хочет оставаться в плену у генерала и примет ее предложение бежать с ней на дачу Трофимыча или на квартиру.

Часы пробили час, а потом и два – и Катя уж поднялась, чтобы идти в кабинет к генералу. Но как раз в этот момент окно кабинета распахнулось и в свете лунной ночи показался силуэт хакера. По водосточной трубе он стал спускаться вниз. Катя метнулась в спальню Лиды. Схватила там две простыни и на ходу завязала их в тугой узел. Выждала, когда спустится волосатый. А он, спустившись, неспешно пошел к забору. Набросил на острые пики какую-ту тряпку, перелез через него. И Катя в тот же момент, как кошка, слетела со второго этажа, подбежала к забору и перемахнула его в том же месте. Благо, что на пиках висела не тряпка, а подушка, предусмотрительно захваченная хакером.

За забором дачи начинался густой кустарник, и Катя видела, как Г рех, точно медведь от погони, удалялся в глубь леса. Катя устремилась за ним. И бежала во всю прыть – так, что расстояние между ними быстро сокращалось. Они уже были далеко от дачи, когда она окликнула хакера. В ответ послышалось:

– Кто это?

– Это я, майор Катя. Не бойтесь меня. Я хочу вам помочь.

– Ну, подходите. Только знайте: я вооружен и со мной шутки плохи.

Катя подходила ближе. Говорила:

– Сбежала от Старрока. Он крепко спит. Лида подсыпала ему снотворного.

– Зачем?

– Ночью он должен был вызвать людей, чтобы доставить вас в Москву. Я ей сказала: пусть он спит, как мертвый.

– Вы майор милиции, у вас есть служебные обязанности.

Катя подала хакеру руку:

– Отсюда надо убежать подальше. За нами могут послать людей.

– Но куда бежать? Я здесь не ориентируюсь.

– Я тоже. Знаю только, что в северной стороне от дачи есть шоссе, кажется, Ярославское. А если по этому шоссе поехать дальше к Сергиеву Посаду – там дача писателя, которого я знаю. Надеюсь, он нас примет как своих.

Они бежали минут двадцать; Катя спортсменка, ей нипочем была эта пробежка. Заметила, что и спутник ее бежит легко и дышит ровно. Скоро они сквозь деревья увидели мелькающие огни: шоссе! Катя остановилась, присела на ствол поваленной березы. Потянула за руку спутника:

– Садитесь. Я буду звонить.

Из сумочки, висевшей у нее на плечах, вынула сотовый телефон, позвонила:

– Лида! Я тебя разбудила? Прости, но мне нужно знать: нет ли там в доме и во дворе какого движения? Загляни в кабинет к Старроку, а потом пройди в большую комнату: оттуда из окна виден главный вход и будка для охранников. Все ли там спокойно?

Через пару минут телефон в руке Екатерины заверещал:

– Все спокойно. Охранники дрыхнут без задних ног. А Старик до одиннадцати будет спать. Я уж знаю.

– Хорошо, но ты закрой большую комнату на все замки и ключи держи под подушкой. В случае какой суматохи позвони мне.

Катя снова набрала номер, и голос ее зазвенел властно:

– Артур! Поднимайся и немедленно выезжай к деду. Я через час буду у него.

Спрятала телефон в сумку, повернулась к спутнику:

– Вы теперь меня не боитесь?

– Растолкуйте мне: что происходит в вашей милиции? Почему вы враждуете со Старроком?

Катя ответила не сразу. И ответила вопросом:

– Вы долго жили в Америке? И почему вы туда уехали?

– Я жил там три года. Нас, группу ученых-ракетчиков, гайдаровский министр послал в служебную командировку для оказания помощи американцам в каких-то космических делах. Институт наш закрыли, уникальное оборудование распродали, а мы оказались за бортом. Я в то время руководил лабораторией, был уже доктором наук и успешно налаживал особо важный проект. Полгода не получал зарплаты, родители страдали от безденежья,– я, конечно, принял приглашение, а там меня засадили за секретную программу по компьютерным операциям. Американцы – ушлый народ, они умеют смотреть далеко вперед; налаживали космические войны, а для этого им надо двинуть компьютерные дела. Вот я и двигал их, но главные секреты своих открытий оставлял у себя, припрятывал для России. Ну, если рассказывать все подробности – долгая история! Дружки мои Кахарский и Фихштейн кое-что прознали о моих достижениях и стали уговаривать меня работать с ними. Достали нужные документы, организовали побег из Америки. Они скоро и сами приедут в Россию. Г оворят, что сейчас здесь у нас создаются для них еще лучшие условия, чем в Америке. Там у них схвачена не вся полиция, а здесь, говорят, и милиция у них в кармане. Ну, вот я и здесь. Едва сошел с самолета, попал в объятия к Старроку. Говорю вам, а сам думаю: «А зачем я ей все это рассказываю?.. Она – человек Старрока и завтра же все ему передаст».

