Текст книги "За каждую пядь земли... "

Автор книги: Иван Калядин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

И не ошиблись. Да просто не могли ошибиться, так как хорошо знали высокие волевые и командирские качества комдива, который еще в гражданскую войну успешно командовал ротой, батальоном, полком. В Великую Отечественную Михаил Васильевич вступил зрелым, многоопытным командиром, закончившим командный факультет Военной академии бронетанковых войск. И не случайно был назначен в период формирования 19-го мехкорпуса командиром танковой дивизии.

Блестяще решив поставленную перед соединением задачу, полковник Широбоков доложил командиру корпуса обстановку и продолжал движение к указанному дивизии рубежу. К сожалению, в тот час он не знал еще истинного положения дел на фронте всей 5-й армии, а потому не представлял в полной мере, как опасен путь вверенного ему соединения к цели.

В это самое время командование 19-го мехкорпуса сделало остановку в лесу восточнее Грушевицы, чтобы разобраться в складывавшейся обстановке. Правда, мы имели на руках лишь данные собственной разведки, которые, увы, оказались весьма достоверными. Они не сулили ничего хорошего ни Широбокову, ни Цибину, ни корпусу в целом.

Правый наш фланг по-прежнему оставался открытым, причем разрыв между войсками 5-й армии, отражавшими яростные атаки гитлеровских дивизий в районе Луцка, и механизированными корпусами оказался настолько велик, что в образовавшуюся брешь противник мог ввести не только дивизию или корпус, но и целую армию. Это обстоятельство вызвало у нас большую тревогу.

Связь с 9-м мехкорпусом генерала К. К. Рокоссовского оборвалась еще утром. Уже давно не было ее и со штабом армии. Поэтому нам пришлось решать поставленную задачу совершенно изолированно от других войск, если не считать 228-й стрелковой дивизии, которая крепко [91] держалась с нами и надежно прикрывала левый (восточный) фланг корпуса.

По данным корпусной разведки, вдоль шоссе Луцк – Новоград-Волынский наступало не менее двух танковых и одного мотострелкового полков 3-го моторизованного корпуса немцев, которым противостояли слабые заслоны отдельных арьергардных частей 5-й армии. Не имея в тот момент связи с командармом, мы не знали, что именно 28 июня он приказал командиру 1-й артиллерийской противотанковой бригады РГК генерал-майору артиллерии К. С. Москаленко вывести свое соединение форсированным маршем из-под местечка Рожище (севернее Луцка) в район Цумань, Клевань, а затем совместно с 9-м и 22-м механизированными корпусами воспрепятствовать продвижению по шоссе группы частей из 3-го моторизованного корпуса противника и не допустить захвата ими города Ровно. Однако вывод бригады РГК ничем не мог помочь нашему корпусу, так как его было намечено осуществить лишь в ночь на 29 июня.

Таким образом, мы остались без соседей. Над 40-й танковой дивизией, да и над всеми частями 19-го мехкорпуса, нависла грозная опасность. А этого не мог знать полковник Широбоков, мысли и усилия которого были сосредоточены на том, чтобы как можно дальше оторваться от преследовавшего его противника.

Оценив обстановку, генерал Фекленко принял решение выехать в 40-ю дивизию. Взяв указку, Николай Владимирович подошел к карте.

– Вот эта дорога Ясениничи – Грушевица – Ровно для нас с вами, товарищи, превращается с данной минуты в самый главный подзащитный объект. Оседлает ее противник – несдобровать нашей сороковой в неравном бою в полном окружении. А главное – мы ничем не сможем тогда помочь Широбокову. Наша задача – не допустить этого...

