Текст книги "Испытание огнем. Сгоравшие заживо"

Автор книги: Иван Черных

Соавторы: Михаил Одинцов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 54 страниц)

«Что же случилось? Вроде бы и не замерз?» Он вспомнил вчерашний день и мгновение перед ударом о землю. Именно это мгновение, потому что самого удара он не ощутил от огромного нервного напряжения, ведь в этот миг решался вопрос жизни и смерти.

«Вот оно как. Напоминание, почему ты жив. Спасибо техникам за нагрудный ремень. А то бы…»

Матвей с трудом приподнялся и сел. Стал растирать себя. Став на ноги, отряхнулся, немного размялся и заковылял к ожившей по-утреннему дороге. Ступни, колени и мышцы ног, принявших через педали управления удар на себя, пронизывала острая боль. Кое-как добрался до перекрестка, где был регулировочный пост дорожной комендатуры, рассказал старшине, в чем дело.

…Через полчаса Матвей сидел в кузове полуторки вместе с ранеными. Машина быстро катила по пыльной дороге. Скоро должна была показаться речка Оскол, а за ней и аэродром полка. Откуда-то с востока послышался отдаленный гром, Матвей удивленно осмотрел ясное небо. Кто-то из раненых сказал:

– Опять где-то бомбят. Вот, сволочи, сыплют. Хоть бы наши им давали сдачи почаще да побольше.

– Даем сколько можем, – ответил Матвей, – да не всегда получается как надо и где надо.

Настроение у Осипова улучшалось, как у всякого путника, который после долгих дорожных мытарств предчувствует конец пути. Навстречу поднималось солнце, и Матвей, закрыв глаза, подставил ему лицо. Сквозь шум работающего мотора и погромыхивание кузова он услышал гул немецких самолетов. Еще не увидев их, Матвей определил, что самолетов много. Машина остановилась.

«Юнкерсы» летели метрах в пятистах от земли, а над ними ходили парами «мессершмитты». Воздух наполнился низким прерывистым звуком их моторов. Потом к чужому гулу примешался высокий и звонкий рев моторов И-16. Четыре «ишака» [7], лобастые, коротенькие, прижимаясь к земле, шли наперерез «юнкерсам». Вот они догнали строй немцев и враз пошли вверх, показав свои зеленые спинки, коротенькие закругленные крылья и скошенные под лепесток ромашки хвосты.

Сердце Осипова тревожно застучало в виски. Нервы напряглись, и он ухватился за борт кузова. «Глупость! Что они делают: смелость отчаяния или тупость самоубийцы? Лезут прямо под немцев. Сейчас на горке потеряют скорость, а «мессеры» выше, да еще на хорошей скорости ходят. Пропадут «ишачки» из-за своей бесшабашности. Беда! Вместо риска – авантюра!»

Матвей услышал выстрелы авиационных пушек, рычание скорострельных пулеметов ШКАС и ответное, дробное, волнообразное выстукивание очередей немецких пулеметов.

«Ишачки» снизу вверх проскочили строй последней семерки «юнкерсов» и, накренившись на правое крыло, опрокинулись на спину, блеснув на солнце синью фюзеляжа и крыла. «Мессершмитты», как испуганная стая воробьев, разлетелись в разные стороны, а потом, разобравшись в обстановке, бросились вниз.

Матвей, сжав зубы и кулаки, наблюдал за боем. В голове была только одна мысль: «Успеют или не успеют немцы выйти на дистанцию огня до того, как И-16 повторно атакуют «юнкерсов»?» Осипов понял замысел командира своих истребителей. Его тактика основывалась на внезапности. Он собирается вести оборонительный бой только после удара по основной группе. «Ишаки» открыли огонь раньше, чем «мессершмитты», и, закончив атаку, «нырнули» под бомбардировщиков. Немцы за ними. Матвей стучал рукой по борту кузова и кричал: «Разворот! Разворот вправо! Разворот круче!»