Он замолчал и склонил над коленями свою тяжелую, густо заросшую льняными волосами голову. С северо-запада на лес надвинулась туча, и ночь помрачнела до чернильной темноты. Спутники уж и не видели друг друга, а лишь угадывали силуэты.

– Темень-то какая, а?.. Хоть глаз коли. Поди ведь страшно вам?

– Нет, нисколечко.

– Ой ли! Так я вам и поверил. Я ведь для вас совсем незнакомый человек. А, может, и не человек вовсе, а чудовище. Недаром же зарос весь, как обезьяна.

– Не застращаете. Не боюсь я вас.

– Ишь, слово какое: не застращаете. Откуда знаете? Чай в деревне жили.

– Нет, не жила в деревне. Читала много.

– Так совсем меня не боитесь? Вдруг насильник какой. Или убийца?

– А вам не стыдно... пугать меня?..

– Стыдно. Не буду больше. Не буду. Простите. Вот такой я – пустой и глупый, как барабан. И зря вы со своим Старроком в меня вцепились. Теперь-то уж, видите, наверное, что никакой я не гений. И уж, конечно, не компьютерный волшебник. Кое-чего смыслю в них, в этих маленьких машинках. Но кое-что – и только. А вы тут черт-те чего забрали в голову. Вот оставлю вас с носом – будете знать. Нашли кому поверить: Сене Фихштейну да Мише Кахарскому. Это они Старроку все наплели. Кахарский и Фихштейн. Да это и не люди совсем – жулье мелкое. Не работают нигде и ни к чему не способны. Живут на стипендию Льва Толстого – чудака нашего, русского. Я бы о нем сказал: с придурью был старик, да нельзя, Толстой ведь! О нем Ленин вон как написал: «Зеркало русской революции». А какое же это зеркало, если он в революции главного действующего лица не увидел – еврея. И во всех своих романах и рассказах еврея в упор не замечал. Выходит, слеп он был, или глуп, или бесчестен.

– Толстой-то в свое время самым умным писателем на планете числился.

– Именно, числился. В наше время и Солженицына многие таковым числят. А в Америке его мерзавцем называют, потому как Родину свою и народ русский грязью мажет. Толстой не мазал, но зато евреев любил. И женат был на еврейке. А однажды письмо в защиту евреев написал. Но тут же опомнился и помчался на лошади в Тулу на почту. Там письмо-то еще не успели отправить, так он и забрал его. Вон ведь какую глупость чуть не отмочил! Глупый он человек, хотя и очень умный.

– Как же это так: глупый и умный одновременно?

– А это бывает – и частенько. В народе их называют: умный дурак. В ученом мире таких много. От природы-то он дурак, а в чем-то одном талант гения имеет. Вот и чудит такой человек: одно слово скажет умное, другое – глупое. Как Толстой наш. Убеждал каждого: злу не противьтесь, и если вам врезали в одно ухо, подставляйте другое. Видел я таких. Между прочим, и сам на такого похож. В политике ни бельмеса не смыслю, а в компьютерном деле кое-что успел. Бородатый, как я, Карл Маркс, неглупый еврей, такое явление профессиональным кретинизмом называл. Так вот я про своих дружков Сеню и Мишу и говорю: толстовскую стипендию они получают. Есть там такая. Пятьсот долларов в месяц каждому приезжающему из России еврею платят. Это зарплата нашего президента. Пять лет они ее получают. На нее и живут. Ишь ведь как Бог пометил нашего умника, Толстого: все его труды после смерти евреям достались. Это как изобретатель динамита Нобель. Он свои деньги большим ученым за великие открытия завещал, а того не подумал, кто распределять его денежки будет. А они, как и следовало ожидать, в еврейские руки попали. Вот и лепят они его премии одним евреям: Солженицыну дали, питерскому поэту Бродскому тож. А вы раскройте их книги, посмотрите, как они написаны. Черный квадрат Малевича – и не больше! Ну, вот – наговорил вам целый короб глупостей, а вы, чай, меня слушаете и думаете: хакер он и есть хакер. Ну, так вы скажите же мне: что происходит в вашей милиции, если вы, майор, готовы работать против своего генерала?..