Еще несколько часов назад комкор отдал распоряжение полковнику Цибину выдвинуть 85-й танковый полк Алабушева к Ясениничам и перекрыть дорогу, обеспечив тем самым безопасность движения танковых и мотострелкового полков 40-й дивизии. Однако полковник Девятов до сих пор не имел данных о местонахождении этого 85-го танкового полка. Известно было лишь то, что он с трудом оторвался от преследовавших его немецких частей и находился на марше. [92]

Услышав это, генерал Фекленко пришел в неистовство. Я хорошо знал характер Николая Владимировича, считал его человеком уравновешенным, спокойным, да таким он и был на самом деле. Но в тот момент комкора можно было понять. Нет связи с армией, с соседями, но со своими-то дивизиями должна быть связь! Иное немыслимо. Он всегда требовал от штаба четкого управления, и, безусловно, был прав...

Перед отъездом генерала к Широбокову мы побеседовали несколько минут наедине. Фекленко успокоился, даже повеселел, сел в броневик и попросил меня лично проследить за движением 85-го танкового полка.

Нельзя было терять ни минуты.

Отдав необходимые распоряжения Николаю Васильевичу Емельянову, я позвал шофера:

– Запрягай, Иван, нашего скакуна, отправляемся в путь.

У стоявшего рядом Девятова спросил, как проехать к Ясениничам.

– Ты что, к немцам в лапы хочешь попасть? – удивленно уставился он на меня. – На ночь глядя ехать туда очень опасно. Да еще на эмке. Опомнись, Иван Семенович!

– Шофер у меня настоящий орел, проскочит где угодно! – попробовал отшутиться я.

– Что орел – знаю. А все равно я тебя не пущу! – сердито сказал начальник штаба.

– Надо, дорогой Кузьма Демьянович. И комкор просил проконтролировать. От полка Алабушева, сам знаешь, во многом зависит сейчас судьба корпуса.

– Как хочешь, – уже мягче произнес Девятов, – а на эмке не поедешь. Вон два броневика, бери любой и отправляйся с охраной.

Пришлось уступить. Броневик БА-10 вскоре был подготовлен, и мы с офицером из штаба, тремя автоматчиками и инструктором отдела пропаганды корпуса С. Н. Новожиловым отправились на розыски.

Искать полк Алабушева долго не пришлось. Он уже развернул боевые порядки на холмистой возвышенности по обе стороны от шоссе, западнее Ясениничей. Танки, артиллерия, бронемашины заняли позиции в мелком кустарнике. Полным ходом шла дозаправка машин топливом и боеприпасами. Рыли окопы для орудий и личного состава. Алабушев приказал и танкистам упрятать свои машины [93] поглубже. На командном пункте шла обычная напряженная работа, связанная с подготовкой к бою.

Майор Алабушев доложил о численном составе танковых, а также приданного мотострелкового батальонов, моральном состоянии воинов. Полк, оказывается, прибыл к Ясениничам полтора часа назад.

– Почему же, Николай Михайлович, вы не доложили начальству о выполнении задачи? – с упреком спросил я Алабушева.

– Доложил, товарищ полковой комиссар, еще час назад. Лично комдиву Цибину.

– А полковник Девятов не в курсе дела. Он считает, что вы на марше. Надо дублировать доклад по линии штаба. Сейчас же сделайте это и попросите от моего имени, чтобы связались с Широбоковым. Там сейчас комкор. Он тоже должен знать. Это срочно. Прошу!

– Есть, товарищ полковой комиссар!

Собрав партполитаппарат полка, я ознакомил его с обстановкой и проинструктировал о работе, которую следует провести с личным составом перед боем.

– Задача полку поставлена важная и очень ответственная, – напомнил я. – На этом надо сделать особый акцент. Каждый боец, будь то пехотинец, танкист, артиллерист, связист, должен почувствовать, что от его инициативных, смелых действий зависит сегодня успех всей операции по разгрому ударной группы вражеских танковых и мотопехотных частей, которые пытаются отрезать, окружить и уничтожить нашу 40-ю танковую дивизию. Не забывайте об этом, когда будете беседовать с людьми...

Убедившись, что мои указания выполнены, я связался с полковником Цибиным и посоветовал непременно установить за ночь минные заграждения перед позициями артиллеристов и на шоссе. Он согласился со мной. К утру саперная рота лейтенанта И. Скорикова заминировала все подступы к позициям полка на танкоопасных направлениях.