И его словно бы услышали. Юркие коротышки круто легли в разворот. Но враги все же успели дотянуться до них своим огнем. Рокот немецких пушек еще не закончился, а один И-16, вспыхнув оранжевым пламенем, кинулся вверх. Дыхание у Матвея остановилось: «Убит или сам тянет?…» Самолетик все больше и больше задирал нос кверху и закручивался на правое крыло, а за ним хищно тянулась пара «мессеров». Наконец И-16 лег на спину, и из него выпал черный комочек. Длинные секунды ожидания, и вот на солнце блеснул белый шлейф шелка, а потом раскрылся серебряный зонт парашюта. Только теперь Матвей выдохнул, смог видеть и слышать остальное. Тройка И-16 в сумасшедшем вираже носилась друг за другом, выше их шестерка «мессеров» ходила парами и выбирала выгодный момент для удара. Там, где свои истребители сделали первую атаку, поднимался к небу столб черного дыма – упал «юнкерс». Горящий И-16 врезался в землю, летчик на парашюте приземлился, а девять самолетов продолжали свою двухъярусную карусель. Изредка параллельность вращения нарушалась, немцы пикировали на истошно ревущих моторах наших истребггтелей. И тогда один или сразу два коротеньких торопыг и устремлялись гга пикирующих, которые тотчас прекращали атаку и снова взмывали вверх.

– Ну что, летчик, выкрутятся твои хлопцы? – спросил раненый сержант.

– Если горючее есть, то, может, и обойдется. Немцы, по моему расчету, должны раньше уйти. Они же с задания. Это наших и выручит.

Вскоре «мессершмитты», перестроившись клинообразной шестеркой, исчезли в голубом мареве неба.

«Ишаки» сбавили обороты моторов – звук их работы понизился, ослабел. Огги успокоенно сделали круг над районом боя, снизились над местом приземления своего товарища и ушли на восток.

А на дороге был праздник. «Дорога» считала бой выигранным. Хоть и маленькая, но все же победа. И хотя до летчика, приземлившегося на парашюте, было не менее трех километров, многие устремились туда. Матвей был бы рад тоже броситься вперед, но машина тронулась. Он не стал спрыгивать, не мог: ноги болели.

Через час машина уже спускалась с холмов правого берега Оскола. Под кручей дорога упиралась в понтонный мост через реку, берега которой буйно заросли ракитником и кустами. За ней старицы, луг, утопающие в зелени садов белые хаты и красная школа, их общежитие. А дальше виднелись две железнодорожные станции и между ними аэродром, на котором стояли самолеты.

Но тут радость сменилась тревогой: южная станция подозрительно дымилась, и постройки около нее выглядели как-то необычно. Осипов понял, что станцию недавно бомбили. И тут уловил связь между последними событиями: далеким громом среди ясного неба, двумя группами «юнкерсов», идущими с востока воздушным боем у него над головой. Шофер не торопясь вел полуторку вниз, отчего берега Оскола как бы поднимались вверх, закрывая окружающее, и Матвей не успел увидеть домик, в котором жил самый дорогой для него человек.

Неизвестность волновала все больше. Хотелось бежать туда, где среди зелени вишен и яблонь стояла хата Светланы. Однако нужно было сначала явиться в штаб, доложить командиру полка о своем последнем вылете. Ему еще предстояло отчитаться за потерю ведомого летчика. Неизвестна была ему судьба летчиков второй пары «илов», хотя пехота и говорила ему, что ведомые им летчики ушли в тыл. Хотя за ними крутились два немецких истребителя, но настойчивости особой в атаках «мессершмиттов» они не наблюдали. Вдруг его обвиняют в этом? И чем ближе был аэродром, тем тревожнее становилось на сердце. Чувство вины за неудачу в последнем вылете заслонило радость возвращения. Осипов задумался и не заметил, как машина подошла к шлагбауму, перекрывающему въезд на аэродром.

– Летчик, приехали!

– Да-да. Это мой аэродром. Спасибо за помощь… Счастливой вам дороги!

Как только Матвею открылось поле аэродрома, он сразу посчитал самолеты своей эскадрильи: на стоянке было четыре «ила». Не хватало только потерянных в его вылете.

Ноша виновности, давившая на совесть, чуть полегчала.

Доклад о результатах вылета Митрохин слушать не стал, сказав: «Летавшие с тобой пилоты отчитались за тебя и за себя; видели, как твоего напарника сбили зенитчики в начале пикирования. Обвиняют себя за отставание при маневре на повторную атаку цели: выход из атаки головной пары прикрыть не успели. Истребители же повторный заход на цель не обеспечили. Сообщили, что ведут бой. Между прочим, из того боя «лагг» один домой тоже не вернулся».

Митрохин прочитал докладную командира стрелкового полка о том, что они наблюдали воздушный бой трех «илов» с четырьмя «мессершмиттами», в котором ведущий группы сбил один немецкий истребитель. Улыбнулся:

– Ты, Осипов, похож уже больше на истребителя. Одним словом, специалист по «мессершмиттам»… Поздравляю. А теперь иди к Ведрову. Пусть доктор тебя хорошенько посмотрит. Счастливый ты! Выдержать такой удар. И пришел на своих двоих… Чудо! В твою и нашу пользу.