Тучи свалились за горизонт, и небо, обрадовавшись, засияло. Звезды, точно глазки маленьких зверят, опустились к лесу, весело заглядывали собеседникам в лицо. Катя не торопилась ехать на дачу к Петру Трофимовичу,– неудобно ночью будить писателя. Думала так: пусть Артур приедет на дачу первым, а тогда и они подоспеют. Объясняла Г реху:

– Три года вас не было в России – это целая вечность. У нас война, но война особая; такой войны русская история еще не знала. Пушки молчат, у русских даже нет автоматов Калашникова. Ночью, под шум речей новых властителей, противник вытащил из банков главное оружие: деньги. Русские люди и по сей день не понимают, что же с ними происходит? И только самые умные и прозорливые проснулись, скликают друг друга, собираются в отряды, создают ополчение. Русские отряды теперь везде – есть они и в милиции. Старрок – власть, но конкретные операции выполняют русские люди. Он хотя и натаскивает в наше отделение кавказцев, но большинство-то пока остается за русскими. А если русские окажутся и в меньшинстве – все равно за нами будет победа; во-первых, потому что мы славяне и наш дух еще никому не удавалось сломить, а во-вторых, еще и потому, что сила не в количестве людей, а в правде.

Грех в раздумье заговорил:

– А если бы у вас было много денег – как у Березовского и Черномырдина – что бы вы с ними делали?

– Употребить на пользу деньги – это тоже проблема. Сейчас, как мне думается, деньги нужны на создание отрядов сопротивления. Россия у черты гражданской войны, нам без большой драки не обойтись: нужно создавать народную армию.

– Но в России пока еще есть армия.

– Эта армия управляется лампасниками; так у нас называют генералов. Им платят много денег, и они подобострастно смотрят в рот властителям. Командиры нужны народные, молодые, отважные. Вот этим-то командирам я бы и отдала деньги. Но почему вы меня об этом спрашиваете?

– А так, для своего праздного любопытства. Я с детства мечтал иметь много денег, но они мне никогда не давались. В Штатах я три года работал над проблемой так называемых «компьютерных взломов» – там такие работы поставлены на уровень государственной задачи. И я всех дальше продвинулся в этом деле. Мне даже удалось три-четыре раза «пощипать» банковские вклады, но я никому об этом не сказал. И только вездесущие два иудея Кахарский и Фихштейн каким-то невообразимым чудом пронюхали про мои операции и решили, что я уже могу крушить любые банки и перебрасывать деньги на любые адреса. Подозреваю, что они об этом насвистели и Старроку и распалили его аппетиты. Я свои работы думаю продолжать и здесь, на Радиоэлектронном заводе, где меня ждут друзья, но я очень боюсь, как бы результатами моих усилий, если они будут, не воспользовались чужеродные силы.

И потом в глубоком раздумье и как-то мечтательно продолжал:

– Мне лично деньги не нужны. Почти не нужны. Мои родители и два брата живут на Дону в Волгоградской области. Я им послал из Штатов приличную сумму, но много-то и им не нужно. А я бы хотел вернуть украденные у России деньги и отдать их обворованным людям. Мечта недостижимая, но я посвящаю ей свою жизнь.

– Ваши слова похожи на фантастику, но я вам верю. И могу сказать: деньги – это то, что у нас отняли. А в наше время деньги, пожалуй, посильнее атомных бомб. Бомбы-то не пустишь в дело, а деньгами пали по любому врагу. Против денег силы нет. Они валят с ног любого чиновника. Недаром один еврейский мудрец говорил: дайте мне деньги – и мне не важно будет, какое в стране правительство. За деньги я куплю любого министра.

– Хотел бы я делать деньги, а?.. И не печатать их на станке, а этак тихонечко зачерпывать пригоршнями в одном банке и передавать их хорошим людям. Наладил бы я насос и качал бы и качал! А?.. Вы согласны мне помогать? Без помощника в таком деле не обойтись.

– Спасибо за доверие, но только я боюсь, что часть денежек прилипнет и к моим рукам. Я ведь фабрикант и для развития дела мне нужны средства. Не боитесь?