После сытного ужина личному составу было дано три часа на отдых. Это время мы хотели продлить в зависимости от обстановки.

Вернулся на КП полка. При первом взгляде на майора Алабушева понял: он чем-то взволнован. Поинтересовался, в чем дело.

– Только что возвратилась полковая разведка, товарищ полковой комиссар. Против нас сосредоточивается [94] много вражеских частей. Ожидается массовое применение танков, артиллерии, пехоты на бронетранспортерах. Ну и, конечно, авиации.

– Сколько у противника танков? – спрашиваю у начальника разведки полка.

– Мы насчитали 67 машин, но уверен, что их будет значительно больше. С тыла доносится гул, подходят резервы, а проникнуть в тыл не удалось.

Конечно, не просто подсчитать ночью количество машин у противника. Но приблизительные данные не очень устраивали нас. Поэтому я дал указание командиру полка продолжить разведку противника, особенно в предутренние часы, и как можно чаще докладывать о результатах.

Бой предстоял серьезный, бескомпромиссный. И майор Алабушев готовился встретить врага во всеоружии. Вызванные на КП командиры танковых и стрелкового батальонов, командиры артиллерийских и минометных подразделений, получив уточненные задачи, отправились в свои подразделения, чтобы продолжить подготовку к предстоящим событиям.

Особое задание получили лейтенант С. Горшков и младший лейтенант И. Ефимов. Оба проявили себя смелыми, находчивыми командирами, которые умеют и стойко держаться в обороне, и решительно атаковать врага в наступательном бою. Им и выпало защищать фланги небольшими силами, ибо основную массу танков командир полка предназначал для удара по главным силам врага.

Лейтенанту Горшкову поручалось двумя тяжелыми КВ и четырьмя Т-34 во взаимодействии с приданной противотанковой батареей и взводом стрелков прикрыть левый фланг полка. А в случае если гитлеровцы предпримут попытку обойти полк, принять удар на себя и сковать вражеские подразделения на этом участке, обеспечив возможность главным силам части совершить маневр и нанести удар по неприятелю с фланга и тыла.

Младший лейтенант Ефимов получил аналогичную задачу, но действовать ему предстояло на правом, менее опасном фланге, который упирался в лес и был, в общем, труднопроходимым для танков. Учитывая это, командир полка оставлял в его распоряжении лишь взвод танков и два противотанковых орудия.

Майор Алабушев, командиры танковых батальонов, которым подчинялись Горшков и Ефимов, были уверены, [95] что молодые офицеры с честью оправдают доверие командования и не пропустят врага. Мастерства и отваги обоим было не занимать, об этом знали в полку все.

На прощание командир полка сказал младшему лейтенанту:

– Так вот, Ефимов, будешь прикрывать правый фланг. Один на один придется стоять против сильного противника. Не боишься?

– Можете не сомневаться, товарищ майор. Хотя, сами понимаете, маловато даете танков.

– Больше не могу. План боя слышал?

– Так точно.

– Тогда в добрый путь! Ты свободен.

Я присутствовал при этом разговоре и невольно вспомнил слова, которые позавчера слышал от Воротникова: «Будем драться не числом, а умением». По существу, эти же слова прозвучали и сейчас в напутствии лейтенантам. И я сказал об этом Алабушеву. Он улыбнулся:

– Я, товарищ полковой комиссар, тоже слышал их от Михаила Андреевича Воротникова. Значит, вспомнил старик наш разговор накануне боя.

– И о чем же вы говорили, если не секрет? – поинтересовался я.

Алабушев задумался, попросил разрешения закурить, потом стал рассказывать о том вечере, когда они, два друга – командиры полков, пытались осмыслить то, что происходило на фронте и поразило их, как и многих, неожиданной страшной правдой.