Когда Осипова отдали доктору, комиссар полка, потирая руки, радостно заявил:

– Конечно, теперь мне могут и не поверить, но я очень надеялся, что он вернется.

Митрохин посмотрел на присутствующих начальников:

– Мы всегда надеемся на возвращение, и твое желание не ново.

– Дело не в желании. Я техника расспрашивал, как Осипов готовился к вылету. Петров рассказал все, а потом говорит: «Товарищ комиссар, командир так привязался, что он из ремней ни в коем разе не выскочит». Вот я и ждал его.

– А что же молчал?

– События такие торопить нельзя. Пусть теперь он про эти ремешки, которые ему жизнь спасли, и расскажет всем летчикам.

Выйдя от командира, Осипов попал в руки к Ведрову. Полковой врач с пристрастием осмотрел и ощупал его. Не найдя ничего, кроме растяжений и ушибов, он перебинтовал ему ступни ног и решил отвезти его в госпиталь. Но Матвей уговорил Ефима Ивановича оставить его в части. Очень хотелось встретиться со Светой и оставшимися в живых товарищами.

Однако в школе было пусто. Светланы на работе не оказалось. Матвеем овладело тревожное желание немедленно увидеть ее, и он заковылял по знакомой улице.

Остро пахло пожарищем, едким, дерущим горло дымом сгоревшей взрывчатки и еще чем-то зловонным.

Повернув за угол. Осипов остановился пораженный и растерянный. Ноги вросли в землю. Перед ним было то, что раньше называлось улицей, а теперь не имело названия. Крупные бомбы сделали свое дело: поваленные деревья, какие-то дымящиеся обломки, горы вывороченной земли, а подальше закопченная станция с темными обгоревшими вагонами, между которыми сновали люди. Надо было идти. И он пошел.

Когда ноги Осипова оказались на бруствере рыхлой земли, окаймляющем воронку, он вспомнил, что есть еще погреб. «Где же он?…» Нашел погребок Вход забросан свежей землей и обломками саманного кирпича. Матвей спустился по ступенькам вниз, но никаких признаков жилья в погребе не нашел. Он вылез наверх и решил поискать кого-либо из соседей. Осмотрелся и только теперь увидел в конце разбитой бомбами улочки группу людей. Женщины, мужчины и ребятишки разбирали завалившуюся хату. Светы и ее матери среди них не было.

Железнодорожник, видимо старший команды, пошел навстречу:

– Здравствуйте. Кого командир ищет?

– Двух женщин. Вон там хата стояла.

– А кто вы им будете?

– Хороший знакомый.

– Плохи твои дела, товарищ летчик. Нету их совсем. Бомба прямо в дом угодила.

– Может, ушли куда?

– Нет, мы проверяли. Все, что можно было сделать, уже сделали. Помощников тут…

Выяснять подробности не имело смысла. Матвей повернул обратно. Едва передвигая ноги, он шел по земле, опаленной взрывами и обагренной кровью ни в чем не повинных людей. С горечью смотрел на воронки могилы и видел из сложенных деревьев и заборов кладбищенские кресты.

Прилетели две вороны, и их появление больно резануло по сердцу – почуяли смерть. Осипов взял палку, бросил в них. Птицы поднялись и бесшумно перелетели на другое место. Тогда он вытащил пистолет. Вороны, видимо, уже были знакомы с этим предметом, поднялись и полетели к станции. Ветерок донес до уха от ближней воронки какое-то бормотанье. Матвей подошел ближе и увидел на дне ее женщину в светлом, испачканном сажей и землей, порванном по подолу платье. Она перебирала скатывающиеся к ней сверху комочки земли и непрерывно и быстро говорила: «Детки, где вы? Идите скорей ко мне…» Матвею стало трудно дышать. Бессильный помочь этой раздавленной горем женщине, он пошел дальше, и ноги вновь привели его к тому месту, где земля была разворочена самой кровавой для него воронкой.

Обессиленный, Матвей сел, и тишина окружила его со всех сторон… Он не помнил, думал ли он о чем-нибудь. Время текло помимо него. Может быть, приходили люди, но он их не видел, а они по-житейски были мудры и не мешали ему.