– А чего же мне бояться? Нужны деньги, включай насос. Давай ему побольше оборотов.

– Ну, если так.

Катя подумала: «Казался глупым, а вон какая умница!» Она была уверена, что насос для перекачки денег он уже наладил, но из осторожности не говорит об этом. Так или иначе, но ей льстило доверие Греха. Впереди, на ее только что начавшемся жизненном пути, засветилась мечта, которой можно посвятить все силы. И она постарается быть полезной этому, как теперь думала, необыкновенному человеку.

– Ладно. А теперь я вам предлагаю поехать к писателю– фронтовику. Он здесь живет недалеко, и я его хорошо знаю.

– На чем же мы поедем?

– А вон шоссе. Остановим машину, и через полчаса будем на месте.

Прямиком через лес они направились к шоссе.

В этот ночной предутренний час машины из Москвы на Сергиев Посад и Александров были редки и шли они с большой скоростью. На голосовавшую парочку не обращали внимание. Грех сказал:

– В Америке от такой парочки, вылезшей ночью из леса, шарахались бы, как от чумы. У вас, думаю, к нам относятся не лучше. Я вижу вон там вдалеке огни – пойдемте пешком.

И они пошли. И шли час, или даже больше, наконец, Катя поняла, что это и есть окраины Сергиева Посада. Не доходя до них километра два, они свернули налево и по проселочной дороге пошли к дачному поселку.

Рассвет еще не начинался; наоборот небо вновь затянуло тучами, и темень сгустилась еще сильнее, чем в лесу. Катя, взявшая на себя роль проводника, была лишь один раз в этом поселке, да и то приезжала на машине и теперь решительно не знала, где они находятся. Помнила два ориентира: с одной стороны писательской дачи кладбище, с другой – недавно построенную церковь. Но где они, эти ориентиры, понять не могла. Шли наобум, наконец увидели дачу со светящимся во втором этаже большим окном. «Уж не дом ли Петра Трофимовича?» А когда подошли ближе, увидели машину и возле нее человека.

– Артур! – закричала Катя и радостно к нему подбежала.

– Я только что подъехал.

– А свет во втором этаже? Ты разбудил дедушку?

– Да, он уже поднялся. И был рад, что я к нему приехал. Я ведь не появлялся здесь несколько дней.

Катя подвела Артура к Греху.

– Вот наш гость из Америки.

– Я знаю,– сказал Артур и протянул руку.

Повернулся к Кате:

– Предполагал, что он окажется под вашим крылышком.

А Катя, недовольная, спросила:

– Откуда? Кто тебе сказал? О нем знает один лишь Старрок.

Прошли в кабинет хозяина. Катя начала с извинений:

– Вторгаемся к вам, да еще в такую рань. Мне, право, очень неудобно.

– Напрасно извиняетесь: вы с Артуром люди служивые, и если уж вам понадобилась моя крыша – значит, неспроста. А я из тех, кто может и в ополчение записаться, и в партизанский отряд вступить.

Стали знакомиться. Грех почтительно наклонил голову, представился:

– Я Олег Г аврилович Каратаев, потомственный донской казак.

Петр Трофимович обрадовался:

– Я тоже с Дона,– и скажу вам, что земляков узнаю по многим приметам, только нам свойственным. Вот, например, глаза: мои и ваши, незабудковые,– такие на моей родине у многих, а если тамбовских взять или саратовских – там уже глаза зеленые, как у кошек. И заметьте: это только у мужчин. Женщины – иное дело; они в наших краях разные, у них одной общей приметы я не заметил. Ну, да ладно: я сварил кофе, рассаживайтесь, пожалуйста, угощайтесь.

Катя показала на кресло, стоящее рядом с креслом хозяина.

– Олег Гаврилович, садитесь сюда. А как вас в Америке называли? Там ведь многие лицуют имена, Иван назовется Жаном, Джоном, Иоганом, а отчество и совсем забудут.

– Да, мне там приходилось прятаться. И меня прятали, и я прятался. Делом-то я там занимался секретным: темнил, напускал туману. Теперь я на Родине, и мне ни к чему шкура хамелеона.