– После того разговора я видел Михаила. Мы оба убедились, что пока можем противопоставить врагу лишь свое упорство, свое умение владеть оружием, свой русский, советский характер и веру в окончательную победу добра над злом... Вот и решили рассчитывать на то, что имеем, на самый драгоценный наш капитал – советских бойцов и командиров, беспредельно преданных Родине, народу и партии. А это великая сила... И еще мы поклялись всегда, в любой обстановке, при малейшей возможности приходить друг другу на помощь, выручать из беды...

Я знал из докладов своих сотрудников и из политических донесений, которые поступали из частей и подразделений, что многие наши бойцы и командиры низшего звена в интимных беседах между собой перед боем часто скрепляли боевую дружбу клятвой, которая звучала примерно [96] так: раненого на поле боя не оставлять, врагу живым не отдавать, а в безвыходной ситуации лучше даже пристрелить... Но чтобы клятвы давали друг другу командиры полков – слышал впервые. С этой минуты и Алабушев, и Воротников, еще совсем молодые, перспективные командиры, стали для меня намного ближе и роднее. Я почувствовал, что и сам словно приобщился к их союзу. Это очень взволновало и приободрило меня, вселило еще большую уверенность в том, что с такими людьми нельзя не победить. Ведь в те времена все мы нуждались в такой уверенности...

Некоторое время мы сидели молча. Потом майор Алабушев снова занялся делами, отдавал распоряжения, проверял связь с батальонами, и наконец уже в пятом часу утра мы с ним отправились в подразделения, чтобы проверить их готовность к бою и еще раз побеседовать по душам с бойцами и командирами. Меня радовал спокойный, уверенный тон красноармейцев в разговорах между собой, деловая суета, расчетливые движения у орудий и пулеметов. Мне было хорошо известно, что люди смертельно устали, не спали много часов подряд, однако никто не жаловался, все были озабочены только одним – предстоящим боем.

В шесть утра, когда окрестные поля, леса, нивы, луга засверкали всеми красками в лучах поднявшегося над горизонтом солнца, мы услышали глухой тревожный гул. Он медленно, но неотвратимо нарастал, приближаясь с каждой минутой. Посыпались доклады наблюдателей...

Я связался с генералом Фекленко и сообщил, что скоро у нас начнется бой. Николай Владимирович напомнил, что передовые подразделения 40-й танковой дивизии находятся сейчас в пяти километрах от Ясениничей. Когда дивизия проследует через село, Широбоков оставит в помощь нам дополнительно танковый и мотострелковый батальоны, а также пушечный дивизион артполка. Вместе с этими подкреплениями полку Алабушева придется отходить, ведя арьергардные бои. А позже, после установления локтевой связи с 86-м танковым полком, ему надлежит оторваться от противника и включиться в колонну своей дивизии.

Таков был план. В заключение разговора генерал пообещал быть в Ясениничах через полчаса, о чем я тут же поставил в известность командира полка...

Как и в предыдущие дни, гитлеровцы двигались одной [97] огромной колонной. Воздушная разведка предупредила, видимо, их командира о наличии в селе советских войск, потому что примерно в трех километрах западнее Ясениничей вражеская колонна перестроилась в предбоевой, а затем и в боевой порядок. В тот же миг среди двигавшихся танков и бронетранспортеров начали рваться тяжелые гаубичные снаряды и мины. Это открыли огонь дивизионы 40-го артиллерийского полка и батареи 152-миллиметровых гаубиц приданного артполка.

Подразделения полка надежно зарылись и замаскировали свои окопы на холмах и в лощинах. С нашего НП были хорошо видны в бинокль все вражеские танки. Расстояние до них быстро сокращалось. Первой открыла огонь немецкая артиллерия, потом минометы. Передовые танки спускались с возвышенности в балку и растекались по лощине, поднимая клубы пыли. Уже четко видны были на их бортах черные кресты, тупые стволы орудий. Танки двигались как-то неуверенно, часто и резко совершая боковые перемещения. Видимо, солнечные лучи слепили механиков-водителей.