Потом он услышал звук работающего мотора, погромыхивание и дребезжание кузова. Из-за поворота показалась видавшая виды санитарная машина. Подъехала и остановилась. Подошел Ведров:

– А я тебя ищу…

Положил руку на плечо, потом достал папиросы и молча дал закурить…

– Кругом теперь столько горя… Ты потерял и знаешь где. А я даже не знаю.

– Ефим Иванович, как же так? Почему?

– Мы с тобой солдаты. Надо ехать. Смотри, уже день к вечеру покатился. Приедем, я тебя еще раз ощупаю. Да и корсет надо тебе соорудить из брезента. Ходить, да и летать через денек-другой в нем будешь. Позвоночник беречь надо. Не пойму, как ноги и ребра твои выдержали. Я ведь был судмедэкспертом. Чего только не насмотрелся и всегда удивлялся, каким может быть крепким и сильным человек, но и, наоборот, до обидного слабым и уязвимым.

Никто Осипова в полку не ругал. Его появление было для всех приятной неожиданностью. По докладу прилетевших домой летчиков, Матвей «приказал долго жить».

Но и вернувшихся с задания «не казнили»: они сразу доложили, что не успели сорвать атаку немцев на ведущую пару. Бой-то начался для всех неожиданно. Были заняты землей, а «лагги» поздно увидели врага.

После возвращения в полк короткая летняя ночь показалась Осипову неимоверно длинной. Малейшее шевеление вызывало стреляющие боли по всему телу… Перед открытыми глазами белел потолок, и он видел на нем Светлану, сидящую на берегу, и яркую луну за ней. Огромные девичьи глаза стали надвигаться на него и оказались рядом с его лицом. Матвею почудилось дыхание Светланы, а потом он явственно почувствовал на щеке ожог поцелуя и услышал слова: «Я буду ждать тебя всегда». Он шевельнулся, и видение пропало…

Прошли долгие или короткие бездумные минуты, и Матвей увидел черные руины улицы, землю в воронках и узнал среди них самую страшную. «Не воронку – могилу. Как у летчиков: вместо холмика земли кратер от упавшего самолета, в котором тело летчика, подобно метеоритному веществу, больше испаряется, чем остается». Матвей прикрыл глаза рукой: «Она ждала меня. А я не мог прийти к ней на встречу. Я должен отомстить фашистам за нее, за всех, кого уже нет в живых, и за тех, которые еще погибнут. Мстить, пока ни одного оккупанта не останется на нашей земле».

Начало светать. Матвей больше не мог лежать. Он, превозмогая себя, поднялся и, стараясь не шуметь, вышел на улицу. Школьное крыльцо вновь напомнило Светлану, и ему захотелось еще раз побыть на улице горя, чтобы запомнить ее навсегда. Все еще спало. Но вот тишину нарушили петухи. Их звонкие «ку-ка-ре-ку» в предрассветных сумерках утверждали и пробуждали жизнь.

Он подошел к знакомому повороту. Запахло гарью. Дальше все было мертво. Тихо, как на кладбище. Матвей опустился на колени, взял горсть земли и высыпал ее в воронку. Она тонкой струей побежала по скату, несколько крупинок докатились до самого дна, а потом все опять успокоилось.

«Светланочка-цветочек, ты не умерла, ты на всю жизнь со мной… Прими мою клятву: я буду мстить, сколько хватит сил!… Прости! Мне пора!»

Линия фронта севернее аэродрома продвинулась к Воронежу, а южнее начала проваливаться в излучину Дона. Полк Митрохина потерял боеспособность – осталось всего пять ремонтируемых самолетов и с командиром полка и комиссаром семь летчиков.

Командир помнил, как в сорок первом, почти в такой же обстановке, старший начальник забрал из полка последние самолеты и летчиков. Он беспокоился о будущем полка. В живых остались летчики, прошедшие через огонь. Если их заберут, то с ними уйдет опыт войны. А без него новым людям бои будут стоить большой крови.

Однако волнения быстро кончились. К вечеру на аэродром приехал командир дивизии. И сразу начал с вопросов:

– Что командиру и комиссару лучше: отдать летчиков и самолеты в другой полк или наоборот?

Командир с комиссаром переглянулись.

– Мы обсуждали с Мельником создавшееся положение. Оставшихся летчиков от нас лучше не забирать. Пополнить нас самолетами, или мы отдадим самолеты и уедем с оставшимися пилотами за пополнением и новой матчастью.

– Что для вас лучше, комиссар?

– Первый вариант, но с дополнением.

– Каким?

– Начальников из летного состава других полков нам не надо. Командиры у нас есть свои. Но можно пополнить полк молодыми, точнее, рядовыми летчиками.