Майор Катя давала знать, что она все поняла и одобряет своевременный маневр американского гостя. Думала она о том, что хорошо бы для начала разместить его на даче Петра Трофимовича. Как она уже теперь понимала, Старрок будет в точности выполнять все условия Каратаева; генерал, конечно же, не захочет отпускать такое сокровище. Ведь отдай он его в руки Федеральной службы безопасности – и не видать ему этого бородатого волшебника. На него набросятся акулы, с какими он, Старрок, не может совладать, он и руку на них поднять не посмеет. Сомнут и вышвырнут, а то еще и уничтожат.

Петр Трофимович вопросов лишних не задавал, он человек деликатный и обыкновенно в беседах с незнакомыми людьми в длинные прения не пускался. По привычке писателя и умного человека он больше любил слушать, чем говорить. Здесь же, как он уже успел понять, перед ним был человек необычный, важный, и Артур вместе с его начальницей майором Катей выполняли какую-то служебную операцию. Артур, еще перед началом кофепития, успел шепнуть деду: «Дедушка, позволь этому парню пожить у нас на даче. Для меня это очень важно». И дед ответил: «Хорошо. Поселяй его в своей комнате и пусть живет».

Беседа не клеилась; все стеснялись и не знали, о чем говорить. Катя не удивилась, увидев тут хакера совсем другим, чем был он там, на даче Старрока. Генерала он не уважал, знал ему цену и в отношениях с ним чувствовал себя хозяином положения, потому и позволял себе балагурить и даже вышучивать собеседников. Может быть, он этой своей тактикой расставлял по местам действующих лиц, давал понять, что хозяин там он и просит всех помнить об этом. Здесь же он сидел рядом с человеком, который был независим и имел высшее положение в обществе. Писатель, если он пользуется успехом в народе, не имеет себе равных ни по чину, ни по положению. В юриспруденции есть такая формула: авторитет власти и власть авторитета. В свое время Лев Толстой не имел никакого чина, но власть его авторитета была выше, чем власть царя Николая. Недаром же говорят: «Поэт в России больше, чем поэт». И, может быть, всего этого не знали Катя и Олег Гаврилович, но чутьем они понимали масштаб личности хозяина дачи.

Напряженность, царившую за столом, разрядил Петр Трофимович:

– Ну, ладно, ребята,– сказал он, поднимаясь из-за стола,– вы тут располагайтесь, а я пойду в лес погуляю. Заодно и подумаю на досуге. Мне, знаете ли, приходится общаться с персонажами лежащей вон на столе и ожидающей своего окончания книги. А персонажи – народ прихотливый, они тишину любят. И чаще всего являются ко мне на прогулках по лесу.

Взял стоящую у камина суковатую палку, подаренную ему живущим здесь же в поселке писателем Шевцовым, и пошел к выходу. У калитки он встретил Халифа; тот разглядывал машину, пытался узнать, кто приехал к соседям. А Трофимыч, завидев его, поднял палку:

– Аркадий! Ты за кем шпионишь?

– Трофимыч, не делай из меня идиота. И какой я тебе шпион? Машина шла по улице, и я проснулся. Долго лежал и не мог заснуть. И решил узнать, кто это в такую рань едет по улице и не дает мне спать.

– Ну, ладно, пусть будет по-твоему, но у меня такое впечатление, что ты и ночью не спишь, а все думаешь: не приехал ли к нам еще какой-нибудь олигарх. Он мне обещал собрание сочинений оплатить, а уехал и след его простыл. Неужели люди, которые вдруг стали всемогущими, могут так сорить словами?

– Выпустит твои книги олигарх. Он и Регине обещал оплатить тираж ее книги. Регина сейчас в Москве. Они с Татьяной устраивают все эти дела. Ты же знаешь, олигарх зовет куда-то с собой Татьяну. Если она поедет – то хорошо. Быть возле таких денег – ого-го! Регина против, а я говорю: «Ты сумасшедшая! Если уж есть возможность коснуться пальчиком миллиарда, почему бы это не сделать?..»

– А я понимаю Регину. Таня – девица, и чего ей делать возле такого чудовища?

– Хо! И он туда же: чудовище! А скажите: миллиард – тоже чудовище? Если бы я имел хоть кусочек от миллиарда – так бы я жил?..

– Ну, ладно, ладно, ты в дом-то не ходи. Там молодежь, они встретили моего племянника – приехал из Елабуги, пусть побудут одни. А мы пойдем в лес, погуляем.

Трофимыч придумал племянника на ходу, и сам удивился своей прыти. Он сразу понял, что майор Катя и Артур его скрывают, и пусть он для жителей поселка, и для местных писателей, и для Халифов будет его племянником.