С дальности прямого выстрела по ним открыли стрельбу прямой наводкой 12 дивизионных пушек и 8 противотанковых орудий. Подпустив врага еще ближе к дивизионным пушкам и противотанковым орудиям, присоединила свой голос батарея 122-миллиметровых гаубиц. Несколько машин уже подорвались на минах, установленных на подступах к позициям артиллеристов. Горели подожженные Т-II и Т-III, бронетранспортеры, мотоциклы, автомобили. Перебегая от укрытия к укрытию, прятались гитлеровские автоматчики и спешившиеся мотоциклисты. Медленно ползли бронетранспортеры и мотоциклы, отстававшие на несколько сот метров от танков.

– Товарищ полковой комиссар, наши позиции атакуют 55 танков. Подбито, подожжено, а также подорвалось на минах 9 машин, – доложил начальник разведки полка.

В дело вступили батальонные минометы, накрывшие вражескую пехоту плотной сеткой низких разрывов. Ударили перекрестным огнем «максимы». Пехота не выдержала, залегла, начала окапываться. Танки остались в одиночестве. Темп движения резко упал: все чаще приходилось им маневрировать в поисках слабого места в нашей обороне. Наконец осмелев, стальные чудовища ринулись на противотанковую батарею, находившуюся слева, [98] и... одно за другим начали подрываться на минном поле. А те, что двигались следом, покружив на месте, дали задний ход и отползли, устремившись затем к позициям мотострелковых подразделений.

По танкам били со всех сторон пушки и гаубицы, а они продолжали двигаться. За первой волной показалась вторая. В ней было около двадцати машин. Что делалось дальше – невозможно было разглядеть за клубящейся пылью. Как только головные машины первого эшелона, преодолев подъем, вышли на гребень впереди лежащих холмов, по ним открыли прицельный огонь наши танки. Но не все сразу, а поротно. И вот завертелся юлой один, уткнул вниз свою короткоствольную пушку другой, ярким факелом вспыхнул третий.

Тут-то и началось замешательство в стане врага. Красноармейцы что-то кричали и продолжали стрелять не переставая. Всю свою ярость гитлеровские танкисты обрушили на противотанкистов, которые больше всех досаждали им, но приблизиться к их позициям, прикрытым минными полями, уже не решались. Пытались достать их огнем пушек, но тут же подвергались яростным ударам гаубичной батареи и танковых орудий. Советские артиллеристы не давали врагу опомниться. Наращивая плотность и силу огня, они расстреливали теперь не только танки, но и бронетранспортеры и мотоциклы. Гитлеровцы вывели из строя лишь одно наше противотанковое орудие, а потеряли от меткого огня орудий прямой наводки пять боевых машин, около десяти мотоциклов, несколько бронетранспортеров.

Жарко было и у переднего края окопавшегося по обе стороны дороги мотострелкового подразделения. Здесь немцы потеряли три танка, уничтоженных противотанковыми гранатами и бутылками с горючей смесью. Но, несмотря на чувствительные потери, натиск врага не ослабевал. Ему нужно было во что бы то ни стало пробиться и овладеть Ясениничами, преградить путь 40-й танковой дивизии. Наступал момент, когда малейший перевес в силах мог перетянуть чашу весов в ту или другую сторону. Пора было нанести врагу решительный удар, опрокинуть его танковую группу, заставить отступить.

И майор Алабушев правильно определил этот момент командирским чутьем. Он подошел ко мне:

– Товарищ полковой комиссар, пора начинать контратаку танкам. [99]

– Желаю успеха, Николай Михайлович, – по-отечески пожелал я. – Удачи вам и военного счастья.

– Спасибо, Иван Семенович. Начинает Старков.

Герой Советского Союза капитан Георгий Вениаминович Старков повел свой батальон слева, во фланг танковому клину. Дружно и решительно рванувшись вперед, его танкисты через несколько минут врезались на большой скорости в боевые порядки фашистов. Немецкие машины загорелись мгновенно от огня пушек тяжелых КВ и юрких Т-34. Легкие Т-26 и БТ-7 прикрывали своим огнем их фланги, подавляя противотанковые орудия и пулеметные точки.