– Значит, своих отдавать не хотите, а к себе берете? Как же так?

– Я же предлагаю пополнить только рядовыми.

– Хорошо. – Полковник засмеялся: – Будем считать, что я угадал ваши думки. Решение-то у меня было. Только хотелось еще раз проверить: не ошибся ли?… Даю вам четыре самолета и двух рядовых летчиков. Итого получится эскадрилья. Не густо, однако воевать еще можно. В другом полку такое же положение. А третий – уходит в тыл. У него в наличии остались полковое знамя и техсостав.

…Русанов закончил подготовку группы на боевой вылет. Шел в этом вылете и Матвей. Он говорил себе: «Это мой первый вылет после воскресения».

– Товарищи летчики, вы видите, что аэродромы врага вплотную придвинуты к полю боя. Он готовится и дальше наступать. В приказе народного комиссара обороны 227 сказано: «Отступать дальше – значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Ни шагу назад». Так вот, мы должны сделать все, чтобы помочь нашей пехоте выстоять. Война, бои не могут быть без потерь и с нашей стороны. Сейчас на Гитлера, его армию работает почти вся Европа. Но фашистский тыл непрочен. Народы не могут долго переносить порабощение и издевательства. Уже идет разговор о втором фронте, на нашей земле создастся польская армия, и этот пример поддержат другие народы. У нас большие потери. Но мы – армия, народ – не уничтожены, стали опытнее, а значит, сильнее. Мы убедились, что можем бить врага на земле и в воздухе. Вместе с нашим героическим тылом мы отстоим жизнь нашего Отечества, народов, населяющих его просторы. Война с нами – это роковая ошибка фашистов. Их «блицкриг» уже не состоялся, – Афанасий Михайлович замолчал. Осмотрев внимательно взглядом сидящих на земле летчиков, понял, что говорил правильно.

– По самолетам!

Осипов в этот раз шел ведомым у Маслова. Страха, сомнения и напряженности не было, хотя такое иногда и случается в первом вылете после того, что с ним произошло. Он желал одного: быстрее увидеть и бить врага.

Показалась линия фронта, и в наушниках Осипов услышал голос Маслова:

– Матвей, смотри, не зарывайся. Одним вылетом всего не сделаешь. Держись пошире.

Осипов качнул самолет с крыла на крыло – понял. А сам отошел немного в сторону, чтобы свободнее было маневрировать и прицеливаться. Немцы не обратили внимания на высоко идущие самолеты – пропустили их в тыл без обстрела. Тыл сегодня исчислялся тридцатью километрами, а там немецкий аэродром. Он увидел его издали: пыль, самолеты на голой степи – и обрадовался, потому что искать другую цель было не нужно.

Передняя четверка развернулась на левую окраину аэродрома и ринулась вниз. Только теперь с земли увидели «илы», и по небу заметались эрликоновские красноватые трассы. Поздно. Уже ничего нельзя было изменить. Маслов повел свою четверку в пикирование. Матвей в прицеле увидел землю, а на ней близко стоящие друг к другу самолеты с прямоугольным крылом – Ю-87. Поймал в прицел одного «лапотника» и пустил два реактивных снаряда. И тут услышал строгую команду:

– Прекратить! Только бомбы!

Матвей со злостью выругался, перевел взгляд на машину командира. В это время от нее отделилась первая черная капля – «сотка». Перехватив ручку управления самолетом в левую руку, Осипов правой рукой что было силы рванул рычаг аварийного сброса – бомбы ушли на врага залпом: «Получайте, гады! Это только начало!»

Новый заход.

Матвей ничего не видел, кроме «юнкерсов» на земле. Молнии ненависти рвались из пушек и били по земле, где сейчас в страхе ползли, разбегались, падали грязно-зеленые фигурки людей – смертельных врагов его Родины.

– Матвей, выводи!

Осипов опомнился и вывел машину из пикирования. Быстро крутанул головой: все восемь на месте, а выше свои «лагги». «Это вам не сорок первый!» – подумал он.

Взрыв ненависти, как порыв творчества, только теперь его раскрепостил. Его жажда мести сейчас, в этот миг, была удовлетворена, и Матвей был по-своему счастлив.

Да, в тяжком горе, которое ему суждено нести через всю жизнь, длинную или короткую, он ощутил себя счастливым лишь в минуту возмездия.

Что же в таком случае счастье?

Счастье – это когда человеку становится лучше. А ему сейчас действительно было легче и радостней…