Нельзя было не отдать должного и противнику, его умению быстро оценивать обстановку и принимать нужные решения. Гитлеровцы очень слаженно перестроились на ходу. Не добившись успеха атакой в лоб, их танки начали обтекать фланги батальона Старкова, пошли в обход оборонительных позиций всего полка. Там и встретили их заслоны лейтенанта С. Горшкова и младшего лейтенанта И. Ефимова. Стреляя в упор, с близких дистанций, наши танкисты и расчеты противотанковых орудий, приданных этим небольшим группам, обезвредили врага в первые же минуты атаки. Это позволило танкистам капитана Старкова рассечь вражеский клин на две части. Расчленив противника, наши танкисты стали давить своими гусеницами его артиллерийские и минометные позиции.

Наступил самый удобный момент для ввода в бей 2-го танкового батальона. Нанося удар справа, его повел майор Алабушев. Я с трудом различая, глядя в бинокль, где наши, а где вражеские машины. Все, казалось, сплелось в клубок, перемещавшийся то в одну, то в другую сторону. Но это только казалось. В действительности замысел майора Алабушева реализовывался очень четко и эффективно: часть танковых взводов капитана Старкова и все танки 2-го батальона смяли и дружно громили отсеченную от остальных головную группу немецких боевых машин, а также бронетранспортеры, которые пытались преодолеть позиции стрелковых подразделений.

Сначала бой шел с переменным успехом. Одно время танк командира полка оказался в полуокружении нескольких фашистских боевых машин. Но при поддержке других экипажей КВ Алабушева уничтожил два Т-IV, вырвался вперед и повел за собой батальон.

В это время ко мне подбежал полковой разведчик и [100] попросил взглянуть на правый фланг полка. Фашистские танки зажали там со всех сторон группу Ефимова. Молодой командир, однако, не растерялся. Один танк он протаранил своей машиной, второй поджег выстрелом в упор. Оба противотанковых орудия его группы, прижавшись к лесной опушке, отважно вели огонь по бортам вражеских машин и вскоре пробили брешь в их боевом порядке.

Искусно маневрируя между вражескими танками, уверенно вел командирскую машину механик-водитель сержант Е. Крюков. Послушная в его руках тридцатьчетверка перерезала путь нескольким немецким машинам, пытавшимся прорваться к лесной опушке, чтобы незаметно подобраться к позициям противотанковых орудий. Башенный стрелок К. Столяр снаряд за снарядом посылал в казенник, кричал: «Готов!», и Ефимов, прицелившись, нажимал на спуск. И еще одну машину вывел из строя бесстрашный экипаж.

Но танк Ефимова вдруг остановился. Могучее тело машины содрогнулось от мощного удара в борт. Осколком снаряда, а может быть, куском вырванной брони был смертельно ранен и тут же скончался младший лейтенант Ефимов. Башенный стрелок Столяр дал команду Крюкову отвести машину в укрытие: у танка оказалась развороченной и пушка. Дотянув до леса, Крюков остановился. Там члены экипажа и похоронили своего командира...

Не легче пришлось и лейтенанту Горшкову, который действовал на левом фланге полка. Но на помощь к нему уже мчались несколько боевых машин из подоспевшего авангарда 40-й танковой дивизии. Здесь против шести танков Горшкова немцы бросили восемнадцать. Ценою потери пяти Т-IV им удалось вывести из строя все машины Горшкова. Танкисты 40-й танковой дивизии разгромили эту группу, но лейтенант, потерявший в схватке 15 человек убитыми и много раненых, был вынужден отвести своих бойцов (включая приданных мотострелков и артиллеристов) на рубеж стрелковых окопов, чтобы действовать там вместе с мотострелками в качестве пехотинцев.

Танковый поединок сторон западнее Ясениничей вскоре закончился в нашу пользу. Получив достойный отпор и потеряв большую часть боевых машин и бронетранспортеров, вражеская танкомотопехотная группа вынуждена была вернуться в исходное положение.

Угроза окружения, нависшая над 40-й танковой дивизией, была ликвидирована. Ее части ускоренным маршем [101] прошли опасный рубеж в направлении Олыка, Клевань, где к исходу дня и заняли оборону. Полковник Широбоков сменил полк Алабушева подразделениями арьергарда, которые закрепились восточнее села Ясениничи, чтобы обеспечивать левый фланг и тылы корпуса, пока его соединения отойдут с боями к линии южнее Олыка, Ровно. По указанию прибывшего в Ясениничи генерала Фекленко майор Алабушев собрал личный состав части и приданных подразделений в лесу восточнее села, у окраин которого они недавно стояли насмерть и выстояли. Командир корпуса горячо поблагодарил танкистов, пехотинцев, артиллеристов, саперов и бойцов других подразделений с победой, одержанной над сильным врагом, и сказал, что Родина никогда не забудет их подвига. Тут же после окончания собрания он приказал командиру полка представить отличившихся к наградам, а погибших похоронить с воинскими почестями.

Увидев, как по дороге к опушке леса несколько тяжелых КВ тянут на буксире поврежденные машины, генерал попросил позвать старшего командира. Подбежал лейтенант С. Горшков, доложил по всей форме.

– Что за танки, товарищ лейтенант?

– Это танки вверенной мне роты, товарищ комкор. Их можно отремонтировать, что мы и сделаем своими силами.

– Чье решение?

Лейтенант смущенно потупился:

– Я приказал. Танкист без танка – что моряк без корабля. Вот...

– Молодец, Горшков. И воевал хорошо, и после боя действуешь правильно. Мне докладывали, как вы прикрывали левый фланг. Сколько подбили немецких танков?

– К сожалению, только пять. Но их-то навалилось на нас около двадцати!

– Вы и ваши подчиненные настоящие герои... Товарищ Алабушев, – обернулся комкор к командиру полка, – представить всех отличившихся бойцов и командиров группы к ордену Красной Звезды. Лейтенанта Горшкова – к ордену Красного Знамени.

– Есть, товарищ комкор. Они достойны награды. Я уже докладывал полковому комиссару.

– Вот и отлично. [102]

От заместителя командира дивизии по технической части полковника В. И. Орлова комкор потребовал эвакуировать с поля боя все танки, какие можно увезти на буксире.

– Танки надо беречь, товарищи, – сказал генерал Фекленко, прощаясь с командирами и политработниками. – Их пока невозможно восполнить. А без машин вы – пехота. Так что берегите технику как зеницу ока!

Пожелание комкора было очень своевременным. У нас уже наблюдались случаи, когда боевые машины, которые можно было вытащить с поля боя, восстановить и вновь вернуть в строй, впопыхах оставляли на месте, а в лучшем случае – подрывали, чтобы не достались врагу. В ту же ночь я дал указание начальникам отделов политической пропаганды дивизий довести требование комкора до каждого бойца и командира.

– Надо настроить людей на то, чтобы были использованы до конца возможности имеющейся на вооружении техники, особенно бронетанковой. Чтобы они добивались ее высокой живучести и боеспособности. Такова отныне одна из первоочередных задач нашей партийно-политической работы на ближайшее время, – заключил я.

И результаты не заставили себя ждать. Не прошло и нескольких дней, как мы смогли с удовлетворением констатировать, что дело пошло на лад. Почин командира танковой роты лейтенанта С. Горшкова, благодаря энергии которого были восстановлены четыре из шести поврежденных машин, получил широкое распространение в войсках. Не последнюю роль сыграла в этом листовка, которую подготовил и распространил отдел пропаганды корпуса. Подключились к этому важному начинанию и заместители командиров танковых дивизий по технической части полковники Орлов и Власенко, которые основательно укрепили ремонтные подразделения соединений специалистами из числа опытных механиков-водителей, танки которых безвозвратно вышли из строя в ходе боев.

Но это было лишь начало большой работы, которую мы развернули в войсках за бережное отношение к технике. Приказ генерала Фекленко, отданный в Ясениничах, стал основой для широкого развития в дальнейшем инициативы снизу доверху. Это была настоящая борьба за увеличение живучести бронетанковой техники и повышение боеспособности подразделений.

Одним из первых порадовал меня полковой комиссар [103] Погосов, горячо взявшийся за это важное дело со своими работниками. Уже на второй день он доложил, что у них созданы две группы опытных мастеров, которые под огнем противника снимают с подбитых танков, не поддающихся восстановлению, детали, приборы и даже агрегаты, вплоть до двигателей. Погосов был уверен, что с их помощью удастся создать в полевых мастерских резерв запасных частей.

Комбат Василий Богачев

Попытка танковой группы гитлеровцев обойти 86-й танковый полк 43-й танковой дивизии и разгромить отступавшие к городу Ровно другие ее части была решительно пресечена под вечер 28 июня. Оставив на поле боя более десятка танков, несколько бронетранспортеров, около двухсот погибших солдат и офицеров, противник явно сник, хотя даже ночью не прекращал обстрела двигавшихся колонн дивизии из дальнобойной артиллерии, бомбил дороги.

В арьергарде дивизии шел танковый батальон капитана В. Г. Богачева. Ему не раз приходилось отражать яростные атаки танков и мотопехоты, уходить от, казалось бы, неминуемого разгрома, сдерживать натиск численно превосходящих сил. Утром 29 июня, заправив танки топливом и пополнив боеприпасы, танкисты батальона пропустили через свои боевые порядки полк майора Алабушева и вместе с мотострелковым батальоном из полка майора Иванченко закрепились на высотках и в перелесках юго-западнее Ровно. Это был последний промежуточный рубеж, на котором нужно было любой ценой задержать врага, чтобы дать возможность всем частям дивизии выйти наконец в заданный район...

Вскоре после завтрака над позициями арьергарда появился фашистский самолет-разведчик. От него отделился темный предмет, а затем над полями и рощами рассыпались тысячи мелких листочков.

– Ну, фашисты опять за свое! И как только им не надоест, товарищ комбат. Знают ведь, что желающих сдаться в плен не найдется и на этот раз. Так нет! Бьют в одну точку, хоть кол им на голове теши! – с досадой говорил заместитель политрука Борис Прокофьев комбату Василию Богачеву, который высунулся по грудь из люка своего танка. [104]

– Агитируют, сволочи! Старая песня. Только уж больно противный мотив, – грустно улыбнувшись, ответил комбат.

Старший политрук А. Галкин, секретарь партийного бюро полка, поднял с земли только что опустившийся на траву голубой листок, стал читать, и лицо его расплылось в ухмылке.

– Борис как в воду глядел. Талдычат одно и то же...

– А фашистские агитаторы на большее не способны, – заметил Прокофьев. – Придется в следующий раз написать им по этому поводу свое послание...

– А как его передать? – спросил Галкин.

– Очень просто. Подъедет наша армейская агитка, вот и передадим.

– Кстати, что-то давно мы не видели ее на передовой, – заметил Богачев.

В этот момент мы с комдивом Цибиным подошли к танкистам. Бодрое настроение, смех – хороший предвестник успеха в бою. Меня радовало это. С удовольствием поговорил с комбатом и его подчиненными. Цибин предупредил Богачева и майора Иванченко, чтобы особенно не ввязывались в драку: дать отпор – и отходить.

– Важно задержать колонну противника на часок-другой, пока полки закрепятся на новом рубеже, – подчеркнул комдив, – а вам, товарищ Иванченко, сниматься первому, сразу после того, как будет отбита атака врага. Главное – дать почувствовать ему нашу силу. Бейте наверняка, стреляйте похлестче. Людей и технику берегите!